Вера и рыцарь ее сердца Роман в 6 книгах 2-2

Блажен кто смолоду был молод
Часть 2
Глава 1
  – Отдать тебе любовь?
От удивления Шурик забыл все неудобства езды в кузове грузовика ГАЗ-51, который исправно возил будущих врачей на совхозные поля для сбора картофеля. Ребят набилось в дощатый кузов совхозного грузовика – как селедок в пузатую бочку, и мотор этой разбитой колымаги то надрывно гудел, взбираясь на пригорки, то весело посвистывал, скатываясь под горку, а то противно взвизгивал, пропуская коров на водопой.
Ехать в кузове грузовика было весело. Первокурсников раскачивало из стороны в сторону, как при сильном шторме, но недовольных не было. Кто-то сидел на лавках, сколоченных из досок, кто-то – у кого-то на коленях, а счастливчики стояли за кабиной грузовика, чтобы почувствовать дух перемен. Хотя перевозить студентов в кузове грузовика не полагалось, но за исполнение правил безопасности отвечал руководитель студенческого отряда, поэтому шофер не переживал. Если из кузова вывалится какой-нибудь студентик на дорогу, то так тому и быть.
Юноши и девушки с весельем принимали романтику новой студенческой жизни, незаметно присматривались друг к другу. Сельскохозяйственная практика воспринималась счастливчиками, поступившими в медицинский вуз, как поездка на курорт, где езда по проселочным дорогам совхоза на грузовике являлась одной из обязательных курортных процедур.
– Отдай! – после короткой паузы утвердительно ответил Шурик Петров девушке, которая предлагала ему любовь по дороге на картофельное поле. Было видно, что он пребывал в некотором замешательстве, ибо в его ответе слышался двойной смысл: один – отстань, дура, и без твоей любви тошно, а второй – продолжай-продолжай, посмотрим, что из этого выйдет.
– Она в грязи… – еле слышно проговорила Вера, и ее непослушный язык сам дивился смелости хозяйки.
Теперь пауза затянулась.
Шурик не знал, что отвечать ему дальше и стоило ли вообще реагировать на эту сумасшедшую абитуриентку в куртке монтажника. С первых дней сельхозпрактики Шурик получил звание «хам номер три», но никак не звание «Дон Жуан, номер первый». Парень оглянулся по сторонам, опасаясь подвоха, но всё студенческое братство одержимо пело, глотая дорожную пыль: «Наш адрес не дом и не улица! Наш адрес – Советский Союз...». Вдохновленные раздольем совхозных угодий, студенты не обращали никакого внимания ни на Шурика, ни на его соседку в белом платочке, подвязанном под подбородком.
Перегруженный пассажирами грузовик лениво пылил по полевым дорогам совхоза «Карагандинский». Картофельные поля, перерезанные прямыми линиями арыков и высокими рядами стройных тополей, казалось, не имели ни конца ни края.
Бывают в жизни такие ситуации, которые ставят в тупик и таких крутых парней, каким считал себя Шурик. Вера этого не знала, ее чуть раскосые глаза, в которых отражались небо, мелькающая зелень и растерянность самого юноши, вдруг вспыхнули задорной радостью, и она уже без стеснения и страха быть неправильно понятой прочитала стихотворение Роберта Рождественского.

– Отдай в грязи!..
– Я погадать хочу...
– Гадай.
– Еще хочу спросить…
– Спроси!..
– Допустим, постучусь…
– Впущу.
– Допустим, позову?
– Пойду.
– А если там беда?
– В беду!
– А если обману?
– Прощу!
– «Спой!» – прикажу тебе…
– Спою!
– Запри для друга дверь...
– Запру!
– Скажу тебе: убей!
– Убью.
– Скажу тебе: умри!..
– Умру.
– А если захлебнусь?
– Спасу!
– А если будет боль?
– Стерплю!
– А если вдруг – стена?
– Снесу!
– А если – узел?
– Разрублю!
– А если сто узлов?
– И сто!
– Любовь тебе отдать?
– Любовь!..
– Не будет этого!
– За что?!
– За то, что не люблю рабов.

На высоте своего поэтического апофеоза Вера торжественно посмотрела на соседа, который никуда не делся, а по-прежнему сидел напротив нее, и этот факт несказанно обрадовал девушку, тем более что во взгляде паренька читалось «бирюзовое» любопытство. Всю оставшуюся дорогу они ехали молча, только иногда посматривая друг на друга, как бы исподтишка.
Грузовая машина остановилась на поле, по которому уже прошлась картофелекопалка, и богатый урожай картошки белел крупными клубнями на совхозных грядках. Студенты весело спрыгнули с грузовика, а Вера долго примерялась к высокому борту, потом неумело вывалилась на дорогу, по которой уходил от нее Шурик в компании с другими ребятами, и ее сердце вдруг зашлось от счастья: она была услышана родственной душой. О чем думал юноша, Вера не знала, а она думала только о нем.
 «Я влюбилась с первого взгляда. Это будет моя сердечная тайна, которую я сберегу как зеницу ока. Я буду над ней чахнуть, как Кощей Бессмертный над своим несметным сокровищем. О, как прекрасно иметь на сердце такую чудесную тайну!!!».
Администрация совхоза разместила будущих медиков в нежилых домах на окраине села, где Вера первой забежала в самую дальнюю комнату и выбрала для себя кровать, стоящую посередке. Тумбочек на всех не хватало, поэтому студентки хранили свои вещи в сумках. Соседкам по комнате пришлись по душе и Верина простота в общении, и веселость характера, и щедрость ее души, ибо делиться всем, что у нее было в наличии, соответствовало ее коммунистическому воспитанию.
Оказалось, что Вера была самой младшей первокурсницей среди соседок и самой неприспособленной к жизни в походных условиях. Содержимое ее дорожной сумки уже на третий день напоминало запутанный бельевой ком, в котором невозможно было что-либо отыскать. Такой беспорядок в вещах сильно удивлял и саму Веру, поэтому в своей сумке она рылась без свидетелей, стараясь на ощупь найти необходимую ей вещь.
С постирушками, которые устраивались студентками по субботам, Вера совсем оплошала. Стирка на природе вдохновляла ее больше на поэзию, чем на труд. Острый запах туалетного мыла, тополиная тень, журчание воды в арыке, порхание на ветру выстиранных трусиков и беленьких платочков, развешанных на ветках, будили в ее душе ностальгию по дореволюционной жизни ее народа.
Мыло смешило девушку больше всего. При намыливании оно оживало и ловко выскальзывало из рук, падало в траву и терялось, так что найти его было просто невозможно, а найденное мыло не стирало белье, а только его грязнило. От Вериной старательности при полоскании белья вода из таза фонтаном разбрызгивалась во все стороны, но недовольных не было, потому что была суббота и ласково светило солнце, да и молодая прачка брызгалась не нарочно.
Надо сказать, что стирка у арыка в Верином исполнении больше походила на веселые приключения бабы Федоры, у которой тазик часто опрокидывался, а белье неуклюже плюхалось в воду арыка и его проворно уносило течением. Под восхищенные взгляды девушек, стирающих белье, Вера храбро прыгала в холодную воду и бежала вдогонку за уплывающими полотенцами и платочками. Она спотыкалась и приговаривала: «О, вернись, мое полотенце, я тебя отстираю до дыр! А иначе куплю себе новое, вот обрадуется мой Мойдодыр!»
Уже со следующей субботы Верино махровое полотенце взялась стирать ее соседка по комнате, но не для того, чтобы подчеркнуть нерадение его хозяйки, а из любви к ней.
На седьмой день сельскохозяйственной практики веселость Веры вдруг истощилась, потому что ее сердце перестало с ней говорить, а превратилось в мышечный орган, перегоняющий кровь по телу.
Как могло такое случиться, что мечта Веры вырваться из дома исполнилась, а радость так быстро прошла и теперь камнем легла на сердце? От такого явления девушка растерялась, и теперь ей смертельно стало не хватать любимого одиночества!
В бурной студенческой жизни Вера не просто потерялась, она потеряла собственную историю в историях своих подруг. Это ощущение потерянности было настолько сильным, что могло привести к душевному срыву, который никак нельзя было допустить. Поэтому, дождавшись глубокой ночи, девушка осторожно выползла из кровати и в кромешной темноте, как воровка в чужом доме, вышла на улицу.
Ночь уже царила над землей, и под ее покровом Вера отправилась в сторону пруда, укромно притаившегося за селом. В этот поздний час поверхность озера напоминала колдовское зеркало, в котором отражались звезды, бесцельно бродившие по иссиня-черному небу. Прижавшись к гладкому стволу осины, Вера смогла успокоиться, словно нашла свой приют, и тихо опустилась на землю. Стояла такая тишина, что ее можно было спугнуть коротким вздохом, и она замерла, готовясь стать свидетелем ночной жизнь, спрятанной от людей, которым в полночь положено спать. Потихоньку из ее сердца стала уходить грусть, а вместо грусти сердце наполнялось убаюкивающим ощущением мира и покоя.
Луна крадучись выползла из-за горизонта и засияла над прудом, приветствуя все, и Веру, как гостью, золотистой дорожкой, весело бегущей по глади пруда в ее направлении. В каком гостеприимстве она очутилась! Это для нее квакали лягушки, стрекотали кузнечики, создавая звенящий ноктюрн для танцующих очаровательных маленьких фей. От порхания их крыльев поднимался нежный ветерок и тут же прятался в кронах шуршащих тополей.
Сначала чуть слышно, а потом всё громче и увереннее стала Вера рассказывать ночи то, что лежало у нее на душе. В какой-то момент ей почудилось, что кто-то очень добрый и мудрый слышит ее речь и печально вздыхает где-то совсем рядом с ней.
Ветерок дрожью прошелся по воде, послышался всплеск рыбы, осиновая листва прошелестела что-то очень приветливое и очень сокровенное, что никогда не поймет человеческое сердце, привыкшее слышать только само себя. Нет, это Вере не почудилось, это было въявь: к ее голосу прислушивался таинственный повелитель ночи, может быть, он что-то и говорил ей в ответ, но понять его велеречие она не могла. На душе сделалось так светло и празднично, что даже самодовольная желтая луна, катившаяся по звездному небу, показалась ей более дружелюбной.
Незаметно для себя Вера стала говорить рифмами, чему была очень рада. Она говорила о непонятной печали на сердце, когда нет повода для печали; об одиночестве в окружении друзей; о желании петь, когда ее обижают; о празднике, который каждый раз ускользает прямо из-под носа, и, конечно, о вековом эгоизме луны, которая равнодушно взирает на всё, что происходит в ее призрачном свете, а сама не знает, что скоро она станет стареющим месяцем. О своем чувстве к Шурику Вера не сказала ни слова, но великий дирижер ночного покоя знал о ее влюбленности и понимающе молчал.
Потом от земли потянуло холодом. С пруда подуло прохладой. Луна ушла за облако, как озябшая купчиха, прикрывающая свои круглые плечи облачным шарфом, а Вера, насытившись своим одиночеством, отправилась в барак, к соседкам по комнате. «Уф», – ее отсутствия никто не заметил. Девушка забралась под одеяло и счастливо заснула.
Вообще-то трудовая практика в совхозе Вере нравилась. Нравились ей и розовый предрассветный туман, и вечерняя свежесть полей, и жар студенческого ночного костра. Даже картошку она научилась собирать с удовольствием, потому что ее тело привыкло к работе в наклон. И на совхозный грузовик она уже не заползала, неуклюже путаясь в своих собственных штанах, а запрыгивала, как шустрая ящерица, и так же проворно выпрыгивала на землю, ловко перевалившись через высокий борт кузова.
Раз в неделю Веру навещала мама. Когда белая папина «Волга» появлялась на другом конце поля, поднимая за собой столб пыли, девушка не могла найти себе места от удушающего чувства стеснения. Да, Вера стеснялась своей мамы, которая не стеснялась никого, а сама диктовала другим, как им положено жить и что делать.
Больше всего на свете девушке хотелось иметь простую, «нормальную» маму, а не маму, которая важно входила в кабинеты без очереди, заставляя дочь следовать за нею под недобрыми взглядами очередников. Еще девочкой Вера пыталась жестами извиниться перед людьми, стоящими на прием к врачу, когда мама вела ее в кабинет врача без очереди, но мама не обращала внимания на дочь, а вталкивала ее в кабинет знакомого доктора, при этом объясняла недовольным очередникам, что она сама врач и ее ждут больные дети.
В магазины мама заходила со служебного входа, так как она имела талоны на покупку дефицитных вещей, которые выдавались Вериному папе, а сезонные фрукты маме приносили домой благодарные родители выздоровевших детей. Они не хотели принимать плату за их гостинцы, но под маминым напором еще никто не устоял.
Если Римма что-то решала, то невозможно было ее переубедить. Вот и теперь, несмотря на протесты дочери, Римма регулярно ездила в совхоз, не потому что соскучилась, а для того чтобы проконтролировать самой условия жизни Веры и ее окружение. Для этого Володя выделял жене свою персональную машину «Волгу», загруженную продуктами питания, словно студенческий отряд трудился в блокадном Ленинграде, а не в период развитого социализма.
Завидя белую «Волгу», Вера тут же пряталась где-нибудь в кустах у арыка, но ее быстро находили подруги и радостно сообщали, что к ней приехали гости. В итоге Вера покорно выходила навстречу маме, благодарила ее за заботу и быстрой скороговоркой отвечала на всевозможные мамины вопросы, лишь бы та поскорее уехала с картофельного поля.
–– Мама, я не болею, даже не пытаюсь заболеть. Я тепло одеваюсь, хорошо кушаю, вовремя ложусь в постель и знаю, что за каждым моим шагом наблюдают ребята, поэтому веду себя разумно, достойно, а в сборе картошки я одна из лучших!
Зато вечером, когда соседки по комнате объедались мамиными гостинцами, никто не вспоминал начальственный вид Вериной мамы, а все удивлялись ее щедрости, и от этого самой Вере становилось неловко за свое неблагодарное поведение и за отсутствие дочерней любви. Но каждый раз, когда она опять видела клубящуюся пыль из-под колес белой «Волги», то пряталась, потом ее находили, а затем она стыдилась быть маминой дочкой, чтобы уже вечером себя за это винить.
Нередко абитуриенты собирались у вечернего костра, где под аккомпанемент гитар хором пели знакомые студенческие песни. Когда Шурик брал в руки гитару и начинал тихо перебирать струны, для Веры остальной мир замолкал, словно на всем белом свете звучала только его гитара, а брызги искр, бьющих фонтаном в небо, свидетельствовали о вселенской важности этого события.
Вера знала, что после смерти своей матери Шурик уже не пел под гитару, а только играл мелодии, которые имели силу касаться души. От звучания его гитары Верина влюбленность так и норовила мыльной пеной вырваться на общее обозрение, что никак нельзя было допустить, ведь после необычного знакомства в кузове грузовика они оба делали вид, что их двоих ничего не связывало, но это было совсем не так.
Шурик вместе с другими «хамами» получал особое задание, трудясь на картофельном поле. «Хамы» не собирали картошку в корзины, а относили набитые картошкой мешки к грузовику, что стоял в конце поля, и когда Шурик проходил мимо Веры, собиравшей картошку, он падал перед ней навзничь. Лежа на мешке, полном картофельных клубней, не говоря ни слова, юноша смотрел в глаза необычной девушки, которая могла читать Рождественского в кузове грузовика, в глаза, которые могли говорить стихами и во взоре которых сияла золотисто-каряя загадочность, не требующая разгадки.
Потом Шурик уходил, ссутулившись под тяжестью мешка, но никогда не оборачивался, а Вера долго смотрела ему вслед, замирая от счастья и любви…
Как-то вечером, после окончания работы, Вера стояла на шатком деревянном мостике над ручьем, засохшим от летней жары. Облокотившись на шаткие перила, смотрела она, как готовится ко сну поселок, как гаснут лампочки в окнах, прислушиваясь к миролюбивому лаю собак.
– Если ты не против, то давай погуляем перед сном.
Верины ноги тут же просели в коленях, и сердце от счастья трижды ойкнуло в груди. Рядом с ней стоял Шурик, и он приглашал ее на свидание, первое свидание в ее жизни! Это был не сон и не мечта, это был Верин дивный час! В горле у девушки внезапно пересохло, и она покорно пошла вслед за своим любимым, готовая идти за ним на край света, лишь бы этот край никогда не наступал. Ее разум уже не имел над ней власти, а счастье затуманило взгляд. Шурик уводил Веру в поля, и слова, сказанные между ними в тот вечер, навсегда останутся тайной картофельных полей.
На поля ложился осенний туман, когда юноша взял Веру под руку, вернее, он взял под руку пустой рукав ее широкой фуфайки, накинутой на плечи, и девушка склонила голову на его плечо. Через толстый слой ватина, обшитого брезентом, чувствовала Вера биение сердца ее любимого парня. Оно билось в унисон с ее сердцебиением, душа распевала старинный русский романс «Не уходи, побудь со мною, я так давно тебя ждала…», а разум продолжал предательски молчать.
Обнимая пустой рукав Вериной фуфайки, и Шурик понимал, что это всё, что он может предложить девушке, которая случайно заглянула в его душу и доверила ему свою. Когда они вернулись на мостик, поселок уже мирно спал. На мостике перед селом юноша неохотно выпустил из рук болтающийся рукав фуфайки и остановился. Вера встала рядом с ним, она боялась шелохнуться, чтобы не растерять очарование этого прощания. Над горизонтом светлело небо, и ночь досыпала свои последние минуты.

Я раньше уже это видел:
Покой уходящей луны,
Высокую мудрость неба,
Звезду в ожиданье зари.

Зачем повторять всё сначала,
Забыв, что конец есть всему?
Останется только слово.
А нужно оно? И кому?

Шурик читал свои стихи, он внутренне опасался нечаянным грубым словом обидеть Веру, которая не была похожа на его подруг, а девушка молча внимала поэзии, упиваясь волшебным чувством первой влюбленности. Той ночью звучали для нее стихи о березовой печали, о маминой ласке, о сиротстве, о тоске у забытого пруда, а она боролось с щемящим чувством нереальности происходящего, слишком счастливым было ее первое свидание, возрождающее забытые надежды на счастье. Они были похожи на поникшую капустную рассаду после жаркого дня на маминой даче, которую вечером поливали их лейки, а к утру она вновь тянулась к солнцу.
Вера никому не рассказала о том, что ночь провела с Шуриком, который читал ей стихи, чтобы ненароком не расплескать свое счастье. Прошло три дня, и все ее существо продолжало жить ее волнующей магией влюбленного сердца.
Теперь Верина душа напевала арию Эдвина из оперетты Сильва: «Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось…», а руки в перчатках меланхолично кидали картофельные клубни в корзину. На четвертый день чувство влюбленности просто рвалось наружу, но тут случилось то, что совсем не должно было случиться.
После работы студенты стояли перед столовой в ожидании ужина. Вера сразу заметила, как Шурик отделился от «хамов» и пошел по направлению к ней, и она сделалась ни живой ни мертвой. Паренек отозвал ее в сторону для разговора, на лицах ее подруг появилось удивление.
– Вера, займи три рубля, потом отдам.
– Тебе нужны деньги? – спросила Вера серьезно, сопротивляясь внезапной сердечной боли. Шурик в знак согласия только кивнул. Сгорая от разочарования и стыда, Вера вытащила из кармана фуфайки последние пять рублей, протянула помятую купюру юноше, предупредив, что сдачи ей не надо.
