Воспоминания, рассказы, небылицы, сказки о жизни, справедливости, политике, воинской чести. Любые несовпадения с подлинными событиями и людьми – случайность, фантастика и художества.
Предисловие
В жизни мне везло. Мне всегда попадались люди, которым моя жизнь была небезразлична. Одни, которым я особо благодарен, учили меня жизни, другие хотели отнять у меня жизнь. И как было мне вихрастому мальчугану понять, что жить трудно. Это нелегко даже рассказать, но я попытаюсь.
Мое советское детство было счастливым. Оно родилось в почтовом ящике номер один. Так называлась зона, где я родился. Не то, чтобы я родился в заключении, совсем нет. Я родился свободным советским мальчишкой в великолепном закрытом городке, часть которого была зоной, но все там работали вместе. Это было попадание в определённую часть жизни плохую или хорошую, честную или не очень. И я видел, что если куда кто попадал, то это было по судьбе. Каждый в силу судьбы может попасть, куда ему неведомо. Попал и я…
1.1. Мой чистый урановый город
Мой город построили коммунисты. Когда в 1911 году присуждали Нобелевскую премию за открытие элементов радия и полония, никто не обратил внимания, откуда взялись изотопы. А взялись оттуда, где царь-император, открыл Всероссийский курорт – Кавказскую здравницу. Он не знал об изотопах, и только потом большевики распознали в руде уран. Произошло это после войны, когда Америка стала угрожать человечеству своей ядерной дубинкой. Тогда под горой Бештау сделали «Почтовый ящик № 1» потом его назвали городом Лермонтов.
Этот город построили Отец мой и Мама.
1.2. Медведь и конфета
По всему выходит, что мои приключения начались из-за медведя. Мне было года четыре, и Мама повела меня гулять в городской парк. А тогда ещё сохранялась древнерусская традиция забавлять публику медведями. Привезли и в наш парк медведя на цепи. Пока взрослые разговаривали, я подошел к нему и протянул ему конфетку. А он взял и сгрёб меня в клубок своими лапами. Съел конфетку, и было хотел отгрызть мне головушку, но передумал. Пока взрослые хватились, медведь меня отпустил испуганным, но невредимым карапузом.
С тех пор и пошло, бывало в жизни как прихватит, что выхода нет, а потом возьмёт, да и отпустит.
1.3. Первый привод
Как-то июньским утром я раньше всех пришел в детский садик, а калитка закрыта. Вскоре подтянулись и другие малыши. Тогда в нашем милом закрытом городе четырехлетние детишки самостоятельно ходили в садик. Стоим. Калитку не открывают, рано. Родители уходили на работу в семь и своих детишек отпускали в садик. Но он открывался в восемь. Собравшейся у закрытой калитки группе детсадовцев мною было предложено проследовать на городское озеро, находившееся в паре километров от города. Там было хорошо, можно было купаться, ловить рыбу и раков. Все согласились и под моим предводительством малыши весело двинулись в поход.
Путь наш лежал мимо старого барака, где размещалась городская милиция. Единственный присутствовавший в ней милиционер – дядя Петя Лебединский курил Беломор на крыльце барака. Его заинтересовало несанкционированное шествие малышей. Подозвав нас к себе, он произвел опрос, куда мы идём и кто у нас главный. Главным организатором сообщества по-честному назвался я. Милиционер по телефону вызвал мою Маму. И в этот день в садик меня уже не повели. Это было здорово потому, что не надо было спать днём и есть кашу.
1.4. Дед Мороз
Меня уложат в кроватку, а сами уйдут праздновать. Проснусь утром, светло и тихо, дома никого, только я и наряженная ёлка стоит в углу и пахнет хвоей. Слегка приоткрыта балконная дверь, и ковер возле нее припорошен снегом! Под ёлкой лежит серый картонный кулек, и в нём всякая вкусная всячина: конфеты, орехи, яблоко и два мандарина. Потрогаю снег на полу и пойму:
– Это Дед Мороз приходил. В валенках и с мешком. Оставил мне подарок и ушёл…
1.5. Пальтишко
По первому морозцу как-то один первоклассник после школы выбежал погулять. Родители любили сына, работая в каком-то «почтовом ящике» уранового рудника. В рябеньком сером пальтишке, кирзовых сапожках мальчонка бегал по окрестным местам. Был там под волшебной урановой горой заброшенный монастырский прудик. Прибежал мальчонка туда в тот декабрьский вечер и, ступив на тонкий ледок, провалился.
Темнеет. Вокруг ни души. Сапожки тянут ко дну. Барахтался мальчик, бил ножками тину, схватился за иву и выполз, прям к монастырским руинам. Видно, Святой ему руку подал. Холодно. Пальтишко всё в тине, в грязи. Вот, если мама узнает. Надо быстро бежать. Бежал мальчуган поближе к постам, укрылся в садовом участке. Дрожит, леденеет, вот-вот превратится в сосульку.
К ночи с работы вернулся отец. Уроки не учены, хлеба никто не коснулся. Давай он искать. Округу сто раз оббежал, нигде никому неизвестно.
Звонит участковому, был там дядя такой. Один на семь тысяч зэков и прочего разного люда. Минут через несколько слышит ответ:
– Пошёл твой сынишка на гору.
Бежит и находит ребёнка дрожащим в саду, в ледышку почти превратился. Обнял, отогрел, пожалел. Мальчонка у папы прощенья просил, теряясь, как объясниться. И плакал, ведь пальтецо испорчено тиной прудовой, что скажем мы маме. Отец, улыбаясь:
– Спи, Маме об этом не скажем.
Так вот и пропало моё пальтецо, и нет ему больше возврата.
1.6. Предзнаменование
Это было в начале лета в последней группе детского сада, перед самым выпуском. Я стоял у песочницы под клёном. Небо вдруг потемнело, подул сильный ветер. Все побежали в здание детского сада прятаться от дождя, а я остался. Потом ветер стих, и ко мне как будто с неба и рядом донесся женский голос. Он был властным, как у моей Мамы и в тоже время каким-то необычайно ласковым и добрым:
– Ты сейчас один, думаешь, кем станешь, когда вырастешь?
– Один, ответил я, хочу быть умным и пойти учиться в школу.
– А когда выучишься?
– Выучусь и буду помогать людям, чтобы всем было хорошо.
– Да, ты станешь умным, самым умным в своём роду, пообещал голос, и спросил. А ты знаешь свой род, Глебовых?
– Что такое род, переспросил я?
– Это все твои родственники – мама папа дедушки и бабушки и многие… все твои. Твой род старинный русский, сказал голос, береги его. Вот в твоей группе есть девочка – Шиловская присмотрись к ней. Она тоже древнего рода. Оба рода Глебовых - Шиловских когда-то были одной семьёй.
Действительно девочка Ира Шиловская была в моей группе. Только мне она почему-то не нравилась. Она была маленькая, худая, конопатая и зубы у неё были с дырками. Наверное, от конфет, думал я. Дружить с ней мне совсем не хотелось.
– Ты хочешь быть государем, спросил голос.
– Как это, не поняв вопрос, переспросил я.
– Хочешь стать большим и быть самым главным в стране?
– Для этого нужно очень много знать, ответил я и стал представлять себе всякие области знания, в которых нужно хорошо разбираться, чтобы командовать всеми. В моей детской головушке они стали вспыхивать гирляндами разноцветных лампочек. И мне показалась безбрежной наука власти над всеми. Я ещё немного подумал и сказал:
– Нет, не смогу быть главным. Я лучше буду помогать людям, чтобы им было лучше. Хорошо бы, если я стал помощником у самого главного в стране человека.
– Почему ты сам не хочешь, спросил голос, ведь у меня на примете всего два мальчика. Ты и ещё один мальчик. Ты вполне подходящий мальчик, а другой он живет далеко в другом городе – в Петербурге или по-вашему, Ленинграде. Он тоже хороший мальчик, он старше тебя. Но ему сейчас плохо, он плачет, его обидели. Полечу к нему, а ты всё же подумай, удаляясь ввысь, сказал голос. Мы еще поговорим с тобой о том, кем ты будешь, когда вырастешь…
И тут опять подул сильный ветер, и завертелся вокруг меня тёплым вихрем.
Выбежала воспитательница и увела меня в дом.
1.7. Славский
Сижу я за сейфом уже целый час, а может и больше. Пока моя Мама бюджет обсуждала для ящика номер один, какого-то города уранового моего детства. Сижу, а терпенья-то нет. Сидеть там трёхлетнему Игорьку некомфортно. И смело я вышел из сейфа на партбюро. Шикарной походкой шагнул без конвоя. Навстречу мне шел какой-то старик «Минсредмаш». Потом уж узнал, что он – СЛАВСКИЙ Ефим Павлович!
Спросил его: деда, где тут туалет?
И больше мы с ним не встречались.
1.8. Дикий персик
Однажды один мальчуган пошёл на озеро под горой «Шелудивой». Там был карьер, гору наполовину взорвали, чтобы отвезти из неё щебёнки для нужд Советской урановой промышленности. Осталась только треть горы, да отвесная скала над озером. Мальчонке всё-ж интересно взобраться на гору, да не как всем нормальным альпинистам по тропам, а именно через взрывной карьер, по скале и до вершины. Карабкался быстро, почти долез до обрыва скалы, стал на валун, а валун зашатался. Ручонками хватается, сандаликами упирается, не за что уцепиться. Завис над скалой, внизу пропасть метров тридцать. Сверху трава, соломинки. Валун под ним оборвался и рухнул, чтоб в щебень внизу обратиться. За веточку успел ухватиться мальчик, она и спасла. Уже над обрывом, дрожащей ручонкой ветку сжимая, съел с неё маленький сморщенный фрукт, есть-то хотелось. К уроку в школе успел, и дома его не ругали…
Много позже узнал я, что было то за растение. Теперь и в Красной книге уже не прочтёшь, спасёт ли кого на скале всего один персик.
1.9. Совесть
Вот ведь просила мама не трогать банки с вареньем в шкафчике. Не послушался её сынок, притащил стул, поставил на него табуретку и залез в шкафчик, задел локотком двухлитровую банку она и ляпнулась об пол. Вареньем заляпало всю кухню.
Вернулась мама домой с работы и говорит, признавайся озорник, как это ты так ухитрился банку разбить?
– Это не я, не я…! – закричал мальчик.
– Не обманывай, – покачала головой мама и спросила:
– Совесть-то у тебя есть?
– А где я её возьму, обиделся мальчик и убежал во двор. И всё думал, что такое совесть и откуда она берётся. Потом он пошел в парк и на озеро, прилёг на берегу и вдруг слышит клёны над головой тихонько шепчутся: «Нехоро-шо… Нехорош-о...». И ветерок вдруг просвистел: «Соо-весть…»
Удивился мальчик, вот ведь – откуда им всем известно про разбитую банку? А тут ещё горлинка прилетела и давай курлыкать: «Соврал… Соврал… Весть… Весть…»
Побежал он домой, а по дороге всё думал, чья же это весть так всех оповестила и его душу легонько припекла. Про Бога он тогда ещё не знал, но понял, есть внутри него какая-то совместная весть – Со-Весть. И когда он сделает что-то плохое, она изнутри щиплется и как-то неудобно становится, стыдно. Прибежал он к маме, чуть не плачет.
– Мама, это я! Я банку разбил!.. Я больше так не буду!..
Улыбнулась мама и спросила:
– Где же это ты свою совесть разыскал?
– На озере, – отвечаю. – Туда горлинка прилетала…
1.10. Колодец
Мне было лет шесть или восемь. Помню, это было в Ильин день. Пошел я на дальний двор, где на краю села у леса было поле. Там под акациями был старый каменный колодец.
Сморю, на краю колодца сидит дева с длинными волосами. Волосы у неё шелковистые, светлые. Сидит и золотым гребнем волосы чешет, и песенку напевает.
Ить это русалка. Подошел я, а она, бульк в колодец и исчезла.
Заглянул я в вниз, там ничего, темнота, только золотой гребень меж камней застрял, сверкает. Испугался я и убежал.
На другой день мы с мальчишками пошли туда, золотой гребень в колодце видели. Но лезть за ним побоялись. Потом, он исчез.
Говорили, что наш сосед Булавинов убил эту русалку. Из колодца вытащил за волосы и показывал всем. У неё голова и руки-то человечьи, а тело змеиное в чешуе и хвост рыбий. Но я особо этому не поверил. Рассказал я про это своей Бабушке, Ксении Михайловне. Она мне:
– Не бойся её. В Гражданскую войну в этом колодце белые казаки людей топили. Вот она и приходит их навестить в Ильин день, после которого купаться нельзя. Тебя она не тронет, ты же наш, красный.
1.11. Пионер-диссидент
Когда меня принимали из октябрят в пионеры, я очень боялся, что меня не примут. И к этому имелись весьма серьезные основания. Дело в том (теперь уж можно признаться), что я был несогласный с генеральной линией ЦК КПСС на развенчание культа личности. Своим пионерским умом я уже тогда понимал, что культ был, но была и личность! На этой почве идеологических разногласий увлёкся я пением.
И вдруг попал я в лагерь, в пионерлагерь, почти что ГУЛАГ. Попал уже с гитарой, по блату. Поскольку мои родители были уважаемыми людьми на первом урановом руднике, им дали для ребёнка путевку в лагерь «Орлёнок».
Старый зэк из нашего двора подсунул мне, юному пионеру гитару и научил трём аккордам, типа семь сорок. На них я запел хулиганские песни. И дело дошло до того, что убегал с гитарой в городской парк, где пел ночами. Голос у меня уже сломался и был вполне способен подражать взрослым, Высоцкому, Вертинскому и всем остальным «блатным» певцам нашего детства.
Прибыл я в лагерь с гитарой наперевес. И песен пел таких, что все пионервожатые и даже нянечки рыдали. На низах пионера, бас был утробен, на верхах был подобен клинку. Песни были веселые и разные. Самая политкорректная начиналась со слов: «Отец мой Ленин, Мать Надежда Крупская…»
И всё бы хорошо, да случись такое дело. Однажды под ужин в тайной беседке, увитой плющом, пел пионер. Вокруг него толпились зрители и почитатели. Ах, как он пел, посвящая пятиклассников в реалии политической и практической жизни советского периода. Воспевая такие слова, которые пионерам знать не положено и даже запрещено. Но публика всё прибавлялась.
И прибавилось её настолько, что в укромную беседку певца подвалила шикарная дама, лет пятнадцати. Дама была великолепна и даже предложила певцу отхлебнуть портвейна из остатков принесенной ею бутыли. Певец хлебнул. Затем по-джентльменски предложил даме продолжить банкет на имевшиеся у него карманные средства. Извинившись перед слушателями концерта, они вместе с дамой легко перемахнули через лагерный забор и быстро добежали до рядом стоящего гастронома, где на деньги певца приобрели бутылочку прекрасного алжирского (портвейн к вечеру уже разобрали). По дороге выпили. Певец, как и положено, вернулся в эстраду, а дама не смогла перелезть обратно и куда-то делась. Концерт продолжился, партер плакал...
На утро вызывают певца-пионера и ещё нескольких его ближайших товарищей к начальнику лагеря. Привели в дубовый лакированный кабинет с портретом вождя на стене. Под ним сидит начальник. И вполне обоснованно вопрошает, кто пел?
Он думал, пионер будет темнить-юлить, и даже для верности обвинения привлёк свидетеля-активиста из числа моих вчерашних слушателей, кучерявого и черноволосого карапуза с бегающими глазками. Уже потом, повзрослев, частенько встречал я похожие юркие глазки в разных инстанциях. Они лихо потоптались по моей судьбе, но сейчас речь не об этом. Запираться я не стал, и дерзко ответил лагерному начальству, что:
– Пел по закону. Пел, пою, и петь буду за Правду, за Зону, за Родину, и за Сталина!
Начальник лагеря пришёл в уныние от моей правовой аргументации. Не столько от неё самой, сколько от дерзости. Хотя он и не таких пионеров видал, но ко мне вынужден был прислушаться. Дело в том, что та моя, вчерашняя дама, оказывается, была его любимой дочерью. И пришедши надысь домой пьяной, она призналась маменьке, что влюблена в какого-то пионера-песенника, и совсем оклеветала меня своей пьяной детской влюблённостью. Представьте, какой-то никчемный пионеришко влюбил в себя под гитару и портвейн дочь начальника лагеря. Вынести этого не смог даже сам Совет Пионерской Дружины. И за это меня приговорили. Был тот приговор строг. Скорбя, совещаясь на месте, его тут же мне объявил начальник лагеря. Он сказал: «теперь ты тут не жилец…» Тогда я плохо понял значение слов начальства. Потом пионервожатая мне пояснила, что завтра меня «поведут на казнь...»
Утром мне приказали собрать вещи на выход и повели на лагерную линейку. Пока шёл, осознал, что иду на казнь и запел. Конвоировавшие меня пионервожатые и сопровождавший их актив упросили меня напоследок спеть любимую песню, и я спел:
«Рано утром проснулись
И тайга встрепенулась…
Это Клим Ворошилов,
И братишка Будённый…
Подарили свободу
И их любит народ…»
В общем, какие-то такие песни я пел по ходу на казнь - лагерный сбор. Выходим на плац. Трибуна в кумачах (как нынче мавзолей в фанере). Горнисты и барабанщики, все во фрунт, на местах. Становлюсь вальяжно в строй своего пионерского отделения в звене отряда в составе дружины. По звонкому лагерному радио звучит команда «Смирно». И с трибуны на весь лагерь вещает начальник. Толкает краткую зажигательную речугу, в том смысле, что кое-кто у нас порой. Потом передаёт мегафон своему заму для объявления приговора. Тот задорно объявляет моё честное имя, фамилию и приказывает:
— «Пионер… выйти из строя!»
Выхожу в центр плаца посреди дружины и всех отрядов (с гитарой наперевес). И зам продолжает:
— «За распИтие, (взглянув на начальство лагеря, осёкся и уточнил), за распЕтие песен с нецензурными словами … ИЗ ЛАГЕРЯ ИСКЛЮЧИТЬ!»
Потом затрубили горнисты, ударили барабанщики.
И я пошёл без конвоя, униженно и оскорблено, меж звеньев отрядов по плацу. Идя я думал, что примерно также под барабан выносили вождя из мавзолея. Шёл, и вдруг мой мятежный взгляд упал на рыженькую пионервожатую (студентку) из соседнего отряда, на её глазках блеснули слезинки. До сих пор не пойму почему...
А ещё была великолепная странность у той пионерской показательной казни! Под барабан из строя со мной вышел мой друг, ещё один юный пионер – Василий (Вячеславович, ныне он великий художник и мастер). Он вышел за мной в знак протеста против произвола лагерных властей. Шёл молча и строго, но все поняли, что эти два пионера настоящие друзья. Друг у пионера-певца оказался всего один – пионер-художник.
Потом нас двоих отправили по этапу домой к родителям в наш милый солнечный и урановый город. Там тоже был свой совершенно чудный пионерлагерь «Орлиные скалы», но оттуда меня никогда не исключали.
Меня родители ругали не сильно, а Васю – не знаю.
Так я стал очевидцем исторического факта политических репрессий пионеров СССР. Теперь уж прошло много лет, пора бы забыть. Но терзает меня мысль, почему бы нас с Васей не признать жертвами пионерских репрессий!?
Глава 2. Воспитание
2.1. Прадед
Великий Лермонтов когда-то написал,
Что «милый Глебов – сродник фебов».
Водились в древности те фебы – соловьи.
Теперь в архивах их следов не сохранилось.
А я скажу, как мне говаривали деды:
Был лейтенант старшой (по нынешней раскладке)
Пручик, доброволец Глебов, Лейб-гвардии
Драгунско-конного полка.
Корнетом с ним Столыпин бегал физзарядки.
Тот Глебов с горцами дружил,
На Валери;ке пулю заслужил.
И честно вышел в секунданты на дуэли…
(фото)
Глебов Афанасий Андреевич
(фото предположительно 1886 г.)
с секундантом Лермонтова прямого родства не имел.
2.2. Глебовское подворье
В стародавние времена евреям запрещалось жить в Москве. Такова была миграционная политика царизма, начиная с Иоана Грозного. Единственным местом, где представители древнего народа могли найти себе кров, стало Глебовское подворье. А дело было так. Дмитрий Петрович Глебов (1789-1843) поэт, дипломат и статский советник построил себе дом у Кремля, в Зарядье на пепелище выгоревших после нашествия Бонапарта древних палат. Дом тот находился на месте гостиницы "Россия" (если, кто её помнит), у Проломных ворот Китайгородской стены, на спуске от улицы Варварки к набережной. В доме имелось три этажа, подвал, склады, а также 68 жилых помещений.
И вот как-то зимой в 1820-х дружною толпою с женами и детьми попросились к Глебову на постой евреи. Естественно, он их пустил, не оставлять же их замерзать на улицах опаленной французами Москвы. Они и прижились. Но бдительные горожане донесли на милого советника Глебова московскому генерал-губернатору князю Голицыну, за то, что в нарушение миграционного законодательства он пускает к себе жить евреев. Неизвестно сильно ли разгневался генерал-губернатор, вероятно, Глебову всё же были высказаны некоторые антисемитские соображения. Но, Глебов был интернационалист, человек чести и справедливости, к тому же он как-то сдружился с евреями. Они помогли ему немного поправить зрение, ослабшее за долгие годы беспорочной службы. Затем Глебов, к сожалению, ослепший к концу жизни, всё же договорился с градоначальником, что евреев в его подворье трогать не будут ни при каких обстоятельствах. За это он завещал всю свою недвижимость городской управе, с условием, что все доходы, полученные в плату за проживание евреев в Глебовском подворье должны передаваться на содержание городской глазной больницы.
Московские власти погневались тогда, но, тем не менее, разрешили жить евреям в одном единственном месте – в Глебовском подворье, а через полвека после 1856 г. и совсем разрешили им повсеместно селиться в Москве, но Глебовское подворье на протяжении долгих лет исторически стало центром национальной жизни еврейской общины. Прибывавшие в Москву даже проездом евреи вносили в жизнь города свой национальный колорит: ревностно придерживались кошерной пищи, привозили из родных мест резника. Одно из помещений подворья стихийно превратили в синагогу. Привыкли к московской жизни, и стали коренными москвичами. Кстати и ныне Московская хоральная синагога находится неподалеку от бывшего Глебовского подворья в Большом Спасоглинищевском переулке.
Не знаю, связано это как-то со мной или нет, но моя фамилия Глебов даёт о себе знать. Просто фатальный рок какой-то, вот:
1) Ещё в моей курсантской юности, замечено, когда моим родителям изредка доводилось навещать меня в Москве, их селили почему-то обязательно только в восточном крыле гостиницы Россия, откуда не был виден Кремль. Им хотелось смотреть из окна на него, а вид был всегда на Глебовское подворье.
2) Или потом, когда тридцатилетие назад я поступил на службу Советником Секретариата Совета Безопасности России, в первую его резиденцию на улице Варварка. Окна моего кабинета почему-то таинственным образом выходили прямиком на восточный угол гостиницы Россия, акурат, на Глебовское подворье.
3) А не так давно предводитель потомков рода Голицыных вдруг ни с того ни с сего подарил мне книгу о своём чудесном древнем роде с дарственной собственноручной надписью. Может, потомки его хотели что-то загладить в своей истории, но в моем лице.
И вот теперь, когда меня иной раз нет-нет, да и спросят:
– Глебов, а Ты случайно не еврей?
Отвечаю:
– Я русский, и это не случайно!
Так, что моя фамилия древняя и уважаемая не только русскими и евреями в России, но и в Мире.
2.3. Дедушка
На седьмом небе от счастья я ехал с дедушкой Никифором Афанасьевичем на поезде в краевой центр. Вдруг заиграла гармошка, по вагону между рядами шел какой-то дядя в военной форме и пел жалобную песню:
Я войной искалечен,
Мне не мил белый свет...
Поравнявшись с нами, он умолк и попросил у деда закурить. Дед дал ему папиросу и спросил:
– Может тебе ещё платочек дать?
– Зачем мне платок, удивился гармонист?
– Сопли утереть, сказал дед. Ты на ногах, сыт, пьян и нос в табаке, а я, вот, без ног, действительно искалечен, но не вою как ты, что белый свет мне не мил. Иди, не позорься.
Позже я узнал, что мой дедушка, такой, как мне тогда казалось сильный и могучий, ходит на костылях потому, что фашист отстрелил ему ноги на войне. Пуля прошила сразу обе ноги. Это было под Новороссийском в сентябре 1942 г. О тех страшных боях дедушка мне не рассказывал, но от его товарищей фронтовиков я узнал, что, когда они из походной колонны перестраивались в боевой порядок, он получил пулю в бок.
– Ну стрелял бы выше, зачем так-то. Это ж, видать, фашист специально целился, чтоб я сильнее мучился. Такая его фраза мне в детстве запомнилась.
Фашисты тогда быстро наступали на Кавказ, а наши отчаянно оборонялись, пятились до Сталинграда. Против них шли немецкие румынские, венгерские и др. войска фашистов. Сотни километров под огнем моего дедушку с отстреленными ногами несли на себе его однополчане.
Он просил его «дострелить», боль была нестерпима. Но все же его вынесли. Из эвакогоспиталя под Армавиром, он передал весть жене – моей бабушке Ксении Михайловне. И она забрала его домой безнадежно и смертельно раненого. На детских санках зимой под обстрелом она тащила его полторы сотни километров. Дома их ждал десятилетний сын – мой папа. Их село было недалеко от линии фронта и вскоре оказалось под оккупацией. Как они выжили трудно сейчас представить.
Дедушка почему-то никогда не рассказывал мне о войне. Несмотря на паралич ног, он до последних дней жизни работал, пахал, сеял, косил, держал пчел. Когда я уже будучи курсантом приехал навестить дедушку, он расспрашивал меня об учебе, рад и горд был тем, что я стану офицером. Мы поехали с ним на его стареньком запорожце на рыбалку. Он был за рулем, показывал мне напоследок угодья, глебовские хутора, ручьи, озера своей юности. И опять я был на седьмом небе от счастья.
– Дедушка, а кто ты по происхождению – спросил я.
– Крестьянин… Христианин, уточнил дедушка.
Так я это и запомнил. Таким мой дедушка и остался в веках светлой памяти.
2.4. Бабушка
Спозаранку Ксении Михайловне; нужно было ехать в колхоз, чтобы зарабатывать там трудодни. Часа в четыре утра она с соседками шла на зорьку. Машина ГАЗ-51 везла их в поле. Они с песнями и звонким смехом ехали на прополку сорняков и другие работы. Какие, я не знал, был мал. Родители трудились на урановом производстве, а меня с раннего детства на лето отвозили к бабушке. Память запечатлела два образа:
Добрые руки бабушки. Рассвет над колхозным полем. Стою и смотрю с пригорка в лесополосе, как Солнышко встает над полями. Свистят перепёлки, кувыркается в небе жаворонок. Другие детишки рядом тоже стоят, как и я в «копанках» – неглубоких ямках, усланных одеяльцами, чтобы мы не расползались и не разбег;лись.
Какая-то взрослая девочка, моя тётя, поит нас молочком из бутылочки, веточкой отгоняет от нас мошек.
А мы стоим в холодке каждый в своей ямочке, учимся жить. Бабушка к обеду вернется, и мы поедем домой.
Псалтырь – второе мое воспоминание из младенчества. Книжки Маршака, журналы «Мурзилка» и «Веселые картинки» почему-то не запомнились. А вот, дореволюционная старославянская книга в коричневом кожаном переплете с теснённым крестом на обложке, запомнилась. Псалтырь – первая моя книга. Храню её и сейчас. По ней я учился читать, складывать буквы и слова, смысл которых стал до меня доходить понемножку позже.
2.5. Доброволец
Моему Отцу за девяносто, бываю у него часто, приглядываю за стариком. Мама умерла в мае 2022 года.
Он теперь один, инвалид, плохо ходит и слабо слышит, старенький совсем стал.
Настроил ему телевизор, который он давно уже не смотрит, но тут вдруг посмотрел и узнал, что на Украине война. Редко ведёт разговоры со мной, в основном без слов друг друга понимаем, а тут вдруг заговорил, спрашивает меня:
- С кем воюем на Украине?
- С фашистами, отвечаю.
- Тогда, говорит, и я пойду воевать, я фашистов не люблю, их ещё с Отечественной мальчишкой помню, и в Венгрии с ними в 1956 воевал. Ты же у меня, сына, полковник или генерал, скажи им в военкомате, чтобы и меня призвали. Только скажи пусть призовут обязательно снайпером, я же чемпионом округа по стрельбе, был и охотник... И ещё скажи, пусть только дадут мне винтовку образца 1891 года, и обязательно с оптическим прицелом.
- Посоветуюсь с начальством, пообещал я.
Вот такой разговор состоялся у меня с 90-летним добровольцем!
2.6. Танкист
Однажды вечером на дощатой гарнизонной танцплощадке в Калининграде питерские матросы избили простого совхозного парня, танкиста.; Избили за пустяк, за то, что он был красивый, и девчонки хотели с ним потанцевать.
От обиды он вернулся в свой отдельный танковый батальон, зашёл в гараж, завёл свой танк и поехал.
Подъезжает на КПП, всё честь по чести, танкиста там знают, но временно не пускают. Дескать, танку Т-54 с полным боекомплектом к границе с Пруссией выезжать ещё не велено. Танкист легко преодолел это естественное препятствие и устремился к зловредной танцплощадке, где веселились питерские матросы в брюках клёш.
Долго ли коротко ли он ехал, но никто его не остановил. Подъехал он к танцплощадке, повертел танковой башней туда-сюда, потом въехал на танцплощадку, сделал на ней три круга вальсом и удалился. Естественно, потом начальство его наказало, но не строго. И что характерно, с тех пор все питерские матросы генетически недолюбливают совхозных танкистов.
2.7. Фрося
Рано утром Фрося; побежала на свою полянку. Дело было в Сибири. В стране стоял кромешный ГУЛАГ. Прибегает Фрося к своей лесной грядке с огурцами и видит на пенёчке у саженца скомканный листок газеты. На нём угольком написаны буквы. Фрося была хоть и малолетняя и малограмотная девочка, но читать умела. По буквам получалось, что какой-то мил-человек (ЗЭК - каторжник) из леса предъявляет ей юридическую претензию: «К утру, три рубахи 46 размера, одни штаны и краюху хлеба...»
Каждый житель сибирских краёв той поры знал, что это - приказ, написанный кровью. Ослуш;ться нельзя! За неисполнение либо дом сожгут, либо убьют всех. Потому, что весной многие ГУЛАГовские жители разбегались по лесам - это назывался «отпуск зелёного прокурора», когда трава зеленеет и цветочки цветут. И лагерному начальству это вполне импонировало: меньше ртов кормить, на баланду меньше расходов, да и на поверках меньше считать.
И вот ГУЛАГовские весенние каторжане до самой глубокой осени свободно, прекрасно и весело жили себе в лесах, удили рыбу в озёрах, силками ловили дичь. И никого из местных деревенских жителей не обижали. К зимней стуже они возвращались в свои бараки погреться.
Это был древнейший обычай русской каторги, ещё с царских времён. Большевики на этот законный обычай почти вообще не посягали. Закон есть закон. В ГУЛАГе закон был суров и безмолвен:
– Если каторжный просит, то община ответит...
Юная Фрося знала этот неписаный закон инстинктивно, с рожденья. Однако к утру три рубахи и хлеба негде ей взять. Метнулась к соседям с одной рубашонкой, мол, так вот и так, рубаха-то есть со штанами, но размерчик однако велик. Быстро ушили до 46-го. У другой соседки третья рубаха нашлась. Голод в сибирской глубинке не остановил гуманитарного порыва советских девчонок. Нашлась и хлеба краюха, и даже молочная крынка. Наутро у Фросиной грядки на заветном пенёчке стоял узелок с нужным ЗЭКовским скарбом.
Деревенские в ту пору, когда смерть гуляла по зонам, сильно боялись беглых каторжан.
К вечеру узелка уж не было – посылку забрал адресат.
Через неделю в село прискакал конный участковый из НКВД. Весь портупее, сбоку наган. Встречает он Фросю и других девчонок, идущих с колхозных полей, и строго так их «допрошает»:
– У вас тут беглые были?
– Нет, никогда не видали, ответила Фрося, что также подтвердили и её подружки.
Всадник остался доволен и ускакал в райцентр. Больше не приезжал. А всё потому, что девчонки и мальчишки, а также их родители знали и уважали простой и ясный неписаный советский закон ГУЛАГа: если ЗЭК попросил, ему помоги, но стучать не моги.
2.8. Судья и ширмач
Мой дедушка по Маме; Михаил Александрович Кузьмин был народным заседателем суда в сибирской глуши. Когда Сталин якобы "не готовился к войне", весной 1941 г. дедушку призвали в РККА из Сибири служить на границу с Румынией, потом он попятился до Сталинграда, и встретил Победную Весну в Австрии.
Вернувшись с войны живым сибирскую глубинку, он поступил на службу в народный суд. Неизвестно по какой причине, без высшего юридического образования его туда выбрали. Наверное, потому, что на войне он был писарем СМЕРШ в штабе полка. Почерк у него был отменный, каллиграфический, теперь такого не найти.
И вот однажды, когда его не было дома, в его избу заскочил ШЫРМАЧ. Шырмачами в Сибири тогда именовали заключённых, каторжан, беглых, расконвоированных, интернированных, военнопленных и прочих разных лиц, которые по весне любили убегать из ГУЛАГовских зон, и гуляли сами по себе по сибирским лесам и перелескам, сёлам и деревням.
В те времена запирать дома и избы на замок не было нужды. Люди были добрее и доверяли друг другу. При Советской власти людям вообще почти н;чего было делить между собой, никакой приватизации и частной собственности тогда ещё и в помине не было. Поэтому дверь в дом подпирали камешком или щепочкой, и поутру уходили с песнями на работу в колхоз строить коммунизм.
И в этот самый момент, когда никого из старших дома не было, в судейскую избёнку моего дедушки заскочил ширмач. Пятилетняя моя тётя его спросила:
Дядя, Вы кто?
– Я ширмач, можно я тут посижу, ответил ширмач.
– Можно, сидите, сказала тётя и показала ему место у входа на лавке для гостей.
Ширмач сидел молча, смирно и задремал.
К вечеру пришла Мама и спросила ширмача.
– Давно сидишь?
– Третью пятерку разменял, ответил ширмач и стал есть вкусные щи и кашу, которые ему налила Мама.
– А паспорт-то у тебя есть, спросила Мама.
– Да, обещали выписать за беспорочное поведение и ударную работу, ответил ширмач и ушёл.
Когда дедушка вернулся из суда с работы, его жена попросила дедушку помочь этому шырмачу с паспортом. Он помог. И через месяц шырмач опять пришёл в избу.
Дома снова никого не оказалось. Была только пятилетняя девочка, моя тётя Рая. Ширмач ей сказал,
– Передай старшим, что паспорт мне дали, и теперь уезжаю домой в какой-то Донецк. Спасибо твоим!
Больше этот шырмач в доме советского районного народного судьи не появлялся. Но другие шырмачи иногда туда заскакивали, и моя Бабушка и ее дочь – моя тетушка Рая почему-то их из своего дома не выгоняли.
2.9. Клад
У Якова было четыре сына – Абрам и Степан, Василий и Павел – все военные, их отец, мой прадед Яков Третьяков был из жалованных дворян, участник русско-японской войны, но царя он не любил и поддержал Советскую власть. Своих сыновей послал служить в Красную Армию с лошадьми, а стадо коров отдал в колхоз, а роскошный по деревенским меркам дом – под сельсовет.
Василий Яковлевич Третьяков;, мой первый дедушка по маме, был проклят отцом Яковом за то, что бросил мою бабушку; с двумя детьми и нашёл себе молодуху.
Мою Маму – Анастасию он оставил бывшей жене, а сына, моего дядю Колю и своего отца Якова он взял с собой, когда был назначен комендантом на Алдане, куда в августе 1925 г. пришел в составе дивизиона ОГПУ, установившего советский правопорядок золотодобычи, борьбу с бандитами и ворами. Одну из комендатур возглавлял Василий. Перед самой войной его перевели на Западную границу СССР, он воевал и с войны вернулся живой.
В послевоенные годы сын Коля убежал от деда Якова к матери, но оказался беспризорником. Бродил по вокзалам, «шарился по пиронам». Познал обитателей железных дорог Сибири – воров, бандитов и прочих ширмачей. Он их не любил, не нравились они ему. Однажды, малолетку, поставили наблюдать пока воры воруют – «стоять на шухере». Коля чем-то отвлёкся и с «шухера сорвался». Ох и побили его потом воры. Забили на смерть и бросили умирать в канаве. Отбили бок. В канаве мальчонку подобрал участковый НКВД и полумертвого отдал в детдом.
Коля оттуда потом сбежал к сестре. Она тогда тоже жила в Сибири. Пришёл он к ней с отбитым боком, раненой рукой и с подбитым глазом, в серенькой солдатской шинельке. И стали они жить поживать и строить коммунизм. Моя мама и мой дядя Коля – Николай Васильевич Третьяков.
Вначале 1970-х дядя Коля приехал погостить к нам на Кавказ. Мне подростку он казался каким-то необычным и исконным жителем далёкой Сибири. От него шло какое-то необычайно светлое и ровное тепло, какое исходит от семейного очага или от счастливого бескорыстного и честнейшего трудового человека, израненного судьбой.
Последняя с ним встреча запомнилось мне тем, как дядя курил. Спички он считал расточительством. Прикуривал от двух камешков-сверкачей, коими он лихо чиркал, одним разом зажигая газетную самокрутку с махоркой. Мне это казалось просто волшебством. Он передал его мне, немного показав, как правильно высекать сверкачами искры и зажигать огонь. Но навык этот мне не привился, но зато в памяти сохранился его рассказ:
– Никогда никому этого не говорил, но тебе, племянничек, скажу. Когда на Алдане я жил с дедушкой Яковом, я был маленький, примерно, как ты сейчас, он показал мне место, где он зарыл клад. Он дружил с золотоискателями и помогал им, чем мог. Они прятали у него золото и другие ценные вещи. Дедушка открыл мне это тайное место. Клад был большой, там было россыпное золото, ещё какие-то драгоценности, золотые часы…
Место, где искать клад, дядя описал мне достаточно точно. Тогда я не понимал, что такое Алдан и где он находится. Но недавно, уже в зрелом своем возрасте, этот давний дядин рассказ вдруг всплыл в моей памяти. По разным фактографическим источникам и умозрительно проявилось место, где лежит клад. Некоторые детали стали всплывать в моем уме только сейчас. Может с небес по секрету нашептал мне их дядя Коля.
Где спрятан мой родовой клад, знаю, но никому не скажу, а без меня его не найти.
2.10. Павел
Павел Васильевич Третьяков перед самой войной был направлен на Восток. Поутру он тихо ушёл в Китай на задание. Своей жене он сказал:
– может, и не вернусь, но знай, пока я живой, получать будешь пенсию по аттестату от военкомата. Когда не станет меня, тогда переведут твою оплату в собес. И ушёл.
Пока она была жива, ей платили пенсию исправно по аттестату из военкомата, в собес её так и не перевели.
Полетели годов шестьдесят, я уже повзрослел и заслужил себе разные регалии. На одном юбилее заядлого разведчика я вдруг оказался за столом в приятной кампании китайских товарищей преклонных годов. Вроде не мой праздник, не пойму, как я среди восточных людей очутился.
Вдруг китайский старец, как видно предводитель их кампании, так с достоинством, не торопясь, вдруг подошел ко мне и так доверительно, тихо и на чистейшем русском сказал:
– Наш друг просил присмотреть за его правнуком. И мы за тобой присматриваем.
2.11. Фёдор
Федор родился зимой в сибирской глуши. Его мама Марина была народницей, муж её в тот день воевал и вскоре погиб за красных. Она учила сибирских детишек русской словесности. Семья её была из ссыльных питерских дворян. После родов сыночка, она тяжело болела. И вдруг на их станицу налетела колчаковская банда. День был морозный, но солнечный. Колчаковцы стали сгонять народ в управу на митинг.
Староста знал семьи красных наперечёт и велел доставить на разбор училку-роженицу, которая неправоверно преподавала русский язык не по церковной, а по общегражданской азбуке. Послали за ней конный наряд в числе двух подвыпивших казаков из колчаковских войск. Они вломились в избу и приказали роженице проследовать с ними для выяснения обстоятельств её экстремистской антиколчаковской деятельности. Родивши вчера сына, она идти не могла. На ногах не стояла. Отянув ногайкой, колчаковцы выволокли её на двор. Били больно и долго. Потом за косу привязали к седлу кобылы и поволокли по улице. Пока волокли, она умерла. А ребёнок остался, его звали Фёдор.
Бабушка вырастила его здоровым и крепким сибирским мальчуганом, который любил Советскую власть и почему-то ненавидел адмирала Колчака.
По первому зову Советского правительства он пошёл сначала на Халхин-Гол, потом на Финскую войну, затем офицером пал смертью героя под Ровно. Такой у меня был двоюродный дедушка Фёдор ПУШКАРЁВ.
2.12. Гарчик
У моего дедушки Никифора Афанасьевича часто собирались сельские ветераны Великой Отечественной войны. Завсегдатаем был младший из них – дядя Павлик, по фамилии ГАРЧЕНКО Павел Федорович, сельское прозвище – Гарчик. Он ушел на войну 15-летним, его вначале зачислили сыном полка, потом повысили до рядового. Вернувшись с войны раненым, но живым, он пил и жил припеваючи, радуясь каждому дню.
Входя в горницу, он всегда приговаривал: «Дай Бог терпения». Будучи совсем малышом, я не мог понять – кому терпения. На мой вопрос его ответ был краток: ВСЕМ, ТВОИМ. Чуть помедлив, добавил: «И тебе тоже…»
Это было, когда 9 мая ещё не был выходным днем, но этот день отмечали все селяне и ветераны.
Вдруг из домашнего репродуктора раздалась эстрадная песня в исполнении Э.Пьехи, популярная в 1960-х:
«Дунай, Дунай, a ну узнай, где, чей подарок…»;
Почему-то эта мелодичная песня возмутила Гарчика. Обычно добродушный, он вдруг изменился в лице и о чем-то стал жарко говорить с дедом, выражая недовольство деятелями советской эстрады и радио.
Прислушавшись к их беседе, я запомнил, что когда Гарчик и другие наши солдаты форсировали Дунай, его «шлёпнули». И он «плыл по реке Дунай на тот свет».
– Вот тебе "Дунай и подарок..." Народу побитого там тогда плыло немеряно, раздражался он. - Аж, запруды из порубаных, постреляных людей образовывались. Когда Гарчика понесло течение реки, кто-то схватил его за чуб и вытянул на берег. Оказалось, выволок его «односум», с которым они с одним вещмешком на двоих призвались в армию Доватора из Спицевки. Потом выяснилось, что на Кавказе во время войны лютовали фашисты именно в основном венгры, румыны и прочие, пришедшие сюда с Дуная от своих «мадьярок». Но красные кавалеристы их выгнали и победили.
– А вот конец песни мне нравится, сказал Гарчик, и отхлебнув из маленького граненого стаканчика, стал подпевать репродуктору:
«К цветку цветок сплетай венок,
Пусть будет красив он и ярок...»
Ничего из этих слов я тогда не понял, но со временем, лет через сорок, что-то стало до меня доходить, и проясняться.
2.13. Дядя Серёжа
Запомнились мне его слова:
1. «…Пошли мы в атаку конным строем, напоролись на мины. Под моим конём рванула мина. Рванула так, что рёбра коня обхватили мои ноги. Брюхо коня меня обняло и конь погиб. А я встал без царапины и пошёл в атаку… Оборону фашистов сломили…»
2. «Под Москвой зажали нас немцы. Мы коней спрятали в глухом овраге. Обороняемся. Фашист жмёт, мы отстреливаемся, они нам головы поднять не дают. Две недели под огнем, ни выйти, ни попить, ни коней напоить-накормить. Зима, мороз. Соломы под пулеметами и снайперами ночью надёргаем, а, много ли надёргаешь, всё равно не накормить. Сколько наших кавалеристов-казаков полегло и не сосчитать. За себя мы не переживали, а вот лошади в голос плакали…, до сих, пор их плачь в ушах стоитЬ.
Сибиряки подошли, и мы вместе погнали фашистов от Москвы, до их дому и хаты. Треть лошадей эскадрона потеряли, но выправились.
Поклялись, что ГОД, пока гоним фашистов, их в плен брать не будем. Ровно год их рубали и стреляли, всех до единого, кто попадался. Потом, год прошел, они в Европе полками сдавались, когда их окружали казаки-кавалерии 53-й дивизии Доватора».
* * *
В ноябре-декабре 1941 г. кавалерийский корпус Доватора был переброшен в район Кубинки, откуда он совершал рейды на подступах обороны Москвы на 150 км вглубь эшелонов противника. 19 декабря передовые части корпуса возглавили контрнаступление под Москвой, выйдя в район д. Палашкино Рузского района.
2.14. Солженицын
Пытливым мальчишкам во дворе зачастую встречались бывалые рассказчики. В нашем дворе или неподалеку жил один старик. Он был одет в тщательно отутюженные темно-синие брюки галифе и белую рубашку. Своим опрятным подтянутым видом он выделялся среди завсегдатаев дворового стола, на котором старики шахтёры, шофера и другие трудовые люди заколачивали козла или играли в бочоночки лото. Раскрыв рот, мы мальчишки прислушивались к их засольным беседам. Узнавали не по годам много интересного.
Как-то наше мальчишеское внимание привлек внезапно разразившийся спор стариков. Деталей этого спора я не помню. Но запомнилось жаркое обсуждение какого-то Солженицына. Основными спорщиками были дед-Шипка, как выяснилось – старый лагерный сиделец, и старик НКВдэшник. Суть спора была о том, насколько верно Солженицын что-то написал. Запомнилась фраза:
– Да, помню я этого Солженицына. Он сидел в Марфинском отряде, где я был начопером. Таких писателей у меня был вагон и маленькая тележка. Солженицын был обычным осведомителем (стукачом), ему разрешалось иметь книги, блокноты и карандаши. Я его учил словам. У меня в отряде он писать научился!
Через какое-то время в моей мальчишеской памяти всплыл этот спор. Наверное, во время незаконного прослушивания мною "Голоса Америки". Была такая радиостанция на коротких волнах. Нас мальчишек она привлекала модной музыкой. Её глушили помехами, но на хорошую радиолу "Латвия", в нашей предгорной местности можно было расслышать вражеское вещание. Там читали Солженицина. Читали нудно и непонятно. И всю эту тягомотину приходилось терпеть, чтобы дождаться рокенрольных и битлосовских передач.
Потом в домашних книгах я обнаружил брошюрку "Один день Ивана Днисовича". Почитал, она мне не понравилась, нудятина какая-то про заключенных. Ничего особо примечательного для себя не нашел. Наверное, потому, что тема зэков, бараков, ломового труда была и так рядом. Наш городок – почтовый ящик № 1 был наполовину полон всякого рода бывших и расконвоированных заключенных, которые свободно и радостно трудились на урановом производстве. А по выходным забивали козла во дворе.
Кажется, в пятом классе на уроке литературы наша учительница, подчеркивая свою преданность делу партии, завела речь о Солженицине. Приводя его в пример нехорошего писателя, нелюбящего свою Родину. В 1966 г. на XXIII съезде КПСС прозвучало требование дать решительный отпор фальсификации истории. В качестве примера была приведена повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Диссидентская эпопея вокруг Солженицына доходила и до российской глубинки, побуждая учительниц литературы, разоблачать происки очернителей советской власти и наймитов чуждой нам буржуазной культуры.
И вот, имея какие-то смутные вышеназванные представления о личности и творчестве Солженицына, я позволил себе дерзость. Возразил патриотичной учительнице. Дескать, читал я этого Солженицина, у меня дома есть его "Иван Денисович" и ничего там такого нет. И добавил, что единственно, в чём он виноват, так в том, что на зоне был стукачом, непозволительно писателю. Среди мальчишек моего почтового ящика стукачество считалось страшным грехом.
Учительница пришла в ярость. И сигнализировала куда следует, что, дескать, у такого-то ученика дома хранится запрещенная литература. (К началу 1970-х произведения Солженицына органы стали изымать, как запрещенную антисоветскую литературу).
У моих родителей возникли какие-то незначительные неприятности в связи с этой моей выходкой. Видимо, о моём воспитании состоялись какие-то беседы на уровне горкома партии. Но, на мне это никак не отразилось. Я продолжил быть хулиганистым и пытливым мальчуганом, отрицающим творчество стукачей.
Потом, повзрослев, переосмысливая детские отрывочные воспоминания, и читая Солженицына, я вдруг обнаружил у него косвенное подтверждение той характеристики, которую дал ему старик моего детского двора – НКВДшный отставник.
«Тюрьма разрешила во мне способность писать, – писал Солженицын, – и этой страсти я отдавал теперь всё время, а казённую работу нагло перестал тянуть».
2.15. Эколог
В моем счастливом советском детстве мальчишками мы свободно бегали в полях и лесах вокруг горы Бештау. Тогда ещё не было полиэтиленовых пакетов и пластиковых бутылок, но мусор уже был. И вот, однажды как-то в лесу мы встретили старика. Он был маленький, сухонький, старорежимный и какой-то весь благообразный. Взглянув на нас с улыбкой, он побрел дальше, подбирая в свой льняной мешок мусор от туристов и отдыхающих. Мы пошли за ним, расспрашивая, кто он и зачем это ему надо?
– Просто я здесь давно живу, и мне нравится эта красота. Убираю лес, чтоб чисто было, сказал старик.
Эта встреча, наверное, со святым человеком, стала понятнее мне с годами, и вполне теперь убежден, что смысл человеческой жизни в том, чтобы не делать зла, ни людям, ни природе.
Глава 3. Военный институт
3.1. Сон
Когда-то уже старшим офицером я тяжело занемог и при рассмотрении моей кандидатуры на тот свет, явилась мне во сне сиятельная дева в белоснежном саване. Спросила меня, кто я, как жил, где учился.
– Учился в Военном институте – это в Екатерининских казармах, сказал я, видя, что дева старорежимного облика.
– Не припомню тебя, сказала дева, военных из Екатерининского дворца я всех знаю.
– Не из дворца я, а из казарм на улице Волочаевской в Москве, уточнил я.
– Ах, на Золоторожской, так эта улица раньше называлась. Но Екатерининских казарм там не было, они были в Лефортово. Впрочем, мне пора, обронила дева. Твои казармы знает наш старец, он у нас бывший военный. Сейчас тебе его пришлю. И дева исчезла, растворившись в светлой выси.
Появляется седовласый бородатый старец, одетый в древнерусское рубище. Отирает руки ветошью, видно, чем-то был занят по столярному делу. И как-то с недовольством начинает разговор, дескать, из-за меня его отвлекли от работы.
– В чем дело, что ты хотел знать?
– Вот, говорю, служил я когда-то на Волочаевской, думал, это «Екатерининские казармы», и хотел бы знать, что там раньше было.
Старик расспросил меня, где как, в каком чине я служил, что видал, где воевал. Выслушав меня, и узнав, что я служил в Генштабе, он как-то подобрел и стал ласково подробно рассказывать про моё первое красно-казарменное место службы. Рассказ его был лапидарно точен. На изумительном русском военном языке он называл события, имена отчества офицеров, рядовых. Говорил за что кого наградили, кого куда перевели. Но период его повествования был в основном дореволюционным. Закончил рассказ он словами, «потом была революция и Великая война с немцем».
– Скажите, что было в моей казарме и жилом кубрике, спросил я, мне думалось, что там был штаб?
– Нет, поведал старец, штаб полка размещался в доме, где во время твоей службы был окружной Дом офицеров, это напротив дворцового моста, через дорогу от входных ворот в Лефортовский парк.
Далее старец кратко изложил мне легендарное прошлое Астраханского полка, расквартированного на берегу Яузы: как сначала там появилась учебная рота карабинеров, как позднее обустроили расположение полка, участвовавшего в сражении под Бородино. Покровителем полка был лично Александр II, которому сделали памятник на плацу внутри административных корпусов Астраханских казарм. Он описал, как военные обустраивали пустыри вдоль Золоторожской улицы.
Оказалось, что в моих казармах ранее располагались интендантские службы, строевой отдел, финчасть, вещевая служба, отдел военных священников.
А вот, конкретно в моём кубрике – углового отделения казармы располагалась полковая церковь. И там, где стояли наши солдатские койки, раньше был притвор храма (место, где прихожане молятся), а в нашей ленинской комнате – алтарная часть полковой церкви для нижних чинов.
– Как случилась революция, спросил я старца?
– Как не быть революции, ответил он, и к моему удивлению, он считал, что революция в России была неизбежна. Он подробно рассказал о настроениях офицерства и солдат. Несмотря на свой ветхо патриархальный облик, старец был на стороне революционеров. Он поведал о тех беззакониях, которые творились в отношении солдат, про чванливое, жестокое и надменное начальство. Они солдат за людей не считали, мордовали, секли, измывались.
В его словах не было ни упрека, ни хулы, ни агитации. Он отображал события так, как отображает их фото или кинокамера, бе;пристрастно, спокойно и рассудительно показывая причины и события русского бунта.
