Школьное детство мое началось в Северной Корее

Глава 2. ДЕТСТВО В СЕВЕРНОЙ КОРЕЕ (1945-1948)

В октябре семьи военнослужащих в Славянке оповестили: через пару дней им предстоит поездка в Северную Корею. Мама сложила вещички в два стареньких чемодана. Женщин с детьми усадили в открытые кузова "Студобекеров". Автоколонна с семьями под охраной автоматчиков отправилась в путь.

Ехали по равнине. В Маньчжурии ночевали в каком-то китайском городке. Кругом убегающие вдаль сады и рисовые поля.

Въехали в Корею, сплошные сопки. Дорога очень узкая: двум грузовикам не разъехаться. С одной стороны обрезанная гора, с другой стороны дороги — глубокая пропасть.

Между сопками вдоль рек в долинах возле деревушек красовались рисовые поля и яблоневые сады. Впервые я увидел яблоки на деревьях. В садах между деревьями были натянуты веревки с пустыми консервными банками. Ветерок качал банки, они гремели и отпугивали птиц.

В город Канко (Хамхын – так называется этот второй по величине город в КНДР в настоящее время – Ю.Г.) прибыли в полдень. Расквартированы советские офицеры были на окраине города. Сопки.

Нам сказали, что папин дом угловой. Грузовик остановился возле него. Дверь не заперта. Мы вошли. Папа спал. Нас не ждал. Мы его разбудили. Он обрадовался несказанно. Мы тоже. Он забегал, засуетился. Целовал нас. Обнимал. Мы тоже...

Как переменчива жизнь!

Еще пару месяцев назад в этих домах жили японские военнослужащие с семьями. От японца в доме остались статуэтки Будды и сабля.
Теперь в этом поселке на окраине города жили советские офицеры.

Воинская дружба самая крепкая в армии, созданной трудовым народом для защиты его богатств и будущего детей и внуков от империалистов. Дружили семьями. Ходили часто друг другу в гости. Мы подружились с семьей Бакулиных. Одну неделю готовила обед и ужин мама, другую – тетя Маруся.


Офицерам выдавали пайки. Хочу особо подчеркнуть, что в послевоенные годы и японскую оккупацию в Канко работали магазины, рестораны. Вероятно, наступление советских войск было настолько стремительным, что у японских оккупантов не хватило времени на то, чтобы разрушить всю экономику Кореи. На черном рынке можно было купить поношенные вещи, на базаре – продукты.

Помню, мама купила ручные женские часы, но вечером в них стрелки остановились. На следующий день она пошла на базар с тетей Марусей. Они нашли продавца. Крупная телом тетя Маруся взяла тщедушного корейца за шиворот и встряхнула. Тот безропотно вернул деньги "русской мадам".

В нашем доме появились фрукты. Вкусные корейские яблоки не сходили с нашего стола все три года пока мы жили в Корее. Это были первые яблоки в моей жизни.
Помню субботние вечера, когда соседи семьями собирались по очереди в чьем-то доме, выпить по рюмашке, попеть песни военной поры, потанцевать под патефон. Так они выражали свою радость: им удалось выжить в самой страшной войне в истории человечества.

Помню, как за праздничным столом произносились тосты:
– За Родину! За Сталина! За победу! Встретимся на сто первом этаже! (Имелось в виду — в Нью-Йорке.)

Рабоче-крестьянская Красная Армия после войны была самой могущественной армией в мире. Она имела боевой опыт ведения операций на любой местности самым современным оружием. Высочайшим был ее боевой дух: прикажи Сталин начать наступление на Запад, войска без промедления выполнили бы приказ и через месяц оккупировали бы всю Западную Европу. "Красная армия всех сильней" – пели русские герои. Такие вот настроения царили в среде русского офицерства в те дни!...


