Глава 13 Дедушка бежит от ЧК

ДЕДУШКА БЕЖИТ ОТ ЧК

Михаил Андреевич давно заметил, что за ним ходит человек невысокого роста, в тужурке и кепке, низко надвинутой на лоб. Он сопровождал его на базар и страшно нервничал, когда дедушка, чтобы разыграть его, как малый ребенок разыгрывает свою няню, прятался в подворотне или нырял в проходной подъезд и выходил на соседнюю улицу, куда вскоре прибегал запыхавшийся чекист или, как таких людей называли в царские времена, шпик.
Иногда Михаилу Андреевичу удавалось от него оторваться. Возвращаясь на Итальянскую улицу через два или три часа, он видел там своего преследователя. Тот обычно стоял около подъезда театра и делал вид, что внимательно изучает афишу.
Тетя Оля тоже по телефону сообщила, что за ней следят из ЧК и больше никому не надо к ней приходить и звонить. Она сама найдет возможность с ними связаться. Михаил Андреевич давно догадывался, что ее донимает ЧК, но дочери старались от него все скрывать и лишний раз не волновать.
Михаилу Андреевичу надо было срочно уезжать, а он все тянул и тянул, как будто предчувствовал, что без него тут еще что-нибудь случится. И Анна Михайловна без конца твердила, что оставаться в городе опасно. Как-нибудь вдвоем с Хенной они справятся. Алеша стал самостоятельным, вполне может помогать Хенне по дому и продолжать по книгам домашние занятия.
Вот только Хенна в последнее время вела себя как-то странно. Все больше молчала, по вечерам ненадолго уходила то в клуб, то в кино, то погулять с подругами. Со всеми была доброй, ласковой, даже дерзить перестала, но вот голубые глаза свои стала прятать, как будто ей было стыдно смотреть в лицо хозяевам.
Анна Михайловна решила, что она беременна, стесняется им сказать и ведет себя, как провинившаяся девчонка. Надо было с ней поговорить по душам, вместе подумать, что делать дальше. Конечно, если отец ребенка откажется от него, они оставят Хенну у себя, помогут с малышом. Мама ее предупреждала, что нужно вести себя осторожно с молодыми людьми, но что случилось, то случилось.
Вопрос был слишком деликатный и, пока Анна Михайловна набиралась духу, чтобы поговорить с Хенной, девушка исчезла из дома. Ушла в воскресенье утром на базар за продуктами и не появилась ни в этот день, ни через неделю.
На втором этаже в 4-й квартире в домработницах служила подруга Хенны финка Айна. Пошли к ней. Та долго отпиралась, говорила, что ничего не знает о своей подруге, потом призналась: Хенна выходит замуж и уезжает со своим мужем в Финляндию.
– Он хоть хороший человек? –поинтересовалась мама, считавшая себя в ответе за девушку. – Вы его видели?
– Нет. Не видела. Она говорила, что у него много денег, обещал купить дом в Гельсингфорсе.
– Какой-нибудь бандит, – сказала мама дедушке. – Позабавится с девчонкой и бросит.
– Час от часу не легче, – сокрушался Михаил Андреевич. – Если я уеду, как же вы тут останетесь без Хенны и меня? И Алеша целый день будет один.
– Ничего, найдем еще кого-нибудь. В газетах много таких объявлений. Хуже будет, если тебя арестуют. Мы знаем, где ты будешь, и как-нибудь к тебе приедем с Алешей и Олей.
– Коля тоже знает. Может быть, они с Верой и детьми там давно скрываются. Единственное, что меня туда тянет. А так вся жизнь теряет смысл, без вас, без Алеши, – дедушка вытер слезы, выкатившиеся из глаз, и мама всхлипнула вместе с ним.
– Я Алеше тоже рассказал про Дулебино, – сказал Михаил Андреевич, – подробно объяснил, с какого вокзала ехать, как сделать в Москве пересадку. Надеюсь, ему это не пригодится, так, на всякий случай, пусть знает.
Дедушка не спешил уезжать, занялся поисками прислуги, читал объявления в газетах, ходил в бюро труда, расклеивал на всех углах бумажки. Публиковать их самим в газетах было слишком дорого и опасно: привлекло бы внимание ЧК.
Из деревень приезжали сотни девушек, но у них теперь были высокие требования, которые им объяснял их профсоюз: временная прописка в квартире, приличная зарплата, 8-ми часовой рабочий день, выходные дни, отпуск раз в году и т.д.
По дедушкиным объявлениям приходило много женщин разного возраста, но одних не устраивали требования хозяев, и дедушка, беседовавший с ними, не хотел идти на уступки, другие, наоборот, – не нравились дедушке и Алеше, не видевшего в них ничего общего с Ульяной и Хенной.
