Свидетели века

О стариках, встреченных в молодости. В юности я жил в коммуналке в старом районе Москвы. В двухкомнатной квартире. В семиметровой комнате я, в большой комнате разведённые муж с женой, их пятнадцатилетняя дочка и отец мужа, восьмидесятилетний старик.
Мойше Моисеевич, как он сам утверждал, был караимом родом из Одессы. Когда он говорил «Одесса», то его «е» было супермягким. Слово рыба он произносил как «риба».
      - Дима, одесская риба сладкая как сахар. Ви когда ни будь пробовали одесскую рибу? - вопрошал он.
По словам сына старика, его отец был типичным альфонсом, прожившим всю жизнь на средства, которые зарабатывала жена Мойше. Она, только вообразите себе, была мастером по пошиву дамских корсетов! Старик в молодости был необычайно красив и пользовался этим на полную катушку.
Особенно часто Мойше Моисеевич рассказывал, как был очевидцем приезда царя Николая Второго в Одессу. Караима потрясло, что лицо государя было «белым-белым». Я его рассказы слушал вполуха. Меня занимали собственные дела. В основном влюблённости. Тогда это представлялось необыкновенно важным.
Моя бабушка, Мария Николаевна, любила рассказывать о своей семье. Её отец работал мастером на текстильной мануфактуре князя Мещерина и у них был двухэтажный дом в Химках. У неё было пять братьев, уже взрослых и младшая сестра. Особенно ей запомнилась забастовка, когда на фабрику для усмирения прислали казаков и она стреляла по ним из рогатки стальными шариками. Как она утверждала, платили на производстве золотым песком.
Братья погибли в первую мировую войну и гражданскую. Отец стал командиром продотряда и его живьём сожгли на костре махновцы. Мать, Олимпиада Васильевна, сгинула от тифа. Мария стала беспризорницей, затем попала в детский дом.
Работала всю жизнь рабочей, курила беломор, жульничала в карты, когда со мной играла.
Жила в Армянском переулке на Чистых прудах.
Ушла легко. В восемьдесят два года, на моих руках, уже в деменции. Дома. Узнавала ли меня, не знаю, но когда видела, улыбалась.
Третьего старика я встретил в Карелии, когда мне было лет пятнадцать. Судя по рассказам его жены, он был личным телохранителем Сталина. Сам он на эту тему не распространялся. Мне он запомнился внешностью. Несмотря на возраст ближе к шестидесяти, подтянутый и мускулистый. Тот тип условно «арийской» красоты, которую пропагандировали равно и немецкие и советские плакаты и фильмы в тридцатые годы.
Четвертый был Владимир Ильич Лейбсон, бывший литературным секретарём Маршака. К нему мы с другом часто захаживали, когда хотели выпить бутылку портвейна не на уличной скамейке. Жил он на Патриарших прудах. А мы вечно болтались на бульварах в центре. Он почти ничего не рассказывал о себе, расспрашивал нас о нашей жизни. Ему было интересно, чем живёт современная молодёжь. А ведь Владимир Ильич лично знал писателей от Булгакова до Олеши и Чуковского.
Десятки стариков встретились мне в юности. Ни к кому я не проявил особого интереса. Слушал вполуха, думал, что они вечные. Но они ушли.
Сейчас моё поколение стали стариками, ну или без пяти минут стариками. Дети нас слушают не более внимательно, чем когда-то мы своих стариков. У них свои, очень важные дела и проблемы, как и у нас, когда мы были  молоды.
     Уходит безвозвратно очередная эпоха.
Наверное, так и будет всегда, пока существует род людской.