Лонг-лист тем. конкурса Я люблю тебя, жизнь

1 Через призму цвета
Зоя Белова
Ударом прозвучало сообщение о недоразвитии трех средних пальцев на левой ручке новорожденной, вместо них торчали три бугорка.
— Может, вырастут? — с надеждой обратилась Валя к доктору.
— Это будет такая же неожиданность, как и то, что их нет! — умно произнесла врачиха и вдогонку добавила, — рожать вовремя надо!
Валя со страхом ждала реакции мужа на такую новость, в ответ через сутки получила записку: «Оставь в больнице!»
Они поздно поженились, ей тридцать пять, а мужу и вовсе пятьдесят. Музыкант, скрипач, ему совершенно не нужна была семья из-за его постоянных гастролей, но мама убедила, что, когда ее не станет, он пропадет без женской руки. Глеб выбрал Валю: «Гармоничная! — отметил он, — Эта не будет привлекать ненужного внимания, но и выйти на люди с ней не стыдно!» Ухаживания были недолгими, Валя ответила согласием, и вскоре они расписались.

Никто не приехал забирать Валентину, а она, как бы предчувствуя, все детские вещи для выписки взяла с собой.
Валя своим ключом открыла дверь, у порога оставила дорожную сумку и, не снимая пальто, прошла в спальню. Она бережно положила на кровать дочку, развязала розовые ленты, стягивающие одеяло, и ослабила пеленки. Девочка, почувствовав свободу, потянулась во сне, кривя мордашку. Валя улыбнулась, но вдруг ощутила чей-то взгляд — в дверях стояла свекровь с перекошенным от злости лицом.
— Принесла-таки в дом урода!
— Ну зачем вы так, это лишь пальчики…
— Сначала пальчики, потом выяснится, что умственно отсталая! — Уходя, с визгом добавила, — у нас в роду таких не было!
Валя с испугом оглянулась на дочь, та безмятежно спала.
Скрипнула входная дверь, и тут же зашаркали ноги свекрови — упредить сына, подготовить! Глеб вошел в их спальню и хлопнул дверью перед носом матери.
— Ну, показывай, коль принесла! — сказал он, не глядя на жену.
Валя поспешно вытащила ручку младенца из распашонок.
— Всю разворачивай!
Она раздела девочку догола, та морщила личико, а потом открыла еще замутненные голубые глазки и смотрела на нависших над нею родителей.
— Переверни! — потребовал муж. Валя положила девочку на живот, и тут она расплакалась. Она плакала с обидой, взахлеб, будто понимая, что ее разглядывают, ища брак на ее маленьком беззащитном тельце.
— Только пальчики, — тоже с обидой в голосе вторила девочке Валя, — здоровенькая она!
— Я мечтал, что моя дочь будет скрипачкой, уже скрипку приглядел, а ты кого родила? Ущербную! Не было у нас в роду таких, правильно мама говорит!
— Врачи сказали …
— Не перебивай! Ты сейчас откроешь окно и выйдешь из комнаты. Будет плакать — не входи!
— Ты что говоришь такое, на улице март, мороз еще, она же умрет!
— Выбирай, я или она! — муж выскочил из комнаты.
Валентина спешно укутала в пеленки дочь, потом дала ей грудь, чтобы та успокоилась. Пока дочка сосала, она принимала решение. «Проживем, малышка!» — и ночью они тихо ушли.

Поселились у мамы в городке Курской области. Мама вышла на пенсию, а Валя закончила бухгалтерские курсы и стала работать. Марта, именно так и назвала дочь Валентина, росла умной и талантливой девочкой. Конечно же, она обращала внимание на свою ручку, но Валя ей как-то сказала: «У тебя Божья отметина, это особый знак!» И дочь больше не приставала. А когда она брала в руки краски или карандаши, то забывала обо всем! По иронии судьбы, она была левша, но вынуждена была развивать и правую руку. В результате рисовала обеими: основной рисунок наносила правой, а потом, зажав кисть или карандаш своими двумя пальцами левой руки, она вырисовывала мелкие детали. И сразу картина становилась выразительной! В свои четыре года она знала множество оттенков: аквамариновый, амарантовый, бирюзовый…, и использовала в своих картинах. Иногда она признавалась маме:
— Я закрываю глаза, и сразу соседская беленькая собачка, когда лает, становится лиловой!
А по дороге из детского сада рассказывала:
— Воспитательница, когда сердится, бывает то цвета свеклы, то лаванды!
— Фантазерка! — думала Валя.
 Бабушка водила маленькую Марту в кружок, а уже с шести лет ее отдали в художественную школу.
 О девочке заговорили, в школе устраивали ее персональные выставки. В работах Марты уже просматривался собственный почерк, а цвета имели приставку глубокий — карминный, зеленый, коралловый. «Малышка Анри Матисс!» — с таким заголовком в рубрике «Новости из провинции» вышла заметка в «Литературной газете» с тремя работами Марты.
Однажды в их квартире зазвонил телефон, подошла Валя.
— Это Глеб, здравствуй!
— Глеб?
— Я прочитал о нашей дочери в газете.
— Вот как — нашей! Ты отказался от нее.
— Но она носит мою фамилию, кстати, спасибо за это! Я тебе деньги высылаю… иногда.
— Это дочке на образование.
— Я буду больше присылать…, а мама умерла, я один остался.
— Соболезную.
—  Марта знает про меня?
— Знает.
— Можно, я с ней встречусь?
— А как же ее уродство, пальцы ведь не выросли!
— Прости меня, я был глуп, слушал мать.
— Марта особенный ребенок, чувственный, она живет в своем мире цветов, своим появлением ты можешь разрушить ее гармонию. Не сейчас! — Валя положила трубку.