 «Значит, мне всё показалось, – думала она обреченно, рано забравшись в постель и укрывшись с головой стеганым маминым одеялом. – Это была не любовь, это была никчемная тайна, фата-моргана. У Шурика в груди бьется не рыцарское сердце, а сердце попрошайки. Мама права, он втерся в доверие, чтобы поиграть со мной в ладушки. Он будет пить водку на мои деньги и вместе со своими дружками насмехаться над подобными дурочками, как я. Нет, надо все забыть, но как? А если это и есть нормальные отношения между влюбленными?.. Плата за тайну, у которой нет свидетелей? И получается, что я пятью рублями заплатила за его ночные стихи. Это так пошло… Разве истинная любовь может быть такой жалкой?»
Вере хотелось как можно скорее забыть всё, что было ей так щедро обещано той лунной ночью, забыть и то сердечное волнение, рожденное стихами юноши, но как можно забыть то, что произошло совсем недавно, каких-то четыре дня назад?
– Вера, выпей чаю с шиповником и медом, этот отвар хорошо помогает при простуде.
Девушка выбралась из-под одеяла и увидела вокруг себя заботливые лица подруг. От горячего чая с ирисками ее настроение улучшилось, и на следующий день она согласилась прогуляться после работы с Пашей, который давно пытался за ней ухаживать и говорил, что у нее очень красивые глаза. Конечно, Вера знала всё про свои глаза, поэтому не попалась на удочку «обольстителя», но погулять с ним согласилась.
Перед первым «официальным» свиданием ее принарядили соседки, опытные в делах амура, и, заглянув в зеркало, девушка увидела, что ее глаза действительно могут быть красивыми, если их подвести черным карандашом…
Во время своего первого свидания с Пашей Вера много говорила, чтобы не замечать смущение юноши при каждом ее слове. Она привела его к знакомому мосту у совхозного пруда и усадила под осиной, с которой уже опадала листва. Понимая неизбежность финального акта, девушка закрыла глаза и протянула к Паше вытянутые трубочкой губы. Ее первый поцелуй был совсем не таким, как его описывали в прочитанных ею книгах. Он показался девушке противным и негигиеничным.
Утром следующего дня они стали собирать картошку в паре и работали с таким азартом, что даже вышли в передовики. После полудня Паша ушел за мешком, а Вера отдыхала, сидя на корзине с картошкой, она так глубоко задумалась, что не заметила, как к ней подошел Шурик, который с мешком на плечах присел перед ней на корточки.
– Что, пяти рублей не хватило?.. Или сдачу принес? – спросила она тихо, чтобы прервать затянувшееся молчание.
– Вера, разве ты забыла то, что было между нами? – тихо произнес юноша, не обращая внимания на иронию, которая звучала в этом вопросе.
– А разве между нами что-то было?..
Вера еще не успела договорить, как в ее сердце вошла огнем чужая боль, которая вспыхнула в глазах юноши вместо не сказанных им слов: «Все кончено». В этот момент у нее сильно засосало под ложечкой, потом закружилась голова, словно она стала преступницей. Теперь ее несбывшееся счастье уже не было прекрасным и тайным, теперь оно напоминало рваный картофельный мешок, который нес на спине уходящий Шурик, а через дырку в мешке одна за другой падала на землю картошка, как бы отмеряя время с момента гибели первой любви. Слова другого романса теперь звучали в ее разбитом сердце: «Отцвели уж давно хризантемы в саду», и осенний дождь вторил его романтической печали.
***
Трудовой семестр закончился, и пришло время учиться на педиатра. К Вериной радости, группа, где ей предстояло учиться, состояла в основном из девушек, но были в ней и трое юношей: высокий Юра, приехавший из Белоруссии, музыкально одаренный Ларик, сын директора школы, и ничем не приметный Аязбек, паренек из далекого аула. Юноши на педиатрическом факультете ценились, и их знали в лицо.
Так случилось, что Вера завалила свой первый экзамен по английскому языку, и только потому, что этот экзамен проходил рано утром, а утром ее язык не успевал проснуться, чтобы выговаривать иностранные слова. С тройкой в зачетке на стипендию рассчитывать не приходилось, и она решила выразить свой протест «ничегонеделанием». Вопросов для следующего экзамена у нее не было, поэтому девушка спокойно сидела дома и зачитывалась трилогией Юрия Германа, главный герой которой успешно трудился врачом в Китае. О, как ему везло в жизни!!!
Только за день до сдачи второго экзамена Веру пробрало беспокойство. И хотя очередной экзамен был совсем не медицинский, а скорее экономический, но его тоже надо было сдать, чтобы стать хорошим врачом. Поэтому, немного подумав, Вера пошла к своей сокурснице, которая жила по соседству.
Ирина Борисова отличалась от других студенток в группе изяществом в движениях, изысканной худобой и витиеватостью рассуждений. Вера осторожно позвонила в звоночек квартиры Борисовых, и дверь ей открыла Иринина мама.
– Зоя Васильевна, можно мне поговорить с Ириной? Завтра экзамен, а у меня нет вопросов по политэкономии.
Ирина мама вместо шапочки носила черноволосый парик, а на ногах у нее были не тапочки, а туфли на каблуках, что делало ее очень неприветливой хозяйкой. При виде Веры на пороге своего дома Зоя Васильевна не выразила никакого намека на радость, и вместо приветствия она, тряхнув черными кудрями на голове, указала на дверь, ведущую в комнату единственной дочери, потом окрутила раскрытой ладонью у виска, отправилась на кухню. Вероятно, эти движения должны были означать следующее: «Если моя дочь сходит с ума, то вы уж меня извините».
Вера осторожно вошла в комнату и залюбовалась силуэтом мечтательной девушки, сидящей на широком подоконнике, отвернувшись к окну.
– Ирина, дай мне, пожалуйста, почитать вопросы по политэкономии! – попросила Вера как можно осторожнее, но ее просьба осталась без ответа. Ирина как сидела на подоконнике, уставившись в окно, так и сидела, периодически что-то смахивая со щек носовым платочком.
– Ира, завтра экзамен, а у меня нет вопросов по политэкономии.
Не услышав ни слова в ответ, Вера подошла поближе к окну и заглянула в лицо сокурснице. Оказалось, что Ирина не просто сидела на подоконнике, а беззвучно рыдала. Этого только не хватало! Экзамен на носу, а тут черные слезы!
– Ира, возьми себя в руки. Остался всего один день до экзаменов. У тебя есть вопросы? А то я и второй экзамен позорно провалю!
– Ну и что из этого? – печально произнесла Ирина и обреченно посмотрела на Веру из-под опухших век, а потом опять захныкала уже в голос. Вообще-то это Вера пришла к Ирине за сочувствием по поводу тройки по английскому языку, а выходило, что в утешении нуждалась больше утонченная в чувствах Борисова.
– Ира, что случилось с тобой и твоим лицом? С таким лицом индейцы выходили на тропу войны.
Черные полосы размытой туши проходили по щекам и подбородку девушки, и их симметричность смешила Веру, но подлинное горе Ирины требовало уважения.
– Нет, Верочка, – подала голос несчастная девушка, – это случилось не с моим лицом, это случилось с моим сердцем!
– А что случилось с твоим сердцем? – деликатно осведомилась Вера.
– Оно страдает от измены моего любимого человека и медленно кровоточит черными слезами.
– Тогда мне остается только спросить имя этого злодея, разбившего твое трепещущее сердце, – патетически ей вторила Вера.
– Верочка, представляешь, Маратов оставил меня, он нашел утешение с Фаей из третьей группы! Ты знаешь, что значит попранная изменой любовь?
Вера уже знала, что такое неслучившаяся любовь.
Она любила Шурика и была счастлива уже тем, что могла подышать воздухом подъезда, где он проживал. Его дом находился недалеко от дома Борисовых, и по дороге к Ирине Вера, конечно же, забежала в его подъезд, чтобы, глубоко втянув сыроватый воздух лестниц, мысленно представить зеленые глаза Шурика, но позволить себе так распускаться из-за сердечных ран она не могла. Конечно, она быстро припомнила Маратова, он учился в соседней группе и не имел никаких мужских достоинств, чтобы так горько оплакивать его измену.
– Ирина, пойми, это же так хорошо, что он сам от тебя отстал. Разве ты не видишь, что в нем нет ни ума, ни силы, ни мужественного подбородка, который украшает лицо мужчины?
***
После того как Вере пришлось отказать в свиданиях Паше, который поцеловал ее у пруда, она очень страдала, понимая, что отказом встречаться с ним она обижала хорошего парня, беда которого заключалась только в том, что он поспешил с поцелуем. Учитывая этот горький опыт, она дала себе честное слово больше никому не давать надежду на любовь раньше срока, но ее саму сильно мучил вопрос: что ранит человека больше – отказ любить нелюбимого или согласие на его любовь без любви? Но эта дилемма Ирину не волновала, ее волновало только одно: как мог Маратов, ею же отвергнутый, так быстро найти себе утешение с другой девушкой?!
–– Верочка, он еще не мужчина, но он им будет! Маратов хотел положить мир у моих ног, а я..., а я..., я пренебрегла его любовью, а Файка тут же набросилась на него леопардицей и завладела его сердцем!
– Ирина, проснись, Фаина – это самая прекрасная пара для Маратова. Для тебя он встречный-поперечный, а для Фаи – любимый и родной. Запомни: твой настоящий рыцарь, сильный и смелый, уже приглядывается к тебе и сам думает, как бы ему завоевать твое сердечко, которое сейчас напрасно страдает, забыв, что идет экзаменационная пора. Пойми, Маратов не герой твоего романа, если он соблазнился с другой девушкой. Ты поверь мне, я это сердцем чую.
Ирина опять отвернулась к окну, чтобы никто не мешал ее страданиям, и Вера решила достучаться до ее сердца поэзией, которая утешает каждое израненное сердце.

И тополя уходят, но след их озерный светел.
И тополя уходят, но нам оставляют ветер.
И ветер умолкнет ночью, обряженный черным крепом.
И ветер оставит эхо, плывущее вниз по рекам.
И мир светляков нахлынет – и прошлое в нем утонет.
И крохотное сердечко раскроется на ладони.

После этих стихов Ирина зарыдала уже навзрыд. Поэзия Гарсиа Лорки, которая бальзамом исцеляла сердце Веры, увы, не работала в случае с Ириной. Измена Маратова оказалась сильнее поэтических строф?!
– Ира, у тебя есть вопросы по политэкономии?
Девушка ответила кивком, и ее рука указала на полку в шкафу, где лежала белая папочка с аккуратно подшитыми вопросами к завтрашнему экзамену.
– Ты сама читала эти вопросы? – спросила Вера девушку, и та, жалобно всхлипнув, отрицательно покачала головой.
– Так, мы начнем с первого вопроса: «Кто является основоположником экономических законов при социализме?» Это мы знаем с пеленок, но для верности еще раз посмотрим в учебнике.
Разговаривая сама с собой, за себя и за Ирину, Вера бегло прошлась по всем вопросам и ответам, предлагаемым учебником. Уже вечерело, когда она, довольная, закрыла учебник. Оказалось, что теории Карла Маркса и Фридриха Энгельса могли исцелять разбитое сердце девушек гораздо лучше, чем сочувственная поэзия, потому что Ирина, подкованная политически и экономически, быстро успокоилась и у нее появился здоровый аппетит. Перед Вериным уходом Зоя Васильевна накрыла для девушек стол для чая с ванильным печеньем. Умывшись, повеселевшая Ирина и проголодавшаяся Вера завершили этот нелегкий день оживленной болтовней за чашечкой чая.
 Экзамен по политэкономии назавтра обе сдали отлично, и с тех пор они подружились. Теперь девушки готовились к последующим экзаменам вдвоем и неизменно сдавали на отлично. Видя Верины успехи, куратор группы попросила ее пересдать экзамен по английскому языку, а так как пересдача выпала на вторую половину дня, то тройка в ее зачетке была исправлена на жирную пятерку.
Перед началом второго курса студентов-медиков вновь отправили на работы в совхоз собирать помидоры и огурцы. За месячный период трудового семестра Вера узнала шокирующую ее правду! Эту правду она получила от комсорга группы, как тему для размышления.
Комсорг Сауле была красивая, стройная и белолицая, а во взгляде ее прекрасных миндалевидных глаз отражалась уверенность в победе коммунизма во всем мире. Сауле имела врожденный организаторский талант, именно ее исключительная правильность и постоянный оптимизм мешали Вере подружиться с ней.
Стоял полдень, в спальном бараке никого из студенток не было, кроме Веры, которая задержалась, чтобы найти в своей сумке куда-то запропастившуюся косынку. Девушка не заметила, как вернулась в барак Сауле и встала напротив ее кровати.
– Твое поведение недопустимо для комсомолки! – начала говорить Сауле, как только Вера ее заметила. – Ты позволяешь всему потоку смеяться над собой! Это не цирк, это студенческий трудовой отряд! Поэтому прекрати, пожалуйста, ходить по полю с расставленными в стороны руками и гундосить под нос жалкие песенки. Прекрати раздавать всё, что у тебя есть, и помогать всем, когда тебя об этом даже не просят. Не называй своих сверстников на «вы». Ты должна уважать себя, и твое предназначение – быть не клоуном, а врачом.
Сауле перевела дыхание и опять продолжила в том же тоне:
– Ты умная и примерная студентка во всех отношениях. Не допускай того, чтобы над тобой смеялись твои ровесники. Мне не хочется, чтобы над тобой смеялись те, которые тебя не достойны.
Прошло некоторое время, необходимое для того, чтобы Вера могла осознать свое положение в глазах своих сокурсников.
– Сауле, я всё поняла… Я исправлюсь… Большое спасибо, – тихо сказала она и медленно вышла из комнаты, забыв про косынку.
Слова комсомольского вожака потрясли Веру, она не могла дождаться конца рабочего дня и чувствовала себя голой в общей бане, где изо всех щелей подглядывали за ней недобрые люди, а ей и прикрыться было нечем.
После ужина девушка аккуратно расправила постель для сна и ушла из барака. Всю ночь бродила она по поселковым улицам вместе с бездомными собаками, которые, вероятно, чувствовали ее горе и принимали за свою. Всю ночь она ломала себя и переламывала, ненавидела своих родителей, которые учили ее тому, над чем остальные смеются.
«Меня вырастили клоуном! Вернее… клоунессой! Нельзя быть доброй! Глупо вести себя вежливо! Плохо быть доброй, надо быть злой! Надо «тыкать» незнакомым людям и съедать свою булочку под кроватью, потому что это норма человеческого общения, а распевать народные напевы и ходить по полю с выставленными в стороны пальцами – это позор комсомолки!»
В какой-то момент Вера даже увидела себя в облике неуклюжего полярного пингвина, смешно расхаживающего по полю, где росли огурцы. От этой игры воображения ей стало совсем тошно, перевоспитание приобрело характер клятвенного обещания.
«Если добро не в почете, то в нем нет нужды. Умей молчать и смотри на других исподлобья! Не смей петь песни, когда тебя могут услышать другие! Не улыбайся всем подряд, как матрешка, а лучше следи за движениями своих рук».
Вера понимала, что все эти правила, которые она в ту ночь принимала на вооружение, навсегда лишали ее возможности говорить с луной рифмами, даже плакать в одиночестве ей казалось уже неуместным, потому что слезы – это привилегия детей, а ее детство оборвалось, так и не начавшись.
В барак девушка вернулась совсем другим человеком.
Начинался рассвет, начиналась ее новая, взрослая жизнь. Жизнь среди чужих и скучных людей. Теперь она никому не позволит говорить с ней в непозволительном тоне, даже комсоргу всего факультета.
Впервые в жизни Вере захотелось домой, к маме.
Глава 2
– Шевченко, как комсомолка, ты не можешь отказать в помощи своей сокурснице. Комсомолец обязан помогать товарищу в беде. Без твоей помощи Лене Литвиненко не сдать эту сессию!.. Договорились?.. Ну и хорошо!
Отказать куратору группы Вера не могла, и ей ничего не оставалась, как стать доброй против ее воли.
Лена Литвиненко обладала той броской красотой, которой хотелось любоваться бесконечно, не увлечься ее привлекательной внешностью мог только пень, у которого отсутствует мужское сердце. Черты лица Лены, как и ее спортивная фигура, обладали геометрическим совершенством. Густые русые локоны свободно падали на сильные девичьи плечи, создавая образ прекрасной Златовласки, желто-зеленые глаза которой насмешливо поглядывали вокруг себя и, казалось, вот-вот замяукают.
Весь первый курс Вера остерегалась близкого общения с Леной, обладающей отменным остроумием. Она не стеснялась высмеять в человеке то, что другие старались не замечать, но на нее никто не обижался – слишком красивой была шутница. Вера остерегалась ее острого язычка и чувствовала себя страшно неловко, когда при ней обижали хороших людей, но осудить Лену не имела права, так как она сама даром острословия не обладала.
Вышло так, что Веру обязывали проявить доброту, с проявлением которой она боролась почти каждый день, ибо при отсутствии доброты в силу вступало чувство долга.
Со следующего дня Лена Литвиненко при поддержке куратора группы уверенно вошла в круг Вериных друзей.
Семья Литвиненко проживала в Дальнем парке, в пригородном поселке.
В настоящее время от этого поселка не найдешь и следа. На месте, где когда-то стояли дома, магазины и большая трехэтажная больница, теперь растет ковыль, дикие утки обживают маленькие озера, возникшие над просевшей землей, из недр которой был выбран каменный уголь, но во времена Вериной учебы в институте этот городок жил себе да поживал, весело и достойно.
Мама Лены, тетя Пана, высокая и худощавая женщина, тепло приветствовала дружбу своей дочери с Верой и ее подругой Ириной. Тетя Пана пекла для девушек вкуснейшие пироги, то с капустой, то с картошкой, варила отменные наваристые борщи и всегда была рада их приходу. Особая доброта Лениной мамы и спокойный характер притягивали к ней людей, и каждого она могла утешить, за каждого порадоваться, а иногда просто выслушать. Обычно тетя Пана выходила из дома редко, она любила проводить свое время на кухоньке, где против печки стояла ее узкая кровать, на которой в зимнее время постоянно пыхтел большой металлический чайник. По мнению Веры, это было самое спокойное место в мире, надежно спрятанное от всех невзгод и бед.
Дом тети Паны сверкал чистотой и порядком, а постели в спальных комнатах были заправлены с мастерством золотошвейки. О таком уютном доме Вера могла только мечтать, поэтому она любила навещать Лену Литвиненко.
Со временем к красивой внешности подруги Вера привыкла. Оказалось, что ради этой красоты несчастная спала на бигуди всю ночь, а по утрам целый час трудилась над своей внешностью перед зеркалом. Опекунство над Леной постепенно перешло в дружбу с ней, которую Вера и Лена не афишировали, ведь у каждой из них были свои подруги: у Веры – Ирина Борисова, в которой романтика прекрасно сочеталась с расчетливостью, а у Лены – Света Хан, умевшая шить, готовить и создавать домашний уют, где бы она ни находилась.
Как-то раз после сытного ужина тетя Пана неожиданно отозвала Веру в закуток и обратилась с мольбой: «Верочка, я прошу тебя, помоги моей доченьке доучиться в институте. Ей трудно дается учеба, я это вижу и переживаю, но знаю, что ты добрая девочка и поможешь Леночке получить диплом врача».
Вера пообещала и к своему обещанию относилась очень серьезно, и Лена стала успешно сдавать один экзамен за другим.
В гостях у тети Паны, как нигде, Вера любила поесть. Она не боялась поправиться, ибо быть «в теле» для нее  привычно и комфортно. Да и одевалась она во все широкое и просторное, чтобы не портить себе аппетит мыслью о том, что после ужина юбка не сойдется на талии.