Далее он сказал про следующую «страшную войну», что курсы переводчиков немецкого языка появились в казармах Астраханского полка:
– «Перед войной с немцем. Не сомневайся, к войне готовились заранее…»
И вдруг, мой сон оборвался. И о нём я полностью забыл на долгие годы. Жил себе поживал, и через много лет, будучи уже профессором и военным академиком, где-то в беседе упомянул про Екатерининские казармы. А потом, вдруг захотелось уточнить, так ли они назвались.
Полез я в архивы, в библиотеки: академии Генштаба, Института военной истории, военный отдел Ленинки.
То, что я там обнаружил, меня просто потрясло – сон всплыл наяву. Сон двадцатилетней давности полностью подтвердился документально. Оказалось, всё, что рассказал мне старец, было абсолютной правдой вплоть до мельчайших деталей. Сохранились фотографии, полковые документы, мемуары, письма. Всё как во сне, стало явью…
И теперь мне вполне ясно, что курсантом Военного краснознаменного института я стал совсем неслучайно.
3.2. Учителя
Мои учителя были людьми необычными. Они были разными, и каждый внёс свою лепту в личность ученика: начиная, от моей детсадовской няни 25-тысячницы комсомолки-строителя советской химической промышленности, фронтовиков шахтеров, шоферов, бульдозеристов и горноспасателей, моих прекрасных школьных учителей истории, литературы, математики, химии, физики, музыки, живописи и спорта. И, конечно же, учителей государства и права, военного искусства, военной политики и международного права.
Не помню ни одного из учителей, о котором можно было бы сказать, что он двоечник или так себе троечник. Все они были отличниками. Каждый имел свои особенности и слабости, но от каждого исходило что-то хорошее. И это не обязательно знания, набор каких-то фактов, навыков, формул и закономерностей. Главное – формирование личности, а знания и умения – это субстрат, без которого личность не возможна. И это главное появляется легким прикосновением, побуждением, жестом, всего одним словом или просто молчаливым присутствием учителя там, где ты постигаешь жизнь и профессию. Мой нижайший поклон и слова благодарности всем моим учителям!
3.3. Мазист
Маза, как таковая, означала в рядах советских военно-юридических курсантов – блат, покровительство, гарантировавшее преимущество перед остальными. Да, такое было, ведь в одной группе (взводе) со мной служили разные товарищи – внук полярника, племянник министра, сын начальника «Березки» (всего инвалютторга столицы) и др. На параллельных курсах учились курсистки Гришина, Зимянина, Капитонова, Гагарина, Калашникова, и прочие Доренко, Кириенко и др. А я простой сельский мальчишка, был всего лишь сыном председателя исполкома маленького уранового городка, нечета столичным. Они удивлялись, как такой «колхозан» мог оказаться в их кругу. Оказался в их кругу я вполне уверенно, учился отлично и хотел поумнеть. Глуп был тогда, ибо не знал, что горе от ума бывает не только в комедиях, но и в жизни тоже.
И вот однажды после возвращения из лагерей, в ноябре, погнали нас на кросс.
Нахватался я, южный паренёк, студёного московского воздуха в Лефортовском парке и подхватил невосприимчивость к этому промозглому климату столицы. Попал в лазарет с температурой. Но для курсанта, после лагеря попасть туда даже чуть тёплым было равносильно попаданию в рай. Придя в себя, я увидел там врачей, фей медсестёр. Запомнилась одна из них - Валентина Витальевна. После двух недельной моей лежки повела она меня в гарнизонную клинику для проверки. Не ясно врачам стало, почему мне всё хуже, кашель и температура не проходят.
Просидев полдня в ожидании рентгена, прошёл его, на второй день опять повторили там же. И опять вела туда меня прекрасная фея – медсестра Валентина Витальевна. Со второго раза она как-то с опаской говорила со мной. Наверное, боялась заразиться. А с третьего раза рентгена мне вынесли лечебный приговор – туберкулёз легких. Об этом мне по секрету шепотом сообщила милая медсестра с сожалением. И загремел я в Центральный туберкулёзный военный госпиталь в Пушкино.
Привезли меня туда ранней зимой, ночью без сознания. Очнулся я под утро в палате на десять человек, слева два негра –военные лётчики офицеры из Танзании, справа четыре таджика из стройбата.
Очнулся я от перебранки – негры спорили с таджиками из-за меня. Выяснилось, что таджики, пока я был без сознания, украли у меня тёплые вещи - финскую вязаную спортивную шапочку и шерстяную кофту-олимпийку.
А поскольку по негритянским понятиям воровать у туберкулезного товарища западло, то негры за меня и вступились. Потом я с ними подружился. С таджиками, впрочем, тоже. Они покаялись и вернули мне похищенное.
Но тогда мне было не до того, больной, почти без сознания, температура, пневмония, туберкулёз. Лежу, болею. Кормили хорошо. Каждый день давали: черную и красную икру, масло, кумыс и оладьи. Сейчас трудно в это поверить, но было.
Через какое-то время в госпиталь приехал мой отец, забирать сына из армии домой, а может и на погост. О не сразу смог приехать, его не отпускало с работы начальство. Но все же отпустили к сыну. Приехав, отец встретился с нач. медом, познакомились, тот обещал присмотреться к больному пареньку. И действительно, сделал мне вскоре бронхоскопию, что было совсем не просто в те годы, аппаратов было мало, а больных много. К счастью, врач усомнился в моем диагнозе, не нашел у меня туберкулёза.
Предположили, что рентгеновские пленки были старые, битые и показывали непонятные каверны в моих легких. Это был медицинский подвиг в то время – доказать из госпитальной глубинки, что в окружной поликлинике краснознаменных курсантов диагностируют непригодными фотопленками. А может, пленки были и нормальные, но просто диагноз туберкулез почему-то не подтвердился, ибо иначе военно-врачебная комиссия меня бы списала как негодного к службе.
Когда бактерия Коха от меня отступила, благодаря нач. меду и моим родителям, меня перевели в другую, привилегированную трехместную палату, где уже лежали настоящие фронтовики, два генерала – героя Советского Союза – один замминистра гражданской авиации, другой - комдив танковой дивизии из Винницы. Они меня приняли как своего, как сына полка мальчонку.
Мой авторитет в их среде вскоре изрядно укрепился за счёт передач мне домашнего мёда, бутылки коньяка, двух фляжек спирта и прополиса. Прекрасные были люди. Многому они меня по-отечески научили, пока мои сослуживцы осваивали юридические науки первого семестра. Так я вошёл в круг авторитетов Центрального туберкулёзного военного госпиталя.
Когда диагноз мой окончательно установили, а скорее всего по рекомендации моих старших товарищей по палате, сам главврач разрешил мне заниматься в его личном кабинете вечерами и ночами в его отсутствие. И дал ключ от кабинета. В том кабинете была изумительная научная библиотека. Все медицинские энциклопедии, даже дореволюционные, две стены полок с разными древними и новыми медицинскими книгами, журналами. И всё это было предоставлено в мое полное распоряжение практически ежедневно с вечера до утра. Там был и телефон, коим я изредка мог звонить домой. Потом из-за этого телефона я лишился столь полюбившегося мне читального места. Коварные таджики выкрали у меня ключ от кабинета и назвонили по межгороду много рублей. Естественно, выяснилось, что в дальнюю республику звонил не я. Пара моих звонков была копеечной. А вот когда за таджиков или узбеков нач. меду принесли счет, вот тут-то я и пострадал.
Перевели меня для чтения в пустовавшую ординаторскую без телефона, там тоже была кое-какая медицинская литература. За месяцы ее штудирования вечерами в кабинете главврача и после, я практически освоил первый курс медвуза. По мере выздоровления из Института мне передавали учебники по курсу юрфака, чтобы я смог подготовиться к сессии. Потом, меня выписали из госпиталя практически здоровым краснощеким курсантом. И сессию я успешно сдал.
По прибытии в Институт сокурсники почему-то зачислили меня в разряд мазистов. Ведь мазистов-туберкулезников нельзя было сразу ставить в наряд по кухне, а также лишать увольнений и прочих курсантских радостей. Это вызвало зависть некоторых моих однокашников. Начальство курса меня действительно жалело, какое-то время даже не ставило в караул. Разрешило заниматься художественным оформлением ленкомнаты, назначило редактором боевого листка, в котором я дерзил сокурсникам едкими карикатурами. Так я выделился и утвердился в курсантской среде. Потом меня уже стали назначать в караул на 1-й пост у знамени Института. Это считалось привилегией. Так оказался я обласкан начальством. Так и прослыл «мазистом».
3.4. Андреевские бани
Ранним утром строем под барабан нас водили в Андреевские бани. Они располагались недалеко от Спасо-Андроникова монастыря и клуба завода «Серп и Молот» в старом доходном доме, построенном ещё до революции для ямщиков и прочего трудового народа. При советской власти их приспособили для красноармейцев и пролетариата.
Бани имели два просторных отделения мужское и женское, вмещавших для помывки примерно по роте – сто человек. Между банными отделениями имелась просторная парная с высоченными полк;ми и огромной печью. Входы в парную были из обоих отделений. Один из входов перекрывался, чтобы в парную имели доступ посетители строго одного пола – женского или мужского.
Как-то так получилось, что я ухитрился в первых рядах вбежать в помывочный зал и прямиком рванулся в сторону парилки. Дернул ручку двери, а дверь-то и открылась. Заскакиваю туда, вот, думаю, попарюсь. Вхожу, а вся парилка полна девиц и тётенек, работниц с «Серпа и молота». Пар коромыслом, и тут я весь такой красно-казарменный и без формы. Успел заметить некоторых красавиц, но тут же выскочил, пока они меня кипятком не ошпарили.
Оказывается, нерадивые истопники забыли запереть входную дверь в парилку из мужского зала.
Вот, думаю, за это надо бы кому-то отомстить. И тут вижу безобидного и милого сержанта Рому. Он был щуплый, невысокого роста и даже в бане ходил в очках.
– Парная открыта, говорю, заходи. Он и вошел туда, где парились человек двадцать разных красавиц.
Смекнувшие это дело мои товарищи курсанты быстро чем-то подпёрли дверь, чтобы Рома не смог выйти обратно. И угорая от смеха стали ждать, что будет. Ждать пришлось недолго, вскоре из парилки раздались истошные вопли Ромы, женские крики и визг.
Испугавшись за Рому, мало ли, что с ним могли там сделать работницы, мы тут же открыли дверь. Вышел ошарашенный Рома.
– Ну как, спрашиваем, что там?
– Не разглядел, очки запотели, ответил Рома.
3.5. Руки прочь, товарищи!
Из-за моего гуманитарного вольнодумия меня долго не хотели принимать в партию, а для успешного поступления в офицеры военные-юристы партийная принадлежность была обязательна. Как только я не старался, а всегда находился какой-нибудь активный однокашник, который выражал сомнение в моей преданности делу компартии и курсовое партбюро меня забаллотировало.
И вот, в 1978 г. между Китаем и Вьетнамом разгорелся вооруженный конфликт – первая в истории война между социалистическими государствами, возникшая из-за политических разногласий по поводу Камбоджи.
В нашем спец. идеологическом и международном политическом вузе по этому поводу был объявлен набор добровольцев на эту войну. Я естественно, тут же побежал и в числе других записался на войну, защищать вьетнамских товарищей от китайских товарищей.
Для того, чтобы проверить политическую зрелость добровольцев начальство организовало специальную партконференцию. Политотдел у нас был на правах райкома столицы, и мероприятие было политически значимым, присутствовали товарищи из страшных инстанций. На этой конференции мне как отъявленному добровольцу дали слово. Это было хорошим поводом доказать мою военно-политическую зрелость.
Не помню деталей своей зажигательной речи, но закончил я её сакраментально словами:
– «…Руки прочь от Вьетнама, ТОВАРИЩИ!»
Зал на пару секунд охватило оцепенение и мёртвая тишина. После чего все присутствующие, человек пятьсот грохнули от хохота и продолжительных аплодисментов. Получилось, что я как-бы осуждаю каких-то «товарищей», возможно и из ЦК, которые тянут свои руки к Вьетнаму.
Не поняв, что произошло я, стесняясь, сошел с трибуны и полагал свою миссию исчерпанной.
Но не тут-то было, бдительные товарищи по итогам партконференции обратили внимание руководства на политически двусмысленное выступление отдельно взятого курсанта. На бюро встал вопрос о моей ответственности, вплоть до отчисления. Дескать, он, что тут себе возомнил, вольнодумствовать, ставить под сомнение верность генеральной линии старших «товарищей» по отношению к братскому Вьетнаму.
Стали думать, какие бы меры ко мне предпринять.
Ситуацию мигом разрядил изумительный мой командир, начальник военно-юридического факультета – генерал В.Ф. Новиков. Он сказал:
– курсант имел в виду «китайских товарищей», которые, как известно и тянули свои руки к Вьетнаму.
Тут же позвали меня, и строго спросили:
– Ты кого имел в виду, когда говорил «товарищи»?
– «Товарищей из КНР» – выпалил я, быстро сориентировавшись в обстановке.
Все засмеялись, и инцидент был исчерпан.
После этого мой партийный авторитет значительно окреп. И больше уже никто никогда не сомневался в моей преданности военному делу интернациональной помощи братским товарищам.
3.6. Два яйца
Бывало, пью я чай с печеньем.
И вспоминаю слегонца
Кружочек масла, два яйца
И увольненье в воскресенье...
3.7. Парикмахерши
Однажды выдали для военно-юридического факультета разнарядку выделить для проведения правовой подготовки в профтехучилищах Москвы курсантов, из числа отличников, способных прочитать лекцию о конституционной законности и правопорядке. Все престижные профтехучилища (типа, кулинарного, кинематографического, балетного) достались лучшим курсантам, а мне выпало профтехучилище парикмахеров.
В морозный светлый февральский денёк я прибыл в ПТУ, расположенное где-то на окраине в чудном особняке лицейского типа близ парка. Меня встретила классная дама, точнее, завуч и повела в аудиторию для выполнения поставленной мне военно-юридической задачи. В аудитории – небольшом конференц-зале училища стоял стол президиума, увешенный зеленым сукном, и трибуна. Войдя в аудиторию, я обомлел, на меня стригущими и бреющими взорами взирали полторы сотни пар глаз, совершенно милых и юных учениц-парикмахерш.
Представив меня аудитории, завуч возглавила президиум строго глядя на учениц и в знак моей поддержки, всем своим видом показывая, что погасит любые антинаучные посягательства на лектора, а также то, что и без лектора она кое-кому раскроет тему правопорядка. Тем более, что с задних рядов уже послышались мнения учениц о том, что подстрижка у лектора, какая-то не очень.
Аудитория стихла, и я без бумажки начал пламенную речь о сущности социалистической законности и правопорядка. Минут через двадцать завуч, отпросилась у лектора, сказав, что лектор вполне и без нее справляется, и оставила меня один на один с превосходящими силами парикмахерских искусниц.
Аудитория безмолвствовала и с открытыми глазами, а у некоторых даже и ртами, продолжала слушать лектора о героизме военно-юридических курсантов о страшных преступлениях, которые им удалось раскрыть и пересечь.
Через час завуч вернулась и попросила завершить лекцию, чем аудитория была очень недовольна, поскольку к лектору имелись дополнительные вопросы. Но распорядок занятий был исчерпан, и аудитория проводила лектора громкими продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию с приятным повизгиванием.
Потом, я шел к метро по столичному парку, под ногами скрипел снег, сияло яркое зимнее солнышко. В пути меня сопровождала классная дама и полтора десятка лучших её учениц.
– Понравились ли Вам наши девочки, полушепотом спросила дама? Вы, наверное, считаете их несущественными. Но у нас лучшее училище в столице. Вы даже не представляете, кого они стригут и причесывают – это и политбюро, и маршалы, и их жены. Наши девочки решают любые вопросы, даже за границей. Присмотритесь к ним, выбирайте любую, и будет у Вас хорошая жизнь.
– Спасибо, мне ВСЕ нравятся, ответил я, так чтобы весь девчачий эскорт слышал.
Тут классная дама пришла в задумчивость, поскольку её предложение не предполагало охвата сразу всего коллектива (могли возникнуть ссоры), а к полумерам лектор был не готов.
Потом мы подошли к метро и разъехались в разные стороны, я на очередную практику, а они – в свой визаж. Классная дама потом пару раз звонила начальству, пытаясь выцепить меня на следующую лекцию. Не сложилось, уехал я в дальние степи и горы следственной юности. Но надеюсь все же у лучших парикмахеров столицы, а возможно и заграницы, остались в душе теплые воспоминания о моём незабвенном уроке Социалистической законности и правопорядка.
3.8. Пашка-Понос
Как-то раз послали меня дежурить по Институту. А дежурное помещение надо было принять курсанту-юристу у курсанта-переводчика. По всем правилам тогдашнего красно-казарменного юридического жанра я был обязан этого толмача-лингвиста заставить вылизать караулку его лингвистическим языком так, чтобы я поставил свою юридическую подпись в журнале о приёме мной его поста и доложить полковнику о смене – «пост принял». Сдатчик смены был старшекурсник, и это должно было подстегивать мою требовательность. Но я почему-то не страдал тогда, как и после, комплексом ефрейторской неполноценности и не стал измываться над лингвистическим сослуживцем.
Разговорились, в ожидании смены нашего дежурного начальства – полковников. Сидим, хохочем. Старослужащий делится со мной впечатлениями о среднем и высшем нашем начальствующем составе. Затронули личность общеизвестного медицинского майора. Фамилии его не помню, но переводческий товарищ называл его кратко ПАШКА-ПОНОС.
– А собственно, почему его так звать, допытывался я?
– Дело в том, что он у всех новобранцев спрашивал про понос... Впрочем, что объяснять, сейчас поймешь. Берет трубку, находившегося в нашем распоряжении специального телефона с гербом на циферблате и звонит. С той стороны трубки слышится:
– Майор такой-то… слушает.
– ПАШКА, ТЫ ПОНОС», чеканит ему в ответ лингвист.
– Кто говорит?, взвизгнул майор.
– Все говорят, ответил курсант и бросил трубку.
Вскоре в дежурку к двум весельчакам, врывается сердитый майор медицинской службы с обнаженным пистолетом и гневно вопрошает, кто из вас, негодяев, мне по спецсвязи звонил. На что мой товарищ невозмутимо отвечает:
– Не знаем, у нас смена дежурств.
– А-аа…, протянул майор и ушёл.
Хохоча товарищ-лингвист пояснил, что майор-медик известен своим особым подходом к лечению юных курсантов. У него была своя концепция медицины: надо больных не в лазарет класть, а на строевые занятия на свежем воздухе – на плац или на спортгородок – тоже отлично помогает. Единственный диагноз, который он считал уважительным для лазарета – это понос. Поэтому и прозвали его - «ПАШКА-ПОНОС».
3.9. Виноград
Как-то отпустили нас в увольнение, и мы зашли в известный один ресторан на Арбате. Такие бравые красно-казарменные ребята: Володя – старшина дисбата, Толик – морпех и ещё пару десантников моих однокашников юристов.
Среди них я младший – курсант. Как и положено рядовому, попросил официанта посадить мой старший сержантский состав за лучший столик. Посидели, выпили.
И тут моё внимание привлекла некая девица, направлявшаяся к эстраде сквозь танцующие пары. Мне удалось с ней немного потанцевать. Как оказалось, это была Аллегрова, тогда она была неприметной, мелкой конопатой, и далеко не шальной императрицей. После этого меня вдруг обступили впятером какие-то местные личности, и вопрошают:
– Ты кто?
– Дед Пихто, отвечаю, как было принято отвечать в таких случаях в моём родном почтовом ящике.
– Я, Виноград, держу весь Арбат. Пойдём, поговорим? Перебирая пёрышком (ножиком), заявляет мне лидер, обступившей меня арбатской группировки.
Соглашаюсь на поговорить, но при условии – один на один. Присутствующие тоже согласились, дескать, пахан будет говорить с «краснопёрым» - с красно-погонником. По пути ещё раз их информирую общество, что:
– Разбираться буду только с главным, иначе, зову своих товарищей, поговорим команда на команду.
– Я Виноград, ты ЧО не понял? Сам с тобой разберусь, подтверждает предводитель арбатской молодежи по пути в туалет на нижнем этаже ресторана.
В просторном предбаннике мы сошлись один на один. Тогда я был помоложе и даже не заметил, куда отлетел ножичек моего оппонента. После чего я в двух крюках объяснил ему, что я совсем не «Виноград», и ему следует обращаться ко мне – «Товарищ курсант Сталинград».
Вбежала братва, где мол, наш пахан победитель? А он головушку в унитаз опустил и молчит. За шиворот его приподнимаю из унитаза и принародно переспрашиваю:
– Ты Виноград? Ты держишь Арбат?
– Теперь ты держишь, товарищ курсант Сталинград! Прозвучало по моей просьбе троекратно.
Тем дело и кончилось. Присутствовавшие на выходе из ресторана младшие милицейские чины были в курсе, но вмешиваться не стали.
3.10. Графин
Это не сказка, а быль. Реальный случай, который имел счастье лично сопереживать в моей далекой красно-казарменной военно-юридической юности.
В те давние Советские времена строгость дисциплины в войсках держалась помимо коммунистической идейности, на постоянных поверках, построениях, маршированиях, подтягиваниях, подъем-переворотах, кроссах и гауптвахте. Малейшие несоответствие внешнего вида или внутреннего содержания умов, а тем более состояния личных вещей курсантов, влекло за собой страшные репрессии в виде: запретов воскресных увольнений; внеочередных нарядов по кухне или чипку (буфету); кругов строевым по плацу или еще какой-нибудь жуткой задачи. Например, мытья туалетов с чисткой унитазов до такой степени белизны и чистоты, чтобы из них воду можно было пить.
Это теперь, благодаря рыночным реформам, военным обещаны денщики для протирки сандаликов и подшивки воротничков, горничные для клининга постелей и казарм, гастарбайтеры для метения плаца, а также персональные официантки для приема разнообразной и вкусной пищи.
А в те дремучие времена всего этого не было. Всё приходилось делать нам самим – рядовым военным юристам.
Стаяла кромешная тоталитарная муштра, как в дисциплинарном батальоне, из которого собственно и происходил, например, наш курсовой старшина. Доктрина была такая, что военные юристы на своей собственной шкуре должны прочувствовать всю суровость воинской дисциплины и свирепость возмездия за нарушение соцзаконности. И эта муштра стояла года три, на начальном этапе моей беспорочной службы в военной юстиции.
И вот однажды на вечерней поверке, где присутствовали внешние проверяющие – старшие офицерские чины, речь зашла о состоянии личных вещей курсантов, хранящихся в прикроватных тумбочках.
Перечислив перед строем курса различные недостатки с назначением за них справедливых взысканий и всяческих кар для виновных и невинных, наш проверяющий, незабвенный наш курсовой изрёк:
– Открываю тумбочку, а там баба голая! Так мы с дневальным её еле отодрали...
Строй ухнул и охнул, но промолчал, осмысливая сюжет.
Разумеется, никакой бабы в тумбочке бы не уместилось. Над разработкой тумбочек в те далекие годы трудились секретные ученые военные мебельщики, и делали их так, чтобы не допустить ничего лишнего, а тем более фривольного.
Речь шла о вполне невинном, по нынешним понятиям гендерного разнообразия, фото с девицей из ГДР, прилепленной на оборотной стороне дверцы прикроватной тумбочки. Но и это тогда считалось смертным грехом личного курсантского пространства, и естественно, за это полагалось отодрать не только картинку, но и ее обладателя.
Однако с годами к четвертому курсу мрак повальных обысков и карательных досмотров мало-помалу развеивался. Нас перевели в офицерскую гостиницу, которая представляла собой ту же казарму, но разбитую на комнатки по два-три человека в каждой. Естественно, там тоже стоял идеальный воинский правопорядок и чистота.
Тем не менее, близость нашего вступления в белую касту советских господ офицеров давала себя знать. Неположенные вещи мы научились хранить с таким оперативно-следственным искусством и изобретательностью, что ни один проверяющий не нашел бы. В этом мы достигли такого мастерства, что вполне там могла быть сокрыта какая-нибудь реальная комсомолка из близлежащего Серпа и Молота или вуза, ну, и конечно-же, сопутствующие распутству спиртные напитки.
И вот, на этом фоне произошел следующий случай, характеризующий наш военный быт, отточенный четырьмя годами дисбатовско-юридической муштры.
Произошло это в общежитии, именовавшемся на нашем ВИИЯ-ковском сленге, «Отель Хилтон». Там тоже по вышеназванным опасениям регулярно происходили тотальные досмотры быта и личных вещей жильцов.
В периодическом обходе «Хилтона» в качестве жеста высшей заботы партии и правительства иногда участвовал старший генералитет. Хотя, это было необычайное явление. Высшие чины редко посещали курсантское общежитие. Но тогда начальство действительно заботилось о солдате, лично проверяя на местах его быт и распорядок. У нас это были настоящие командиры: фронтовики, орденоносцы, герои, генерал-полковники И.А. Катышкин, М.Т. Танкаев и др.
И вот, когда такой редкий случай случался, все стояли на ушах, от начальника факультета, до дежурных по институту и по курсам. Всем хотелось заслужить поощрение, доказав свою исполнительность, дисциплинированность и молодцеватость.
И вот, однажды вся степенная кавалькада проверяющих генералов и сопровождающих офицеров вошла в мою светлую общежитскую комнату. Будучи её жильцом и одновременно очевидцем проверки, в силу исполнения должности дневального, я неистово трепетал, что в случае провала меня ждет, как минимум, расстрел…
Увидев там идеальный порядок, проверяющие остались довольны и было хотели удалиться, как вдруг, чтобы окончательно напоследок удостовериться, генерал-полковник спросил:
– В графине вода свежая? Ну-ка попробуйте…
Графины установленного образца с чистой водой и стаканами были обязательным атрибутом комнаты будущих офицеров.
Вышеупомянутый старшина нашего курса, статный двухметровый детина – олицетворение строжайшего нашего воинского правопорядка и законности, тут же подскочил, плеснул содержимое графина в стакан и степенно, залпом выпил и с достоинством отрапортовал:
– Так точно, свежайшая, товарищ генерал!
На лице его не дрогнул ни один мускул, и даже ус не пошевелился.
Из присутствующих только мне было известно, что в графине конспиративно и нагло, мною на хранение был налит чистейший СПИРТ...
3.11. Свой
Примерно на выпускном курсе стал я невольным свидетелем обсуждения моей кандидатуры на предмет использования для нужд военной разведки. На каких-то факультетских культурно-массовых или политических мероприятиях кто-то из друзей предупредил меня, что сегодня тут будут присутствовать ГРУшники, и возможно будут отбирать к себе для дальнейшего обучения.
В фойе клуба своим цепким военно-следственным взглядом я приметил двух ранее неизвестных мне полковников артиллерии. Они пристально всматривались в толпу курсантов и курсисток. Вдруг подзывают меня и спрашивают что-то несуразное, типа как пройти в библиотеку. Разумеется, я отрапортовал, ответил еще на какие-то их вопросы, и конспиративно удалился за рядом стоящий фанерный щит наглядной агитации так, что из-за него мне был слышен их последующий разговор обо мне.
– Бедовый парень, сказал один полковник другому, точь в точь как этот, ну как его, ну этот – Фрэнк Синатра, ну тот, что пел «Свой», ты что его не слышал? Хорошая песня. Там, раньше в Америке девчонки все от него визжали…
В 1960-х джазовый шлягер «Sway»;, в исполнении Дина Мартина, был сверхпопулярен среди богемной московской молодежи, тяготевшей к западной культуре. В своей среде эту песню они именовали «Свой».
– На Синатру этот не похож, возразил другой полковник, он скорее – вот, Дина Мартина, который пел, – слегка похож.
– Да-а, протянул другой полковник, и спросил, ну, что возьмем его к нам.
– Посмотрим, вроде, свой.
Их дальнейшего разговора я уже не слышал, но потом слегка почувствовал результат по своей судьбе.
3.12. Чужой
В кругах столичной богемы существует обычай убирать конкурента клеветой. Издревле в столицах повелось, что только элитные детки имеют право продвигаться по службе к наиболее сладким должностным местам. Если в московскую богемную среду попадал безродный карапуз, то его сразу же устраняли, тремя основными способами:
1) если этот карапуз был румяным, аккуратным и чистым, то его тут же объявляли «гомиком». И совсем не важно, так это или нет, пойди, потом докажи. Главное, исподтишка пустить такую сплетню, и всё, конкурент устранен и такому уже все пути будут закрыты;
2) если карапуз хорошо учился, то его объявляли шизофреником. Ведь только психически больной может учить книжки наизусть, не то, что умные элитные детки;
3) если карапуз был весел в кампании, то его объявляли «алкашом», и это был окончательный приговор, после которого, даже если не пьешь, уже не поднимешься.
Если все эти пункты не сработают, то «в сандаль нассут», то есть, оболгут другим способом. Например, украдут партбилет перед распределением, донесут по секрету начальству, что конкурент его называл плохими словами, и множество других изощренных способов существует для устранения лиц, неугодных элите.
Об этом я не догадывался, оказавшись в рядах московской самой отборной студенческой иностранно-язычной и юридической элиты. Только потом на себе испытал действие всех этих способов моего устранения.
Тогда я был всего лишь курсантом, который неплохо учился, реально тянулся к знаниям и был направлен на первую в своей жизни стажировку в должности военного следователя.
После трёх лет строгой казармы моя стажировка была изумительной, и проходила в гарнизонной прокуратуре чудного города Орджоникидзе и на военно-следственном участке в Пятигорске. Что интересно, оба места службы в разных городах располагались на улице Буачидзе.
Первый самостоятельный следственный опыт – незабываем. Он как первый удар, по сути, формирует бойца для ринга, где зубы прочистят. Определили меня практиковаться к удивительному человеку, майору юстиции – следователю, фронтовику, разжалованному из полковников в майоры и из прокуроров в следователи. Присмотревшись, он как-то стал мне доверять. Рабочий день начинался с того, что он поручал мне конспиративно принести ему пару-тройку бутылок портвейна от знакомого ларёчника. Но главное не это. Он научил меня быть следователем и даже сделал так, что мне достались лавры криминалиста, раскрывшего пару дерзких преступлений с убийством и хищением оружия.
Но потом дал мне дело похуже, о мужеложстве в стройбате. Была такая статья в советском уголовном кодексе. Вину по ней крайне сложно было доказать, Допрашивать гомиков и потерпевших от них было противно. Но мне пришлось, работа есть работа, пару человек отправил за мужеложство на зону.
По прибытии в Институт, надо было представить отчет о следственной практике. Отчет приравнивался к гос. экзамену и проходил открыто в аудитории, где юные следователи «хвастались» преподавателям и друг другу своими практическими боевыми достижениями.
И вот, сдуру в свой отчет включил я дело о мужеложстве. Нет бы, рассказать, как я нашел краденный прапорщиком АКМ и как изобличил вора. Решил всех повеселить и рассказал о криминалистической методике раскрытия стройбатовского казарменного мужеложства. Аудитория хихикала, и как-то с брезгливостью восприняли мой отчет экзаменаторы, хотя пятёрку поставили.
После этого отдельные мои однокашники стали недобро коситься и подловато хихикать у меня за спиной. Странным было, и когда курсовое партбюро отказало мене в приеме в КПСС, инкриминировав мне «нетоварищеское отношение к товарищам по службе». Товарищ, предъявивший мне тогда такое официальное обвинение, достиг в своей карьере высочайшего судебного чина. А тогда я просто не мог понять, за что такая немилость. Это уж потом, когда я попал служить в Кремль – Совет Безопасности, мне доверительно приоткрылись некоторые былые компроматы и прошлые доносы на меня.
Оказалось, что после моего доклада о практике, кто-то из однокашников, может в шутку, может из подлости или зависти пустил сплетню, что я голубок. В глаза мне никто этого не предъявлял, иначе такому товарищу я бы набил морду. Но клевета, действует тихо. Этому способствовала ещё другая беда.
Будучи курсантом, получил я письмо от родителей с фотографией меня с другом детства Лёней. Мы тогда возвращались с рыбалки на пруду близ станицы Курской, это рядом с Чечней, и мой отец нас сфотографировал. Когда я уехал в Институт, он выслал мне это фото на память об отпуске.
Кто-то из моих однокашников выкрал у меня эту фотографию, поскольку она видимо подтверждала мои нетрадиционные сексуальные наклонности. И только спустя сорок три года это фото вернул мне один мой товарищ из служб безопасности. Как и где использовали это фото, не знаю, но об этом мне пришлось догадаться потом.
Учился я на отлично, был активистом, каратистом, редактором курсовой стенгазеты и художником марксистско-ленинской агитационной продукции. Однако когда решался вопрос о присвоении мне золотой медали за отличное окончание Военного института, мне было отказано. Отказ на закрытом заседании командования факультета мотивировал замполит:
– «Как можно ему давать медаль, он же этот…?»
Слово замполита было решающим, уточнять не стали, просто ограничились выдачей мне красного диплома. Узнал я об этой своей характеристике от очевидцев много позже, как и то, что в особом отделе Института имелось на меня соответствующее агентурное донесение.
Так или иначе, на фото мы с Лёней – это факт. Он был лет на пять старше меня, наши родители работали вместе, а меня еще до школы поручали Лёне. Но он за мной плохо присматривал потому, что ему самому надо было бегать, шалить, курить и заниматься спортивной гимнастикой. Он пытался и меня склонить к гимнастике, но я не склонился, мне больше нравился бокс, взрывы и лазить по горам. И он от меня отстал. Наши пути разошлись.
Лёня плохо учился, хотя потом стал мастером спорта по гимнастике, отслужил срочную службу в армии, с трудом окончил институт спорта, вернулся домой безработным. Мои родители помогли ему устроиться физруком в школе, и даже подняться до руководителя городского спорта. Но потом он не потянул и со скандалом был уволен. Примерно, в это самое время мы с ним и сфотографировались на рыбалке.
У него была хорошая семья, мы изредка общались. Вначале 1990-х Лёня кинулся в коммерцию, бросил спорт и с женой успешно торговал на базаре. Материально стал жить хорошо, а потом разорился, потерял жильё. От него ушла жена, и жизнь его покатилась под откос.
Когда я уже работал в Кремле, вдруг он мне позвонил. Оказавшись на заработках в столице, он совсем обнищал так, что не мог купить себе билет домой. Встретились, повел я его в ресторан на Варварке, вспомнили детство, родных. И под конец беседы Лёня вдруг говорит:
– Прости меня! Когда ты стал служить в Москве и продвигаться по службе, я тебе сильно завидовал. Прости!
– Подумаешь, и что тут такого, сказал я.
– А то, что я тебя оклеветал. У меня был товарищ из КГБ СССР, вместе мы занимались спортом, он занимал какую-то приличную должность. И он попросил тебя оклеветать, дать на тебя какой-то компромат. И я дал…
– Чем ты мог меня оклеветать, спрашиваю?
– Не могу сказать, ответил Лёня, язык не поворачивается это повторить, но это сильно должно было ударить по твоей карьере. И помолчав, добавил, этот свой донос я потом забрал, попросил его считать это ложью. Но это было потом. Прости!
Я дал ему денег на дорогу домой, и на этом наш последний разговор был окончен. Потом по приезде домой он так и не нашел себя в жизни, опустился и умер глупой смертью бомжа.
А я так и остался с клеймом, которое, как выяснилось, попользовали мои конкуренты, завистники и ненавистники, особенно, когда я мешал им продвигаться на высших политических должностях. Но теперь это клеймо стёрлось, полностью было опровергнуто жизнью.
3.13. Шамбала и ЦРУ
В очередной летний курсантский отпуск пошел я в горы. Мне нравилось бродить одному, впитывая лазурь небес, свет солнца и красоты нашего Кавказа. И вот, пошел я от Джайлыка к Тютюбаши. В какие бы страны потом не бросала меня судьба, но ничего в мире красивее этих гор я не видал.
В полдень светило яркое солнце, вершины переливались и искрились белоснежным льдом. На небе ни облачка, безветрие, тишина, аж в голове звенит. На границе субальпийского луга и осыпи скал вышел я на небольшую полянку и оказался на кладбище альпинистов. Большие камни были расставлены как в походном строю. И надписи на каждом, от направляющего до замыкающего. Семь парней и девушка – погибших под скалами.
Присел, читая на камнях выбитые имена, запись о том, как группу накрыла лавина в семидесятых годах. Видно было, что этот импровизированный мемориал давным-давно или совсем никто не посещал. Взгрустнул с мольбой Всевышнему, достал ломоть хлеба и покрошил под именные камни, да еще по своему обычаю бросил из кармана какую-то мелочь монет.
И тут, вдруг охватило меня чувство, что усопшие разом обступили меня. Передо мной как из зазеркалья вдруг возникли их образы из светлой прозрачной дымки. Они словно весело приветствовали меня. Были бодры и радостны, как будто встретили друга на тропе. Не то, чтобы я слышал их голоса и видел их, я просто чувствовал и понимал их речь. Даже их интонации запомнились. Разговорились.
– И зачем вы попёрли на осыпи, на скалы по такой крутизне, мысленно спросил я их?
– Тебе нас не понять, ответили альпинисты. И стали между собой спорить о том, что кто-то их предупреждал о лавине, что маршрут подкачал, что зря с собой взяли девушку. Она тут же возразила. Потом их старший, альпинист-инструктор сказал:
– У нас была цель – найти вход Шамбалу. И мы его нашли.
– Что такое Шамбала? Я тогда не знал. Где-то читал, что её искал Рерих. Говорю им, мол, это же не здесь, а где-то в Гималаях.
– Нет, возразили альпинисты. И мгновенно рассказали мне, что Шамбала – это точка средоточия духовных энергий, сведённых вместе вселенским Логосом. Вход здесь, мы его нашли. Его давно тут искали и брахманы, и монголы, и турки, и гитлеровцы из Аненербе. Недавно даже ЦРУшники тут шарились. А мы нашли и примерно указали мне направление к Шамбале. Не веришь, спросил меня альпинист-инструктор? Скоро узнаешь.
Тут видение прекратилось, и умозрительные сущности альпинистов исчезли. Я умиротворенно побрел дальше, не пройдя и сотни шагов, увидел металлический отблеск под кочкой с метёлками горного ковыля. Нагнувшись, подобрал серебряный военный жетон с иностранными словами: «Central Intelligence Agency… Special Agent… № 00007». Именно таков был номер, это я хорошо запомнил. Тогда я не придал этому значения – ну значок и значок, импортный. Сунул его в карман и пошел.
По приезде из отпуска в свой Военный Краснознаменный Институт я похвастался значком перед друзьями-курсантами, однокашниками. Значок вызвал их неподдельный интерес и вскоре я был вызван к особисту-контразведчику.
Особистом был паренёк чуть старше меня из выпускников нашего Института. Он особо не выпендривался, но по-товарищески стал допытываться, есть ли у меня значок действующего сотрудника ЦРУ. Я достал из кармана значок, рассказал, что нашел его в горах. После осмотра значка, он, по-видимому, стал размышлять о том стоит ли давать делу ход, с проведением надо мной всяческой проверки. Смекнув такой разворот, я ему говорю:
Возьми значок себе на память.
– А как я объясню, откуда он у меня взялся, если начальство узнает? Спросил особист.
– Ну, ты же разведчик, придумаешь что-нибудь, ответил я, скажешь, например, добыл в бою или просто нашел. Я тут не причем, тебя не выдам.
Эта версия полностью удовлетворила моего КГБ-шного товарища. Он забрал себе значок и не стал меня репрессировать за связь с американской агентурой. В последующем, судя по бумагам из моего личного дела, вполне уважительно ко мне относился. Больше о судьбе этого значка мне ничего не известно.
Но зато я примерно знаю, где находится Кавказский вход в Шамбалу. При случае, если доведётся, может, кого и проведу.
4.14. Лавра
После сдачи экзаменов, нам присвоили лейтенантов, до выпускных торжеств была неделя. И мой друг Владимир пригласил меня к его родителям, жившим неподалёку от Сергиева Посада. Чрез пару дней, погостив и побродив по окрестным лесам, мы решили посетить Троице-Сергиеву Лавру. Приехали туда утром в будний день в новенькой лейтенантской форме. Лавра была открыта, залита звонким июньским солнцем, и казалось, в ней никого кроме нас не было. В те годы летом там было немноголюдно. Служители и семинаристы убыли в отпуска.
Выйдя на центральную площадь, мы вдруг встретили сухонького благообразного старца в скромной истёртой рясе. Он весь светился каким-то неземным светом и приветливо сказал – хорошо, что пришли. Мы объяснили, что нас произвели в офицеры и мы перед отправкой по гарнизонам решили поклониться Лавре. Видимо, старцу это понравилось. Он повёл нас по храмам и помещениям Лавры, в учебные аудитории академии, в кельи семинаристов, монахов, и в библиотеку, и даже в трапезную. Пригласил и к обеду, но мы отказались, торопились к автобусу обратно.
Пока мы с ним ходили – это было какое-то чудо, старец расспрашивал нас, беседовал, показал святые древние иконы Лавры. Потом говорит, ещё мой сундук сокровищ вам покажу, и куда-то удалился. Вскоре вернулся и объявил: сейчас не могу показать, собор ремонтируют – сундук на реставрации. Словно в подтверждение его слов из дверей храма показались два работника с кистями и в фартуках. Мы уехали, так и не увидев сокровищ. Ну ничего, ещё встретимся, напутствовал нас старец и мы уехали. Только много позже, мне открылось, что тот сундук – это гробница с мощами Преподобного Сергия Радонежского.
Вот и теперь не оставляет меня чувство, что тогда Сам Сергий, спустился к нам с небес и водил нас, двух юных лейтенантов по своей Свято-Троицкой Лавре.
Глава 4. Офицерская юность
4.1. Не зря я пошел в лейтенанты
Зачем я пошел в лейтенанты?
Хотел же художником,
Скульптором, слесарем... быть.
Накроет теперь, вот, бывает талантом,
И никому не понять, не простить:
Зачем я пошёл в лейтенанты.
4.2. Смертный приговор
Военная коллегия приговорила в последней инстанции виновного к смертной казни. По закону приговор смертнику должен был вручать лично под расписку секретарь трибунала округа. Но секретарь, девчушка выпускница юридического профтехучилища, наотрез отказалась идти с приговором в камеру смертника. Судья трибунала попросил меня, военного следователя, помочь суду. Вручи, мол, приговор осужденному, коль ты подписал обвинительное заключение.
В камере смертников размером два на полтора без окон, вручаю приговор. Осужденный расписался. Как затравленный зверек жмется в угол, а мне было важно ещё раз спросить его напоследок:
– Скажи, ты один убивал или ещё кто-то был с тобой?
– Один я был, не сомневайся. Никого со мной не было.
В этом мне важно было еще раз убедиться. Убийство было исключительно жестоким и кровавым, совершить это одному казалось диким. Сомнения оставались, но доказательств не было. Ранее он отрицал вину, и получилось, что признал её только мне, после вручения ему смертного приговора.
Не стану вдаваться в подробности дела, скажу только, что по ходу следствия он дважды бежал из-под стражи. Я его ловил, собирал доказательства, провел с ним все экспертизы и дело окончил за два месяца. На четвертый месяц последняя инстанция ему вынесла окончательный приговор. В современных условиях, юристы подтвердят, он ждал бы своего приговора годами, сидя в следственном изоляторе. А тогда в СССР суд был скорый и правый, а следователи были резвы и неподкупны.
Казалось бы, здесь можно поставить точку, закончив рассказ, но не тут-то было. Через какое-то время приговор вступил в силу и моего осужденного повезли в спец. комендатуру, где смертные приговоры приводились в исполнение. По дороге он сбежал, убив двух конвойных, и захватив их карабины СКС. Обложил его за пригорком у дороги подоспевший наряд ГАИ. Беглец стал отстреливаться. Милиционеры залегли. Их пистолеты ПМ против карабина не работали. Лишней крови не хотелось. Связались с УВД по рации, а те вызвали меня, поскольку я его арестовывал.
Через пару часов я прибыл на место. Обменялись мнениями со штатскими милиционерами, и как военный против военного пошел я в атаку, точнее на переговоры. Без оружия, поднял в руке белый носовой платок, как положено переговорщику, и пошел.
– Володя, ты окружен, кричал я ему. Мы всё равно тебя хлопнем здесь. Вертолет вызову и хлопнем. Лучше сдайся, пока дело буду оформлять, ещё поживешь. Подошел вплотную, не знаю, что было в моей буйной головушке, глуп был, рисковал отчаянно.
Он встал, вышел из-за камня на пригорке, откуда вел огонь. Бросил мне под ноги карабин и сказал:
– Тебе я сдамся, ты не врёшь!
Вот такое дело довелось мне вести в военной следственной юности. Примерно таких дел в месяц я заканчивал обвинением штук пять, и ещё штук двадцать – менее интересных, простых уголовных дел (самоволки, драки, кражи…).
Получил я за это первую в жизни свою самую ценную награду – меня официально признали лучшим следователем СССР. Вызвали в Москву на конференцию лучших следователей, и лично Генеральный прокурор СССР А.М. Рекунков вручил мне значок «лучшего следователя».
4.3. Нетипичный криминалист
Когда-то давным-давно служил я в одном отдаленном гарнизоне старшим военным следователем-криминалистом. Расследовал дело по трупу. Виновному светил червонец тюремного срока: выяснилось, что виновный – старшина, приехавший на побывку домой из Афганистана, весь в орденах с ранением. Его встретила деревенская родня, выпили и вшестером уселись на мотоцикл с коляской «Урал» и поехали на пруд купаться. Была там и младшая сестренка отпускника, который управлял мотоциклом. На крутом повороте мотоцикл опрокинулся. В результате, трое покалечено, сестренка убита. Виноват старшина по всем статьям, хоть и по неосторожности.
Деревенская милиция оформила всё вчистую – парню зона, поломанная жизнь, родителям – ни дочери, ни сына. Виновный не отпирался – готов понести наказание вплоть до вышки (лучше умереть, чем знать, что сестры нет). Дело передали по подследственности военному следователю.
По процессуальным правилам (а они были тогда твёрдые и суровые) военный следователь мог быстро подшить готовое дельце и сдать его в суд. По логике формального чиновничьего интеллекта, сделай он так, получил бы поощрение за быстрое раскрытие и изобличение преступника. Тогда показатели выработки имели значение для оценки личности следователя и продвижения по службе.
Но не так поступил юный военный следователь. Он пожертвовал репутацией. По закону он был процессуально самостоятелен и независим в своем правосознании. Он взял, да и прекратил уголовное дело. Написал, что, мол, так вижу и мотивировал свое непреклонное решений человеческой ситуацией, в которую попал воин и его семья. Просто по-человечески всё объяснил со ссылками на закон и смягчающие обстоятельства.
Надзирающие начальства пришли в ужас, наехали на юного следователя по всей строгости, вплоть до увольнения. Но он себе в ущерб стоял на своём – мол, имею право и всё, переписывать своё постановление не буду, репрессию ветерана афганца считаю ненужной. Разгорелся спор. Дело дошло до самых высших инстанций, но моего решения так и никак не отменили. Нашлись видать вверху мудрые люди, заступились за юного следователя и поддержали его правоту, что, дескать, преступник сам себя наказал трижды, его сестру не воскресишь, родителей не утешишь, поэтому нет необходимости фронтовика гноить в тюрьме.
Так гуманитарный, честный и небюрократический подход мелкого чиновника решил дело по справедливости, по чести и по закону. Однако…
Воин вернулся из отпуска на службу в Афганистан, где в бою пал смертью героя.
4.4. Закон парных случаев
Существует необъяснимый закон: если однажды где-то что-то произойдет, то же самое произойдёт повторно в обозримо отдельно взятом пространстве.
Этот закон никто нигде не преподает, но он время от времени дает о себе знать. Чаще всего на него натыкаются врачи, юристы и все те, кто тесно связан с людскими судьбами. В моей юридической юности этот закон открыл и объяснил мне один врач морга, где мне приходилось бывать по долгу следственных действий. Он сформулировал его так:
– Раз одного зарезанного привезли, скоро будет и второй такой же. И добавил, беда одна не ходит – закон.
Много раз после этого жизнь убеждала меня в том, что такой закон существует.
4.5. Следственный случай
Этот случай был у меня в молодости во время службы. Перевели меня на военно-следственный участок в Черкесские горы, точнее – в предгорья в Чапаях. Приехал, устроился. Участок мой был на отшибе в бараке рядом с дорогой. Все комнаты пустые, одну я занял. Как-то вечером засиделся допоздна, документы разложил, сижу, работаю.
Вдруг открывается дверь, а там старик лохматый, бац по выключателю и исчез. Свет погас. Я к двери свет зажег, нигде и в коридоре никого. Всё тихо. Уж думаю, померещилось. Сажусь работать. Да что такое? Опять дверь со крипом открылась и мохнатая рука, щёлк выключатель и свет погас. Снова включаю свет, смотрю, опять никого.
Только сел за стол, вдруг по окну с улицы как бахнут из ружья картечью. По мне не попали, но настольную лампу вдребезги разнесло.
В те времена оружия следователям не полагалось, да и телефон не везде был. Я свет погасил, выбежал на крыльцо, только и успел заметить уезжающий УАЗик. Наверное, напугать хотели. Наутро рассказал об этом начштабу стройбата. Он мне и говорит:
– Ты здесь не задерживайся, убьют.
Всё же я доделал там свои дела, арестовал кое-кого. Обстрелы прекратились, и старик лохматый больше не приходил.
Вот вам и всё, так бывало.
4.6. Расстрел на месте
Как-то давным-давно в одном отдаленном гарнизоне жил да был стройбат. Занимался он возведением в горной безлюдной местности одного специального объекта для нужд противоракетной обороны. В ту застойную пору в СССР уже не было никаких репрессий, но еще сохранялся порядок и существовала всеобщая воинская обязанность. Поэтому даже в стройбате военная служба считалась почетной. Однако в стройбаты попадали не только хорошие, но и разные, судимые, олигофрены и прочие малограмотные люди.
Это сейчас они не редкость даже среди высшего комсостава, а тогда их выше стройбата старались не назначать. И вот, завелся в этом стройбате один отъявленный негодяй, который злостно нарушал воинскую и производственную дисциплину, вовлекая в нехорошие поступки весь личный состав. Самоволки, пьянки, мордобои в этом стройбате расцвели пышным цветом.
Как только комбат и замполит не пытались его урезонить, но ничего не получалось. И вот однажды лопнуло у них терпение, и решили они покарать преступника по всей строгости своей батальонной власти, да так, чтоб и другим неповадно.
Ранним утром на рассвете батальон был поднят по тревоге и выведен на плац. Под трубу и барабанную дробь виновному, выставленному на плацу перед строем у обрыва оврага, был зачитан длинный запоминающийся смертный приговор – РАССТРЕЛЯТЬ НА МЕСТЕ.
И тут же привели приговор в исполнение.
Личный состав был просто в шоке от увиденного. Воспитательный эффект был просто невероятным. Говорят, с тех пор во всем ГУИРе (дивизии) и его окрестностях, никаких нарушений воинской дисциплины больше не было, аж до самой перестройки…
Никто из рядовых дехкан-стройбатовцев так и не узнал, что стреляли-то оказывается холостыми патронами. Казненный с испуга рухнул в овраг, где его подхватил специально обученный прапорщик, который быстренько затолкал его в санитарный УАЗик, а другой прапорщик конспиративно увез расстрелянного в другой стройбат.
Была договоренность о переводе бойца подальше к новому месту службы. Потом какая-то сволочь нашлась и накатала на комбата телегу в следственные органы.
Пришлось разбираться с делом «о расстрелах в стройбате». Разобравшись, впаяли комбату сначала неполное служебное соответствие, а потом дали грамоту «за успехи в соцсоревновании».
4.7. Певец – Маршал
Когда-то давно один совсем ещё юный военный следователь проводил беседы с нарушителями войсковой дисциплины в военном училище летчиков и штурманов (СВАУЛШ). И запомнился ему один нарушитель. Высокий, долговязый характерный блондин – самовольщик и нарушитель дисциплины.
Выяснилось, что таким он стал не сразу. Были какие то сложности с поступлением в училище, может быть потому, что он считал себя потомственным летчиком, он чувствовал себя «дедом» и воинская дисциплина ему была по барабану. За это его невзлюбило начальство, навесило взысканий, и хотело было «подвести под статью». Вот и попал он военному следователю.
– Понимаешь, говорит ему следователь (он был из тех, кто общался с подследственными по-людски, и тем более, к тому же они примерно одного возраста). Командиры приговорили тебя года на четыре. Вот бумаг на тебя понаписали. Что будем делать? Дело уголовное шить или ты исправишься?
– Неужели нет никакого выхода, взмолился блондин?
– Выход есть: восстанови авторитет в воинском коллективе. Стань человеком. Ну, что-то же в тебе есть положительное увлечение, хобби…
– У меня есть хобби – я пою, гитарист и барабанщик классный…
– Ну вот, отличное хобби. Попробуй через песни вновь утвердиться. У нас на курсе, припомнил следователь, когда я был курсантом Военного института, были ребята, например, Олег, Юра, Серёга, на их концертах политотдел плакал от счастья. Для начальства они были самыми лучшими и по дисциплине, и по учебе, им всё разрешали. А ты что же так не поёшь?