Марта еще училась в Художественном институте в Москве, а ее работы уже имели успех на выставках художников, их покупали. Цвет по-прежнему играл главную роль, он цеплял и приковывал взгляд и был основой ее картин, его хотелось изучать, понимать, давать ему название. Постепенно природные мотивы сменились сюжетами с людьми, здесь тоже чувствовалось влияние Матисса. Лица были нарисованы широкими мазками, и лишь отдельные черты тщательно вырисовывались левой рукой с зажатой двумя пальцами кистью.
Как-то однажды возле института ее остановил мужчина, он был в возрасте. Его костюм отличался  умело подобранной цветовой гаммой, что сразу отметила про себя художница.
— Марта, можно без церемоний? Меня зовут Глеб Николаевич, тебе о чем-то говорит это имя?
— Вы мой отец? — растерялась девушка.
— Давай на «ты», Марта! Ты без меня выросла красивой, умной, талантливой. Времени у меня мало – я ведь уже старик!
Девушка не знала, что говорить, и выпалила наспех:
— Мне надо на лекции!
— Дочка, я жду тебя после занятий по этому адресу— он протянул листок.

Когда Марта вошла в квартиру, первое, что увидела — свою картину! Она висела по центру и занимала весь проем в стене.
— Ты ее купил? И понял, о чем она?
— Ну конечно! Вот сидит женщина, облокотившись на спину мужчины. Это же мама, да? А мужчина, мне кажется, что я. Привстал, чтобы уйти, и мама потеряла опору и слегка завалилась назад, ее руки раскинулись, и в следующий миг она должна упасть. А наши ноги вязнут в зыбком песке. Ну скажи, я правильно понял сюжет, это ведь мы с твоей мамой? И назвала ты картину «Мгновение», ведь секунда — и все разрушится! Все, как у нас. А каких глубоких тонов краски — желтые, зеленые, фиолетовые!
— Но ты не увидел главного, видишь, из-под руки мамы видна маленькая фигурка девочки, вот это воздушное розовое пятнышко — это я бегу на помощь, чтобы остановить мгновение!
— Дочка, прости меня! — Глеб взял ту самую руку Марты и поднес к губам, но она отдернула ее.
— Я не знаю, почему ты бросил нас, мама так и не объяснила, или не захотела, но все это время я видела тебя «фиолетовым». Я все вижу через призму цвета, возможно, и ты в моем представлении «перекрасишься», и тогда я напишу другую картину.
— Я перекрашусь, ты же мне поможешь? И еще музыка! Только позволь быть рядом, дочка! Ведь нас осталось только двое!
— А мама?
Глеб задумался, а потом, как тогда в далеком прошлом, заговорил в том же тоне, но уже с дочкой:
— Она украла тебя у меня, не позволила встретиться раньше! Это не прощается. Когда умерла моя мать, я остался совсем один…
Марта молча слушала, и все вглядывалась в этого человека, еще вчера совсем незнакомого, а сегодня уже претендующего на роль отца. А Глеб продолжал:
Это все будет твоим, ——он обвел руками пространство вокруг себя, — а наш союз даст нам обоим особый подъем. Я опять начну гастролировать, а ты будешь ездить со мной, заботиться обо мне, и писать свои картины. Я покажу тебе мир, он такой разноцветный! Мы поедем на родину Матисса!
Глеб возбуждался, в ход пошли руки, он ими то взмахивал, то будто водил кистью в воздухе. Марта же, чем больше слушала, тем меньше интереса он вызывал в ней. Она медленно обвела глазами комнату, и обратила внимание на фиолетовый оттенок обоев с чернильным витиеватым рисунком, на бледно — сиреневые шторы, на изящные, лавандового цвета чашечки с фиолетовым ободком. Она почувствовала, что устала от его словесного потока и от этой депрессивной комнаты. И тут до ее слуха донеслось:
—  Я заметил, что ты меня не называешь папой, это ее влияние! И вообще, дочка, мы с тобой люди творческие, а мама, ну что мама...
Марта, не дав ему договорить, вдруг произнесла:
— И все-таки, ты фиолетовый!
Повернулась и ушла, закрыв дверь дома, который, как она почувствовала, никогда не станет родным.
2 Первая любовь..
Вера Шкодина
         