Случилось, что Вера полюбила тетю Пану, как свою родную тетю, и восхищалась ее заботливой любовью к дочери, которой сама не имела. От Лены она узнала, что во время поступления в институт тетю Пану прооперировали по поводу рака желудка, а перед операцией она ходила в церковь и просила у Бога дать ей пять лет жизни, чтобы помочь дочери получить высшее образование и выбиться в люди.
Операция прошла успешно, а зажженные церковные свечи догорели без следа. Теперь тетя Пана радовалась жизни и баловала гостей дочери пирогами да булочками.
Такие отношения людей с Богом нравились Вере только потому, что в них оставалось место для чуда, ведь в реальной жизни болезнь побеждается действиями грамотного врача в совокупности с желанием больного выздороветь.
– Тетя Пана наивно думает, что в церквушке старенький Бог с вековой облачной бородой слушает молитвы верующих людей через мифический стетоскоп. Вполне вероятно, что сила богов, о которой говорили древние греки, с веками порядком исчерпалась, и творить на земле чудеса теперь предстояло самому человеку, потому что если бы это было не так, то народ во врачах и не нуждался бы. Что ни говори, а религия остается «опиумом для народа» и в наши дни! Вовремя сделанная операция сохранила жизнь тете Пане, а не горение церковных свечей... И как это не поймут люди? Богу шепчут просьбы об излечении, покупают свечки, а потом по врачам бегают!
Честно говоря, Вере очень хотелось, чтобы выздоровление тети Паны было именно чудом, но ее разум каждый раз выбирал обратное.
– Бог не мог сотворить Землю и всё, что на ней, за шесть дней! Это сказка, в которую может поверить только необразованный человек!
Конечно, Вера очень радовалась успехам в учебе своей подопечной, но огорчалось за сокурсника Ларика, которого совершенно не интересовала медицина.
– Ларик, ты должен уйти из медицинского института!
Так категорично заявила Вера, открыв очередное комсомольское собрание в группе. Она стояла в накрахмаленном белом халате с белым колпаком на голове, и сердце в ее груди билось, как перед прыжком с трамплина.
– Ты, Ларик, совершенно не готовишься к занятиям, пропускаешь лекции, не пишешь конспекты. Я думаю, ты учишься не потому, что хочешь стать врачом, а потому что этого хочет твой папа. Профессия врача – это не лазейка, чтобы получить высшее образование, это – суть жизни человека, решившего посвятить себя медицине. Безграмотных врачей не бывает, потому что они становятся потенциальными убийцами в белых халатах. Как ты думаешь давать клятву Гиппократа, если твои знания по биохимии, анатомии и латинскому языку равны нулю? Мне стыдно учиться с тобой на одном курсе и в одной группе!.. Я ставлю перед комсомольским собранием вопрос об исключении Лаврентия из института!
Вера закончила свою обвинительную речь и оглянулась по сторонам. Вся группа была на ее стороне, кроме Юры, который явно скучал, сочувственно поглядывая на своего друга.
– Ларик, у тебя есть талант музыканта! Твое будущее в твоих руках! Ну зачем тебе учиться на врача, если ты одаренный гитарист и певец? – попыталась смягчить свое выступление Вера и удивилась, когда обвиняемый ни с того ни сего воспользовался правом защиты собственного достоинства:
– Вера, опомнись! Ты начиталась книг и теперь хочешь приструнить каждого, кто не принял твои идеалы? Хотя что тут говорить, ты сама-то в жизни что видела, чтобы стоять, как прокурор на суде? Разве тебя в детстве не учили тому, что нельзя судить человека, не зная, что у него за душой? А мы с тобой на брудершафт шампанское не пили, и откуда тебе знать, как я на гитаре играю, ведь для тебя я лично не играл и пока не собираюсь. Да, я не герой твоих книжных романов, но в любом случае нельзя набрасываться на человека без предупреждения.
– Да, ты прав, нельзя, – согласила Вера, ее щеки пылали. – Мой жизненный опыт гораздо больше, чем ты думаешь, ведь в книгах собраны истории людей разных времен в разных жизненных ситуациях. А я сужу не тебя как человека, а то, как ты учишься, чтобы стать врачом, моим коллегой. Конечно, я могу быть равнодушной к тому, как ты сам губишь свою судьбу, но профессия врача – это даже не твоя судьба, а это судьба больного. Мы комсомольцы и должны быть честными друг с другом!
Решение комсомольцев группы было одобрено на заседании комсомольского актива педиатрического факультета, и бедного музыканта Ларика Ким исключили из института.
***
Второй курс был успешно завершен, и осенью Веру вместе с ее новыми студенческими подругами отправили на работу в самый дальний совхоз Карагандинской области. Особой романтики в этом труде Вера уже не находила, ведь исчезли все надежды снова увидеть Шурика на картофельном поле с мешком за плечами. Вериными соседками по комнате были ее подруги: Сауле, Лена Литвиненко и Света Хан. Ирина Борисова на сельхозработы не ездила по причине своего хронического бронхита.
Вера тоже могла бы остаться дома под предлогом ухода за больной мамой, но она знала, что в уходе мама не нуждалась, а липовая справка о ее болезни порочила бы Верино честное имя.
Весь месяц полевых работ Вера училась материться и пить водку. Однако, чтобы научиться пить водку, ее нужно было сначала купить, но покупать напитки с алкоголем приличным студенткам медицинского института не полагалось. Поэтому всю неделю дружная Верина компания репетировала субботний поход в магазин за бутылкой водки.
По разработанному девушками плану в магазине Вере надлежало закашляться, а красивой Лене – ей посочувствовать, а потом всё должно было произойти само собой: стоя перед прилавком, Сауле предлагает кашляющей Вере сделать водочный компресс на горло, а Света Хан покупает для этого бутылку водки. Несмотря на классную задумку, осуществить этот план оказалось не так-то легко.
В субботу после окончания полевых работ подруги смело вошли в совхозный магазин. У прилавка со стеклянной витриной скучали в очереди местные жители. Вместо того чтобы покашлять в платочек и скривиться от боли в горле, Вера неожиданно для себя и для всех присутствующих в магазине начала хихикать, закрывая ладонью рот.
От Вериного хихиканья Лена пришла в замешательство, потому что она не могла выразить сочувствие хихикающей подруге, и подтолкнула ее локтем в бок, потом стала угрожающе вращать глазами, чем еще больше смешила Веру.
Операция по покупке водки явно проваливалась.
После того как Лена, как бы случайно, наступила каблуком на Верины кеды, их обладательницу уже крутило от смеха: лицо покраснело, щеки надулись, глаза сузились; и теперь хихикающая девушка стала напоминать плачущего китайца. Прошло еще несколько минут, и вместе с Верой засмеялась и Лена.
Между тем очередь продвигалась к кассе, и вскоре девушки оказались перед продавщицей. Спасать положение вызвалась Сауле, и она со знанием дела произнесла заранее выученную фразу, и сделала это очень убедительно, так как говорила громко и внятно:
– Вера, ты простудилась, и тебе необходимо сделать компресс на горло!
Чтобы все присутствующие покупатели увидели, кому в действительности нужен компресс, Сауле торжественно выставила свой указательный палец в сторону Веры, у которой уже дыхание перехватывало от икоты, вызванной сдерживанием приступов смеха. Когда Сауле поняла, что в сказанной ей фразе было пропущено самое главное слово, то не растерялась, а с достоинством комсомольского предводителя перевела свой указательный палец с Веры на темно-зеленые бутылки, которые солдатиками выстроились на витрине за спиной у продавщицы.
– Водка – это важный элемент для компресса при простуде! К тому же водочный компресс хорошо помогает при высокой температуре! – уточнила она докторским тоном и вызывающим взглядом обвела всех присутствующих в магазине покупателей, словно те сомневались в целебности этого народного средства.
Настала очередь выхода на сцену Светы Хан. Прислонившись к прилавку, девушка неожиданно поняла, что напрочь забыла свою речь, и уставилась на продавщицу с такой надеждой в глазах, словно та была явлением с неба. От наступившего молчания пожилая женщина за прилавком стала быстро терять терпение и нервничать. Ситуацию опять спасла Сауле.
– Ханша, – обратилась она к Свете покровительственным тоном, – тебе нужна одна бутылка водки. Скорей плати за водку, и пойдем делать Шевче компресс на горло. («Шевче» и «Ханша» были производными от фамилий Шевченко и Хан.)
В тот вечер Света приготовила из морковки, картошки и помидоров отменные салаты, накрыла стол на четверых, и девушки весело распили купленную ими бутылку вожделенной водки. На вечерние танцы они отправились вчетвером, но в клуб вошли трое – Вера не смогла подняться на крыльцо совхозного клуба из-за внезапной слабости и тошноты. Ее рассудок помутнел, и всю обратную дорогу в барак водка вперемешку с салатом рвалась наружу.
В комнате опьяневшая девушка пришла к выводу, что мама права, а водка – отрава. Чувство собственной вины не давало Вере отключиться в пьяном виде, поэтому, собрав резервный запас силы воли в кулак, она поставила рядом с кроватью два ведра: одно с питьевой водой, а другое для промывных вод. В течение часа занималась она самореанимацией, промывая желудок несчетное количество раз, пока сон ее не сморил с полотенцем в руке. Так некрасиво закончилась эта история с водкой.
Если эксперимент с покупкой водки закончился провалом, то с произношением матерных слов у Веры дело не шло, потому что ее язык напрочь отказывался сквернословить. За ликвидацию этого пробела в ее воспитании взялась вся дружная компания под предводительством Сауле. Конечно, Вера очень старалась не подвести своих подруг, она честно пыталась выдавить из себя хотя бы одно проклятое слово, но только после недели упорного труда Вера вымолвила:
– Б... л!..
Две буквы – это еще не мат! Вера не сдавалась и усердно репетировала, и вскоре она могла произнести плохое слово, но только про себя. Прогресс наступил через неделю, когда девушка сама услышала то матершинное слово, которое произнесли ее уста, а уши от стыда тут же завяли.
Как только это слово было произнесено, подругам стало уже не до Веры, ведь теперь она ничем не отличалась от других. Почувствовав себя обманутой и оскверненной, девушка не обрадовалась этой победе, а приобщила ее к своему отрицательному жизненному опыту.
По приезде домой Вера продемонстрировала маме свое умение высказываться по-совхозному, удивляясь своей дерзости:
– Мама, ну что ты от меня хочешь? Откуда я знаю, куда ты их положила, свои шпильки?! Или мне родить эти шпильки?
Кляц!!! Звонкая оплеуха живо отрезвила Веру. Словно вороны, вылетели из ее головы все плохие слова и пикантные фразы, которые она заучивала весь трудовой семестр.
Неприличный жаргон дочери насторожил Римму, и она решила сделать ход конем, с которым был не согласен Володя.
 – Что ты опять выдумала? – воспротивился он, услышав планы жены. – Римма, нам что, денег не хватает? Зачем отправлять дочь на заработки?! Вера и так получает повышенную стипендию!.. Запомни: Вера пойдет работать только через мой труп!
– Володя, дело не в деньгах, но и они тоже на дороге не валяются. Вера учится без особых усилий, и у нее появилось время для глупостей. Она пойдет работать ночной медсестрой ко мне в санаторий. Володя, ты ведь знаешь, насколько велико влияние улицы на домашних детей! Сколько преступлений можно предотвратить, если родители вовремя принимают меры! Это я увидела, когда работала в комиссии по делам несовершеннолетних преступников. Детей губит не недостаток доброты к ним их родителей, а наличие у ребенка свободного времени! А свободное время ведет его к распутству! Труд облагораживает всех без исключения! Поэтому пойди выкрути белье, что лежит в ванне, и помоги мне его развесить.
Из своей комнаты Вера слышала весь этот разговор между родителями. Она уже давно представляла себя медсестрой в белом халате, раздающей лекарства и ставящей детям уколы, хотя очень боялась делать уколы.
Ставить уколы становилось ее ночным кошмаром, и девушка отчаянно протыкала свою подушку иглами, и каждый раз делала это варварское дело всё неувереннее и неувереннее.
Страх перед уколами прошел, когда заболела мама и ей прописали внутримышечное введение антибиотиков. Под маминым руководством она быстро научилась технике укола и соблюдения гигиены.
 – Я готова работать! – сказала Вера родителям, которые втихомолку обсуждали ее будущее.
Сотрудники санатория не приняли дочь главного врача с распростертыми объятиями, но Вера не нуждалась в любви коллег, она нуждалась в том, чтобы делать свою сестринскую работу правильно.
Как умудриться ничего не перепутать ночной медсестре, когда в ее обязанности входило несметное число задач? Вера так старалась соблюсти все правила и инструкции, что ее чрезмерное усердие со стороны смахивало на тупую угодливость, и, как правило, в ее смену всегда что-то происходило плохое, за что приходилось отчитываться перед главным врачом.
Веру очень удивило то неподдельное уважение, с которым сотрудники обращались к ее маме. Казалось, что персонал детского санатория остро нуждался в одобрении главного врача, и вскоре и она сама стала в этом одобрении нуждаться.
Прошло полгода, а Вера шла на работу как на очередную пытку: ее просто изводили выздоравливающие дети, они не спали до полуночи, постоянно просились в туалет, а на койках кувыркались, как циркачи. Покой в отделении наступал только тогда, когда Вера рассказывала истории, но одни истории заканчивались, а дети требовали новых! Поэтому девушка не успевала сделать все свои медсестринские поручения, и на нее постоянно жаловались на утренних пятиминутках дневные сестры.
Однажды, после такой пятиминутки, где Веру отчитывали за то, что крашеные кубики после проведенной в ее смену дезинфекции с применением раствора хлорки приобрели одинаковый серый окрас, главный врач приказала в наказание прочитать всему коллективу санатория лекцию по атеизму. Вера согласила охотно, довольная доверием мамы. Через неделю весь больничный персонал со вниманием слушал выступление дочери Риммы Иосифовны.
К тому времени Вера уже достаточно много знала о Боге. Конечно, она в него не верила. Совсем недавно она смеялась над увиденной по телевизору комедией, где Бог был показан старым дедом на облаках, который лепил из глины человека, и ему помогали два веселых ангела. Вера не понимала, как можно верующим людям быть такими наивными, чтобы верить небылицам. В медицинском институте тоже учился один верующий глупец, и его было жалко.
Основа лекции по атеизму была взята из конспекта, но Вера перед своими коллегами говорила не по написанному, а по памяти, и не скучные цитаты Ленина и Маркса, а истории из жизни Христа, о Пасхе и Рождестве. С энтузиазмом очевидца говорила она о предательстве Иуды и распятии Христа, еврея из Назарета. Особенно удалось Вере описать радость учеников Христа, когда они увидели своего учителя воскресшим. Это был не тот мифический бог греков, это был человек Иисус Христос, который воскрес из мертвых. Христу приписывали чудеса, чтобы легенда о нем жила.
После лекции, когда весь персонал санатория разошелся по своим рабочим местам, к Вере подошли три медсестры.
– Спасибо за лекцию, Вера Владимировна. Если мы до сегодняшнего дня не верили, то теперь поверили. Будем с нетерпением ждать продолжения.
Вечером того же дня, придя с работы, Римма сказала дочери, что теперь персонал санатория перестал сомневаться в том, что она поступила в институт благодаря собственному уму и знаниям.
После такого атеистического успеха отношение к Вере на работе изменилось в корне, ее признали своей в дружной команде медсестер.
Как-то раз девушку срочно вызвали в кабинет главного врача. Это было время летних каникул, когда Вера работала за старшую медсестру отделения. В кабинете за начальственным столом сидела мама, и она не улыбалась.
– Так, Вера Владимировна, я настаиваю, чтобы вы обратили больше внимания на Павлика, он плачет, когда расстается с родителями после свидания.
Вере очень хотелось оправдаться, что мамы на то и мамы, чтобы по ним плакали дети, но прикусила язык. Всю последующую неделю она занимала играми выздоравливающего Павлика, и после очередного родительского свидания мальчик, быстро попрощавшись с мамой, с радостью побежал в группу, чем очень огорчил его маму.
Со временем Вера научилась хорошо выполнять всевозможные медицинские процедуры, но дети долгое время доводили ее до белого каления своим непослушанием, пока она не перестала смотреть на них, как на маленьких монстров, а поняла, что больные ребятишки в ее отделении сами нуждаются в любви. С этого момента Вера перестала их бояться, а научилась быть доброй, но строгой.
Как-то раз ночью во время дежурства, когда в детской спальне стояла мертвая тишина, к Вере на пост пожаловали дежурные медсестры из других отделений. Одна из них обратилась к Вере с просьбой:
– Вера Владимировна, сегодня вечером на кухне дежурит Надежда Генриховна. Она верующая. Побеседуйте с ней, хотя Надежда о своей вере много не говорит, но переубедить ее никому еще не удавалось. Может быть, вы попробуете?
Вера уже слышала от мамы, что Надежда Генриховна верит в Бога, что она держит свою дочь под замком и даже бьет, если та выходит на улицу без головного убора. Из-за фанатичной веры от поварихи ушел муж, очень хороший человек, а в доме у Надежды Генриховны бедность и нет телевизора, потому что верующим смотреть телевизор не положено.
Лично познакомиться с верующим человеком и открыто поговорить с ним о его религиозных предубеждениях девушке хотелось давно. Вера была уверена, что все верующие, в соответствии с законом Дарвина, постепенно вымрут за ненадобностью, если их вовремя не занесут в Красную книгу.
«Пусть на свете останутся хоть единицы верующих христиан, потому что без них мир станет чересчур прагматичным», – нередко думала она с печалью.
Как ни странно, переубедить Надежду Генриховну представлялось Вере делом нетрудным. Повариха ко всем санаторским работникам относилась с одинаковым радушием и могла утешить кого-то одним добрым словом, а кого-то – чайком с булочкой. Вера и сама не раз пользовалась таким «булочным» утешением. Надежда Генриховна была не похожа на другую верующую, которую Вера встречала, когда ей было всего лет десять. Этой верующей была Роза Львовна.
***
Роза Львовна работала заведующей детским садиком, где врачом после болезни подрабатывала Верина мама. Саму Розу Львовну Вера помнила смутно, но последнюю встречу с ней запомнила на всю жизнь. Обычно эта женщина носила яркую одежду и громко смеялась, и ее огненно-красные волосы были видны издалека. Роза Львовна хорошо пела и участвовала в художественной самодеятельности, но потом случилась беда. Вера узнала от мамы, что сына Розы Львовны посадили в тюрьму за разбой, а потом он умер в заключении, не выходя на свободу. В одночасье веселая жизнерадостная женщина превратилась в старуху, бросила работу и пошла в церковь.
Вера не понимала этого поступка взрослой женщины. Бог не помог Розе Львовне спасти сына и сохранить его жизнь, зачем же она теперь ходит в церковь? Ведь ничто на свете не вернет ей сына живым?
Как-то раз, когда Вера с мамой стояли на автобусной остановке, к ним подошла Роза Львовна, в платочке на голове и в длинной черной юбке до щиколоток. Сначала женщина посмотрела на Веру, будто та совершила что-то ужасное, а потом стала шептать маме в ухо, так шипит змея, прежде чем напасть на жертву:
– Надо молиться! Надо молиться днем и ночью! За наши грехи страдают наши дети. В аду будут все, кто не придет в церковь, а кто не раскается в грехах, тот будет гореть в геенне огненной! Надо покаяться, пока не поздно… Римма Иосифовна, я всегда очень вас уважала. Вы должны пойти к батюшке Тихону и исповедоваться в грехах… Или вы думаете, что вам удастся избежать суда?
От таких жутких пророчеств Вере стало совсем не по себе, и она даже испугалась, что эта сумасшедшая старуха утащит маму в ад, и прямо сейчас, не дожидаясь прихода дачного автобуса.