– Да, не могу я так – старослужащий знаю подноготную многих офицеров, вот они меня и невзлюбили. Поступил сюда не сразу, всхлипнул блондин, я хотел быть летчиком, а меня не принимали, блат был нужен. А блата у меня не было отец капитан – летчик. Вот я хотел быть, как он. Неужели, у меня тут, в СВАУЛШе уже нет никакого будущего?
– Судя по бумагам, которые на тебя наклепали, думаю, нет! ответил следователь. Ты же отношения со всеми испортил, конфликтовал, завистников и ненавистников себе нажил. Не дадут они тебе тут житья.
– Спасибо, я Вас понял. Вы правы, не дадут они мне стать лётчиком. Раз так, уволюсь, поеду в Краснодар, у меня там родня, и неплохая эстрадная карьера может получиться.
– Пожалуй, это лучший выход в сложившейся ситуации, поддержал следователь. И объяснил ему, как лучше юридически корректно и быстро уволиться с военной службы.
Блондин внимательно и с благодарно всё выслушал.
Больше он в сферу военной юстиции не попадал. Видимо, успешно уволился и пошел дальше по жизни.
Казалось-бы и сказочке конец, ну не тут-то было.
Прошли десятилетия, и как-то по телевидению транслировали юбилейные тожества певца Маршала, где он рассказал свою историю успеха. Мол, хотел быть летчиком. Хотел летать, но мне не дали:
«Я благодарен одному умному человеку, который отговорил меня быть летчиком, и порекомендовал стать артистом. Теперь я заслуженный артист и Маршал!»
Увидевшего по телевизору этот сюжет, бывшего военного следователя вдруг обожгли эти воспоминания. Спустя много десятилетий он вспомнил высокого курсанта, нарушителя дисциплины…
На душе как-то стало тепло и уютно. Он понял, что своими юридическими руками, отказался дать делу ход, зато дал ход и помог состояться Маршалу – Колораду – Ватнику – достойнейшему, честному и в высшей степени порядочному патриотическому певцу России.
4.8. Как надо выбирать себе жену
Подъезжаю я однажды на своем оперативно-следственном 433-Москвиче к зданию Ставропольского райвоенкомата, где дислоцировалась моя Военная прокуратура, часовой не пускает. Выхожу из-за руля машины, спрашиваю, в чем дело.
– У нас главное построение, не могу вас пропустить на машине, идите только пешком, докладывает часовой.
И это несмотря на мой военно-криминалистический вид и пропуск вездеход. Отдав честь часовому, прохожу.
Гляжу, на плацу стоят две роты студенток из Ставропольского мединститута – рядовых медсестёр, созванных для мобподготовки. И тут я иду, такой молодой, красивый, в кожанке, при погонах и хромовых сапожках-бутылочках, в фуражечке от кремлёвского почетного караула с красным околышем. Иду сквозь ротное построение девчонок-медсестёр.
Правая рота постарше, а левая помоложе. В правой стояла дочка Секретаря крайкома – будущего Генсека ЦК КПСС, а в левой – моя жена! Проходя построение, в левом взводу примечаю мою тогда ещё не жену (ранее на танцах видались), здороваюсь, мол, «привет». Весь её девический взвод, как по команде, отвечает:
– Здрассьте.
Тут строгий начальник караула улавливает, что рядовые медсестры, включая дочку Секретаря ЦК, не обучены правилам воинских приветствий. В рупор он окликает ряды медсестёр командой «смирно», и наставляет их, как правильно здороваться с офицером. И вот, мне вдогонку все взводы медицинских военнообязанных девушек протяжно и весело кричат:
– Здравия желаем, товарищ старший лейтенант!
По прошествии ряда лет, моя святая, мудрая жена, и совсем не дочь генсека, призналась:
– Вот, тогда-то в тебя… и влюбилась.
И подарила мне двух дочерей.
4.9. Два билета в кино
Как-то жена одного военного следователя решила постирать ему китель и обнаружила в кармане два билета в кино.
– С кем это ты ходил? Меня, значит, никогда с собой не берешь, а сам с кем-то ходишь?
– Я растерялся, и уже почти готов был во всём сознаться, но реабилитироваться помогла оперативно-следственная смекалка:
– Места в билетах были указаны на разных рядах.
Глава 5. Адъюнктура
5.1. Международное право
Добившись некоторых успехов в следственном ремесле, я попросился в адъюнктуру. Написал реферат на тему соцзаконности и отправил его в приемную комиссию Института. Мои старшие товарищи и даже сам прокурор округа меня отговаривали: далась тебе эта наука, там, в столице тебя затопчут, а тут ты на хорошем счету, расти, будем тебя продвигать. Но я хотел поумнеть, был глуп и не послушался здравого совета, который в дальнейшей жизни вполне оправдался. Тогда я этого не знал, подал рапорт для поступления в адъюнктуру по теории права, прошел конкурс, но место дали по международному праву.
Что такое адъюнкт я не понимал, да и сейчас смысл этого слова мало кто понимает, но в прежнее время это латинское слово, чудом сохранившееся в воинских штатных расписаниях, означало – прикрепленный к профессору. Эта должность появилась у нас ещё в XVIII веке в Московском университете и в Академии наук. Адъюнктом был сам Ломоносов.
Это теперь многим кажется, что адъюнктура – это тоже что и аспирантура, только в ней платят офицерскую зарплату по прежней должности, дают общежитие и можно три года бездельничать за государственный счёт, а потом продвинуться по блату на важную должность. У меня таких идей не было. Мне просто нравилось читать научные книги, и единственным желанием было стать офицером-преподавателем права. Это было достойно – полковничья должность, квартира, приличная зарплата, ясный предмет работы, уверенность в завтрашнем дне и хорошая пенсия.
Моя адъюнктура состояла на две трети из чтения книг, а на треть – из общения с моим учителем, профессором Иваном Никифоровичем АРЦИБАСОВЫМ и по его рекомендации с другими профессорами права.
Свой рабочий день я начинал в полшестого утра, выбегая в лианозовский парк на зарядку. Прыгал, исполнял боксерские и самурайские упражнения, отжимался, подтягивался. К полдевятого был в Институте. Прослушал курс лекций, которые читал курсантам мой учитель. Выучил академический 6-томник международного права. Потом стал сдавать учителю экзамены по каждой теме. Они проходили совершенно чудно – на прогулках в Лефортовском парке. После занятий профессор по обыкновению шел к метро, а я его сопровождал и попутно он проверял мои знания по темам. Через пару месяцев мои экзамены превратились в доверительную научную беседу ученика с великим учителем, посвятившим меня в премудрости международного права. Моё состояние в то время, можно выразить строкой А.С. Пушкина:
В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал…
С моим провинциальным уровнем знаний мне не хватало, но оказавшись на пороге неизведанного мира науки, меня тянуло ко всему умному. Когда в беседе по теме мы заходили слишком глубоко, мой учитель говорил, что это я должен понять, прослушав курс определенного мастера и направлял меня на спецкурсы к: Г.И. Тункину (МГУ), Ю.М. Колосову, И.П. Блищенко (МГИМО), М.М. Авакову (Дипакадемия), А.С. Бахову (Высшая школа ЦК), Г.П.Задорожному, М.И.Лазареву (АН СССР). Мне довелось посетить лекции почти всех столичных светил международного права, каждый из которых олицетворял собой эпоху или отрасль права. Кроме того, на заседаниях Советской ассоциации международного права мой учитель познакомил меня с профессионалами, чей росчерк пера хранят конституции многих стран мира, Устав ООН, хартии, пакты, конвенции и ключевые договоры ХХ века.
Но не только общением познавалась наука, главное всё же это – самообразование – чтение. В мир чтения меня тоже привёл мой учитель. После сдачи мною экзаменов по темам учебника, он назначил мне встречу в Библиотеке Ленина. За несколько встреч там он открыл мне её сокровища. Незабвенная мраморная лестница вела ввысь к знаниям, поднимаясь по ней в читальные залы, меня охватывало непередаваемое чувство величественного восторга и трепета перед хранилищем всемирных знаний. И это не пустой пафос, действительно так было. Как будто попадал в райские кущи средоточия знаний и мудрости.
Чтобы понять Ленинскую библиотеку в ней нужно провести много дней без выходных, примерно, года три. Так, чтобы рабочий день начинался с открытием библиотеки, чтобы успеть в первых рядах вбежать в 3-й зал и занять свое читальное место. Потом читать и конспектировать до закрытия библиотеки, примерно, до девятого часа вечера. Вернуться домой на электричке на окраину Москвы, чтобы рано утром вновь вбежать по мраморной лестнице в читаный зал.
Разумеется, мое чтение было прерывистым. От офицерской службы никто не освобождал: караулы, комендатуры, патрулирование, смотры и нудные политзанятия. Всё это было. Но ничего прекраснее в моей жизни не было, чем дни, проведенные в залах библиотек Ленина, ИНИОН, Иностранной литературы и др.
Приходя туда в военной форме бравым капитаном я, наверное, выделялся среди гражданской аспирантской и соискательской публики, которая представляла собой калейдоскоп всех ученых страны со всех её концов. Но настойчивость и постоянство делали своё дело, я стал завсегдатаем, сначала третьего – гуманитарного зала, потом залов периодики, иностранной литературы, диссертаций, древних рукописей и, конечно же, военного отдела и спецхрана.
Тогда не вся литература была доступна простым гражданам, существовала цензура, всё тайное и запрещенное было в специальных хранилищах (спецхранах). Поскольку я был офицером – адъюнктом спецвуза, то все спецхраны передо мной были открыты. Ни в каком чтении я не испытывал никаких ограничений. Примерно так, как сейчас в интернете, мне уже тогда была доступна любая литература, от религиозной, до служебных документов Конгресса США, Британской палаты лордов, трудов и рукописей диссидентов, документов советского военного управления. К тому же, тема моей первой диссертации имела гриф секретности, это давало допуск.
Приверженность к ношению военной формы, чистоплотность в отношениях с книгами и людьми сказались положительно. Со временем милые дамы и девушки-хранительницы фондов настолько стали мне симпатизировать, что даже выделяли мне отдельные рабочие столы внутри святая святых книгохранилищ, куда обычному читателю было никак не попасть.
Когда постоянно ходишь в библиотеку, то постепенно оказываешься с родни её хранителям: от гардероба, до заведующих и директрис. Помню, как некоторые из них радовались и поздравляли меня, узнав, что я досрочно защитил свою кандидатскую диссертацию. Это незабываемое ощущение доброты к читателю хранителей книг. Наивысшей точкой моей читательской карьеры стало доверие библиотек. Редчайшие книги спецфондов мне доверяли брать себе домой, с возвратом. Позже я узнал, что этой привилегией обладали лишь академики. Оказалось, на их фоне я тогда тоже неплохо смотрелся, будучи всего лишь адъюнктом.
Военный институт, имел также свою уникальнейшую библиотеку. Она сформировалась из современных и дореволюционных фондов книгохранилищ иностранных языков, Военно-юридической академии, которая существовала и при царе и при большевиках. Это сейчас от тех богатств ничего не осталось, всё разрушено, разворовано и уничтожено. Но тогда мне посчастливилось в полной мере насладиться теми книжными сокровищами. Чтобы передать ту атмосферу, приведу два сюжета:
Первый. Холодный осенний вечер. Дожит. К главному корпусу института подъехали три грузовика с книгами. Оказывается, на каких-то складах политуправления Московского военного округа немедленно потребовалось высвободить от книг место. В тот момент, будучи помощником дежурного по Институту, я получил приказ с помощью личного состава курсантов обеспечить выгрузку книг. Выгружать их было некуда. Все библиотеки были уже закрыты, да и все книгохранилища были переполнены.
В те времена чтение книг в вузе уважалось и поддерживалось. Военный институт имел подписки на все необходимые периодические издания СССР. Получал тысячи иностранных журналов, книг и газет. Мест хранения не хватало. От литературы ломились уникальные фонды новейших, древних и иностранных изданий по всем гуманитарным и военно-специальным отраслям знаний.
Столкнувшись с проблемой полного отсутствия места для выгрузки книг, я отловил зама по тылу (зампотыла). Он сопротивлялся, но машины надо было срочно отпускать. За простой машин и перерасход горючего тогда можно было схлопотать серьезное наказание. Этот аргумент сработал. Зампотылу велел курсантам сбрасывать книги на плац, прямо на асфальт в слякоть под дождь.
Это были горы книг, среди которых: словари Брокгауза и Эфрона, Граната, Даля, Срезневского, дореволюционные собрания Толстого, Пушкина, Чичерина, ученые труды Александровской военно-юридической академии, Демидовского юридического лицея… и еще множество других книг, в том числе с золочеными обрезами, в кожаных переплетах, журналы и газеты дореволюционных и революционных времен. Они валялись кучами в лужах. Накрапывал дождик со снегом…
Вознегодовав, хватаясь за кобуру с табельным пистолетом ПМ, я высказал зампотылу ряд резких и нелицеприятных суждений, после чего он сдался:
– Ладно, вот тебе место. Дал мне ключ от подвала главного корпуса. – Владей, пусть ключ у тебя будет.
Открыв подвал, который представлял собой огромное цокольное помещение, примерно такого размера, как современные паркинги машин под многоэтажками, я обнаружил там предыдущие завалы книг, площадью примерно с полтысячи квадратных метров и высотой метра полтора. До потолка подвала оставалось еще метра два и, вероятно, зампотылу давно грешил тем, что на протяжении ряда лет с помощью курсантской рабочей силы сваливал туда лишнюю литературу.
Закончив разгрузку книг и переноску их из луж на плацу в подвал, я попросил курсантов, насколько это было возможным, упорядочить складирование «лишних» книг. Но им было надо идти на вечернюю поверку, а я остался в подвале один на один с парой сотней кубометров книг. До некоторых из них трудно было добраться, и я вынужден был в сапогах лезть по грудам и кипам книг. Пару лет я был единоличным хранителем ключа от этого книжного подвала, пока замок не поменяли. И все эти горы литературы были в моём полном распоряжении.
Какие там были за книги?
Второй сюжет. Ранним утром или поздним вечером еду домой в переполненной электричке. В руках у меня чудная, редкая и запрещенная книга – Н.М. Карамзин «История государства Российского» – прижизненное издание автора с его собственноручным автографом. Или, например, другая книга – «Собрание государственных грамот и договоров» с 1265 г. Томик прижизненного издания стихов Гёте (на нем.), 2-томник Алексиса Токквиля «Демократия в Америке», который высоко оценивал А.С. Пушкин в 1836 г.
Или, например, более современные книги – сборники приказов договоров и актов по Германии: Группы Советских оккупационных войск 1945-1949 гг., Парижские и Боннские соглашения 1954 г. Эти издания были ближе к теме моей кандидатской диссертации о статусе советских войск за границей. Было также много книг раннего советского периода, на страницах которых черной специальной тушью были зачеркнуты фамилии репрессированных наркомов, командиров и дискредитированных классиков Коминтерна и др.
После прочтения я обычно возвращал книги в подвал, а наиболее ценные относил в дореволюционный фонд институтской библиотеки. Много интересных книг из сокровищницы подвала главного корпуса прочел я в электричке. В вагонной давке рабочих и трудовую интеллигенцию столицы мало интересовало, что там читает этот красно-погонный офицер.
Спустя много лет, общаясь с кем-то из служителей Института, я поинтересовался:
– Что там, в подвале главного корпуса? Книги-то не рассортировали?
– Книг там больше нет. Наверное, сдали в макулатуру или сожгли…
Теперь больше нет Военного института иностранных языков, Военно-политической академии им. Ленина, Военно-юридической академии. Их слили. Знамена и ордена их куда-то делись. Недвижимость их изрядно поделили для инвестиционной привлекательности столицы.
Остатки моей военной школы теперь именуются аббревиатурой ФГКВОУВОВУМОРФ – распоряжением № 2666-р 2021 г. её дополнили именем «князя Александра Невского».
5.2. Озарение
Если бы я стал теоретиком, то вынужден был бы сидеть в теории или – в какой-нибудь отрасли права. Я не мог бы скакать по всем военным и правовым дисциплинам, занимался бы лишь одной темой всю жизнь. Ведь в юридических науках нельзя представить себе ученого, который одновременно занят всем: и уголовным, лесным, воздушным, морским и гражданским правом, да ещё вдобавок военным правом и кибернетикой. А вот вольный стрелок, дилетант, как я, мог это себе позволить. Именно международное право расширило мой кругозор настолько, что практически во всех отраслях отечественного права я оставил свой след, в виде строки закона, слов, понятий и фраз, которые я вкладывал в уста высочайшего начальства, и потом они приживались, их повторяли из уст в уста.
Вероятно, это было не случайно. Не сочтите меня свихнувшимся эзотериком, но позже, когда я уже почти окончил своё юридическое самообразование, и единолично написал энциклопедию международного права, мне в очередной раз пришло наваждение. Явилась ко мне во сне дева в белоснежном саване в ослепительных лучах сияния славы и спросила, чем я занимаюсь и что хотел бы знать.
– С людьми работаю, кадровиком, а ещё, как хобби занимаюсь наукой – международным правом, ответил я.
– Расскажу тебе об этом, ответила дева и растворилась в светлом невечернем сиянии. И оставила мне мерцающий глобус, который вращался во мгле, сверкал светло-голубыми огоньками и проблесками.
Из этих мерцаний в мгновение ока открывалось будущее и прошлое международных отношений в лицах, странах, событиях, политиках, действиях правительств и глобальных решениях. Примерно на триста лет вперед.
– Дальше тебе не надо, послышалось свыше.
Когда сияющий глобус уже исчезал вглубь Вселенной, я успел воскликнуть:
– Что в России?
– Это тебе было уже дано – ты кадровик Кремля, прозвучало свыше. И сон кончился.
Можно было-бы и забыть это наваждение, не обратив на него внимания. Возможно, это блажь и небылица. Но, вот парадокс, если где-то в мире всплывает какой-нибудь заметный политик, меня охватывает такое чувство, что я его откуда-то уже давно знаю. В памяти вдруг возникают фамилии, характеры, причины и следствия явлений и персон, будто мне заранее известных. Вижу, чем кончится их миссия, кто придет им на смену. Как их оценит народ. Какой след они оставят в судьбах планеты. Преждевременно разглашать их имена не могу, они под запретом. Скажу только, что они со всех континентов. Вещему глобусу обо всех всё известно наперед.
И еще одну странность стал в себе замечать. Не припомню, однако, чтобы на этот счет у меня было отдельное кадровое видение, но периодически накануне появления на российском политическом небосклоне какой-нибудь новой персоны, в моей головушке вдруг звучит её фамилия. Это происходит не по всем, а только по некоторым личностям. Непонятно по какой логике и поводу они возникают. Словно прямо в ум на согласование поступает фамилия. А может это просто уведомление, не знаю. Но потом эти персоны всплывают в российской политике, науке или получают иную известность.
Возможно это быль, а может и небылица, но только куда деть десятки людей, получивших известность в политике, занявших министерские и маршальские кресла, которым лично один на один и глаза в глаза, я предсказал их карьеру, когда они были ещё совсем простыми и незаметными. Никуда им уже не деться от их подписей на приказах, указах, решениях, выступлениях, речей и нетленных произведениях, которые я за них им написал собственноручно с чистого листа, зная, что не мне, а им принадлежит будущее.
Глава 6. Генштаб
6.1. Совет обороны СССР
Начальник Генштаба находился в здании Минобороны на Арбате на пятом защищенном этаже. Туда нужно было идти через три контрольно-пропускных пункта. Вход на этаж охраняли высокорослые и бравые часовые. Здесь были кабинеты Министра обороны и его заместителей, помещения Коллегии и Секретариата.
Стена длинного коридора в приемную Министра была оформлена великолепным мраморным мозаичным панно «Боевой путь Советской Армии». Теперь этого панно давно уже нет, но в прежние времена оно было чудным, ему соответствовали стоявшие под ним макеты новейшей боевой техники, военные реликвии.
Советский Генштаб – был действительно мозгом Армии. Там трудились полторы тысячи настоящих профессионалов всех военных специальностей – офицеры, генералы и маршалы. Костяк составляли фронтовики Великой Отечественной войны. Туда не назначали случайных людей, никто не мог там оказаться на должности, не пройдя реальной боевой закалки в войсках.
Никаких юристов там не было. Они привлекались в очень редких случаях, ведь обеспечение социалистической законности было прямой обязанностью каждого военачальника. Военно-политические решения разрабатывались в основном без участия профессиональных юристов, поскольку уровень правовой грамотности и мастерства у генштабистов с лётными, таковыми или другими эмблемами в петлицах был ничуть не хуже, чем у многих маститых юристов. В последующем жизнь потребовала специального юридического обеспечения командования.
И вот однажды, как мне потом стало известно от очевидцев, начальник договорно-правового управления генерал-полковник Н.Ф.Червов, на заседании Военной коллегии докладывал о переговорах с США по сокращению стратегических вооружений:
– На переговорах адмирал Кроу, председатель Объединенного комитета начальников штабов США представляет американскую делегацию: генерал по воздушному праву (окончил Оксфорд), генерал по морскому праву (окончил Стэнфорд), полковники по гуманитарному и гражданскому праву. Поворачиваюсь к своим, представляются: генерал по тяжелым ракетам, генерал по порохам, генерал по топливам, по двигателям, по подкрылкам и закрылкам. Ни одного юриста в советской делегации у меня нет. Как писать договор? Мои не знают про всякие там форс-мажоры, казусы, прецеденты. Приходится работать с тем, что подсовывают нам американцы. В моём договорном управлении нет ни одного дипломированного юриста. Спрашивается, что у нас в Вооруженных Силах СССР нет ни одного специалиста по международному праву? Кого вы мне в делегацию напихали? Как я могу тягаться с американцами, когда у них везде юристы?
После этого выступления из Главного управления кадров потребовали офицера юриста в Генштаб, чтобы он имел диплом по международному праву. Тут подвернулся я, майор, имевший диплом кандидата наук по международному праву. Так уж вышло, что в 1987 г. во всей семимиллионной армии не оказалось офицеров, аттестованных по международному праву. Вообще-то они были, но были в пенсионном возрасте, и выбор пал на меня. После длительных проверок мне предложили должность старшего юрисконсульта начальника Генштаба, дав понять, что моё согласие особо не требуется, отказ не принимается. Так я попал в Генштаб. И не успел я там поработать юристом, как меня перебросили в Информацию Министра в журналисты, разведчики и потом далее.
Первый мой рабочий день начался с того, что оказавшись в приемной начальника Генштаба, я доложил порученцу, мол, прибыл для дальнейшего прохождения службы.
– А, это ты, сказал порученец, сейчас не до тебя. Походи тут где-нибудь, потом решим.
Походил я где-то, в уголку посидел, как там походишь, везде часовые с оружием наизготовку. До вечера так ничего и не решилось. На следующее утро порученец мне опять говорит:
– А, это ты, походи где-нибудь...
– Что же мне тут без толку ходить, вежливо возразил я, лучше пойду обратно лекции курсантам читать.
– Ты понимаешь, сейчас Червов в командировке на переговорах – сказал порученец – без него не знаю, куда тебя определить, тут генералам сидеть негде. Хотя ладно. Есть у нас небольшой зал, там редко кто бывает. Посиди пока там. Порывшись в ящике стола, он дал мне ключ.
Найдя кабинет по номеру ключа, я обомлел. Табличка на двери гласила: «Совет обороны СССР». Это было первое моё рабочее место в Генштабе. Потом табличку сняли, но мне всё же довелось поработать года полтора под этой знатной афишей.
Кабинет представлял собой скромный конференц-зал, площадью метров тридцать. В нем раз в полгода собирались несколько человек – Военно-промышленная комиссия СССР, а всё остальное время в уголке у окна заседал я на рабочем месте секретаря Совета, оборудованном всеми средствами спецсвязи, ксероксом и компьютером. Там и угораздило меня стать писарем самых оригинальных военно-политических документов. Оттуда бегал я по заданиям, командировкам явным и не очень, трепеща о качестве исполнения доверительных поручений и приказаний Верховного командования СССР.
6.2. Владыко
К вере я пришел с рождения, но утвердился в ней, благодаря Владыке ПИТИРИМУ. В советское время заниматься гуманитарной наукой было интересно, потому что любая партийная догма упиралась в стену. Например, была догма о справедливости диктатуры пролетариата, а что такое справедливость, никто не разъяснял. Была догма и всё – дальше стена, и юному исследователю, очень хотелось заглянуть за эту стену, узнать, что там.
И я заглянул, там была философия. Все гуманитарные догмы получали удивительное продолжение. Откровением было, что вся красота правовой науки, изумительно раскрыта христианской святоотеческой литературе. Потом я пришел к удивительному открытию того, что нет такой догмы, которая не была бы разработана и разъяснена православной наукой. Это открытие состоялось в моей жизни, благодаря Владыке Питириму.
Дело было так: после начальной успешной офицерской службы в отдаленных гарнизонах, я выслужился до поступления в науку. И прекрасно защитил свою первую диссертацию, а потом, поскольку специальность у меня была редкая, а также по стечению ряда обстоятельств, забрали меня служить в самой гуще военно-политического руководства страны.
Там было много разного тайного и явного начальства. Оно было в основном преклонных годов и той еще сталинской фронтовой закалки. Так уж получилось, попал я в тот круг и дали мне должность – «юный друг». Седой маршал меня так и называл – «юный друг». Это было высшей наградой для меня деревенского мальчугана, который учился в этом кругу по-настоящему читать, писать и понимать.
И вот однажды нужно было составить письмо от Политбюро к Патриарху Пимену. А как к нему обратиться никто из начальства не знал или забыл. В те советские годы этого никто не знал, потому что кругом стоял кромешный атеизм. И тут подвернулся я – «юный друг», который без запинки выпалил вопрошавшему маршалу – нужно обращаться «Ваше Святейшество». Оказалось верно.
Знал я это благодаря тому, что своевременно заглянул за стену идеологических догм, проникнув сквозь стену через маленькую калиточку сбоку. Этой калиточкой, точнее вратами мудрости был вход в редакционно-издательский отдел Московской Патриархии. В то время его возглавлял владыка Питирим. Это был центр церковности, духовного собирательства и творчества. Удивительно добрые люди, мудрые труженики, собрались там. Именно там можно было припасть к настоящему кладезю мудрости – Библии, её толкованиям, энциклопедиям, словарям, настольным книгам и вестникам…
Именно там, благодаря Богу, я узнал, кто такой Владыка Питирим и получил его благословение. Работать в те годы на негласной связи военно-политического руководства страны с церковными организациями было тяжело, но интересно. Выяснялось, что те, кто служил государству, и те, кто служил Церкви, работали в одном режиме. Разными методами, но с одной целью – сохранить Отечество.
Владыка и его сотрудники трудились с раннего утра и до поздней ночи. Ту атмосферу, которую создал Владыка, – атмосферу церковности и благочестия, радости, любви, взаимовыручки, удивительной доброжелательности, смиренного служения Отечеству и Православию, – сложно повторить в наше время. Хотя бы потому, что тогда Церковь была окружена стеной отчуждения от общества. Внешнее гонение заставляло верующих объединяться не ради общественных благ, а по зову сердца. И это состояние объединяло лучших людей. Душей этого православного единения людей государственных и людей церковных был Владыка Питирим.
В 1989 году митрополит Питирим стал одним из трех депутатов Верховного совета СССР, представлявших там Русскую Православную Церковь, вместе с Патриархом Пименом (†1990) и митрополитом (будущим патриархом) Алексием (†2008). Первое, что сделал владыка, получив депутатский статус, он открыл врата православной культуры советскому обществу. Открыл воскресную школу при своем приходе в Москве – первую в России за 70 лет. Добился открытия Иосифо-Волоцкого монастыря и многих других храмов.
Святую вечную память о Владыке Питириме оставили в моей душе его великие и пророческие слова: «В судьбоносное время живем, братья. То, что мы не успеем сделать сейчас, может быть, больше никогда не представится возможности сделать».
6.3. Моя альтернативная служба
С возрастом в моей голове всплывают всякие подробности былого. На этот раз всплыла моя тайная юридическая борьба с альтернативной службой. По всему выходит, что и тут я наследил в Конституции, помимо нечаянного моего «авторства» в пункте «ж» статьи 83 [ ], вопреки творчеству наших демократических отцов-основателей, умолчавших в первичном проекте основного закона страны об обороне и безопасности, но при этом тщательно прописавших в нём альтернативную службу в части 3 статьи 59.
А дело было так.
Когда началась перестройка, юристов в стране было мало, а военных юристов еще меньше, тем более тех, кто мог сопротивляться иноземному юридическому порабощению нашей страны. Это сейчас люди начинают осознавать, что некоторые западные ценности, навязанные нашей стране, оказались ложными или так себе, с колониальным душком: диссидентство, приватизация, рынок, ростовщичество, русофобия и др. Но тогда это мало кто замечал, голливудские образы сладкой жизни кружили головы не только политических персон, но и широких народных масс.
В ту пору мне выпала честь служить старшим юрисконсультом у начальника Советского Генерального штаба, а затем у Министра обороны. Оказавшись на острие событий, пришлось, как говориться, посмотреть с колокольни на всю ярмарочную площадь. Картина предстала такой: пока наше юридическое общество разогревали всякого рода демократическими уловками на растаскивание страны по национальным квартирам и имущественным сараям, обострилась целенаправленная тайная и льстивая юридическая война за уничтожение советской военной мощи. Наш идеологический противник понимал, что победить Советскую власть в «холодной войне» гораздо выгоднее, чем – в горячей. Для этого не обязательно рекрутировать миллионные армии и тратить триллионы на вооружения, достаточно навязать противнику нужную статью в конституции. И тогда выигрыш будет вчистую без потерь.
Делалось это двумя политическими стратегиями: а) формированием общественного мнения и б) кабальными международными договорами. Эти стратегии до сих пор работают на всех направлениях социально-экономической и любой другой государственной и общественной жизни.
Уничтожение военной мощи испокон веков имело оперативно-тактические цели (их тоже две): а) материальная система – оснащение и содержания войск, военная экономика, военная-техника и вооружение, боевое управление и дисциплина; и б) мобилизационная система – военно-патриотический настрой и моральный дух народа, комплектование войск людьми, поддержание человеческого потенциала боеспособности страны.
К началу 1980-х советская мобилизационная система представляла собой прекрасно отточенный меч – юридически простой и в высшей степени продуманный, проверенный в боях живой боеспособный механизм. Но всего за пару десятилетий нашим противникам удалось довести его до гробовой доски, вбивая в неё то ржавые гвозди застарелых мифов, то клинья западной пропаганды, то буравя её всякими сумасбродными инновациями. Всё это делалось незаметно, но целенаправленно стратегически и тактически:
- раздуванием псевдо-пацифистских и антиармейских настроений в обществе через государственное телевидение, предательство в партийной массовой пропаганде, клевету, сатиру, карикатуру, шутов, кавэнщиков, анекдотчиков, медиаподполье, в морально-политических играх на исконной нелюбви русского народа к тупому и зажравшемуся начальству;
- созданием смутных, якобы и около политических установок про «профессиональную», «контрактную», «маленькую, но сильную» армию;
- разрушением системы комплектования войск, военкоматов и общегосударственного воинского учета населения и др.
Одной из таких разрушительных инноваций оказалась идея альтернативной службы. Внедрить её извне в правовую систему нашей станы, ещё не так давно пережившей Великую Отечественную войну, было затруднительно. Советские люди искренне не понимали, какая ещё нужна альтернативная служба, если есть многомиллионные стройбаты, сотни военных совхозов и колхозов, которые вполне мирно и без оружия обеспечивали армию и флот необходимой гражданской продукцией. Социальной базы для альтернативной службы вообще не было.
Наш противник попытался агитировать против армии верующих, но в атеистическом государстве не было вероисповеданий, которые бы запрещали брать в руки оружие, за исключением небольших сектантских общин духоборов, меннонитов, молокан. Православие, ислам, иудаизм – все основные религии у нас боготворили военного человека. Все наши святые, в основном, либо монахи, либо воины. Примеров отказа от военной службы в СССР были единицы, на все многомиллионные Вооруженные Силы (от 2 до 11 человек в год). [ ] Генштаб имел в то время полную картину уклонений от военной службы, крайне редким случаям отказов от службы по «религиозным мотивам» уделялось особо пристальное внимание и как правило в каждом случае всё решалось по-человечески с пониманием.
Без лишней бюрократии и судебной волокиты военкоматы могли подобрать призывнику подходящую службу без оружия. Военно-призывные комиссии имели двойную природу – были органом военного управления и одновременно органом местной власти. Исполкомы краевых и областных Советов были обязаны «руководить борьбой с уклонением от обязательной военной службы» [ ], а сельские советы непосредственно отвечали за ведение этой «борьбы» [ ]. Это позволяло на месте вникать в личную жизнь и убеждения каждого призывника и тут же решать его мобилизационную судьбу, когда он по уважительным религиозным мотивам отказывался брать в руки оружие. Все вышеназванные «отказники» по религиозным убеждениям прекрасным образом направлялись служить без оружия с лопатой, киркой, веником или иным прибором в гражданские предприятия и учреждения, не только Минобороны, но в 22 «гражданских» министерства и ведомства. В 1990 г. имелось несколько сотен строительных организаций: свыше 60 управлений инженерных работ (УИР – примерно, по численности – дивизия), более 400 управлений начальника работ (УНР - полк), около 500 отдельных военно-строительных отрядов (батальонов), а также предприятия (железобетонные комбинаты, кирпичные заводы и т.п.). Кроме того, в Минобороны было 83 военных совхоза, 80 животноводческих ферм, свыше 10 тыс. подсобных, охотничьих, лесных и др. хозяйств. [ ]
Занятый в них призывной персонал, в том числе и некоторые из «отказников» получали благодарности и награды за мирную службу на стройках, заводах, совхозах и госхозах. Главное организационно-мобилизационное управление (ГОМУ) Генштаба фиксировало в год лишь единицы «идейных отказников».
На этом социальном фоне не получалось сформировать государственную потребность в конституционном праве на альтернативную службу. Но наши заклятые партнеры, раздув эту тему в пропаганде, зашли с другой стороны – со стороны международных договоров. Обаяв и подмяв под себя Генсека и его окружение, антисоветчики втянули страну не только в безумные и разорительные программы разоружений, но развернули чудную ретираду на фронте борьбы за права человека. Мифология, стратегия и тактика этой ретирады сейчас вполне очевидна для всех здравомыслящих трудящихся нашей бывшей единой советской страны. Угодничество Западу и предательство своих народов кровавыми пятнами проступает на карте теперешних вооруженных конфликтов. А тогда это было невинной инновацией и, казалось, мудрым решением ЦК КПСС участвовать во всяческих правозащитных переговорах и международных конференциях, на которых западные зазнайки наглым нахрапом отметали все наши общенародные достижения в обеспечении прав человека и навязывали нам свой формально-бюрократический, разрушительный подход к правам человека. Результатами этой активности становились совершенно конкретные договорные обязательства СССР, в том числе с односторонними уступками и просто кабальными, предательскими договоренностями.
В июне 1990 г. состоялась Копенгагенская конференция «по человеческому измерению ОБСЕ». [ ] Она курировалось из всех властных центров мира и была, по сути, первым соприкосновением юридических сил буржуазной и социалистической систем правовой защиты личности. Конференция стала «первым примером создания единого правового пространства в Европе и была первым примером отхода от блокового подхода». [ ] Он собрала уникальный массив юристов, правозащитников и политических шпионов со всех концов света, от Америки до Австралии. Они собрались, казалось бы, для какого-то неопределенного и размытого предмета правового диалога, но для советской и затем российской правовой системы решения этой конференции стали, в конечном счёте, директивными указаниями, приведшими к полному перевороту большинства отечественных юридических умов в сторону капитализма.
В этой конференции мне пришлось официально поучаствовать, в качестве военного юриста – представителя Минобороны и Генштаба СССР. Дебаты по военно-политическим вопросам заняли пару дней, главным и единственным на них было продвижение идеи введения во всех армиях мира альтернативной службы. В советской делегации, состоявшей из штатских лиц, этой теме не придавали значения и отдали её в полное распоряжение военных – меня и моего товарища, прекрасного человека и в последующем выдающегося генерал-полковника В.П. Волкова.
Мы понимали, что навязывание этой инновации, в отличие от натовских наемных армий, в большей степени вредило советской мобилизационной системе, в ту пору самой боеспособной и многочисленной Армии мира. В микроскопической армии королевы Дании альтернативная служба прижилась, благодаря многообразию состава населения на перепутье глобальных миграций. [ ] Поэтому на копенгагенских переговорах тон задавали датчане и как бы отрабатывали «номер воспитателей дикарей» - юристов из соцстран. К нам – русским они относились подчеркнуто уважительно и открыто, организовали нам серию встреч с руководством Датского минобороны, в ходе которых мы получили все необходимые военно-юридические документы и сведения об альтернативной службе и мобилизационной системе Дании.
В процессе обсуждения делегаты упёрлись в главный вопрос альтернативной службы – по каким основаниям следует считать уважительным отказ брать в руки оружие и служить в боевых частях.
Радикальные гуманисты, в основном из США и других стран с наёмными армиями, настаивали на расширительном толковании, дескать, любые религиозные, философские, транснациональные и прочие убеждения должны считаться уважительными.
Для СССР, с армией, комплектуемой по призыву, такое толкование было невыгодным и разорительным. У нас существовал баланс между «постоянным» (профессиональным, наёмным) и «переменным» составом, варьировалась возможность повышения в армии и на флоте числа военнослужащих, комплектуемых на профессиональной основе, в том числе и среди сержантского и рядового состава. Однако резкий переход к полностью наёмной армии кратно снижал возможности по подготовке и накоплению в запасе военно-обученных резервов, необходимых для развертывания Вооруженных Сил в случае мобилизации и перевода страны на военное положение. В экономическом отношении перевод на полностью наемную («профессиональную») армию был бы весьма разорительными. Проведенные в Генштабе СССР расчеты показывали, что даже при условии сокращения численности Вооруженных Сил СССР до 2,5 млн. человек по найму их ежегодное содержание обходилось бы стране в 3-4 раза дороже по сравнению с 1990 г. В сложившихся тогда экономических условиях нагнетания в стране искусственного дефицита товаров и продовольствия, когда началась скрытая борьба за присвоение и разграбление лакомых кусков советского хозяйства, иметь только наёмников на должностях младшего командного состава и рядовых означало крах обороноспособности страны.
Кроме того, в Генштабе СССР были серьезно обеспокоены состоянием призыва в Вооруженные Силы, участившимися случаями уклонения от призыва и дезертирства из армии. К 1991 г призывы практически срывались. Ситуация ухудшалась: в Армении, Грузии, Латвии, Литве, Эстонии планы призыва были выполнены лишь около 10-28 %, в Молдове – на 58,2 %. [ ]
С этим пониманием мы шли на Копенгагенские переговоры об альтернативной службе.
После моего возражения о том, что в военное время широкое толкование оснований для отказа от военной службы может сыграть злую шутку, если дезертиры станут прикрываться философствованием, пыл у оппонентов – радикальных гуманистов поубавился. Кроме того, я настаивал на том, что в итоговом документе должно быть использовано сжатое, единственное условие отказа от военной службы – вероисповедание. После некоторых размышлений все сошлись на моем компромиссном предложении – отказ «по убеждениям совести» «conscientious objections». Это было кратко и ёмко, при необходимости охватывало всё и позволяло странам имплементировать эту норму максимально гибко.
Эту идею поддержали итальянцы, болгары, турки, швейцарцы, югославы, греки, а горячее всего, израильтяне, чья иудейская совесть на первое место ставит воинский долг, поэтому никому в Израиле не придет в голову отказываться от службы, что вполне устраивает эту постоянно воюющую страну. Это вполне согласовывалось и с русским пониманием «совести» – только как религиозного убеждения, ведь у нас в Православии почти все святые либо монахи, либо воины. Мусульмане также чтят воинский долг, и поэтому для СССР с его конфессиональной структурой населения такое понимание не представляло никакой проблемы. Верующие в нашей стране, исповедовали религии, благословляющие воинский долг.
Самым оптимальным представлялось признать альтернативную службу по религиозным убеждениям и приказом Минобороны поручить призывным комиссиям работу с этой мизерной категорией призывников, в рабочем порядке направлять их в стройбаты и прочие гражданские службы, и не городить огород, раздувая эту тему до конституционных масштабов.
Пока сомневающиеся делегаты бегали советоваться со своим начальством, секретариат конференции, которому нужен был юридический текст, а не околонаучный трёп, тут же ухватили мою формулировку, и в таком виде она и вошла в пункт 18 Копенгагенского документа.
Через какое-время, уже в Москве, мне поручили встретиться со скандинавским профессором – экспертом ОБСЕ, он добивался аудиенции Министра или начальника Генерального штаба, но встречу и контакты поручили мне. Оказалось, что этот профессор является неформальным куратором внедрения «альтернативной службы» в военное законодательство стран ОБСЕ, но главным образом его интересовал СССР. Он блестяще владел темой и посвятил ей множество публикаций, обосновывающих широкое понимание «убеждений совести». Английское «conscientious» – это и добросовестность, и честность, и рассудительность. Такое неопределенное понимание наши оппоненты из стран с наёмными армиями хотели внедрить и в советской армии, чтобы лишить её общенародного мобресурса и навязать нам чисто рыночный наём персонала. Я возражал тем, что в русском (аутентичном) тексте Копенгагенского документа слово «conscientious» переведено только как «совесть», а отказ по убеждениям совести означает у нас только одно – религиозные убеждения.
– Почему только религиозные…, недоумевал профессор.
– Потому, что это в английском совести нет, ответил я. Там всё что угодно есть, а совести нет. А у нас русских совесть есть, и означает она: «СО» - совместную - «ВЕСТЬ…».
– Где и чему это совместно, возмутился профессор.
– Совместно с Богом. Весть Бога в душе человека, ответил я, мы русские – советские это называем совестью. И привел несколько примеров того, что в наших коренных религиях Православии, Исламе и Иудаизме люди воевали по совести и становились прославленными в веках святыми.
Далее разговор пошел начистоту в профессиональном русле, профессор понял, что добиться исполнения его военно-политической разведзадачи не удастся. Не получится убедить нас в подмене нашей «совести» их непонятным «conscientious» в проекте закона СССР «Об обороне». Тогда он как раз находился в проработке, в которой я тоже соучаствовал. Под конец разговора профессор был предельно откровенен:
– Запад всё равно добьётся от вас широкого толкования. Мы всё равно развалим вашу «рекрутскую повинность» (recruitment system).
– Не выйдет, ответил я, вам не совладать с правовыми понятиями русской души такими, как совесть, патриотизм, воинский долг, самопожертвование во имя Родины... Это неуничтожимо в душе советского народа. У нас не может быть «альтернативной совести» …
– Да-аа, задумчиво протянул профессор, это будет трудно. Но мы справимся. Мы разобьем вашу совесть и душу по частям. Не сомневайтесь, мы скоро уничтожим Советскую военную мощь с её рекрутчиной.
Так скандинавский профессор предрёк мне развал СССР, и был таков. Эти мои рандеву с ясновидцем произошли примерно за год до развала СССР.
Потом судьба завертела меня на других военно-юридических нивах. Тема «conscientious objections» на какое-то время забылась. И столкнулся я с правом альтернативной службы уже, будучи юристом Секретаря Совета Безопасности, когда в 1993 г. получил поручение дать предложения по Конституции России, проект которой лежал на столе у Президента России и возглавляемого им Совета Безопасности. [ ] В нем отсутствовали статьи об обороне и безопасности, зато тщательно была выписана статья об альтернативной службе в ч. 3 ст. 59, и в ней весьма широко истолкованы основания отказа от воинского долга: «если убеждениям или вероисповеданию противоречит несение военной службы».
Позднее мне стало известно, что в кулуарах конституционных совещаний фигурировал тот самый скандинавский профессор, специалист по альтернативной службе, именно его мнение, как непревзойденного эксперта, приняли при написании российской Конституции, проигнорировав международно-правовую позицию советских юристов.
В действующей редакции слово «совесть» исчезло совсем, вопреки международным обязательствам по пункту 18 Копенгагенского документа, зато появилось западное абстрактное понимание отказа от армии для любых убеждений. А убеждения в отличие от совести могут быть самыми различными (они ведь изменчивы) и их трудно классифицировать и зафиксировать как юридически уважительную причину отказа гражданина от выполнения своего воинского долга перед Отечеством.
Чужеродность для отечественного военного права западного понимания альтернативной службы проявилась, например, в том, что десятилетие тянули с принятием закона «Об альтернативной гражданской службе». [ ] Но и в нём не оказалось места «совести». Отечественная мобилизационная система отторгала «альтернативную совесть».
Кроме того, был упущен вопрос о том, как быть с отказниками от мобилизации в военное время. Его пришлось в спешном порядке решать сейчас, спустя полгода, после объявления мобилизации и военного положения в России. Странным образом законодательная поправка вошла не в вышеназванный закон, а совсем в другой – «О мобилизационной подготовке и мобилизации» [ ]. К сожалению, в поправках от 4 ноября 2022 г. был обойден вопрос «альтернативной совести», которой в военное время у гражданина не должно возникать, если речь идёт о защите Родины. Конституционное положение, рассчитанное на мироне время, не препятствует тому, чтобы законы нынешнего – военного времени создавались в интересах мобилизации и победы в войне.
Поэтому сейчас самое время напомнить об изначальной природе возникновения и смысле обязательств России по поводу альтернативной службы. Дальнейшее правовое существование «альтернативной службы» в России вижу, как её полное преобразование и переформатирование в следующих строго определенных рамках:
1. Альтернативная служба имеет в нашей стране давнюю историю. Как известно, впервые её учредил В.И. Ленин [ ], но потом она была отменена Законом СССР «О всеобщей воинской обязанности», согласно ст. 3 которого «все мужчины – граждане СССР, без различия расы, национальности, вероисповедания… обязаны отбывать военную службу». [ ] В современном законодательстве России альтернативная служба стала конституционной реальностью. Но, тем не менее, воинскому долгу, патриотической совести не может быть альтернатив. Другое дело, учет религиозных убеждений личности, если это действительно подтверждается религиоведческой и психологической экспертизой личности, то любой человек вправе рассчитывать на уважение государством его религиозного благочестия и духовных треб совести. Но если отказ от службы прикрывается ложными умствованиями из малодушия, трусости и предательства, то вероятно, этому нужно противопоставить юридический механизм защиты государственных мобилизационных интересов, как на мирное, так и на военное время.
2. Альтернативная служба в том виде, в котором её обязывает ввести международное право, не предполагает абсолютного разделения служб военной и гражданской. Пункт 18.4 Копенгагенского документа гласит, что речь должна идти о службах, которые «не будут связаны со службой в боевых частях или будут иметь гражданский характер, будут общественно полезными». У нашей страны нет международных обязательств по содержанию двух параллельных ныне существующих систем мобилизации: а) военной и б) гражданской. Мы не обязаны городить дублирующие вертикали рекрутчины – по линии Минобороны и Минтруда. Дублирование, параллелизм и многоначалие всегда пагубно сказываются на государственном управлении, а военном деле – тем более. Ничто не мешает это осознать, и вернуться к истокам, понять, что предмет разделения гражданского долга для разных категорий военнообязанных – это всего лишь учет различий людей по их совести и отношению к оружию и войне. Всё это можно урегулировать гораздо проще и экономнее, а главное, человечнее: написать хороший кодекс военной службы и отдельной главой в нём расписать полномочия военкоматов, призывных комиссий, определить, что гражданин может реализовать свой гражданский и воинский долг в наиболее подходящих для его личности формах с оружием или без него.
3. Современная военная обстановка выявила многие ложные ориентиры и ошибки в развитии российского законодательства, в том числе правовую неопределенность альтернативной службы в военное время, и в целом несовершенство мобилизационного законодательства. И это должно стать уроком, побуждением вернуться к истокам изначального смысла международной и отечественной регламентации воинского долга граждан.
6.4. Мои законы и обычаи войны
Женевские конвенции и протоколы к ним, применяемые в период вооруженных конфликтов, в конце 1980-х оказались в поле политического противоборства. Наш идейный противник откопал эту тему и запустил её как очередной «камешек в наш город» для клеветы на СССР. Они выискали у нас юридическую слабину в том, что Конвенции якобы не приняты к исполнению Советскими Вооруженными Силами, поскольку в общевоинских и боевых уставах о международном военном праве ничего не сказано.
Высшее политическое руководство страны на этот счет не давало специальных указаний, и вопрос решался в инициативном рабочем порядке на уровне члена Политбюро ЦК КПСС – Министра обороны СССР. Он поручил эту работу своему аппарату, где в тот период мне выпала честь служить старшим юрисконсультом и, по сути, инициировать тогда принятие нужных правовых решений. Задача была поставлена так:
– Что там за конвенции, принесите, почитаем, сказал Министр.
– Они объемные, плюс дополнительные протоколы, доложил офицер…
Современному читателю, покажется сейчас пустяком найти полный текст этих конвенций с помощью интернет, например. Но в то время, пишущих машинок и копировальной бумаги – это дело было не столь простым. Полных текстов Конвенций с Протоколами трудно найти даже сейчас, а тогда и подавно. Аутентичные их тексты были доступны, пожалуй, всего десятку специалистов на всю огромную страну. Но мне повезло, у меня они были, благодаря моим учителям и кандидатской степени по международному военному праву.
К моему удивлению, через несколько дней состоялся новый разговор:
– Интересная вещь – «твои» конвенции. Много мыслей почерпнул. Но обо всем этом мне и без конвенций приходилось думать за всю мою службу при планировании и организации военных действий. Читал эти твои конвенции, и даже не знал, что мы намного опережали и перевыполняли их требования. Сколько бы мы всего сэкономили и сберегли людей, если бы следовали только формальным требованиям этих конвенций. Всё это и так было и есть, и даже намного больше в наших боевых документах. Почитай «Малиновку» («Сборник боевых документов Великой Отечественной войны»), директивы ставки, приказы главкомов по линии боевого управления, тылового, медицинского обеспечения. Возьми любой наш бой, даже самый малый, везде есть гуманитарная составляющая, всегда и везде командир обязан беречь людей, гражданское население, помотать больным и раненым, а как это делается, подробнейшим образом регламентировано военно-административном законодательстве.
Что этот «твой» Красный крест или ООН могут предложить людям во время войны? – вопрошал маршал-фронтовик – Что? Палатку и котелок риса? Посмотри и сравни, как мы обустраивали людей, возвращали отремонтированное и новое жилье, кормили, лечили. Население оккупированной Германии мы спасали от полного вымирания, от голода и холода. Почитай документы о том, сколько труда ввалили, сколько мы вкладывали в чужих враждебных нам людей. И всё это, чтобы доказать миру свою правду; чтобы ни у кого и тени сомнения не возникало в нашей бескорыстной гуманности, чести и справедливости; что «наше дело правое».
– Так точно, ответил я, но ООН-овские бюрократы от нас не отстанут, нам нужен юридический акт.
– Что, ты конкретно предлагаешь?
– Предлагаю: сейчас началась разработка «новой советской военной доктрины» и закона «об обороне», вот в них предлагаю внести соответствующие разделы, где расписать основные принципы применяемых конвенционных норм, и не только Женевских, но и Гаагских и многих других. Кроме того, нужно иметь в виду, что есть еще древние и общенациональные обычаи войны, их тоже нужно учитывать…
– Столько всего – это можно в диссертацию записать, а нам нужно выполнить задачу четко и кратко по-военному. Надо написать приказ Министра обороны СССР, к которому приложить все эти конвенции, пусть командиры ознакомятся и всё исполняют.
– Но конвенционные положения требуют детализации, возражал я, того, что называется имплементацией договора. Мы должны определить ответственных, организационное, материальное и прочее обеспечение гуманитарно-правовых норм в наших реалиях и формулировках наших законов, уставов, приказов, директив и наставлений.
– Некому этим заниматься, всё это расписывать и разжевывать. На то чтобы пересмотреть все наши военно-штабные бумаги на предмет их соответствия конвенциям уйдут годы, если не десятилетия, сказал маршал. У нас нет такого времени. Поручим Управлению делами написать соответствующий приказ.
16 февраля 1990 г. Министр обороны СССР подписал приказ № 75 «Об объявлении Женевских конвенций от 12 августа 1949 года и Дополнительных протоколов к ним».
В приказе был полностью воспроизведен текст конвенций и протоколов, хотя и не было расписано, в каком порядке их выполнять, но это был уникальный юридический документ, которым Министр обороны обязал всех жителей страны выполнять международные обязательства государства. Теоретически обосновать эти полномочия трудно даже сейчас.
Вскоре маршал спросил: ну что доволен, приказ «твой» подписали, конвенции объявили? На что я уважительно возразил в том смысле, что это конечно великолепно, но остались неурегулированными многие вещи: материальные, технические, процессуальные, финансовые. Это может дать повод нашим международным оппонентам и заклятым партнерам упрекать нас в очковтирательстве и показухе.
– Упрекать нас всегда будут, ответил маршал. Как бы мы себя не вели, какие бы конвенции ни были, нас будут упрекать только за то, что мы есть. За то, что умеем воевать и побеждать. Конвенции они переврут, извратят и используют для клеветы на нас. Они их никогда не выполняют, а от нас требуют выполнения. Они нужны им только для пропаганды. Но мы-то с тобой должны понимать, что в настоящей войне – в третьей мировой – ядерной войне спросить за соблюдение конвенций будет не с кого...