    Кончилась летняя беззаботная жизнь. Наступил сентябрь.
Почти все лето  Танька  провела в  спортивном лагере. Это была награда от школы за  особые   успехи  в соревнованиях  по легкой атлетике. Целое лето не видела друзей, одноклассников.
   Она вспомнила начало прошлого года,  когда выбирали старосту.  Петька Вавилов так шумно и назойливо выкрикивал ее фамилию, что все тотчас единодушно ему подчинились.
   Танька после   придирчиво осматривала себя дома и нашла, наконец, что глаза у нее ничего, но если бы они были, как у соседки, десятиклассницы Ленки Платоновой, темные, непонятно мерцающие, Танька даже зажмурилась от  удовольствия, и еще с такими  же черными,  атласной змейкой, бровями! Но внимание Петьки было приятно.
   И вот теперь она уже восьмиклассница. С первых же дней с радостью окунулась она в эту привычную, интересную и шумную школьную жизнь.
Но будто что-то произошло с ней или с классом.
   Уже через неделю Танька стала замечать, что Петька Вавилов и другие мальчишки, даже девчонки,  за исключением, правда, всегда рассудительной и чуть ворчливой подруги Надьки, как-то вдруг разом, как бы перестали ее видеть. И она каким-то неожиданным  и необъяснимым  образом  оказалась, словно вне коллектива.
   Теперь никто с ней не заговаривал. Мальчишки не только не заискивали перед ней, как раньше, а вообще проходили мимо, будто она не Танька, а парта какая-нибудь или стол.
   Петька, если и натыкался на нее случайно глазами, то тут же отводил их или перемещал на другой  предмет.  А когда выбирали старосту, он  с  таким  вдохновением выкрикивал Вальку Яновскую, что Елена Максимовна, классный руководитель, нахмурилась и сдержанно напомнила, что староста должен быть примером во всем.
- И в учебе тоже, -  подчеркнула она, выразительно глядя на Петьку.
    Все знали, что Валька учится еле-еле. В конце -  концов  старостой выбрали отличника и тихоню Мишку  Горкина. 
    А про нее, про нее просто забыли.
Вначале Танька удивлялась, пыталась оживить прежние отношения, но натыкалась на равнодушие или язвительные насмешки.
    Она не заметила, как вытянулась за лето, как подурнела и похудела.
На уроках физкультуры теперь она стояла рядом с долговязой Зойкой, которой даже Петька был едва до плеча.
И Танька все поняла.
    Ей почему-то вспомнился  рассказ  про гадкого утенка, и стало так жалко себя, что  она  даже прослезилась. Но когда вновь прочитала эту сказку в темном уголке читального зала,  успокоилась.
    Но с этого  дня она уже не могла обходиться без  такого  тихого и  уютного места в школе, где забывались  и исчезали все обиды и недоразумения.
Теперь мир ее стал таким огромным, таинственным, зовущим, что Танька едва досиживала в классе до конца уроков и,  не помня дороги, мчалась домой к своим потрепанным друзьям –книжкам.
    Сначала она прочитала все сказки и приключения , какие были в библиотеке. Потом читала все подряд,
И если бы не чуткое направление пожилой спокойной библиотекарши Анны Степановны,
неизвестно до чего бы дочиталась. .Ее стала выделять учительница литературы:
-Ну, Танюша,- уютно закутываясь в пуховую шаль, произносила она, когда выдавалась
свободная минутка на уроке,- какую историю ты нам расскажешь сегодня?- Давайте, ребята, послушаем.
    Танька начинала неуверенно, запинаясь, краснея, стыдясь.
Потом мир раздвигался, и она забывала обо всем.
Особенно она любила  допридумывать  истории,  если не очень нравился конец.
    Началось это с того, что ей попалась книжка с вырванными последними страницами, к которым  Танька  сочинила   окончание.
- Обратите внимание, ребята,- заметила однажды учительница,- какими интересными становятся   рассказы у Танечки.
И потом долго объясняла детям про фантазию и ее развитие.
    Танька слушала и краснела, хотя все остальное уже к ней не относилось.
- Дай портфель понесу.-  предложил  как ни в чем не бывало однажды Петька Вавилов после одного из таких уроков.
Танька вспыхнула, потянула к себе тяжелую сумку.
- Не туда попал,- отрезала она,- тебе на другую улицу, понял!
- Подумаешь, цаца!- приходя в себя, изумился тот.
- Вот и катись,- прокричала вслед Танька.- К своей Вальке!
На другой день, когда Петьку вызвали отвечать, она вдруг заметила, как он коряво и беспомощно  пересказывает, как глупо таращит глаза, ожидая подсказки.
- Вот и хорошо,- успокаивала себя Танька,- вот и хорошо, что он от меня отвязался.
    Но тут внезапно что-то вроде давно забытой обиды  подкатывало к горлу, и она тяжело вздыхала.
Лишь тихоня Мишка по-прежнему смотрел на нее влюбленными глазами и преданно подсовывал ей листок с решением  на контрольной по математике.
    Танька принимала его знаки внимания с подчеркнутым равнодушием.
- Очень нужно, -думала она,- помогал бы, как все, Вальке.
Но в глаза она ему ничего не говорила, только старалась всякий раз, когда они оставались
после уроков втроем: она, Надька и он дежурить по классу ,побольнее уязвить его всякими насмешками. На что Мишка  попросту отмалчивался, что всегда приводило Таньку в замешательство.
   Однажды Надька заболела,  и им с  Мишкой пришлось вдвоем делать уборку.
Танька чувствовала себя напряженно, Мишка вовсе замолчал и терпеливо переносил ее
 задирания.
- А если я тебя ударю, тоже будешь терпеть? – неожиданно дерзко выпалила вдруг Танька, сидя на столе у окна и легкомысленно болтая ногами.
    Уборка была закончена, но уходить не хотелось.
Густые, тяжелые сумерки обволакивали стекла,  и казалось, кто-то наблюдает за ними из темноты. Танька, не дождавшись ответа, открыла окно.
    Ветви акаций чуть вздрагивали и раскачивались , как живые,  и таинственная,  пугающая прохлада обжигала разгоряченное лицо.
Этот влажный и какой-то головокружительный запах школьного сада был тревожен и нов.
       Танька притихла, Мишка тихонько уселся напротив.
- А что Валька правда красивая, - глядя в окно с усилием  выговорила Танюшка и сильнее заболтала ногами.
- Нет, - торопливо возразил  Мишка, -  ну, то есть, - осекся он и упавшим голосом закончил, - может быть..
- Как это?! – насмешливо и зло уставилась на него Танька.
Мишка поднял на нее испуганные, чуть потемневшие глаза,  напряженно кашлянул и снова замолчал, опустив голову.
- Ну!
     Танька спрыгнула со стола и, придвинув к нему лицо с недобро сузившимися глазами, спросила  каким-то вибрирующим голосом:
- Ну, что же ты замолчал?!
И неожиданно закричала:
-Все вы, все вы за ней ,- голос ее сорвался, - а она, она.., -Танюшка задохнулась,- она ..троешница! 
А Надька говорила, что я  стала некрасивая, понял! Была ничего, - она передразнила кого-то звенящим от обиды голосом, - а сейчас у меня руки длинные, и глаза, и нос, и все, - она срывалась, слезы дрожали в ее голосе, глаза расширились, готовые расплескаться.
     Опешивший Мишка словно очнулся, сорвался вдруг со своего места, неожиданно ткнулся Таньке куда-то в щеку беспомощными губами и, чуть помедлив, почти остолбенев от своей решимости,  выкатился из класса.
     По коридору гулко пронеслись его шаги, и все стихло.
Танька захлебнулась, потом вспыхнула, и вдруг тихонько, жалобно заплакала, всхлипывая, вытирая ладонью щеки и улыбаясь чему-то в темном, тревожно дышащем окне
3 Жизнь нас учит
Вера Шкодина
 ТРЕТЬЕ МЕСТО В 14 НОМЕРНОМ КОНКУРСЕ КЛУБА СЛАВА ФОНДА
ВТОРОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "СЛУЧИЛОСЬ НА РАБОТЕ" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
ВТОРОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "А МОЯ
ПРОФЕССИЯ..." МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
ТРЕТЬЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "ЧЕМОДАН С ОСЕНЬЮ" КЛУБА СЛАВА ФОНДА
ПЯТОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "ПО ОБЕ СТОРОНЫ ЗЕРКАЛА" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ


