Ты гуляй, мой конь, пока не зауздаю. Часть 5

Пулька вымылась, плавая, переплывая реки, вычистилась. Голо на затылке, особо от ошейника. Там шерсть ошейником повытерлась. Теперь тот хлябает на шее – болтается. Каждый год она болезненно по осени линяет. Сняла ошейник. Он сырой, повесила просушиваться на сучёк кедра. Собаки плавали через Щекурью, когда я переправлялась через реку на резиновой лодке. Дымка, - тот сплавал туда- обратно несколько раз, а вода ледяная! Ошейники размокли.

Деревня Щекурья красивая, тихая. Поражает спокойствием, размеренностью жизни, что разительно отличает от соседнего села Саранпауль. Люди- хозяйственные! Дворы ухожены. Во дворах стоят теплицы с огурцами. У домов цветут красивые яркие цветы, даже поворачивают головы к солнцу настоящие подсолнечники. Во всём ощущается покой, умиротворение, размеренность жизни, северная неспешность. Улочки - чистые, зелёные, ухоженные. Нет пыли, гвалда, шума, мата. Собаки выскакивают навстречу моим и,  поздоровавшись, как заведено, мирно расходятся, пропуская, ибо понимают: «Мои лайки не просто от безделья тут пробегают, а бегут по делу важному – в тайгу».

- Что ждёт меня впереди?.. – сильно тревожится не стоит, хоть и неспокойно: сложно решиться двигаться вперёд, сложно идти одной туда, где память помнит о непоправимом горе, трагедии, а мозг понимает объём, меру опасности одиночных поход сквозь тайгу дикую, из которой не каждому суждено вернуться под крышу дома. Сижу сейчас в палатке, - пишу на листочке в клетку, - вырвала из старых детских школьных тетрадок. Даже корочки тетрадные из-за веса оставляю дома. Каждый грамм складывается в килограммы, поэтому облегчать рюкзак приходится из мелочей, что в итоге оправдывается. Пишу в каждой клеточке. Стараюсь выводить буквы, чтоб потом по максимуму расшифровать свой же почерк. А руки натружены, и характер не обучен чистописанию – почерк сама и то не всегда в состоянии расшифровать, не нужно и кодировать – никому не дано прочесть.

Пишу, а над головой чирикают птицы. В палатке тепло, уютно. Есть, где полноценно поспать. Палатка, спальник – это чудо! Только в подобной ситуации достойно можно оценить столь простые вещи.

Совсем рядом мужики- охотники, пилят и валят деревья. –Там - охотничья изба. К ручью, притоку Польи, идёт крутой спуск, а на горизонте, совсем рядом  видны Уральские горы. За ручьём начинается уже подъём в предгорья. С реки Полья , с четырнадцатого километра трассы, до Каменистого, пять километров идёт тигун – непрерывный подъём. На велике он чувствуется, отчего приходится с усилием крутить педалями, местами даже проводить велосипед пешим. А с восемнадцатого километра начинается спуск к притоку Польи. Полья, извиваясь, вплотную, с юга, в этом месте подходит к трассе, что проложена в горы непонятно зачем.

Впереди – охота, рыбалка, - не для развлечения: необходимо кормить и себя, и собак. Нужно собрать ягод, грибов насушить, трав заготовить для чаёв и лечений. Удаётся до сих пор обходиться травами, не лекарствами, в чём заметна и польза, и экономия денег.

Слышу, какстучат топорами, шумят пилой – рубят, подпиливают вдоль берега реки завалы. Муж как-то рассказывал, что тут по осени идут на юг с севера гуси стаями, и неплохая охота на гусей. Догадываюсь, что охотники расчищают прибрежные завалы Польи для обзора и охоты.

Стучит непрерывно дятел, а у меня в голове непонятно гудит. Не исключено, что до сюда доходит низкочастотный звук саранпаульских дизелей. Он ночами порой слышен отчётливо и на Манье, за сорок километров от села по прямой!

Вспоминается отец, мама, бабушки, тётушка, свекровь и свёкр, сватьи и сваты – те, кто уже ушёл ввысь. Постоянно думаю о муже. - Он теперь с ними?.. С ним теперь и его бабушка, которую боготворил. Володина бабушка меня любила, и я её, хотя та была совсем чужим по крови человеком, только сразу приняла молодую сноху, как родную, когда впервые я приехала к ним в дом. Помню, как бабушка, счастливая, обнимала меня, гладила мой живот, где уже находился её первый правнук. - Столько добра, участия, тепла излучали её глаза и руки! А сама она уже лежала на кровати в своём закутке, редко вставая, чтоб потом, успокоенная, что её род продолжается, тихонько однажды уйти.
- Бабушки, бабушки, бабушки!.. - добрые, трудолюбивые, заботливые! На их плечах подняты семьи, рода. Они одни, без мужей, ростили детей, поднимали на ноги страну после бесчисленных войн и разрух!..

Вспомнилась деревушка Усть- Манья. В восьмидесятых, наивная, неопытная, заплатила лётчикам ведром клюквы, чтоб те увезли меня. Пилоты охотно приняли клюкву. А я выгрузилась в глухой тайге, где жили только двое – радист экспедиции, да его жена. Я намеривалась идти пешком к Ялпынгнёру, на неведомое мне озеро Турват, где работал геофизический отряд мужа. Ни тайги, ни местности не знала. Впервые оказалась в настоящей дикой тайге за сотни километров от селений. Только не сомневалась, что отряд найду, ибо с собой был компас, копия топографической карты, на которой примерно отмеченатерритория поискового участка. А женщина, зырянка, как услышала, что иду в тайгу, как закричала на меня! Не смея меня удержать силой, перепуганная, скликала мужа. Тот прознал в чём суть, заорал на меня, отобрал вещи, рюкзак, пригрозил вызвать милицию и егерей, а меня запереть под замок, арестовать.

