15. Старушки из тесного Гарварда

– Або, – вскрикнула вдруг  Тайва, будто уколовшись о булавку. – Почему опять не напомнил, что пришло время общения с детьми?  Чрезмерно ты  забывчив сегодня,  ведь знаешь, знаешь, гум болотный, что  материнское чувство незаметно переполняет меня, вызывая высокое давление, посему его необходимо вовремя изливать. Теперь это надо делать срочно, понимаешь смысл слова «срочно»?

– Запускать в порядке очереди? – Цифал выскочил из-под кровати, потирая ушибленные места.
– Пускай, но далеко не отходи.  Двух будет вполне достаточно, а то голова заболит от визга, кто там на очереди?

– Вообще говоря, Тайва девяносто шестая, но, к сожалению, её утром грохнули, в накопителе, пардон, Гарварде, такая теснотища!

– Будто я не жила там сто лет и не знаю всех этих прописок. Еще будет тут мне объяснять об инкубаторских порядках. Для того и приглашаю каждый день, чтобы пожалеть,  чтобы они знали, что я их мать, и вспоминаю о них ежечасно. Ну грохнули и грохнули, чего сердце рвать, Фаллуша?

– Прекрасно. Тогда Тайвы 97 и 98. Кстати, они её и приговорили, шустрые такие. Говорят, очень соскучились по мамочке. Информация к размышлению: Тайва 97, – сто тридцать пять лет, легкая форма дебильности, кличка Ни-тум-тум. Тайва Тум 98, – слабенький третий уровень гениальности, сто двадцать шесть лет, любит гневаться.

 –  Он похлопал в ладоши. –  Вот они, твои милые детишки.

На самокатах к террасе подкатили две старушки в одинаковых клетчатых платьях, белых гольфах, как две капли воды похожие друг на друга и немного на Тайву вечернюю, седенькую, со множественными бородавками.

– Мамочка! Любимая наша! – обрадовано вскричит Умница 98, бросаясь Тайве на шею, в то время как Ни-тум-тум –97, обежав сзади, встала близко от ног на четвереньки. Запнувшись о неё Тайва рухнула на земь, отбиваясь  от Умницы, которая, сделав зверское лицо, пыталась свернуть ей шею.

– Ура! Кабан упал и лапу набок! Мамулька шею себе свернула! Теперь мы во дворце жить станем. Или что? Еще не умерла? А чего ты мне говорила, что если упадёт, то наша взяла?

Тайва выбралась из-под Умницы, надавала ей крепких, отнюдь не материнских и даже не отеческих подзатыльников. Старушка громко расплакалась, натурально сморкаясь двумя пальцами на мрамор.

– Мамашка наша винцо хлещет, понимаешь, развлекается как пожелает для своего удовольствия, а ты плесни, плесни немного и нам, своей родненькой кровинушке, в прошлый-то раз раньше забирала домой, куда сегодня запропастилась, все по мужикам таскаешься? Нас за людей держишь, а мы по происхождению, небось, клоны  благородные!

– Не обижай мамочку, она нас любит! – вскричала Ни-тум-тум, сверкая глазёнками  лихо бросаясь на шею, тоже пытаясь свернуть её.
Тайва и от неё отбилась, правда не без помощи Або. Ни-тум-тум много энергичней Умницы.

– Мамуля, после тебя я же здесь буду жить, да ведь? А почему она заявляет, что не я, а она. Скажи ей, что я. Ну, скажи, что тебе стоит? И пусть Або принесёт нам немножко вина. Мы тоже хотим жить хорошо, а то все плохо и плохо, друг у друга на головах в несколько ярусов.

– Успокойся, детка,  мамочка  еще распрекрасно поживёт здесь сама.
Умница решила высказаться до конца:
– Мамашка-промокашка, ты такая эгоистка, каких свет сроду не видывал, просто жуть берёт. Собираешься нас поить-кормить, или будешь голодом морить, будто мы не дети, а куколки шелкопряда?