***
На кухне у верующей Надежды Генриховны было мирно и тепло, пахло рисовой кашей, и Вера растерялась. Она не знала, как начать свою беседу, ведь Надежда Генриховна никого не запугивала ни адом, ни человеческими грехами, а спокойно мыла посуду, скоблила большие санаторские сковородки, что-то напевая себе под нос, но коллеги не дали Вере улизнуть от обещанного диспута на религиозную тему.
– Надежда Генриховна, как вы думаете, человек произошел от Адама? – задала она первый провокационный вопрос.
– Да, это сказал Бог в Библии. Я рада тому, что вы, Вера Владимировна, тоже читаете Библию, – ответила добродушно женщина.
Этот ответ очень обрадовал девушку.
– Нет, Библию я не читала, но исследования ученых доказали, что человек произошел от обезьяны в процессе эволюции!
Тут Надежда Генриховна повернулась к дочери главного врача с выражением искреннего удивления на лице.
– От обезьяны?.. Вера Владимировна, вам самой от кого хотелось бы родиться? От шимпанзе или как потомок Адама и Евы, первых людей, сотворенных Богом? – задала она встречный вопрос.
– Это совсем не научный подход к религии. Я изучала труды Ленина и Маркса, чьи коммунистические идеи открыли каждому человеку путь к свободе и утвердили равенство между людьми. Разве вы не чувствуете себя обманутой, веря тому, кто оставил людей в нищете и страхе на земле, а сам взошел на небеса и привольно обитает там? Разве вам не интересно жить в ногу со временем, смотреть современные фильмы, читать замечательные книги? Что дает вам ваша вера?
– Вера Владимировна, вы знаете, о чем говорит Евангелие? Иисус придет опять и заберет нас на небеса, где нас ждет счастье, а до его прихода всем нужно содержать себя в чистоте.
Вера немного помолчала. Говоря начистоту, она никогда не держала в руках Евангелие, но это не должно было помешать ей одержать победу в беседе с необразованной Надеждой, которая уже закончила мыть посуду и сняла фартук.
 – А читать книги, отмечать какие-то выдуманные праздники и смотреть телевизор Бог вам запретил, чтобы вас изолировать от мира, который он и сотворил для человека? Вы думаете, что смотреть телевизор – это грех, а не смотреть – пребывать в святости? Разве ваш Бог помог кому-нибудь на земле, как это делали солдаты на войне? Или ему приятно смотреть с высоты, как безвинно страдают дети, как умирают хорошие и добрые люди? – не сдавала свои позиции Вера, уподобляясь воинствующей атеистке.
–– Вера Владимировна, девушки, я вам на ночь булочек оставила и варенья домашнего из малины, – неожиданно предложила Надежда Генриховна медсестрам и стала собираться домой. Разговор прервался сам собой, и Вера ушла в свое отделение, считая, что победила в дискуссии, потому что за ней осталось последнее слово.
Потом, сидя в спальне на маленьком стульчике и слушая спокойное дыхание спящих ребятишек, она увидела себя измученным несчастным ребенком на полу в материнской спальне. Тогда не случилось чудо, и никто не пришел ей на помощь, хотя с неба на нее лился яркий лунный свет.
–– Я никогда не буду такой доверчивой, как эта верующая в Бога повариха. Ждать чудес с неба – это малодушие. В настоящей жизни все гораздо сложнее. Трудности будут, но надо учиться побеждать трудности, а не прятаться в кусты, иначе не построить коммунизм во всем мире. Не надо прятаться за псевдонаучные идеи, которые оправдывают ничегонеделанье, а надо претворять в жизнь идеи коммунизма, жить по кодексу морали и вместе строить счастливое общество людей!
С этими мыслями Вера дождалась утра воскресного дня, сдала смену и отправилась домой отсыпаться.
Никто в санатории не знал, что в «реальной жизни» в санатории работали два тайных осведомителя КГБ, которые информировали соответствующие органы о моральном облике как главного врача, так и его сотрудников. Верина мама дорожила хорошими работниками и в отчете по кадрам в графе о вероисповедании Надежды Генриховны ставила прочерк.
Во время летней сессии по окончании третьего курса института к Вере домой неожиданно позвонила Сауле и попросила разрешения прийти.
–– Завтра мы будем заниматься у Ирины Борисовой дома. Конечно, мы будем рады тебя видеть, – ответила уверенно Вера. Словно тяжелая ноша свалилась с ее плеч после этого звонка. Уже несколько месяцев в своих отношениях с Сауле Вера держала обет молчания. Почему? Потому что Сауле высмеяла ее на бюро факультета.
***
Это случилось сразу после зимних каникул. На заседание комсомольского бюро Вера опоздала. Она забыла свои очки на кафедре анатомии, и ей пришлось вернуться, чтобы отыскать свою пропажу. Вскоре очки были найдены, но на собрание комсомольского бюро курса опоздала.
– Шевче с очками вернулась. Наша знаменитая Маша-растеряша. Вы знаете, что наша группа на день рождения ей подарила?.. Большую сетку с потерянными ею вещами. В этой сетке чего только не было: рукавицы, тапочки, врачебные колпаки, ручки, расчески и даже ее зачетка. Хорошо, что ее комсомольский билет хранится у меня.
Сауле говорила с насмешкой, словно хотела развлечь комсомольских активистов Вериной уникальной способностью терять и забывать. Конечно, если бы это было сказано среди друзей, Вера и сама бы посмеялась над своей бедой, с которой она уже устала бороться, но тут сидели чужие студенты, с которыми она общалась только в случае крайней необходимости, и слушать, как нелестно отзывается о ней Сауле, комсорг потока, ее подруга, было очень обидно.
– Сауле, ты забыла? Меня зовут Вера, моя фамилия Шевченко, мне не нравятся клички. Если ты забыла, как меня зовут, то я тебя прощаю. Скажи, моя забывчивость кого-нибудь обидела? Если нет, то я извиняюсь за свое опоздание и обещаю впредь не опаздывать. Давайте мы скорее приступим к повестке дня, а то на улице вот-вот начнется метель, и каждому из нас еще надо успеть добраться до дома.
***
С тех пор отношения между Верой и Сауле проходили только в официальном тоне.
До этой ссоры Вера часто навещала Сауле в общежитии. Она любила удивлять подругу и всех живущих с ней девушек гостинцами из маминого холодильника, и ей очень нравилось студенческое братство, а возможность заботиться о друзьях была ей необходима.
Поэтому, когда Сауле ее высмеяла принародно и стала «чужой», Вера переключила свою заботу на Лену Литвиненко, не имевшую такого материального достатка, как Вера или, например, Ира Борисова, дочь известного хирурга.
Римма, Верина мама, хорошо знала сердобольную натуру дочери, поэтому она ничуть не удивилась, увидев однажды красавицу Лену Литвиненко в тех зеленых австрийских сапогах, добытых ею для дочери по великому блату.
Несмотря на натянутость в отношениях с Сауле, Вера продолжала переписываться с Мариной, ее младшей сестрой. Восьмилетняя Марина жила в Петропавловске и писала Вере необычно трогательные для восьмилетней девочки письма.
«Сегодня маленькая птица заглянула в окно. Я сказала ей: “Здравствуй, птичка!” – и постучала по стеклу, птица испугалась и улетела. Птицы летят высоко в небе и видят горы. Я не видела гор, а они на картинке очень красивые. Вера, ты видела горы? Привет».
На обратной стороне письма был нарисован огромный улыбающийся воробей и стояла подпись: «Марина».
Сразу после весенних каникул Вера отправила Марине ответное письмо, в которое вложила засушенный горный цветок с красивым названием «эдельвейс». Воображая себе неподдельную радость девочки при получении письма, Вера внутренне улыбалась. Эдельвейс подарил ей при первом свидании один альпинист. Впрочем, то первое их свидание оказалось и последним, потому что сердце девушки принадлежало только Шурику…
Это письмо с засушенным эдельвейсом пришло в Петропавловск в день похорон Марины.
Жуткая трагедия случилась той ранней весной в семье Сауле. Во время экскурсии в лес Мариночка наелась молодых листочков белены, думая, что ест листочки дикого лесного щавеля. Лучшие врачи боролись за ее жизнь, но все их усилия оказались тщетными. Сестренка Сауле к рассвету умерла.
– Это несправедливо! Этого нельзя допускать! Нельзя так безжалостно отнимать жизнь у ребенка! Неужели на свете нет силы, способной противостоять смерти детей?!
Рассудок Веры отказывался смириться с тем ответом, что приходил ей на ум. После похорон сестры Сауле вернулась в Караганду, и она была сама не своя. Природа расцветала в лучах весеннего солнца, в воздухе пахло молодой травой и цветочной рассадой городских клумб, а для Сауле все дни были похожи на один серый день, в котором уже не жила ее веселая сестренка.
Вера чувствовала себя виновной в смерти Маринки: посылать сухие цветы в народе считалось плохой приметой; и ее сердце сокрушалось от того, что она из-за своей былой обиды не могла утешить Сауле как ее подруга. Какую цену платила Вера за то, что позволила себе обидеться и мстить высокомерным молчанием, поэтому когда ей позвонила Сауле, она очень обрадовалась, что судьба давала ей шанс хоть как-то помочь подруге пережить горе.
После успешной сдачи экзаменов Вера узнала, что Шурик женился на самой красивой девочке лечебного факультета. Что ж, она приняла это известие мужественно. Стихи любимой поэтессы учили ее «не встречаться с первой любовью» и оставить ее такой, как была, «острым счастьем или острой болью, или песней, смолкшей за рекой».
Глава 3
Только боль и одиночество, поэзия Шекспира бессонными ночами и песни группы «Битлз» по утрам – это всё, что досталось Саше в наследство от его молодости.
Который месяц он, как заключенный в стенах родного дома, то валялся на койке, то с трудом передвигался по квартире. Его каждодневный маршрут был до оскомины однообразен и короток: койка, туалет, кухня и обратно. Жизнь проходила мимо, не касаясь молодого калеки даже случайно. Больное колено определяло предел его мечтаний: сделать хотя бы шаг без боли.
Иногда Сашу навещал Володя Коваленко, однако он особо не засиживался у постели больного товарища. Имея в кармане диплом инженера, Владимир успешно работал инструктором по обучению горожан правилам вождения и своим свободным временем очень дорожил.
Саша тоже имел диплом на руках, но работать не мог из-за травмированного колена, которое болело и днем, и ночью, а при малейшем движении боль становилась невыносимой. Юноша не знал, как жить ему дальше, и не хотел знать. Родителей в свою несчастную жизнь Саша не допускал, только Вере позволялось его одевать и умывать, потому что самостоятельно ухаживать за собой, как нормальный мужчина, он не мог.
Так уж повелось, что он обращался с сестрой как ее повелитель. Доводить Веру до слез было делом привычным, тем более что та молча терпела такое хамское обращение брата и никогда не жаловалась на него родителям, а только тихо плакала, вкрадчиво напевая какой-нибудь постылый мотивчик. Хотя временами Саше было ее жалко.
Вот и сейчас Вера склонилась над его больной ногой, неумело натягивая на стопу тугой шерстяной носок. Чтобы не взвыть от боли, Саша обзывал сестру, используя для оскорбления термины «животного».
–– Что ты делаешь, паршивая овца?! Не перекручивай носок, макака из подворотни!.. Ой, ну ты и буренка безмозглая, разве нельзя осторожнее положить ногу на подушку?!
Обычно Вера глотала слезы, вместо того чтобы обижаться, припоминала слова из песен, как и сейчас, натягивая носок на больную ногу брата, она напевала песню «Мне приснился шум дождя», как бы переходя из мира оскорблений в мир романтических чувств.
Невыход на работу специалиста после вручения диплома инженера расценивался партией и правительством как саботаж, ведь за его образование специалиста платил советский народ. Саша получил диплом, когда он не мог самостоятельно передвигаться, не то, чтобы выходить на работу. Для уточнения его нетрудоспособности его положили в больницу, а через неделю Римме сообщили по телефону, но неофициально, что ее сын – симулянт. К такому выводу пришла опытный травматолог, хорошая знакомая семьи Шевченко, у которой и проходил обследование Саша.
– Римма Иосифовна, я вас давно знаю и уважаю, но я просто обязана вас предупредить, что ваш сын… симулирует болезнь. Ему надо разрабатывать коленный сустав, а он ленится, потому что вы разбаловали его, сделали из молодого мужчины барышню! Конечно, тренировать больную ногу всегда болезненно, но это необходимо, чтобы восстановить функцию колена. Вы, как мать, должны повлиять на Александра, иначе произойдут атрофические изменения в ноге и ваш сын навсегда станет калекой!
В тот же день Римма съездила в больницу, чтобы объяснить сыну пользу упражнений, но все ее попытки были обречены на провал. Саша уже давно вышел из-под родительского контроля.
На другой день после разговора с мамой к Саше в палату вошла тяжелой походкой медсестра по лечебной физкультуре. Расслабившись, он приготовился терпеть согревающий массаж на поврежденную ногу. В какой-то момент массажистка Клава, поднатужившись, резко согнула его больную ногу в коленном суставе, раздался костный хруст. Боль была дикой! Прежде чем окончательно потерять сознание, Саша одним приемом уложил упитанную медсестру на лопатки и уже прицелился кулаком, чтобы добить несчастную, как боль лишила его зрения, слуха, а чуть позже и сознания.
За этот вопиющий случай бандитизма со стороны больного симулянта Саша был выписан из больницы за нарушение больничного режима. Медсестре по лечебной гимнастике выписали на десять дней больничный лист.
С того времени прошло уже полгода, Саша по-прежнему сидел дома и не мог ходить. Краснота и опухоль сошли, однако колено продолжало болеть, особенно сильно – по ночам.
Вера неизменно приходила ему на помощь, не обращая внимания на его капризы. Возможно, именно эта сестринская доброта и не позволила Саше окончательно возненавидеть весь свет.
Надо признаться, что на людях он был тихим и стеснительным, но дома вел себя как семейный деспот. Его сестра жила нормальной жизнью, училась на четвертом курсе мединститута и получала повышенную стипендию, однако умнее, с его точки зрения, не стала. Сашу раздражало ее простодушие и приходы в дом таких же глупых подруг.
Обычно Вера сторонилась людей, которые ее обижали, и редко соглашалась быть для других козлом отпущения, но с братом она добровольно вела себя как его рабыня, беря на себя ответственность за то, что произошло с ними в детстве.
Вера простила родителей за искалеченное детство, а Саша так и не смог, и это мешало его братской любви к сестре. Иногда ему хотелось лучше узнать Веру, но с годами между ними вырос высокий забор недопонимания и недоговоренности, через который было возможно только подглядывать друг за другом, да еще обмениваться колкостями.
– Какая дура пойдет за тебя замуж? – обиженно бубнила Вера, когда тот не разрешал привести к ней подруг.
– Сначала убери в комнате, вымой посуду, а потом зови своих куриц!
Брат ставил сестре условия и прятал ключи от входной двери, а Вера в протест отправлялась в зал дочитывать книгу и заедать обиду сырокопченой колбаской, лежащей в холодильнике, подступ к которому был заблокирован братом. Саша сидел перед холодильником на одном стуле, а на другом – покоилась на подушке его «драгоценная» нога.
– Что, Верка, кушать хочется, а не можется? Не все коту масленица. А теперь слушай меня и запоминай, чтобы не молола чепухи за дешево живешь. Мне только пальчиком стоит шевельнуть, как первая красавица побежит за мной в ЗАГС, но зачем мне это надо? Кто мне заменит тебя? Твоя болтливость действует на меня как снотворное! Как предупреждает каждого мужчину гений Шекспира: «Любовь нежна? Она груба и зла. И колется, и жжется, как терновник». А теперь ступай, ты мне надоела.
Шекспир в исполнении брата никакого влияния на Веру не произвел, потому что поэзия автора «Ромео и Джульетты» была для нее тяжеловесной, особенно его высказывания о чувствах влюбленного человека, ибо сердечные вещи ей больше нравилось понимать с тонкого намека. Она сердито посмотрела на брата, вместо колбасы взяла из шкафа кулек конфет «Грильяж в шоколаде» и отправилась к себе в комнату перечитывать книгу «Овод», над которой ревела уже целых три дня, поэтому утешение шоколадом было ей необходимо.
Саша вновь остался один сидеть на кухне спиной к холодильнику. Он не признался сестре, что был ранен ее словами в самое сердце, ведь на самом деле девушки у него не было, ни красавицы, ни дурнушки, никогда не было и не будет.
Когда-то Саша брал уроки красноречия у своего школьного друга, чтобы завладеть вниманием одноклассниц. Однако Вовка всегда был в центре внимания хорошеньких девочек, а Саша уходил с вечеринок домой один. Дома он запирался в своей комнате и пытался решать самые сложные задачи по физике, чтобы подавить в себе противное чувство разочарования в жизни и в самом себе.
Еще со школьной скамьи он чувствовал в себе душу одинокого молодого волка, отбившегося от стаи, поэтому для полноты жизни ему было достаточно иметь только одного друга, чтобы быть ему преданным, и только одну девушку, чтобы ни с кем ее не делить.
Саша был убежден, что ценность человеческой жизни определяется достижением цели, поставленной в юности. В школе он хотел получить высшее образование и стать ученым, а в институте – чтобы иметь право руководить, а вышло так, что теперь он, Александр Шевченко, самый немощный и самый несчастный человек на свете.
***
Учась в старших классах, Саша по примеру своего двоюродного брата занялся фотографией, карточной игрой и дзюдо.
Уже через год Сашины фотографии отличались необычайной четкостью изображения, а отец перестал играть с ним в карты, считая, что сын – искусный карточный шулер, зато на спортивном поприще его ожидал успех. Учась в средних классах, он выигрывал одно региональное соревнование по дзюдо за другим.
На Шевченко с отменными борцовскими данными и искрометной реакцией стали обращать внимание известные тренеры города. Всё свое свободное время, будучи подростком, он посвящал усиленным тренировкам в спортивном зале, а дома тренировался на родной сестре. Исполняя роль чучела в приемах борьбы, Вера в испуге летала по комнате, иногда кверху ногами, и замирала от ужаса в надежде приземлиться на семейном диване.
Но уличным друзьям Володи Коваленко, который когда-то привел Сашу в клуб по дзюдо, не понравилась его прыть на помосте. Проучить выскочку было решено на одном из отборочных соревнований. В той схватке был преднамеренно проведен запрещенный прием против Шевченко, результат – поврежденное колено. Несмотря на страшные боли в колене, Саша тот отборочный бой выиграл, а его соперника дисквалифицировали.
Домой победителя принесли на руках.
Заведующая хирургическим отделением Яна Васильевна предложила сделать операцию, предполагая разрыв мениска, но своего согласия на операцию Римма не дала, опасаясь негативных послеоперационных последствий.
В итоге Римма вылечила травмированное колено сына компрессами и специальной мазью, но ее просьбу прекратить тренировки Саша проигнорировал, ибо он мечтал о славе победителя! Юноша вернулся в спорт и вновь стал одерживать победы одну за другой. Впереди его ждали медали и звание сильнейшего дзюдоиста области. В бою Саша научился предвидеть и отражать прицельные атаки противников, знавших о его травмированном колене, но то, что случилось перед финальными соревнованиями республиканского значения, он предвидеть не мог.
В темном переулке, где жил его друг, на Сашу напали трое. Двое парней держали его сзади, а третий натянул удавку на шее. Удар по травмированному колену он получил от четвертого нападающего. Одного удара клюшкой было достаточно, чтобы сделать из успешного спортсмена инвалида. В какой-то момент Саше стало легко дышать, потом послышались шаги убегающих парней. Приподнявшись, он оглянулся – в окнах у Володи свет уже не горел.