Жизнь нас учит... А кто еще?
«Учить людей – прерогатива Бога,- часто повторяла моя мать, вздыхая,- человека понимать надо..»
Понять каждого – как это сложно! А понять – означает простить. А что такое «простить»?
Наверное, любить...
Но как они меня слушали!
Две мои любимые куклы: Таня и Катя. Они смотрели на меня, не мигая.
Они буквально пожирали меня глазами. А я, в строгом  мамином берете, в темных очках,
в туфлях на высоких каблуках, которые без конца сваливались с моих крошечных ног, объясняла куклам правила поведения за столом и на улице, а сама то и дело  заглядывала в висящее на стене зеркало, стараясь изо всех сил походить на взрослую.
Я чувствовала себя учителем!
Я так любила играть в школу в детстве.
И я всегда была учителем, сколько себя помню.
А потом, в школе, меня выбирали то старостой, то комсоргом, то ответственной за учебу, но обязательно за что-нибудь ответственной.
Как я старалась!
Я сдвигала брови, чтобы казаться строгой, я была непримиримой, укоряла и сожалела, когда разбирали лентяев и прогульщиков, Стыдила и отчитывала, совершенно забывая любимую мамину поговорку о Боге, о понимании и любви.
…Прошли годы, я закончила  школу и поступила в пединститут. С увлечением постигала науки и готовила себя к великой миссии…
….Это случилось со мной в первый год моей работы в большом селе, куда меня направили по распределению.
 Это был мой первый урок, данный не мною, а мне…
…… Сережке Пикину в школу идти не хотелось.
Он любил, чтоб его никто не трогал, а разве на уроке посидишь спокойно, особенно у этой Марь Семеновны. Как  раскричится: «Ты в школу отдыхать  что ли пришел, бездельник!
А что ему эта математика, если он все равно ничего не понимает.
Отстал он серьезно и намного
Скверно было на душе у Сережки. Он и сам понимал: в чем-то они правы, эти учителя.  Но разве может лезть в голову математика, если у него такое внутри.  Сережка тяжко и длинно вздохнул.
У него, как у всех, были и мать, и отец…
Только лучше… Он даже испуганно оглянулся от такой мысли..
Лучше, если б совсем не было.., чтоб не обидно..
Или его бы не было…, чтобы они не мучили друг друга…
Дома всегда было напряженно. И даже тишина тяжелая, точно вот-вот обрушится потолок.
И Сережка уходил, а они даже не слышали, как он уходил. Им было не до него.
Только иногда, когда приходила учительница домой, отец брался за ремень.
А мать бросалась защищать и обзывала отца извергом.
Дальше уже слушать Сережке не хотелось, дальше он уже все знал, быстренько одевался и уходил.
Потом матери не стало.. Он пришел из школы,  а ее нет.
-Уехала, - длинно и грязно выругался отец и зашелся вдруг кашлем.
А  Сережка даже не заплакал, только что-то  внутри звенело долго и страшно…
.. Ну  вот и школа. Сережка нерешительно потоптался у ворот…               
-Пойти, не пойти?  Отец побьет.  А может, не узнает?
И классная  уехала, будет новая….
«В первый же день она на дом не  пойдет»,- окончательно успокоил себя Сережка.
И ноги, словно на крыльях, понесли его от школы…
Свобода пугала и радовала .
Целый день – сам, никто тебя не трогает, отец придет только вечером.
А может, на попутке и к матери?
….Мать жила в городе, теперь у нее была другая семья..
Сережку она встречала радостно, но как-то суетливо.
Заглядывала в глаза, беспрерывно вскакивала и разговаривала, точно сама с собой:
«Сережа приехал, вот и Сережа приехал, не забыл свою мамку, не бросил свою мамку».
И неестественно, дробно смеялась, скрывая странное беспокойство в глазах.
Глухая тоска закрадывалась в душу Сережки.
«Чего это она»,- удивлялся. И вдруг, как удар: «Она.., она меня боится!               
Она …не любит.. меня!»
Впервые и глубоко Сережка почувствовал себя одиноким..
Он тосковал по ней, но приезжал все реже и реже.
И все больше и больше ненавидел взрослых..
Из своего маленького личного опыта он уже знал точно: это от них все неприятности.
И бороться с ними трудно, потому что им можно все. Они – взрослые.
-Подождите, подождите,- загораясь беспомощно мстительным чувством, думал он,- вот только вырасту..
А расти было так медленно и скучно, что Сережка часто срывался.
-Пика, Пика,- вдруг услышал  он чей-то знакомый  голос,- ты чего, опять гуляешь?
Это была  Парусовская  Людка. Маленькая, всегда подтянутая и дерзкая на язык девчонка. Ее он немного побаивался и потому хорохорился при ней страшно.
-Чего тебе?- набычившись, независимо через плечо  процедил Сергей.
-А у нас новая классная,- выпалила она, не заметив воинственных приготовлений.
-Ну и что?- сразу успокоился он, видя, что Людка сегодня не настроена язвить.
-Нам понравилась, молодая, а ты что тут делаешь?- только теперь удивилась она, оглядывая старую  высохшую ветлу у дороги, несколько разбитых фанерных ящиков, один из которых служил Сергею стулом.
-Ничего,- опять весь подобрался  тот,- катись, откуда пришла!
-И ты тут весь день один сидишь?- удивлялась Парусовская, не обращая внимания на оскорбительную фразу
-Рак-отшельник!-вдруг фыркнула она напоследок, тряхнула коротко подстриженными волосами и убежала, ехидно хихикая.
Сережка для вида бросился следом:
-Получишь, Парусиха!
Но догонять ее ему не хотелось..
…Новая учительница не походила ни на кого. Худенькая, легкая.
Она словно приносила с собой в класс множество солнечных зайчиков.
Вот один озорной скачет у нее в глазах, вот она наклоняется над чьей-то партой, и светлые волосы ее, точно искрятся в лучах, падающих из окна.
И голос у нее то взметнется высоко, то затихнет.
И становится на душе и тихо, и радостно, и неспокойно.
А он все время ждет чего-то, ждет, что сейчас кончится этот обман, она посмотрит на него строгими глазами и скажет голосом Марь Семеновны: «Почему не пишешь, бездельник?»
Сережка вздохнул. С Марь Семеновной у него сложные отношения.
Но она словно не видит его. Уже целых три урока она ни разу не обратила на него внимания.
-Ко всем подходит, а ко мне -  нет!
На четвертый день Сергею это показалось оскорбительным.
И он, пугаясь собственной смелости, словно от толчка, вдруг поднялся.
Нарочно неторопливо, шаркая ботинками, прошелся между рядов, схватил у Парусовской зачем-то линейку,треснул ею попутно вытаращившего на него глаза звеньевого Витьку,
подошел к доске, не глядя на отшатнувшуюся  учительницу, черканул там что-то, взял тряпку и запустил ею в хихикнувшего второгодника Генку. В довершении всего присел
на край учительского стола, поболтал ногами и отправился на свое место, не поднимая глаз и шаркая ногами.
Спустилась и повисла над головой тишина.
-Зачем это я?- тошновато заныло что-то внутри.
Он сидел, стараясь не смотреть в сторону учительницы, хотя чувствовал на себе давление возмущенных, восхищенных и  недоуменных взглядов.
Но ее взгляда он не ощущал.
Воровато, из-под ресниц, глянул в ее сторону.               