БУДДИСТСКИЙ ХРАМ НА ХОЛМЕ


Природа Северной Кореи – сопки и долины вдоль горных речушек. Сопки
начинались буквально у порога нашего дома. В них японцы вырезали глубокие горизонтальные туннели на случай бомбежек. На сопках мы с мальчишками, вооруженные игрушечными винтовками, часто играли в войну. Никто из нас не хотел брать на себя роль япошек или немчуры. Все хотели быть советскими героями.

Наш район на северной окраине города Канко охранялся советскими солдатиками по ночам, а днем мы, дети, играли, где хотели. Во время игр добегали до буддийского храма. Он стоял на невысоком холме. К нему молодые корейские пары в окружении родственников и друзей приезжали в выходные и в дни свадеб.

Несмотря на запреты старших мы с мальчишками совершали "боевые" вылазки к этому храму. Перед ним мы, пораженные его красотой и безлюдьем, непохожестью на русскую архитектуру останавливались. "Боевые" действия прекращались.

Мы бродили по террасе второго этажа храма. Любовались природой: на западе - близкими сопками, покрытыми лесным покрывалом; на востоке – одноэтажными домами и узенькими улочками города, раскинувшегося в долине. Если пройти мимо храма на север дальше, можно добраться до высоко обрыва. И к нему мы добегали не раз и с него любовались речушкой, текущей глубоко внизу и убегающей светлой змейкой вдаль к другой гряде сопок...

Эти мгновения неосознанного детского восторга, как оказалось, остались в моем сердце навсегда. Но только через много лет я пойму, что там, в этом буддийском храме, я впитал какую-то новую энергию в свою душу. Красоты долины и храма навсегда запечатлела моя память...


В ПЕРВЫЙ РАЗ, В ПЕРВЫЙ КЛАСС... В ПХЕНЬЯНЕ

В 1946 года отца перевели служить в Пхеньян, будущую столицу Северной Кореи. В том году в крупных корейских городах открылись советские школы для советских детей. За несколько месяцев советское правительство командировало в Корею сотни советских учителей, отпечатало и доставило в Пхеньян тысячи учебников из СССР.
Прошел ровно год после окончания Второй Мировой войны. СССР залечивало страшные раны, нанесенные моей Родине ордой еврофашистов и финансовыми боссами Гитлера.
Советское правительство изыскало возможности нормализации условий жизни военного контингента, выполнявшего свой интернациональный долг в Северной Карее. Он помогал корейским коммунистам переводить страну, разграбленную, избитую японскими милитаристами, на рельсы независимого развития от империалистических держав. Через пять лет в Корею придут армии США и их вассалов. Поведут себя эти агрессоры в сто раз хуже японских самураев....
Помню первое сентября 1946 г. Этот день стал праздничным для меня. У меня в руке был маленький твердый портфель, купленный на рынке, и одна тоненькая тетрадка. На голову я натянул выгоревшую на солнце папину пилотку с красной звездочкой. Такова была мода. Многие мальчишки носили отцовские пилотки в те годы.
Нас, советских детей, на военных автобусах привезли в школу. Она располагалась в охраняемом правительственном квартале Пхеньяна на холме.
В классе двухэтажной школы нас, первоклашек, усадили плотно — по трое за парту. На каждой лежал букварь, отпечатанный на серой газетной бумаге, без цветных картинок. Сколько в том году их было выпущено на свет, очищенный за год от тьмы фашизма усилиями наших родителей!? Партия и правительство выполняли свой долг по сталинской Конституции 1936 года. Все помнили завет Ленина — Учиться, учиться и ещё раз учиться!
Учительница маленькая и щупленькая поздравила нас с началом учебного года. Что-то нам долго рассказывала. Минут через 15 мы, непоседливые детишки, устали ее слушать. С нетерпением ждали, когда закончится первый в жизни школьный урок.
Уставшие от непривычно долгого сидения за неудобной партой, мы радостно выбежали на солнечный двор. Нас ждали счастливые мамы.
– Ой как кушать хочется! – сказал я маме.
Мама купила мне пару яблок в лавке, расположенной неподалёку, и повела меня к корейскому фотографу. Он работал рядом. Эту фотографию, на которой я улыбающийся стою с большим яблоком в руке, сохранилась в моем альбоме. Смотрю на фотографию и жалею, что на нашлось на ней места моей красивой и доброй маме. Почему мы не сфотографировались с ней вместе? – спрашиваю я себя сегодня. Вероятно, потому что мама интуитивно поняла, что я должен сфотографироваться один. Потому что в тот день произошла большая перемена в моей жизни – я стал самостоятельным, хотя и маленьким, человечком. Теперь я буду полдня проводить в школе. Учителя меня не только родители, но и учителя будут учить уму-разуму, пока я не стану сознательным гражданином и не начну трудиться на благо своей Родины.
Помню, не хватало тетрадок в косую линейку для правописания и в клеточку по арифметике. Отец вечерами от руки линовал мне тетрадки. Я с большим прилежанием под его присмотром писал палочки, буквы, цифры.
И хотя мне пришлось за десять лет учиться в семи школах, имя своей первой учительницы я помню – Нина Ильинична Иванова. На классных фотографиях, которые я храню по сей день, запечатлены лица многих моих одноклассников и учителей.