Сестрёнка слезливо поддержала:
– Мамашечкина, мы любим пиво с орешками, каким нас Зак поил другой раз, морс с пирожными и тортиком. Ну, мамашечка же, промокашечка же...

– Ага, размечталась, торт ей подавай тут с пирожным, мамаша ничего кроме вина не принимает, или морс из варенья глушит. Мамуля, а ты завещание на кого составила? Небось, ещё и не писала? Ну, ты прямо, мамочка дорогая, хуже человека какого-нибудь заморского. Вон Лола Упёртая, та небось, каждый божий день завещание пишет, в её колене так заведено, приезжает с утра новенькая Лола, чистит зубы, распивает бутылочку вкусненького винца и строчит завещание под шафе. А уж после того на крышу развлекаться лезет с мужичками, а потом валится оттуда и вдребезги. У них ротация ежедневная, а у нас застой страшенный в семействе царит тысячу лет, монархия престарелая. Нам ведь для тебя ничего не жалко: ты хоть всё вино в доме выпей и лезь себе тоже на крышу, а то знаешь, как погано пребывать деткам твоим законным в накопителе без малейшей надежды на светлое будущее?

– Да, да, – заверещала Ни-тум-тум, – мы уже почти взрослые, а деваться нам некуда. Поимей снисхождение, возьми нас к себе жить вместо лимиты продажной, мамулька, возьми, мы на крышу вместо тебя можем лазить, и всех мужиков оттуда поскидываем. Мы приёмчики знаем.

Тут Тайва рассердится не на шутку, надавала им крепенько, связав ручки усадила слушать лекцию.
– Давно пора самим завоевать себе место под солнцем, разлюбезные дочурки! Будете мамкиной смерти ждать – ещё тысячу лет просидите в университете-накопителе. Берите пример со старших, как мы свое светлое будущее завоевали вот этими руками!

Воспоминания юности приятны всем, Тайва любит купаться в них после полудня и до самой глубокой ночи. Рассказывать, когда они боевые и образцово-показательные были. Отсидев почти сотню лет в Принстонском накопителе, и получив личный гробушник, Тайва сколотила шайку-лейку из таких же как она выпускников, решив завоевать небольшой городок в собственное пользование: «Только дураки дома строят, а умные в них живут!».

Прийти в человеческий город на побережье, выбрать дворец получше и взять его штурмом, – такова жизненная тактика клонов, которой обучают деток в любом накопителе от Гарварда до Принстона. Сначала дом, а затем город. Именно в такой последовательности и никак не иначе.

Полетав сигнатурами вдоль побережья, нашли подходящий городок. Арендовали у цыган лошадь с телегой, на которую погрузили свои гробушники. Прибыли специально под вечер, усталыми стариками и старицами, каликами прохожими вошли на улицы города, одетые в самое отвратительное тряпьё. Первыми заметили процессию уличные мальчишки. Окружили еле бредущих доходяг и свистом выразили своё восхищение:

– Дом престарелых приехал!
– Инвалиды с персональными гробами!
– Сейчас представление поставят, помирать начнут!

Им улюлюкали в спины, кричали насмешки, а клоны, как настоящие человеческие бездомные бродяги-старики, выглядели рассеянными с улицы Бассейной, по-клоунски запинались на ровном месте о развязанные шнурки, хлопались мордами о мостовую, визгливо кричали друг на друга и лошадь, громко портили воздух.

Тайва прошла по кругу с разорванной шапкой, но никто не подал ни цента. Она окрысилась, показала мальчишкам длинный – предлинный язык, завязав его узелками, как шнурок от ботинок, потом захныкала, что их несчастных никто не любит, не жалеет. Причитания прервал Зак, наподдав ей как следует: «Толкай лошадь, старая дура, не видишь, застряли на перекрестке!». Шоу есть шоу, ничего личного. Общими усилиями похоронной команды благополучно перевернули телегу, гробы рассыпались по мостовой к ужасу взрослых прохожих и пущей радости пацанов. Такого представления в своей жизни они не еще видели.