      Учительница стояла у окна, опустив голову, и совсем, как ученица, напряженно теребила в руках маленький платочек.
Сережка так удивился, что даже забыл про свою вину.
-Пика, Пика, дурак,- зашипела на него Парусовская,- получишь после уроков…
Сережка даже не усмехнулся тому, что ему вдруг вздумала грозить девчонка, нет.
Он вдруг как-то разом, неизбежно и тяжело почувствовал себя виноватым.
Только теперь он ощутил в воздухе висящее, всеобщее осуждение.
Учительница, неестественно отворачивая покрасневшее от слез лицо,вдруг торопливо вышла, почти выбежала…
И класс взорвался.
В него полетели книжки, линейки, обидные слова.
Даже те, кто всегда боялся Сережку, вдруг взбунтовались.
А он только, как затравленный, что-то мычал в ответ, поворачивая голову то влево, то вправо, защищаясь локтем от летящих предметов.
 Потом все утихли.
-Ну, иди,  извиняйся,- жестко сказала  Людка, глядя на него с каким-то взрослым сожалением.
И он пошел, сам не понимая, как и почему он подчиняется.
Классная стояла в углу коридора, уткнувшись в стенку,. Тонкие плечи ее жалко вздрагивали.
В Сережке вдруг что-то, оглушая, раздавливая его, невыносимо зазвенело, как тогда, когда ушла мать. И он закричал на весь коридор, срываясь и захлебываясь от слез:
-Я не буду! Я не буду больше!.
Он еще бессознательно  продолжал повторять эти слова, когда она гладила его по голове, испуганно и ласково заглядывая в глаза, и просила  успокоиться.
Сережка чувствовал, что прощен, и от этого было, совсем по-новому. легко и просто…
….Прошли годы.. Я вскоре уехала в город и больше никогда не встречала Сережку.
Я не знаю, что стало с ним, но в одно я верю: он стал настоящим человеком.
Мне много еще пришлось получать уроков от своих учеников.
Это не я их учила, это они меня научили понимать и любить.
Кстати, я даже фамилию не изменила.
Где ты сейчас, Сережка Пикин?!
4 Жеребенок
Надежда Бакина
   Жеребенок был совсем маленький. Всего три дня назад он родился и встал на тонкие кривоватые ноги, а сегодня он уже вышел из конюшни. Впервые увидел небо и простор. И, надо сказать, испугался. Но это простительно: представьте себе, что ваш мир ограничивается полумраком уютного денника, выстланного опилками и сеном, материнского теплого бока рядом, ее голоса, тревожно зовущего, стоило ему сделать шаг от лошади. А теперь перед его глазами стены раздвинулись до бесконечности, открывая мир. Жеребенок хотел было избежать этого страшного знакомства, остаться в конюшне, но руки сзади слегка подтолкнули его, и он сделал шаг наружу.
   На улице была весна, впрочем, этого он еще не знал. Весна в этом году припозднилась, и там, где обычно в это время уже вовсю цвели одуванчики, еще лежали затвердевшие сугробы, белея среди просыпавшихся опилок и выглянувшей-таки темной земли. Кое-где зеленела внезапными пятнами трава.
   По худой спине жеребенка пробежался ветер, подхватил нелепый куцый хвост, и унесся прочь. Снег под ногами скрипнул, и копыта провалились в наст, отчего он пришел в ужас. Но лошадь обернулась и слегка заржала, а руки сзади снова подтолкнули его, заставляя сделать шаг вперед и выбраться из снежной ловушки.
   Следующие несколько шагов он сделал увереннее, чувствую успокоение от твердой земли под ногами. Но тут жеребенок ткнулся в носом в невысокий кустарник и резко отпрянул, снова теряя равновесие. Этот мир был опасен, непредсказуем и неприятен. Лошадь была с ним согласна. Если бы это было в ее воле, она развернулась бы и в пару шагов вернулась в укрытие денника, где ее ребенку ничего не грозило.
   Но если жеребенка сзади были готовы подтолкнуть, то ведь и ее вели руки, не давая повернуть к жеребенку, уйти в конюшню.
   А в лесу вдруг забил дробью дрозд. И снова все стихло. Пока не пролетела, щелкая, сорока.  И снова погладил спину и короткую гриву жеребенка ветер, а длинный белый хвост лошади взметнулся вверх и упал. Лошадь, подчиняясь рукам, ведущим ее, сначала тихо, а потом, набирая скорость, почти рысью пошла по кругу, ни на миг не забывая о своем ребенке. А он, привыкший к ее теплу, боясь остаться без ее бока возле своей головы, задвигал тонкими ногами, и побежал возле нее, иногда спотыкаясь и оступаясь, но не отступая.
   Этот мир еще пугал его, но уже и манил, обещая простор лугов, по которому он будет носиться галопом или спокойно переступать ногами. Это все будет. Потом. И жеребенок уже предвкушал это, хотя и не знал этому названия – жизнь.
5 Полотно жизни
Ирина Христюк
          