НОВОГОДНЯЯ ЁЛКА

Первым праздником в году у всех советских семей был Новый год. Новый год — это день, когда мы, советские люди, прожить все последующие 365 дней без войны, без нового империалистического нашествия на страны социализма. Мы всем народам на планете желали мира и счастья, жизни без буржуев и аристократии, без эксплуатации человека человеком, без расизма и расовой сегрегации, без апартеида и колониального гнёта!
Обычай праздновать Рождество, наряжать ёлочку, родившейся в лесу, сложился ещё до революции. С конца 1920-х годов по 1935 год рождественская ёлка была запрещена и празднование Рождества рассматривался как «буржуазный», «поповский» и антисоветский обычай. Я знал о празднике Рождества, только потому что мама родилась в этот день.
Запомнился мне больше всего мне новогодний праздник 1947 года, который мы отмечали с папой вдвоем в Пхеньяне. Он стал исключением из правила: мама болела и лежала в больнице.
Папа привез небольшую елочку за несколько дней до праздника. Игрушек не было, и мы несколько вечеров подряд вырезали из бумаги ленты и красили их в разные цвета. Сворачивали их в колечки и склеивали. Затем соединяли в цепочки.
Из картона мы вырезали кругляшки-шары и человечков. Больше других игрушек мне нравились Иванушки в колпачках. Головку ему папа делал из пустой скорлупы яйца. Он готовил скорлупки заранее: делал маленькое отверстие на конце и выпивал белок и желток. Теперь он рисовал на каждой из них глаза, нос, брови, улыбающийся рот. Сверху приклеивали бумажный колпачок с ниткой. Снизу кафтанчик и ноги в сапожках, вырезанные из бумаги. Как я любовался самодельными игрушками, особенно Иванушками! Они казались мне такими яркими и живыми...
Купленные позже игрушки в России не шли ни в какое сравнение с самодельными, которые мы делали с папой в Корее для первой в моей жизни елки! Я запомнил ее на всю жизнь.
Для октябрят и пионеров накануне обязательно устраивался утренник в школе, местном Доме офицеров, клубе, Дворце пионеров. Всем выдавали подарки со сладостями и желтыми пахучими мандаринами.
А спустя несколько лет, уже в России, перед новым годом папа приносил домой холодную и пахучую елку. Мы доставали с антресолей ящик с игрушками, ватой, лентами, лампочками, а также деревянный крест для установки елки.
Весело и шумно, с шутками-прибаутками мы устанавливали и наряжали нашу зеленую и пахучую красавицу. Мама проводила генеральную уборку после того, как елка сверкала своими нарядами и зажженными лампочками. Варила холодец и другие блюда: оливье, винегрет, уральские пельмени. Пекла пирожки с мясом, капустой, яблоками. Делала домашний торт "наполеон". Вкусный-привкусный!
Приходили гости, друзья семьи, соседи. Сначала «провожали» старый год, а с началом перезвона Кремлевских курантов в 24.00 звенели бокалами с шампанским, и каждый загадывал желание.