 Старики устали и расселись на проезжей части, не собираясь грузить вещи обратно, некоторые из них даже залезли внутрь, собираясь ночевать в центре города на перекрестке, но вызванная жителями полиция предложила им немедленно убираться прочь, не мешать движению. 

Тайва долго спорила, лежа в гробу и держа в руках тоненькую зажжённую восковую свечку, укладывала седые волосы вензелями на атласной подушечке, кокетливо улыбалась, просила власти снизойти к престарелым мученикам Аль Феникса, городка заваленного селем, потом, когда полицейские не сдались, настаивая на своём, прикурила от свечки сигару и стала ругать их грубым пропитым голосом алкоголички, проклиная всю родню, живую и мёртвую и еще не рожденную, так наперед, предрекая мучения, подобные тем, какие несчастные старики испытывают сейчас.

Полицейские разозлились, сами погрузили гробы очень неаккуратно, грубо, и Тайву прямо с её гробом на самый верх телеги впихнули, откуда она, махала фигушкой всем прохожим, голосисто пророчествуя о грядущем светопреставлении, метко плевалась в мальчишек, которые в ответ кидали комья глины и камни. Проехали через город, еще раз внимательно осмотрев улицы и дома, остановились на окраине. Никто не пустил их на постой. Ни одна гостиница, ни один частный дом. Везде говорили, что сейчас разгар летнего туристического сезона, большой наплыв отдыхающих и мест, даже самых плохих, нигде нет.

Местечко смело можно было назвать страной непуганых идиотов, знать не желающих о клонах, посему население  самодовольно выставляя напоказ свои богатства, даже тротуары мостили мраморной плиткой, будто никогда не состарятся и не сломают себе бедро на этом скользком помосте.

Дети, как и везде, были до чрезвычайности противненькие, не отставали от процессии всю дорогу в первый вечер, кидались издалека гнилыми помидорами, некоторые притаскивали из дома яйца. Кричали оскорбительные дразнилки, а взрослые и не думали их останавливать. Что ж, яблоня недалеко от семечка вырастает. Помнится, один дрянной мальчишка метнул кусок засохшей глины и угодил прямо ей в ногу. – Тайва по долгой памяти почесала раненую тогда коленку. Она поклялась начать именно с этого противного мальчишки перевоспитание всего местного населения. Выбрав удобный момент, когда тот, кривляясь и строя рожи пробегал мимо нее, упавшей на пыльную обочину, она прошипела: «Земля будет гореть у тебя под ногами!!».

– Зачем приехали, граждане мигранты? – морщились встречные прохожие, старательно обходя процессию бочком. – Нищих здесь по теплому климату и без вас предостаточно. А кстати, есть  справки о регистрации? И на пенсию не надейтесь, некоторые приезжие по полгода переоформляют, бьются-бьются, документы при пересылке теряют и живут тогда на паперти, на тощем подножном корму, у бога на иждивении.

Но клонам не нужен подножный корм. Они живут одним днём, не кушая, а спят прямо в своих гробах на берегу, под шёпот волн. Ой, как здорово! Климат теплый, субтропический, самый подходящий для Тайвы и ее шайки-лейки. Они не собираются покуда перевоплощаться в молодых – красивых, нет, у них    слишком много работы на уровне сигнатур. В первую же ночь Тайва испросила решения мудрейших на перевоспитание местных людей, которые так немилосердно их обидели, ей дозволялось воздать по грехам их, око за око и глаз за глаз.
 
Для начала вычислила сигнатуру проказливого мальчишки и подожгла пространство у неё под ногами, человечья сигнатура металась во сне по огню в ужасе, утром мальчишка потерял дар речи и впоследствии, только завидев Тайву, убегал, закрыв уши руками. Задали той первой ночью острастки всем городским жителям, но в особенности не повезло туристам. С утра у аборигенов, несмотря на солнечный день, ласковое море и хороший завтрак, образовалось дурное настроение. Возможно, оно объяснялось тем, что все туристы, как один, вдруг изъявили желание покинуть берег отдыха и уехать домой, а вот это последнее уже никак не объяснялось или приводились самые глупые и несуразные причины.