                ПОЛОТНО ЖИЗНИ

        Я люблю тебя, жизнь, хотя ты не раз обмакивала свои кисти то в тёмные, то в светлые краски, то в яркие, а то в пастельные тона и полутона, складывая из тончайших тональных оттенков моё неповторимое полотно. И каждый твой мазок не имеет себе равных. Каждый штрих – индивидуален, своеобразен, уникален. Каждый сюжет и образ отмечен жизненным полнокровием, полнотой чувств, внутренним светом. Ты тщательным образом и с удивительной прозорливостью изображаешь самые различные этапы и моменты, складывая из еле уловимых нюансов присущие только мне черты характера, беспощадно вскрывая скрытую сущность моего взаимоотношения с окружающими людьми и миром, стремления к их познанию, используя то розово-красные оттенки, то приглушённые тона, то весёлой, то грустной, а то и скорбной окраски. С редкой точностью и поразительным искусством ты находишь для каждого отдельного момента наилучшее решение, подбирая гамму разнообразных красок – от серебристых до огненно-пылающих тонов, чтобы с тончайшей мудростью передать выражение лица, жесты, движение, смену настроений – от жалобы и сожаления до ненависти, от неутешной скорби до любви и счастья, используя все элементы выразительности – переливы светотеней, неуловимость переходов, хрупкость и ажурность рисунка. За всё тебя люблю, жизнь!

        Вся красота твоего полотна на земле – распределение света и тени, линий и красок. И каким цветам отдать предпочтение – спокойным и радостным или полным драматизма, какие образы создать – тонкую поэзию или обыденность, полёт мечты или трагизм, надежду или скорбь – ты распределяешь справедливо. Иногда смешиваешь чистые краски с тёмными, и тогда в моём мире, таком большом и в то же время таком маленьком, любовь идёт рядом со смертью, а счастье с горем. Но я всё равно тебя люблю, жизнь! Порой мрачные тона на твоём холсте доминируют, а повороты судьбы, отрезая мечты и желания, оставляют только боль. Местами на нём только чёрные пятна, ибо смерть даже одного близкого человека несёт пустоту. Кое-где чёрные краски уступают каплям белого цвета. Это – моя любовь. Цвет всех цветов!
        И в этой лавине чувств, эмоций, красок всё больше прошлого и всё меньше будущего, но я люблю тебя, жизнь, всё сильней…

        С годами блекнут цвета, осыпается местами краска на твоём полотне – это крошатся от ударов судьбы мои годы. Но пограничное состояние – не значит конец. Это просто наступает хмурынь, холодность и рассудочность – начало нового этапа. Возраст – всего лишь цифра. Она не определяет ум и взгляды на жизнь. Всё зависит не от прожитых лет, а от пережитых обстоятельств. Знаю, что Господь смиренным посылает благодать. Кому-то важнее оболочка, а мне – душа. Твой сценарий, жизнь, никто не может увидеть и прочитать заранее. Я научилась ценить то, что имею, и жить во времени, не пугаясь его. Главное – попасть в ритм и уловить твой темп, ведь ты, порой, бываешь добрее, чем кажется, и надо смело переходить из возраста в возраст, не тратя времени на ожидание момента, толчка, когда думается, что всё – впереди.
С годами дети и внуки освежают мир, и я начинаю заново жить, любить, смотреть их глазами, и ты становишься ещё прекрасней.
 
        А время – самый справедливый арбитр, только оно оценит и расставит всё по местам, и, как отгорающий пожар, вынесет меня из моря житейского в море Небесное. Там, в бесконечном пространстве, в мире без берегов и дна, найду свет и радость. И соприкасаясь с вечным, буду благодарна судьбе и Всевышнему за каждый твой момент, жизнь! И если однажды солнечный лучик заиграет на моём полотне твоим ярким мазком, а случайный прохожий из богатства красок выделит, быть может, отдельный штрих, заслуживающий его внимания, значит, ты не зря была мне дана.
Я люблю тебя, жизнь!
6 Вопреки
Ирина Христюк
3 место в Основной номинации «ГРАЖДАНСКАЯ ТЕМАТИКА» КОНКУРСА-9 "К 75-ЛЕТИЮ ПОБЕДЫ" -(Евгений Говсиевич)
Звание «ЖЕМЧУЖИНА» в ОСНОВНОЙ НОМИНАЦИИ «ГРАЖДАНСКАЯ ТЕМАТИКА» КОНКУРСА-9
«ПОБЕДА. ПРЕОДОЛЕНИЕ. ПОСТУПОК».
Призёр в Основной номинации «ВТ».
Специальный приз №18 «Новые имена».
Опубликовано в ЖУРНАЛЕ №4. СБОРНИК №5. «ЖЕМЧУЖИНЫ» КОНКУРСА-9
«К 75-ЛЕТИЮ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ НАД ФАШИЗМОМ».
      
Номинант четвёртого Конкурса Международного Фонда
«Великий Странник Молодым" на свободную тему (6 место),
Тематического Конкурса МФ ВСМ «Живу, болезни вопреки»,
Конкурса «Лауреат 52» Международного Фонда
"Великий Странник Молодым".