ВАСИЛИЙ ТЕРКИН


Первые подарки – книжки с цветными иллюстрациями, коробку цветных карандашей подарили мне на день рождения.

За хорошую учебу и примерное поведение в первом классе меня премировали красным, небольшого размера томиком стихов А.Т. Твардовского "Василий Теркин" с надписью, сделанной рукой моей первой учительницы "За хорошую учебу и примерное поведение".

Многие тогда любили поэзию Твардовского. Я выучил его стихотворение "Награда". На новогоднем утреннике меня поставили на стул под висящие елочные игрушки, и я первый раз в жизни выступил перед публикой.
Нет, ребята, я не гордый.
Не заглядывая вдаль,
Я скажу: Зачем мне орден,
Я согласен на медаль...

Мне аплодировали офицеры, те, кто прошли войну и на кителе носили ордена и медали, которые воспел Твардовский А.Т. Кстати, у папы были медали "За отвагу", "За боевые заслуги" и орден "Красной звезды". Военнослужащие в советские годы гордились государственными наградами за участие в боевых действиях!
И вдруг целый красный томик Твардовского в подарок! С него началась создаваться моя домашняя библиотека. Я храню этот томик до сих пор. Получить такую красивую книгу в подарок в мае 1947 года было необыкновенным счастьем. Ее читал и перечитывал отец. Перечитываю этот томик я и сегодня!
Отец уделял мне много внимания все годы моей учебы. Сколько раз вечерами, видя, как я мучаюсь над решением задачи, он подсаживался за стол и просил объяснить ему содержание трудной задачки. Я рассказывал, он задавал мне несколько вопросов и... задача решалась сама собой.
Позднее, когда я учился уже в институте, он признался, что ни алгебры, ни тригонометрии не изучал, а помогал мне логичными рассуждениями. Логикой он владел железной. У него была великолепная память.
Если бы в то время наша семья переселилась на Арбат из Куликовки, то, подобно местечковым "гениям", он бы тоже закончил университет и мог бы добиться больших высот в жизни. Но Куликовка не Арбат. Русских парней из Куликовок в середине 1930-х правящая тогда русскоязычная элита в Москву не приглашала...


СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ КОМЕНДАТУРА


В 1947 году мы вернулись из Пхеньяна в город Канко. Папа служил теперь в городской военной комендатуре, одном из подразделений Советской администрации, контролировавшей в то время всю систему народных комитетов северокорейских властей. Мы жили в небольшом особнячке на две советские семьи недалеко от центра города и комендатуры. Кругом жили семьями корейцы. Мы здоровались с ближайшими соседями, но говорить с ними не могли: не знали языка.

Отапливался наш дом зимой печкой на кухне. Она стояла в углублении в полу, и горячий дым из нее проходил под полом, согревая его и всю квартиру. Жизнь корейской семьи проходит на этом теплом полу, поэтому мебели в их жилищах мало: низенькие столики. Спали на полу на легких матрасах. Их прятали на день в шкафы. В советских семьях стояла обычная мебель. Спали мы в кроватях. А теплый пол любила в зимнее время наша кошка.

С детства я привык вставать рано утром. Жаворонок. Помню, в Корее летом после окончания второго класса я частенько в воскресное утро вставал, одевался и тихо, чтобы не разбудить спящих родителей, выходил через парадную дверь на улицу.

Я садился на крылечко и наблюдал, как корейские крестьяне везут на быках овощи и фрукты со своих полей на базар. Всё меня интересовало в этой стране. Их бедная одежда. Босые ноги. Худые лица. Сильные, натруженные руки с вожжами. Их быки тянули двухколесные повозки, гружённые фруктами и овощами.