Минувшее тридцатилетие не изменило мои представления, но пришло четкое осознание того, что такое право войны – это умение чувствовать и смягчать боль войны. Однако, как и раньше считаю, что до конца не решенными остаются многие вопросы понимания и применения норм и принципов международного гуманитарного права в отечественной практике государственного военного строительства.
В сводках боевых действий на Украине, постоянно отмечаются примеры высшего воинского гуманизма российского солдата, соблюдение нашими воинами законов и обычаев войны в несоизмеримо больших масштабах, чем это диктуется формальными рамками конвенций. Подчас задумаешься, не чрезмерно ли это: помещать в комфортные госпитали недобитых нацистов, кормить их, лечить, досрочно отпускать домой к семьям. За счет российской экономики заново отстраивать разрушенные нацистами города, села, мосты и дороги.
Политическая линия России и нашего Президента на то, чтобы поступать с воющим противником гуманно, беречь исконно дружественный украинский народ, глубоко соответствует букве международного гуманитарного права, но и выражает его дух и смысл – представляет собой наш национальный обычай войны – чести, милосердия и справедливости.
Однако по собственному опыту знаю, что боевые командиры подчас скептически отзываются о конвенциях. Мол, мы врага жалеем, а нацистское зверьё конвенции ни во что не ставит; конвенции на поле боя не работают; на войне все средства хороши, а от конвенций только вред.
Поспорю, по моему глубокому убеждению, соблюдать международные законы и обычаи войны – это не просто правильно идеологически, это выгодно стратегически, тактически и юридически. И вот почему:
1. Войска получают духовную силу, исполняя законы и обычаи войны. Честь, гуманность и милосердие – это не простые слова. На поле боя в ярости схватки с противником легко забыть о них. Прозрение наступает позже, когда в сознании и в душе участника войны всплывают кровавые картины, мольбы и страдания тех, кого мог спасти, пощадить, но не спас. До конца жизни, а может и после неё, настоящий воин помнит все свои битвы, в мельчайших подробностях всплывает, кто был прав, а кто виноват. Врачи называют это – «послевоенный синдром». Он возникает у всех. Малодушные, преступившие законы войны, часто спиваются, разлагаются и подыхают без мира в душе. Сильные – живут с честью, им легче вылечить душевные раны войны. Есть отдельная категория – вояки без чести и совести, зверьё, нацисты и дебилы, которым недоступны гуманитарные чувства. Не впервой мы столкнулись с маниакальной стратегией и тактикой войн без правил наемников, наркоманов, фанатичных разбойников и даже убийц-каннибалов. Для них не представляет никакого огорчения поголовно убивать мирное население, включая стариков и грудничков, глумиться над раненными и пленными, совершать немыслимые зверства и злодеяния. Они наши враги и наш воин имеет отличие от них – духовное превосходство – воинскую честь, законность и справедливость. Воспитание войск на этих началах выгодно не только морально, но и материально. Это тот случай, когда мораль, охватившая массы, превращается в непобедимую боевую силу.
2. Законы и обычаи войны освобождают от ложного гуманизма, слюнтяйства и малодушия в бою. Смутные представления о праве или наоборот правовой нигилизм могут порождать мифы и заблуждения, например, ложный гуманизм. Наш противник прекрасно пользуется этим во время войны, нагнетая в общественной пропаганде псевдо-пацифистские, анти-мобилизационные, эгоистические настроения. Пресечь это вполне возможно, если руководствоваться не ложной гуманностью, а военной законностью. Раз уж война, то должны быть приняты законы военного времени и военного положения. Не получится одновременно развлекаться и воевать. Тут уж что-то одно и оно для всех определяется правом войны.
В боях на Украине российские войска столкнулись с тактикой противника прикрываться гражданским населением, женщинами и детьми. Ложная гуманность в том, чтобы считать себя виновным. Законы и обычаи войны возлагают ответственность за жертвы не на того, кто наступает, уничтожая врага, а на того, кто прикрывается мирными людьми. Это звучит сурово, но таков закон войны. Если враг будет знать, что от наших ударов его не спасут его подлости, то желание прикрываться гражданскими у него поубавится так, как оно исчезало у гитлеровцев, когда войска Советской Армии крушили их по всей Европе. На той войне был четкий закон, перед началом атаки в городе, минутный артналёт-предупреждение и потом получасовая передышка для того чтобы мирное население укрылось, а после этого вся мощь огня и стали обрушивалась на врага.
Женевские конвенции 1949 г. были написаны после Второй мировой войны, и включили в себя весь опыт этой и предыдущих войн. В них сосредоточена мудрость законности и военного гуманизма – разумного и достаточно на поле боя. Это ключ к несомненности в правоте. Когда каждый воин и командир вооружен такой правдой – это выгодно, но и в высшей степени достойно.
3. Законы и обычаи войны дают людям ясность в том, как к ним будет относиться государство в суровых условиях войны. Ничего плохого нет в том, чтобы четко разъяснить законом как, за счет чего и в каком порядке будет происходить, например, эвакуация, интернирование, репатриация военнопленных.
* * *
Ничто не мешает нам рассматривать правовое поле как поле боя с юридическим противником. Использовать международное право, как искусную рапиру, которая способствует победам не только на оперативно-тактическом театре войны, но в геополитическом противостоянии за справедливость и светлое будущее России и мира.
6.5. Руцкой
В конце восьмидесятых в читальных залах библиотеки им. Ленина люди в военной форме были редкостью. И мне казалось, что я там единственный красавец, а тут вдруг ещё бравый полковник с усами, в лётной форме, грудь в орденах и, похоже, слегка пьян.
Офицеры тогда имели успех у библиотечных дам. Им доверяли, а тем, кто, ходил постоянно, давались всякие поблажки и доступ к недоступной штатским литературе. Мне в этом смысле благоволила одна из начальствующих хранительниц закрытого фонда иностранной литературы. Яркая еврейская дама взрослых лет выразила уважение юному майору, кандидату юридических наук из Генштаба, тем более, что предметом его научных интересов была иностранная юридическая литература.
Чувствовалась мудрость и мощь её ума. Оказалось, что за три года до того, как всё это сбылось, она предвидела крах коммунизма. Была в гуще всех событий и, по-видимому, даже как-то рулила будущими кадровыми перестановками в стране.
Она поведала, что «демократы» сделают Ельцина президентом России, а СССР развалится с помощью Горбачева. Сомнения относительно кандидатуры Ельцина у неё все же были, поскольку ряд его пьяных выходок уже приобрели огласку. Она считала, что Ельцину обязательно нужно «подобрать дублёра» из военных. Но Ельцин был крайне непопулярен в высших армейских кругах. Московский гарнизон его просто ненавидел, хотя бы за то, что сразу же после его назначения секретарем Московского горкома КПСС, он резко сократил лимиты на выдачу квартир военным. Годами ожидаемые ордера одним махом были отняты у военных и переданы гражданским очередникам, в основном за взятки из торгово-кооперативных и рыночно-богемных кругов.
– Ничего твоя армия не сделает, мы сейчас подбираем Ельцину хорошую опору среди военных, заявила дама, как бы предлагая и мне пока не поздно присоединиться к карбонариям.
– Кого же Вы имеете в виду для этой роли, спросил я.
– У нас есть настоящие герои, которых поддержит армия, вот например, сейчас покажу.
Мы вышли в нижний зал периодики, и она указала на Александра Владимировича Руцкого, того самого лётного полковника, мило фланировавшего между рядов читательниц – аспиранток и юных соискательниц научных степеней.
6.6. Тэтчер
В мае 1991 г. мне довелось наблюдать за Маргарет Тэтчер. Это был очередной её вояж в Москву, после того как она, очаровав Раису Горбачеву и её мужа, приступила к конструированию своей победы и нашей полной капитуляции в «холодной войне» против СССР. Её секретная рабочая встреча с советским генералитетом происходила в зале коллегии Минобороны, куда англичанка прибыла со своими военспецами – генералами и адмиралами. Мне, майору пресс-центра Минобороны, удалось там слегка поприсутствовать.
Запомнилось, как в ходе дебатов по разоружению себя вели англосаксы, и как они реагировали на указания главы их делегации. Каждая фраза Тэтчер была краткой, отточенной и безапелляционной. Любой довод подкреплялся документально и фактически. Тэтчер, как из своей косметички вынимала нужного специалиста, и он мгновенно давал точный факт или цифру.
Английские генералы крутились вокруг неё, как волчки. Она ими командовала, как генералиссимус Сталин. Наши, «разинув рты», иногда шлёпали губами и чаще всего невпопад.
Такой она мне и запомнилась – вражеский Сталин в юбке.
6.7. Таня с НТВ
В конце восьмидесятых жизнь занесла меня в журналисты. По роду службы в пресс-центре Минобороны я познакомился с юной дамой Татьяной Митковои; – обаятельной, хрупкой, невзрачной и коротавенькои; – осветителем телегруппы «Взгляд» (Ю. Любимова). Зачастую ее; не пускали на телесъёмки к ЧЛЕНУ Политбюро – Министру обороны, поскольку у члена Политбюро были свои осветители, и даже с очень большими военными прожекторами. Это дискриминировало девушку по отношению к другим взглядовцам, которых допускали к телу Политбюро.
За аккредитацию журналистов отвечал я, и из-за своей приверженности к справедливости и равноправию, персонально аккредитовал Таню при Министре, попросив охрану давать ей преимущественный вход и только с ее разрешения пропускать остальную группу «Взгляд», тем более, что эта группа была не раз замечена в анти-армейской деятельности. На мой взгляд, обаяние Тани, происходившей из военной семьи, хоть как-то могло сдержать антиармейские настроения в группе «Взгляд».
В то перестроечное время из Политбюро объявили гласность, и отдельные ещё только нарождавшиеся у нас прозападные журналисты стали использовать военную тематику для подрыва «монолитного единства Армии и народа». Потом подступили времена развала страны. Гласность обернулась полным крахом телевидения. Программу «Взгляд» накрыл антисоветский гвалт и коммерческий сумбур телепередач. У государства оставалось единственное окно правды – новостная программа «Время».
Вдруг у меня раздается телефонный звонок.
– Здравствуйте, это Таня из «Взгляда», Вы меня помните?
– Разумеется, как Вас забудешь, отвечаю.
– Вы представляете, мне предложили должность диктора программы «Время». Как Вы считаете, мне соглашаться или нет?
– Раз предложили, то надо соглашаться. Рекомендую.
– Но, Вы же меня знаете, у меня проблемы с дикцией...
– Не проблема, Вы можете над собой работать, ответил я.
– Вы, и вправду, так считаете?
– Абсолютно, правда, сказал я, у Вас большое будущее.
– Она хихикнула и повесила трубку.
Больше я с ней никогда не беседовал. Через несколько лет кто-то из кадровиков-старожилов Кремля задал мне вопрос:
– Как тебе Таня с НТВ?
– Прекрасная дама, отвечаю.
– Вот, видишь «она над собой работает», а её в прокуратуру вызвали по доносу Гусинского. Надо как-то заступиться…
Не помню, кто тогда и за кого заступился, но из конфликта группы «Медиа-Мост» Гусинского с «Газпромом-Медиа» Татьяна вышла победителем, став орденоносным и достойным руководителем службы информационного вещания НТВ.
6.8. Уход СССР
Развал СССР – это череда предательств и управляемого хаоса массовых сумасшествий. Всё это творилось у меня на глазах в гуще военного руководства страны. В секретариате члена Политбюро – министра обороны СССР, я воочию увидел, как высший генералитет был парализован животным страхом, что снимут, посадят, убьют. Слишком много наверху оказалось трусов, слабаков, проходимцев и продажных негодяев. Меньшинство надулось и оцепенело как в параличе и тупо бездействовало.
Помню, как самораскрылись иностранные ставленники – шпионы, резиденты и просто продажные шкуры. Например, на центральном командном пункте Генерального штаба, с которого управлялись стратегические ядерные силы СССР, их оказалось, как минимум, двое – майор и прапорщик. Как только наши новые правители слились в восторге подобострастия с американским посольством. Быть завербованным из-за океана означало быть хозяином над всеми этими русскими дикарями. Помню, как эти двое нарисовались в приемной министра, вели себя чуть ли не как барствующие победители.
Потом подвалила толпа гражданских замов и помов министра, которые в открытую принялись лихорадочно отвинчивать, крушить военную махину СССР. Они словно в угаре стали уничтожать всё, что попадалось под руку и в материальном и в политико-моральном отношении.
На фоне общего ступора горстка офицеров и генералов Генштаба попыталась сохранить систему военного управления в виде Объединенных Вооруженных Сил СНГ. Мне довелось оказаться среди них практически единственным пишущим юристом с научной квалификацией по международному и военному праву.
Основными генералами, которые попытались спасти Генштаб оказались Манилов и Ивашов, я служил в непосредственном подчинении обоих. Когда всё рухнуло, с группой Манилова перешёл в Совбез, с тем же замыслом спасти военное управление, а за одно и остатки системы безопасности страны. Невозможно высказать в буквах, с каким натиском заокеанской резидентуры, продажных чинуш и прихвостней на самом верху пришлось повоевать. Несколько раз меня уничтожали в моральном, да и физическом смысле.
Не обошлось и без глупостей с моей стороны. Например, когда пришёл П.С.Грачёв, его помощник Лапшов мне, тогда уже подполковнику, предложил перейти к ним [к российской – антисоветской группе], но, будучи верен заданию, остался я у Ивашова [в советской группе], задачи на мне висели, которые я был не вправе бросить. Грачев и его братва тогда принялись курочить и крушить всё, что попадалось под руку. Отказавшись перейти к ним, вместо себя я предложил некоего капитана, известного мне по делам разведки иностранного военного законодательства. Этот молодой человек, через год был уже генералом, а через три – генерал-полковником нач. управделами Минобороны. В последующем он повысился в Правительство. В отношении меня был внешне корректен. Может как-то сказалось, что я уступил ему путь к генеральским звездам.
С тех пор для меня стало доброй традицией – отдавать свои должности и звания другим. Зато совесть моя чиста, и в глаза могу смотреть без стыда и маршалам и рядовым.
6.9. Кибертоварищ
В тот год на пятый этаж Генштаба получили назначение два майора – сначала юрист, чуть позже – компьютерщик. До этого высшее руководство вполне обходилось без этих специальностей. Бравых генералов и убелённых сединами полковников, блистательных мастеров пера и высшей математики там хватало с избытком, но информатизация, изменившая мир, была неотвратима, как и молодое пополнение.
Олег Пучков был из ВВС, он был слегка старше меня, в возрасте Билла Гейтса и владел абсолютным волшебством компьютерной грамотности. Он был первым советским офицером-программистом, который до тонкостей знал все наработки Micro-Soft, владел английским и писал на языке Altair BASIC, возмущался его недоработкой. Программные достижения Главного вычислительного центра Генштаба он считал гораздо лучшими, чем были в то время у США.
Благодаря Олегу, Минобороны по тайным каналам получило несколько компьютеров IBM PC, счастливым обладателем одного из которых стал и я. Олег научил меня работать на компьютере в то время, когда в булочных твердость хлеба пробовали ещё обувной ложкой. Уже тогда он предсказал Интернет. Мы дружили честной офицерской дружбой. Он уважал меня за правоведение, я его – за компьютеризацию. Вместе мы были гремучей смесью, выдавали такие проекты, от которых весь генералитет рыдал от изумления.
Как-то расспрашивая его о том, как он дошел до такого компьютерного мастерства, выяснил, что он прирожденный математик, блестяще окончил академию, долго служил на полигоне в Капустином яру.
– Подумаешь, сказал я, на каких полигонах не бывал, а ничего компьютерного и интересного там не заметил.
– В КапЯре было много интересного, ответил Олег.
– Что, например?
– Например, НЛО, я с ним работал – ответил Олег – большего тебе сказать не могу…
Олег погиб при загадочных обстоятельствах вначале 1990-х. Он был из той породы людей, благодаря которым современный мир мог бы стать совсем иным – светлым, честным и чистым.
6.10. Мозаика
Однажды утром шикарная дама проснулась во дворце, когда все остальные ещё спали со вчерашнего бодуна. Гипсокартонные стены дворца сверкали стразами, будуар сиял позолотой. Струи фонтанов в спальне почти доставали до люстр, увешанных смешными фигурками человечков из венецианского стекла. Услужливые лакеи, горничные и вечно веселые визажисты сообщили даме, что сегодня её ждут в МО.
– Что за МО? Гневно спросила дама.
– МО – это там, где военные, ответили горничные. Ими надо командовать. Про военных дама не знала, потому что раньше она встречалась в основном с гражданскими, но командовать ей всегда нравилось.
– Кто такие эти военные, заинтересовалась дама?
– Это такие зеленные человечки – сказали горничные – они глупые, служат и ходят на войну. Чтобы они правильно ходили, ими надо командовать.
– А что там ещё есть? Спросила дама.
– Ничего такого, разве что МО…ЗАИКА, сказал камер-паж, юнкер и дамский шофер по совместительству.
Сияя мигалками на позолоченном Бэнтли дама отправилась командовать зелеными человечками. По прибытии её рядами и колоннами встретили генералы и прочие важные чины.
Бравые стражники сделали книксен и проводили даму в мрачное серое здание. Подняв на пятый этаж в черном тесном лифте, даму вывели в коридор, где было мрачновато, электричество периодически отключали, а лампочки выкрутили ещё при демократах.
– Где ЗАЙКА? – Раздраженно спросила дама.
– МО…Зайка, уточнил юнкер камер-паж.
Генералы велели зажечь канделябр, и перед дамой и её эскортом открылось сверкающее панно. Оно было набрано из мрамора, яшмы, малахита, нефрита. Лучшие советские камнерезы сложили стометровую мозаику на стене коридора в приемную главного советского маршала и назвали её: «Боевой путь Советской Армии».
Со стены на даму сурово взирали: конармейцы в пыльных шлемах под красными знаменами, защитники Брестской крепости и Сталинграда, летчики со сверкающим взором, идущие на таран, танкисты, горящие в танках, моряки в просоленных бескозырках и многие другие неизвестные даме персонажи мозаичного панно в старом здании Генштаба на Арбате.
– МОЗАЙКА!? – взвизгнула дама и приказала – Убрать это немедленно!
Позвали стройбат, но в узком коридоре он не мог, как следует размахнуться кайлом, чтобы раздолбить мраморную стену. Тогда из подвала привели рядового стройбатовца с перфоратором, но перфоратор сломался о красный гранит Знамени Победы. После этого рядовой отказался долбить. Пришлось звать Оборон-сервис, который за небольшой откат нанял бригаду шабашников азиатов. Они насверлили в мраморе дыр и закрыли панно виниловым сайдингом весёлой расцветки.
6.11. Моя коллективная безопасность
«Мой договор» сработал спустя тридцатилетие, когда в новогодние каникулы 2022 г. государственность Казахстана оказалась у пропасти. Социальное неравенство и байские родоплеменные методы государственного управления спровоцировали вооруженные погромы, бандитизм и бунты, подогреваемые извне. Действующий президент Казахстана обратился за помощью к Президенту России и главам государств-членов Организации Договора коллективной безопасности (ОДКБ). Всего за три недели правопорядок в стране был восстановлен Силами коллективной безопасности. Они молниеносно подавили сопротивление банд в Казахстане и вернулись домой.
Но лично для меня главное, что мой договор сработал. Почему я говорю – «мой договор». А потому, что весной 1992 г. мне довелось на чистом листе бумаги написать проект Договора о коллективной безопасности. Дело было так, вначале 1992 г. военно-политическое руководство СССР было парализовано. В Генштаб на плечах П.С.Грачева и прочих «защитников белого дома» ворвалась толпа мутных людей, среди которых шныряли явные представители иностранной агентуры. Они принялись крушить, разбазаривать и приватизировать единый живой военно-стратегический организм боевого управления великой моей страны – Советского Союза. Одним наскоком сделать это было невозможно. Слишком велик был задел прочности не только стали, а, прежде всего, людей. Советскую оперативно-мобилизационную систему держали тысячи настоящих офицеров, генералов – людей покрепче всякой пришлой агентуры.
Мне выпало встретить этот исторический миг в их числе, в составе Секретариата министра обороны СССР. Генералы Л.Г. Ивашов, В.Л. Манилов возглавляли тогда генштабовский центр сопротивления надвигавшемуся военно-стратегическому хаосу. Они не склонили голову в подобострастном реверансе перед «военно-рыночными» командирами. В мозгу армии – Генштабе таких людей оказалось человек тридцать, от силы сорок. Окружение Грачева письменно объявило их «лицами без гражданства», намереваясь вышвырнуть нас из Генштаба. Не дожидаясь вышвыривания, в майские праздники, когда новые хозяева праздновали упразднение Советского минобороны и создание независимых республиканских министерств, группу советских генштабистов перебросили в резиденцию Штаба бывших Объединенных Вооруженных Сил Варшавского Договора. Меня пригласил генерал Л.Г. Ивашов и сказал:
– На нас возложена задача – сохранить стратегическое военное командование и не допустить уничтожения системы боевого управления ядерными силами. Слышал, ты специалист по военному международному праву, как считаешь, что можно сделать?
– Считаю, ответил я, что внутри СНГ нужно создавать Организацию коллективной безопасности, разработать и принять комплекс межгосударственных договоров.
– Хорошо, ответил Ивашов, переходи из секретариата ко мне, возглавишь группу международного права, с коллегами будешь готовить проекты всех договоров, которые считаешь нужным. Маршал Е.И. Шапошников их доложит президенту России, а потом вынесем их на подписание главами государств СНГ.
В числе первоочередных дел мною был доложен проект «Договора о коллективной безопасности». Его разработка у меня заняла всего несколько дней (нынешние юристы, почувствуйте разницу скоростей). Благо, никто не мешал. От первичного текста до его подписания главами государств, прошло не более двух недель. Тогда в высших эшелонах власти не было такого как сейчас засилья маститых и всезнающих юристов. Там были в основном политруки, стратеги, боевые командиры. Мне было легко и приятно работать с ними, и тема была до боли близка. В то время я, тайно вынашивал тему своей докторской диссертации – «право военных коалиций», которую позже судьба подправила, заменив её на «право национальной безопасности». Так, что теоретическая основа для проекта договора у меня была.
15 мая 1992 г. в Ташкенте Договор был подписан Арменией, Казахстаном, Киргизией, Россией, Таджикистаном и Узбекистаном (Азербайджан, Грузия и Белоруссия присоединились к Договору позже). В тот год с моего рабочего компьютера IBM-486 на подпись ушло около трёх сотен проектов соглашений, договоров и конвенций. Они практически не претерпевали изменений, доверие к перу юристов Главного командования Объединенных Вооруженных Сил СНГ было высочайшим, что позволяло президентам принимать международно-правовые акты мгновенно, без лишних бюрократических препятствий. Время было интересное, хотя и суровое.
Отдельный разговор, как за минувшее тридцатилетие, сонм всяческих выдающих юристов и своих и заморских, потоптался по «моему договору». Как украинские новоявленные паны-воеводы в 1992 г. на переговорах в Главном командовании ОВС СНГ скрежетали зубами от моего к ним вопроса:
- «Так що, брати, з Росією воювати будете?».
Тогда, подписывая многочисленные соглашения о передаче им советской военной техники, оружия, запчастей и имущества, украинская делегация наотрез отказывалась подписывать договор о коллективной безопасности. А ведь, как бы здорово он мог им пригодиться, в 2014 г., например, когда Украину охватила раскрученная с Запада неонацистская майданная чума.
Припоминаю, как двадцатилетие назад один мой знакомый дипломат, тяготевший к американскому истэблишменту, видный узбекский юрист-международник злорадствовал, бросив мне в лицо: «Ну, всё, твоему договору конец». Узбекистан, в столице которого, Ташкенте был подписан Договор о коллективной безопасности, отказался в 1999 г. продлевать своё участие в Договоре. Наш прозападный полит-бомонд плакал от радости, Госдеп потирал ладошки, надеясь выставить там свои военные базы. Но, прозрение вернулось быстро, уже через семь лет в 2006 г. Узбекистан восстановил своё членство в Договоре.
Помнится, как в 2004-м богатенькие детки из правящего казахского клана елбасы, приехавшие из Оксфорда в Москву поучиться в Академии госслужбы при Президенте России, ёрничали на моих лекциях о «праве международной коллективной безопасности», сомневались, что их стране нужно участие в таких договорах. Они мило огрызались русскому профессору, ссылаясь на то, что в Оксфорде их учили лучше. У нас и так всё будет безопасно, считали они, а я доказывал, что Договор им нужен, и может ещё пригодится не раз.
Не прошло и двадцати лет как события в Казахстане подтвердили мою правоту. Сбылись надежды и радость от того, что Договор о коллективной безопасности выдержал испытание временем. Он оказался нержавеющим и сокрушительным юридическим мечом, который позволил вернуть мир и безопасность братскому народу страны-участницы Договора.
С годами иной раз задумываюсь, а что я конкретно полезного сделал для людей. Ну, служил начальству. Ведь начальство, тоже люди из народа. К тому же служить начальству полезно, главное начальству не дерзить и во всём его слушаться, хвалить и повиноваться. Но я, извините, дерзил начальству.
Открою небольшой секрет, теперь уж можно, сроки вышли. Когда я докладывал проект Договора о коллективной безопасности на совещании военных и дипломатических представителей президентов стран СНГ, меня раскритиковали злопыхатели, мол, даже название Договора написал неправильно, не указал «безопасности СНГ». Начальник секретариата ГК ОВС СНГ генерал Л.Г.Ивашов строго спросил:
– Почему ты не написал «СНГ»? Упустил?
– Никак нет, отвечаю. Сделал я это сознательно, поскольку коллективная безопасность России и стран Содружества – это не замкнутый военный блок, по типу педального из США блока НАТО, а открытый военный Союз любых равноправных государств, которые в будущем смогут присоединиться к Договору, независимо от членства в СНГ. Мне тогда повезло, я был услышан и понят. На предварительных консультациях стран СНГ «мой проект» полностью поддержали и вынесли на подписание. Это – то конкретное юридическое, что в моей жизни оказалось сделанным с пользой для людей.
Служить начальству, конечно, важно, но, на мой взгляд, важнее служить трудовому народу, которому нужен мир и безопасность, как индивидуальная, так и коллективная.
6.12. МСовцы
Ещё одно моё воспоминание о миротворцах. Сразу же после развала СССР на его окраинных рубежах вспыхнули вооруженные конфликты. Словно чья-то незримая костлявая рука водила по Советской карте и указывала именно те точки, где народ наиболее массово высказался на референдуме в 1991 г. за сохранение Советского Союза: Грузия (99 %), Абхазия (98 %), Молдавия (98 %), Таджикистан (96 %), Туркменистан и Азрбайджан (97 %), Осетия (90 %), Дагестан (82 %), Чечня (75 %).
Нам в Генштабе было вполне ясно, кто за этим стоит, и понятно, что идет целенаправленное уничтожение советской военной мощи. Вначале её обкусали с краёв, потом полезли вглубь. Взрывы арсеналов и складов, уничтожение военных гарнизонов и укрепрайонов. Отключение финансирования и материального обеспечения войск и флотов. Прямые и точечные расправы с советскими офицерами, генералами и специалистами, стоявшими на ключевых постах военного организма. Всё это было в начале 1990-х, чего не одобрил бы референдум советского народа. Но, видимо, такова была плата за появившиеся в магазинах колбасы, куриные «ножки буша», жвачку, кока-колу, дворцы и яхты новой нашей проамериканской номенклатуры.
Генштабисты – народ разный. Далеко не все тогда кинулись присягать новым заокеанским хозяевам, которых ещё вчера называли вероятными противниками. Многие остались верны своей клятве Советскому народу и были научены воевать даже на оккупированной территории. Одним из таких стойких воинов был генерал-полковник Борис Евгеньевич ПЬЯНКОВ. Накануне августовских событий 1991 г. он был назначен замминистра обороны – командующим Гражданской обороной СССР. Ох, если бы это произошло раньше, он бы не дал разворовать и сгноить триллионную собственность Гражданской обороны Союза. Не было бы нужды на её руинах создавать потешные МЧС-овские роты. Видимо, кое у кого ещё до сих пор не наступило осознания утраты былой Гражданской обороны, а тогда, в 1992-м Пьянкова назначили заместителем Главнокомандующего Объединенными Вооруженными Силами СНГ с задачей создать коллективные силы СНГ по поддержанию мира и предотвращению локальных конфликтов на внешних границах СНГ.
Борис Евгеньевич был из трудового народа, начал службу рядовым танкистом, и не был чванливым зазнайкой, как некоторые нынешние генералы (особенно генеральши), он не имел обыкновения вызывать к себе подчиненных, в основном сам приходил «в поля» к офицерам и руководил по-отечески, напрямую без секретарш и денщиков. После того, как в мае 1992 г. я отработал проект Договора о коллективной безопасности, ко мне в группу международного права вдруг зашел Пьянков и говорит:
– Вот, Вы написали Договор, а надо же дальше расписать, какими силами действовать, каково их материально-техническое снабжение и т.д. Напишите проект соответствующего соглашения, и мы его вместе доложим Главнокомандующему.
Через пару дней я набросал проект Соглашения «о коллективных миротворческих силах и совместных мерах по их материально-техническому обеспечению» и пошел докладывать его Пьянкову. Он сразу же стал вчитываться в текст. Внёс какие-то небольшие правки, и сказал:
– Мне что-то не нравится наименование – «Коллективные миротворческие силы (КМС)».
– Почему, возразил я, эта аббревиатура соответствует Договору о коллективной безопасности. Чем можно её заменить?
– Лучше бы написать просто «Миротворческие силы», сказал Пьянков. В реальных боевых условиях нужна краткость наименования. Из двух слов, а сокращение из двух букв «МС». Начнем операции, все будут знать – это «МС-овцы». Народ увидит, все поймут, что «МС-совцы» миротворцы из России. К тому же на шевроне две буквы «МС» гораздо лучше смотрятся, чем «КМС». КМС ведь расшифровывается, как «кандидат в мастера спорта», полушутя подметил Борис Евгеньевич.
Вскоре после этого Пьянкова и меня отправили в Алма-Ату на консультации для согласования на комитете министров обороны ОДКБ нашего проекта соглашения о коллективных миротворческих силах. Юридический догматизм не позволил мне заменить наименование КМС в проекте, и он был парафирован, а потом уже подписан в Москве на совете глав государств СНГ в том виде, в котором изначально был мною предложен.
Думаю Борис Евгеньевич, на меня за это не в обиде. Его человеческие качества могу подтвердить простой житейской деталью. Когда в июне 1992 г. Б.С.Пьянков и я прибыли в Алма-Ату, нас определили на постой в абсолютно одинаковые комнаты в небольшом домке на окраине города. Консультации по соглашению шли несколько дней. По утрам как обычно я бегал на зарядку, для чего у меня с собой имелись кроссовки. Вскоре меня вызвали в Москву и, в спешке я забыл там свои кроссовки. Борис Сергеевич остался завершать переговоры. Но каково же было мое удивление, когда он вернулся, то прихватил с собой забытые мною кроссовки. Позвонил мне:
– Забери свои тапочки, спасибо тебе за юридическую работу.
Окидывая взглядом прошлое, думаю, что невозможно такое представить сейчас – вернуть солдату утерянные им сапоги, вряд ли на такое способны ныне барствующие генералы. А раньше такое было, отвечаю. Ведь какое чудо, рядовому-то и наград не надо, когда есть отеческая забота настоящего боевого командира.
Именно таким запомнился мне Б.С. Пьянков – Первый Командующий миротворческим контингентом российских войск, благодаря которому была прекращена война в Таджикистане.
Потом я, конечно же, искренне сожалел, что тогда заупрямился и не вписал в соглашение аббревиатуру «МС». В 2003 г. Россия объявила о прекращении этого соглашения, но потом жизнь расставила всё по своим местам. «Мой Договор» о коллективной безопасности сработал через тридцать лет в 2022 г., когда наши миротворцы пришли на помощь Казахстану.
Нынешние российские миротворцы носят на своих шевронах наименование «МС» и народ с уважением называет их МСсовцами.
Глава 7. Кремль
7.1. Совет Безопасности
Отметив на ниве международной безопасности, судьба прикомандировала меня к безопасности национальной – в Совет Безопасности России, где я служил припеваючи, например, вот такую песенку на известный мотив:
«Совет мой безопасный,
Безопасный мой Совет,
А если небезопасный,
То это не мой Совет…»
Естественно, напевал я эту песенку тайно про себя и беззвучно, чтобы начальство и враги не догадались. Но прошли десятилетия, я стал угрюмее, не так уж молод и красив, и вдруг обнаружил в интернете многих изумительных и великолепных мыслителей, аналитиков, старейшин, стратегов и тактиков, легендарных ветеранов российской и международной безопасности и оборонной мысли. Мы друг друга знаем, помним и ценим, независимо от разницы наших позиций по сторонам баррикад. Наш мир мал и узок, даже в масштабах Планеты. Иной раз мы перебрасываемся словами в киберэфире, слегка спорим, а другой раз, даём зубодробительную отповедь врагам Отечества, их прихвостням и прочим глупцам и хитрецам.
Мы имеем, что сказать, причем, сказать открыто, честно и достоверно в публичном киберпространстве. Я узнавал, умище российских мыслителей глобальной безопасности ничуть не хуже всяких там хваленых Бжезинских, Киссинджеров, Даллесов и прочих. Мы ничуть не хуже них понимаем тему.
Поэтому, думаю, вполне было бы полезным открыто высказывать наши доводы и выводы по текущим проблемам или на отдаленную перспективу. Разумеется, в пределах рационально-интеллигентной корректности и режима сохранения тайных знаний. Но, в конечном счете, любая политика безопасности становится явной. Она всегда приобретает общественное звучание и нуждается в идейном обосновании для широких народных масс, для общественного сознания.
Противоборствующим России, и её врагам с нашим мнением тоже придется считаться, поскольку мы имеем честные и справедливые основания, четкие доказательства и достоверные факты на все случаи жизни. А для того, чтобы воевать против России, тайно или явно вредить, любому внутреннему и внешнему нашему врагу, нужно заручиться поддержкой своего «электората», обосновать перед своим народом свою правду и чистоту помыслов. А вот тут-то, мы можем поспорить. Чистоты замыслов у завистников и ненавистников России последнее время не наблюдается.
Поэтому открытый идеологический бой с врагом – есть дело благородное и очень даже полезное. К сожалению, наш опыт, знания и навыки практически не нужны никаким штатно-начальствующим лидерам. Они и без нас всё знают и умеют. И это здорово. Но это не мешает нам – ветеранам объединить наши интеллектуальные возможности. Вникать, разбирать и умнеть в зрелом возрасте – это великолепное занятие. Это отвлекает, от грусти, боли и старости.
7.2. Что такое юрист
Один товарищ сказал, что это тот, кто быстро может во всём ориентироваться и находить нужную статью. Я возразил, что это не юрист, а карманный справочник. Для этого лучше иметь электронный, он быстро всё находит. Юрист – это тот, кто создает справедливость. Носитель справедливости – вот, что такое настоящий юрист!
7.3. Что куём
В стародавние времена подземелья Кремля были длинными и извилистыми. В них было тихо. Скользили тени и люди, стирая мраморные ступени служебных лестниц. Никто не мог потревожить той тишины. Даже если какая жертва репрессий бывало и всхлипнет, то не было слышно и всё шло своим чередом.
И вот, идём мы как-то с моим сослуживцем по нескончаемому коридору, как вдруг грохот и стук молотка! За углом прибивали к стенке портрет вождя. Это мы потом узнали, а до этого, просто шли. И в этот самый миг выходит нам на встречу вождь, точно не помню кто, но какой-то страшно важный маршал.
И так пронизывающе, буравчатым взором глядя нам в глаза, спрашивает:
– Что куём?
Не ответить было нельзя. За незнание - вышка, как минимум. Тогда растерялся я, а мой товарищ мгновенно выпалил:
– ПОБЕДУ!»
Вождь разулыбался и прошёл дальше довольный собой, и даже не приказал нас раскулачить, депортировать или расстрелять из пулемёта Максим...
Поэтому, если вас вдруг спросят в Кремле «ЧТО КУЁМ», всегда отвечайте, «ПОБЕДУ!»
Не ошибётесь, я узнавал!
7.4. Кто расстрелял Белый дом
Как-то октябрьским поздним вечером юриста Совета Безопасности вызвали к начальству. В просторном кабинете за ломберным столиком сидели трое министров силового блока, Секретарь и его заместитель.
– Вот пришел наш юрист, сказал со стальной улыбкой Секретарь, давайте, как он скажет, так и решим. И уже обращаясь к юристу, пояснил, мы, мол, тут спорим по Белому дому, что делать – стрелять или нет? Как считаешь?
– Считаю, что надо стрелять, моментально выпалил юрист.
– Почему, изумились присутствовавшие.
– Потому что, если бы ГКЧПисты стрельнули по Белому дому тогда в 1991, то Советский Союз бы не развалился. А теперь придётся стрелять, чтобы утереть им носы и показать, как надо работать. Важно морально-политически исправить ту ошибку. Продемонстрировать, что власть – это сила. Она обязана защитить страну. Разве Вам не ясно, что твориться, к чему всё идет: Чечня, Татары, Башкиры, Калмыки, Тува, Якутия… юридически оформили свой суверенитет и выход из России. Не выстрелим, развалится Россия, как СССР. В здании Белого дома почти никого уже нет. Депутатов и остальных сотрудников вывели. Остались, только вооруженные активисты…, отрапортовал юрист.
– Ладно, иди, работай, сказал, Секретарь.
И юрист ушел работать. Под утро Президент России подписал Указ от 4 октября 1993 г., 5.00 час. № 1578 «О безотлагательных мерах по обеспечению режима чрезвычайного положения в Москве».
Позже утром подошли войска, у Белого дома завязалась перестрелка и к полудню она закончилась после того, как с Калининского моста шесть танков Т-80 обстреляли болванками верхние этажи здания Верховного Совета, выпустив 12 снарядов.
Прав был или нет, тот юрист, неизвестно. Он сыграл роль жребия – монетки, которую подкидывали большие силовики, когда их мнения уперлись в жребий решения – стрелять или нет.
Во всяком случает кровь не на нём, юрист лишь огласил жребий и оформил решение. Но факт остается фактом, Россия не развалилась, и теперь по Конституции её части не имеют своего территориального суверенитета и права выхода из Федерации.
7.5. Моя строка в конституции
Главная юридическая книга нашей Родины России – Конституция. К написанию её первого варианта мне довелось иметь отношение. Дело было так: служил я в Секретариате Совета Безопасности Российской Федерации руководителем юридической группы [1]. В мою задачу входило юридическое обеспечение высшего руководства и практически все государственно-правовые документы системы национальной безопасности того периода разрабатывались с моим непосредственным участием, зачастую с чистого листа и без посторонней помощи.
Это было удивительное время, трудная, интересная, в высшей степени сложная и ответственная работа. Главная трудность состояла в том, что у нас не было прежних наработок. Не на что было опереться, неоткуда было списывать и не к кому обратиться за помощью. Всё писалось в оригинале «с чистого листа», ведь аналогов кризисных решений не бывает. Началась новая эпоха, и она диктовала свои законы. Требовалось создать новое право национальной безопасности России.
В органах власти тогда были в основном бывшие политработники, крепкие хозяйственники, вояки и технари. Такого, как теперь, изобилия знатных юристов не было. Юрист тогда был редкостью, особенно в тех структурах, где формировались реальные политические решения в области безопасности. Но уникальность той ситуации была в том, что каждое слово юриста того периода могло иметь невиданную, по нынешним меркам реализацию.
Слово профессионала тогда имело вес и силу. Те, кто принимал политические решения, юристов слышали и, как правило, уважали. Но это нас и обязывало, непозволительно было юридическое пустословие, у юриста не было права на ошибку. На поправки и доработки просто не было времени. Был конституционный кризис – по сути, война за будущее страны. Решения принимались мгновенно, и моментально следовало их юридическое оформление.
9 ноября 1993 г. Секретарь Совета Безопасности О.И.Лобов [2] в перерыве совещания в Кремле у Президента пригласил меня в свой кабинет на Старой площади, там уже находились три его заместителя В.Л.Манилов [3], В.А.Рубанов [4], А.Н.Трошин [5].
– Читал новый проект Конституции, спросил меня Секретарь, что можешь сказать?
Объяснять, что на тот момент существовало как минимум несколько десятков альтернативных рабочих проектов Конституции, было неуместно. Да тогда и не принято было уходить от прямого ответа.
– Читал, ответил я, могу сказать, что в имеющихся проектах, нет норм о безопасности. Считаю, что в Конституции должна быть отдельная глава о государственной безопасности и обороне.
Если сейчас заглянуть в стенограммы Конституционной комиссии Съезда народных депутатов Российской Федерации и Конституционного Совещания [6], то увидим, что действительно разработчики проекта, представленного на подпись Президенту, упустили эту «маленькую деталь». Увлекшись демократическими изысканиями о правах и свободах, они почти забыли про оборону и государственную безопасность. А ведь без нее не бывает ни прав, ни свобод человека. Во время войн не бывает свобод и демократии.
– Времени на написание глав у нас нет, сказал Секретарь, у меня всего две минуты, на совещание к Ельцину я должен вернуться с конкретной формулировкой. Это был день, когда в самом ближайшем окружении своих помощников Президент принимал решение о том, какой текст подписывать в печать, и только он мог внести в проект окончательные правки [7].
Вот тогда-то мною и была написана строка, ставшая впоследствии пунктом «ж» статьи 83 Конституции, закрепившей в полномочиях главы государства, что Президент Российской Федерации «формирует и возглавляет Совет Безопасности Российской Федерации, статус которого определяется федеральным законом». Меня поддержал заместитель Секретаря Совета Безопасности генерал В.Л.Манилов. Он также предложил внести фразу о том, что Президент «утверждает военную доктрину Российской Федерации», которая стала потом пунктом «з» статьи 83.
С этими формулировками Секретарь Совета Безопасности вернулся в Кремль, а на следующее утро 10 ноября 1993 г. в газетах «Российские вести» и «Российская газета» уже с этими формулировками и был опубликован проект Конституции, текст которой согласно Указу Президента Российской Федерации [8] был вынесен на общероссийский референдум.
По прошествии многих лет мне нисколько не стыдно за эти формулировки. Скорее наоборот, меня не оставляет удивление, что за считанные мгновения тогда удалось сформулировать и обеспечить принятие главой государства верного и мудрого юридического решения. Эти формулировки послужили добротной основой формирования целой отрасли российского права – права национальной безопасности.
___________
1. Распоряжения Администрации Президента Российской Федерации от 2 сентября 1993 г. № 940 и от 2 ноября 1993 г. № 1201.
2. Назначен Указом Президента Российской Федерации от 18 сентября 1993 г. № 1397.
3. Назначен распоряжением Президента Российской Федерации от 27 октября 1993 г. № 704-рп.
4. Назначен распоряжением Президента Российской Федерации от 9 августа 1993 г. № 556-рп.
5. Назначен распоряжением Президента Российской Федерации от 26 октября 1993 г. № 703-рп.
6. Из истории создания Конституции Российской Федерации. Конституционная комиссия: стенограммы, материалы, документы (1990–1993 гг.). / Под общ. ред. О.Г. Румянцева, в 6 т.- Т. 4, 1993 год. Кн. 3: июль-декабрь 1993 года. – М., 2007.
7. Отредактированный текст проекта Конституции был представлен Президенту Российской Федерации накануне 7 ноября 1993 г. в соответствии с распоряжением Президента Российской Федерации от 5 ноября 1993 г.
№ 717-рп "О завершении работы над проектом Конституции Российской Федерации" // Собрание актов Президента и Правительства Российской Федерации, 1993, № 45, ст. 4378.
8. Указ Президента Российской Федерации от 6 ноября 1993 г. № 1845 "О проекте Конституции Российской Федерации, представляемом на всенародное голосование" // Собрание актов Президента и Правительства Российской Федерации, 1993, № 45, ст. 4332.
7.6. Кто развязал войну в Чечне
С самого начала своего существования Совет Безопасности России был озадачен Чечней. Время шло, а ситуация не улучшалась. 26 ноября 1994 г. провалилась попытка разогнать банды силами контрактников и местных активистов. 28 ноября прошло заседание Совета Безопасности. Вечером, когда погасли почти все окна Кремля, военного юриста вызвали к начальству. Начальства было немного. Почему-то в тот вечер большинство начальств разбежалось и попряталось по домам. И было от чего. Нельзя было больше тянуть с принятием решения по Чечне.
Зайдя в высокий кабинет, юрист понял: ситуация повторяется, как с Белым домом. За ломберным столиком опять сидели министры силового блока, Секретарь и один из его замов. Они пришли на перерыв с совещания у самого.
– Надо оформить решение по Чечне, какое твоё мнение о правовой стороне силовой операции?
– Считаю, необходимо вводить как в 1991-м чрезвычайное положение [ ], и проводить нормальную военную операцию по всем международным правилам.
– Вот министр обороны, он всё обеспечит, сказал Секретарь.
– Имеется ли оперативно-тактический план, спрашиваю? Есть ли планы: материального, политического, информационного обеспечения... Какие исходные данные указать в проекте?
– Что задаёшь глупые вопросы, всё есть! Иди, пиши.
– Тогда, говорю, дайте конкретику.
– Ладно, дадим, чтоб завтра утром проект был.
И дали. Через какое-то время, уже ночью, фельдъегерь принес мятый слегка замусоленной обрывок листа бумаги, на котором карандашом был написан текст. Не вправе здесь воспроизводить его содержание, но скажу, что в нём не было ответов ни на один поставленный юристом вопрос. Однако делать нечего, хоть кровь из носу, а к утру проект вынь да положь. Благо опыт написания такого рода боевых документов у юриста имелся.
Единственно в чем была незадача, так это в том, что лица, принявшие решение, отказывались понимать, что это будет настоящая война и её придётся вести по международным законам и обычаям войны. Настрой был такой, что, мол, террористов уголовников быстренько задавим силой войск и милиции.
Пришлось спорить, дерзить, объяснять начальству: что это внутригосударственный вооруженный конфликт, а никакая не милицейская операция; что придётся вести настоящую войну, и что театр войны, возможно, выйдет за пределы российских границ. У нас были все данные о нешуточном боевом потенциале бандформирований, иностранных наёмниках и их заокеанских покровителях.
По правилам Гаагской конвенции об открытии военных действий (1907 г.) такого рода операции нужно начинать не иначе как с объявления войны или с ультиматума. С этим никак не хотели соглашаться. Но всё-таки удалось настоять, и моя записка легла в основу официального Обращения Президента, в котором 29 ноября Дудаевскому режиму был предъявлен ультиматум в течение 48 часов прекратить огонь и сложить оружие:
«Если в течение установленного срока это требование не будет выполнено, на территории Чеченской Республики будут использованы все имеющиеся в распоряжении государства силы и средства для прекращения кровопролития, защиты жизни, прав и свобод граждан России, восстановления в Чеченской Республике конституционной законности, правопорядка и мира», – говорилось в Обращении, под котором, кроме даты, стояло и время – 6 часов утра [ ].
Акт об объявлении войны в Чечне был полностью задавлен шумом и гвалтом российских СМИ, целиком тогда контролируемых из-за океана. Тем не менее, ультиматум состоялся, и никто не вправе обвинить Россию, что она втихаря и незаконно развязала войну.
В Кремле ближняя свита склоняла Президента отказаться от силовой операции. Но они не знали, что политическое решение уже принято и изложено карандашом на мятом клочке бумаги. Никто из антирусской камарильи не ожидал, что появится юридический документ Совета Безопасности, и он появился. Это был Указ Президента Российской Федерации 30 ноября 1994 г. № 2137с «О мероприятиях по восстановлению конституционной законности и правопорядка на территории Чеченской Республики». [ ] После истечения срока ультиматума 1 декабря 1994 г. российская военная авиация и артиллерия уничтожили основные объекты ракетной, авиационной и бронетанковой техники и ряд ключевых баз террористов. Началось развертывание и наступление войск.
Трудно передать какой вой и вопль поднялся тогда во всех коридорах власти, где уже во всю заправляли делами иностранные агенты. Взвыли все телеканалы, газеты. Они начали изощренно измываться и глумиться над военными, всеми теми, кто получил боевой приказ. Как только не обзывали нас. Истошная ненависть лилась отовсюду. Казалось бы, естественная вещь – зарплата, но даже её военным вдруг отключили месяца на три, о вещевом и продовольственном, квартирном довольствии нечего было и мечтать. Исподтишка всем, кто оказался связан с Чечней, блокировали присвоение званий, награждения. До самого высшего звена офицер был оболган, оплеван и проклят.
Возник вопрос, откуда взялся текст Указа, ведь ближняя юридическая камарилья о нём не знала. Иначе они всё бы слили и не допустили бы начала операции. Тут же нашлись «гуманисты» Совета Федерации, которые заблокировали введение режима чрезвычайного положения и мигом накатали запрос в Конституционный Суд, дескать, нехороший Указ по наведению «конституционной законности», там всё неправильно написано. Поразило, что даже коммунисты, которые имели большинство в Госдуме, выступили с анафемой Указа и проклятиями к войскам.
Через неделю, когда войска уже втянулись в бои, Ельцин пошел на попятную. Его переубедила гражданская свита из клуба знатоков, и их штатские юристы получили команду отменить первый Указ. Но война уже началась, и они не знали, как это отменить, поскольку умели только «гонять блох» по коммерческим контрактам, а военным правом они не владели. Им потребовалась целая неделя, чтобы всего лишь переписать первый Указ, в котором они по сути повторили предыдущий текст, но вырвали из него сердцевину – то, что страна уже находится в состоянии войны и что нужно объявлять чрезвычайное положение.
Новым Указом от 9 декабря 1994 г. № 2166с [ ] был нанесен деморализующий удар по войскам и силам безопасности в Чечне, и по российской государственности в целом. Получилось, что фронтовая операция с применением авиации, танков артиллерии ведется в мирное время. А это означало, что руки наших врагов и противников теперь развязаны: в мирное время нельзя стрелять; нельзя ограничивать свободу слова, свободу передвижений и акций иностранных резидентур; нельзя вводить военную цензуру; за каждую пылинку от солдатских сапог нужно платить мирным боевикам – жителям аулов и их зарубежным родственникам. Правозащитникам и международным наблюдателям разрешили учить наши войска как себя правильно и мирно вести, когда их немножечко убивают свободолюбивые горцы.
В общем операция по наведению конституционной законности и правопорядка захлебнулась, она по сути была остановлена на третий день после начала из-за слабости и предательства на высшем политическом уровне. Войска были информационно-политически деморализованы и ошельмованы. Они не понимали, что им делать. Команды «отставить» не было, но и «наступать» нельзя. Кровь полилась рекой, возник военный хаос.
По старинке, конечно, держались, бились. Героизм офицера и солдата был невероятный. В первые три дня операции дудаевцы лишились авиации и тяжелых вооружений. Потом скрепя от наветов и измен наши войска всё же зачищали Чечню от банд, иностранных советников и наемников. Но неопределенность правового статуса операции, отсутствие единого управления войсками, всё это результат того, что шкурные интересы ряда наших политиков уже были не у себя в стране, а где-то далеко за океаном, за пределами ума, чести и совести.
Через пару месяцев наступил идеологический крах и апатия всей системы безопасности. А уже на третий месяц противникам «конституционной законности» удалось навязать внутреннее противостояние войск и подразделений, межведомственные споры, военно-полевые свары, перестрелки и стычки. Милицию стравливали с военными и всех остальных тоже. Чекисты, пограничники, гаишники, внутренние войска, стройбат и охранники сцеплялись между собой в разборках: кто главнее, кто зачем, кого, куда и почему. Кровавый военный хаос стал реальностью Чечни. Апофеозом этого было допущение дерзкой и кровавой вылазки бандитов в Буденновске.
Остатки советской системы военной безопасности страны тогда впервые столкнулись с таким явлением, как продажность и коррупция боевого управления. Выглядело это примерно так: некий штатский политический шустрик типа Березовского имел телефонные беседы и гешефты, как со «своими прикормленными» штабными командирами, так и с главарями бандформирований, а также с их зарубежными хозяевами. Даже на стадии замысла рейд или бой мог быть перепродан то одной, то другой стороне. Если одна сторона побеждала в этом бою, то вскоре следующий раз другой стороне за плату предоставлялась возможность отыграться.
Вот так в войну вмешалась новая рыночная экономика на крови. Сбылась народная поговорка о том, что «были войны тяжелее, но не было подлее».
В распоряжении прозападной агентуры оказывались карты и приказы действий еще до того, как они попадали на стол командованию. Этим они и торговали, сливая сведения то одним, то другим. За отдельную плату иностранный агент мог и сам покомандовать. Как говориться, кому война, а кому мать-родна. Политический вес у такого рода деятелей тогда рос и потом дорос до вполне упитанных олигархических форм.
Вскоре противники «конституционной законности» объявили охоту за теми, кто был причастен к принятию силового решения в Чечне. Одно время даже была объявлена награда за голову автора Указа о начале операции. Затем в кремлевских прозападных кругах решили рассчитаться скопом со всем аппаратом Совета Безопасности. Сделано это было юридически элегантно.