Опубликован в альманахах:
«Антология русской прозы 2018», 1 том, Москва;
"Триумф короткого рассказа", №1, Молдова, 2019.

Переведён на украинский язык и опубликован в журнале "FoxyLit" - україномовний літературний журнал - №2, Украина, 2019.


                ВОПРЕКИ

        Она вышла из кабинета, медленно прикрывая за собой дверь, и обречённой походкой, не глядя по сторонам и пряча растерянный взгляд в серую плитку пола, не спеша направилась к выходу. Только странный звук болью отзывался где-то в подсознании. Она силилась и никак не могла понять, то ли это стук её каблуков, то ли бешеное биение собственного сердца. Прошла несколько шагов. Остановилась, перевела дыхание, расправила плечи и, сжав губы, уверенным шагом повернула к выходу.
       
        Спустилась по ступенькам и медленно побрела по узкому тротуару. В глазах застыли не пролившиеся слёзы.
         
        Присев на скамеечку, отрешённо созерцала окружающий мир. Город жил привычной для него жизнью. А что ждёт её? Сколько отведено ей Всевышним, чтобы наслаждаться красотой мирозданья? Год? Два? День? – Никто не знает. И, как приговор, голоса врачей: «Плохо! Поздно! Не операбельна! Сердце не выдержит... Сам факт, что дожили до сегодняшнего дня – уже чудо, исключение».

      – Есть хотя бы тоненькая нить надежды?

      – Благодарите Бога за каждый прожитый год. С таким диагнозом, без операции, врачи гарантируют до десяти лет – максимум, а вам уже…

        И картины, одна за другой, всплывали перед глазами. Вспомнила, как в детстве так расшаталось сердечко, что отец сгрёб её в охапку и бежал с ней на руках в больницу; как каждый год, весной и осенью, получала курс лечения, как год от года менялся и усложнялся диагноз, а сердце, расплескивая боль, заполняло собой всё: пространство, время, людей. Иногда казалось, что от боли оно начинает плавиться. Вспомнила, как перенесла две тяжёлые операции, как пережила клиническую смерть, как не хотелось жить после смерти первенца; как прошла все муки ада, три года заботясь о брате, у которого была обнаружена опухоль головного мозга; как заботясь о нём, обнаружила опухоль у себя, как проходила обследования с вынесенным решением: не будем пока трогать. Как…как… Каждый прожитый день – как испытание, а вся жизнь – как поле боя за собственную жизнь и жизнь родных, болезням и болям вопреки.

        Нахлынувшие воспоминания прервала знакомая мелодия на мобильном телефоне.

      – Любимая, родная, как дела? Я так скучаю без тебя. Осталось ещё несколько дней, и я приеду…

        Они так давно и так хорошо знали друг друга, что даже на расстоянии, какой-то генетической памятью, каждый чувствовал другого.

      – Ариночка, дорогая, что случилось? У меня сегодня всё валится из рук, болит сердце …

        Она смогла выдавить только одно слово:

      – Плохо…

И заплакала.

      – Когда ты плачешь, я теряюсь, мне больно. Держись, любимая! Будем молиться. Господь всегда нам помогал. Мы обязательно выстоим.

        И у неё в душе что-то дрогнуло:

      – Спасибо Богу за то, что подарил мне именно тебя. Спасибо тебе за каждый прожитый в любви и счастье день. Спасибо, что ты давал мне силы жить и жизнь любить!

        И словно божок по душе босыми ножками пробежал. Исчезла внутренняя пустота и невыносимая боль. Она вытерла слёзы и решила: как Богу будет угодно. Поднялась и привычной, выработанной десятилетиями, лёгкой походкой поспешила к троллейбусной остановке. «Надо жить! Надо жить! Надо жить, вопреки всем болезням!», – как молитву повторяла она…

        Дома её ждала парализованная, второй год прикованная к постели, родная мамочка, для которой она – и врач, и медсестра, и сиделка, и самый родной человек – её руки и ноги ...
7 Прорвемся...
Игорь Гудзь
На конкурс «Я люблю тебя жизнь»


- Ка-а-ать!? Обязательно сегодня? - теребил Андрей край нового пиджака. - Может к празднику подгадать, не знаю..., к  дню рождения! Чтоб повод...!  А!?

- А что? - стрельнула глазами Катька. - Просить моей руки, это тебе не «повод»!

- Ну что ты, что ты! - чмокнул ее в нарочито свернувшиеся трубочкой губки Андрей.
 
- Это я так..., мандраж бьет! Деда твоего боюсь, если честно. Сокол сталинский.
Прибьет, как узнает! Одним взглядом мозг вышибет…, и все что пониже!

- Поздновато вышибать-то!  - усмехнулась Катя. - Отца внука теперь беречь надо! Тебя..., то есть!

- Внука!!!??? Мальчик!? – застыл на месте Андрей. - На УЗИ была?

- Рано еще! - вздохнула Катька. - Мальчик - девочка, какая теперь разница. Скоро все узнаем. С венчанием надо поторопиться, неудобно  - в церковь, с… пузом! Нехорошо! Грех ...! Даже в наше время…грех! Мама с папой ..., оттуда смотрят..., от них не скроешь! Грех!

- Это не грех, Катька! Прекрати! Как может ребенок быть грехом!? - взмахнул мохнатыми бровями Андрей. - И родители твои так бы сказали, были бы живы! Сейчас смотрят «оттуда» и радуются. Ладно..., пошли! Набрался я смелости уже ... и наглости тоже! Готов! Надо дернуть  было для храбрости!

- Я те... дерну…! Под каблук юркнул! Быстро…!

Катя набрала код, тяжелая металлическая дверь глухо отщелкнулась. Подъезд дряхлой хрущобы радушно встретил обшарпанными стенами, провалившимися кое-где ступеньками, побитыми стеклами и дикой смесью самых невообразимых запахов. Как и положено на среднерусской возвышенности.

Поднялись на четвертый этаж. Долго звонили, никто не открывал.