Спорт пришлось оставить навсегда, но травмированное колено не восстанавливалось.
***
С той поры много воды утекло, теперь Саша – дипломированный инженер, шесть долгих месяцев не выходил из квартиры, терпел постоянную боль в колене и надоедал сестре своими придирками.
Через шесть месяцев безделья Римма вновь уговорила Яну Васильевну, доброй души женщину, повторно положить сына в хирургическое отделение на дополнительное обследование. Яна Васильевна согласилась, только в массаже обследуемому было отказано заранее. Находясь в больнице, Саша встретил ту, о которой мечтал всю жизнь, и не только встретил, но и, набравшись смелости, познакомился с ней.
Галина Филимонова, умная, веселая и красивая брюнетка, имела далеко не простой характер. Она умела постоять за себя, и начальство больницы относилось к ней как к милой «злючке», яркая красота которой неплохо сочеталась с ее привычкой поязвить. В коллективе медсестер ее любили, тем более что язвой она была не всегда, а только по необходимости. К каждому больному она находила особый подход и никому не позволяла переходить в общении «медсестра – пациент» рамки дозволенного.
Галина была наслышана о легендарном «симулянте» Шевченко, который полгода назад «нокаутировал» ворчливую массажистку. Девушке нравились такие упертые ребята, как этот малоразговорчивый стеснительный пациент, смотревший на нее с обожанием.
Вечером, во время ночного дежурства Галины, Саша выходил из палаты и на костылях добирался до медсестринского поста, и там просиживал до рассвета, чтобы иметь возможность любоваться девушкой. Иногда он рассказывал ей анекдоты, которые знал от Володи, но рассказчик из него был никакой, зато Галя околдовывала Сашу рассказами о чародействе и магии.
– Саша, тебя, как пить дать, сглазили, ведь неспроста ты столько страдаешь. Здесь явно темные силы замешаны… Мою старшую сестру тоже в детстве сглазили, слишком красивая она была, и теперь Светочка ослепла. Это нам сказал один ясновидец, удивительный старик, который может видеть третьим глазом.
О существовании третьего глаза Саша никогда не слышал, но это было неважно, ибо он готов был поверить всему, что говорила ему Галина, потому что уже знал, что влюблен и что в синеве ее глаз таилась разгадка формулы его мужского счастья. Пусть черная и белая магия существует на свете, пусть колдуны заговаривают людей и исцеляют от порчи, лишь бы рядом с ним была эта девушка, которая так ласково на него смотрела и так красиво говорила.
Клавдия Ивановна, мама Галины, без подсказки со стороны поняла, что ее дочь влюбилась, и напоминала ей простую истину отношений между невестой и женихом:
– Судя по всему, этот твой хромоножка – парень из богатой семьи. Это хорошо. Галя учти, что ни тебе, ни нам нищих в семью не надо. Конечно, здоровый жених – это хорошо, но не бедный!
Галина знала, что все средства семьи Филимоновых уходили на народное лечение старшей сестры Светланы, а оно стоило недешево. В медицину Галина пошла по велению матери, чтобы делать уколы и квалифицированно ухаживать за внезапно ослепшей сестрой, у которой к тому же периодически случались судорожные припадки.
Света заболела, когда Галине было всего пять лет. С тех пор мама как бы забыла о существовании младшей дочери. Потом по наставлению мамы Галина выучилась на медсестру и теперь работала в хирургическом отделении, где порой лечились сыновья обеспеченных родителей. Вариант с Шевченко в качестве жениха Клавдию Ивановну вполне устраивал.
***
Пока Саша лежал в больнице и влюблялся в Галину Филимонову все сильнее и сильнее, Вера наслаждалась долгожданным домашним покоем. В отсутствие брата никто ее не терроризировал, и она чувствовала себя свободной личностью.
Было время ужина. К дребезжащему телефону в коридоре подошла Римма. С первой минуты разговора с неизвестным собеседником ее голос изменился, в нем зазвучала тревога.
– Да… Не может быть!.. Что теперь нужно делать?.. Нет, мы никого в Москве не знаем. Хорошо… Завтра я сама приеду в больницу.
Вера с папой переглянулись и разом отложили вилки. Мама вернулась на кухню с ужасной новостью.
– Володя, Вера, нашему Саше провели обследование. Теперь ему ставят два диагноза: первый – саркома голени, а второй – туберкулез коленного сустава.
Потом она замолчала и, тяжело вздохнув, устало опустилась на стул, где перед ней на тарелке остывали сырники. Первым нарушил молчание Володя:
– Римма, что это значит?
– В первом случае – ампутация ноги, а во втором – шесть месяцев постельного режима в гипсе.
В обычное время Верины родители могли ссориться по пустякам, изводить друг друга молчанием или взаимными упреками, чтобы в итоге проблема благополучно разрешилась в мамину пользу. Но когда в дом приходила беда, то мама и папа уже не ссорились, а дружно вставали плечом к плечу на защиту своей семьи, а в тот вечер Верины родители молчали, и каждый из них думал об одном и том же – как помочь сыну.
***
Как-то раз, будучи студенткой первого курса, Вера вмешалась в одну из родительских ссор. Она посчитала, что мама использовала недозволенные методы в борьбе за свое первенство. Положить конец маминому произволу девушка решила путем ухода из семьи, и она нашла приют в доме своей школьной подруги Ларисы Канариной.
Через два дня после ее ухода отец приехал за Верой на только что купленных «Жигулях». Одной своей фразой он убедил дочь вернуться домой.
– Я очень люблю твою маму. Эта любовь дает мне силы быть таким, какой я есть сейчас. Моя любовь к моей жене, твоей матери, умрет только вместе со мной. Прошу тебя, не огорчай маму, ведь она тебя любит.
Вере не понимала такой любви в вечном противостоянии друг с другом, поэтому просто поверила отцу на слово, но каждый раз в трудное время ее родители демонстрировали истинные чувства: верность и любовь до гроба.
***
На следующий вечер после этой страшной новости семья вновь собралась за ужином.
Вера уже не радовалась освобождению от Сашиной тирании и внимательно слушала маму, которая говорила о результатах обследования брата.
Неподдельное горе звучало в мамином голосе:
– Специалисты убеждены в своих диагнозах и настаивают на экстренных лечебных мероприятиях.
– Римма, какой конкретно диагноз ставят Саше?
– Ох, Володя, проблема даже не в диагнозе, а в двух правомочных диагнозах. Фтизиатр убежден в туберкулезе голени, а хирурги городской клиники – в саркоме!
– Прямо как в новогодней лотерее: или бублик без дырки, или дырка от бублика!
На это пустословие дочери никто не обратил внимания. Потом родители ели гречневую кашу, как приговоренные доесть до чистых тарелок, а к концу ужина первым заговорил папа.
– Римма, должен быть третий выход. Кто еще может посмотреть Сашу? Подумай хорошенько.
Он положил свою большую ладонь на руку жены. Римма перестала чертить круги на кухонной клеенке и подняла на мужа темно-синие глаза.
– Володя, дело в том, что это могут только специалисты ЦИТО. Это московская клиника для знаменитых спортсменов. Но нам, простым смертным, туда хода нет.
– А это мы еще посмотрим, кто из нас смертный, а кто нет!
Надежда зазвучала в голосе отца, и эту надежду Вера хранила в сердце весь вечер, пока не заснула. Утром ее разбудил папа, он был одет в свой парадный костюм.
Этим днем Володя отправился не на работу, а в обком компартии.
Вступление в ряды коммунистической партии было его осознанным шагом. В глубине души он был уверен, что Иисус Христос был первым коммунистом на земле, потому что коммунистические идеи равенства и братства были и божьими идеями. Как коммунист, Володя смог приносить больше пользы городу своим трудом, и партия доверила ему руководство дорожно-строительными предприятиями города Караганды.
Тем солнечным морозным днем управляющий автотрестом Шевченко шел в обком партии не по работе, а со своей личной просьбой. Входя в двери обкома, он беззвучно помолился Богу, а на ступенях мраморной лестницы, покрытой красным ковром, осенил себя крестным знамением. Его без очереди принял первый секретарь областного комитета коммунистической партии, и просьба Шевченко была услышана.
На все семейные сбережения Римма накупила кучу золотых изделий, которые предназначались для докторов и медсестер московской клиники в знак благодарности за будущее исцеление ее сына, и через неделю супруги Шевченко отправили сына в Москву на лечение.
Сашу обследовали в ЦИТО дня три, а потом прооперировали. Операция была несложной и прошла успешно. В суставной коленного сустава был обнаружен осколок от травмированного мениска, который извлекли специальными щипцами через маленькое отверстие под коленкой. Этот осколок и был причиной нестерпимой боли при любом движении. Когда послеоперационный рубец затянулся, настало время для тренировок, целью которых было оживить усохшую ногу, ставшую за время болезни короче на пять сантиметров. Теперь Саша часами просиживал в специальной ванне, сгибая и разгибая выздоравливающую конечность. Он добился потрясающего успеха, и его усердие в разработке колена послужило примером для других пациентов ЦИТО.
***
На мартовские каникулы Вера с родителями полетела в столицу, чтобы проведать брата. К ужасу четы Шевченко, их сына в больнице не оказалось. Как позже выяснилось, Саша не стал дожидаться выписки из больницы, а отправился в Караганду самостоятельно, ведь ему не терпелось обнять свою любимую девушку.
Римма еле сдерживалась от негодования.
– Как мог Саша променять нас на какую-то Галину?!
Папа этого тоже не понимал, а Вере очень захотелось хоть одним глазком посмотреть на ту «дуру», которая выбрала в женихи ее упрямого брата, но больше всего она желала познакомиться с Москвой, где даже воздух был наполнен запахом истории ее родной страны.
Московские старинные храмы и церквушки сверкали золочеными куполами, зазывая прохожих торжественным колокольным звоном, а двери некоторых из них были открыты для туристов.
«Интересно, о чем думали мастера, строившие такие великолепные здания? Наверное, каждый из них думал, что именно в его церкви захочет жить Бог. Но кто им скажет, какую церковь выберет сам Бог?.. Как это, должно быть, приятно – видеть воочию творение рук своих. Если бы я построила нечто подобное, то я бы всю оставшуюся жизнь сторожем стояла у дверей и надевала посетителям на ноги бахилы, как в операционной, а внутрь позволялось бы входить только посвященным, способным ценить красоту живописи и архитектуры», – размышляла Вера во время экскурсии по залам православного храма.
Церковное убранство сияло золотом, а с икон то с одобрением, то с укором взирали на любопытствующих туристов лики святых. Под высоким сводом звучали прекрасные голоса, поющие «Господи, помилуй!». Потом девушке в толпе верующих бабушек и дедушек вдруг стало не хватать света и свежего воздуха, поэтому она оставила церковь верующим и поспешила выйти на свежий воздух, под ясное небо.
Вокруг храма росли дубы, потерявшие листву, они были похожи на графическое изображение кровеносной системы сердца. В конце широкой улицы пронзали небо остроконечные шпили Московского университета. Вера обернулась назад, когда услышала напевный перезвон церковных колоколов, и пришла в изумление от совершенной красоты Божьего храма.
– Строители этой церкви уже давно покоятся в земле, а их искренняя любовь к Богу воплотилась в монументальное искусство, которое восхищает человека своей неземной красотой до сих пор, – подытожила свои раздумья Вера и поспешила к туристическому автобусу, который через минуту-другую вновь покатил по улицам столицы. Экскурсия по Москве завершилась на Красной площади. Там девушка слушала счастливчиков, которым после нескольких часов стояния в очереди удалось попасть в Мавзолей, и теперь они охотно делились своими впечатлениями с теми, кому в этот день не повезло. Увидеть воочию забальзамированное тело товарища Ленина было для советского человека очень престижно.
Москва запомнилась Вере тремя эпизодами.
Первый – посещение церкви, которое в ее памяти оставило не очень приятное чувство, словно она подглядела в замочную скважину за набожными соседями.
Второй – дегустация рыбы, купленной мамой в огромном рыбном магазине. Волшебный вкус копченого угря невозможно было передать словами.
 И, наконец, третий эпизод – первое в жизни девушки признание в любви и предложение выйти замуж.
Игорь, сын гостеприимных хозяев квартиры, которые приютили семью Шевченко, был совсем не похож на Вериного рыцаря, поэтому с ним ей было легко и просто. С разрешения Вериных родителей молодой человек пригласил девушку побродить по ночной Москве. Той ночью внезапно похолодало, и на весенний город стал падать густой мокрый снег. Он падал хлопьями, и через снежный тюль Москва преображалась в царство огней. Девушке казалось, что все звездочки вдруг разом упали с неба на город и засияли на городских башнях, отражаясь в темных водах Москвы-реки. Этим вечером ей хотелось поделиться с Игорем тем столичным воодушевлением, которое переполняло ее сердце.
Кружась в снегопаде на пустынных улицах города, она слышала в себе музыку Чайковского, а на мостах через Москву-реку читала стихи Пушкина, Есенина, потом собственное стихотворение сложилось о запоздалом снеге:
 
 Весна обернулась снегом, забытым воспоминанием.
 Город притих, убеленный, заколдованный снежным молчанием.
 По улицам бродят прохожие, плененные снегопадом.
 И вечность стала мгновением, таявшим под взглядом.
 
 Пусть закружит меня во времени, пусть забудут меня друзья.
 Мой рыцарь, возьми меня за руку, уведи, неизвестно куда.
 Нам холодно вместе не будет, и бури вдвоем не страшны.
 Судьба нас потом рассудит, только уйти не спеши.
 
 Обманом не греется сердце, твой образ навеян мечтой.
 Прошедшей зимы наважденье, слейся с моей тоской.
 А завтра весна без сюрпризов солнцем будет ласкать,
 На клумбе расцветший подснежник о снеге будет мечтать.
 
– Выходи за меня замуж. Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты уезжала, – прервал Игорь Верин поэтический порыв.
Он уже давно присматривался к этой необычной девушке из далекой Караганды и был уверен, что в ней нашел свою избранницу. Игорь взял Веру за плечи и развернул к себе. От неожиданности девушка притихла, не понимая момента.
–– Верочка, любимая, ты можешь учиться на врача и в Москве, а можешь сидеть дома и писать стихи. Ты можешь каждый день ходить по музеям, а вечером рассказывать мне истории о картинах, которые оживают в твоем присутствии. Я работаю мастером, на заводе меня ценят, и хорошо зарабатываю, нас ждет обеспеченное будущее. Верочка, ты согласна быть моей женой?
Когда способность соображать вернулась к Вере, то она поняла, что ее мечте угрожает непростительно скорое осуществление. Девушка не была готова ни к замужеству, ни к тому, чтобы покинуть дом своих родителей так скоро. Ведь мечтать нельзя, если мечта превращается в быль! Вера вздохнула, положила ладошку на грудь Игоря и отрицательно покачала головой.
–– Извини меня, пожалуйста, но я не могу дать тебе то, что не имею: любви и верности.
Эти слова сделали Игоря несчастным и Веру – виноватой, поэтому она взяла своего несостоявшегося жениха под руку и повела обратно домой. Майский снегопад уже не радовал своей необычностью. По заснеженным дорогам идти было трудно, Верины сапожки промокли насквозь, и в этом уже не было никакой романтики. Игорь не проводил Веру в Караганду. Москва осталась москвичам, а Вера с радостью вернулась в свой родной город.
Весна уже отцвела, отбушевала, и воцарилось царство лета, когда в самый разгар дачного сезона в семье Шевченко случился очередной переполох. Саша захотел жениться, и жениться на Галине, а согласие на их свадьбу его родители не давали.
– Как приличная, уважающая себя девушка может приходить домой к юноше и проводить с ним ночи, не стесняясь присутствия его родителей? Разве так могут поступать девушки с честью? – очень темпераментно негодовала мама, между делом штопая носок.
Вера сидела тут же в зале и готовилась к экзаменам. Был субботний день. В противовес заверениям синоптиков с утра зарядил дождик, и мама с папой не поехали на дачу, а остались дома. Этим воспользовался Саша и привел на смотрины Галину как свою невесту.
Невесту брата Вера уже мельком видела, когда та выбегала из его комнаты в направлении входной двери. Несколько секунд случайной встречи с Галей хватило, чтобы быть очарованной ее внешностью, и красота может обладать убийственной силой. В течение последующей недели она не могла заставить себя посмотреться в зеркало, потому что ее собственное лицо казалось теперь маской, совершенно лишенной красок и привлекательности. Выйти из кризиса самоунижения ей помогло мамино воспитание, которое гласило, что «с лица воду не пить» и что все красивые женщины, мамины знакомые, были несчастными в личной жизни. Вспомнив это назидание, девушка вновь полюбила свою внешность, ибо другой у нее все равно не было.
И вот Галина во всей своей красоте сидела на диване рядом с братом, а Вера откровенно ею любовалось. Белолицая чернобровая подруга брата Саши имела синие, как васильки, глаза и коралловые губки, сложенные в пухлое сердечко. Она крепко держала Сашу за руку, с поникшей головой слушала маму и с благодарностью посматривала на папу, чувствуя его молчаливую поддержку.
Володя занял удобную позицию наблюдателя и находил доводы жены вполне обоснованными для того, чтобы отложить свадьбу на неопределенное время, но в прениях он не участвовал.
– Саша, скажи-ка ты нам, – продолжила Римма свою речь после короткой паузы, – на какие средства ты собираешься содержать семью, если ты еще и дня не работал после операции? Ты подумал, где вы будете жить? А какая серьезная девушка не думает об образовании? Сколько ты получаешь в месяц как медсестра, Галина?
Девушка тихо ответила, и Володе пришлось подсесть поближе, чтобы расслышать ее ответ, а то, что говорила Римма, слышали даже соседи из другого подъезда.
–– Это хорошая зарплата медсестры, голодными вы не будете. А где вы рассчитываете жить? Или вы решили, что мы с отцом, как два дурака, будем вас содержать? Вот тебе, сын, наш родительский совет. Сначала начни работать и зарабатывать деньги, а потом думай о женитьбе. Позволь твоей невесте получить высшее образование, чтобы позже она никогда не упрекнула тебя за то, что осталась необразованной!
– Римма, ты забыла, как мы сами везли нашего первенца в Караганду в деревянном чемодане? – неожиданно вступил в разговор Володя.
– Володя, тогда было другое время. Мы ехали в Караганду супругами, как специалисты, по распределению. Ты лучше вспомни наше первое знакомство! Я не позволила тебе относиться ко мне с таким неуважением, с каким наш сын относится к Галине.
Историю маминого знакомства с папой Вера знала понаслышке, и эта история казалось ей очень романтичной.
***
Познакомился Володя и Риммой на танцах, почти сразу после окончания войны, в день, когда вся страна отмечала праздник 7 ноября.
В актовом зале медицинского института оркестр играл танцевальную музыку. Орденоносец, фронтовик, студент третьего курса автодорожного факультета Шевченко Владимир вальсировал умело и был в центре внимания молодых девушек, будущих врачей. После очередного танца с очень красивой партнершей он и заметил среди ее подруг одну неприметную девчушку. Она смотрела на него взглядом северной царицы, который поразил фронтовика наповал! На следующий танец Володя пригласил эту синеокую девушку, и на следующий танец тоже. Римма почувствовала незнакомое волнение в груди, ее это насторожило, и она засобиралась домой, но подруг не могла найти. Девушка даже в мыслях не имела, что красивый незнакомец в офицерской форме уговорил ее подруг по общежитию оставить Римму на его попечение. Володя вызвался в провожатые, они вышли на улицу. К ночи резко похолодало.