Секретаря Совета Безопасности назначили по совместительству представителем Президента и одновременно Главнокомандующим группировки всех федеральных сил в Чечне. В самый разгар военного хаоса он был сослан в Чечню, чтобы быстренько всех скоординировать, построить и умиротворить. Задача эта легла на офицеров аппарата Совета Безопасности, которые были командированы в Чечню, где с ними рассчитывались уже с каждым по отдельности. Некоторым офицерам не удалось оттуда вернуться живыми и здоровыми. К счастью, военный юрист, извините, уцелел.
Конституционный Суд почти год мараковал над Указом № 2137с [ ], но вынужден был согласиться. К огорчению отдельных прозападных правозащитников и иностранных агентов, Суд признал этот Указ вполне конституционным и полностью соответствующим международному праву, применяемому в период внутренних вооруженных конфликтов.
Нужно конечно усомниться в сказанном. Тем более, никаких фактов и доказательств тут не приведено, любые совпадения с реальностью случайны. Это всего лишь художественный рассказ, адресованный будущим поколениям боевых командиров и военных юристов нашей Родины России.
7.7. Ненавижу военных
Особо важный и страшно секретный один генерал мне как-то сказал: «ненавижу военных». Пригорюнился я и пошел восвояси читать свои старые книги. Удивительная вещь старая книга. Открыл её и вдруг обнаружил между страниц конверт без марки с забытым советским штампом «Письмо военнослужащего срочной службы. Бесплатно». Солдатское письмо. Было такое раньше, в те былые годы, когда я был военным.
В детстве, расспрашивая отца или деда о войне, мы советские мальчишки, готовы были задавать военные вопросы без конца. Сколько танков подбил? Как в разведку ходил? А если опять война? И каждый думал по-детски: «Вот если бы я тогда был…»
Когда подрастали советские мальчишки, у них были разные увлечения: то бокс, то хоккей, то вдруг квартира превращалась в радиомастерскую, то в химлабораторию. Но чем бы они ни увлекались, о каких бы профессиях ни мечтали, у каждого был свой особый интерес к армии. Не все хотели быть профессиональными военными – офицерами, но с первых школьных лет каждый понимал, что среди тысяч профессий и специальностей, в многообразии видов трудовой и общественной деятельности особо почетное дело – служба в Вооруженных Силах страны. И потому, наверное, день призыва в армию для них был особенным, торжественным. Каждому открывалась дорога в неизвестное, и он гордился – теперь из простого мальчишки он становился солдатом, защитником мирного труда страны. Мальчишки сразу как-то взрослели, приосанивались, посолиднели, их глаза приобретали стальной отлив, как и положено глазам человека, вступающего в советское солдатское братство.
Прибыв домой в отпуск или увольнение, они норовили вставить в разговор военное словцо: например, «отставить» вместо штатского «извините» или добавляли чеканное «ноль-ноль» после цифры часа, сверкали наглаженной формой, начищенными сапогами, пуговицами и бляхой. И даже в гражданской одежде, каким-то особым манером, выправкой и статью доказывали, что солдат – всегда солдат.
В бравом облике советского солдата была видна его сущность – отблеск всего воинского сословия, того русского солдата, который карабкался на стены Измаила и кручи Сен-Готарда, бился за Багратионовы флеши и брал приступом Шипку, поднимался в атаку за Родину за Сталина! Днем своего рождества советский солдат считал 23 февраля, а именинами – 9 мая.
Солдату в погонах с офицерскими звездами или даже без единой лычки был равно знаком запах пороха и цвет крови, вкус махорки и солдатской каши. Их хлестал один дождь, палило одно солнце, а главное у них была великая единая Родина и единая Армия, в которой согласно уставу рядовой говорил маршалу: «Товарищ маршал», и тот отвечал: «Товарищ солдат». По советским законам оба они были товарищи и оба солдаты. И в час атаки и жестокого боя, и в час привала, и в смертный час было неразделимо их великое воинское братство. Армию тогда не делили на гламурную «элиту» и рабоче-крестьянское «быдло». Уставы запрещали обращаться друг к другу на «ты», да и вообще любое нарушение законов этого братства считалось недопустимым и несовместимым с воинской честью, а в бою – и с жизнью.
Тогда еще не было элитных спасателей для чрезвычайных ситуаций. Спасали людей солдаты частей постоянной готовности. Тогда тоже разливались реки, затопляя селения, тряслась земля, разрушая здания, бушевали пожары, и первыми на помощь бедствующим приходили, приплывали, прилетали обычные солдаты. На них держалась гражданская оборона страны – Великой Отчизны, в которой не было отдельного чисто «гражданского общества». Прекрасна была их доброта сильных, бесценно бескорыстие солдата, его скромность и самоотверженность. Для советских солдат не было тревог за плату по контракту, а всякая тревога народа была боевая тревога. Тогда не было разделения на родоплеменные касты, освобожденные от армии. Все национальности служили на равных, и не было нужды в денщиках и горничных. Солдат должен был всё уметь и в тылу, и в бою.
Перлы пиджачного остроумия, типа: «солдат спит, а служба идет…» или «подальше от работы, поближе к кухне…», солдат воспринимал с добродушной усмешкой. Потому, что он умел не спать сутками. Шагать неделями по пояс в болоте (а иногда и в крови) и стоять на часах в яростную пургу, прыгать с неба в огонь с парашютом, и водить танки под водой, выживать и побеждать в окружении превосходящих сил врага.
Служба в армии меняла человека не столько внешне – расправляла плечи, делала стройным, подтянутым, крепким и стойким. Солдат становился внутренне собранным, целеустремленным, богаче душевно. Юноша становился не только взрослым мужчиной, но и взрослым гражданином страны. И это был результат армейской школы воспитания. Кому выпала честь служить в прославленных гвардейских частях, тот знал, что почетный знак «Гвардия» на груди не украшение, а символ преемственности традиций и поколений.
Родина заботилась о своих Вооруженных Силах для того, чтобы получить отпуск или увольнение не надо было платить взяток старшине или ротному. Случаи воинского хулиганства (дедовщины) встречались, но они были нетипичны и единичны, потому что в частях действующей армии любой так называемый «дед» попросту не смог бы выжить. В бою его бы убили первым, а с палубы его первым бы смыло в океан. Потому что в Советской Армии и на Флоте всё держалось на бескорыстном и беззаветном товариществе воинского братства. Нигде так сильно, как на военной службе, не воспитывалась дружба, коллективизм, готовность помочь товарищу, выручить его.
Зимние учения, ночи на снегу в жестокий мороз, многокилометровые марш-броски по полной выкладке. Всё это не детские игры, когда, если устал, мама пожалеет, или бабушка помоет, накормит и уложит в теплую постельку. Военная служба требует напряжения физического и духовного строя личности, приучает переносить невзгоды и беды, преодолевать самого себя. Кому это в жизни бывало помехой?
Поэтому я уважаю настоящих военных, всегда поздравляю их с Днем Советской Армии и Военно-морского флота и говорю:
Спасибо тебе солдат, что ты честно, мужественно и несмотря ни на что выполняешь самую почетную обязанность – охраняешь священные рубежи нашей великой Родины России!
7.8. Кузнечик
Однажды кузнечика послали на войну, а сами вслед телеграмму отправили, мол, надо этого кузнечика исподтишка убить, чтоб он до войны не доехал. А лучше, подпоить его чем-нибудь, и чтоб захлебнулся собственными рвотными массами, и в газете «московский пионер» даже заметку про это уже было подготовили. Но кто-то там, как обычно не то потерял телеграмму, не то, что-то не понял и доехал кузнечик до войны. Повоевал он там немножко и вернулся целехонький, лишь чуть его кое-где осколками посекло.
Приходит, значит, кузнечик к начальству, а оно как покраснеет, аж розовыми пупырышками покрылось, глаза оловянные выпучило и давай гневаться. Погневалось оно, погневалось, да и стало кофе с лимончиком кушать, а потом оно пошло звездочек побольше себе получить. Набрало оно себе звезд, покрупней, и всяких там лампас с мигалками столько, что домочадцам, родственникам и даже знакомым партнерам его жены хватило. И успокоилось тогда начальство ненадолго.
Приходит кузнечик в бухгалтерию командировочные получить. А бухгалтерша его как увидела, так аж зеленой слизью покрылась, раздулась на три кабинета, да как заорет с визгом болгарки. Мол, только и шляется по всяким войнам этот кузнечик, чтобы на этом наживаться и бухгалтерию отвлекать. Дело в том, что эта бухгалтерша, как и остальные, тайно любила Робина-Гуда из одной капстраны за его бороду, а скорее, за его счет в швейцарском банке, а кузнечика ненавидела за то, что он брился опасной солдатской бритвой, и не носил бороды, как это было принято у бухгалтершиных родственников.
Не стал с ней спорить кузнечик так и пошел опять бесплатно на другую войну. И опять ему вдогон телеграмма уже и с подписью всей бухгалтерии, завизированная пресс-службой с круглой печатью. И опять что-то там недосмотрели, перепутали, друг дружку недопоняли и перегрызлись напрочь в финансовых и информационных инстанциях.
В общем, вернулся опять кузнечик с войны, хоть и полутрупом, но всё ж вернулся. Помогло то, что встретил он на войне одного доброго жука, тот за две бутылки спирта выручил, и кузнечика не смогли совсем застрелить враги. Конечно, начальство вместе с бухгалтерией пуще прежнего рассерчали, всячески разжаловали кузнечика ниже рядового, да ещё и из очереди на квартиру выкинули, но убивать больше не приказывали, даже разрешили ему в боевом листке у пожарных заметку опубликовать.
Вот так и живет себе кузнечик в перерывах между войнами, живёт и не тужит. Прострекотал и дальше жизнь его понесла.
7.9. Жалость
Зачастую, обычно накануне юбилея Победы, в оркестрах неонацистских осквернителей, прорезаются сопрано куплетистов на тему «жалости к бойцам…». Дескать, в основном-то, «бойцов не жалели», «гнали их заградотрядами на убой», чтобы «завалить трупами» невинные арийские дивизии. Иной раз и современные командиры оправдываются тем, что главное – это избегать потерь. Помнится, еще в 91-м шансонье раскрутили эту ноту, и до сих пор протяжно давят слезу про «господ офицеров …пожалевших» своих солдат, претендуя на некую моральную оценку.
Но, правда в том, что в Советской Армии не было господ, были «товарищи». И сейчас это гордое слово, по счастью, сохранилось в воинских Уставах. Если бы тогда Армия делилась на господ и быдло, мы бы не победили! Дух товарищества и коллективизма был залогом Победы!
"Беречь бойцов..." - это уставная обязанность и неукоснительный долг каждого командира! Насколько известно, за потери в любой военной операции командир отвечал тогда, как и сейчас, лично своей жизнью. Сохранившиеся уголовные дела военных трибуналов неопровержимо и достоверно свидетельствуют о том, что каждый солдат был на счету, но сила стояла против силы. Потери были неизбежны. Были трусы, и преступления, и поражения, было всякое, но победили не малодушной жалостью, а героизмом и маршала, и рядового.
Суровая правда в том, что это долг настоящего командира - посылать подчиненных на смерть в бою с врагом. И "жалость" тут не повод для оценки личности командира. Воинский героизм командующего жалостью не определяется! Гораздо важнее – воля, труд, ум, честь и совесть! Такие качества отличали лучших командиров нашей Победы! Это надо знать и воспевать не только в песнях, но в характерах современных воинов - наследников Победы Советского народа в Великой Отечественной войне!
7.10. Всевышний в бою не лишний
Вышел у меня разговор с одним ветераном многих войн:
– Не верю, сказал он, что Бог солдатам помогает. Вот сколько раз замечал, как начнёт солдат перед боем молиться, так значит быть ему убитым. Иной молится аж до слез, и такие чаще всего и погибают. А кто не молится, так и живёт, и пуля его не берёт…
Я промолчал. Не доверять старому солдату оснований у меня не было. Он во многих войнах воевал и много врагов победил. Но со смыслом его речи никак не соглашусь. Стал перебирать в памяти свои военные впечатления. И вот, что вспомнилось:
Оказался я как–то на войне с одним знаменитым альфистом в одном окопе. Какие–то споры возникли между нами и разногласия по ряду тактических и правовых вопросов несения службы и уничтожения живой силы противника. Потом он мне и говорит:
– Вот, вроде ты православный, а креста на тебе нет. Поэтому тебя и убьют свои же.
– Не ты ли, спрашиваю.
– Нет не я, потому, что у меня есть крест. И расстегнув ворот тужурки, предъявил мне свой нательный крест. Но что поразительно, крест был не на цепочке, а на голубенькой сверкающей какой–то небесной чистотой шелковой веревочке…
– Надо же, крест у тебя почернел, а веревочка чистая, как тебе удается её в чистоте держать в нашей военной грязи, спросил я.
– Это мне Мама её повязала, сказала, что не порвётся, покуда живой, будет держать крест и меня…
В той командировке меня действительно пару раз пытались грохнуть свои же. Может за дело, ведь, хороших-то людей свои не убивают. Но что-то их остановило, не добили. Однако, не о том речь, дело прошлое. Во всяком случае, за время моей военной службы креста я действительно не носил, запрещали уставы и коммунистическое воинское воспитание. Но время от времени чувствовал я что, надо мной действительно существует кто–то суровый и властный, какая–то неведомая военная, несокрушимая и могучая сила. И в день, когда сложил свои военные погоны, я в живую почувствовал, что меня она оставила. Попрощалась и ушла, сказав, живи теперь без меня. Даже сон приснился, будто я вышел из кованых чугунных ворот и они за мной с лязгом захлопнулись. Это были те самые мои первые военные лагерные ворота в поселке «Свердловский», близ «Звездного городка».
Подытоживая свои размышления о тех, кто сильно молится перед боем, думаю, что душа бойца просто чувствует, когда ему быть убитым. Всевышний оповещает заранее. Смысл молитвы воина перед боем не в том, чтобы выпросить волшебства и наколдованной невредимости. Наверное, совсем в другом, в том, чтобы просто проститься, почувствовать дыхание Матери и благословение Отца, ощутить в душе присутствие Бога.
7.11. Медсестра
Когда я служил на одной моей войне, на работу я часто ездил по одной узкой дорожке, где однажды случилось такое происшествие. Духи подкараулили наш русский БТР, в котором ехало отделение солдат (6-8 чел.), а на броне сидела русская девушка, сержант-санинструктор. Девушка была упитанная и даже дюже гарная, вся в камуфляже, с большой фельдшерской сумкой на боку и автоматом на плече. Погода была слегка морозная, но хорошая. БТР шел тихо, и девушка удобно восседала на нём сверху, на алой парчовой трофейной подушке.
И вот, из засады по нашему БТРу выстрелили из гранатомета. Граната прошила броню и, разорвавшись внутри машины, убила всех, кто был под броней. На военном сленге террористов, это называлось – «бычки в томате». А девчушка, что была сверху на броне, уцелела, её лишь слегка контузило, но даже не зацепило. Но самое интересное, что духи, когда выбежали из засады к подбитому БРТРу, попали под автоматный огонь милой нашей медсестрички. Троих она уложила наповал, а двоих взяла в плен… и привела ко мне в штаб. Вот такие бывают русские девушки.
7.12. Шефство
Давным-давно, когда еще в спецслужбах не было столько юристов, сколько их там сейчас, у моей службы был подшефный детский дом. В те времена помимо поездок по разным войнам офицеры хранили древний обычай – помогать сиротам и вдовам. Нам тогда не было известно слово «волонтёр», да если бы и было, то мы сочли бы его ругательным, потому как «тёрка волана» была у нас не принята. Мы просто были добровольцами, которые от души, собрав какие-то старые игрушки, книжки и накупив сладостей, по субботам ездили в подшефный детский дом, чтобы там убрать территорию, починить старую мебель, перетащить что-то тяжелое, в общем, помочь по хозяйству.
Подшефный детдом находился в глухом лесу далекого Подмосковья, езды километров двести. Солнечным субботним осенним деньком нас встретила директриса. Мы принялись расчищать усадьбу от опавшей листвы, пилили старые деревья, убирали металлолом, поправляли забор и т.п. Было весело и радостно, тем более, что на обратном пути мы предвкушали где-нибудь отметить это дело шашлычком. И когда мы почти уже окончили работу, прибежала нянечка и говорит:
– Уходите скорее, дети идут на прогулку.
– Почему, спросили мы?
– Вы будете плакать, уходите, сказала нянечка.
Мы не поняли, почему. Недавно я вернулся с какой-то войны, кажется Чеченской, и плакать совсем не умел. Но на всякий случай мои товарищи удалились в наш автобус ПАЗ, а я что-то замешкался, выворачивал из-под забора ржавый уголок. И тут вижу, в осенний сад воспитательницы выводят вереницу детишек лет четырех-пяти. Маленькие, ухоженные, тепло и опрятно одетые.
Вдруг, нарушив свой детсадовский строй, они ватагой побежали ко мне. Обступили меня человек тридцать-сорок, тянут ко мне ручонки и во все свои пронзительно звонкие голоса кричат:
– Папа, Папа, Папа… приехал.
Оцепенев, стоял я в старом камуфляже и слегка плакал.
7.13. Когда солдаты плачут
Меня расспрашивал внучок:
– Как, дед, ты был военным?
И я рассказывал, как мог,
Совсем обыкновенно.
Рассказывал, как танки бьют,
Стреляют пулеметы.
Как огнеметы жгут
Бойцов морской пехоты,
В гранату как вставлять запал,
Про пушки, про «Катюши»,
И вот уж тему исчерпал,
И вдруг вопрос Андрюши:
– Как умирают на войне,
– ...тогда солдаты плачут?
7.14. Генеральское
Ходя, бывало, с пулемётом
Вам констатировать могу!
Вот, ведь, бывают генералы,
И неплохие есть,... угу. ;
(Видеокадр с войны - автор с настоящим другом,
легендарным боевым генералом В.Е.Насиновским)
7.15. Воинская речь
Государственные телеканалы забиты сериалами о военных и полиции, в которых начальник обращается с подчиненным, как барин с холопом-батраком, пан с лакеем или патриций с рабом: "ты", "свободен", "ушел отсюда" и т.д. Образы подобных начальственных речений с маниакальным усердием навязываются, тиражируются и пропагандируются сценаристами, продюсерами, журналистами и актерами. Не являясь постоянным зрителем подобных сериалов, всё же хочу отметить их отвратительно пагубное воздействие на детей и допризывную молодежь, которая задумывается о воинской профессии. Хотелось бы напомнить, что наша армия и милиция имеют совершенно великолепные и священные образы русской военной речи, которые складывались веками и достигнуты реками крови.
Обращение друг к другу на "Вы", "товарищ" закреплено в уставах не потому, что это пережиток коммунизма, а потому, что это жизненно важно для интересов, как начальника, так и подчиненного. Если с подчиненным общаются окриком, как с собакой, то вряд ли такой подчиненный будет уважать начальника, а в атаке, не ровен час, пустит ему пулю в затылок. Командиры, которые дорастали до своих должностей не по блату, и которые реально водили в атаку солдат, это хорошо понимают.
Начальники – это боевые учителя и воспитатели подчиненных. От них зависит воинская подготовка и дисциплина. Поэтому нормальный командир никогда не станет помыкать солдатом, унижать его или выказывать своё превосходительство. Наша Армия славилась единением с народом, воинским товариществом, честью и уважением к личности воина. В современных условиях значение нравственного поведения и морально-боевых качеств личности командира ничуть не уменьшилось. От того насколько уважают командира подчиненные напрямую зависит организованность и боеспособность.
7.16. Стрельба по своим
В мирное время никто об этом не задумывается, а вот когда война стала реальностью наших дней, – придётся. Что делать, если свежеиспеченный по мобилизации командир вдруг столкнется с неповиновением или враждебностью подчиненных, если возникает искушение выхватить пистолет и доказать свою правду и командирскую власть.
По Уставу командир имеет право применить оружие для восстановления дисциплины и порядка в случае открытого неповиновения подчиненного в боевых условиях, когда действия неповинующегося явно направлены на государственную измену или срыв выполнения боевой задачи, а также при выполнении задач в условиях чрезвычайного положения. [Устав внутренней службы Вооруженных Сил Российской Федерации, ст. 13-24].
Однако эти скупые строки устава не отвечают на вопросы: как это сделать и чем это грозит? Расскажу два эпизода из своего личного опыта. Возможно, это пригодиться призывникам и мобилизованным.
Эпизод № 1. На одной моей войне довелось мне служить в ставке главнокомандующего – полномочного представителя Президента. В тот момент ставка состояла из генерал-полковника зам. главкома и меня, полковника – нач. секретариата (штаба) и еще нескольких офицеров связи и охраны. Наша задача состояла в том, чтобы от имени верховного главнокомандующего координировать действия оперативных командований министерств и ведомств. В один прекрасный момент войны, когда перестрелки уже подошли к нашей резиденции, мы получили команду ликвидировать ставку и вернуться в Москву, в Кремль с докладом.
На перекладных мы добрались до военного «аэродрома подскока», куда изредка приходили вертолёты. Была поздняя осень, но еще не так холодно. Прямо на летном поле находилась пару сотен бойцов, которые подлежали замене и вывозу из зоны боёв. Много было раненых, в бинтах, на носилках, они несколько суток ждали любой возможности эвакуироваться. Транспортные самолеты и вертолеты приходили редко. Около суток мы ждали прилёта, предназначенного для вывоза офицеров и документов ставки. И вот, наконец, вечером пришел транспортный вертолет Ми-26.
Подходя к вертолету, мы увидели, что он был полностью окружен ранеными, стихийно кинувшимися в него загружаться. Вертолет не мог принять всех желающих вылететь. Возникла паника, гвалт. Пилоты задраили входной люк вертолёта и ждали нашу команду. Обступившая вертолет толпа была вооружена, у каждого при себе было оружие, гранаты. А мне во что бы то ни стало, нужно было вывезти ставку – генерала, двух раненых офицеров ставки и документацию.
Подойдя к разъяренной толпе, полковник импульсивно выхватил пистолет, несколько раз выстрелил вверх и закричал благим матом:
– Командиры ко мне, я представитель главкома.
– Из толпы ко мне с опаской подошли пару офицеров, представились. И я скомандовал построиться по подразделениям. Загрузить вначале тяжелораненых – на носилках, а потом в порядке очереди грузиться всем остальным, кто уместится. Как не странно, команда сработала. Толпа подчинилась своим командирам и превратилась в несколько взводных коробок. После чего вереницей раненые и часть бойцов вошли на борт вертолета, с ними удалось загрузиться и нам. Многие не уместились, остались на летном поле ждать следующего транспорта.
Когда мы прибыли из зоны боевых действий ко мне подошел один из командиров, благодаря которым толпа превратилась в послушное воинское построение. Это был капитан в пыльном и черном от копоти обмундировании, худощавый, с потухшим взглядом, как у узника концлагеря. Он мне сказал:
– Спасибо, конечно, что вы взяли нас с собой. Но вы больше так никогда не делайте потому, что любой из солдат, которые были на летном поле и неделю ждали вылета, мог выстрелом снести вам башку или просто оторвать её. Никогда не поднимайте боевого оружия на подчинённых…
Эпизод № 2. На другой моей войне не далеко от расположения штаба моей спецгруппы стоял часовой. На его беду из Москвы в эту часть прибыл столичный проверяющий полковник из очень важных структур. После торжественного по походным меркам ужина с употреблением фронтовых грамм или литров, проверяющий решил самолично обойти посты боевого охранения. Была тёплая зима, ночь, промозглый ветер, слегка дождило. Подойдя к одному из часовых, проверяющий не нашел ничего лучшего, как выхватить свой пистолет и наброситься с бранью на часового из-за его неподтянутого, грязного и немолодцеватого внешнего вида.
Часовой оказался проворнее. Поняв, что его обзывает по матерному какое-то незнакомое и пьяное офицерское мурло, он передернул затвор, и всадил весь магазин в московского полковника.
Солдата арестовали. Военная прокуратура возбудила дело, пришли посоветоваться ко мне. Привели этого солдата. Оказалось: сержант, сиротка, у которого ни дома, ни семьи. Вот он и записался после срочной на войну. Он рассказал, что третьи сутки был на посту, сменить его некем, еды не было, пил воду из луж. Погода была отвратительная, обстрелы со стороны противника продолжали беспокоить посты. А тут этот: пароля не назвал, сходу стал орать, да ещё и обозвал часового – «пи*расом». Вот часовой и не выдержал обиды. Это подтвердил начальник караула и солдаты.
– Настоял на отправке сиротки в эвакогоспиталь для лечения и экспертизы на предмет внезапно возникшего психического состояния, вызванного неправомерными действиями убитого.
Не знаю, как дальше сложилась судьба этого сержанта, но нелепая смерть полковника привлекла внимание начальства, кажется, его даже наградили посмертно, а меня натолкнула на размышления о том, что в боевой обстановке командиру не следует попусту угрожать оружием подчиненным.
Но, а как же Устав, спросите вы? На мой взгляд, командир должен сочетать в себе одновременно и власть, и справедливость, и правосудие.
Размахивая оружием перед подчиненными, командир должен быть готов умереть на месте, если его сила и правота окажется меньше, чем у подчиненного.
7.17. Архитектор перестройки
Есть в тайных коридорах власти зданий бывшего ЦК одно страшное место. Если, кто там остановится и улыбнётся, то вскоре больше никогда не проснётся. Лишится он души, либо своей политической воли и карьеры.
Однажды давно в том самом месте приключилась лично со мной вот такая история.
Иду я тихонечко, незаметно прижимаясь к стеночке, вдруг мне на встречу сам архитектор перестройки – Александр Николаевич ЯКОВЛЕВ. По старой ЦэКовской товарищеской традиции протягивает он мне свою широкую ладонь и говорит:
– Привет, Игорь!
Делает паузу, и с ледяной ухмылкой, пронизывая меня своими змеистыми глазками в толстенных всезнающих очках, изрекает пророчески:
– Не думай, всё должно было пойти не так!
Жмёт мне руку. Отворачивается и быстро уходит, чуть прихрамывая тяжелыми своими гулкими шагами.
Остолбенев и тут же опомнившись, изумляюсь.
– Откуда он меня знает по имени?! Неужели он всех знает? Зачем это он так сказал? Почему именно мне открыл тайные пропорции и суть вещей, отчего замысла перестройки?!
Потом эта история забылась, затем вспомнилась. Анализируя свои сокровенные знания, заповеданные мне подземными старцами, во времена моей работы кадровиком Кремля, вспомнил я о том, о чём никто не догадывается, что на самом-то деле Яковлев умеет подпрыгивать на три метра с места, стреляет из четырёх пистолетов одновременно и убивает тончайшей ядовитой слюной комара с десяти шагов.
И сотрудники у него все такие же: на первый взгляд аморфные толстяки и худосочные сутулые очкарики, но по сигналу Александра Николаевича они сбиваются в такую вольфрам-молибденовую когорту, которая за час легко пробивает в граните туннель длиной метров семь, не меньше. Каждый из сотрудников его личного аппарата умеет делать какую-нибудь особенную штуку: один умеет раздельно с мозгом шевелить гипофизом, другой писать задом наперед со скоростью пятьсот знаков в минуту, третий бегает стометровку с коробкой из-под ксерокса спиной вперёд за девять секунд.
Простому человеку конечно непонятно, зачем нужны такие навыки в ЦК, но это потому, что он не знает, какие у Яковлева были враги в странах социалистического лагеря, а также и в других лагерях.
Полистал я старые личные дела, сдул пыль с красно-коричневых папок и отчетливо всплыло. Откуда он меня знает.
Попался мне как-то в мою кадровую бытность один старичок из аппарата Яковлева. Погорел он на том, что краденными бланками с печатями ВКП (б) подтасовывал историю. То на старой машинке напечатает расстрельный список врагов по лимиту, да и подмахнёт его синим карандашом за подписью самого Сталина. Лучше этого старичка за Сталина никто не мог расписаться. И другие его подписи от оригиналов тоже не отличишь.
Вскрылось это на суде против КПСС или в Катынском деле, точно не помню. Дотошные эксперты докопались все-таки до истины, что, мол, и бумага не та, и машинка, и всё остальное липа. Естественно, автора-изготовителя никто не выдал. И только бдительные красноармейцы доложили о нём куда следует. Долго эти документы гуляли по начальствам, и только в следующем отчётном году, другое начальство швырнуло их мне, мурлыкнув, «разберись».
Что тут разбираться. Позвонил этому старичку, пригласил, говорю, мол, «есть мнение», что пора бы вам на заслуженную гос. пенсию, уж девятый десяток вам пошел. Не соблаговолите ли написать заявление по собственному?
Вдруг этот старичок как встрепенётся, как ударится о паркет и превратился в железного богатыря в огненных латах. Хлопнул он дверью и выбежал из кабинета и прямиком к архитектору перестройки Александру Николаевичу!
Сколько их там ещё у него таких старичков еще осталось – этого никто не знает. Известно только, что нанюхавшись особой травы «Герцеговина флер» они умеют останавливать время на Спасской башне и перекусывать зубами титановый прут диаметром семь миллиметров. Видать, доложили они «Архитектору» объективные данные про меня, автобиографию мою подровняли, где надо.
Так или иначе, долго ли коротко, вызывает меня страшно вспоминать какое важное начальство, и с налитыми кровью алюминиевыми глазками строго приказывает:
– От Яковлева звонили! Что ты пристал к его аппарату?! Прекрати беззаконие, пусть старики работают!
Тем дело и кончилось, так я и засветился в когорте самого Яковлева. Может быть, даже он сам исключил меня из расстрельного списка врагов перестройки. Не знаю, за какие заслуги, но меня он запомнил.
Однако, вернёмся к началу.
Моя последняя встреча с ним случилась в 2005 г., как сейчас помню, после того, как он подписал требование правозащитного сообщества признать бывшего руководителя и совладельца компании «ЮКОС» политическим заключённым.
Встреча произошла в том самом тайном месте коридора власти, о котором я вам доверительно рассказал вначале.
Ещё припоминаю, что он был раздражен, это я успел заметить по фиолетово-мшистому отблеску его лица. Почему он не сказал:
– Прощай, Игорь!?
Мне неизвестно, но совершенно точно помню, что прощальная улыбка всё же скользнула на его лице!
Через несколько дней, 18 октября 2005 г. он скончался.
* * *
На том самом месте за тридцатилетие моей беспорочной службы в Кремле мне довелось проводить пару десятков улыбчивых людей, которые, однако, не знали, зловещую тайну этого страшного места в мрачных коридорах власти, где ни в коем случае нельзя улыбаться.
Точный пункт этот знаю только я, но никому не скажу.
Раскрывать его мне запретили ветхозаветные Кремлевские старцы.
7.18. Олбрайт
В феврале 1997 г. в Москву приехала госсекретарь США Мадлен Олбрайт с группой экспертов, известной как «мудрецы НАТО». ; На одну из дискуссионных площадок с её участием меня пригласили выступить по теме «международно-правового статуса российских войск за границей». Тема мне была до боли близка ещё со времён адъюнктской юности и кандидатской диссертации. Присутствовавшие удивились моим познаниям закрытой правовой базы НАТО и стран Варшавского договора по этим вопросам. Удивил я их и тем, что правовой опыт России в этом аспекте на тысячу лет опережает Американский, и привел им Договоры Русских князей с Византией и прочие малоизвестные им факты.
Олбрайт и её окружение вели себя надменно, как будто прибыли учить дикарей своим правилам жизни. На той встрече некоторые ныне сверхзнатные, а в те поры ещё мало кому известные лаборанты и охранники приложились к ручке Олбрайт, и сделали в последующем себе феерическую карьеру.
Но мне повезло больше, я надерзил новым нашим колониальным властям, магнатам и мировой закулисе. Кто-то из свиты Олбрайт подвёл меня к ней в кулуарах, и мы разговорились.
Почему-то мне запомнилась её брошь – «три обезьяны». Она, вероятно, на манер Тэтчер меняла свои побрякушки бижутерии с таинственной масонской многозначительностью.
В краткой беседе выяснилось, что она приехала раздавать в России важные посты, назначать россиянам своих колониальных управляющих и хозяев наших отраслей народного хозяйства и имущества, войск и всего остального. С её слов, я привлек её внимание как кадровик Кремля, военный юрист, который воевал в Чечне.
В ответном комплименте я восхитился её брошью «три обезьяны» и высказался в том духе, что рад иметь честь беседовать с властительницей Вселенной. Она отшутилась, что носит разные брошки «от сглаза». И дальше разговор пошел доверительно:
– Вы гордитесь тем, что развалили СССР, надерзил я, зачем вы это сделали? Мне кажется это глупо.
– Почему, взвизгнув, удивилась Олбрайт.
– Потому, что теперь США придётся кормить не одного местного царька – продавшегося Генсека ЦК, а целую ораву, всякого рода феодалов, баев, ханов, князьков и прочих президентов бывших советских республик. Это ведь дорого. СССР был целиком подконтролен Вам через горбачевское Политбюро ЦК. Власть в стране была полностью под Вами. Вы могли демократично и красиво, на социалистической плановой основе управлять всем. Зачем надо было разбивать страну и развязывать у нас кровавые конфликты и весь этот звериный делёж советского наследства, не унимался я. Чего Вам не хватало?
– Америка богатая страна, всех прокормит, а социализм нам не нравится, с задумчивой ухмылкой осадила мой пыл собеседница.
– Ну, допустим, парировал я, как Вы себе это представляете? На мой взгляд, нужен региональный координирующий центр безопасности и управления единой экономикой. Он должен быть в Москве и действовать, как региональная международная организация – допустим на базе СНГ, как это Вы обещали Горбачеву.
– Ему никто ничего не обещал, брезгливо фыркнула Олбрайт. Мы говорим каждому то, что ему хочется услышать!
– Но, вам ведь нужен потенциал дружественных народов. Ведь переворот в СССР произошел потому, что советский народ вдруг поверил Америке. Поверил тому, что Ваша страна – эталон демократии и справедливости. У нас сейчас хорошие отношения, никаких препятствий здесь Вы не встречаете, американцы ногой открывают любой кабинет у нас. Далее я по памяти воспроизвел ей смысл сказанного президентом Биллом Клинтоном 24 октября 1995 г. на совещании Объединенного комитета начальников штабов.
Цитата ставшая, мне известной, выглядела так:
«Мы затратили на устранение одной из сильнейших держав мира многие миллиарды долларов, и уже сейчас близки к тому, что у русских называется самоокупаемостью. За четыре года мы и наши союзники получили различного стратегического сырья на пятнадцать миллиардов, сотни тонн серебра, золота, драгоценных камней и т.п. Под несуществующие проекты нам переданы за ничтожно малые суммы свыше двадцати тысяч тонн алюминия, две тысячи тонн цезия, бериллия, стронция и т.д. Многие наши военные и бизнесмены не верили в успех предстоящих операций. И напрасно. Расшатав идеологические основы СССР, мы сумели бескровно вывести из войны за мировое господство государство, составляющее основную конкуренцию Америке».
Олбрайт не стала вдаваться в полемику, кофе-брейк подошел к концу, нужно было возвращаться в зал заседаний. В завершении этой мимолетной беседы мы расстались со взаимным чувством непреодолимых разногласий. Я понял, что Олбрайт никакая не добрая фея – она откровенный и умнейший враг русского народа.
Разумеется, эти чувства были взаимны, и в её глазах я прочел зачисление в прямые и явные идеологические враги США и школы её учителя-наставника Збигнева Бжезинского.
Это клеймо я с достоинством несу в дальнейшей служебной и научной жизни.
7.19. Вершбоу
На Ивановской площади Кремля меня вдруг окликнул посол США Александр Вершбоу. Непонятно почему, но вокруг вообще никого не было. В то солнечное весеннее утро 2004 г. площадь Кремля была почему-то совершенно безлюдна. Он задал традиционный шпионский вопрос:
– Извините, я заблудился. Не поможете мне найти такой-то подъезд и корпус Кремля.
Оказалось, что Вершбоу, также, как и я, шел на рабочую встречу в Кремле с участием дипломатов по вопросам международной безопасности, где я был неофициальным юридическим секретарём. Пока шли мне казалось, что он меня откуда-то знает и сознательно решил побеседовать именно со мной наедине. Обменялись репликами про важность регулирования международной безопасности, потом я в лоб спросил посла, как он видит дальнейшие отношения США и России. Ответ меня изумил:
– Отношений на дальнюю перспективу я не вижу! Вообще никаких.
Его миссия в Москве вскоре завершилось, а спустя десяток лет А. Вершбоу, став заместителем генерального секретаря НАТО оказался первым, кто на высшем политическом уровне объявил, Россию врагом, 2 мая 2014 г. он сказал:
– После двух десятилетий попыток построить партнерские отношения с Россией, НАТО теперь считает необходимым начать рассматривать Москву как врага.
Для меня это не стало откровением. Он знал. Уже за десять лет, а может и больше точно знал, что они никакие нам не друзья и не собираются ими быть.
Все десятилетия мы работали с американцами, точно зная, что они враги. Знали их проделки и злодеяния. Докладывали, воевали сними в тайных войнах, внезапно умирали на постах. Но нас не слышали в верхах придворной знати и властвующей богемы. Иногда нас убивали, задвигали, делали нам больно, лишь бы угодить нашим заклятым «партнерам».
Теперь-то, надеюсь, прозреваем помаленьку.
7.20. Точка Лагранжа
В том нет ни похвальбы, ни гордыни, но абсолютно не жаль, что генеральства мне не досталось. Дело в том, что первое десятилетие российской государственности «генеральские списки» назначений шли, извините, через меня. Председателем комиссии по высшим воинским званиям был Секретарь Совета Безопасности, а я был его личным юристом в его секретариате, и без моей визы ему «генеральские списки» не докладывались, и звания не присваивались. Потом случайно оказавшись начальником отдела персонала Кремля, эта «генеральская» функция за мной некоторое время осталась до того момента, когда её стали осваивать преемники и новые выдвиженцы.
Прослужив несколько лет на генеральских должностях, после войн и ранений, я особо не рассчитывал ни на что. Работал себе ночами и не ждал к себе внимания ни от кого из начальств. И вот в один прекрасный вечер 1997 г. прибегает вдруг ко мне один мой подчиненный сотрудник, допущенный к техническому оформлению «генеральских списков», и говорит:
– Представляешь, только что прикомандированному питерскому подполковнику сразу требуют дать генерала. Оформлять проект указа?
– А начальство, что думает, спрашиваю?
– Пожав плечами в знак отрицания, товарищ задал мне контрольный вопрос: а ты-то как сам считаешь?
– Считаю, что у нас по штату два десятка таких прикомандированных из этого ведомства. Многие отработали на генеральских должностях по пять и более лет. Нужно бы всех представить списком. В общем пусть начальство решает, ему виднее.
Товарищ, хмыкнул и убежал. А начальство решило так: отказало претенденту на генеральство, сославшись на моё мнение. Не знаю, какие уж там велись беседы в верхах, но вскоре после этого случая, мне сообщили такие слова:
– Вот и передайте этому Глебову, что теперь он генералом не станет никогда в жизни…
После этого случая мне не то, чтобы мстили, но просто изощренно давили на самолюбие. Крест на моей карьере поставили жирный. Потом двадцатилетие держали меня на должности машинистки – перевели в рядовые советники, где я и провёл оставшуюся четверть века своей беспорочной госслужбы.
Теперь-то уже можно вспомнить, как меня за эти годы: то вычеркивали, то втаптывали, то забывали в списках; то «не хватило» семи дней до льготной офицерской выслуги; то военный стаж не засчитали; то пенсию срезали втрое и на пару лет отодвинули её выплату... в общем, повеселились.
Почему-то всё это делали целенаправленно иногда даже с ухмылкой. И делали это некоторые из ныне вполне знатных особ, начинавшие свою карьеру моими учениками или подчиненными. Кое-кто из них лихо оседлал тему записывания себя и своих родственников в генеральские и прочие списки Forbes, в реестры элиты и богемы. Чем и насладились сполна.
Но, в конечном счёте, мне ничуть не жаль того, что я им не уподобился. Мне не в чем себя упрекнуть, и любому рядовому труженику теперь могу честно смотреть в глаза. Хотя кое-кто и считает меня идиотом и неудачником.
Однажды, после очередного совершения мною трудового юридического подвига и оказавшись в страшно высоком кремлевском кабинете, я случайно стал невольным свидетелем обсуждения моей личности:
– Куда этого (т.е. меня) будем девать? Он тут давно уже, всё и всех знает, но его когда-то «сковырнули» и почему-то никуда не двигают. Может подвинем чуть вверх, спросило одно начальство у другого.
– Не «сковырнули», а поместили в «точку Лагранжа», ответило старшее начальство. Так нужно. И это решение не обсуждается, пусть скажет спасибо, что живой...
Мне нечем возразить, они правы, и на душе у меня теперь как-то тихо и безмятежно. Такая уж жизнь офицера. Осознал я, в чем и перед кем моя вина, где не успел подсуетиться, выслужиться. За полвека в строю вполне доволен, что от многих головокружительных назначений Жизнь уберегла.
Слава Богу за многолетний уют моей точки Лагранжа.
7.21. Шуруповёрт
В одночасье мой шуруповёрт перестал шурупить. Перестал нелепо, в полном расцвете сил, в самую пору технических инноваций. Меня это событие не оставило равнодушным. Мне казалось, что реанимировать его проще простого. Взять, да и заменить аккумулятор. И тут мне открылось ужасное.
Оказывается, найти аккумулятор для старого шуруповёрта невозможно. Коммерческие предприниматели подсадили страну не только на нефтяную иглу, но и на одноразовые шуруповёрты. Они сделали так, что аккумулятор от одного шуруповёрта не подходит к другому. И даже если у вас шуруповёрт одной и той же марки, но слегка староватый, то всё, считай пропало. Батареи к старому шуруповёрту вы не найдёте.
Новые сконструированы так, чтобы к старым приборам не подходили. То на миллиметр шире, то на пол сантиметра выше. В общем, сделаны так, чтобы заставить вас снова и снова идти в хозяйственный магазин и покупать новый шуруповёрт, а старый выбрасывать, загрязняя окружающую среду. Это сделано специально, чтобы как можно чаще извлекать из трудящихся прибавочную стоимость и монополистическую сверхприбыль.
Когда я стал проникать вглубь проблемы, то понял, это – пандемия. Она охватила весь мир. Коммерческие производители умышленно делают всё технически несовместимым и неремонтопригодным. Одна фирма делает круглые розетки, другая – плоские, третья – треугольные. И что самое негодяйское, делают аккумуляторы, которые подходят только раз к одноразовому прибору, в частности, к шуруповёрту или смартфону. Подлость заключается в том, что аккумуляторы – это наиболее экологически грязный элемент. Заставляя людей постоянно выбрасывать несовместимые приборы, в т.ч. аккумуляторы, алчные коммерсанты уничтожают нашу планету.
Только представьте себе, если бы корпорации типа Samsung, Apple, Huawei, Xiaomi, LG, Sony, ASUS, Nokia и др. просто договорились между собой о единой конструкции аккумуляторов или даже простых шнуров для подзарядки телефона, то это бы на 200 % снизило выбросы парниковых газов и на 150 % освободило бы вырубки реликтовых лесов. От простого единого стандарта штекеров и розеток планета вздохнула бы, перевела дух и расплылась в улыбке благодарности к людям. Но, нет, все эти смарт-гиганты в неистовой злобе и конкурентской гонке тратят невосполнимые ресурсы на изощренные пытки планеты, заставляя потребителей покупать и покупать всё одноразовое и неремонтопригодное.
И вот с очевидностью выяснив то, что, в сущности, было мне ясно и раньше, я все же перехитрил коммерческих прохвостов. Вначале я разобрал коробку аккумулятора и понял, что в ней находятся в общем-то примитивнейшие никель-кадмиевые (NiCd) элементы 1,2 вольта. Однако несмотря на их примитивность, отечественная промышленность их не производит. Нет их в наших промтоварных магазинах. Пришлось обратиться к китайским товарищам. И они любезно за небольшую плату поставили мне нужное количество вышеназванных элементов. Чудесным образом я их спаял, со свойственной мне радиотехнической смекалкой, и вмонтировал их в старую коробку. И мой старый шуруповёрт запел и зашурупил, как в юности.
Но каково же было моё удивление, когда в инструкции к китайским аккумуляторным баночкам обнаружил, что именно ими комплектуются любые коробки аккумуляторов практически всех мировых фирм-производителей шуруповёртов, в т.ч. дорогостоящих и разрекламированных DeWALT, Metabo, Makita, Bosh… и даже скромных российских Зубр, Калибр, Интерскол и т.п. Все они изощряются в производстве несовместимых коробочек подзарядки, в которых прячутся одинаковые китайские батарейки. Они не могут и даже не пытаются между собой договориться о едином стандарте аккумуляторной коробки или её соединениях – штекерах.
Вот, и задумаешься тут, а ведь правы были в древности ребята из ГОСПЛАНа, ГОССНАБа, ГОССТАНДАРТа и НАРконтроля, что разрешали производить только взаимозаменяемые, ремонто-пригодные и качественные электроприборы и стандартные элементы электропитания.
ВЫВОД: покупая новый шуруповёрт, вы бросаете деньги на ветер и загрязняете окружающую среду… или субботу.
7.22. Искусство кибервойны
Мировая информационная война, о которой я вас предупреждал еще тридцать лет назад, уже свершилась и идёт полным ходом. Чтобы побеждать в ней, нужно усвоить законы и правила ведения этой войны. Как и в обычной войне – это: командование, стратегия, тактика, силы и средства. Далее объясню поподробнее:
1. Командование. Плохая идея назначать генералов для кибервойны из числа карапузов, рекомендованных по блату, например, по рекомендации инвестиционно-нефтегазовых бабушек или их партнеров. Совсем не лучше генералы получаются из выдвиженцев домов-2, блогеров-совладельцев медиа-ресурсов, антивирусных магнатов и прочих спекулянтов электронно-вычислительной техникой. По той причине, что, если даже карапуз умиляет свою бабушку, тыча в гаджет пальчик, это совсем не значит, что он приведет кибервойска к победе.
Для командиров кибервойны требуется мощный интеллект, планетарная мудрость и общечеловеческий гуманизм. Хорошие генералы в этой войне получаются из бывалых обстрелянных бойцов идеологического фронта, мастеров слова – устного и письменного. Если человек владеет только "цифровизацией", а "буквизацией" не владеет, то победы не жди. Вся военная кампания в этом случае превратиться лишь в борьбу кланов за бюджетирование и монополизацию киберрынков. А поскольку все эти монополии изначально принадлежат известным противникам, то вам лучше сразу сдаться и направить своих цифро-генералов для подписания безоговорочной капитуляции. Это они смогут, хотя, впрочем, могут и перепутать, подписав её не с тем, с кем надо. Но воевать – дело совсем другое, кровавое, тяжелое и нудное. Чтобы заниматься этим военным делом, важно определить критерии качеств личности кибергенералов, без оглядки на авторитеты и клановость экономики. Просто взять и определить их по морально-боевым качествам, стажу работы в войсках, результатам побед в кампаниях и информационных операциях планетарного масштаба.
2. Стратегия. Воевать без стратегии – это пустая затея. Чтобы была стратегия, ее надо уметь готовить. Как правило, хорошие стратегии готовятся в штабах и представляются на подпись в ставку. Лучше всего готовят стратегию реабилитированные старые военспецы. Ведь они как никто знают, как больно пытают в киберзастенках, и как под пытками создаются самые изощренные кибератаки и подлейшие агрессии. И именно они могут найти уязвимые места противника, куда и надо наносить точечные и массированные удары или обезоруживающие контрудары. В стратегии важно определить театр войны. Он охватывает все сферы сухопутную, морскую, воздушную, духовную и мыслительную. Кроме того, нужно иметь тщательно подготовленный план войны, на котором должны быть в мельчайших подробностях расписаны манёвры сил и средств, запасы материальных и интеллектуальных ресурсов, распределенных в пространстве и времени.
3. Тактика. Ведение кибербоёв в практической тактике может включать в себя использование самых разнообразных воздействий на противника. Примитивная тактика использует в основном ложь, полуправду, громкость матюгальника, медиа-крикунов. В более продвинутых кибервойсках используются новейшие тактические приёмы, например: раннее предупреждение, боевое оповещение, информационное охранение, снайперское целеуказание, рейды по тылам, отвлекающие удары, раздражающие вылазки, упреждающие стычки, парирование замысла, препарирование смысла и др. Негодной тактикой следует признать механическое воздействие на киберпространство в виде обрезания проводов, манипулирование розетками и штепселями, а также тумблерами и рубильниками. Дело в том, что в мыслительной среде, чем больше материи, тем лучше она движется, тем удобнее воевать, отслеживать центры принятия вражеских решений и их исполнителей. Чем больше и мутнее киберсреда, тем крупнее рыбины, которых может выловить и вывести на чистую воду отважный кибербоец. Если не давать кибербойцам быстрого и широкополосного интернета, заставляя их медленно крутить дымящиеся педали, то это всё равно, что членовредительство с целью уклонения от киберфронта. Педальный интернет внедренный, в пределах вашей юрисдикции даже секторально, нанесет непоправимый урон боеспособности. Это как езда по ухабам проселочных дорог, едя в колее придется спотыкаться на каждой колдобине. Богатырям лучше ехать чистым полем свободно и скоро, точно разя противника по головушке в нужном месте и в нужное время. Скорость реакции на враждебный смысл – вот лучшая тактика кибербоя.
4. Силы. Сила есть – ума не надо. Это не про кибервойну. Здесь побеждает только тот, кто умнее. Численность сил, количество телеведущих, пресс-служб, ботов, троллей, проплаченных блогеров практически не влияют на исход войны. Победа дается не числом, а умением навязать свой здравый смысл противнику. Сила кибервойны в силе мысли, оригинальности и справедливости идеи, которая заражает массы. Даже если ваш кибергенералитет не очень умен, то его задача найти и заинтересовать людей, обладающих силой ума. Вообще-то, скажу крамольную мысль, в кибервойне нет генералов и рядовых – силы кибервойск больше не подчиняются законам воинских рядов и огородных грядок. Только расстановка сильных умом и их коллективное, целенаправленное применение может создать в киберпространстве ту непреступную крепость, которую ни один враг не возьмёт. Как понять, что кто-то силён умом и пригоден к военной киберслужбе? Да, очень просто, ум включает в себя всего три компонента: силу, быстроту и память. Сила ума измеряется в единицах поражения массового сознания. Быстрота ума в секундах реакции на чуждый смысл. Память в петабайтах полезной информации, которую прочитал и усвоил конкретный боец. Вообще-то, если кто-то станет вас убеждать, что тот или иной карапуз сильно умный и сильно талантливый, потому что у него дедушка в совете директоров, не верьте. Это легко проверить. Достаточно спросить у карапуза, сколько страниц формата А-4 он прочитывает в сутки – это первое. Хороший кибербоец должен прочитывать каждые сутки не менее 1200 страниц мелким шрифтом. Второе, это то, что прочитал кибербоец, какие конкретно книги. Рядовой боец идеологического фронта, должен реально прочитать всё философское наследие в пределах кандидатского минимума по избранной военной специальности. Установить это легко, спросив кибербойца о том, что написал на 44 странице четвертого тома Аристотель в его четырехтомнике. Не знает, всё иди к бабушке учи ее гаджетам, а к строевой службе в кибервойска такой боец непригоден. И третье, хороший кибербоец должен выдавать в сутки не менее 25 страниц шедеврально-воодушевляющего массы текста по избранной военной специализации. И вот, когда командармы научатся формировать и мобилизовать такие силы по установленной штатной численности и, главное, по качествам бойцов, то тогда можно идти на кибервойну, не боясь поражения.
5. Средства. Средства ведения кибервойны – это материальные физические и технические устройства и агрегаты. Это кибер- бомбы, пули, гранаты, пистолеты и прочие устройства, известные соответствующим специалистам. Их надо держать в чистоте, пригодности и постоянной готовности. Если вы держите стратегическую информацию финансов, экономики, энергетики и прочие электронные базы данных о людях, их имуществах и социальных процессах в руках иностранных агентов – операторов гос. систем, то какой смысл воевать. Если операторами налоговых и полицейских систем являются непонятной мутности юридические и физические лица, то у вас нет средств борьбы с врагом. Если ваши гос. базы суверенных данных находятся на иностранных серверах, а вы пользуетесь сетями, которые полностью контролирует иностранный враг, то это – война с негодными средствами. Средства ведения кибервойны – глубокая тема, их нужно принимать на вооружение умно, с помощью хорошей военно-промышленной комиссии, не ангажированной гонкой за клановыми госзаказами, но связанной гос. планом и результатами его выполнения поголовно, поштучно и по срокам. Так что, если вам скажут, что на войне все средства хороши, не верьте. В кибервойне хороши только пригодные и тщательно отобранные средства.
Разумеется, это шутливое наставление не раскрывает всех нюансов искусства кибервойны. Но, надеюсь, для вдумчивого читателя даст повод к размышлениям.
7.23. Моё поле
На российской земле есть много чего такого, что каждый человек обязательно должен увидеть, прочувствовать и понять. Восход солнца, например. Золотые купола храмов древнего кремля. Волгу в нижнем ее течении. Кедровники Прибайкалья. Дубравы Черноземья. Сияния северных широт и зори Кавказа. И еще очень много другого. Однако, начинать познание всего этого нужно с поля – хлебного поля.