Только не понимал, с кем имеет дело. Я обозлилась: «Кто они мне такие?! Чтоб задерживать! Решила сбежать. Люди - взрослые, тоже пошли на хитрость. Радист быстренько связался с мужем по рации. И объявил, что Володя за мной уже выходит встречать. Самою завели хитростью в избу, непрерывно приглядывая, чтоб не сбежала.

Женщина заставила месить тесто для пирога с тайменем, обучая меня, - горожанку,как печь пирог с рыбой в обычной печи на углях. Ничего вкуснее потом не пробовала, чем тот пирог с тайменем. Ругала, когда я месила тесто двумя руками. – Икак ты дела собираешься делать?.. Если обе руки в тесте?.. Так обучила месить одной рукой, что делаю и по-ныне. Теперь постоянно вспоминаю добрым словом те уроки простых таёжных людей.

Так они не отходили от меня до вечера, непрерывно контролируя, а я злилась, что чужие люди мной командуют и по сути заперли в избе. Вечером пришёл муж со всей бригадой. Хозяева уступили нам с Володей  огромную кровать, - с огромной периной, с огромными подушками, подобных я и не видывала прежде. Остальных работяг уложили на полу. Те, выпив самогонки, бражки, естественно не спали. Тогда хозяйка на них громко цыкнула повелительно, чтоб угомонились и не мешали мне и моему мужу спать. А утром мы ушли. Шли по едва различимым тропам. Шли день. Я поняла, почему так перепугались пожилые таёжники, так переполошились. Найти б самой отряд мужа мне пришлось непросто, только б всё одно – нашла. Я впервые тогда шла по первозданной северной тайге.

А через день взяла в руки ружьё и добыла первого своего глухаря, не зная что за птица такая сидела на кедре, облаиваемая лайкой. Тот с грохотом свалился с верхотуры, а я отскочила, чтоб не зашиб меня. А ещё день спустя утащилась на Малую Сосьву. Не зная, что на севере быстро темнеет, не зная, что такое магистраль, профиль, и оказалась далеко от лагеря. Когда дошло, что обратно не вернуться в ночь, бежала по первому льду, сковавшему горную реку. Тот ломался под моим весом, оглушительно трещал. Трещины бежали от скалы к скале по горному ущелью, а я успевала от них убежать.

Со спичками, в кромешной темноте, расшифровывала надписи на пикетах, училась таёжным премудростям. Таким образом на практике сообразила: «Магистраль – это то, что идёт с севера на юг, профиль – идёт с запада на восток". Когда догадалась, то уже бегом бежала по ночной тайге в нужном направлении. А в лагере меня уже потеряли, стреляли с ракетниц… - Не отлупили! А могли б! Сильно боялась,- бочком прошла в палатку. Только парни молча накормили, напоили чаем и больше старались без присмотра меня не оставлять. Они учили меня тайге, рассказывали, показывали, а я внимательно слушала… Так началась моя северная таёжная жизнь. И вот сейчас память бежит и бежит, как те трещины – от каменной горной стены, к стене, с грохотом сотрясая мир прошлого. Таково свойство памяти. В тайге она живёт сама по себе, отдавшись волнам времени.


Вечереет. Пилят совсем рядом. – Лишь бы не стрельнули в мою сторону. Пулька возмущённо на них лает. Река под вечер шумит. Эхо множится. Слышно даже в вечернем воздухе, как двое парней разговаривают. Холодает. А я куда-то задевала шапочку, - не найду. Голова мёрзнет. Пришлось закутаться  в капюшон спальника. Пошарила руками, - не нашла. – придётся терпеть до утра.

Темнает. Согрела собой два спальника. Тонкий вложила в толстый. Они - скользкие, оттого юлозю. Разделась. Сняла отсыревшие джинсы. Одела сухие шерстяные носки. Стало телу уютнее, легче. Слышно как громко шумит по камням горная Полья. Так всегда в тайге: к ночи звуки усиливаются, и неслышимое днём, слышно ночью. С весны оставляла свою куртку. Её матери подарили дети. Сейчас подложила под голову вместо подушки. В лесу постоянно мешают длинные волосы, а обрезать не хочу, короткая стрижка не нравится. Дятлы чирикают, не переставая. Соседи врубили современную музыку. Спать не получается. Утихомирились только взаполночь: тоже, похоже, уснули. Свечу фонариком. Стемнело. Всё! – засыпаем все.



Ключевые слова: тайга, Западная Сибирь, лайки, собаки, лес, осень, сентябрь, кедровка, белка, трасса, дятел, кедр, палатка, Усть-Манья, геология, геофизика, геофизический отряд, охотники.

Анонс: Жизнь в таёжном селе. Таёжный экстрим.

Фотоснимки автора. На фото Западная Сибирь. Крайний Север. Северная тайга. 19 сентября 2009 год. Перекат на реке Манья. Золото осени.

Черновое.

Ты гуляй, мой конь, пока не зауздаю. Часть 5.