На вокзале произошло кратковременное столпотворение, в результате которого городок наполовину опустел. В один день остаться без доходов всему населению разом, – разве это не причина для дурного настроения?

В полдень Тайва приковыляла с больной ногой на крыльцо дома мэра, того самого, в котором нынче жила и постучала суковатой палкой в дверь. На вопрос «Что нужно?», ответила, что желает приобрести весь дом с потрохами, то есть с мебелью, постельным бельем и столовыми сервизами под частную психлечебницу. С ней даже не пожелали вести диалога, нанесли страшное оскорбление, рассмеялись в лицо и закрыли перед носом двери, не пригласив зайти из обыкновенной вежливости. Кто может вынести подобные оскорбления?

После данного происшествия дети мэра вдруг начали вести себя непотребным образом: громко и матерно ругаясь на друг друга и окружающих, изощренно богохульствуя, и буквально за одни сутки  превратились в полных скотов и дебилов.

Приодевшись просто, но чисто и скромно, Тайва сходила в местную психушку, представилась частнопрактикующим психотерапевтом, показала свой диплом и за пару часов вылечила половину всего больничного контингента совершенно  бесплатно в первый и последний раз. После чего стала брать деньги и немалые. Народ повалил  на приём, так как число психозов за последнее время резко возросло, особенно среди детей. И с каждым днём, после ужасающей ночи, только увеличивалось.

Местные врачи разводили руками от непонимания, а Тайва открыла психотерапевтический кабинет при своём гробушнике, где с большим трудом, но все же излечила почти всех наследников мэра, который на этот раз слезно уговорил таки ее занять пустующие помещения в его доме под свой кабинет, который так необходим их городу. Излечила, но гарантировать от повторения припадков не могла, о чем сказала прямо. Полное выздоровление возможно только при смене влажного тёплого климата субтропиков на сухой, континентальный для сохранения нервов. Промаявшись с полгода и растратив на лечение все деньги, страшно задолжав Тайве, мэр вынужден был уехать вместе с семьей в пустыню Гоби, оставив поместье за долги своему домашнему психотерапевту.

Добрейшая Тайва воцарила в городе, перестав работать лекарем, оказывая услуги лишь в исключительных случаях, когда речь шла о жизни и смерти, при этом грустно кивая головой жаловалась, что в этом гнилом с экологической точки зрения месте ее в могилу вгонят работой. Нигде так не болеют как здесь, были бы у нее силы, она бросила всё и уехала отсюда к чёртовой матери. Но сил уже нет. Придется, видно здесь помереть.

– Не говорите так, матушка, вы наше единственное спасение! – уговаривали местные жители.
Разумеется, одной Тайве не под силу было справиться с целым городом, но и остальные клоны делали все возможное, чтобы превратить сие занюханное приморское местечко в истинный Клондайк.

Джеймс Бонд пользовался куда более простой, но от того не менее надежной технологией внедрения. Ему даже не требовалась сигнатура для работы, еще чего не хватало – трудиться ради каких-то людишек. Достаточно быть плейбоем и завсегдатаем пляжей, сводя с ума бездельничающих дам местного истеблишмента.

 Чтобы показываться во всей красе Бонд добился от муниципалитета открытия платного нудистского пляжа, где имел грандиозный успех. Свято блюдя интересы клоновой семьи, не избегал дам бальзаковского возраста, и даже предпочитал их. Действительно, жена председателя городского собрания – матрона на шестом десятке представляла для него несравненный интерес, хотя и дочь председателя не осталась без внимания, как и племянница, и любовница, и секретарша.

За пару сеансов близости Бонд доводил дам до состояния фанатичной преданности. Его услуги давали стопроцентный результат перерождения человеческого генома в клоновый, после чего связь решительным образом прерывалась, как не умоляли бедняжки продолжить столь приятные отношения. Бонд весьма и весьма непреклонный мужчина. Несчастным предлагалось вернуться к своим мужьям и прежним любовникам, что они и делали, заражая городишко клоновой сутью, конечно не так быстро и искусно, как Бонд, зато надёжно.