Что же есть хлебное поле, какое зрелище открывает оно? Зрелище хлебного поля, на котором выметались и налились колосья, сродни таинству глубин океана. Такое поле не пустит перейти себя вброд, а углубишься в него – закружиться голова, укачает мощный бег хлебных волн, бегущих по ветру. Бывало, ткнётся в такое поле комбайн и тут же попятиться, словно напуганный хлебным изобилием, а потом даже не шагом, а ползком медленно зашелестит по краю, чтоб затем хлестануть в борта зерновозов такой хлебной струей, от которой они просядут, а затем тяжело еле-еле повезут ее в закрома.
Такое поле, увиденное в детстве, остается в памяти навсегда. Именно оно дает понять, чего надо добиваться, чему верить и для чего жить. Возделывать поле со 100-центнерным хлебным потоком с клочка земли 100 на 100 метров, именуемого гектаром, это достойная цель жизни – гораздо более достойная, чем коптить небо, проживая свой век, суетясь вокруг купли-продажи испорченного воздуха. Дело в том, что сотворение хлебного колоса – это высшее творчество. Счастлив тот, кому удается достичь этого творческого накала.
Теперь принято делить людей на плохих и хороших, не вдаваясь в вопрос о причинах появления плохих и условиях существования хороших. Людей одним махом поделили на элиту и быдло. А почему же так, почему? Может спросить у хлебного поля? Пусть расскажет поле про такую вот, откровенную, несправедливость: не пашет его вовсе один, как это испокон веку положено земледельцу, а владеет всем урожаем и всеми закромами даже урожаями будущих поколений. Да, да совсем не пашут, а владеют. А другие получают малую толику, но пашут и возделывают.
Но ничего не расскажет поле. Давно оно скошено, живо лишь в воспоминаниях да в забытых архивах. А и рассказало бы, так всё это прояснило лишь то, что владеют теперь полями те, кому следует, оставив в сплошном тумане самое главное – почему же все-таки одни владеют, а другие не владеют? В том то и дело, что это само по себе имеет весьма отдаленное отношение собственно к земледелию.
Для нашего рассуждения и ответа на то самое «почему» важнее другое – одно общее свойство, присущее людям из советского крестьянского детства. Не знаю, хорошо это или плохо, - просто такие люди, выросшие в труде, дети крестьян, знающие по первоисточнику сладость куска хлеба, - такие люди смотрят на себя, оценивают себя как прямых добытчиков хлеба, мяса, масла, овощей и фруктов. Они лучше понимают цену материального – накормить человека, семью, народ. Через это им яснее и роль духовного и что не хлебом единым жив человек, но в своей нравственной первооснове они становятся теми железными, несгибаемыми людьми, для которых не существует выбора, что дать голодному хлеб или букву. Знает поле, с чего всё начиналось: В царской России сельхозпроизводство базировалось на отсталой технике. 30% крестьянских хозяйств были безлошадными, 34% - безсошными (не имели своего плуга или сохи). В 1910 г. имелось 7,8 млн. сох и косилок, 2,2 млн. деревянных плугов, 4,2 млн. конных железных плугов и 17,7 деревянных борон; скот являлся почти единственной силой, механические мощности составляли не более 1 %. В 1954 – они составили 94 %. Царская Россия не имела своего тракторостроения. Оно было создано в нашей стране в годы довоенных двух сталинских пятилеток. В 1932 г. СССР смог полностью отказаться от ввоза тракторов из-за границы. В 1940 г. социалистическое сельское хозяйство обслуживали 684 тыс. тракторов, 182 тыс. зерновых комбайнов, 228 тыс. грузовых автомобилей. К 1954 г. сталинское сельское хозяйство насчитывало 1439 тыс. тракторов, 338 тыс. зерновых комбайнов, 544 тыс. грузовых автомобилей. За послевоенную сталинскую пятилетку в село было поставлено 98 тыс. подборщиков для комбайнов, 16 тыс. свеклоуборочных, 7 тыс. кукурузоуборочных и 9 тыс. силосоуборочных комбайнов, 496 тыс. тракторных культиваторов, 292 тыс. тракторных косилок.
Радовалось русское поле освоению целины – от Сталинграда на восток через Казахстан и до Красноярска с 1954 до 1955 гг. освоено 33005 тыс. га (в РСФСР – 14167).
Русское поле помнит и «конец черных бурь». Новый взгляд на урожай позволил понять, что в беде эрозии почв, которая из года в год постигала целинные земли, Кубань, Ставрополье, Украину, виноват плуг и пахота. Тогда было смелым решением отказаться от пахотной обработки земли и перейти к лущению.
Помнит поле, что к концу социализма, где-то в 1980-х, в стране родилось новое качество оплаты не «с колеса», а от «конечного результата», когда каждое поле закреплялось за конкретными людьми. Это была не просто перемена системы оплаты труда, а очень важное социальное действо – «злобинский метод», «щекинский эксперимент», «метод Первицкого». Всё это были этапы становления новой системы хозяйствования, совмещающей личный интерес крестьянина и коллективную ответственность общества за состояние полей. Суть проста – оплата за конечный продукт по твердым ценам, гарантированным государством. Это был стимул качественной работы. Стимул снижения затрат. Возникла небывалая личная заинтересованность. Логичное соединение морального и материального. Никаких норм, никаких наценок и коэффициентов, учетчиков и нарядчиков. В контроль включилась совесть земледельца – его коренная потребность выращивать урожай, а не только указание пахать-сеять-косить. К концу социализма лучшие зерновые хозяйства СССР на производство центнера продукции стали затрачивать 8,9 человеко минут, в то время как самые распрекрасные фермеры США не укладывались даже в 12 человеко-минут.
Оплата за урожай – и человек куда внимательнее всматривается в поле. В нем пробуждается любознательность, ему уже до крайности мало просто вспахать или посеять, всё наполняется новым смыслом, соотнесением с будущим урожаем. Это само поле побудило людей разбираться, выпытывать всё до тонкостей, ставить свои собственные опыты, изучать, сопоставлять и понимать. У крестьянина распрямились плечи, и даже изменилась походка – он творец, он мастер земледелия. Он стал жаден до нового урожая, возникла новая культура земледельческого мышления. Самые передовые идеи ученых стали напрямую проверяться урожаем. И им же стали мерять качество личности сельского хозяина. У крестьян проявилось поразительное чутье на новое, смелое, необычное. И это появилось не по указке сверху, а было воспитано полем, взращено условиями, в которых стал работать советский крестьянин. Произошло новое раскрепощение крестьян. Появились передовые люди, неугомонные любознательные. Мастера своего дела, в которых проявилась четкая связь мастерства с высочайшей культурой земледелия. Появились трактористы в чистых рубахах и мягких тапочках (чтоб «чувствовать педаль» на филигранной борозде). Люди села были улыбчивы, приветливы и как-то физически крепки и внешне красивы. Труд – радость, творчество, дело жизни. Когда не по указке барина надевает человек белую рубашку, а по потребности, из уважения к себе, к своему коллективу, к своей работе, к полю, которое для него не объект выжимания наживы, а живое чуткое существо, тонкая биологическая явственность.
Даже на посевной – село охватывало круговерть дел, когда снуют туда-сюда разгоряченные, взвинченные обеспокоенные люди, когда пыль столбом стоит над сельскими дорогами, когда охрипли бригадиры, а звеньевые трут красные от недосыпания глаза – это действительно была страда. И тогда научились сеять спокойно в непаханую землю, но надежно как на заводе с конвейерным ритмом работы, без надсмотрщиков и барских нарядчиков. Контролером по осени был урожай.
Прекрасное это звание – земледелец. Человек, делающий землю. Хотя и не было такой профессии в дипломах и штатных расписаниях, но труд земледельца означал высшую государственную квалификацию. Земледелец это тот, кто умеет мастерски водить трактора всех марок. Может ремонтировать эти трактора в поле, в темноте, на ощупь.
Кто знает и умеет настраивать все виды прицепного и навесного оборудования, все типы сеялок, жаток, плугов, культиваторов. А еще разбрасыватели удобрений, опрыскиватели, лущильники, опылители, бороны, подборщики, окучники, катки, косилки, стогометатели и сноповязалки, волокуши…
Кто умеет работать на всех типах комбайнов. Водить машины всех марок и типов. Кто знает мелиорацию и агротехнику выращивания не менее десяти культур. Умеет профессионально работать с гербицидами и биопрепаратами. Кто имеет знания дипломированного агронома-почвоведа.
Кто способен экономически грамотно рассчитать всю технологическую последовательность получения урожая и рентабельность работы агрегатов, составить технологическую карту поля, исчислить затраты на получение продукции.
Думаете, это всё? Далеко не всё, вплоть до умения летать, или предсказывать погоду...
И всё это земледелец – сплав настоящего человека-творца. Вот он то и есть соль земли – сущность земли Российской.
7.24. Вес мундира
Казалось бы, простая вещь, выбирать народных избранников – депутатов и всяких прочих носителей важных мундиров. И народ всегда мечтает избрать себе во главу лучших из лучших. Но так уж повелось, что депутатами и начальниками становятся отнюдь не лучшие, а совсем даже наоборот. Это, наверное, от того, что никак не проверишь, кто плох, кто хорош. По внешнему виду хорошие от плохих, ничем не отличаются. И как народ убедить, что перед ним тот, кто ему нужен?
Открою тайну, которую завещали мне сталинские кадровики: …Всего-то надо исчислить, сколько баллов набрал выдвиженец. Цифру не обманешь. Набрал баллы - иди выдвигайся, нет - сиди дома, работай над собой, улучшай свою биографию…
Считать нужно всего по трём показателям:
1. Стаж (специальный, непрерывный, особый) – он считается по трудовой книжке по годам и записям. Ведь каждый год и запись имеют свой вес в баллах. Чем больше годов и хороших записей, тем ты ценней, тем больше баллов. И считать легко. Если ты, к примеру, отпахал лет 20 мастером цеха по производству законов или отрубил лет 25 бригадиром бригады численностью с дивизию на Колыме, то заходи, мил человек, получи свои 12000 балов. А если у тебя всего две записи в трудовой книжке: 1) студент, потом 2) замминистра, то тут всё ясно – коррупционер потомственный, родоплеменной, да ещё небось засланный (такому лучше вычесть эдак 25000 баллов и пусть валит подальше от парламентов).
Стаж – это просто, но читать и считать его надо умеючи. Без подсчета стажей народ, как дитя, будет голосовать только за внешний вид. А по внешнему виду умный от дебила ничем не отличается. Проходимец с купленным дипломом, который будет законотворческую работу прогуливать, чисто внешне, намного красивее философа будет казаться. Поэтому, если уж избирать депутатов чисто по мускулатуре, прическе и др. внешним параметрам, то просидит это фигурант в парламенте свои штаны, а народ так беззащитным и останется. Так, что стаж – основной критерий качества народных избранников.
2. Квалификация – по диплому. Чем больше у тебя дипломов и чем они отличнее, тем лучше, тем больше начисляется баллов. И сосчитать легко. Тут физкультурник вряд ли проскочит. Оценочки ведь можно считать поштучно, сверять с данными журналов успеваемости курса, и средний бал высчитывать. Ну, раз государство, в лице школьных училок, ставит двойки, значит, они могут быть меркой государственной оценки баллов. Ну и хрена ли, что ты, скажем, парень хоть куда на фейсбуке шаришь – а дипломчик-то у тебя купленный, значит – уступи место в парламенте отличникам. А среди отличников, тоже по баллам посчитать легко. Те, у кого больше дипломов хороших и разных, пусть и идут. А то ведь, сейчас никакое кандидатство, а тем более докторство, ничего не значит – главное первичные родоплеменные признаки, связи, блат, деньги.
Раз уж народ из кровного своего бюджета чистые денежки тратит на образование и аттестацию людей, то это надо как-то учитывать в баллах прохождения. Народ-то всё видит, и знает, кто на кого учился. Что-ж себя позорить-то и народ обижать, нет баллов, так иди, занимайся пением или боксом. Надо, что бы квалификация кандидатов оценивалась по баллам: отличник – 5 баллов; кандидат – 10; доктор – 25, профессор – 35 и т.д. Причем баллы нужно начислять по заслугам в написании законов.
Ведь если законы станет писать массажист или пловец, то какая польза от него, когда он их не читал, а станет их вдруг писать. Законотворчество хорошо получается у тех, кто сначала написал хороший закон, а потом проверил его действие на себе и еще, когда закон полезен для народа.
3. Трудовые достижения – это сколько у человека государственных наград (поштучно) и сколько конкретно положительных характеристик с прежних мест работы, сколько имеется поручителей – заслуженных перед страной людей, к примеру, орденоносцев. Легко всё сосчитать по баллам: сколько народу у человека было раньше в подчинении, и какое время, как подчиненные его оценивали, какой он добился производительности труда, чего достиг конкретно, какой план давал в цифрах, чем повысил ВВП и т.д.
Баллы легко посчитать. Арифметику не обманешь. Цифра такая штука, что она или есть, или её нет, а нет, так значит, не морочь голову избирателям, отойди и не порть ряды народных избранников своей незрелой личностью.
Вот и получается, что вес мундира можно определить без обмана по точной математической формуле.
Вы спросите меня, а как же тогда назначать в депутаты любимых и ненаглядных разных там изумительных массажистов, актеров или актрис? Не знаю, но, наверное, это знают избиратели.
7.25. Милосердие
Развелось у нас всяких уполномоченных по правам, и не сосчитать. Какой смысл в их существовании. Обычная чиновничья камарилья, напыщенные дармоеды и бесполезные чинуши. Посудите сами, чем вам в беде поможет уполномоченный: подать за вас в суд, так вы и сами это можете; написать жалобу начальству, в прокуратуру, депутатам – тоже самое и вы можете сделать самостоятельно. Так написан закон, никаких властных прав у уполномоченных нет, тем более что, соблюдать права человека обязаны абсолютно все и для этого не нужны уполномоченные-омбудсмены. Лишнее колесо в телеге. Так же, как и общественные палаты, бюджетники, грантоеды и прочие активисты по сбору средств.
Всё же есть у нас какая-то исконная всенародная тоска по доброму барину, который вот снизойдёт и всё правильно рассудит, оградит от беззаконий, поддержит слабого, утешит страждущего, заступится за обиженного, сиротку обогреет, вдову или калеку защитит. Наверное, от этой народной мечты растут и пухнут все наши уполномоченные конторы. Но в их уставах почему-то нет душевности, сердечности...
Долго роились у меня в башке эти неправильные мысли. Не мог я понять, почему так всё устроено, как вдруг осенило: Милосердие – вот, в чём смысл! Жалость, сострадание, сердобольность… Вот, чего не хватает всем нашим надзирателям за правами. Но такие слова в наших законах почти не встречаются. Полистал законы и всего в одном обнаружил милосердие – для спасателей и пожарников (151-ФЗ, 1995 г.), ещё в нескольких подзаконных актах про награды и интернаты умственно отсталых.
Пошел я к нашим страшно важным кремлёвским законодателям и спрашиваю, почему у вас мало милосердия. Посмотрели они на меня своим всевидящим алюминиевым взором, покрутили пальцем у виска и сказали: иди отсюда, тоже мне профессор выискался. Тогда я к другим не менее важным – с тем же вопросом. Они надулись на полкабинета, покраснели, немного задумались и через губу всё же ответили: дескать, милосердие слово неточное, такое же как, неподкупность или добропорядочность, например. Таких слов в юридических законах писать не положено потому, что они старые и немодные. Иное дело слова: эффективный менеджер, молодой лидер, волонтёр… В общем и они тоже отмахнулись, чтобы не отвлекал их от важных дел.
С покорнейшим поклоном удалившись, пригорюнился я, но думать не перестал. Полистал всяческих книг, и в романе «Идиот» Достоевского вдруг наткнулся на персонажа:
«В Москве жил один «генерал», он всю свою жизнь таскался по острогам и по преступникам; каждая пересыльная партия в Сибирь знала заранее, что на Воробьевых горах ее посетит «старичок генерал». Он делал свое дело в высшей степени серьезно и набожно; он являлся, проходил по рядам ссыльных, которые окружали его, останавливался пред каждым, каждого расспрашивал о его нуждах, наставлений не читал почти никогда никому, звал их всех «голубчиками». Он давал деньги, присылал необходимые вещи — портянки, подвертки, холста, приносил иногда душеспасительные книжки...
Все преступники у него были на равной ноге, различия не было. Он говорил с ними как с братьями, но они сами стали считать его под конец за отца. Если замечал какую-нибудь ссыльную женщину с ребенком на руках, он подходил, ласкал ребенка, пощелкивал ему пальцами, чтобы тот засмеялся. Так поступал он множество лет, до самой смерти; дошло до того, что его знали по всей России и по всей Сибири… самые закоренелые преступники вспоминали про генерала».
Этот персонаж был написан с натуры. В действительности жил в Москве генерал Фёдор Петрович ГААЗ, прозванный народом «Святой доктор». Человек во истину милосердный, хоть и происходил из немцев. В Россию он попал как лекарь одного из придворных. Исследовал на Кавказе минеральные источники и написал об этом книгу. В Отечественную войну 1812 г. служил хирургом в армии Кутузова. Став главным врачом московских тюремных больниц, он всю свою жизнь посвятил облегчению участи заключённых и ссыльных. Вериги, которыми сковывали в те годы каторжан, весили без малого пуд, благодаря генералу их заменили на облегченные кандалы. Он сам их разработал, на себе испытал, сделал на них суконные подкладки, чтоб по морозу метал тело не терзал. Именно его заслуга, что в кандалы запретили заковывать стариков и хворых, что отменили «колодники» – стальные пруты, к которым на цепях приковывалась дюжина каторжан, по шести человек с каждой стороны. Своим ходом конвоировали в них из тюрем на каторгу в Сибирь и на Сахалин. Если кто-то в пути помирал, его тащили остальные до кузни десятки, а то и сотни вёрст, чтобы отковать мертвеца от колодника.
Генерал-святой доктор был милосердным не на казенные, а за свои личные средства. У него был собственный дом на Кузнецком мосту, подмосковное имение. Всё своё состояние он потратил на милосердие. Умер он в полной нищете, в утлой каморке, заваленной книгами. В 1853 году его схоронили. До Введенского кладбища на окраине Москвы несли его на руках. Двадцать тысяч человек пришли проститься. И поныне на ограде его могилы прикованы те самые пудовые кандалы, от которых он избавил русских каторжан…
Нынче, вот, глядя на всех этих наших важных и маститых уполномоченных, так и хочется спросить: а что сделали вы, вот, так конкретно для простых людей. Пусть ответит каждый: скольким помог, какую ношу снял, хоть чем-то на грамм облегчил, заступился, скольких пожалел, пощадил, сберёг... Пусть не сразу, но хоть на взлёте карьеры или по её окончании, пусть зададут себе этот прямой вопрос.
Вообще, было бы здорово включить главу про «милосердие» в современные законы. А ещё лучше просто приводить наших милых уполномоченных по правам человека в колодниках на Введенское к могиле Гааза. Так символически в порядке экскурсии по обычаю приводить дюжинами прикованных перед вступлением в должности. Пусть помолчат, немного задумаются о цели своей жизни и милосердии – минутки три, не больше. А потом их и расковать, принять присягу на верность долгу службы. И пусть идут, работают…
7.26. День военного юриста
Открыл с утра календарь и вдруг обнаружил, что 29 марта – «День специалиста юридической службы в Вооруженных Силах Российской Федерации», и подумалось, это ж как нужно ухитриться, чтобы так длинно и нудно назвать этот день. Лучше бы назвать кратко – «День военного юриста» – это звучит гордо, коротко и ясно! Военный юрист – нужен всем, во всех войсках и на флотах. Он необходим и страшно важным разведчикам и контрразведчикам, полиции и милиции, гвардейцам, конвоирам и тыловикам, сухопутным, воздушным, морским и даже пожарникам. Военных юристов не стоило бы делить чисто по ведомственным соображениям, в одних праздновать этот день, в других – нет. Почему так думаю, объясню:
Победа в любой войне или военной операции, будет несущественной, если окажется незаконной. Если она будет достигнута противоправными средствами и методами. Да, и само решение о начале войны или подписании мира никак не может обойтись без юридического обоснования. А значит лучше всего, когда командир обладает не только талантом полководца или стратега, но и грамотностью юриста. И всё это должно быть одновременно и соединено в одном лице, так задумывалось ещё с царских времен. Командира муштровал не столько плац, сколько артикул воинский.
Военно-юридическая академия давала больше познаний, нежели гражданские юридические факультеты с их заочным или поверхностным прохождением курса. Выпускники строевых военных академий соединяли в себе высокие познания в применении войск и вооружений с отличным знанием военно-юридического дела. Юристы, прошедшие высшую военную школу, имели то преимущество перед штатскими лицами с высшим юридическим образованием, что они получали не только знания, но и воспитание, необходимое для боевых условий. Императорская Военная академия Генерального Штаба давала будущим генералам весьма основательные познания не только в тактике, оператике и стратегии, но и в юриспруденции, навыкам к правовому мышлению и справедливому служению. Юридический уровень офицера Генерального Штаба можно сравнить лишь с умственным уровнем лучших руководителей страны. Эта традиция сохранилась и в Советское время.
Но по мере усложнения военной жизни, бюрократизации социальной сферы и экономики юристы выделились в отдельную категорию. Когда от нас ушли профессиональные политработники, количество философской мудрости в командной среде поубавилось, но вакуум тут же заполнили дипломированные юристы. Поскольку наличие диплома совсем не означает наличия юриста, произошло перепроизводство юристов для широкого потребления. Если Советскому Союзу вполне хватало трёхсот тысяч юристов, то теперь их только в России свыше десятка миллионов – в тридцать раз больше. Однако профессиональная школа военных юристов почти иссякла. Существует заблуждение, что для военных пригоден любой штатский юрист. Это совсем не так, по многим причинам, ведь одно дело сидеть в офисе, а совсем другое в боевых порядках, где командир постоянно решает юридические задачи: законно или незаконно, казнить или миловать. Ответ ему нужен молниеносный, на войне нет времени на изучение кодексов и материалов дела. Этим и отличается военный юрист от гражданского. И формируется он как специалист не сразу, а долгие годы в жарких боях и кровавых поражениях, досадных неудачах и славных победах.
Качества военных юристов любых войск и сил чрезвычайно созвучны. Через знание, воспитание, заветы и традиции военные юристы наследуют дух и ценности предшествующих поколений, хранят офицерскую преемственность, держат звание офицера-юриста на должной высоте. Нужно и дальше работать, чтобы служение России в юридической шинели было делом высшей доблести, чтобы военный юрист знал и чтил свой исторически особенный профессиональный кодекс чести, и чтобы каждый офицер, занятый юридическим ремеслом в любых войсках и органах безопасности, независимо от ведомственной и национальной принадлежности мог с достоинством сказать:
«Я, русский военный юрист, честь имею!»
Глава 8. Вожди и люди
8.1. Причем тут Сталин
С младенчества в моей памяти запечатлелась бабушкина горница, где в красном углу стояли православные иконы, а на стене был портрет Сталина. Для меня он всегда был и остался портретом исторической личности. Портретом политика, как все цари Российской империи, как Ленин, как вожди страны и её полководцы.
Сталин – символ Советской политики – искусства властвовать. Его оболгали, чтобы разрушить СССР и продолжают на него лгать, чтобы кучка семей и кланов распоряжалась всеми богатствами народа. Об этом я задумался еще в детстве и решил разобраться, не будучи ни почитателем, ни ненавистником Сталина.
В жизни мне довелось слышать разные мнения и споры о Сталине. Здесь я не собираюсь никого переубеждать в отношении этой исторической личности, просто делюсь своими впечатлениями и размышлениями о Сталине, как политике и государственном деятеле.
За почти что полвека работы в Кремле и военной юстиции мне достаточно часто встречались люди, работавшие лично со Сталиным. Высокопоставленные тех времен - реже, они лишь удостаивали меня молчанием или мимолётной беседой ни о чем, словно говоря: тебе и того достаточно, что нас видишь лично. Но вот с работниками рядового рабочего звена из ближайшего окружения вождя мне довелось беседовать более подробно. Это были секретари приемной, делопроизводители, секретчики, машинистки, охранники – в общем, все те, о ком история умалчивает. Но именно они составляли решения, печатали документы, убеждали, спорили, критиковали и выполняли, будучи от вождя на расстоянии вытянутой руки.
Фамилий их я называть не буду по этическим соображениям. Хотите верьте – хотите нет, но это были личные доверительные беседы на чистоту, с глазу на глаз.
Отвлекусь немного. Судьба словно хотела запечатлеть во мне художественные образы людей тех, сталинских пятилеток, направляя меня еще с юности бродить то по лагерным местам и казематам, то в центре столицы и у Кремля. Москвичи знают, что раньше ценных работников старались поселить поближе к месту работы. Те, кто работал с вождем, жили неподалеку. И если пройтись по улочкам и переулкам близ Кремля, то ещё можно обнаружить памятные таблички и следы тех, советских жильцов. Они жили и в Кремле, и в ГУМе – в шаговой доступности к месту работы.
Запомнились домики с палисадниками где-то на улице Герцена (ныне Никитской), что напротив Кутафьей башни Кремля. В конце 70-х почему-то тянуло меня побродить там одному в кратких курсантских увольнениях. Было воскресенье мая, светлый, солнечный денек, деревья в цвету. Никого в центре нет, ни работяг, ни гуляк, все за городом. Так, мелькнет в подворотне какая-нибудь фигурка, да и исчезнет. Фланируя по переулкам, забрел я в один домик под снос, сбита ограда, распахнуто окно, дверь открыта, взломан замок. Домишко с крохотным мезонином, одноэтажный на одну семью, не больше. Зашел я туда, и попал как будто в 1930-годы: в зале старый диван с зеркалом, бархатные шторы с буклями, абажуры, этажерка с пластинками, разбитый граммофон, разбросанные по полу газеты, бумаги и старые фото. И вдруг возник мираж, галлюцинация (как угодно считайте):
В глазах у меня потемнело, комната наполнилась каким-то давящим мраком прошлых событий. И оказался я среди приведений. Детские крики, в углу тихо плачущая женщина, её утешает старушка, стоят какие-то люди. Все это вдруг нарисовалось у меня в головушке. Я был в курсантской летней форме и присутствующие отнеслись ко мне вполне уважительно, но как-бы дали понять, что им сейчас не до гостей, в доме горе. Присев на какой-то стул или табуретку, я подобрал с полу старые бумаги или фото, из них понял, что здесь жила семья ответственного партийного работника, может быть, комиссара. Мне почему-то сделалось душно, неудобно и я поспешил покинуть помещение. Но видение не оставляло меня. Одна из дочерей комиссара будто провожала меня до калитки. На мой молчаливый вопрос о том, что случилось она, прощаясь, сказала:
– Нашего папу забрали, и он погиб на войне. Может быть, Вы к нам ещё зайдёте, когда Вы будете в Кремле работать...?
И всё, видение исчезло, как туман и сон.
Но наяву я действительно посетил перед сносом старый дом бывшего кремлевского сталинского работника. А потом, много позже узнал, что там действительно был специальный жилой фонд для высшего комсостава.
Но не о том речь, это только присказка. Теперь о реальных беседах с конкретными сталинскими работниками. Как военного юриста, очевидца «хрущевской оттепели» меня всегда интересовала тема репрессий, я расспрашивал всех: ну, неужели Сталин не знал; неужели он сам организовывал массовые убийства; как вообще это было? И на все эти вопросы я получил разные ответы, например, такие:
– Понимаешь, это сейчас трубят про репрессии, как будто Сталин только и делал, что пытал, да расстреливал. Больше нечем ему было заняться. Тогда в 30-е он организовывал пятилетки, поднимал страну, потом готовил её к войне. Конкретно тема работы НКВД и судебных органов в его рабочем графике занимала от силы процента два по времени. Наркомы, комиссары приходили к нему с докладами, информировали.
– Не веришь? Посмотри по документам, чем он занимался, что подписывал, какие указания давал – всё это есть в архивах. Можешь посчитать по часам и минутам, сколько человеку потребуется времени для письма и чтения этих документов. И всё это документы были не простые, и они совсем не о репрессиях, а про хлеб, чугун и сталь, стройки, науку и воспитание партийных людей, грамотность народа. Даже внешняя политика была у него не на первом месте, ею занимался Молотов. Государственное социалистическое строительство потом оборона – вот чем он занимался по двадцать часов в сутки.
– Он сидел в Кремле и работал, и жил там. Поспит часа три, потом опять читает, пишет. В кабинете у него долгое время солдатская койка стояла за ширмой, потом её отделили фанерной перегородкой, сделали комнату отдыха два на три метра, там он и жил в основном. Встречами, совещаниями, посиделками не увлекался – знал им цену, и вызывал к себе людей только для обсуждения и принятия конкретных решений. Принимал людей и по записи, только по экстренным случаям, по важнейшим для страны вопросам. На дачу ездил редко, и то в основном на ближнюю в Кунцево. Санатории, дома отдыха, кутежи, путешествия – этого вообще и близко не было, как сейчас ему приписывают. Выезжал на недельный отдых раз десять за всю жизнь.
– Не Сталин придумал репрессии. Они возникли из Гражданской войны. Народ раскололся на красных и белых, на своих и врагов. Шла стенка на стенку – кто победит. Красные победили в тяжелейших боях: голые, холодные, босые злые. Возникла идеология классовой борьбы. Классовый враг подлежал уничтожению. Больше всего эту тему раскручивали троцкисты, они боялись за свои шкуры и готовы были расправляться с каждым, кто против них. После Гражданской войны эта тема приобрела характер политической всенародной борьбы с врагами народа. Конституция закрепляла право народа бороться с врагами не на жизнь, а на смерть.
– В этой борьбе могли погибнуть все, неприкасаемых не было. Но и судить старались по закону. Перегибы были. Карьеристы и негодяи попадались, которые из-за своих личных дел готовы были всех записать во враги народа. Таких выявляли и самих их расстреливали. Они за своё и поплатились. Посмотри, поинтересуйся по архивам, кто возглавлял у нас тогда все эти «тройки», «пятерки», управления, тюрьмы и лагеря. Сталин всё это видел и понимал, но он не был размазнёй и либералом. Он считал себя коммунистом, выразителем воли батраков, чернорабочих – пролетариата.
Ненависть к буржуазии, барству, дворянству у него присутствовала, точно так же, как и у большинства населения страны. Не он же лично жег церкви, барские дворцы, усадьбы и сажал барчуков на вилы. Это делал пролетариат – голыдьба, быдло, холопы, угнетенный царизмом простой народ. А он ему служил, как мог. Он действительно хотел сдержать эти расправы и казни, но в то время иначе было нельзя, война есть война.
Один мой собеседник припомнил вот такой разговор с глазу на глаз:
Он вошел в кабинет Сталина с каким-то срочным документом из НКВД, что соответствовало теме совещания. В кабинете Сталина присутствовали нарком, комиссары и еще несколько «старых коммунистов». Обсуждались вопросы в основном хозяйственные, продовольствия, вооружений, штатной численности. И тут мой собеседник принес документ с докладом о «лимитах на аресты врагов народа» (сами эти «лимиты» – ограничения на действия милиции были введены Сталиным и ЦИК – советским правительством, чтобы сдержать, упорядочить внесудебные аресты и расправы).
Прочтя документ с руки моего собеседника, Сталин сказал:
– Хватит этих лимитов. Давайте судите по делам их. Вдруг вы ошибаетесь. Есть прокуратура, суд. Пусть точно выясняют враг или не враг. Тогда докладывайте уже по результатам судебных дел. Что вы шлёте мне эти списки, лимиты на врагов?
Кто-то из старых коммунистов, возразил:
– Да, что с ними церемониться, стрелять надо! Даже если среди арестованных врагов окажется 10 %, надо всех к стенке ставить! Пусть НКВД готовит списки…
Поймав прищуренный взгляд Сталина, выступающий осекся и замолчал. И Сталин спросил его тихим вкрадчивым голосом:
– А, ви не боитэсь оказаться в этих списках?
Ответа не последовало…
Примеров того, как Сталин «делал выволочки» НКВД, пытаясь сдержать прыть некоторых ретивых глупцов и карьеристов, мои собеседники приводили не мало. Они на документах и фактах показывали, как в действительности было дело. Будучи далёк от поклонения вождям, но перелопатив много литературы и анализируя слова и выводы разных людей, у меня сформировалось мнение.
8.2. Так вижу Сталина
Сталин – это державный человек и гениальный политик. Его жизнь прошла в творческой работе мысли, в неустанном трудовом действии, в идейных и политических битвах, в тяжелейшей войне, где он был главным стратегом и победителем. Сталин воплотил в себе самые выдающиеся черты личности: могучий ум, волю, страсть к труду, последовательный интернационализм, веру в творческие силы народа, организаторский талант. Трудно назвать такую область знаний, в которую не вложил бы Сталин часть своего гения. Сталин обладал исключительным организаторским даром и колоссальной способностью убеждать, преодолевать все трудности, служить делу в интересах народа. Сталин заложил основы научно-технического и социального развития страны, определил вперед на многие годы политические основы прямой и неподкупной народной демократии.
Сталин дал миру образ правленья, который будет существовать всегда. Пока существуют политики на любых континентах, все будут размышлять над тем, как один человек переиграл всех своих врагов, в кровавых битвах, в нищете, голоде, разрухе. Да, ценою крови, но не той, которую ему приписывают. Не на нём кровь, пролитая царизмом, Антантой, Гитлером, и другими внешними властителями и покорителями России. Сталин не был идеологом репрессий, наоборот, он пытался сдержать их. Если бы не он, то его политические враги, например троцкисты, нацисты, фашисты и др. вконец бы истерзали Россию, потравили бы народ хлором, а русские церкви взорвали все до единой.
Великодержавная слава Сталина вызывает злобную ярость у ненавистников нашего Отечества. В диком помешательстве они лают на всё, что связано с ним, с крепостью и силой Великой Родины нашей – России. Осуждают державника Иоана Грозного, обвинив его в репрессивной опричнине. Хотя именно Грозный молиться за каждого, кого постигла его кара, никто ни до, ни после него это не делал. Святителей Геннадия Новгородского, Иосифа Волоцкого, победивших ереси и смуты, тоже винят в репрессиях, их винят за веру, доброту и смирение.
Впитав исторический опыт государственного делания, Сталин отточил искусство власти до филигранного мастерства и пользовался им как искусной рапирой в интересах народа. Народ толпами, поголовно рыдал на его похоронах – такого, чтобы народ искренне рыдал об ушедшем тиране, не было нигде.
Сталин дал миру образ правителя сурового, но справедливого, бескорыстного и мужественного. Его лютой ненавистью ненавидели его враги, но даже они признавали его превосходство. Черчилль, Трумэн, Де-Голь по стойке смирно вставали, когда он входил, и кланялись ему, трепеща, признавали, что в политике они и мизинца его не стоят. Многие из тех, кто начал его ниспровергать, готовы были в бытность при нём стать хоть пылинкой на его сапоге, считая это за честь и счастье. Сейчас, когда некоторые из них безбедно доживают свой век, они возможно горды тем, что удалось передать свою эстафету, внедрить в общественное сознание ненависть к строю, который олицетворял Сталин. Но им не верят, в обществе сохраняется потребность на непредвзятый взгляд в политике. Когда на весах истории оказываются плюсы и минусы ушедшего политика, некоторые в бессильной злобе завидуют ему, мстят его истории, в которой им не удалось стать пылинкой на сталинском стоптанном сапоге.
Антисталинская лирика, которая после смерти Сталина была навязана нашей стране и миру – это ложь, замешанная на фактах и вымыслах, потому, что всегда и в любых общественных отношениях, где есть начальник и подчиненный, старший и младший, независимо от уровня, будь он – глобальный или бытовой. Любой властитель везде и всюду подражает Сталину, пытается вести себя с подчиненными так, как мнит, что повёл бы себя Сталин. Любой считающий себя вожаком-лидером, изо всех сил хотел бы быть Сталиным, чтобы миллиарды людей трепетали от его имени. Сейчас это не выйдет у нынешних политиков. Им это не дано потому, что трусость, безволие и жадность везде одержало верх. В век всепоглощающей жажды наживы любой ценой это не получится. Невозможно в период культа поклонения капиталу. Этот культ несовместим с личностью вождя народов.
Решения Сталина были продиктованы ходом истории, а не его личными предпочтениями. Факты и документы говорят, что репрессии не были развязаны Сталиным лично. Репрессии – это результат трусости националистов, раскрутивших кровавый лозунг классового (красного) террора. Сталин сдерживал их, но не его вина в том, что он был верен партийной дисциплине в период, когда сторонники репрессий были на ключевых постах партии. На самом-то деле вина за массовые репрессии лежит на проходимцах, ворах и карьеристах таких, как, например, Троцкий с его идеями мировой революции, воинственного атеизма, трудовых армий рабов коммунизма и русофобии.
При Сталине репрессии, разумеется, были суровы, но они имели, как минимум, две объективные причины:
Первая – в том, что враги у Советской власти были. Враги действительно были непримиримые и кровные: царствовавшие, придворные, барствующие, белые, эсэры, кадеты, анархисты, кулаки, басмачи, вредители, диверсанты и все те, кому поперек горла встала власть батрацкого, солдатского и трудового народа.
Вторая – это людские пороки, которые есть при любой власти – скверный характер людей, барство, чванство, глупость, карьеризм, лихоимство, разврат, зависть, подлость, ненависть. В той всеобщей мясорубке невозможно было уцелеть. Но Сталин выстоял, и не только укротил репрессии к 1938 г., он заставил их зачинщиков отвечать по закону. В 1947 г. Сталин отменил смертную казнь, вел дело к полной отмене административных и материальных репрессий, штрафов, вычетов, налогов.
Он создал такую механику управления страной, которая ломала культ личной наживы, культ кланового превосходства и самозваных элит. Он высвободил невиданную энергию общего дела на благо всей страны, а главное – в интересах человека труда.
Сталин как полководец показал миру, что в политике можно достичь успеха, если ты мудр, суров, но честен с армией и народом. Сталин единственный из находившихся у руля нашей страны политических деятелей умел действовать решительно и твёрдо, в точном соответствии с коллективно намеченной политической программой. Военная политика Сталина вызывает восхищение. В феврале 1931 г. он предупредил страну, что если мы за десять лет не создадим тяжёлую промышленность, а на её основе оборонную, а потом лёгкую, то через десять лет нас уничтожат. В своих прогнозах он не ошибся: в 1941 г. немцы напали на СССР, и уничтожили бы его, если бы народ и промышленность страны оказались к этому не готовы. В сентябре 1938 г., когда Даладье и Чемберлен подписали Мюнхенское соглашение. Когда Англия и Франция вступили в сговор с фашистской Германией, когда польский маршал Рыдз-Смиглы с Гитлером и венгерским диктатором Хорти делили Чехословакию, стало ясно – война неизбежна. Понимая это, Сталин сделал всё для создания оборонного потенциала страны, ему не хватило одной пятилетки. Но он сделал всё, чтобы задержать вторжение. Но слишком быстро Гитлер расправился с Западной Европой и напал на СССР.
Сталин действовал молниеносно и твердо. Был создан Государственный комитет обороны, куда, кроме него, вошли Берия, Молотов, Маленков и Микоян. Эта сталинская гвардия официально возглавила страну, встала над Совнаркомом, Верховным советом и над партией. На полную мощь они заставили работать промышленность - танковую, авиационную, судостроительную и др. Вся страна стала единым военным механизмом. Они не теряли время на болтовню, самолюбование, роскошь, увеселения и загранпоездки. Они принимали безошибочные решения, взяв на себя всю ответственность. Доказали, что делали это в высшей степени талантливо. И они победили!
Именно сталинская гвардия сделала всё, чтобы в 1949 появилась атомная бомба, а в 1953 г. – водородная, был создан стратегический ракетный щит Родины и мощная оборонная промышленность. Они сумели опередить в этой области Соединённые Штаты, которые действительно хотели новых войн, создали блок НАТО, раскололи Германию. Сталин всегда стоял на том, что Германия должна быть единой, нейтральной, демилитаризованной, поскольку он видел в ней рубеж между Западом и Востоком, который не позволит начать новую мировую войну. Но американцы, англичане и французы всё же объединили свои оккупационные зоны, создали из них ФРГ, в противовес возникла ГДР. Точно так же в 1950-х сталинское руководство делало всё, чтобы не допустить раскола Кореи на Северную и Южную, но американцы раскрутили Ким Ир Сена, позволив ему дойти до Юга, а потом отломили себе Южную Корею.
Сталин не насаждал социализм ни в Европе, ни в Америке, ни в Азии. Хотя для этого после войны у него были все возможности. Он отверг предложение Монголии войти в состав СССР и не стал расширять границы за счет очищенных от фашистов территорий. Сталин называл европейские государства не «странами социалистического лагеря» (как это делал Хрущев), а «странами народной демократии», и считал, что в них должна быть та политическая система, которую изберет их народ.
При Сталине не было провалов внутренней и внешней политике. Он прекрасно знал и решал национальный вопрос. Сталин был грузином, пресекал антисемитизм и любил русский народ. С 1917 г. он доказывал партии, что если страну разделить по национальным автономиям, она рано или поздно развалится. Чтобы этого не произошло, он стремился объединять территории на основе исторически сложившихся экономических связей, которые в итоге и должны были стать многонациональными республиками. В их числе Донецко-Криворожская, Одесская, Таврическая, Уральская республики.
В 1922 Сталин настаивал на том, чтобы Белоруссия, Украина и Закавказье в качестве автономий вошли в состав Российской Федерации. Ведь именно такое государственное образование предусматривала действовавшая тогда программа партии, принятая в 1919 г. на VIII съезде. Но Троцкий и Зиновьев навязали решение в нарушение программы партии. Сталин оказался верен единожды избранному курсу – наиболее последовательным и честным большевиком. Если бы его сценарий территориально-политического устройства был реализован, то Россия сейчас была бы цветущей, богатой и непобедимой, потому что не нашлось бы способа, чтобы растащить её по национальным квартирам.
Почему мощь антисоветской пропаганды и средств массовой информации была обрушена на Сталина? Потому, что для России наступает последний парад. Сталин, как идея – это последний бастион Руси Великой. Ненавистники и враги нашего Отечества понимают, что единственное спасение России – это мобилизация сталинского типа, сплочение народа во имя выживания и будущего нации! Но будущего у неё нет без прошлого, поэтому и отнимают у нас великое прошлое: опошляют, лгут и подло убивают.
Сталинский опыт политики дает безошибочные рецепты и точнейшие партитуры спасения Родины в самых тяжелых ситуациях. Чтобы не допустить возрождения Отечества, его противники навязывают откровенное и наглое враньё. Сегодня их не смущает, что в стране и мире интенсивность и масштабы репрессий, многократно превышают показатели сталинского периода. Народ уничтожаются сейчас целенаправленно и изощренно. Насаждается эгоизм, трусость и бездушие, паразитизм и тунеядство, лень и полное нравственное разложение. Подчас мифологию сталинских репрессий раскручивают, чтобы отвлечь народ от нынешней действительности, чтобы народ не обращал внимания на тотальное воровство в астрономических масштабах, глобальную спекуляцию в финансах и рынках, всеобщую продажность и на всех уровнях политики.
Тем не менее, победить всё это можно! Но победить только сталинским ударом – личным примером вождя, всеобщей мобилизацией народа и приказом ни шагу назад. Только, когда народ поймет, что у него нет будущего в гонке за праздностью, роскошью, развратом и капиталом, только тогда появится настоящая политическая идея. Она видна уже сейчас, но станет до боли понятной каждому на новом витке войны всех против всех за капиталы немногих, когда спекуляции и махинации окончательно обрушат устои обществ и экономик.
Единственно возможная идея и образ спасения – это Сталин, как политический метод выжить и победить. Вот почему его ненавидят все враги России, а наш многонациональный народ в большинстве своём – уважает и почитает. Не важно, кто воспользуется сталинским политическим наследием, главное, что оно сработает только у того, кто овладеет искусством властвования в интересах трудового народа. Таково непревзойденное свойство великого политика – Сталина.
8.3. Сталинский работник
Когда-то, давно в середине 1970-х в воскресенье, в чудный майский день, будучи красно-казарменным курсантом, вышел я последним в увольнение. Жду на остановке трамвай. Вдруг, ко мне подходит сухонький подтянутый старик, военной выправки. Здоровается, спросил меня, как проехать куда-то. Разговорились. Меня привлек значок на широком лацкане его старомодного пиджака. Крупный знак со знаменем и надписью: «За боевую ликвидацию прорывов».
Тогда Сталин был уже не в моде, давно прошла хрущевская оттепель, заклеймившая репрессии. Над Москвой было чистое, мирное небо. И, вот спросил я старика, что это у Вас за знак такой, интересный? Он мне в ответ:
– Я сталинский работник. Вот вы курсант-юрист, и я примерно был таким же.
– А чем занимались?
– Служил, расстреливал врагов народа, ответил старик.
– И много расстреляли, спрашиваю.
– Точно не считал, на войне тоже приходилось убивать, но, наверное, больше тысячи человек лично расстрелял.
– И как, спрашиваю, спать это Вам не мешает?
– Нет, прошло уж сорок лет, я давно на пенсии и сплю нормально, ответил старик.
– Какие, спрашиваю, чувства были у Вас, когда вы стреляли в людей? Как это происходило? Понимали ли Вы, что могли стрелять и в невиновных?
– Мне не в чем себя упрекнуть. Это была тяжелая, повседневная работа, рассказывал он.
На расстрелах всегда присутствовал прокурор и врач. Решения о расстреле принимал не я, грех убийства был не на мне, в основном расстреливали по приговорам Военной коллегии Верховного суда. Каждый раз на каждого осужденного предъявляли приговор. Наше конвойное начальство за этим строго следило. Я не допускал мысли, что решение о высшей мере наказания может быть ошибочным. И никаких данных о незаконности приговоров у меня не было. Хотя один раз я усомнился, когда осужденный, выплюнув кляп (грушу) изо рта, запел Интернационал. Я поколебался, но взял себя в руки и привёл приговор в исполнение. Многие не выдерживали, а работал, считал, что долг есть долг…
Уже потом, вскоре после этой встречи мне довелось оказаться на месте работы того старика – сталинского работника. Нас курсантов повели в тир, который находился как раз там, где по описанию старика он работал. Это в Лефортово недалеко от Красно-казарменной улицы, там раньше располагалась конвойная дивизия НКВД. Несколько тиров были оборудованы в подземных казематах, как раз в тех, что были расстрельными. Там меня учили стрелять по мишеням, а я никак не мог попасть на отлично. Мне слышались шаги осужденных, шедших по длинному каземату, чудились хрипы и стоны расстрелянных врагов народа…
К чему это я вспомнил, а к тому, что, когда слышу предложения по возобновлению смертной казни тем, кто предлагает сейчас ввести расстрельные законы, хорошо бы поставить себя на место казни. Взглянуть в пустые глаза того старика, которого мне довелось увидеть. Представить себя на месте прокурора или врача, присутствовавших на каждой казни. Ощутить гулкий холод подземелья, по которому уводят на расстрел…
8.4. Расстрельные списки
Некоторые почему-то до сих пор боятся попасть в сталинские «расстрельные списки». Если спросить их, а почему собственно сейчас вы этого боитесь, то они не ответят, а станут обзываться и завизжат благим таким матом, мол, тиран был убийца и всех всегда убивал из маузера или пулемёта-максим. Если поинтересоваться у них, а кого конкретно он собственноручно убил, то они ещё сильнее станут браниться. Наверное, это потому, что у них нет видеоклипов про то, как Сталин лично убивал или приказывал убить. Но, задумавшись, они найдут на каком-нибудь мемориальном сайте маститых правозащитников фотокопии «расстрельных списков» и с торжествующим видом победителей швырнут их в суконное рыло сталинизма. После чего, гордясь собой, удалятся.
Посрамленному сталинизмом ничего боле не останется, как вчитываться в эти страшные списки. Вчитавшись, вдруг обнаружится, что Сталин подписывал совсем не те списки, о которых вещали десталинизаторы. В кремлёвских архивах сохранилось примерно 383 списка с подписью Сталина на 44,5 тыс. человек. На разных шифровках, письмах и документах тоже виднелась его подпись. Хотя многое оказалось явной подделкой или хамским интернет-фотошопом, но на большинстве подлинных документов подпись Сталина действительно была. Но она совсем не означала – «расстрелять потому, что я так хочу». Смысл подписи был совсем другой.
Для того, чтобы понять этот смысл, нужно просто вспомнить конституционную историю СССР и осмыслить, что и при Советской власти у страны была своя правовая система, которую, кстати, признавало всё прогрессивное и демократичное человечество, тогда ещё не имевшее омбудсменов по правам человека, равноправия женщин и социальной защиты. В ту пору, когда африканских туземцев показывали, как зверушек в зоопарках европейских стран, в СССР уже была сталинская конституция, запрещавшая расизм. Вся государственная власть по этой конституции принадлежала трудящимся города и деревни, руководимым рабочим классом. Государственная власть осуществлялась Советами, которые являлись прямым выражением диктатуры рабочего класса. В СССР не было буржуазного «разделения властей». Существовал юридический принцип единства законодательной и исполнительной власти, причем полномочия по изданию законов принадлежали исключительно коллективному органу - сначала съезду Советов СССР, а потом Верховному Совету СССР. Конституционным главой государства считался тогда не один человек, как сейчас, а несколько человек – коллективный глава государства – сначала ЦИК СССР, а потом Президиум Верховного Совета. Сталин вообще никогда не был главой государства. Он был одним из членов коллегии (совещания), которая являлась главой государства. До 1936 г. «главой государства» был Президиум ЦИК СССР, число председателей которого было 4, затем 6, потом 7 человек в т.ч. Сталин.
Сталин никогда не был ни царем, ни тираном, ни олигархом. Конституция это отвергала. И естественно, он не был и глупцом, который бы требовал представить ему на подпись «расстрельные списки» людей, которые ему лично не нравились. Он был коммунистом, коллективистом и считал, что «в СССР не должно быть единоличного президента, избираемого всем населением, наравне с Верховным Советом, и могущего противопоставлять себя Верховному Совету. Президент в СССР коллегиальный – это Президиум Верховного Совета, включая и председателя Президиума Верховного Совета, избираемый не всем населением, а Верховным Советом, и подотчетный Верховному Совету… такое построение верховных органов является наиболее демократическим, гарантирующим страну от нежелательных случайностей» [Сталин, Вопросы Ленинизма, изд. 11-е, стр. 531]. Коллегиальный глава государства «наблюдал за проведением в жизнь Конституции СССР и исполнением всех законов и имел право приостанавливать и отменять постановления всех нижестоящих органов государства», включая и судебные.
Почему же не подпись коллективного главы Советского государства попадали списки уголовников? Дело в том, что этот глава имел конституционное право напрямую наблюдать за системой правосудия. Как и главы других стран, Советский глава вправе был контролировать судебную систему и получать доклады по особо важным делам об уголовных преступлениях, по которым закон предусматривал «высшую меру социальной защиты» – расстрел. Глава государства во всех странах и в СССР тоже обладает конституционным правом помилования. Именно поэтому на стол Сталину и другим членам ЦИК из правоохранительной системы НКВД, Прокуратуры и Суда попадали для высшего государственного контроля соответствующие списки.
Возьмем конкретный документ (см. картинку) и читаем его по буковкам: "...передать Военной Коллегии Верховного Суда СССР..." Заметьте, с заглавных именуется. Военная Коллегия – это самый высший орган судебной власти. В её деятельность ни ЦК ВКП (б), ни ЦИК не вмешивались. Но был порядок, информирования главы государства о расстрельных делах, чтобы милиционеры из ОГПУ и НКВД знали своё место и не превращались в сатрапов и бизнесменов-киллеров. Чтобы Генсек ЦК ВКП (б) тоже не впал в тиранию, документы, с прилагаемыми к ним списками подсудимых, подписывал не один только Сталин, но все члены коллегии В.М.Молотов, Л.М.Каганович, К.Е.Ворошилов, А.А.Жданов, А.И.Микоян, Н.И.Ежов, С.В.Косиор и др. Получив документ со списками лиц, подлежащих суду, у главы государства из 4-7 человек было два варианта действий, либо согласиться с мнением судебной власти (по докладу Министра - НКВД) или использовать свое ПРАВО ПОМИЛОВАНИЯ! Вот это имелось в виду, когда Ежов просил «санкции» – т.е. согласия «ПРЕДАТЬ СУДУ ПО ПЕРВОЙ» (особой) категории дел. Такой вид информирования по особо важным делам существует во всех странах и ПРАВО ПОМИЛОВАНИЯ ЕСТЬ ВЕЗДЕ!
Причем «вышку» Верховный Суд СССР применял далеко не во всех случаях. Нет никаких оснований упрекать Сталина в том, что от него лично, без участия правоохранительной системы исходило указание о репрессиях. Да, на шифровках, донесениях, письмах наркомов и секретарей обкомов, в которых были описаны преступления врагов советской власти, он писал «ЗА»! Но это не означало внесудебного расстрела невинных людей, юридически это квалифицируется как согласие одного из членов ЦИК на то, что «если так сочтет суд, то расстреливайте». Не существует документа, где Сталин от себя лично давал указание – расстрелять или посадить кого-либо без суда по его сталинскому велению и тираническому хотению.