– Твоя курточка очень легкая для такой погоды. Тебе, наверное, холодно? – заботливым тоном спросила Римма и поправила шарфик на груди Володи. От этого жеста видавший виды фронтовик почувствовал, что значит быть счастливым. Римма не решилась с незнакомцем идти по темным улицам, она стала дожидаться трамвая, но Володя не оставил ее одну, и они вместе приехали к общежитию медицинского института, откуда слышалась танцевальная музыка.
– Римма, у вас в общежитии танцы? Пойдем к тебе, потанцуем?
Это предложение молодого человека прозвучало очень оскорбительно для честной девушки.
– Ты за кого меня принимаешь? Я не та, к которой приходят в гости в такое позднее время суток. Сейчас уже полночь, и вы мне не знакомы! – с обидой сказала Римма, резко отвернулась от провожатого, вбежала по ступенькам, и за ней громко захлопнулась дверь общежития.
Потом она страдала, сначала от того, что с ней так неуважительно обошелся молодой человек, студент, орденоносец, а потом она страдала от того, что Володя ей очень понравился, а она сама его прогнала.
На следующую субботу Римма через посыльного получила записку: «Если ты там же и такая же, то приходи сегодня на танцы. Буду тебя ждать в 6 часов вечера. Володя».
Римма взяла себя в руки, чтобы не поддаться чувствам. Она ответила на послание, когда часы пробили 6 часов вечера, там стояло: «Я там же и такая же, но время свидания прошло. Римма».
Девушка была так горда собой, но с наступлением ночи гордость сменилась грустью, и она опять страдала от бессилия повернуть судьбу назад, потому что только об этом молодом человеке мечтало ее сердце, еще до встречи с ним.
На дворе уже стояла весна, когда они встретились вновь. Володя узнал несговорчивую девушку в толпе студенток, которые стайкой стояли на остановке. Он оглянулся, и тут произошло судьбоносное затмение. Римма предстала мужчине в сиянии своей избранности быть ему верной и любимой женой.
***
Конечно, история знакомства родителей оставалась той семейной хроникой, которую вспоминают редко, за давностью лет, а дело с женитьбой Саши предстояло решать уже сегодня вечером. Как ни уговаривал он маму, та согласие на брак не давала, а непризнанная невеста по-прежнему теряла свое достоинство, но продолжала сидеть на фамильном диване.
Если бы Вера была на ее месте, то она бы давно сбежала. Вериной привычкой, но побег побегу рознь. Например, в этом году зимой она сбежала из дома, оставив на столе прощальную записку, где сообщала, что едет на соревнования по лыжным гонкам, несмотря на мамин запрет, потому что подвести тренера и команду лыжников она была не в силах.
Надо сказать, что еще в школе Вера хотела заниматься спортом, чтобы не быть посмешищем среди ровесников. В начальной школе она занималась балетом один месяц, потом ее отчислили за излишнюю полноту. В старших классах она пыталась втереться в среду конькобежцев, пока ее вежливо попросили не позорить команду, потому что даже стоять на коньках ей удавалось с трудом. На первом курсе мединститута Вера записалась в секцию лыжников, так как лыжный спорт был в традициях ее семьи. На тренировках спортивная техника улучшилась, и вскоре она стала показывать хорошие результаты и даже выигрывать соревнования.
Хотя на одной эстафете Вера подвела-таки всю команду, и за сто метров до финиша она ждала, когда поднимется ее соперница, которая вместо того, чтобы уступить лыжню Вере, свались на нее, потому что в этом случае действовал закон: лежачего не бьют! Когда ее соперница поднялась, то опять не уступила лыжню, а финишировала первой. Свидетелем этого происшествия был Верин тренер, которого чуть инфаркт не хватил.
– Что ты наделала, Верочка?!!! Твоя соперница упала, потому что не выдержала гонки, ведь ты наступала ей на пятки. Пойми ты, упрямый элемент: она была слабее тебя, потому и упала! Эта твоя игра в благородство лишила нас победы. Неспортивный ты человек!
Огорчать тренера во второй раз девушка не имела права и, вопреки запретам мамы, поехала с командой лыжников мединститута в горный Каркаралинск.
Лыжня в горах – это не лыжня по степи, и Вера то бросалась по лыжне вниз, как самоубийца, то, как гончая, поднималась вверх. Ее живот от нагрузок сводила судорога, но с дистанции сойти ей не давало доверие тренера, хотя чувствовала она себя чужой среди спортсменок, жизненные ценности которых отличались от ее идеалов.
Вечерами переживания о маме сводили беглянку с ума, и спортивные победы не радовали, а казались уворованными.
Когда Вера вернулась после соревнований домой, мама не сказала дочери ни слова упрека. Она тихо мыла посуду на кухне, и слезы медленно стекали по ее щекам. Вера обняла ее за плечи и произнесла: «Мама, прости, это было в первый и последний раз».
***
Это был Верин личный опыт побегов, он не принес ей славу, зато позволил сохранить индивидуальность. Этот опыт не имел никакого отношения к невесте брата, которую так безжалостно унижала ее мама.
Когда все было высказано, носки заштопаны, Римма ушла в спальню. Хотя время было уже позднее, Володя остался сидеть в кресле, уткнувшись в газету. Вера по-прежнему сидела за столом, где лежали раскрытые конспекты по детским инфекциям, и размышляла, как лучше ей поступить, пока на ум не пришла мысль: если брата женить, то за ним будет присматривать Галина, а его комната станет свободна.
Решив, что уход Саши из семьи принесет только блага, Вера отправилась в спальню, чувствуя, что мама не спит и будет рада поговорить о Саше с глазу на глаз.
– Мама, я вот что хочу сказать: тебе ли не знать Сашин сложный характер… Скорее всего, он сам запрещал Галине показываться тебе на глаза, и она слушалась брата.
– Как это возможно? А сама Галя кто? Бессловесная собачка? Как можно позволять молодому человеку так с собой беспардонно обращаться? Если она не уважает себя сейчас, то что будет потом? Иди спать, тебе надо готовиться к экзаменам, или мне за тебя?
– Мама, какая учеба ночью, если рушится жизнь моего брата? Ведь Саша, как и папа, однолюб и однолюбом останется, что бы ты там ни говорила. Это наследственное упрямство. Главное, что твой сын, мой брат, любит Галину, и искренне любит. Посмотри, какой он несчастный становится, когда ее нет рядом. Он нуждается в ее любви, но любить без брака он не может, он честный!.. Мама, это же замечательно, что он просит у вас благословения на брак, значит, он вас уважает!
Как дочь, Вера всегда знала, что надо сказать маме, чтобы получить положительный результат, и через полчаса уговоров Римма вышла из спальни и брачная сделка состоялась. Все уже спали, кроме обрученных. Они лежали в Сашиной спальне под одним одеялом, теперь как жених и невеста.
– Твоя мать – настоящая ведьма! Об этом меня предупреждали врачи в нашей больнице, но теперь я в этом сама убедилась, – шептала Галина, доверчиво положив руку на Сашину грудь. – Я не могу жить с твоей мамой под одной крышей. Давай после свадьбы жить отдельно… Ты слышал об энергетических вампирах?.. Нет? Они ничем не отличаются от нормальных людей, но подпитываются энергией своих близких. Я думаю, твоя мама сосет энергию из тебя и твоего отца…
Саша лежал рядом и слышал все, что говорила Галя, но его мысли были далеки от энергетических вампиров. Он был в себе не уверен как мужчина, ведь столько времени колено не давало ему двигаться. А хватит ли у него сил сделать будущую жену счастливой? Временами он сам чувствовал, что любовь завладела им, словно не дает вздохнуть свободно, но без этой любви лучше вовсе не жить.
 Когда Галина уснула, Саша вновь вспомнил об унижении, которое вытерпел от родителей, прося разрешение на брак, без которого Клавдия Ивановна запретила дочери выходить за него замуж.
Через месяц после сватовства состоялась свадьба Саши и Галины, на которой присутствовало много важных гостей. За время подготовки к свадьбе Вера очень утомилась от свадебной кутерьмы и от борьбы с Сашиными предрассудками. Саша выгнал подружку невесты из ЗАГСа, потому что она была замужем. Вера не могла оставить ее одну на улице и пропустила регистрацию брата, за что получила от него и мамы нагоняй.
После свадьбы молодые сняли маленький домик рядом с рынком. Саша устроился на работу в автобазу, принадлежавшую тресту, которым руководил его отец. Как поживала молодая семья в этом домике, ни Вера, ни ее родители не знали, так как их в гости никто не приглашал. Из семьи только Володя виделся с сыном, да и то только на работе. Однажды Саша пришел в кабинет отца со списком нужных деталей для ремонта грузовиков.
– Александр, где ты сейчас находишься? – удивленно спросил Володя.
– Как где, папа? У тебя в кабинете!
– Верно, сын. Это кабинет управляющего трестом, а не завхоза твоей автобазы.
На этом разговор между начальником и подчиненным был окончен. Отец ясно дал понять Саше, что настала пора самому научиться решать проблемы на рабочем месте, а не надеяться на родственные связи. Молодой Шевченко трудился как проклятый, а премии за него получали те, кто выпивал с начальством. Галина старалась угодить своему мужу: готовила кушать, создавала в доме уют, но нехватка денег не давала ей покоя, а их бедность нервировала ее маму, у которой сразу поднималось кровяное давление.
Галина почувствовала себя обманутой судьбой: супружеская близость разочаровывала из ночи в ночь, нехватка денег портила настроение, поэтому почувствовать себя комфортно в неблагоустроенном домике она не могла, и постоянное бурчание мамы по телефону делало молодую жену раздражительной уже с самого утра.
Медовый месяц прошел, словно его и не было, а в буднях Галина встречала мужа с работы без макияжа и без улыбки на коралловых губках, а жалобами на бедность, на убогий быт, на отсутствие праздников в жизни. В ответ Саша распугал всех ее подруг и все вечера угрюмо молчал, слушая магнитофонные записи «Битлз».
Прошел еще месяц, и Галя стала замечать, что ее муж наследовал характер его мамаши, а его мамаша была и оставалась настоящей ведьмой!
Вскоре Саше расхотелось вообще приходить домой, но идти было больше некуда. В то время он завидовал своему холостому другу, у которого всегда были деньги и окружение хорошеньких девушек на выданье, но теперь Владимир Коваленко уже не нуждался в обществе верного товарища.
Почему Саша не мог так же легко жить? Ответ напрашивался сам собой – потому что его сломали еще в детстве: ребенком он боялся быть битым, потом – призыва в армию. Прошло время, когда он боялся стать пожизненным калекой, наступило время, когда он боялся стать вечным неудачником.
Со временем его обида на жизнь вылилась в обиду на мать. Разве она не могла раньше отправить его на лечение в Москву? Могла, но не отправила! Она с детства хотела из него сделать раба, и это у нее почти получилось. Постепенно в сердце мужчины накапливалась тихая ненависть к той, которая его родила.
– Мать сломала меня в детстве, потом всю жизнь хотела что-то исправить, но ни разу, ни разу она не извинилась за мое изувеченное детство, за мое изгнание из семьи. Теперь она заботится только о Вере. Правильно говорит Галина: Верка вырастет, получит диплом и тоже уедет из дома! Может быть, тогда мама поймет, что мы ее дети, которых она сделала несчастными людьми.
Саша понимал, что теперь он сам должен стать хозяином своей жизни. Шло время, работать молодому Шевченко становилось легче, его стали узнавать в деловом мире, а начальство – ценить, но ненависть к матери не проходила.
Хотя Саша не простил и отца, но обида на него уже не причиняла былую боль. Только с сестрой сохранялись у него более или менее родственные отношения, но и та мечтала поскорее уехать из дома.
Впрочем, еще и года не прошло после свадьбы, как ему, молодому механику, дали новую двухкомнатную квартиру. Естественно, это случилось не «по щучьему велению», а дело состояло в том, что отказать в личной просьбе Владимиру Степановичу городские власти не захотели, но в новой квартире Володю и Римму не ждали, а Вера приходила к брату без приглашения.
Однажды Вера и ее родители собрали сумки, полные подарков и продуктов, и отправились к Саше в день его рождения, и тоже без приглашения. Они хотели сделать сыну приятный сюрприз, но от сюрприза, который их ждал в квартире, делать сюрпризы им тут же расхотелось. Саша открыл дверь, но за порог гостей не пустил. Тут из спальни послышался голодный плач младенца.
– Саша, сынок, у тебя родился ребенок? – умиленно спросил Володя.
– Да. Его зовут Юрой.
– Юрий Александрович Шевченко! – торжественно произнес Володя. Тут из спальни выглянула Галина.
– Я же сказал тебе! Не высовывайся! Скройся с глаз! – грубо приказал Саша жене, и дверь спальни с треском закрылась. Галя явно боялась мужа.
– Когда были роды? – спросила мама, волшебным образом сохраняя спокойствие. Только Вера догадывалась, какая горькая обида скрывалась в ее спокойном тоне.
– Юра родился двадцатого февраля.
– Саша, почему ты нам не сказал о рождении нашего внука?.. Саша, можно на него хотя бы посмотреть? – опять вступил в разговор папа. В его вопросе еще чувствовалась надежда на сыновнюю любовь.
– Когда будет можно, тогда и посмотрите. Я не могу допустить, чтобы мой сын заразился, я не хочу, чтобы его кто-нибудь сглазил. Через сорок дней на него можно будет посмотреть и посторонним.
Это было явное непочтение к отцу, а на маму Вере было даже страшно взглянуть.
– Как ты мог с нами так поступить? – задала вопрос ошарашенная отчуждением сына Римма.
Вера не знала, как ей радоваться дню рождения брата, который зло уставился на маму; как ей нужно любить новорожденного племянника, на которого сорок дней нельзя смотреть, как ей успокоить расстроенного папу и как ей помочь маме не разразиться гневом в стане ее недоброжелателей. Взяв сетки из рук родителей, она поставила их рядом с братом и всполошилась:
– Ой, мамочка, как бы машину никто не угнал. По-моему, я забыла закрыть свою дверцу на замок… Ой, я, кажется, забыла выключить дома утюг! – вскричала Вера и уверенно направилась по лестнице вниз. Родители безропотно последовали ее примеру, дверь за ними закрылась со стуком.
Дома мама выпила сердечные капли, но все равно не могла уснуть. Вера капли не пила, но тоже не спала, ей было страшно, брат напомнил девушке маму в ту ужасную ночь их детства, у него звучала та же властность в голосе, и тот же холод стоял в его глазах, только не синий, а коричневый. Вера лежала в своей постели и обещала сама себе никогда-никогда не ругаться и не повышать голоса ни на мужа, ни на детей.
– Мама не простит Саше его поведения, никогда не простит. Я не хочу походить на моего брата. Я буду заботиться о семье, как это делает моя мама, но только с любовью и нежностью.
Эта мысль успокоила засыпающую Веру. На следующий день в семье перестали говорить о Саше и его сыне. Все занялись своими обычными делами, но не прошло и недели, как в квартире Шевченко раздался ночной звонок в дверь. На пороге стоял несчастный Саша, он пешком прошел весь город.
–– Мама, спаси моего сына! Он заболел и умирает!
Мама быстро одевалась и задавала сыну вопрос за вопросом о том, как развивалась болезнь у Юрика, а папа в домашней одежде уже спешил в гараж. Для спасения внука Римма делала всё возможное и невозможное, Володя спасал Юрочку вечерними молитвами, а Вера не принимала никакого участия в исцелении племянника – она думала о поведении брата.
– Просить помощи у того, кого ненавидишь, не прощать тех, кто тебя обижает, но в беде бежать к ним за помощью – это тема для очередного романа Достоевского, – думала она отрешенно.
Прочитав недавно роман Достоевского «Идиот», Вера целый месяц не могла мыслить по-девичьи, пугая своими философскими изречениями о добре, любви и трагичности бытия всех, с кем она говорила по душам.
Здоровье Юрочки постепенно поправлялось. Через месяц после выписки мальчика из больницы вся семья Шевченко собралась вместе за праздничным столом, накрытым для гостей Галиной, чтобы с запозданием на целый месяц отметить рождение внука и племенника.
Потом опять начались будни, в которых дни шли своим чередом.
Если у Саши была уже своя семья и семейные проблемы, то Верина судьба только расправляла крылья.
Глава 4
После женитьбы Шурика Верино сердце перешло в состояние чувственной невесомости. С медицинской точкой зрения это состояние можно назвать сердечным парабиозом. Героями ее романов являлись только книжные персонажи, которые никогда не всмотрятся в ее глаза так пронзительно больно, как Шурик в их последнюю встречу на картофельном поле 4 года назад. Если у Веры и случались мимолетные увлечения, то ей хватало трех встреч, а иногда и одной, чтобы понять, что опять обозналась.
Лена Литвиненко, у которой кавалеры не переводились, была уверена, что Верино одиночество заключалось не столько в разборчивости Веры, сколько в ее неумении подать себя с лучшей стороны, и она решила попробовать себя в роли свахи.
– Верочка, прихорошись! Я должна тебе сказать, что первое свидание – это как название романа, которое или заинтригует читателя, или, наоборот, отпугнет. Я прошу тебя: не смотри на парней, как на врагов советской власти, излучай им в глаза свою «женскую прелесть».
 Говоря фразу о «женской прелести», Лена внимательно осмотрела лицо подруги и огорченно добавила:
– ...Хорошо бы тебе губки подкрасить, глазки подвести. Где тушь для глаз, которую я на 8 Марта подарила?.. Потеряла?.. Вера, преступно так наплевательски относиться к своему внешнему виду!
– Преступно обманывать чьи-то надежды, потому что замуж я пока не собираюсь – надо сначала диплом получить, – защищалась Вера,. – Леночка, не мучай себя из-за моей непривлекательной внешности. Лучше давай вместе подготовимся к зачету по детским болезням. Кстати, когда тебе надоест парням головы крутить? Ведь ты Андрея любишь.
– Ах, Верка, ничего ты понимаешь в любовных отношениях… Мой Андрей? Да куда он от меня денется, я ему верной женой буду, но юность не должна быть скучной. Понимаешь, для женской привлекательности очень полезен легкий флирт на стороне.
Тут Лена кокетливо тряхнула золотистыми кудрями.
– Кстати, чем тебе мой сосед Петя не угодил? Его мамаша – учительница по литературе!
– Да понравился Петя мне, только он не из моего романа. Имя у него очень детское – Петя, Петушок… Петя не тот, кто мне обещан судьбой, у него все в жизни так просто, что диву даешься, я не вписываюсь в его судьбу… Лена, скоро сессия, так что никаких парней! Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, надо…
– Верка, как ты можешь человеку настроение испортить…
Быстро пролетели угорелые дни летних экзаменов, и вновь для студентов страны наступила летняя страда. Вера уже не горела трудовым энтузиазмом, работая на полях совхоза, и сбор картофеля превратился в нудную обязанность. Слава Богу, что мир живет случайностями, иногда и хорошими. Как-то по дороге на картофельное поле она встретила студента лечебного факультета.
Дима оказался хорошим собеседником. Давно Вера не говорила с таким воодушевлением на темы, которые не обсуждаются с первым встречным. Оказалось, что Диму тоже интересовали вопросы о смысле жизни человека, живущего в обществе развитого социализма, о влиянии одной личности на судьбу всей страны, о новых книгах самиздата и о том, верить или не верить книгам Солженицына, Рыбакова...
Напоследок юноша пригласил Веру вечером на свидание, но на свидание с умным Димой отправилась не она, а Лена Литвиненко.