В одно из августовских воскресений утром я сидел на крылечке, как вдруг раздался шум, крики. Быков и повозки стали принимать вправо, освобождая место для крупного быка с повозкой, несущегося напролом по улице. Я испугался, вскочил, прижался к двери, но прятаться не стал.

Бык с повозкой приближался, промчался мимо. Его хозяин изо всех сил натягивал вожжи, пытаясь его остановить и утихомирить. Но он, взбешенный, с пеной, текущей изо рта, тащил его. Хозяин, откинувшись назад, ехал на подошвах босых ног по каменистой дороге, как на лыжах. Вскоре где-то впереди повозку удалось остановить, перегородив быку дорогу.

Ее обступила толпа. Я подбежал к ней, протиснулся вперед. На дороге сидел кореец. Он стонал, держа руками грязные ступни ног с оторванной толстой кожей от пяток. Кровь капала на дорогу. Идти дальше он не мог. Товарищи посадили его на одну из повозок и увезли, вероятно, в больницу Красного креста и полумесяца ...


«БАТЯ»


Советскую военную комендатуру возглавлял полковник Скуба, добродушный и никогда не унывающий, крупного телосложения украинец, внешне похожий, как мне теперь кажется, на Тараса Бульбу. Выходец из украинской крестьянской семьи.
Это было время, когда в годы войны в начальники и командиры выбивался человек из народа. Он не отделял себя от своих подчиненных и жил их интересами. Он звал всех, кто был младше его, "сынками", "дочками". Они, офицеры и солдатики, звали его «батей».
Его хозяйственность поражала. Вероятно он не представлял себе воинской части без подсобного хозяйства. Появилась первая возможность, и он завел коровник; вторая – свиноферму. Назначил пару солдат, выделил им грузовичок ездить за кормами. И в комендатуре части появился дополнительный источник продуктов для солдат и офицеров.
Понадобилась доярка. Он собрал жен военнослужащих:
– Завели мы коров. Можем организовать ежедневную раздачу молока детям. Но солдаты не умеют доить. Кто из вас может доить и согласиться поработать на коллектив на общественных началах?
Мама откликнулась и стала дояркой.
Полковник Скуба нередко захаживал на ферму.
– Люблю запахи коровника и свинофермы с детства, – признавался он.
Помогал маме солдатик тоже с Украины. Запомнил его имя и фамилию – Коля Савченко. Хороший парень. Познакомились мы с ним, когда я изъявил желание пойти с мамой посмотреть, как она доит коров. Он встретил ее, подал ей мыло, полил воду на руки, затем вручил полотенце.
–Феня, стульчик и ведра возле Буренки. А тебя как зовут: малыш?
–Юра.
–Хочешь посмотреть поросят – маленьких тепленьких с красными пятачками.
Пока мама доила коров, мы пошли смотреть поросят. Таких огромных, наверно, двухметровых свиноматок я еще в своей жизни не видывал. К ней присосалось с десяток курносеньких хрюкающих поросят. Солдатик вытащил одного и вручил мне его — крикливого, визжавшего, отбивающегося от меня поросеночка – тепленького, верткого малышку. Я отпустил его, и он вмиг нашел сиську у матери.
– Шустренький. Из него выйдет толк. Смотри, как он ловко оттолкнул своих братиков! – сказал солдатик.
Так мы познакомились с дядей Колей.

***

Когда родители уезжали на праздничные вечера, Савченко отпускали из части к нам домой. Мы с ним ужинали, читали русские и украинские сказки. Он мастерски рисовал цветными карандашами рыбака с удочкой в украинской широкополой шляпе под деревом у озера. Мы с ним подружились. Он нередко катал меня на японском грузовике с дровяным отоплением, когда ездил за кормом для скота.