Следует также учитывать, что каждый из ныне «инкриминируемых» Сталину документов имел свое предназначение. Каждый документ под грифом секретности имел своего исполнителя и адресатов. И как видим, он не был адресован ни судьям, ни прокурорам, ни «палачам» – исполнителям приговора. Это была конфиденциальная переписка наркома (министра) с его руководителем, не подлежащая оглашению нигде помимо адресатов (ЦИК и НКВД, например) узкого круга должностных лиц высшей судебной инстанции (напоминаю, отделения власти суда от власти главы государства тогда не было). Таким образом, то что выдают за «расстрельные списки» – это внутренний документ контроля за правосудием, не имеющий, как говорят юристы, никакого преюдициального (предрешающего судьбу осужденного), а тем более процессуального значения. Смысл этих документов исключительно информативный – уведомить коллегиального главу государства о проделанной правоохранительной работе и получить его санкцию на продолжение работы в случае, если глава государства не увидит оснований для помилования или особого контроля дела в отношении конкретного подсудимого. Таким образом, это совсем не «расстрельные списки», а обычные секретные и страшные документы войны с преступностью. Именно таков их смысл и юридическое предназначение.
Сталин не был отцом-основателем репрессий. Наоборот он пытался их уменьшить, «лимитировал» их. Если бы не «лимиты», то репрессии были бы во много раз больше из-за карьеризма, зависти, злобы всех тех пороков, которые имеют люди и должностные лица. Репрессии есть всегда и везде, во всех странах, в США и в Евросоюзе.
Так вот особенность сталинских репрессий в том, что высшая судебная инстанция ЦИК и ВКП(б) получали доклады ответственных правоохранителей страны (наркомов), который обращался к ним с запросом о том, что правоохранительное ведомство считает нужным арестовать и судить по категориям выявленных преступников не огульно, а дозировано – в пределах «лимита». Что делать, спрашивает нарком? Глава государства отвечает: считаешь нужным – арестовывай и предай суду в установленном законом порядке «по категориям» общественной опасности.
И это не является тираническим изобретением. Политика диктатуры пролетариата и Конституция СССР обязывали ВСЕХ бороться с врагами народа. По Конституции «враги народа… переход на сторону врага, нанесение ущерба военной мощи государства, шпионаж – караются по всей строгости закона, как самое тяжкое злодеяние» (ст. 131-133). Таков был исходный принцип советского уголовного права.
Невозможно засудить Сталина по меркам нынешних понятий о гуманизме и правах человека. Кстати, у СССР тогда не было никаких обязательств в отношении запрета или ограничения смертной казни и права на жизнь в Конституции СССР не было. В те же 30-е годы, например, демократический Черчилль поддерживал миллионами уничтожение своих верноподданных англичан, индусов, цейлонцев, он лично написал проект билля о стерилизации (кастрации) сотен тысяч ирландцев. И ничего – такое было время – Европейской конвенции по правам человека и ЕСПЧ еще не было, и еще СССР не продиктовал послевоенному миру Всеобщую декларацию прав человека (1948 г.), конвенции о запрете геноцида (1951 г.), расизма (1961 г.), пакты о правах человека (1966 г.), и многих др. актов гуманизма и прав личности не было в природе.
Мир был другим, суровым и грубым. Репрессии в СССР начались после «белого террора» как «красный террор» в ответ на действия внешних и внутренних врагов Советской власти. О том, что Сталин пытался сдерживать репрессии можно судить по его официальным политическим заявлениям. Им можно не верить, но именно он их провозгласил. 17 ноября 1938 г. сказал: "Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительной работы и так вошли во вкус упрощенного порядка производства дел, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых "лимитов" для проведения массовых арестов... Запретить органам НКВД и Прокуратуры производство каких-либо массовых операций по арестам и выселению. В соответствии со статьей 127 Конституции СССР аресты производить только по постановлению суда или с санкции прокурора... Ликвидировать судебные тройки, созданные в порядке особых приказов НКВД СССР, а также тройки при областных, краевых и республиканских управлениях РК милиции". Именно Сталин в 1947 году отменил смертную казнь…
* * *
Период репрессий - это был тяжелейший период истории нашей страны – 6 лет гражданской войны и иностранной интервенции, 5 лет голода, передышка и 4 года Великой Отечественной войны. Сила шла против силы. Кровь за кровь. Одно миропонимание против другого. Жертвы были неисчислимы и не было предела страданиям народов нашей страны, воевавшей, строившей, побеждавшей. Никак не обошлось без репрессий.
Долг нас современников серьёзно осознать, что такое репрессии, какова их природа и сделать всё, чтобы загладить раны от них, реабилитировать незаконно репрессированных не пустыми реверансами в их адрес, а реальной помощью материальной и социальной. Но только реабилитация должна быть справедливой и честной, не по законам будущего гуманизма, а по законам времени их применения к конкретному репрессированному человеку при тех обстоятельствах, а не нынешних. Фашистов, бандеровцев, предателей, душегубов и разбойников реабилитация не должна касаться. Реабилитация требует судебного рассмотрения, а не митинговой читки. Реабилитировать скопом без разбору – значит не уважать себя, историю, достоинство и право страны. Обвинять только одного Сталина в репрессиях, также несуразно, как и писать новые «расстрельные списки» на сторонников правдивой истории СССР.
Тема репрессий – незаживающая рана. За ней нужно ухаживать умело, чтобы вылечить ее в сознании народа и потомков. Это дело слишком серьезно, чтобы доверять его недалёким людям, явным русофобам, иностранным агентам и продажным проходимцам, которые за плату, готовы облить грязью любого исторического персонажа СССР и России.
8.5. Семь причин ненавидеть Сталина
Сталина давно уже нет, но некоторые почему-то до сих пор его ненавидят. Наверное, тому есть свои причины:
Первая причина в том, что Сталин стоял за трудовой народ, поэтому его ненавидят те, кто против трудового народа. Для них самое главное – это прибыль, нажива, капитал, барыш, маржа и навар. А народ для них всего лишь – быдло, крепостные, рабы, которым и жить-то не положено, если от них нет прибыли. Поэтому Сталина не терпят рабовладельцы, феодалы, баи, ханы, эмиры, бароны, басмачи, а также их прихвостни, прихлебатели и лизоблюды, в общем все те, кто у нас на ком-то нажился за последние полвека, разжирел, обрюзг, выехал на чужом горбу и паразитирует, сидя на золотом унитазе, богатея на народной крови.
Вторая причина в том, что Сталин был тружеником и не любил бездельников, он заставлял их работать и гонял за тунеядство. Поэтому все тунеядцы, лентяи и бездельники ненавидят Сталина. Потому, что они не умеют работать и не хотят трудиться. Они хотят только потреблять, жрать, гадить и наслаждаться всем, чем можно и чем нельзя, но за чужой счет, в общем – халявщики.
Третья причина в том, что Сталин был честным человеком, он держал слово, данное даже врагу. Он строго выполнял решения коллектива, если уж договорились, то от уговора Сталин не отступал. Своей железной волей он добивался неукоснительного выполнения задач и наказов трудящихся. Он требовал честности от всех руководителей, подчиненных и не любил врунов и обманщиков. Поэтому, естественно, Сталина ненавидят все лжецы. А поскольку теперь основные лжецы обязательно что-нибудь возглавляют, то они и недолюбливают Сталина. Но сильней всего его ненавидят лжецы и вруны из числа теле-радио-начальников, их заместителей, прихвостней, халуёв и халуёвок, которые давно почуяли, что сейчас на вранье и подлости лучше всего делать карьеру и наживаться. Сталин бы помешал им врать, вот они его и ненавидят.
Четвёртая причина в том, что они трусы и им страшно, а вдруг Сталин вернётся и все узнают всё про предателей, негодяев, проходимцев, кровопийц и каннибалов. Поэтому трусы страшно боятся Сталина. И даже при одном упоминании о нём трусы и паникеры покрываются красненькими пупырышками, а из некоторых даже хлещет зелёная слизь и фиолетовый пар идёт из их головы. Трусы ненавидят Сталина и боятся даже его портретов, потому, что если их послать на войну, то они из-за своей шкуры тут же сдадутся фашистам в плен и станут полицаями, бандеровцами и палачами, будут вешать всех подряд и бояться сталинского возмездия.
Пятая причина в том, что при Сталине нельзя было воровать так свободно и широко, как сейчас. Простые и понятные правила учета и хозрасчета легко выявляли каждую украденную копейку, обвешивание, обсчет и обман народа. При Сталине и речи не могло быть о крупном воровстве, а уж в государственных масштабах – просто невозможно было не то, что украсть, но даже посягнуть на общенародную собственность. За килограмм пшеницы, украденной у голодающих, давали год лагерей. Спекуляция была невозможна, отпускная цена товара не менялась от производителя до потребителя. Запрещены были ростовщики, жирные коты-банкиры, биржи и пирамиды. Были невозможны дефолты, казино и продажа воздуха. Поэтому воры, воришки и ворюги, коррупционеры и казнокрады всех мастей и оттенков люто ненавидят Сталина. Понятно – Сталин не давал воровать!
Шестая причина в том, что Сталин уважал права человека не на бумаге, а в натуральном виде. Он давал людям бесплатное жильё, строил больницы, школы, детские сады. При нём человек трудился и за свой труд получал повышение зарплаты и продвижение по службе, простой человек мог дорасти хоть до министра. Нынешние правозащитники, которые доросли до этого через подлость, клевету, подтасовки и по родоплеменному блату, естественно, ненавидят Сталина потому, что он не выстраивал народ в очереди за правами человека через продажные суды и коррумпированную бюрократию, а напрямую через Советы обеспечивал права трудовому народу в натуральном виде. За то, что он лишал проходимцев возможности наживаться, его злобно ненавидят маститые правозащитники, вскормленные на иностранных подачках. Они готовы хоть сейчас уморить любого, сгноить в тюрьмах и ГУЛАГах каждого, кто покусится на их право ненавидеть Сталина и наживаться на фиктивных правах человека.
Седьмая причина состоит в том, что Сталин был интернационалистом. Он был настоящий грузин и хорошо знал национальный вопрос, запрещал антисемитизм, но любил русский народ, считал его великим и самым уважаемым народом в мире. Поэтому Сталина ненавидят все националисты, сионисты, фашисты, расисты и все те, кто не знает национального вопроса и пытается решать свои кланово-племенные и местечковые вопросы за счет остальных народов.
В общем, ясное дело, все жертвы сталинских репрессий ненавидят Сталина потому, что все эти жертвы были не напрасны, и в основном – это трусы и воры, подлецы и лжецы, паразиты, фашисты и гитлеровцы.
8.6. Непреступный Сталин
Некоторые часто называют Сталина преступником, и если спросить, почему его так называют, то выяснится, что они не догадываются, что без приговора суда никого нельзя называть преступником. Упрямцы возразят, что, мол, был XX съезд КПСС, которым Сталин был осужден.
Однако можно ли считать тот партийный съезд судом?
Конечно нельзя. Во-первых, партийный съезд – это не суд, по определению, действовавшая на тот момент сталинская конституция не давала съездам вообще никакого правового статуса. Во-вторых, на ХХ съезде никто никого не судил. В последний день работы съезда 25 февраля 1956 г., состоялось закрытое заседание для ограниченного круга делегатов, на котором первый секретарь ЦК Н.С.Хрущев выступил с секретным докладом «О культе личности и его последствиях». Доклад был опубликован в СССР только через 33 года – в 1989 г. [ ] Естественно, никакой судебной процедуры эта полит-читка не предполагала, никаких процессуальных гарантий, никаких оценок доказательств и доводов, состязательности сторон не содержала. Просто один из соратников Сталина т. Хрущев исподтишка, по секрету решил оболгать своего великого предшественника в надежде утвердиться в роли вождя мирового коммунизма.
Эта выходка произвела совершенно противоположный эффект, обернулась большой трагедией для всего мирового коммунистического движения и нанесла тяжелейший политико-идеологический удар по авторитету Советского Союза. Перебирая архивы тех событий, складывается впечатление, что вся антисоветская олигополия только и ждала этого момента, чтобы рассорить между собой руководство компартий разных стран, чтобы разжечь в партиях внутренние распри и раздоры, чтобы разделить монолитное пролетарское единство на местечковые ячейки «национального коммунизма». Ведь сталинская «идеология, как цементирующая система убеждений» была реальным фактором власти. [ ]
До 1956 г. никто никогда не ставил под сомнение лидерство СССР в международном коммунистическом движении. Выступление Хрущева породило ситуацию, когда во всех коммунистических странах и партиях перестали уважать Советский Союз. Многие, до этого момента вполне искренние коммунисты открыто поставили под сомнение идеи коммунизма – они просто утратили веру в искренность коммунистических вождей и в правильность коммунистического миропонимания. Низвержение Сталина, олицетворявшего собой коммунистическую идею, выбило почву из-под ног тех, кто положительно относился к СССР и коммунизму. [ ]
Завершая свое выступление на закрытом заседании съезда, Хрущев сказал: «Мы должны со всей серьезностью отнестись к вопросу о культе личности. Этот вопрос мы не можем вынести за пределы партии, а тем более в печать. Именно поэтому мы докладываем его на закрытом заседании съезда. Надо знать меру, не питать врагов, не обнажать перед ними наших язв». В результате именно это и произошло – первой костью, которая была брошена на съедение антисоветским псам, стал именно этот хрущевский секретный доклад.
Доклад не был и не мог быть судебным вердиктом еще и потому, что весь от начала до конца он был секретным. И это тоже была феерическая глупость Хрущева. Как можно было рассчитывать на сохранение секретности, если доклад был оглашен публично, и его текст гулял по рукам неопределенного круга лиц. Официально он был разослан лидерам всех социалистических стран и секретарям Французской и Итальянской компартий на второй день после произнесения – 27 февраля. [ ] Однако в действительности, текст был вброшен заранее, например, по воспоминаниям первого секретаря Венгерской партии трудящихся М.Ракоши, текст доклада был привезен ему 26 февраля. [ ] Руководитель китайской делегации Чжу Дэ знал о содержании доклада как минимум за несколько дней до съезда. [ ] Подписку о неразглашении доклада до его произнесения давал итальянец П.Тольятти. [ ] Немец, секретарь СЕПГ В.Ульбрихт, слывший б;льшим сталинистом, чем сам Сталин, разгласил содержание доклада сразу по возвращении со съезда. Он опубликовал статью, в которой разъяснил немецким коммунистам, что теперь «Сталина нельзя относить к классикам марксизма». [ ] Этого ему потом долго не могли простить товарищи в обеих частях Германии.
Просочившаяся информация всколыхнула сторонников социализма по всему миру. В КПСС повалили запросы с просьбой разъяснить ситуацию. Но хрущевское руководство тупо молчало и лишь давало указания обеспечивать режим секретности. В результате 17 марта искаженные сообщения о закрытом заседании на XX съезде КПСС были опубликованы в буржуазных Рейтер, Ассошиэйтед Пресс, Юнайтед Пресс и др. Коммунисты из всех уголков планеты требовали от КПСС объяснений. Никому и в голову не могло прийти, что был какой-то суд над Сталиным. Более того, хрущевское окружение столкнулось с резким неприятием любых антисталинских заявлений. Возникли массовые акции протеста. Даже в оккупированной Германии стали демонстративно вывешивать портреты Сталина, украшенные цветами. 22 марта руководитель компартии Норвегии Э.Левлиена, направил в ЦК КПСС, запрос о том, почему из Москвы нет никакой реакции на сообщения, циркулирующие в западной прессе, «по поводу происшедшего» . Шведские коммунисты в газете «Ню Даг» прямо обвинили Хрущева в том, что, он скрывает информацию от иностранных товарищей, «щедро делится ею с буржуазными журналистами, которые используют ее для распространения домыслов и небылиц». [ ]
28 марта Хрущев поручил отделу ЦК по связям с иностранными коммунистическими партиями ознакомить с докладом деятелей зарубежных компартий. [ ] Будучи ознакомленными ряд руководителей отказались передавать эту информацию своим подчиненным, как например, лидер коммунистов Дании А.Ларсен, заявивший, что это «вызовет в руководстве партии ненужные распри». [ ] Чехословацкий лидер А.Новотный направил Хрущеву ехидный запрос по поводу того, а какой конкретно круг лиц нужно знакомить со столь тайным докладом. [ ] Потом с аналогичными запросами обратились и другие коммунистические лидеры. В связи с чем, заведующий отделом ЦК КПСС по связям с иностранными компартиями Б.Н.Пономарев подготовил типовой проект телеграммы с соответствующими рекомендациями о допуске к докладу «ответственных работников». [ ]
Однако у Хрущева не получалось сохранять тайну в узком кругу. Он как-бы хотел, чтобы все узнали, но чтоб никто не знал. Такой паранойяльный подход никто не мог одобрить, особенно в странах, которые только приступили к реальному социалистическому строительству. Председатель КПК Чжу Дэ и посол КНР в СССР Лю Сяо обратились в ЦК КПСС и даже коммунисты Греции, проживавшие в эмиграции в Ташкенте, требовали познакомить всех коммунистов с решениями ХХ съезда. [ ] Но этого сделано не было, Хрущев казалось-бы понял, что совершил непростительную глупость, которую хотел бы поскорей забыть, и вычеркнуть из своей биографии. Конечно-же, он никого не собирался судить, ведь в случае суда над Сталиным он первым бы оказался на скамье подсудимых. Ведь именно ему - Хрущеву на его телеграмму о новых лимитах по выявлению врагов народа Сталин оставил пророческую резолюцию: «Уймись, дурак!». [ ]
28 марта, когда Хрущеву стало окончательно ясно, что просто отмолчаться не удастся, в «Правде» была опубликована директивная статья «Почему культ личности чужд духу марксизма-ленинизма?». Но и эту статью нельзя считать ни обвинительным заключением, ни приговором. Это всего лишь официальное публичное подтверждение тайного доклада. Оно нисколько не повысило рейтинг Хрущева среди коммунистов. Наоборот наиболее многочисленные компартии заявили об «особой позиции» по этому вопросу. В зарубежных компартиях нарастали раздоры и столкновения вокруг ниспровергателей сталинизма. Политику Советского Союза там перестали считать единственно верной и непогрешимой. Это рикошетом ударило по всем руководителям компартий. Приверженность сталинизму припомнили А.Новотному, Г.Георгиу-Дежу, М.Ракоши, Червенкову, Э.Ходже. В большинстве партий развернулась борьба за власть, в ходе которой козырной картой внутренней оппозиции был доклад Хрущева. Существует немало доказательств того, что, например, венгерские (1956) [ ], чехословацкие (1968), польские антисоветские восстания в значительной мере были спровоцированы спекуляциями вокруг хрущевского доклада.
Примечательно, что именно этот доклад положил начало теме преследования евреев в СССР. Эта интересная тема возникла благодаря издававшейся на иврите в Польше газете «Фольке Штимме». 4 апреля 1956 г. в ней появилась статья «Наша боль и наше утешение», в которой, со ссылками на хрущевский доклад, впервые было рассказано о репрессиях евреев в годы сталинизма.
Спустя два месяца после выступления Хрущева лидер Китая Мао Цзэдун, поняв какое разрушительное действие он оказал на всю мировую социалистическую систему, сказал: «никому из нас не хочется делать тот трюк, который был совершен Советским Союзом» [ ]. КНР и КНДР официально не одобрили антисталинское выступление советского лидера. Не случайно, когда осенью 1956 г. обстановка в Восточной Европе накалилась до предела, Мао Цзэдун фактически обвинил в этом Хрущева, говоря, что «Ленин и Сталин были орудиями коммунистического движения в борьбе с империализмом, одно из этих орудий мы отдали империалистам и направили против себя». [ ]
Это действительно так, 5 июня с подачи от Госдепартамента США «Нью-Йорк Таймс» напечатала полный текст доклада Хрущева. И с тех пор десталинизация является эталонной темой «всех независимых борцов» со всякой несвободой и тоталитаризмом во всем мире.
После этого для Хрущева сталинская тема была полностью исчерпана и закрыта. Он словно осознал, что всем, на чем он держится и всем чем располагал, он обязан Сталину. Он в спешном порядке свернул уже намеченный на лето 1956 г. Пленум ЦК КПСС по идеологическим вопросам критики «культа личности Сталина». [ ] В срочном порядке были даны указания по сворачиванию темы «культа личности» руководителям компартий Англии, Франции, Италии, Бельгии, Люксембурга и других стран. [ ] 30 июня 1956 г. было принято постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий», в котором четко просматривается попытка загладить ошибку, смягчить нелогичности и несообразности доклада на XX съезде КПСС.
В последующем ЦК КПСС пришлось немало потрудиться, чтобы ликвидировать ущерб от «секретного» доклада. Для борьбы с «происками реакции» были задействованы все организационные, идеологические, финансовые и военные усилия. Расхлебывать пришлось десятилетия, чтобы «здоровые социалистические силы компартий овладели положением» и дали решительный отпор тем, кто «пытался клеветать на партию и вести дело к подрыву единства коммунистов». Пришлось даже согласиться, что в отдельных компартиях «культ личности» не только приемлем, но и очень даже полезен, когда речь идет о таких национальных лидерах, как Мао Цзэдун, Ким Ир Сен, Чжоу Эньлай, В.Ульбрихт, Э.Ходжа, М.Торез, П.Тольятти, Д.Ибарури и др. [ ].
В последствии, Хрущев неоднократно официально дезавуировал свой доклад, расточая похвалы Сталину, которого он ни в коем случае не считал преступником. Мартовский пленум ЦК в 1957 г. из-за разногласий среди его членов был прерван почти на три недели, а уже в июне на общегосударственной партийной конференции партия, после проведения «некоторой профилактической работы», предстала единой и монолитной, готовой к борьбе с “происками врагов”. На июльском Пленуме в 1957 г. сталинский министр В.М.Молотов с откровенным сарказмом припомнил Хрущеву его резкое вразумление, что тот вдруг стал «расписываться, что Сталин - это такой коммунист, дай Бог каждому». [ ] Потом Хрущев окончательно прозрел, «Мы нашего Сталина в обиду не дадим…», говаривал он. Оценивая работу своих подчиненных из ЦК, он вдруг совершенно нелицеприятно им заявлял: «Вы все не стоите сталинского го*на…». На встрече Нового 1957 года в присутствии дипломатического корпуса, собравшегося в Георгиевском зале Кремля там же, где и был сделан «секретный» доклад, Хрущев поднял бокал в честь И.В.Сталина, а потом на приеме в китайском посольстве объявил, что «имя Сталина неотделимо от марксизма-ленинизма». [ ]
Таким образом, главный обвинитель на съезде – «суде» против Сталина отказался от обвинения, которого не было. А значит, Сталин не преступник. Преступниками являются в основном те, кто его так называет в нарушение конституции и здравого смысла.
8.7. Танкист о Сталине
Наверное, уже достаточно сказано о И.В.Сталине, пора забыть о нём, но всё новые какие-то факты всплывают. И вот у меня в архиве оказались копии машинописных страниц рукописи воспоминаний удивительного человека, сталинского комиссара-танкиста Н.А.Колосова, который перед войной служил в Главном автобронетанковом управлении Красной Армии.
Не имею полномочий публиковать эти страницы целиком, но думаю, никто не осудит меня за то, что поделюсь здесь двумя сюжетами из воспоминаний очевидца о Сталине:
1. Готовился ли Сталин к войне.
«Войну ждали, к ней готовились. Помню, в мае 1941-го мне, комиссару парадного полка Военной академии механизации и моторизации РККА, довелось быть на торжественном приеме в Кремле. И во время застолья командир 14-й, танковой дивизии генерал-майор А.Д.Штевнёв произнес тост в честь мирной политики Советского Союза. Его вдруг оборвал Сталин. Обращаясь к генералу, он сказал:
– Мирная политика – это очень хорошо, однако сейчас следует провозглашать тосты не за это, а за победу в той войне, которую стремится навязать нам фашистская Германия. Надо провозглашать тосты за то, чтобы агрессор был разбит, фашизм – сокрушен!
– За нашу Победу над фашизмом! – поднял бокал Сталин».
Это было до того, как товарищ Зорге и другие товарищи сигнализировали о начале войны. Ещё за год до этого была начата мобилизация и Западный и Южный фронты получили сталинские приказы о развертывании по штатам военного времени.
2. Быстрота и мудрость принятия решений.
«В начале войны стали формироваться танковые бригады, число машин в них постоянно увеличивалось, по мере выпуска их заводами. Потребовалась реорганизация существовавших ротных центров подготовки танкистов (АБТ-Центров) И вот, в январе-феврале 1942 г., совершенно для нас неожиданно, руководители ГАБТУ были вызваны к Верховному – генерал Б.М.Коробков, Н.И.Бирюков, П.В.Волох и автор этих строк (Н.А.Колосов).
Мы были незамедлительно приглашены в кабинет Сталина. Точными, емкими вопросами Верховный сразу же настроил нас на предметный разговор. Он подробно расспрашивал как проходит процесс формирования и укомплектования танковых бригад, как мы расцениваем степень их готовности к бою, смогут ли эти части в полном объеме выполнять задачи …
– Не давайте отправлять на фронт недостаточно подготовленные бригады, потребовал Сталин.
– Чтобы экипажи могли вступить в бой и драться умело, им необходима соответствующая, подготовка, определенное время, чтобы эту подготовку получить. Возразил Б.М.Коробков.
– Мы, задумчиво произнес Сталин, уже говорили о необходимости создания такой организации, которая позволила бы командирам формируемых или доукомплектовываемых частей повести их на фонт полностью боеготовыми. Во главе этих организаций должны были встать опытные командиры-танкисты высокого ранга, способные готовить к грядущим сражениям не только части, но также соединения и объединения. Предлагаю назвать такие организации:
– Танковые военные лагеря!
И вот тут я младший из присутствовавших (Н.А.Колосов) попал в неловкое положение, возразив:
– Товарищ Сталин! Я думаю, если лагеря называются танковыми, то это уже само собой подразумевает, что они являются военными!
Сталин задумался, выдержал паузу, затем с нарочитой деликатностью ответил:
– Вы не правы. Хотелось бы, чтобы в этих лагерях была м;штра, - (сделав ударение на первом слоге). И потому нужно, чтобы они не просто были танковые, а именно – военные!
Мне оставалось только склонить голову в знак убежденного согласия. После этого Сталин обернулся к В.М.Молотову, который тогда курировал танковую промышленность, и сказал:
– Молотов пиши…
Когда после совещания мы, выйдя из Спасской башни Кремля перешли Красную площадь вернулись на свои рабочие места во 2-й дом НКО, примерно через несколько минут фельдъегерь принёс нам приказ Верховного о формировании «Танковых военных лагерей». От обсуждения до оформленного решения прошло не более получаса» (с. 80-81; 142-144).
Теперь, когда мы видим, как простейшие решения, например, об организации больниц, школ или вузов, годами ждут своего решения и подписей с мастичными печатями, то тут есть, с чем сравнить скорости принятия государственных решений.
8.8. Спас Нерукотворный
Когда я служил в одной спецслужбе и с поля боя попал в реанимацию, в палате со мной оказался один старик. Как выяснилось, секретарь приемной Сталина. Лежал он, как и я, в каких-то трубочках и проводах. Интересный такой старик, в почтеннейшем возрасте. Он говаривал:
– Я сталинский работник, со Сталиным лично беседовал больше часа 18 раз (нет, один раз полчаса беседовал), а уж с Лаврентием – каждый день.
Не знаю почему, но ко мне этот старик отнёсся доверительно, и мы с ним подружились. Наверное, это произошло, потому, что обстоятельства моей госпитализации были такими: Привезли меня без сознания. После военно-полевых условий хорошо оказаться живым в лазарете. Зашёл зав. отделением, велел медсестрам привести меня в чувства. Я очнулся. Он мне и говорит:
– Нечем вас порадовать, у вас идет развитие какого-то процесса в трёх местах, чем кончится непонятно.
– Не переживай, спишешь на боевые потери, отвечаю спросонья. И вырубился, из-за пазухи из скрытной кобуры у меня вывалился пистолет, тяжеленький табельный ПМ, и грохнулся об пол тихой реанимационной палаты. Но, этого я уже не слышал. Только потом, когда врачи меня выходили, и я пришел в себя, спрашиваю, где мои документы? Медсестра отвечает:
– Ваши документы в порядке – в прикроватной тумбочке, открыв которую, я обнаружил там свой ПМ.
Наверное, поняв, что сокамерник при оружии и служит в известном ему месте, сталинский старик проникся ко мне доверием. Ночами он любил мне про всё доверительно рассказывать. По молодости лет спать хочу, а у него бессонница и ночь напролёт он всё раскатывал и рассказывал. Жаль я не всё запомнил. Вот, один из рассказов сталинского старика:
В 1936 г. А.Н.Поскребышев, Н.С.Власик и еще несколько сотрудников (в т.ч. и мой знакомый – секретарь с блокнотиком) вышли на Красную площадь, посмотреть на вид рубиновой звезды, обсуждая завершение работ по реконструкции Спасской башни Кремля. Взгляд упал на икону Спаса Нерукотворного. Со звездой она как-то не гармонировала. Кто-то спросил Сталина, что делать с иконой.
– Убрать?
– Убирать не надо! Закройте, аккуратно, может ещё пригодиться, ответил вождь.
Строители уважительно упаковали икону, бережно замуровав ее железной сеткой и штукатуркой. Так же поступили и с другими надвратными Иконами Кремля.
Прошло более десяти лет после моих реанимационных бесед со сталинским стариком и рассказанная мне тайна, открылась всем.
В 2010 г. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл освятил возвращение реликвии русского народа на Спасскую башню. Предание сбылось: «пригодился» и вновь воссиял над Кремлем чудотворный образ Спаса Нерукотворного.
Слава Богу за всё!
* * *
В середине XVII века в Московском государстве свирепствовала чума. Мор не затронул Хлынов (Вятку), хранимый чудотворной иконой Спаса Нерукотворного. В 1648 г. чудотворную икону по повелению царя Алексея Михайловича крестным ходом доставили в Кремль и установили список иконы на башне, которую по иконе стали именовать Спасской. 2 ноября 1917 г. при захвате Кремля революционерами в циферблат курантов на Спасской Башне попал снаряд, но икона не пострадала. В 1918 г. к празднику Первомая, чудотворную икону на Спасской башне задрапировывали кумачом (примерно так, как сейчас драпируют фанерой мавзолей и некрополь), но в самый разгар празднования порывом ветра сорвало драпировку, и народ в этом знамение. Надвратный образ Спасителя был открыт вплоть до начала работ по замене на башнях Кремля двуглавых орлов звездами. К празднику Октябрьской революции 24 октября 1935 г. на Спасскую башню водрузили позолоченную звезду, затем ее заменили рубиновой, а икона оказалась скрыта, и долгое время считалось, что с приходом советской власти, она была утрачена.
Глава 9. Кремлевские сказания
9.1. Красная площадь
Красная площадь набирала свою мощь эпохами. При царизме она не была столичной площадью и потешным двором шутов не стала, древние могилы под стенами Кремля своим немым напоминанием сдержали. Общенародный державный священный смысл площадь приобрела при Советской власти. Мощная печать боевого крещения площадь обрела на парадах - защитников столицы и Победы!
Парады строителей новой жизни, тружеников и созидателей страны навсегда изменили духовный смысл Красной площади. В 1970 г. Красная Площадь и ансамбль Кремля триумфально вошли во всемирное культурное наследие человечества. Для народа союзного государства и стран народной демократии - это и ныне святое место чести, памяти и славы!
Это понимают враги народа и новоявленные хозяева роскоши и барской жизни. Понимают и неудачники, которые упустили случай стать героями, или просто честными тружениками, скромными, уважаемыми и достойными. Всем своим естеством они ненавидят Красную площадь, готовы зубами выгрызть каждый ее булыжник и швырнуть им в нашу историю, плюнуть в душу нашего народа, нагадить ему прямо на площади.
Поэтому множатся попытки уничтожить Красный пантеон и геройский плац победителей, закатать его под каток, устроить тут цирк или стадион, завалить его французскими булками, залепить его американской жвачкой или баварскими пивными банками. Это грустно, но уже не существенно, Красная площадь состоялась в веках духовно, как место силы и славы народа, на гранит которой к подножью мавзолея падали и всегда упадут знамёна всех и любых врагов Отечества, Руси Великой!
9.2. Тайна сокровищ
Если стать в час пик в крайнюю нишу на станции метро Красные ворота, закрыв глаза, то можно услышать, как доносятся из московских подземелий всхлипы, стоны и шепот закатанных под столичный асфальт садовников, про то, как там цвели их сады и палисадники. Также можно услышать страшные рассказы о людях, которые не выжили из пепла и не восстали вновь, а просто тихо растворились во Вселенной. Сегодня в нишу донёсся шепот о скульптурах на станции метро Площадь Революции. Долгие годы недоумевал я, зачем прохожие их трут, прикасаясь к ним разными частями тела. И вот открылось.
Оказывается, еще в 1930-е годы, когда на дворе стояла кромешная диктатура пролетариата, а в искусстве царил соцреализм, жил в Москве известнейший скульптор Манизер. Он тогда заведовал Агитскульптурной мастерской Политуправления Московского военного округа. Родом он был из большой семьи состоятельных интеллигентных людей. И вот поручили ему в 1936 г. оформить станцию Площадь Революции скульптурами, олицетворяющими труд и подвиг советских людей. И он достаточно быстро слепил героя-пограничника Карацупу с его верным псом Индусом, птичницу с петушком, студента-героя Гидрата, школьниц с глобусом, молодого рабочего с шестерёнкой, пионера, матроса-сигнальщика и др., всего теперь осталось 20 скульптур.
И вот, в самый разгар его творчества, кто-то на него донёс. Но верные товарищи с Лубянки заблаговременно шепнули скульптору, что под утро к нему должны прийти с обыском, для ареста и последующих сталинских репрессий. Манизер конечно испугался, но не растерялся. Собрал он в узелок всё своё семейное золото и серебро, и быстро побежал в свою Агитскульптурную мастерскую, где все эти драгоценности залил в гипсе или бронзе скульптур. Никто из внештатных агентов не заметил тогда, в какую конкретно скульптуру он их залил. А может, сразу в несколько скульптур, никто точно не знает.
Но факт остается фактом, когда неречистые и никогда недремлющие люди из НКВД пришли к нему с обыском, то ничего у него не нашли. Отвезли они, конечно, его куда следует, допросили, как положено арестовали. Но доказательств никаких не нашлось. Ни в чем Манизер не сознался. Пришлось вернуть его на прежнее рабочее место. План по созданию скульптур был изумительным образом и в срок выполнен. Скульптуры заняли свое место в углах арочных проходов станции метро. И дело вроде бы забылось.
Но слухи о несметных сокровищах семьи манизеров дошли до самого вождя. Вождь задумался и рассудил так. Раз этот Манизер пожертвовал все свои сокровища на дело станции Великой Октябрьской Социалистической революции, то его надо поощрить. И дал ему Сталинскую премию. Манизер был человек чести, и в 1943 г. передал присуждённую ему Сталинскую премию суммой 100 000 рублей в Фонд обороны. Потом после войны ему присудили ещё две Сталинских премии.
И вот теперь, идя каждый день в метро мимо скульптуры птичницы или пограничника, всё думаю: дотрут или ни дотрут эти бронзовые скульптуры до того, что, наконец, откроются залитые в них драгоценности Матвея Генриховича Манизера?
9.3. Человек невидимка
Один человек с детства считал начальство идеалом. И думал, что начальство - это такие великолепнейшие люди, что им даже в туалет ходить не надо, настолько они идеальные. Поэтому всегда этот человек хотел лишь одного, стать помощником начальства. И не было для него никакой другой цели в жизни, иначе как помогать во всём милому и высокоблагородному начальству, чтобы оно всегда было довольно и от этого всем бы становилось всё лучше и лучше.
Как мечтал он, так и стало.
Отслужил много лет этот человек, уж прошла его юность и молодость прошла, повысил он свою квалификацию донельзя, прошел все бои, заварухи, переделки и войны, которые случались за то время. И случайно уцелев, достиг этот человек наивысочайшего совершенства в своем деле. Приобрел он такое мастерство, что из мухи мог сделать слона, и даже мог еду, которой обычно питаются мухи, превратить в начальника.
Годы шли, а этот человек так и оставался помощником. И чем дальше, тем менее заметен он становился, и стал почти невидимым. Вот так смотришь на него, а его невидно прям совсем. Много начальства сменилось над ним, а он всё служил и служил, а начальство и не знало, кто ему во всех его начинаниях помогает, кто за него всё делает, да так, что все кругом нарадоваться не могут на это самое начальство.
И вот вдруг как-то раз задумался этот невидимый человек, в чем смысл его мечты, да и всей его пожизненной службы?
Не успел он это подумать, как смысл определился сам собой.
Вдруг вызывает его солнцеподобное начальство в самую, что ни на есть высочайшую свою тайную резиденцию. Приходит он туда, а там начальство гневается. Очнулось оно от вчерашнего бодуна. Окинуло себя мутным взором, налило оловянно-алюминиевые свои глазочки кровью и строго так вопрошает:
- Кто мою шинель облевал?
- Я, отвечает помощник.
- А кто мне вчера в штаны наложил?
- Тоже я…
Что ж поделаешь, такая уж у помощников участь – брать всю вину на себя, а все подвиги отдавать начальству, а главное, уметь убедить начальство, что кроме него никто во Вселенной никаких вообще подвигов совершить никогда не сумеет.
Поэтому, милые мои читатели, если уж доведется Вам по молодости лет планировать своё житиё-бытиё, то не занижайте планку – мечтайте сразу о начальственности и помощниками быть не соглашайтесь…
9.4. Сверчок
Как-то раз вызвали сверчка к начальству. В тот день у сверчка как раз был день рожденья. К чему бы это? Служил сверчок в наиглавнейшем комитете сверчковых сил. Служил себе беспорочно много десятков лет, даже забыл сколько. А начальство про то и совсем не знало. Вообще-то там сверчков и не было. Их вывели дустом ещё при демократах, потом хотели переименовать комитет в холдинг или в лизинг, но передумали и забыли.
Но начальства там было много, и всё оно было очень важное и разное. Каждый раз туда добавлялось новое начальство за счет родственных, культурных и деловых связей предыдущего начальства, о которых всяким там сверчкам знать не полагается. Одних главков, управлений и департаментов сверчковых дел и вопросов сверчков было штук пятьсот, не меньше. Но сверчков там не было.
Зато там были разные пудели, кудрявые болонки, кошечки, попугайчики, золотые рыбки и даже милая бесшерстная лысенькая собачка с аккуратно постриженными усиками. Одних секретарш и помощниц у начальства было штук несколько на любой случай.
И вот бежит со всех ног сверчок к начальству, заходит, видит начальство. Оно такое всё важное в беленьких кружавчиках, в плиссе-гофре на золотом стульчике сидит под пальмами и оловянными выпученными глазками вращает. Посмотрело начальство на сверчка и говорит:
– Ты – это сверчок?
– Так точно, ответил сверчок.
– Мняя…, сказало начальство и стало кушать соловьиные язычки в розовой помадке с манго. Дежурная смена комнатных кисок отважно смотрела, чтоб начальство не заляпалось, поправляя ему слюнявчик. Лысенькая собачка с усиками, что-то лениво тявкнула, в том смысле, что ходят тут всякие и обходительно лизнула стразик на подлокотнике начальственного стульчика. Под общее одобрение других собачек, рыбок, осликов и мурчание котиков начальство задремало.
Сверчка тут же вытолкали взашей, и больше его к начальству никогда не требовали.
Да, хорошо быть подальше от начальства. Даже, если кажется, что будто бы уже наступил выходной, всё равно быть сверчком намного лучше. А самое главное – лучше, чтоб сверчковое начальство никогда и не догадывалось о существовании сверчков.
9.5. Муравьед
Бегу я однажды по коридору, а навстречу мне начальство. Обомлел я, прижался к стене, приветствую отданием чести. И вдруг начальство соизволило объявить, что у меня длинный язык. Так точно, отвечаю, товарищ Ваше высокоблагородие, как профессор, увы, обязан кафедрам языками. Разгневалось начальство и повелело мне писать объяснительную. Вофрунт вытянувшись в слезах пишу:
– Виноват, мол, Ваше превосходительство, каюсь, я действительно муравьед.
– Как? возмутилось начальство.
– А так, отвечаю, мол, вот Вас начальств из чего делают? В основном из насекомых?!
Оторопело начальство от моей дерзости, но всё же милостиво разрешило мне продолжить дальнейшее изложение. Рассказываю:
Жил да был в одном подразделении муравьед. Но его почему-то там недолюбливали. Не нравился он начальству. Оно менялось и менялось, шли годы, и чем дальше, тем больше муравьеда недолюбливали или вообще старались его не замечать. Не то, чтобы к нему были какие-нибудь претензии по службе, даже наоборот. Когда начальство заедали насекомые, то оно тут же вспоминало, что у него в подчинении есть непобедимый муравьед. И сразу же велело ему разбираться со всякими насекомыми. Муравьеду это было совсем не трудно. Ведь мошка обычно наглеет, когда имеет численное превосходство, но победить муравьеда насекомые не в состоянии, потому, что муравьеду не бывает страшно, когда кругом много насекомых. Он насекомоядный и среди насекомых он, как рыба в воде.
Всякий раз после победы муравьеда над превосходящими силами насекомых начальство тут же забывает про муравьеда и начинает его еще сильней недолюбливать. Если у начальства спросить, а за что собственно оно его недолюбливает, то оно тут же ответит – а за то, что у него язык длинный. Любое начальство очень не любит, когда у кого-то длинный язык.
А все почему? Да потому, что до начальства обычно дорастают только знакомые и породистые насекомые – черные или рыжие, в зависимости от того, откуда происходит вышестоящее начальство. Иногда начальство делается из мух. Бывало, раздуют из мухи слона и думают, что получилось начальство. Из муравьев получается много начальств потому, что они сплоченные и ноские. Они всегда кому-нибудь чего-нибудь заносят. Носят помногу и всегда по знакомству. За это вышестоящее начальство их любит и продвигает к себе поближе. Мух оно тоже продвигает, но как муху не продвигай, ее повадки от этого не меняются. Мухи не всегда радуют начальство, а зачастую его подводят. Муха, ведь, всегда норовит влезть в какую-нибудь гадость, да мало того, что сама обожрётся этим непотребством, так ещё и норовит выпачкать в нём всех кругом. В общем, из мух получается не самое лучшее начальство. Другое дело муравьи, блохи или клопы, они гораздо эффективнее. Но ни в коем случае начальство нельзя делать из муравьедов, потому что муравьеды едят насекомых, из которых произведено большинство начальств. Муравьеды насекомоядны и предпочитают насекомых всем другим видам пищи. У муравьедов нет зубов. Малюсенькие и кисленькие муравьишки съедаются ими тихо, без шума и треска.
Вот и выходит, что язык у муравьеда действительно слишком велик и он очень длинный, не то, что у страшно возвышенных руководящих лиц...
Высказал я всё это неосознанно и пошёл дальше. Начальство обиделось и приказало больше никому со мной не дружить и даже не здороваться.
9.6. Кадровики
В этой сказке речь совсем не о тех трудягах, что сидят под табличкой «отдел кадров», согбенно и беспорочно заполняя трудовые книжки, личные дела и всякие справки. Речь о совершенно других кадровиках – вершителях судеб министров, депутатов и списков форбс.
Внешне эти кадровики ничем особо от обычных людей не отличаются. Но им дана страшная сила над людьми, они их сортируют, кого – наверх, а кого вниз или вообще в никуда. Вот так живёт себе человек, а его бац и в никуда, и никто уже больше о нём никогда ничего не узнает. Потому, что кадровики так решили и всё. Они всегда знают, как надо решать. Сами по себе они умом не отличаются и в основной своей массе попадают по знакомству. Но начальство их любит не только за это, а за то, что они всегда всё про всех знают. Они знают главное, кто лучше остальных любит начальство.
Ни приведи Господь оказаться среди кадровиков своим трудом. Если у человека нет блата, родственников или покровителей, то всё, жить бесполезно. В высших сферах кадровиков, где смыкаются клановые потоки и ручейки власти и богатств, простому честному человеку не выжить. Если вы попытаетесь своим трудом или подвигом доказать, что вы хороший человек, то окружающим кадровикам это не понравится. Если вы не докажете свою связь с начальством кровными или пищеварительными узами, то все сделают всё, чтобы вас уничтожить и хорошо, если у них это получится, а если нет, то вас ждёт череда ненастий и бед пожизненно.
Кадровик, в общем-то, субстанция примитивнейшая, предназначенная в основном для генерирования сокровенных желаний и удовлетворения потребностей начальства в людях. Кадровики есть во всём мире, с ними негласно встречаются президенты и даже некоторые олигархи их побаиваются. Ведь без кадровиков никто никогда не может попасть не только в списки Форбс, но и в списки на увольнение. Ведь стоит только попасться под горячую руку какому-нибудь кадровику – всё считай конец. А если заметят кадровики, что у какого-то сотрудника ещё хоть чуть-чуть сохранилась человеческая душа, то посмотрят они на такого сотрудника цепким своим взглядом и всю душу из него вынут. И будет этот сотрудник в лучшем случае пожизненно ездить только в метро. И дети его тоже будут ездить только на метро, и родственники, и те люди, с которыми он хоть раз как-то контактировал, пусть даже по телефону, они тоже будут ездить только на метро или на электричке. И никто никогда их не прокатит на Бентли с мигалками и важными номерами. А в метро и в электричках на таких людей будут только коситься, пихать их, наступая на ноги.
Поговаривают, что основное логово кадровиков находится где-то на Куличках, под землёй, на глубине метров шестьсот, не меньше. Дальше копать не советуют. Примерно под сталинской веткой метро, в том самом месте, где замурован ключник Малюты Скуратова, вот там-то и обитает самый главный кадровик, которого никто из простых людей никогда увидеть не может. По признаниям очевидцев, весь он из себя такой пупырчатый, со слизью, щетинистый со щупальцами, присосками, ёршиками и буравчиками, весь утыканный шипами и жалами разных сечений. А если он на кого взглянет своими змеистыми глазками, то уже никогда этот человек человеком не будет. Так и останется он кадровиком навечно. Именно от этого главнейшего кадровика и исходит вся неведомая сила, которая по незримым тайным каналам передается всем остальным кадровикам.
Кадровиком никак сам не станешь, если тебя заранее не приготовят. Готовят кадровиков всего в нескольких сертифицированных, прошедших аккредитацию специальных центрах. Вообще о том, где и как готовят кадровиков известно не многое. Но фактом остается то, что из всех учебных дисциплин выделены две основные – человековедение и душелюбленье. Практические занятия по душелюбленью обычно начинаются со спичек. Сначала подготовишкам раздают по спичечному коробку и смотрят, чтобы они ломали спички ровно напополам. Потому, что человек он ведь как спичка, легко ломается. А иной человек сгорит как спичка и всё, какое до него дело кадровикам – да никакого. И они должны быть к этому хорошо подготовлены. Особо одарённым кадровикам доверяют ломать спички целыми коробками, по сто человек в каждой. Вообще, умение незаметно ломать хребет у кадровиков ценится больше всего.
Готовность кадровика обычно определяется по его глазам. Они должны быть бельмесыми, но прозрачными, такого нежно холодечного цвета, с оловянным отливом, чтобы даже если какой человек стал говорить ему всякие гадости или вдруг перед ним треснул напополам, или, например, из его головы пошел бы фиолетовый дым, то ничего бы ничего не отразилось в глазах кадровика. Ровным счетом совершенно ничего бы не отразилось потому, что кадровики видали и не такое.
У кадровика обязательно должен быть телефон, по которому кадровик узнает кого куда надо и как срочно. Раньше кадровики готовились в основном из хорошо себя зарекомендовавших в стрельбе сотрудников, верных делу сами знаете кого, да так это и осталось и по сей день. Правда, сейчас их прибавилось, в том числе за счет внебюджетных поступлений. Почти половина кадровиков, их замов, помов состоит в основном из детишек, зятьёв, невесток, снох, золовок, тёщ, свекровей и прочих родственников, друзей и партнеров начальства. Остальная половина появляется в установленном порядке, в том числе и за счет государственно-частного партнерства.
В свободное от душелюбства и человековедства время кадровики любят детей. Своих они конечно больше любят, продвигают их и выращивают, а остальных могут и съесть. Чтобы им не задавали идиотских вопросов, мол, почему вы только своих детей выращиваете, кадровики отвечают, что чужие дети мерзкие. Иногда они сваливают на то, будто бы мест нет. Теперь вообще перестали на что-либо сваливать, скажут, как сплюнут, через губу: «вы вообще тут кто». Скорее всего, это потому, что ещё при коммунистах кадровики переехали в южную столицу из более культурной северной столицы. В общем, чужих детей они не переносят. Хуже чужих детей для них только те, которые понаехали в столицу раньше их детей.
В живой природе нет ничего страшнее кадровика разного с вами пола, клана или национальности. Особенно, если вам намекнут на эту принадлежность, а вы её не поймете. Всё, дальше можете и не жить, бесполезно. Ведь кадровик просто обязан в этом случае вас уничтожить. Это делается изощренно, незаметно сразу или постепенно. Отразиться это может на всём, на всех ваших проявлениях. Вы уже никогда и ничего не сможете, потому, что вам всё будет не положено. Особенно вам будет не положено то, что вам больше всего захочется. Вот захотите вы, к примеру, пойти в отпуск за свой счет, а вам не положено. Хотите грамоту ко дню рождения, а вам ещё сильней не положено. Уж не говоря про всё остальное. Характеристики с прежних мест работы и всякие там дипломы только усугубят ваше положение. Потому что кадровик охарактеризует вас так, что все потом от вас будут только отворачиваться. Для этого у них имеются две типовые характеристики: «фу-уу» или «а-аа этот». Если кто-нибудь поинтересуется, а что собственно имеется в виду, ему сразу же ответят «да знаем мы его». И всё, такого человека никогда уже существовать не будет не то, что для какого-нибудь продвижения, но и вообще – чисто физически. Больше не помогут ему никакие послужные списки, автобиографии, апелляции, поруки.
Обычным делом кадровиков считается реорганизация – это когда кадровикам разрешают вынести корыто с разными должностями, оставшиеся от вышестоящего разбора. Наиболее сладкие должности еще до кадровиков обычно расхватывает вышестоящее начальство для своих родственников, знакомых и про запас. Потом расхватывают нижестоящие начальники, кому это разрешено. Кадровики зорко следят за этим процессом, не позволяя кому ни попадя урвать должность вопреки мнений всех начальств. С ними трудно договориться, но можно, а иногда и не очень дорого, взаимозачетом.
Вообще-то, кадровики полезны тем, что они прежде, чем куда-нибудь деть людей, их сортируют. Кадровики во всём и всегда безупречны. Единственный их минус в том, что они не знают, почему их так называют – кадровики. Бывало, вежливо так спросишь у них, а что такое кадры? Что означает это милое всем вам слово? Ничего они не ответят. И пойдут себе дальше людей сортировать по должностям, кадровым резервам, и всяким другим чинам, разрядам и сортам.
9.7. Митрич
Эта история приключилась в действительности с одним моим знакомым – кремлевским начальником.
Митрич был человек неплохой, но странный. На иного посмотришь – ведь свинья свиньей, но при этом не странный. Люди к нему тянутся, и в коллективе его уважают, и в метро на него не сердятся. А Митрич, хоть и вежливый, и всегда поздоровается своим «здравия желаю», и слова грубого никому не скажет, а отставной советский, и всё тут. Люди на него как посмотрят повнимательнее, так у них сразу кожа на лбу складками собирается или с отвращением рот перекашивается.
Вот как-то пошел Митрич QRкод получить, а там священник всех кадилом обмахивает. Всех обмахнул, а как до Митрича дошел, так даже споткнулся. Посмотрел на него внимательно, изумился, кадило придержал и ушел в другой угол махать.
Из-за своей странности Митрич постоянно попадал в неприятные истории.
Например, стоит он в очереди у карьерной лестницы, а на него сверху со ступенек человек падает. Должно быть, этому человеку зачем-то понадобилось сверху свалиться. А человек всю морду и репутацию себе об асфальт и разобьет вдребезги. Но в этом обвинят Митрича. Вся очередь тут же на него нападет: почему, мол, человека не удержал? Наверное, специально хотел полюбоваться, как он об асфальт морду разбивает? Ну и накостыляют Митричу по шее, да еще из очереди прогонят.
Или лежит, бывало, кто-нибудь в луже, а Митрич мимо идет. Уже и за угол повернет, а его хвать за шиворот: почему не остановился, эдакий негодяй? Может человеку плохо? Почему не поинтересовался? И опять накостыляют, да еще добавят за то, что был без маски и без перчаток.
Даже те люди, которые к Митричу поначалу неплохо относились, и те рано или поздно вдруг посмотрят внимательно, сморщатся и скажут: «Ну и козел же ты!»
А однажды на службе, где после увольнения в запас работал Митрич, кто-то украл деньги. Не сто рублей, и не тысячу, а какие-то огромные миллиарды, которых и за пятьсот лет не заработаешь. И все на службе знали, что украл их один кавказский бородач, которого все любили потому, что он кому надо всегда свою рубаху отдаст, еще и денег в придачу. Жалко было всем этого бородача – у него же детей семь штук и три жены беззаветные труженицы на швейных и разливочных фабриках мигрантами командуют.
В общем, сговорились все и, когда пришли из антикоррупционных органов, показали пальцем на Митрича: он, дескать, ботинки себе ни с того ни с сего новые как раз давеча купил, неизвестно с каких барышей.