Узнав об увлечении подруги, прелестнице стало любопытно узнать, чем таким особенным обладал Дима, что так заинтересовал не искушенную в любви Веру. По дороге домой она подкатила к юноше на всех парах, вся такая цветущая, красивая, жизнерадостная, и тот пал к ее ногам, фигурально, конечно.
Вере нравилась та легкость, с которой Лена порхала по жизни, уверенная в своей неотразимости. Она словно не жила, а играла в жизнь, зато с ней можно было поиграть в детство, немного пошалить.
Однажды Вере пришлось даже с крыши прыгнуть в сугробы, хотя от страха заходилось сердце, чтобы спасти Лену, которая прыгнула первой и кричала о помощи, притворившись раненой. В зимнюю пору девушки любили вдвоем блуждать по степи, когда бураном заметались все дороги и пути, а потом окоченевшие приходили в дом под крылышко тети Паны и, сидя возле теплой печки, пили чай с пирогами и строили свадебные планы.
Особо увлекало Веру рождественское гадание в домике у тети Паны, где мистика сроднилась с деревенским уютом маленькой спаленки. За это удовольствие чувствовать себя маленькой девочкой Вера прощала подруге все ее колкости и даже предательство.
С Димой встретилась Вера вновь уже зимой, на Лениных именинах. На дворе намело огромные сугробы снега, за околицей трещали крещенские морозы, а в доме у Литвиненко весело гудел праздник. Вера припозднилась и уже с порога заметила среди гостей скучающего Диму. Конечно, этот молодой человек был привлекателен: упитанный, сильный и рассудительный. Прямые черты лица делали его похожим на русского витязя, взгляд карих глаз свидетельствовал о незаурядных способностях и романтическом складе души. Среди шумных подруг именинницы он выглядел потерянным, словно чувствовал себя не в своей тарелке, и, завидев в дверях опоздавшую Веру, сразу вспомнил их первую встречу на картофельном поле.
Потом они весь вечер говорили, как двое хороших друзей, которые, не поверив в любовь с первого взгляда, предали ее при первой же возможности. С этого вечера Дима больше не появлялся в жизни подруг, что совсем не огорчило ни одну из них. Лене надоело корчить из себя умную и скучать в его присутствии, а Вера не видела смысла встречаться с тем молодым человеком, которого так легко может свести с ума любая красавица, острая на язычок.
На пятом курсе Вера готовилась к экзаменам в окружении уже не четырех, а пяти подруг. К девушкам присоединилась Света Хан, которая охотно взяла на себя обязанности поварихи, и теперь Веру полностью отстранили от приготовления обедов и на кухню не пускали, так как с ее приходом на кухне происходили странные вещи: ни с того ни с сего просыпалась соль, тесто месилось комками, а скалка непонятным образом выскальзывала из рук и била по ногам хороших людей.
Вера с таким положением дел быстро смирилась и добровольно взяла на себя ответственность за проведение поэтических вечеров, чтобы гармонично совместить приятное  с полезным. 
К пятому курсу в Вериной группе осталось только десять человек. Юра уехал на родину в Белоруссию, из мужского состава остался только Аязбек, который поднаторел в русском языке, оставаясь скромным и верным рыцарем для девушек своей группы. Одна из них мигрировала в Германию, чтобы там работать посудомойкой, а еще две сокурсницы вышли замуж и перевелись на лечебный факультет. Истории их замужества были в историческом плане уникальными.
«О таких историях любви надо слагать поэмы! – размышляла Вера сама в себе. – Выйти замуж русской девушке за казаха и наоборот возможно только по истинной любви».
О таких межнациональных браках Вера знала из сюжетов популярных советских фильмов, которые имели счастливый конец, но в реальной жизни всё оказалось гораздо драматичнее, а может быть, и прозаичнее.
Первая история – о Людмиле, похожей на русскую Аленушку, которую полюбил статный казах, студент лечебного факультета Арал.
Арал был красив, статен и умен. Вера не могла понять, что нашел этот интеллигентный молодой человек, гордость лечебного факультета, в простодушной Людмиле, которая увлекалась больше нарядами, студенческими вечеринками и популярными артистами, чем учебой. Родители Людмилы были уважаемыми людьми в городе, и они решили не допустить брака дочери с казахом. Девушка была выслана в Свердловск, а через год она сбежала из заточения и вернулась в Караганду к своему любимому. Тогда родители с обеих сторон договорились полюбовно и сыграли детям пышную свадьбу, куда Веру не пригласили.
Не пригласили Веру и на свадьбу к рыжеволосой Ирине, которая полюбила степного джигита, отличавшегося от других парней крепкой хваткой и боевым характером.
Он играл в футбол и никакого отношения к медицине не имел. Когда джигита обнимала белолицая Ирина, наделенная от природы пышной копной рыжих волос, то тот от ее пламенной любви, вероятно, терял голову. Ирина была счастлива со своим избранником. Эту любовь не могло сломить отчаянное противостояние ее родителей, которые били свою дочь, связывали веревками, нанимали охрану, но та со следами побоев при малейшей возможности сбегала к своему возлюбленному. Когда Ирина вышла замуж за футболиста, то стала для своей свекрови любимой невесткой, а для родителей – погибшей дочерью и была ими отпета еще при жизни по православному обычаю.
Хотя Верина студенческая группа по составу была небольшой, зато она славилась дружбой и сплоченностью, в этом признавался и несостоявшийся музыкант Ларик, который уже давно восстановился в мединститут и успешно учился на врача курсом ниже. В группе назначались дежурные по завтракам, и Вера впервые в жизни отведала студенческие бутерброды с килькой в томатном соусе.
На пятом курсе в Верину группу пришла учиться Динара, щуплая, вертлявая и невзрачная молодая женщина. Каким образом ее фамилия оказалась в списках Вериной группы, осталось загадкой, которую не смогли разрешить ни староста группы, ни декан факультета.
Динара понаслышке знала что-то о педиатрии и о медицине в целом. Перед тем как загадочным образом поступить сразу на пятый курс медицинского института, она работала стюардессой, успешно занимаясь спекуляцией: торгуя джинсами, помадой и другими модными заграничными безделушками. Науки давались ей нелегко, поэтому Динара принимала помощь отовсюду, откуда бы та ни приходила.
Как-то в свободный от занятий час Вера в простых предложениях растолковала Динаре особенности анемии у новорожденных, но ее наставнический труд пропал даром. Вызванная в тот же день к доске Динара повторила все, что говорила ей Вера, только с перестановкой фраз. По ее словам, выходило, что именно анемия новорожденных приводила к поздним выкидышам их матерей, и преподавателю было совершенно непонятно, у кого эти поздние выкидыши приключались. Однако Динара нисколько не огорчалась своими провалами в учебе, ибо она незаметно сделалась «крестной матерью» всего факультета, спекулятивной сетью опутывая своих подданных сокурсников.
– Хочешь помаду? Бери, я продам тебе дешевле, чем другим. Ничего, что у тебя нет денег, со стипендии вернешь. Ты хороший человек, и я доверяю тебе. Такой помады в магазинах не найдешь. Только никому не говори, что у меня ее купила, это я тебе по секрету достала, как хорошей подруге, – шептала Динара на ухо то одной, то другой студентке.
К зимней сессии почти все студентки Вериной передовой группы были в долгу у отстающей по всем предметам Динары, и свои долги они отрабатывали, помогая той исправлять плохие оценки на хорошие.
Вере не нужны были ни помада, ни духи, ни модные тряпки, а только знания хорошего врача, но девушка почему-то все сильнее чувствовала себя соучастницей групповой «мафиозницы».
Как-то раз в перерыве между лекциями Вера сидела за партой и рылась в карманах, собирая оставшуюся от стипендии мелочь, чтобы по дороге домой купить вкусные пирожки с капустой, которые мама уже давно не пекла, а Вера даже не пыталась. Она как-то испекла печенья по рецепту из кулинарной книги, а ее брат Саша посоветовал этими кулинарными изделиями заряжать автомат Калашникова. При этом на кухне во время Вериной стряпни творилось то, что мама описала одним словом – «кавардак». Поэтому девушка предпочитала пирожки покупать в ларьке.
– Ира, займешь мне десять рублей до стипендии? – спросила она свою подружку без особого напора. Не успела Ирина вытащить деньги, как Динара, подскочив с места, протянула Вере десять рублей из своего кошелька. Вера даже опешила от такой прыти.
– Верочка, дорогая, зачем не говоришь? Сколько денег хочешь? Десятку? Пятнадцать? Отдавать не спеши. Дело терпит!
Купюра в 10 рублей в руках «мафиозницы» соблазняла, и от ее любезности пирожки с капустой уже пахли на расстоянии, но перед Верой тут же представилось встревоженное лицо мамы и ее рассказы о том, как преступники заманивают в свои сети невинных людей.
– Нет. Мне не надо денег! Ни от тебя, Динара, ни от кого другого, – слишком категорично отказалась от пирожков Вера. Динара не сумела скрыть свое разочарование, а Ирина развела руками и спрятала свой кошелек обратно в портфель.
Вечером в комнате у Сауле собрался комсомольский совет в составе трех подружек: Сауле, Веры и Ирины, чтобы пресечь антикомсомольский настрой группы. Совет проходил за чаепитием под пирожки с капустой, которые были куплены Ириной по дороге к общежитию. Было решено этот вопрос о поведении Динары вынести на рассмотрение комсомольцев группы.
Комсомольское собрание было открыто выступлением Веры, она оказалась единственной, кто ни разу не воспользовался спекулятивными услугами Динары и имел моральное право говорить по существу вопроса.
– Динара, ты уже вышла из комсомольского возраста, но я, будучи комсомолкой, обязана тебе сказать, что должна была сказать уже давно. Быть врачом – это большая честь и большая ответственность. Сейчас за тебя учатся твои сокурсники нашей группы, а что ты будешь делать, когда начнешь работать самостоятельно? Без подсказки ты не сдала ни один зачет. Ни один из нас не сможет прислуживать тебе вечно, а сама ты даже антибиотик развести правильно не можешь. Что значит для тебя диплом врача? Разрешение на убийство детей? Лечить без знаний о болезнях и действии лекарственных препаратов – это преступление. Ты не имеешь морального права лечить детей!!!
Верины щеки пылали от напряженного момента, а Динара, слушая ее, иронически улыбалась.
– Вера! – вступилась за себя ответчица. – Может быть, я и не могу лечить людей, но кто тебе сказал, что я буду их лечить? Я не собираюсь никого лечить, я собираюсь руководить! И руководить я буду лучше, чем ты или твои друзья! Для руководства другими врачами много знаний не нужно, нужен блат и особый талант.
После этого собрания Динару перевели в другую группу на курсе, и через год она вместе с остальными выпускниками стала дипломированным врачом.
На шестом курсе у всех Вериных подруг начались любовные страсти. Кто-то страдал от неразделенной любви, кто-то связался с женатым мужчиной, а Лена Литвиненко обманывала своего непутевого соседа Андрея, завлекая шутками симпатичных студентов. Но случилось так, что Лена и Ира влюбились в Вериного двоюродного брата, который приехал в гости, пока ее родители отдыхали в Кисловодске.
Евгений из Кисловодска долго не мог определиться с выбором невесты, пока не вмешалась Вера и не отправила своего легкомысленного родственника обратно в Кисловодск поискать себе невесту в другом месте, а позже мама на семейном совете объявила ее врагом всего рода.
Только Сауле не страдала от любовной лихорадки, ибо она любила то, что имела: имидж комсомольского вожака и хорошую успеваемость.
***
В тот год весна наступила нежданно-негаданно, вечером была еще зима, а утром уже все: таял снег, светило солнце, и в воздухе звенел веселый птичий гам. С мартовской капелью в Верину жизнь вошло мартовское наваждение, имя которому – Игорь.
С Игорем она познакомились случайно в городском автобусе в день, когда ее душа пела без всякой на то причины. С утра она заехала к брату, прополоскала целую ванну пеленок своего племянника, отведала ванильного печения, прослушала все обиды невестки на Сашу, на его маму и на бедность, а потом в хорошем расположении духа отправилась на лекцию по терапии, которую она пропустила по болезни.
На автобусной остановке у института физкультуры в автобус, где у окна сидела Вера, вошел молодой человек и сел рядом с ней. Слово за слово, и между ними завязался непринужденный разговор, напоминающий легкий флирт. В итоге Игорь передумал ехать со своими друзьями физкультурниками дальше и сошел на остановке у городской больницы.
Молодой человек просидел вместе с Верой два часа лекции по терапии, после которой пригласил ее прогуляться по городскому парку. Весна уже крушила бастионы зимы, и солнечное тепло настраивало людей на совершение бездумных поступков. Игорь и Вера непринужденно беседовали, перескакивая с одной темы на другую.
– Игорь, я уверена, что характер человека с возрастом не меняется. Взрослость меняет человека только внешне, опыт оттачивает какие-то черты характера, а какие-то притупляет. Все это делается для того, чтобы завуалировать ту истинную сущность, которая полностью проявляется только в детстве. Если, например, в детстве человек был нежным и обидчивым, то он останется таким же, но будет, как каждый взрослый человек, маскировать свою скромность бравадой.
Вере нравилось откровенничать с незнакомцем, которого она видит в первый и, скорее всего, в последний раз.
– Значит, если я любил врать в детстве…
– ...То, ты и сейчас волей-неволей, но врешь, – закончила фразу за Игоря догадливая девушка.
В глазах юноши разгорелось лукавство, и он взял ее под руку, но тут Вере захотелось прыгать через лужи, и ее рука опять была свободна.
Любителем книг Игорь не был, но о боксе говорил необычно интересно. Оказалось, что бокс – это не просто мордобой, а борьба интеллектов, где побеждает не тот, кто силен, а тот, кто сумел навязать противнику свою тактику ведения боя. Вера внимательно слушала своего спутника и полной грудью вдыхала весенний воздух. Когда на улицах зажглись первые фонари, Игорь вызвался проводить ее домой.
Так как ее провожатый все-таки оставался для Веры чужим человеком, то расставаться с ним она решила не у своего дома, а у подъезда дома, где жила Ирина Борисова. Тут и случился второй поцелуй в ее жизни. Этот поцелуй огнем обжег не только ее губы, но и сердце, которое стало выбрасывать в кровеносные сосуды горячую кровь. В таком пылающем состоянии она предстала перед Ириной, которая впустила ее в дом только со второго звонка в дверь.
– Я влюбилась с первого взгляда, – начала Вера прямо с порога изливать ей свою душу. – Мои губы горят, мое сердце трепещет, я вся объята пламенем, есть ли у вас огнетушитель?! Это произошло только что у твоего подъезда. Этот поцелуй, о боже… Его зовут Игорь.
Вера не сразу заметила, что ее воодушевление не встретило соответствующего отклика у ее подруги, а когда заметила, то замолчала.
– Иди в ванную и умой лицо холодной водой, – посоветовала Ирина тоном Мойдодыра. – Это поможет тебе вернуть разум еще до того, как ты потеряешь способность что-либо соображать. Ведь то, что с тобой происходит, происходит не от поцелуя в подъезде, а от того, что не случилось того, что случается после поцелуя!.. Вера, это пройдет, а после холодного душа пройдет гораздо быстрее.
Практичный совет подруги Вера оценила, но следовать ему не собиралась. Не зная, как утешить Ирину, которой редко звонил ее женатый любовник, а родители раздражали тем, что на глазах дочери любили друг друга, как в театре на сцене, она попросила стакан холодной воды из-под крана, чтобы начать разговор о будущем распределении.
Советы советами, подруги подругами, но с Верой творилось что-то неладное. Уже на второй день после поцелуя она не могла ни думать, ни есть, ни спать. Внезапная влюбленность донимала глубины ее души, и вся ее сущность жаждала только одного – продолжения отношений с боксером Игорем. Поэтому, когда на третий день он позвонил и пригласил на свидание, Вера тотчас же согласилась.
Во вторую встречу споры о благородстве боксеров на ринге прерывались поцелуями, на Веру нашло непреодолимое желание целоваться с Игорем день напролет. Ее не смущало присутствие пассажиров в автобусе и прохожие на улице, ведь к чему соблюдать хорошие манеры, если от поцелуя голова идет кругом? Все прежние установки полетели в тартарары, и третье свидание закончилось на диване в Вериной комнате. Руки Игоря уже уверенно скользили между юбкой и кофточкой девушки, как вдруг загремел ключ в замке входной двери, и через минуту в квартиру вошел ее владелец.
Володя пришел домой раньше обычного времени. Игорь проворно соскочил с дивана, быстро откланялся и ушел, а отец семейства с возрастающим удивлением смотрел на дочь, чьи волосы были всклокочены, а одежда помята.
– Папа, этот благородный юноша тебе понравится… со временем! Он студент физкультурного института и… замечательно играет в шахматы!
Оправдание дочери еще больше удивляло мужчину, а Вера внутренне трепетала от возбуждения, ибо сбывалась ее мечта о рыцаре со спортивной подготовкой. Когда и на следующий день раздался в доме звонок телефона, Вера тигрицей бросилась к нему. На этот раз Игорь приглашал девушку в гости к товарищу на дегустацию колбасы деревенского производства и просил ее взять с собой лучшую подругу. Вера с радостью позвонила Ларисе Канариной, с которой у нее не так давно случилась размолвка.
***
Одно время за Ларисой усиленно ухаживал друг Вериного брата Владимир Коваленко. Хотя подруги учились в разных институтах, но дни рождения они проводили вместе и после застолья поверяли друг другу свои сердечные тайны.
– Верочка, я, кажется, влюбилась… Кто он?.. Володя, друг твоего брата. Он очень понравился моим родителям, обходительный такой. Мы с ним в прошлое воскресенье на лодках катались в парке.
– Володя?.. Лариса, я знаю его с детства, но он же болтун и повеса, несусветный Дон Жуан с повадками павлина.
– А мне кажется, Вера, что он симпатичный и обаятельный, с ним очень интересно. Какой он букет моей маме на 8 Марта подарил – просто загляденье.
– У нас на даче тюльпаны расцвели, тоже красивые, но от их красоты никто не сходит с ума. Лариса, очнись, твой Володя мне кажется слишком прилизанным и каким-то фальшивым для серьезных отношений. Я его знаю не первый год и ничего умного от него не слышала… Знаешь, сколько девушек он заболтал забавы ради? Я не понимаю, зачем…
В этот момент Лариса залилась краской и замахала рукой, словно отгоняя от себя мух.
– Верочка, стоп! Я не хотела тебя огорчать, но думаю, что ты не объективна к Володе. Он мне сказал по секрету, что считает тебя умной, симпатичной девушкой, но своенравной и... ему жаль, что у тебя толстые... толстые... м-м-м... «ляжки».
Может быть, это было ответом Ларисы, чтобы указать Вере, что она «не в свой огород залезла», но это был удар подруги под дых.
«И совсем не толстые у меня ноги. Они спортивные и натренированные», – думала о своих ногах девушка по дороге домой.
Долгое время она не могла забыть «комплимент» Сашиного друга, и чтобы справиться с обидой, ее воображение рисовало сатирический портрет Володи, на котором этот ловелас походил скорее на грызуна, чем на человека, с маленькими мышиными глазами.
Какое-то время они долго не встречались, а неделю назад Лариса позвонила сама и между делом сообщила, что с Володей она больше не поддерживает никаких отношений, и, чтобы завершить их примирение, Вера пригласила подругу на свидание с Игорем.