Как-то днем после репетиции в театре (там ставили новую пьесу Горького «На дне») мама готовила на кухне обед, дедушка с внуком занимались в его комнате. Рома сидел на люстре в кухне и время от времени громко восклицал: «Анна! Не грусти! Только не грусти!». Это Алеша научил его так говорить, чтобы отвлекать маму от тяжелых мыслей. Еще Рома любил повторять: «Кушать хочется», чтобы в отсутствие Хенны хозяева не забывали его кормить и подсыпать любимых тыквенных семечек. Вообще он чутко реагировал на настроение людей и, когда им было плохо, вел себя довольно сдержанно, даже когда лилась вода и звонил телефон.
В этот раз телефон зазвонил как-то особенно тревожно или так сильно у всех были напряжены нервы. Рома соскочил с люстры и вылетел в коридор, вопя: «Караул! Спасайся, кто может!».
– Вот чудак! Скоро, как Яша у баронессы Унгерн, будет кричать: «Руки вверх!», – засмеялась мама и крикнула на ходу Михаилу Андреевичу, выглянувшему в коридор, что она снимет трубку в кабинете Сергея. Еще один аппарат висел в коридоре, но мама не хотела мешать занятиям дедушки и внука.
Мама схватила трубку и услышала приглушенный голос Хенны. Она сразу узнала ее по характерному акценту:
– Анна Михайловна, не спрашивайте меня ни о чем. Вашу сестру Ольгу Михайловну сегодня ночью арестовали и отправили в Кресты. Сегодня же придут за Михаилом Андреевичем. Если он дома, велите ему срочно уезжать из города. Больше я вам ничего не могу сказать. Простите меня за все. Деньги, которые я взяла у вас тогда на базар, лежат в кухонном шкафу внизу под белой кастрюлей.
Маму бросило в дрожь. Она заставила себя встать со стула, пройти в комнату отца, но не могла вымолвить ни слова. Михаил Андреевич и Алеша, ничего не понимая, смотрели на нее с недоумением.
– Мама, что с тобой? – бросился к ней Алеша и обнял ее.
– З-з-звонила Х-ен-на, – наконец, запинаясь, произнесла мама. – Арестовали Олю и сейчас, папа, придут за тобой. Тебе надо немедленно уходить.
– Хенна? Я так и знал, она и монахиня связаны с ЧК. Пригрели змею на своей груди.
Всегда выдержанный и спокойный, дед кипел от возмущения. На лбу его появились глубокие морщины.
– Папа, о чем ты говоришь? Она нас предупредила, тебе надо срочно уходить.
– Да-да! – Михаил Андреевич зачем-то стал собирать на столе книги и расставлять их в шкафу. Он тоже растерялся: внутренне он давно был готов к отъезду, но не думал, что это произойдет таким образом.
– Папа, – громко и нервно крикнула Анна Михайловна. – Надо что-то делать. Сейчас сюда придет ЧК.
– Дедушка, – серьезным голосом повторил Алеша, – надо скорей уходить.
– Да, Алешенька, мне надо уходить, – слова внука вернули Михаилу Андреевичу самообладание. – Теперь ты остаешься за старшего и отвечаешь за маму. Я найду способ, чтобы вам прислать весточку, а, может быть, и встретиться. Все не так страшно, – пытался он успокоить дочь, которую до сих пор била мелкая дрожь.
– Т-т-там внизу стоит твой шпик, – сказала мама, выглянув в окно из-за края занавески, – как ты выйдешь из дома?
– Надену свою лисью шубу. Шпик меня в ней ни разу не видел. А ты, Алеша, поищи за шкафом мою палку и принеси из папиного кабинета мой саквояж с вещами.
– Алеша, – добавила мама, – возьми из моей сумки кошелек с деньгами, да загляни в кухонный шкаф, внизу под белой кастрюлей должны лежать деньги. Оказывается, Хенна их там оставила перед уходом. Надо все отдать дедушке.
– Мне ничего не нужно, – запротестовал Михаил Андреевич. – Меня больше волнует ваше положение, я вам там кое-что оставил, Алеша знает где. Тебе, Аня, надо будет сходить на Гороховую, узнать об Оле, в чем ее обвиняют, передать вещи и продукты. Когда придет ЧК, Алеше лучше лечь в постель и сделать вид, что спит. Говорите им, что я уехал к знакомым на охоту, когда вернусь, не сказал. Они, наверное, произведут обыск, разбросают книги, фотографии. Могут и в кабинет Сергея зайти. Надеюсь, у него там нет ничего крамольного. Посмотри на всякий случай, пока время есть.
Алеша помог дедушке застегнуть на все пуговицы шубу. Михаил Андреевич обычно надевал ее в самые сильные морозы; очень приятный на ощупь мех находился внутри, сверху было черное сукно. Выглядел он в ней крупным и представительным. На голову водрузил теплую боярскую шапку. Чтобы не привлекать внимания шпика и соседей, с собой взял небольшой саквояж с бельем, фотографиями и дорожным иконостасом.
– А если Хенна над нами пошутила? – вдруг остановился он и пристукнул палкой, которую ему в этот момент подал Алеша.