Ни о каком национализме и речи быть не могло в те времена. Никто не обращал внимания на национальность. Среди моих друзей были армяне, грузины, евреи. Все их отцы служили одному делу — строили социализм и защищали свою советскую Родину. Главным было - заслуги перед обществом, в армии - воинское звание и личные качества.
Где, когда и почему зародился в годы моей жизни национализм в стран, в которой все и власть, и богатства, и заводы, и земля принадлежали пролетариату и колхозному крестьянству — не пойму до сих пор...

В городе Канко советские дети ходили в среднюю школу пешком. Учащихся было много. Двухэтажное здание советской школы стояло рядом с корейским медицинским училищем. Школа не охранялась.

За пятерки в школе родители иногда премировали меня денежкой на обед в корейском частном ресторане. Я полюбил корейскую кухню. Заказывал большой поднос с маленькими чашечками приправ и большим блюдом вкусного риса. Официанты с улыбкой наблюдали, как русский мальчик мастерски орудовал палочками за столом.


СОВЕТСКИЙ ПИОНЕРСКИЙ ЛАГЕРЬ У 38-ой ПАРАЛЛЕЛИ


В Корее я впервые в жизни побывал в советском пионерском лагере. Это случилось летом 1947 года. Мы с отцом долго ехали на юг поездом – к 38-ой параллели, разделявшей Корею на советскую и американскую зоны оккупации.

Советская администрация создала пионерлагерь на базе католического женского монастыря. Его возвели на окраине небольшого приморского городка на склоне сопок на берегу теплого моря. Крутой берег моря заковали в каменный панцирь.
Монахинь вернули в Европу. Бесхозный монастырь привели в порядок и на лето собрали советских детей многих военнослужащих. Пионерским лагерем командовал советский капитан. Воспитателями, вожатыми, поварами служили солдаты и сержанты.

В день приезда в пионерлагерь нас собрали, построили в колонну и повели в солдатскую баню — большую и неуютную.

Я плакал в первую ночь в лагере. Мне почему-то стало себя очень жалко. Я плакал под одеялом. Когда немного успокаивался и снимал одеяло с лица, глаза упирались в высокий, как темное небо, потолок. Бедный я пребедный!! Первый раз в жизни я остался один-одиношенек, без мамы и папы. Бросили меня одного!

На следующий день подростков разделили на десять отрядов. Меня избрали председателем первого отряда самых маленьких октябрят.

У нас была просторная светлая столовая. Рядом стояли солдатские кухни на колесах. Кормили нас просто и сытно: хлеба в вдоволь, суп или борщ, каша с мясом или рыбой, обязательно сладкий компот. Можно брать добавку.

Утро начиналось с построения на линейку. Каждый из десяти командиров отряда, начиная с меня, командира первого отряда, докладывал начальнику лагеря о готовности личного состава к проведению дневных мероприятий. Перед тем как строевым шагом подойти к начальнику лагеря, я отдавал картавя команду:
– Отряд, равняйся, смирно! – и строевым шагом шел на доклад к начальнику лагеря.

Со стороны наблюдать эту сцену доклада малыша боевому офицеру, прошедшему войну, было, видимо, смешно. Ребята постарше улыбались.

Солдаты занимались с нами спортом, проводили соревнования, игры, водили нас в походы, зажигали костры, учили петь строевые и пионерские песни...

Водили каждый день к морю и, прежде чем пустить нас купаться, объясняли правила поведения, меры безопасности. Каждого спросили, умеет ли он плавать. Я сказал, что умею. Всех, кто не умел, собрали отдельно и стали учить плавать.

Потом обед. Отдых. Полдник. Спортивные соревнования и игра в футбол между двумя старшими отрядами. Мы болели каждый за свою команду.

Месяц пролетел незаметно. Когда папа приехал за мной, уезжать не хотелось. Не хотелось расставаться с товарищами, с солдатиками, с начальником лагеря. Мы привыкли к ним. Они стали нашими друзьями.

Это было лето 1947 года...