Это свидание прошло замечательно. К приходу девушек в однокомнатной квартире на четвертом этаже был накрыт стол с чаем и колбасой. Однако Веру больше притягивала кровать, на которой возвышались пышные подушки, покрытые ажурной накидкой. Глядя на эту роскошную кровать, она невольно краснела, пытаясь безуспешно сосредоточиться на колбасках. Даже мимолетные прикосновения Игоря к ее руке кружили голову, а когда он говорил за столом о своих боксерских победах, Вера не слышала его голоса – она изучала контуры его губ и жаждала их прикосновений. Даже присутствие в комнате Ларисы и друга Игоря не мешало ей воображать, с какой страстью будет ласкать своего избранника, когда они останутся одни. После чаепития Игорь проводил домой Веру, а Ларису – его друг, на этом чай с колбасками закончился.
Веру охватила та любовная горячка, для которой еще не придумали противоядие, и только потому, что она очень сладостна. Какая там учеба или еда! Теперь девушка, как одержимая, жила только ожиданием новой встречи с любимым.
Накануне пятого свидания Вера решила поменять свои жизненные позиции и сделать свою внешность более привлекательной, а без денег это было невозможно, пришлось звонить маме на работу.
– Мама, мне срочно нужны деньги!
– Очень хорошо, что тебе нужны деньги. Что понадобилось тебе купить так срочно? Книги или все-таки торт «Наполеон» в кулинарии?
– Плащ!
– Что?
Для Риммы это было новостью, что ее дочь просила деньги на одежду. Девочка еще в школе была ею отучена интересоваться нарядами, и до сих пор повзрослевшая Вера безропотно носила только то, что покупала ей Римма из-под прилавка.
– Мама, что ты так удивляешься? Мне необходимо купить плащ, который бы соответствовал весенней погоде. Эту покупку я хочу сделать сама… без тебя.
– Но у тебя есть плащ, фирменный, заграничный, – попыталась Римма повлиять на свою строптивую дочь.
– Мама, я хочу нормальный плащ, а не флаг какой-то африканской страны. Ты разве не заметила, сколько цветов на этом плаще?
– Не понимаю, какая курица тебя клюнула, но возьми деньги у папы, когда он придет на обед. Кстати, почему ты дома?.. А, так, значит, преподаватель заболел. Хоть он и заболел, но ты все равно делом занимайся, а не дурью.
Деньги Вере по указанию мамы дал папа, и счастливая девушка отправилась в магазин женской одежды. Впервые за столько лет девушка чувствовала себя обычным человеком, а не дочерью своей мамы, входившей в магазин с «черного хода». В магазине особого выбора не было: три фасона платья в пяти цветовых вариантах и один фасон женского плаща из кожзаменителя, черного и красного цветов. Вера купила ярко-красный плащ, и эта покупка соответствовала ее настроению.
Дома она примерила плащ, и он сидел на ней как влитой. Подпоясавшись красным пояском, она танцующей походкой прошлась перед отцом, а тот допивал свой послеобеденный чай, читал утренние газеты и на дочь внимания не обращал. Видя, что папу совсем не интересует ее личная жизнь, Вера взяла из его рук газету и вновь покрутилась перед ним.
Володя окинул дочь равнодушным взглядом и вновь потянулся за своей газетой.
– Папа, это несправедливо! Хоть что-нибудь скажи о моей покупке.
– И стоила ли овчинка выделки? Ох, Вера, правильно говорят мудрецы, что дурак красному рад.
Девушка не стала обижаться на прямолинейность своего отца, ибо в тот момент ничто на свете не могло помешать ее радости, потому что пробил час свидания с Игорем! Вера бежала к любимому, периодически переходя на быструю ходьбу, чтобы не вспотеть в своем красном плаще. 
– Пойдем со мной в номер гостиницы, – прошептал ей на ухо Игорь, когда им обоим захотелось большего, чем поцелуи на скамейке парка. Его руки обнимали Верину талию под красным плащом, и мир сиял так радужно, так беспечно.
– В какой номер? – спросила Вера, едва сдерживая головокружение от томительного желания потерять стыд. Она готова была пойти с Игорем на край света, но никак не в номер гостиницы.
 – У нас проходят республиканские соревнования по боксу. Я в команде, и мне выделили номер в гостинице на время соревнований. Верочка, в номере мы будем одни, там я буду тебя любить нежно-нежно, долго-долго.
– Но я не могу пойти с тобой в номер, ведь я не твоя жена, и меня просто задержат на вахте.
– Вера, не волнуйся! У меня есть для тебя сюрприз… Смотри внимательно. Вот мой паспорт, а на этой страничке ты… являешься моей женой.
Сгорая от нетерпения, Игорь лихорадочно перелистал свой паспорт и торжественно протянул его девушке.
«Как романтично! Мой любимый сделал специально для меня печать в паспорте, чтобы быть со мной вместе!» – подумала Вера, замирая от надвигающего блаженства любить любимого мужчину без посторонних, пытаясь унять дрожь в предвкушении счастья.
Тут ее взгляд остановился, Вера уставилась на страницу паспорта, а ее ум перестал что-либо соображать.
– Кудрявцева Лариса? Ты женат на Кудрявцевой Ларисе? Но я же не Кудрявцева Лариса. Я – Вера Шевченко... Так ты женат на Кудрявцевой Ларисе?! И был женат на Кудрявцевой Ларисе 1956 года рождения? Но как Кудрявцева Лариса могла быть твоей женой всё это время?!
Вера уже перестала бояться грома и молнии, потому что повсеместно в городе стояли громоотводы, но в этот момент гроза разразилась внутри ее существа, хотя вокруг было ясно и солнечно, и у фонтана играли дети.
– О, ты обманул меня… Ты обманул свою жену… Зачем столько лжи? – сквозь потоки непрошеных слез вопрошала Вера, а Игорь попытался что-то объяснить, но понял, что обманывает сам себя. Девушка пересела от него на другой конец скамейки, плакала, закрыв лицо руками.
Игорь понял, что в этот раз он проиграл спор, и ему вдруг стало себя так жалко, что он сам готов был расплакаться. Когда Вера принимала как данное его обман, он признался ей в том, что его жена ждет ребенка, что было местью той, которая столько дней водила его за нос и оставила ни с чем.
– А что ты хотела? Где ты была раньше? Почему ты появилась так поздно? Как я мог знать, что я встречу тебя? Я люблю тебя! Вера, я только тебя хочу!
Последние слова Игоря доносились до Веры с некоторым опозданием. Как горное эхо, пробивались слова к ее слуху, ибо в этот момент она слышала только свое собственное сердце, которое вещало правду: «Ты разлучница, ты, будущий детский врач, чуть не разрушила семью. Игорь с тобой развлекался, когда жена носит его ребенка… Я бесстыдная женщина? Мамочки, неужели я так низко пала?!»
Теперь все встало на свои места, Вера отрезвела и спокойно протянула Игорю руку для прощального пожатия. Этот жест девушки разозлил боксера больше, чем пощечина. Молодой спортсмен жестко взял ее за плечо, лицо с покалеченным носом выражало презрение не только к Вере, но и ко всем девушкам на свете.
– С юных лет я поклялся не жалеть девок, не жалеть ни одну. Это второй раз, когда я не воспользовался случаем стать у тебя первым. Я свою первую любовь хранил до свадьбы, а она, подлая тварь, отдалась другому! А теперь я пощадил тебя, и вновь за мою доброту наказан, ведь столько раз я мог бы взять тебя, как суку! Ты думаешь, я тебя на колбаски приглашал? Ты знаешь, сколько я заплатил за ту комнату моему другу? Он назвал меня идиотом за то, что позволил тебе нетронутой целкой уйти домой. Я не смог поступить с тобой, как ты сейчас поступаешь со мной. Твоя глупая манера быть преданной первому встречному сделала из меня Буратино с длинным носом… Нет… Вера, не уходи… прошу… Я хочу тебя!.. Ты мне нужна! Завтра я буду у тебя под дверью в десять утра! Открой для меня дверь, и я буду твоим навеки.
Последние слова камнями летели в спину уходившей Веры. Теперь и в перезвоне весенней капели, в журчании ручейков слышалась насмешка над ее наивным желанием по любви выйти замуж, спать с желанным мужчиной в одной кровати на законном основании. Да, надо признать, что она опять обозналась, и теперь от жгучего стыда за свое моральное падение у нее холодело в груди.
«Утро вечера мудренее», но это изречение верно не для всех. Утром человека ждут всегдашние дела, утром ему не до мудрствований, ему надо успеть на работу, и сердце бьется в груди только затем, чтобы снабжать клетки организма свежей кровью.
После бессонной ночи Вера ехала в туберкулезную больницу, которая находилась в пригороде Караганды, и ее или лихорадило, или мутило, а разум хладнокровно подводил итоги весеннего безумия.
«Любовь – крылатая особь, а под крыльями спрятан обоюдоострый нож! Любовь никто не осудит – осудят несчастного человека, который ошибся в любви. Хотя лучше быть обманутой жертвой любви, чем чувствовать себя рыбой, выброшенной на берег… Все предельно ясно: когда нет свидетелей преступления, то нет и наказания, и пусть Игорь овладеет мною с моего согласия, без свидетелей… Это могло бы случиться и раньше, если бы я не была такой дурой... Как бы я хотела ничего не знать о Кудрявцевой Ларисе 1956 года рождения, но быть в руках боксера очередной боксерской грушей мне противно! Игорь сказал, что не имеет привычки жалеть девушек… Я стану женщиной, а он пойдет к другой?.. А если я сама захочу стать его однодневной любовницей, то ведь не от стыда!.. Пусть будет все как есть, а я через много-много лет напишу чудесные стихи о первой любви, и Шурик услышит эти стихи и когда-нибудь сыграет их под гитару… Что я делаю в этом автобусе, когда Игорь стучится в мою дверь?!!!»
– Вера, ты не заболела? – с тревогой спросила Ира, сидевшая рядом. – Верочка, твое лицо покраснело, как при высокой температуре. Что ты все время бормочешь под нос? Тебя знобит? Ты бредишь?
– Ох, Ирина, меня знобит и морозит. Я больна до одури! Мне надо лечиться, мне надо домой. Предупреди, пожалуйста, преподавателя, что я умираю.
– Не забудь вызвать врача, – посоветовала Ирина, когда Вера выходила из автобуса, чтобы вернуться домой.
Как спешила она домой, подгоняемая только одной мыслью: «Будь что будет, но что будет, пусть случится поскорее!»
Но, увы, Вера опоздала: когда она влетела в квартиру, настенные часы пробили половину одиннадцатого. Сидя в коридоре своей квартиры, девушка мучительно прислушивалась к каждому шороху за входной дверью. Она хотела только одного: чтобы Игорь вернулся и постучался в дверь.
На лестнице послышались чьи-то шаги. «Всё! Я пропала!» Вера, не глядя, распахнула дверь перед Игорем и шагнула навстречу, как шагают в пропасть… На пороге квартиры стоял папа и обнимал дочь, хотя не понимал, зачем.
Володя не успел утром позавтракать и после утренней планерки заехал домой попить чаю с бутербродом. С явным недоумением смотрел он на Веру, которая с утра отправилась на учебу в институт, а теперь без дела слонялась по коридору.
Помыв руки, Володя прошел на кухню, за ним последовала Вера, они вместе позавтракали. После горячего чая и бутерброда с ветчиной девушка утихомирилась, и, когда в коридоре неожиданно зазвонил телефон, она знала, что ей надо делать.
– Папа, тебе должен кто-то звонить?.. Нет? Ну и хорошо, мне тоже никто не должен звонить, поэтому пусть телефон звенит, а я попью еще маминого компота из холодильника.
Телефон в коридоре еще некоторое время подребезжал и умолк.
Два месяца Вера страдала от своей несостоявшейся любви. За это время девушка похудела до рекордного уровня, стала более вдумчивой и тихой. Эти перемены в себе ей понравились, и она хотела сохранить их как можно дольше.
Как-то раз, после майских праздников, Вера увидела Игоря на улице. Он шел в баню, и в портфеле у него был веник.
– Игорь, это ты?.. Как живешь? – спросила она своего бывшего возлюбленного.
– У меня родился сын! Скоро ему два месяца.
Прежнего очарования в мужском облике Игоря уже не было, образ благородного боксера, нарисованный ее воображением, исчез. Теперь перед Верой стоял обычный женатый мужчина, спешащий в баню среди бела дня.
Решив, что всё, что случается, становится прошлым, к Вере вернулся здоровый аппетит, и вновь ею завладела учеба.
***
 – Лена, как здоровье у тети Паны? – ни с того ни с сего спросила она у Лены Литвиненко во время перерыва на семинаре по социальной гигиене. Хотя подруги сидели за одним столом, но разговаривали между собой, как чужие.
Дело в том, что Лена два месяца назад первой заметила влюбленное состояние Веры и публично посмеялась над ней, когда в присутствии всей группы выразила свое сочувствие:
– Верочка, то ты все прыгала, как воробышек на солнышке, а теперь хоть в гроб клади. «Зачем вы, девочки, спортсменов любите?..» Что, сбежал-таки от тебя твой боксер, и красный плащ не помог?
Вера ничего не сказала в ответ, хотя вся группа с интересом его ожидала, она сделала вид, что ничего не произошло, но разговаривать с Леной как с подругой перестала.
Но прошло время, и после встречи с Игорем с веником в портфеле Вера поняла, как она сильно соскучилась по своим подругам, особенно по Лене, и на семинаре Вера спросила у нее о здоровье тети Паны, чтобы начать разговор, но перемирие не наступило.
Лена стала лихорадочно собирать свой портфель, а когда собрала, то, схватив в охапку пальто и шапку, бросилась к выходу из аудитории. После ее ухода в классной комнате воцарилась тишина, все внимание переключилось на Веру, а та беспомощно развела руками. После семинара вместо лекции она поехала в Дальний парк в дом тети Паны.
Когда Вера вошла в дом, то увидела Лену, сидящую на стуле подле кровати, где, как обычно, лежала тетя Пана. Увидев Веру на пороге кухоньки, Лена приложила палец к губам, осторожно встала и знаками поманила подругу за собой. В палисаднике, где росли густые кусты отцветающей акации, она присела на скамейку и горестно закрыла лицо руками.
– Леночка, что случилось? Почему ты ушла с занятий? Я так тебя обидела? Прости. А хочешь, я тебе все расскажу про Игоря?..
Тут Лена вытерла ладонью слезы, усадила Веру рядом с собой и стала говорить:
– Вера, какой Игорь?.. Моя мама… Как я могла этого не заметить!.. Вера, я так рада, что ты заговорила со мной… Я люблю тебя… Я… я… всегда буду любить тебя. И мама будет… тебя…
Тут спазм перехватил ее горло, и девушка заплакала, не сдерживая слез. Вера хотела утешить подругу, но не знала, как. Когда Лена смогла говорить, то вместе с ней плакала уже и Вера.
– Ох, Вера, когда ты на занятиях спросила о маме, то только тогда я поняла, что у мамы опять… все сначала… рак желудка... Последние дни она ничего не ела, жаловалась на слабость, а сегодня утром ее вырвало… кофейной гущей… А я спокойно пошла в институт, думая, что мама съела что-то… А когда ты спросила о маме, то я… я… поняла… что мама умирает. О боже, что делать…
Горе леденило их души, а смерть уже хозяйкой вошла в ее дом. Долго и горько плакали они на скамейке под акацией подруги тем вечером, но утешать друг друга не решались…
После этого разговора тетя Пана прожила еще два месяца. Папа Ирины Борисовой, известный в городе хирург, прооперировал ее, но операция прошла безуспешно – болезнь зашла слишком далеко. Лене ставили оценки за экзамены заочно, потому что она ухаживала за умирающей мамой, а Вера, Ирина, Сауле и Света поддерживали ее как могли. Тетя Пана постепенно превращалась в маленькую худенькую девочку с глубокими морщинами на лице. Вымученной улыбкой она подбадривала любимую дочь, и, сдерживая стоны, просила ее подруг позаботиться о Лене, когда она станет сиротой.
Дни и ночи проводила Лена у постели больной матери, ставила обезболивающие уколы, ухаживала за ней, кормила ее из ложечки, как маленького ребенка. Когда введение наркотиков не облегчало маминых мучений, девушка поняла, что настала пора прощания. Слез не было, ибо теперь плакало ее сердце.
В ту ночь падали звезды, а в маленьком доме на окраине спали в одной кровати умирающая женщина и ее любимая доченька, которая теплом своего тела согревала мамино. Тетя Пана проснулась с рассветом и поняла, что лежит в объятьях дочери, приласкать которую у нее не было сил. Лена, почувствовав на себе материнский взгляд, открыла глаза.
– Мамочка… как сильно я тебя люблю. Я хочу быть с тобой… всегда… Почему бог не дал тебе жить еще пять лет?
 – Пять лет… Они прошли… Я просила… еще… два месяца… твои экзамены. Не проси у Бога… лишнего... Благодари… за всё… Я отмучилась... Хочу на покой… люблю...
Тут глаза Паны закрылись и дыхание остановилось, только губы все хранили печать прощальной улыбки.
После похорон дом Литвиненко пришел в запустение. Старшие дети разошлись по своим семьям, оставив младшую сестру жить вместе с отцом, который через девять дней траура привел в дом свою знакомую молодую женщину.
Предсмертные слова тети Паны Лена пересказала подругам. Для Веры они стали религиозным откровением, знаком существования сверхъестественной силы.
– Почему тетя Пана попросила у Бога перед операцией только пять лет, а не десять или не вечность? Бог наказал тетю Пану, дав столько страданья, за то, что она попросила для себя недозволенные ей два месяца жизни? Если Бог определяет срок жизни, то зачем нужны врачи, раз они бессильны против смерти? – задавала Вера вопросы, на которые не знала ответов.
Так случилось, что во второй раз обидчивость на подругу обернулась трагедией. Какими ничтожными были поводы к обиде и какие ужасные беды влекли они за собой!
–– А может быть, я «пиковая дама»?.. Или какая-то роковая женщина? Может быть, моя обида имеет тоже сверхъестественную силу? О боже, только не это!.. Это проклятие или просто мой собственный вымысел?
Ни с кем не решалась Вера говорить на эту тему – слишком личными были ее вопросы. Поэтому она дала себе клятву больше ни на кого не обижаться! Она дала себе зарок избегать слишком близких отношений с друзьями, чтобы ненароком на кого-то не обидеться.
После летних каникул снова наступил сентябрь. Веру вновь увлекли дела группы, бурная институтская жизнь и подготовка к выпускным экзаменам. Больше, чем прежде, полюбила девушка ужинать вместе с родителями на домашней кухне. В этих разговорах солировала, естественно, мама. Она была народным судьей и иногда рассказывала мужу и дочери любопытные истории из жизни малолетних преступников и их жертв.
– Недавно в городе разоблачили банду студентов, которая существовала не один год и была практически неуловима. Оказывается, студенты института физкультуры совсем совесть потеряли – они соревновались между собой в количестве девственниц, которые вступили с ними в порочную связь. Случайно родители нескольких девушек познакомились друг с другом в отделении больницы, где их дочери делали аборты, и выяснилось, что все девушки – незамужние студентки мединститута.
– А почему так популярны именно студентки мединститута? – спросил Володя, задумчиво беря со стола очередной кусок хлеба.
– Преступники считали, что студентки мединститута более подготовлены для интимных отношений, и к тому же они неплохо должны разбираться в вопросах гигиены, а может быть, из-за спортивного интереса. Самое печальное, что суд не вынес приговора для спортсменов, потому что было доказано, что каждая из девственниц сходилась с молодыми спортсменами добровольно, – с горечью закончила мама свой вечерний рассказ.
– Мама, хочу добавки, пюре и куриную ножку. А в суде у вас не цитируют Омара Хайяма?.. «Чем ярче горят мосты за спиной, тем светлее дорога впереди…»
– Это ты к чему?
– К тому, я думаю, что на каждом пути есть мосты для сожжения.