– Папа, ты знаешь, что она не такая. Девочка попала в беду. Мы решили, что она беременна, а она связалась с чекистом, тот ей заморочил голову и использует в своих целях.
– Пожалей ее еще. Ну-с, я готов. Присядем на дорожку.
За окном быстро темнело, громко тикали в кухне новые часы, приобретенные на этой квартире мамой. Михаил Андреевич первый встал. Алеша обнял деда и вцепился в его шубу, не желая отпускать. Так они и шли к двери вдвоем, и дед тащил мальчика на себе. Алеша не выдержал и разревелся, уткнувшись в сукно, пахнущее нафталином. За ним начал кричать и причитать Рома.
– Вот хорошо, что Ромка напомнил о себе, – обрадовался дедушка и крикнул ему на кухню. – Прощай, любезный! Закройте его сейчас в клетке и потом накиньте платок, пусть спит, а то наболтает наш умник лишнего. И кормить не забывайте. Все, все мои дорогие.
Михаил Андреевич тихо открыл дверь, осмотрел лестницу и вышел, одной рукой опираясь на палку, другой, придерживая саквояж и поднимая полы шубы. Мама и сын, обнявшись, смотрели, как он осторожно спускается по ступеням, стараясь держаться ближе к стене.
Входная дверь внизу часто хлопала. В лестничный пролет было видно, что с улицы на третий этаж таскали мебель: въезжали новые жильцы. Вернувшись в комнату Алеши и выглянув в окно, мама с сыном увидели около подъезда грузовик с мебелью и мешками. Двое мужиков по доскам скатывали сверху громоздкий шифоньер. Еще несколько человек стояли рядом, подавая грузчикам советы и крича прохожим, чтобы не стояли тут, разинув рты, а проходили мимо. Шпик продолжал изучать афиши около театра. Он замерз и, стараясь согреться, усиленно топал ногами и растирал рукавицами щеки.
Михаил Андреевич мог повернуть направо и отправиться на Николаевский вокзал, но ноги сами понесли его к Невскому проспекту и Екатерининскому каналу, чтобы попрощаться с дорогими его сердцу местами. Далеко не пошел. Остановился на Казанском мосту и смотрел на свой старый дом, дворец великих князей и Казанский собор. Самая главная чудотворная Казанская икона Божией Матери находилась внутри собора, но он и так помнил каждую черточку на ее лике. Перекрестился, прочитал молитвы об умершей супруге и на дальнюю дорогу и, остановив извозчика, направился к вокзалу.
Он давно никуда не ездил и очень удивлялся, что курьерский поезд был переполнен людьми, и каждый, несмотря на купленный билет с номером полки, занимал место, где хотел или где успел. По старой привычке ему как барину или богатому купцу в такой солидной шубе освободили место на нижней полке. Он сел около окна и погрузился в свои мысли, не обращая внимания на соседей, крики и время от времени возникающие громкие ссоры и драки.
Он ехал к себе на родину, но не в родовое имение, ныне занятое под туберкулезный санаторий, а в село Дулебино, тоже принадлежавшее когда-то его семье. Была там церковь, построенная его далеким предком полковником Гордеевым Николаем Александровичем по обету Богу. Случилось это в первую русско-турецкую войну. Прапрадед с группой солдат своего полка вырвался из окружения одних турок, и угодил в лапы к другим. Содержали их в жутких условиях. У полковника открылась старая рана на ноге, гноилась, не хотела заживать. Его мучили страшные боли с лихорадкой и высокой температурой; еще больше он страдал от мысли, что так глупо погибнет на чужой земле. И молился, молился Богу, обещая по возвращении на родину построить в своем имении новую церковь. Вскоре о пленных узнали русские казаки Хоперского полка, ходившие в разведку в эти места, освободили их и переправили в Россию.
Не врачи, а жена полковника, Наталья Федоровна, сумела разными травами и мазями сохранить мужу ногу. За свое спасение и выздоровление он сделал много пожертвований в свой родной храм в Калиновке и, как дал обещание Богу, построил каменную церковь в одном из соседних сел – Дулебине. Позже хотел построить в тех местах дом для старшего сына, уж больно там живописные окрестности: высокий берег реки Веселка, недалеко от нее – хрустальной чистоты озеро и леса, полные дичи, ягод и грибов. Но сын его идею не поддержал, стремился в столицу, учиться, делать карьеру в армии.
Вот в это Дулебино и ехал Михаил Андреевич. Там у него был знакомый священник. Он надеялся найти приют у него или с его помощью у кого-нибудь из прихожан. О себе он сейчас думал меньше всего. Душа болела о младшей дочери и маленьком внуке. Алеша – добрый, мягкий, отзывчивый мальчик. И мать его такая же чуткая, возвышенная натура, неприспособленная к жизни, да еще избалованная своим мужем. «Господи, – молился он через каждые пять минут, – дай им сил пережить сегодняшний визит ЧК».