Митрич оправдывался, мол, на ботинки полгода копил, но недремлющие органы посмотрели на него пронзительным взглядом, поморщились и отдали его под суд. В суде прокурор тоже сморщился и потребовал Митрича расстрелять пожизненно. Адвокату он тоже не понравился, но работа есть работа – выхлопотал он ему кое-как десять лет строгого режима с конфискацией без права на митинги.
Ну, в тюрьме-то и хорошему-то человеку не сладко, а уж про отставников что говорить. Хлебнул там Митрич от сих до сих. Но ничего, живой остался, хотя и не сказать, чтобы здоровый. И мало того, что живой вышел, да еще и секрет с собой вынес, который перед смертью ему бывший помгубернатора рассказал, такой же бедолага, как Митрич: про несметный клад, который закопали в одном лесу двое нехороших мужичка, да тут же поссорились друг на друга и порешили себя подчистую.
За такие секреты, конечно, и окурка жалко, да есть видно оно, генштабовское счастье, а то совсем бы уже ни одного отставника не осталось на всём белом свете.
Вот и откопал Митрич две пластиковые бочки, по горлышко набитые заплесневевшими долларами в роще под дубом недалеко от ручья, как помгубернатора описал.
Высыпал Митрич доллары на поляну, потом опять в бочки их засунул, развел костерок, выпил портвейну и поклялся страшной клятвой отомстить всем, кто его несправедливо с генеральской должности уволил, в тюрьму упрятал и жизнь его погубил.
Мстить Митрич решил не просто так, а с подковыркой, чтобы наверняка все они поняли, от кого к ним погибель пришла и за какие прегрешения. Просто так пырнуть их заточкой было неинтересно – в тюрьме личность его извратилась не в лучшую сторону.
Вот и стал он строить планы. Начать решил с того замминистра, вместо которого его в тюрьму посадили.
Разыскал он его в бараке на краю города: к тому времени он стал пьяницей и наркоманом, совсем уже вдрызг опустился, квартиру сжег, и жены от него ушли и разехались по аулам с какими-то микро-олигархами. Купил Митрич пять бутылок водки, пять бутылок самого ядовитого фальсификата, какого только можно купить за деньги и пришел к тому пьянице – замминистру в гости. А тот как раз валяется на полу со спущенными штанами и скулит потому, что похмелиться ему не на что. Налил ему Митрич – ожил замминистра. Сели они выпивать. Митрич слегка только водочки пригубит, а тот прямо стаканами в глотку заливает, все не нажрётся никак досыта.
Видит Митрич, что вот сейчас тот под стол свалится и захрапит, спрашивает он его тихо: «Узнаешь ли ты меня?» Тот еще слегка соображал, пригляделся он и вдруг вздрогнул:
– Узнаю, отвечает.
– Так вот, говорит ему Митрич, много я по твоей милости бед и горестей хлебнул, да Бог тебе судья, я на тебя зла не держу. Пей, сколько влезет. Вот тебе еще пять бутылок водки в знак моего прощения.
Надел он свою облезлую каракулевую шапку и вышел из дома. Обернулся, перекрестился:
– Ну, вот и первый, подумал он.
Только всё вышло совсем не так, как он ожидал.
После третьей бутылки отравленного фальсификата треснуло что-то в голове у замминистра, явился к нему белый кролик и наплевал ему в морду. От этого тот немедленно очнулся на уже горящем матрасе. От обиды на белого кролика бросил он пить напрочь, устроился опять на работу в совет директоров, честным трудом заработал много миллионов денег и купил себе участок совсем недалеко от Лондона, десять минут ходьбы от электрички.
«Ну, хорошо, – подумал Митрич, когда про это узнал из журнала Форбс. – С этим мы еще разберемся». А пока занялся вторым – тем сослуживцем, который всех подговорил на него пальцем показать, а сам на его место потом назначился и обогатился. Вообще этот сослуживец был страшный жадина и завистливый крохобор.
Разузнал Митрич его телефон и пригласил в ресторан посидеть, мол, обиды не держу и хочу это отпраздновать. Тот пришел, конечно – кто же от дармового ресторана откажется. Посидели, покушали, вспомнили знакомых, выпили за каждого. Под конец достает Митрич двести долларов и с официантом расплачивается. И еще пятьдесят на чай дает. «Ты разбогател, смотрю» – завидует бывший сослуживец. «Да уж, – отвечает ему Митрич, – даже не знаю, куда уже деньги девать. Я заветное слово-заговор на деньги узнал, хочешь проверить?»
Подходят они в приватное казино к рулеточнику, с которым Митрич заранее сговорился. Достает он сто долларов, угадывает, где шарик, выигрывает двести. Ставит двести – выигрывает четыреста. Потом восемьсот, потом тысячу. Рулеточник плачет, карманы выворачивает: «Ай-ай, шайтан! Детишки кушать что будут!» Рассмеялся Митрич и все деньги рулеточнику вернул.
«Как ты это делаешь? – удивляется бывший сослуживец, – Нельзя ведь у рулетки выиграть, я точно знаю!» «Моё словцо заговорённое работает, – отвечает Митрич, – Если по этим словам цифры на рулетке слева направо отсчитывать, то всегда угадываешь. Хочешь, скажу одно слово, раз уж мы такие друзья? Но помни, что одного слова только на четыре игры хватает».
Сказал Митрич бывшему сослуживцу на ухо какое-то дурацкое слово, распрощался, сел в такси и как будто уехал домой. А сам за углом остановил машину и подсматривает. Видит: сослуживец тут же назад к рулеточнику со всех ног бежит.
В общем, сначала, как Митрич с рулеточником договорился, выиграл его сослуживец бешеные деньги, а потом стал проигрываться в прах. Все деньги до копейки проиграл, пиджак, часы, и побежал домой – за доверенностью на квартиру. Митрич уже руки потирает, но дома жена сослуживцу такую доверенность показала, что ему пришлось на неделю бюллетень брать, потому что на улицу выйти неудобно.
Через неделю выпустила его жена за продуктами, тот конечно сразу побежал искать рулеточника, но на том месте, где было тайное казино, сидит тётка в желтой телогрейке и через мегафон билеты какой-то антиковидной лотереи продает. Делать нечего – накупил он на все деньги билетов, заполнил их слева направо по волшебному слову и в ящик бросил.
А в воскресенье выиграл он по этим билетам трехкомнатную квартиру в Москве, автомобиль Ауди, поездку на двоих в Сочи, сникерс и двадцать миллионов рублей. Даже лотерея от такого выигрыша чуть не закрылась. Но отдали ему всё почестному. По телевизору показали и потихоньку за кадром предупредили, что если еще раз его в этой лотерее заметят, то пусть не обижается.
Опять у Митрича месть не вышла. «Ладно, – думает он, – что-то я в этот раз перемудрил. Да не беда – никуда они не денутся, вот только еще одно дельце закончу, и займусь ими как следует».
Следующее дело у Митрича было совсем другое: на этот раз он решил отблагодарить адвоката, который его от расстрела спас. Наученный опытом, не стал он сильно мудрить, а просто засунул по одной бумажке в щель под дверью адвоката десять тысяч долларов сотенными и записку: так, мол, и так, спасибо вам от такого-то.
А через два дня адвоката нашли на кухне с головой в духовке. Что и почему? Так полициия и не выяснила.
Митрич, как узнал про адвоката, пересчитал свои деньги (осталось у него ровно полбочки долларов), пошел в магазин, купил ящик коньяку, пришел домой, запер все двери, задернул шторы и пил неделю беспробудно. Когда коньяк кончился, вышел из дома, купил еще ящик и пил еще неделю, потом еще. Через полгода пришли из ЖЭКа с полицией и выбросили на улицу Митрича, который к тому времени мог только на полу лежать. Кое-как заполз он в подвал и стал бомжом.
Жизнь у бомжа не такая уж и тяжелая: главное, утро пережить, а там бутылочек насобирал, напился – вот и счастье. К вечеру очухался – кругом все пиво пьют: там бутылочку бросят, там из пластмассового стакана не допьют.
Одно Митрич знал точно: если он к кому-то подойдет и попросит пустую бутылочку оставить, то ее лучше об стену разобьют, но ему не отдадут. «Иди, – скажут, – иди. Нечего тут над душой стоять, козёл». Поэтому надо подкараулить, когда бутылку в урну кинут и сразу хватать, пока другие бомжи не забрали.
Иногда Митрич даже, как нормальный человек, что-нибудь в магазине покупал – хлеба полбуханки или колбасы печеночной. Продавцы, конечно, морщатся, не нравится им, как он пахнет, но продадут – деньги есть деньги и товар надо реализовывать.
Как-то раз покупал он себе дарницкого хлеба на ужин, боярышниковой настойки он уже в аптеке запасся, а тут протискивается в магазин некая дама. Она тоже когда-то была нормальной женщиной, на службу ходила в министерство, а потом что-то с ней такое приключилось, вот и запила она. По вечерам, бывало, как наклюкается, так всем рассказывает, как дошла до жизни такой: пристанет к какому-нибудь мужчине, который пиво пьет и несет околесицу про генерала и его панночку, у которых она в няньках служила. Тот, чтобы отделаться, ей пивка и оставит.
Но в этот день, видно, дела у этой дамы шли плохо, потому что была она почти не пьяная и с новым синяком. Протиснулась она бочком мимо очереди, схватила бутылку водки и бросилась бежать. А в бахилах, да на два размера больше, куда она убежит? Да хоть бы и без бахил, все равно свалится через десять метров. Охранник в тёмном камуфляже даже не сильно быстро за ней и припустил. Свалилась она, бутылку к груди прижала, лежит, не шелохнется. Охранник пнул ее берцем по зубам – отдавай, мол. А та только крепче бутылку прижимает. «Ах ты…», — говорит охранник и замахивается дубинкой.
Тут Митрич, который всё это видел, поднатужился и упал прямо под водочный прилавок. Не то, чтобы он подумал так спасти даму от охранника, он давно уже ничего не думал. Просто поднатужился и упал. Продавщица как заголосит!
Охранник тут же, конечно, даму бросил и к Митричу побежал. А тот что, лежит себе, полбуханки дарницкого в руках держит. Дама потихоньку очухалась, уползла куда-то к себе, вылакала бутылку и заснула счастливая. А Митрича охранник оттащил за шиворот к мусоросборнику и бросил там валяться на снегу.
Митрич еще немного соображал и даже попробовал уползти в свой подвал, но далеко уползти не смог, достал из-за пазухи пузырек боярышника, он почему-то не разбился, когда его пинал охранник, выпил и заснул.
Там его и нашли бомжи во время утреннего обхода помоек. После того, как полиция унесла Митрича закапывать на другой помойке, бригадир бомжей встал на ступеньку ржавой, стоящей на ремонте пригородной электрички и произнес речь:
– Сдох, сказал бригадир. Был он ого-го. Да и Бог с ним!
9.8. Хорошо быть начальством
Вот поймай у нас любого и спроси: будешь самым главным начальством? Думаете, кто-нибудь откажется? Да ни за что, у нас любой всегда готов быть самым главным начальством. Хоть детсадовец, хоть негр преклонных годов или тем более кавказец с украинцем, бомж или начинающий коррупционер – все они готовы быть самым главным начальством. Таких у нас сто процентов, за редчайшим исключением. Но это исключение настолько редкое, что в живой природе уже почти исчезло и его можно списать на статистическую погрешность.
Проблема даже не в том, что самая главная начальственная должность у нас всего одна и сразу всех на неё не назначишь, но даже если хоть кого-нибудь на неё назначить, то непонятно зачем. Ведь опять же спроси любого, а что ты будешь делать, если сейчас тебя назначить самым главным начальством? По имеющимся научным социологическим данным:
100 % ответят, что сразу же поселятся в золоченом дворце ювелирной работы, с многим количеством комнат и драгоценных санузлов, и станут делать себе маникюр, визаж, массаж, оздоровительные спа процедуры. Потом они позовут к себе всяких артисток, физкультурников, веселых телевизионщиков, блогеров и волонтеров, чтобы было весело и все всегда правильно хвалили начальство. Потом они организуют себе пляжный отдых, всякие наслаждения и увеселения, станут кататься в круизы по всем капиталистическим странам. А ещё они наберут себе побольше денег, чтобы на всё хватило, даже если вдруг отрешат от начальства, то денег было бы столько, что проживи хоть восемь жизней, всё равно не успеешь потратить.
99 % опрошенных твёрдо заявят, что помимо всего выше изложенного, они назначат на все остальные начальственные должности своих родственников, односельчан, земляков, друзей и знакомых, а также их друзей, знакомых и других лиц, честно оплативших своё назначение. Естественно всем им будут положены злаченые дворцы (но чуть похуже, чем у самого главного начальства). После этого они станут всем всё приказывать, а кто не послушается, тех сурово наказывать, вплоть до высших мер.
0 % вам скажут, что конкретно они сделают для народа, для страны. Хотя, если спросить их заранее, задолго до назначения на самую главную должность, они наплетут вам такого, что вообще никто ничего не поймёт, настолько всем всё будет хорошо обещано. А вот если сходу и сразу же назначить первого попавшегося, то такого вопроса даже не возникнет. Не будет ни у какого назначенца никакого плана действий вообще, за исключением двух вышеназванных пунктов.
Конечно, шучу, но пойдите, спросите у любого. И вот интересно, найдется ли у кого-нибудь хоть какой-нибудь план работы по пунктам? А ещё интереснее, какие это будут пункты?
9.9. Бабуин
Служил в одном зоопарке дворником старик Ромуальдыч. Был он из тех стариков, которым в детстве не нравилось всё отечественное, а хотелось импорта, жвачки, джинсов, кока-колы и прочих всяких заморских товаров ширпотреба. Толи по этой причине, толи по какой другой влюбился Ромуальдыч в большого черного бабуина, которого завезли в зоопарк из какой-то капстраны. Каждое утро, идя на службу, Ромуальдыч покупал банан. Подходил к клетке с бабуином и скармливал ему банан. Тот улыбался своей голливудской улыбкой, умилительно похрюкивал, радостно повизгивал и всячески выказывал своё глубокое удовлетворение.
И вот однажды Ромуальдыч заразился ковидом и слёг. Выписали ему больничный лист. И отвезли в надувной госпиталь рядом с Коммунаркой. Пролежал он там положенный по мед. регламентам срок, и выписали его обратно на службу. Является Ромуальдыч в зоопарк, а банан не купил. От больничного деньги быстро кончились: заплатил за ЖКХ, за капремонт, за госуслуги, за анализы, за кашель, маски, за справку, туда-сюда и даже на махорку не осталось.
Подходит он к клетке к своему любимому бабуину. Где банан? Всем своим видом возмутился бабуин. Состроил такую гримасу, что Ромуальдыч аж заколдобился. Повернулся бабуин к нему задом, стал обзываться и оскорблять его по-обезьяньи, шипеть и плеваться. Дескать, тварь такая, даже банана не принёс.
На следующее утро Ромуальдыч, где-то всё-таки стрельнул денег, и хватило их на полбанана. Бежит радостно к своему ненаглядному бабуину. Думал, загладит инцидент. Но бабуин, как только увидел, что банан не полный, истошно завизжал и принародно оплевал Ромуальдыча. Пригорюнился Ромуальдыч и разлюбил бабуина. Больше бананов ему не покупал.
Вот так и некоторые люди, и страны, пока они выкачивали из России драгоценности, уран, углеводороды и др. материальные и нематериальные ресурсы. Пока им прислуживала российская политическая, правовая, финансовая и прочая элита, они снисходительно похрюкивали в знак удовлетворения. А как только обстоятельства изменились, и бананів вже немає, они тут же повернулись задом, плюются, грубят и обзываются, злобно шипя.
В этой связи напрашивается вывод для банановых стран-партнеров большого бабуина: сколько его не корми, даже если треснешь в результате перестройки, майдана или поглощения его военным блоком, мил ему не будешь. Сожрёт он все ваши бананы и спасибо не скажет.
9.10. Счастье
Захотелось человеку счастья – взял он кредит и купил себе машину Феррари, но у неё крестовина лопнула.
Попалась должность повыше – и её купил: на службе появились недоброжелатели и завистники.
Расстроился человек, и завел себе жену. Думал, хоть она осчастливит, а она бранилась грубыми словами, потом взяла, да и уехала к себе в деревню.
Охнул человек, и построил себе дворец в венецианском стиле. Но во дворце потолок обвалился с фресками и лепниной. В парадной появилась плесень. И кредиторы обступили.
Захворал человек, и пошел в баню у себя на пруду. Попарился с веником, разбежался с мостков и бултых в воду.
Бульк, и утонул…
Глава 10. Мировоззрение
10.1. Почему есть Бог
Предположим, что Бог есть потому, что он есть добро. Любое добро может существовать только в конкретном объекте, который обладает качеством добра. Выразим это математической формулой: P(;) ; ; ; x ;(x)
Если бы такой объект был бы невозможен, то свойство ; подразумевало бы любые другие объекты, а значит, не могло бы быть добрым. Однако, любое доброе качество овеществляется в конкретном материальном объекте. Раз необходимое существование (аксиома Гёделя №5) является добрым качеством. Значит, во Вселенной существует источник добра. Но раз добро существенно для Вселенной, то, следовательно, оно существенно и для всех ее частей, включая планету Земля, всё человечество и каждого отдельно взятого человека. Что и требовалось доказать:
– Бог есть потому, что есть добро.
10.2. Декалог и моральный кодекс
Почему вдруг я, будучи коммунистом, давшим воинскую присягу на верность СССР, говорю о Боге. Дело в том, что в моём мировоззрении одно другому не противоречит. На мой взгляд, коммунизм не противоречит христианству, а находится к нему гораздо ближе, чем индивидуализм, капитализм и прочие идеологии. Вера и идеалы овеществляются в словах, в канонических и политико-правовых формулировках. Сравнительный анализ декалога и морального кодекса строителя коммунизма показывает, что в них есть смысловые совпадения и эквивалентные миропонимания.
Десять Заповедей Божьих.
Декалог
Кн. Исход, гл. 20, ст. 2, 4-5, 7, 8-10, 12, 13, 14, 15, 16, 17.
Евангелие от Матфея, 22,37-39. Моральный кодекс
строителя коммунизма
XXII съезд КПСС. 17–31 октября 1961 г. Стеногр. отчет. - М.: Политиздат, 1962. Т.III. С. 317-318.
1. Аз есмь Господь Бог твой; да не будут тебе бози инии, разве Мене. Преданность делу коммунизма, любовь к социалистической Родине, к странам социализма;
2. Не сотвори себе кумира, и всякаго подобия, елика на небеси горе, и елика на земли низу, и елика в водах под землёю; да не поклонишися им, ни послужиши им. Непримиримость к врагам коммунизма, дела мира и свободы народов;
3. Не приемли имене Господа Бога твоего всуе. Высокое сознание общественного долга,
4. Помни день субботний, ёже святити его: шесть дней делай, и сотвориши в них вся дела твоя, в день же седьмый — суббота Господу Богу твоему. Добросовестный труд на благо общества: кто не работает, тот не ест;
5. Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет, и да долголетен будеши на земли. Взаимное уважение в семье, забота о воспитании детей;
6. Не убий.
7. Не прелюбы сотвори. Нетерпимость к нарушениям общественных интересов;
8. Не укради. Забота каждого о сохранении и умножении общественного достояния;
9. Не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна.
Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни;
10. Не пожелай жены искренняго твоего, не пожелай дому ближняго твоего, ни села его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякаго скота его, ни всего, елика суть ближняго твоего. Непримиримость к несправедливости, тунеядству, нечестности, карьеризму, стяжательству;
Коллективизм и товарищеская взаимопомощь: каждый за всех, все за одного;
«Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь.
Вторая же, подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя». (Матф. 22:37-39) Гуманные отношения и взаимное уважение между людьми: человек человеку - друг, товарищ и брат;
Дружба и братство всех народов СССР, нетерпимость к национальной и расовой неприязни;
Братская солидарность с трудящимися всех стран, со всеми народами.
Помимо декалога моральный кодекс заимствовал многие моральные нормы из других частей Библии и Святоотеческого наследия. Например, слова «кто не работает, тот не ест» напрямую заимствованы Кодексом коммунистов из Второго послания к Фессалоникийцам апостола Павла (3:10).
Поэтому совсем не вижу для себя никакого противоречия между религией и наукой.
10.3. Сотворение Вселенной
Удивительно чист смысл древнейших понятий о сотворении Вселенной. Бог создал ее за 6 дней, так сказано в Библии [1] и Коране [2]. Оказывается, это ничуть не противоречит данным современной науки. Отправной мыслью библейского сказания о сотворении является то, что Вселенная сотворена «из ничего» – creatio ex nihilo. Наука это подтверждает – Вселенная возникла из состояния «сингулярности» [3] – небытия примерно 13,7 миллиарда лет назад, а наша планета – 4,5 [4]. Священные книги не противоречат науке, если вникнуть в смысл слов, учесть, что библейские откровения были написаны на языке древних. Тогда люди еще не умели считать миллиардами и не имели представлений о высшей математике и астрофизике.
День – евр. ;;;; ;', араб. – ;;;;;;;, греч. ;;;;;, древнерусское – д;но означает не только сутки, а вообще – срок или промежуток времени (период, миг, эпоху, этап), отделяющий одно событие до другого [5]. В текстах Библии [6] и Корана [7] это слово часто указывает именно на неопределённый отрезок времени и означает промежутки времени разной длинны. Библейские понятия о сотворении мира нельзя толковать буквально, ведь они иносказательны и метафоричны. В них речь идет не столько о физическом, сколько об интеллектуально-нравственной сути творения мироздания: «у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» [8] «пред очами Твоими тысяча лет, как день» [9]; «десять ли, сто ли, или тысяча лет… нет исследования о времени жизни» [10]. Язык древних писаний передавал людям в доступной форме общее понимание того, что возникновение мира определялось уникальным стечением обстоятельств по воле Творца. Оно свершилось не сразу, а поэтапно, через шесть периодов смены состояний и седьмой период – нынешнего состояния.
Первый день. «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы» [11]. Наука утверждает, что свет возник вдруг из ничего, от взрыва из единой точки. Космологическая теория предполагает физические параметры материи со сверхвысокой плотностью энергии, температуры и давлением, начиная 10;35 секунды после «Большого взрыва». Что было до этого, наука не знает, но утверждает, что свет появился не сразу, а только на 10;43 секунде после взрыва в виде кварк-глюонной плазмы. При этом одновременно образовалась как материя, так и антиматерия, которые взаимно аннигилировали, превращаясь в свет, физические силы и элементарные частицы в их современно понятой форме. Затем протоны, объединяясь с нейтронами, образовали ядра дейтерия, гелия-4 и др. лёгких изотопов. Наука не опровергает библейские сказания о том, почему вдруг из ничего появился свет, а религия подсказывает науке: «В начале было Слово… и без Него ничто не начало быть»; Слово – это какая-то информация, от которой всё появилось и осветилось – это и есть то, что «было у Бога, и Слово было Бог» [12].
Второй день. «И сказал Бог: да будет твердь… и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом» [13]. Наука подтверждает, что после падения температуры в расширяющейся Вселенной наступил следующий переходный этап – ядерного синтеза, при котором гравитация стала доминирующей силой. Через 380 тысяч лет после Большого взрыва снижение температуры привело к возникновению атомов водорода и материя стала прозрачной. О внезапном возникновении твердой и жидкой материи наука смогла понять изучая реликтовое излучение, дошедшее до нас из прошлого.
Третий день. «И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша… И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями» [14]. Наука подтверждает, что образование первых структур гравитационного притяжения вещества во Вселенной занимает самостоятельный период, когда материя начинает распределяться по обособленным скоплениям, первыми плотными объектами во Вселенной были квазары. Затем, начали образовываться ранние формы галактик и газопылевых туманностей. Третий этап творения Вселенной – это этап формирования гравитационных объектов, которые способны удерживать твердое, газообразное и жидкое вещество.
Четвертый день. «И создал Бог… звезды» [15]. Наука также говорит, что на четвертом этапе образовались звёзды, они возникли, когда Вселенной было около 500 миллионов лет. Через 8 миллиардов лет после этого образовались галактики и структуры, наподобие нашей Солнечной системы. Солнце сформировалось примерно 4,59 млрд лет назад, когда под действием сил гравитации быстрое сжатие облака молекулярного водорода привело к образованию звезды – Солнце и восьми планет вращающихся вокруг нее и имеющих свои собственные планеты-спутники. Наука не может сказать, как возникла Земля, но имеющиеся данные указывают на то, что это было уникальное событие во всей Вселенной. Оно было вызвано одновременным совпадением целой череды редчайших причин и следствий, в результате которых появилась наша Земля с ее уникальными условиями, атмосферой и гидросферой. Научные знания о Солнечной системе, будь они переданы от нас древним людям, вполне могли быть выражены библейской метафорой о четвертом периоде творения Вселенной.
Пятый день. «И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею»[16]. Самостоятельным этапом является внезапное возникновение жизни на Земле. Наука также признает, что около 3,6 млрд лет назад должно было совпасть невероятное число обстоятельств, при наличии которых только могла зародиться жизнь на нашей планете и появиться наш «универсальный общий предок» всех ныне живущих на Земле живых организмов. Объяснить, как из неживого появляется живое, а из неодушевленного – одушевленное, наука пока не может и признает, что это было самостоятельным актом эволюции Вселенной.
Шестой день. «И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их… И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину». Завершающим этапом нынешней картины мироздания является создание видов живых существ и одушевленного человека. Наука также не может сказать, как и когда произошел переход от зверя к человеку, но опять-таки признает, что это был удивительный акт творения. Появление души человека с ее необычными для зверей свойствами современная наука объяснить не может, поэтому соглашается с библейским сказанием, удивительно точно передающим смысл и значение этого скачка природы от животного к гуманному.
Седьмой день. «И совершил Бог к седьмому дню дела Свои» [17] - совершилась картина мира, которую теперь человек и его наука может исследовать как неизменную совокупность вещей и как вечную данность. Библия утверждает нашу геоцентрическую точку зрения на Вселенную, согласно естественному взору людей на окружающий их мир. Поэтому нельзя воспринимать священное писание как некий учебник астрономии, физики или биологии. Предмет Библии – духовное воздействие вечного смысла на человека. Каждым своим словом она сообщает нам наиболее важное, существенное для нашей жизни и веры в то, что духовно центрально.
Библия – это сложная книга, ее можно понять только перенапряжением своего разума и души одновременно. Её нельзя усвоить только как фрагментированный и формализованный текст, из которого вырывают отдельные недопонятые фразы. Не всем дано понять Библию, но она дана всем, как источник культуры человечества, и ничто в ней не мешает становиться умнее и познавать большее.
_______________
1. Быт. 1-2.
2. Аль Ара`аф, 7:54.
3. Hawking S.W. The occurrence of singularities in cosmology. London, 1967; Рубин С. Мир, рождённый из ничего // Вокруг света. 2004. № 2; Чернин А.Д. Космология: Большой взрыв. М. 2006.
4. Britannica. L. 2012; Лебедев Л. и др. Сыны голубой планеты. М., 1971; Титов Г. Голубая моя планета. М. 1973.
5. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. Спб. 1893. т.1 c. 760; Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. М. 1898. С. 140-141.
6. Быт. 39, 10. Числ. 30, 15, Псал. 67, 20. 89,5. 95, 2. Иса. 58, 2. 2 Петр. 3, 8
7. Коран: Поклон ниц, 4; Йунус, 3; Худ, 7; Различение, 59; Железо, 4; Каф, 38; Аль Ара`аф, 54.
8. 2 Пет.3,8.
9. Пс.89,5.
10. Сир.41,6,7.
11. Быт.1, 3-5.
12. Ин.1, 1-3.
13. Быт.1, 6,7-8.
14. Быт. 1, 9-13.
15. Быт. 1, 16-19.
16. Быт. 1,20-23.
17. Быт. 2, 2.
10.4. Форма жизни
Разность этих форм жизни, их свойств и состояний в том, как сила духа воздействовала на живую материю. Сверчку нет необходимости иметь компьютер, поскольку духовный мир насекомого не имеет в этом потребности, равно как общежитие — социум сверчков не образует объединённой духовности. Сверчкам это не нужно, да и совсем в других степенях у них происходит перераспределение духовных сил между особями и группами сверчков, например, когда они объединяются в полчища саранчи. Сверчкам достаточно той духовной красоты, силы и воли жизни, которая соответствует их действительности как насекомых. Уровень творчества и духовного развития сверчков не менее сложен, чем у людей, но он устроен иначе. Силовая конфигурация духовного у сверчков отличается от людской конфигурации составом элементов духовности и признаков жизни. Отличие состоит и в уровнях духовного совершенства сверчка и человека.
Состав души сверчка и человека различен, но в обоих душа присутствует, как искра, зажигающая и поддерживающая жизнь организма. Человеку может казаться, что своей жизнью он способен гораздо более значительнее, чем сверчок, познать и изменить мироздание. Однако в конечной точке существования сверчковой и человеческой форм жизни - это не важно. Духовный вес совокупной силы душ сверчков и душ людей, когда-либо материализованных во Вселенной, одинаков. Начальный и конечный пункт существования обоих форм жизни есть ничто, ни в физическом, ни в духовном состоянии.
Цель разнообразия форм жизни в красоте духовного звучания материи в каждом отдельно и всех вместе её состояний. Какой-либо предопределённой партитуры этого звучания нет, есть только свободная игра направлений и свойств духовных энергий Всевышнего.
10.5. Радость жизни
Однажды зимой по тундре шел старец с учеником. Было так холодно, что дрожь пробивала до костей.
– Вот идём мы идём, а в чем радость жизни, спросил ученик.
– В том, чтобы достигать, ответил старец.
– Чего достигать, совершенства? Чтобы знать всё? Исцелять все болезни, воскрешать умерших, пророчествовать на тысячелетия? Познать все тайны душ человеческих? Знать языки не только людей, но и всего живого, растений, птиц, рыб? Обратить в свою веру всё человечество? Объять умом Вселенную?
– Нет, не в этом, сказал старец. Вот придем мы из тундры мокрые, холодные и голодные в храм, а привратник нас не пустит. Скажет, шляются тут бомжи всякие. И если ты тогда не обидишься на него, спокойно и добродушно отойдешь в сторонку, упадёшь, а на утро найдут тебя мертвым и скажут: пьяный шел, замерз в сугробе…
Вот в этом-то и есть радость жизни.
10.6. Старинное радиохулиганское
Ты помнишь, дружище, вьетнамские кеды?
Коленную выпуклость детских трико?
На ГУ-50 передатчик блатного соседа?
Дай Боже мне памяти, кой это год?
А помнишь те бабушкины рукавицы,
Да-да, с одним пальцем, для юных стрелков,
Родителей наших счастливые лица…
Гагарин… Титов… Королев… Моргунов…
А помнишь – мы «Приму» смолили на крыше,
В ночное коней выгоняли гурьбой?
А помнишь «Орленок»? От это был велик!!!
Разбит он, до наших детей не дожив…
На рингах махаловки помнишь былые?
И первый с палатками наш марш-бросок?
Ты, помнишь, не сразу решались мы на поцелуи…
Дай Боже мне памяти, кой это год?
Так если ты помнишь – не рви ты мне душу!
Какая Европа, Америка..., бля?
«Несчастное детство»? – Идите вы на...
Счастливей не будет уже у меня!!!
10.7. Диссидентское
Я диссидент, служу я Родине - Советскому Союзу.
И моя служба не какой-то частный прецедент,
Она бессрочна, так конкретна не по-детски.
Кончай, мне говорит истеблишмент.
Минули уж десятки лет.
Твоей страны на карте больше нет,
Скулят с ТВ сиятельные лица.
Конечно, им-то всё равно,
Для них Отечество везде, где сытно.
Но мне милей хорошее кино,
О той стране, в которой жить не стыдно.
Где дружба не за толстый кошелек,
Ну, а любовь не в яхте за границей.
Я тоже импортные ценности просёк,
Узнав, что есть и за бугром тоска по СССРу.
Куда-бы не манил меня мой рок,
Но я советский, тем и останусь для примеру!
10.8. Время
Не тяни на тот свет меня время,
Ещё здесь не окончил дела.
Не успел расплатиться со всеми,
С кем судьба по долгам развела.
Глянул в паспорт, подсчитал свои годы и обнаружил, что у меня осталось меньше времени на жизнь, чем прожито. Чувствую себя пацаном, которому достался выигрыш в ч;ку: первая реакция – удовольствие от выигрыша, но с годами – желание смаковать смыслы удовольствий.
У меня уже нет времени на тягомотину конференций, пустопорожних советов, на правку декретов, законов, воззваний, меморандумов, зная, что ничего из них не будет благом. У меня нет времени терпеть пустословие придурков. У меня нет времени на борьбу с донкихотами. Не хочу быть в президиумах, почесывая своё эго. Быстротечность времени не оставляет мне выбора для заголовков. Душа торопиться.
Хочу дружить с гуманистами, с людьми, которые умеют смеяться над своими ошибками, которые сами лично, не по блату и не за деньги достигли своих успехов. С друзьями, которые упрямо несут свой долг. С теми, кто защищает человеческое достоинство, верно служит истине и справедливости. Именно это, считаю, даёт смысл жизни. Хочу дружить с людьми, которые знают, как прикасаться к сердцам и душам других. С теми, кто при невыносимых ударах судьбы научился держать удар, расти как личность и хранить чистоту своей души. Да, спешу, тороплюсь жить зрело и достоверно.
Стараюсь не тратить зря ни одной из букв своей клавиатуры, смакую каждую из них. Моя цель - завершить свои мгновения, в согласии с самим собой, с моими родными, близкими, и с моей совестью. Многие думают, что у них две или шестьсот жизней для золотых унитазов, яхт, дворцов и персональных островов. Ошибаются, есть только одна. Я узнавал.
10.9. Необратимость
Вернуться и начать жизнь сначала. Иногда люди думают, что это возможно, но жизнь быстротечна и время неумолимо. Глянешь в окошко, вот и годы прошли. Но что-то же можно вернуть? Юность, здоровье, счастье - что обратимо?
В погоне за прошлыми ощущениями люди тратят силы и состояния, настоящие и теряют будущее. Вот-вот покажется, да, это оно - то, что уже было. Но это не так, разочаруешься и снова ищешь именно тот, непередаваемый запах поля, реки, моря. Свет нежной зари, от которого был ясен ум и крепок организм. И опять не то, и снова ждёшь, а вдруг вернётся.
Не вернётся. Можно обмануть себя, написав картину прошлого, прекрасную в мельчайших деталях и тонкостях событий. И спрятать ее в чулане, надолго, потом, когда все забудут всё, достать эту картину, стряхнуть с неё пыль и паутину, и всмотреться. Но это не поможет: краски потускнели и острота зрения уже не та, а уж о силе восприятия и говорить нечего, совсем не то.
Мы тешим себя иллюзиями плавного и последовательного хода времён, представляя время в условных единицах секундах, минутах, часах, которые бегут только вперёд, ни в бок, ни набекрень и ни в кось-накось, а только прямо - из прошлого к будущему. Однако никто не знает, почему время секунды, стали определять только с помощью атома драгметалла цезия-133, а ведь могли бы использовать, например, совершенно бесплатную длину волны света (в ангстремах), или амплитуду дрожания электрона (в кварках). Почему секунды обязательно должны быть одинаковыми и равными между собой? Почему время течёт?
Могут ответить, что так проще устроить жизнь: проще не опоздать на урок или за пенсией. В годах проще считать тюремные сроки и трудовой стаж, а время оплаты стоянки - в минутах, а разговоров - посекундно. Арифметическая шкала времени прочно связана именно с выплатой одними чего-то другим. Когда выходит срок, и низы не хотя, а вехи не могут, одни обязательно устраивают другим хаос, ссылаясь на второй закон термодинамики, по которому со временем хаос наступает неизбежно в любой замкнутой системе накопления. Нельзя сказать, что они могут управлять хаосом, им управлять невозможно, иначе старые революционеры до сих пор бы управляли Госпланом. Но с помощью хаоса очень удобно изымать накопленные богатства и в неразберихе потихонечку их прикарманивать или перепрятывать. Почему-то биологический психотип наиболее успешных людей, да и менее успешных - всех остальных живых существ, неразрывно связан с поглощением богатств, энергоносителей - в общем, с питанием. Все живут, чтобы есть, а едят, чтобы продлить время жизни. Некоторые едят строго по часам завтрак, обеденное время, а ужин отдают врагам. Именно с помощью времени чаще всего определяется кто враг.
Зависимость от времени живой материи не всегда очевидна. Материя вечна, пока не износится со временем. Как уверяют физики, чаще всего матери протирается в местах, имеющих «фазовый портрет замкнутой кривой». Лирики возражают, что такого «портрета» нет, например, у хаоса. Хаос вообще не нуждается во времени, он сам по себе, и ему не нужно каждый день к восьми утра ходить в школу, а тем более, на работу.
Лирики, однако, тоже не всё учитывают, полагаясь в основном на свою память, которая хранит прошлое, но будущее они предугадать точно не могут. Вообще-то память о прошлом времени является нерешённой научной проблемой: одни говорят, что она неизменна, но другие-то знают, что прошлое изменчиво. Ведь не даром, кое-кто так любит переписывать историю, путать даты, вырывать странички из книг, воровать карточки из каталога Ленинской библиотеки, и даже, сжигать архивы. Поэтому, изменчивость прошлого свойственна нашему времени. Непредвзято никак не получается понять прошлое время.
Из-за этого так до сих пор никто и не написал единой общепризнанной и исчерпывающей теории, объясняющей, что такое «время». На этой почве даже физики стали жульничать со временем, в своих Основах квантовой механики они официально запретили «оператор времени - t». Ничего себе механика, в которой нет времени, хотя каждый знает, что измерить квантовую величину без времени никак не получится, хоть каким прибором меряй, его всегда придётся включать и выключать строго по времени.
Немного обнадеживает физико-математическая теория относительности, в ней время может идти как угодно: вспять, по кругу или по другой траектории пространства. Но какими порциями, куда, когда и насколько точно можно будет ехать на машине времени, эта теория умалчивает.
Попытки некоторых деятелей своевольно с помощью юридических декретов крутить стрелки часов в летнее и зимнее время, как и запреты часовых поясов на глобусе, не принесли ожидаемого просветления в понимании времени. Хотя кое-кому это не помешало встретить безбедную старость, но с молодостью пришлось попрощаться навсегда.
Другим важным аспектом теории необратимости стал «парадокс стрелы времени», когда обратимые явления приводили к необратимым последствиям. Осознание этого парадокса позволило оторвать время от движения. Для этого стали искать неподвижный квант времени, но до сих пор так его и не нашли, однако доказали, что время неумолимо, хотя и не так уж быстротечно, поскольку текучесть времени опровергнута вышеназванным парадоксом.
Необратимость пытались осознать очень давно, ещё Платон назвал её «движущимся подобием вечности» и атрибутом «несовершенного мира, где нет блага, но есть лишь стремление им обладать». Время, уже тогда считалось элементом неполноты и ущербности (ни на что времени не хватает), по сравнению с вечностью духовного мира. На этот счёт неплохо выразился Кант, сказав, что время - это «априорная форма созерцания», то есть - форма зависимости от смотрящего (созерцателя). А ещё, все ученые сошлись на том, что время - это не более чем момент смены состояний, ибо если ничего не изменяется, то и время никак себя не обнаруживает. Но тут же споткнулись о понятие «длительности». Обратимость времени никак нельзя понять без длительности, ведь срок нужно прочувствовать, чтобы его понять. Например, срок дожития постоянно существовал бы только в ожидаемом настоящем, но не в будущем: не было бы ни пенсии, ни бесплатного проезда в электричке, если бы не было конкретной длительности прошлого, вбирающего в себя будущее, увядающего и дрябнущего по мере движения к могиле.
Попытки поделить время на сакральное, изначальное и обычное тоже не объясняют причин необратимости. Мифическое понимание времени, в случаях чудесного возврата во младенчество или при реинкарнации души никак не раскрывают обратимость, применительно к будущему или прошлому младенцу, равно как и иному реинкарнируемому физическому лицу. Ведь, трудно гарантировать, что реинкарнируешься обязательно только в будущего мерчандайзера, а не в какого-то доисторического диплодока. Индусы высказали гипотезу, что в конечном счете «время проглатывает само себя», и обосновали существование многих времён, входящих друг в друга, как матрёшки, и выходящих оттуда же. При таком понимании необратимость перестаёт быть обязательной для исполнения.
Во всяком случае теперь более-менее ясно, что необратимость пересекается различными и очень многими линиями времени, которые существуют не только в геометрическом понимании, но и имеют свойства порядкового отношения. Иными словами, если вести себя хорошо, то всё хорошее к вам обязательно вернётся, времени на это вам хватит, и это необратимо, я узнавал.
10.10. Зимовье
Вот настреляли немного птицы. Сидим в лесу в зимовье. Сварили суп с мясом. Выпили по чуть спирту. Вышел я ночью за дровами. Небо чистое, луна полная, звезды ясные, хоть в рюкзак собирай.
Гляжу – мужик в тулупе, такого же как я роста. Стоит припорошенный, иней на нём серебриться, аж светится весь. Я так и протрезвел. Сбрасывает этот мужик с плеча убитую рысь. На, говорит, вот тебе добыча.
Пока я, то да сё, повернулся, из зимовья своих позвать, а мужик исчез. Как и не было никого.
А на его месте сидит кошка, и, главное, цвет её такой сероватый искристый. И вот привёз я эту кошку домой к друзьям. Три дня она у них прожила. Странная такая, ходила как у себя дома, её даже собаки боялись. Глядела на них с презрением.
А потом, печка-то открыта оказалась. Она, прыгнула в неё и сгорела.
10.11. Срок дожития
Надоело одному человеку жить в городе. Суета, теснота, все толкаются, всем что-то надо. В городе, как ни живи, всё бесполезно. Оттрубишь полтинник, да и выкинут за ненадобностью как отработанный материал. За жизнь накуешь, наклепаешь, настрогаешь всякой всячины вагонеток сто, а может и больше, кто их там считал. Начальство от этого только скривится, в лучшем случае глянет с кислой миной, да и отругает за плохой внешний вид. Жизнь в большом городе так устроена.
Но вообще-то дело даже не в начальстве. Оно меняется быстро. Не успеет со всеми поздороваться, а его глядишь и переведут на повышение или вообще снимут, может блат кончится, то ли само опростоволосится где-нибудь, или ещё что похуже. Разумеется, эти наблюдения не касаются шибко важного начальства. Оно не меняется почти никогда, сидит себе на радость всем потому, что старается никого не тревожить по пустякам. А вот начальство пониже первым делом прикажет выкинуть на помойку все ранее понаделанные вагонетки потому, что их неправильно делали, и вообще их не так надо было делать. А как надо всё делать всегда знает только новое начальство, и его нужно всем слушаться. Только войдёт оно во вкус, а тут его бац и снимут, и побыстрей назначат другое начальство. Обычно новое начальство присылают из-за границы или из иногородних, потому, что завозное и импортное всегда лучше отечественного.
Придёт новое начальство всё такое талантливое, новоиспечённое, ручками водит, указания раздаёт. Тьфу, аж противно. Да и ладно, всё равно ненадолго. Да уже и не интересно, пусть хоть через каждые шесть минут меняются.
Насмотрелся на всё это в большом городе человек, да и решил уехать подальше к себе в деревню в отчий дом, чтобы хоть там немножко пожить без начальства.
Путь не близкий, но добраться можно. Это туристам-то тысяча вёрст не крюк, лишь бы шляться где-нибудь в круизах. А трудовому человеку с годами не побегаешь, не попутешествуешь, ножки уже не те и осанка не пружинистая. Трудовые порывы былых пятилеток дают о себе знать.
Сел человек на электричку и уехал. На дальней станции сошел, трава по пояс, вышел на полянку, а там туристы нагадили, кучу мусора навалили выше елей. Пошел дальше по тропинке к шестихутору.
Идёт, смотрит. Кругом, где раньше лес был, птички пели, теперь всё сгорело. Стоят обугленные стволы, сажа по пояс и никого: ни ёжика, ни белочки, ни зайчика.
Добрел. Родимый дом стоит.
Неужто уцелел? Не совсем: дверь сбили, окна высадили. Печку разворотили непонятно зачем. Битый кирпич разбросали по полу. Даже диван крест на крест порезали. Пригорюнился человек, да делать нечего, надо жить.
Но жизнь уже пошла не та. На сотни верст кругом пепелища. Лесу и полям в наших климатах надо будут лет двести восстанавливаться. Столько не проживешь, чтобы хоть как-то успеть порадоваться за экологию.
Вокруг ни души, всё пропало. Ни сельпо, ни клуба. Автолавка сюда и в хорошие времена не доезжала, а теперь-то и подавно. При большевиках даже электричество включали. А теперь-то и в помине его нет, провода со столбов смотали алкаши, чтоб на пропой души заработать.
Охота, рыбалка, фермерство? Да ну, какая теперь живность на пепелище. Все урочища, реки и ручейки отравлены. Кругом смрад и погибель.
Захотелось человеку воды испить, пошел он к колодцу. А оттуда смердит истошно. Оказалось, фермеры в колодцы дохлых свиней посбрасывали. Им так здравнадзор велел, чтобы никто не заразиться от свиней африканской чумой. А в заброшенных деревнях всё равно никто не живет, вот колодцы и пригождаются под скотомогильники.
Пошел человек искать ручей, жажда одолевает. Ходил-ходил, ничего не нашел. Только в одном месте увидел, в овраге ручеёк сочится. Но пить из него не захотелось. Овраг доверху завалили мусором с биофабрики и химкомбината.
Помыкался человек какое-то время в родной деревеньке, да и вернулся опять в большой город. Пришел домой, а ему говорят, вы тут уже не прописаны. Одна шестнадцатая квартиры вам, конечно, принадлежит на праве собственности, свидетельство-то сохранилось, но новый собственник вас отсюда давно выписал.
Присел человек на табуретку в коридоре у телефона. Вдруг звонок:
– Вы такой-то и такой-то человек?
– Да, он самый, так точно.
– У вас срок дожития кончился, продлевать будете?
Но человек уже этого не услышал.
Потом позвонили из ритуальной службы, чтобы сообщить, что мест на кладбище нет. Хорошо, что и этого звонка не услышал человек.
Умер, уложился в отведённый ему срок дожития.
10.12. Предвещание
Приехал я тогда на майские домой. Шёл утром с почты мимо нашей сельской церкви. Зашел, поклонился, свечку поставил. Иду дальше по проселочной дорожке на взгорок поднимаюсь. Гляжу, впереди вдоль обочины. Что такое?
Ступни девичьи. Тоненькие по щиколотки видны. Ступают тихо и сизым огнем горят. Такого небесного невечернего цвета с алым ободком. Взошли на пригорок впереди меня и исчезли.
Всматриваюсь – никого нет.
А на следующее утро Мама моя умерла.
Вот такое было предвещенье.
10.13. Зачем нужен Бог
На яблочный Спас мы шли к Храму. Дорога была неблизкой. Внук немного подустал, не понимая, куда мы так долго идем, и спрашивает меня:
– Зачем нужен этот твой Бог? Какая от него польза?
И вдруг прямо ему в руки с ветки падает яблоко.
– Бог нужен затем, отвечаю, чтобы люди получали плоды.
Шедшая неподалёку послушница или монахиня от увиденного так и застыла в изумлении со светлой и доброй улыбкой. И мы вошли в Храм к Богу. Было как-то радостно, тепло и мирно на душе.
Заключение
Кто я есть, простой рабочий и совхозный парень Игорь Глебов. Доктор, профессор, заслуженный юрист, военный академик Глебов. Родился в России на Кавказе, моя Мама - А.В.ГЛЕБОВА была долго Председателем Лермонтова, а ещё какой-то поручик ГЛЕБОВ был секундантом у М.Ю.Лермонтова, и в позапрошлом веке у советника Глебова в Москве у Кремля в Зарядье было «Глебовское подворье». Так, что фамилия моя вполне уважаемая.
Родился я после войны, в почтовом ящике № 1, когда в стране насчитывалось полмиллиона почтовых ящиков. Мне выпало родиться в первом, затем вырасти и отслужить народу. Теперь мне нет нужды заглядывать в глаза вышестоящих, чтоб им понравится, выпрашивая себе местечко или должность. Мне в жизни всего хватило. Мне можно верить: учился, трудился, воевал, каялся, был трижды убит, но уцелел.
Мое почтение и поклон родным, друзьям, сослуживцам, землякам, читателям! Вот и поделился с Вами своими воспоминаниями, мыслями и словами. Когда ещё свидимся, а тут и пообщались в строках и на страницах, и ладно.
Ведь жизнь – не трава луговая – двух укосов не бывает.
Оглавление
Предисловие 5
Глава 1. Детство 6
1.1. Мой чистый урановый город 6
1.2. Медведь и конфета 7
1.3. Первый привод 8
1.4. Дед Мороз 9
1.5. Пальтишко 10
1.6. Предзнаменование 12
1.7. Славский 14
1.8. Дикий персик 15
1.9. Совесть 16
1.10. Колодец 17
1.11. Пионер-диссидент 18
Глава 2. Воспитание 22
2.1. Прадед 22
2.2. Глебовское подворье 23
2.3. Дедушка 26
2.4. Бабушка 28
2.5. Доброволец 30
2.6. Танкист 31
2.7. Фрося 32
2.8. Судья и ширмач 33
2.9. Клад 35
2.10. Павел 37
2.11. Фёдор 38
2.12. Гарчик 39
2.13. Дядя Серёжа 40
2.14. Солженицын 42
2.15. Эколог 44
Глава 3. Военный институт 44
3.1. Сон 44
3.2. Учителя 49
3.3. Мазист 50
3.4. Андреевские бани 54
3.5. Руки прочь, товарищи! 55
3.6. Два яйца 58
3.7. Парикмахерши 58
3.8. Пашка-Понос 60
3.9. Виноград 62
3.10. Графин 64
3.11. Свой 67
3.12. Чужой 69
3.13. Шамбала и ЦРУ 74
4.14. Лавра 77
Глава 4. Офицерская юность 79
4.1. Не зря я пошел в лейтенанты 79
4.2. Смертный приговор 80
4.3. Нетипичный криминалист 82
4.4. Закон парных случаев 83
4.5. Следственный случай 83
4.6. Расстрел на месте 84
4.7. Певец – Маршал 86
4.8. Как надо выбирать себе жену 88
4.9. Два билета в кино 90
Глава 5. Адъюнктура 91
5.1. Международное право 91
5.2. Озарение 98
Глава 6. Генштаб 100
6.1. Совет обороны СССР 100
6.2. Владыко 103
6.3. Моя альтернативная служба 106
6.4. Мои законы и обычаи войны 119
6.5. Руцкой 125
6.6. Тэтчер 126
6.7. Таня с НТВ 127
6.8. Уход СССР 129
6.9. Кибертоварищ 130
6.10. Мозаика 131
6.11. Моя коллективная безопасность 134
6.12. МСовцы 138
Глава 7. Кремль 142
7.1. Совет Безопасности 142
7.2. Что такое юрист 143
7.3. Что куём 144
7.4. Кто расстрелял Белый дом 145
7.5. Моя строка в конституции 146
7.6. Кто развязал войну в Чечне 149
7.7. Ненавижу военных 155
7.8. Кузнечик 159
7.9. Жалость 161
7.10. Всевышний в бою не лишний 162
7.11. Медсестра 163
7.12. Шефство 164
7.13. Когда солдаты плачут 166
7.14. Генеральское 167
7.15. Воинская речь 168
7.16. Стрельба по своим 169
7.17. Архитектор перестройки 173
7.18. Олбрайт 177
7.19. Вершбоу 180
7.20. Точка Лагранжа 181
7.21. Шуруповёрт 184
7.22. Искусство кибервойны 186
7.23. Моё поле 190
7.24. Вес мундира 196
7.25. Милосердие 198
7.26. День военного юриста 202
Глава 8. Вожди и люди 204
8.1. Причем тут Сталин 204
8.2. Так вижу Сталина 209
8.3. Сталинский работник 215
8.4. Расстрельные списки 218
8.5. Семь причин ненавидеть Сталина 225
8.6. Непреступный Сталин 228
8.7. Танкист о Сталине 235
8.8. Спас Нерукотворный 237
Глава 9. Кремлевские сказания 240
9.1. Красная площадь 240
9.2. Тайна сокровищ 241
9.3. Человек невидимка 243
9.4. Сверчок 244
9.5. Муравьед 246
9.6. Кадровики 248
9.7. Митрич 252
9.8. Хорошо быть начальством 258
9.9. Бабуин 260
9.10. Счастье 261
Глава 10. Мировоззрение 262
10.1. Почему есть Бог 262
10.2. Декалог и моральный кодекс 262
10.3. Сотворение Вселенной 264
10.4. Форма жизни 269
10.5. Радость жизни 270
10.6. Старинное радиохулиганское 271
10.7. Диссидентское 272
10.8. Время 273
10.9. Необратимость 274
10.10. Зимовье 277
10.11. Срок дожития 278
10.12. Предвещение 281
10.13. Зачем нужен Бог 282
Заключение 283
Игорь Николаевич ГЛЕБОВ
Жизнь – не трава луговая
Жизнь - не трава луговая
© Copyright: Игорь Николаевич Глебов, 2023
Свидетельство о публикации №223092000531
Свидетельство о публикации №223092000531
Рецензии