А через месяц бывшие пассии вдруг начинали на глазах стареть, и еще через тридцать суток умерли бы без использования гробушников, кои им начали привозить и продавать целыми фурами из метрополии. До поры до времени никто ничего не афишировал, просто новоявленным клонам – прозелитам приходилось отдавать большую часть своих дворцов и прочей недвижимости в распоряжение новоприбывшей семейки за конституционное право жить дальше.

Нельзя сказать, что дело шло совершенно гладко, находились недоумки возражающие против развития цивилизации и рынка гробушников, они быстренько выявлялись и наказывались бдительным Заком самым решительным образом. Наиболее ответственная работа в группе захвата возложена на хрупкие плечики темноволосой и круглолицей мордашки Лолы. Через мэрию, через городское собрание, через комитет по образованию клоны – прозелиты ввели закон о половом воспитании подрастающего поколения, а главным педагогом по вновь созданному важному школьному предмету была назначена именно Лола.

– Спид и сифилис на подходе, – заявил громогласно председатель городского собрания, помолодевший с утра после гробушника лет на тридцать. – Венерические болезни стучаться в ставни, окна и двери! А мы стесняемся рассказать детям правду жизни и научить их защищаться от этой напасти. Ждём, понимаешь, когда они сами всему научатся по подвалам и подворотням, нахватаются неизвестно чего от неизвестно кого, понимаешь, и пойдут записываться на прием к венеро-дерматологу. Не допустить этого – наша первоочередная задача.

И половое воспитание, как математику, ввели во всех классах средней школы. В городе непуганых идиотов дети понять не могли на первом уроке, зачем надо натягивать резиновый шарик на указательный палец в целях предохранения от нежелательной беременности. У людей была собственная специфика воспроизводства, и Лола неукоснительно следовала ее канонам, проявляя энтузиазм и находчивость.

 Что делать, работа есть работа, наяда как можно более соблазнительно раскачивая бедрами поясняла пятиклашкам, что на что, в самом деле придётся натягивать и куда засовывать, чтобы всем стало хорошо.

Детки – полные олигофрены. Морщились, плевались и вели себя отвратительно. Лучше бы Зак сразу прикончил их во сне. Какой от малолетних толк? Какие из них клоны? Ладно, хоть старшие классы быстро разобрались, что к чему, и скоро затребовали практических занятий, здесь она была в своей родной стихии, клонируя класс за классом мужской списочный состав, а те, в свою очередь, женский. Городок быстро очищался от всего человеческого и человечного. Темные, перепуганные людишки бросали родные места, убегая куда подальше на север, в тундру, пустыню или Тибет, где климат континентальный, сухой, мерзлый. Клоны там не живут. То не их ойкумена.

Не прошло трёх лет, как приглянувшееся приморское местечко оказалось под полным контролем семьи: подруг и мужей Тайвы. Каждый исполнял возложенную на него миссию, пока этого требовала ситуация, до того момента, пока не осталось ни одного человека, за исключением необходимого персонала лимитчиков-прозелитов, более всего на свете желающих стать клонами, но вот их-то как раз придерживали в запасе для черновой физической работы, обещая таковое состояние со временем, в качестве оплаты за выслугу лет, уже как высшую награду.

И началась нормальная свободная жизнь: необыкновенное развитие местной науки, искусства и взаимопонимания на уровне космического общения сигнатур. Городок переименовали в Клондайк.

– Героические были времена, приятно вспомнить, черт возьми! Учишь, вас учишь, дегенератов, как жить надо... а толку? – ностальгически вздохнув, Тайва приказала Або Цифалу: – Умненькую убрать восвояси, с Ни-тум-тум сам позанимайся, у нее переэкзаменовка за два года не сдана. Опять мигрень разыгралась: противные, мерзкие старушонки все настроение испортили. Да, и вот что, вчера я передала тебе состриженные ногти на клонирование. Выброси их, а лучше сожги, и пепел развей над морем. Надоели, хуже горькой редьки!