- Странно! - обернулась Катя. - Дед дома был! Вон и пирог его чую! Из филе минтая. Всегда печет по праздникам.

- Ключ …есть? - одними губами прошептал почувствовавший неладное Андрей. Глаза его потемнели, губы сжались в узкую полоску.

Катя торопливо порылась в сумочке, нашла связку и отомкнула скрипучую дверь. Никто их не встретил. Катя прошмыгнула в кухню, оттуда послышался  сдавленный крик. Андрей метнулся за ней. Дед Игнат, самый любимый, заботливый, добрый и понимающий все на свете ее дедушка лежал на полу у плиты. Белки его глаз бесцельно вращались, рот скривился в нелепой улыбке, правая рука безвольно откинулась в сторону, левая - судорожно пыталась дотянуться до выключателя духовки, откуда уже валил густой черный дым от сгоревшего пирога...

Катя охнула, схватилась за низ живота и тихо опустилась на пол.
Андрей отнес ее в комнату и усадил в кресло. Туда же, чуть ли не волоком, оттащил что-то несвязно бормочущего деда и уложил его на старый диван.

- Скорая! Скорая! - кричал он в трубку через секунду. - ...Голубев...Игнат...! Как отчество..., Катя!? ...Васильевич! ... почти 90 ему! 89 ... полных! Инсульт! Все признаки! Правая сторона..., рот провис, речь несвязная! ... Как!? Как это... «отлежится»!? Кто ...  «понаблюдает...»!? Немедленно приезжайте! Немедленно...!

Положил трубку, прошел в комнату и устало осел на табурет.

- Едут! - кивнул он онемевшей Кате. - Через полчаса еще позвоню! Я им дам...  «отлежится»!


 - Понимаете, мы сделали все, что смогли! - заученно чеканил, не отрываясь от бумаг заведующий неврологией. - Молите Бога, выжил Ваш дедушка! Это само по себе фантастика в его почти девяносто!

- 89! - строго уточнила Катя. - Девяносто нет еще!

Заведующий отодвинул бумаги, содрал с носа очки, порылся в верхнем ящике стола и протянул ей брошюру.

- Вот! Здесь все изложено! Уход за больными инсультом. Все по-простому, для "чайников", так сказать. Кто в первый раз столкнулся. Реабилитация и все такое! Да и в интернете полно всего! И давайте так - выходные подержим, проколем, понаблюдает. А в понедельник... на выписку, дома долечиваться. Дома всегда лучше..., родные, близкие, хороший уход, забота...! Иногда, даже такие больные отходят. Хотя, шансов мало, если честно, староват дедушка, организм ослаблен. О наследстве позаботьтесь.

- Он же парализован! Как же он... дома? Мы с ним вдвоем живем, в однушке, больше нет никого. Родители в аварии погибли, мне и трех не было. Он меня и вырастил. Один! Я работаю! Да и... в положении я! У него награды! Он… заслуженный...!

- Послушайте! – скосил глаза в окно заведующий. -  Я Вам искренне сочувствую! Мы его и так месяц продержали. Больница не резиновая. Вон..., «скорые» одного за другим подвозят, и все к нам, в неврологию! В России живем...! Простите, у меня обход..., в понедельник забирайте. Если что,  «скорую» выделим, довезти. Это мы можем еще.  И еще ... деньгами тут ... не сорите! Я своих за шоколадку выгоняю. Такой вот я идиот. Из последних, наверное...



- Спасибо Катенька! - натужно отхлебнул глоток воды из детского поильничка дед. - Спасибо миленькая!

Слова выходили из него невнятные, едва различимые, с шипящим присвистом, будто в горле застрял сломанный свисток. Но понять можно! И то, слава Богу.

- Полежи пока! - вздохнула Катя. - Андрей придет, будем попу мыть. Запах..., не продохнуть! Одна ворочать не смогу, на шестом месяце..., как-никак. Окно, давай настежь...! Пускай пронесет!

- Сама накинь чего! - просвистел дед. - Не простудись сама-то! Нельзя тебе!

Катя набросила на плечи большой, в крупную клетку шерстяной плед и вышла в кухню, плотно прикрыв за собой все двери. Ее слегка мутило. Прогуляться бы, да как деда оставишь.

Пригубила остывшего чаю, набрала Андрея.

- Привет! - голос ее приобрел нежный оттенок. - Скоро ты? Деду зад надо отскабливать, памперс  прилип уже. Слушай..., прикупи по дороге пару пеленок и перчатки..., а и…салфеток еще штук десять…

На том конце что-то глухо затараторили.

- Не в Москве...!? - чуть привстала Катя. - Ты не сказал ничего.  ... На рыбалке? ... С ребятами? А-а, суббота! Ну да..., у меня уже все дни попутались. Но как же...!?

Мобильник выскользнул из рук, Катя механически отхлебнула еще глоток, быстро перебирая пальцами лохматушки старенькой скатёрки.

«Устал..., передохнуть..., сколько можно..., тоже человек...» - повторяла она без остановки только что услышанное.- «А как же..., как же... я!?»

Резко зазвонил колокольчик. Катя тяжело поднялась и прошла в комнату. Дед безостановочно дергал за веревку, поводя глазами в сторону поильника. Боязнь нехватки воды была одной из его нынешних фобий, одной... из многих других. И не самой еще беспокойной.

Катя вернулась на кухню, прилегла на небольшой диванчик, накрылась пледом с головой и затихла. И вновь колокольчик ... . Она выдернула из-под себя подушку и набросила на голову поверх пледа. Колокольчик чуть «утих»!

Ужас охватил ее, и не притворно - литературный, а самый натуральный - животный. Когда хочется «проснуться» от этого кошмара, или замереть и не дышать, сжаться в точку, спрятаться..., или послать всех и всё к чёрту и просто помереть...

Резкий толчок сбросил ее с дивана. Потом еще сильнее, и еще, еще! Малыш требовал внимания.

- Будем жить! - нежно погладила живот Катя. - Прорвемся сынок!  Прорвемся дед.
И пошла на звук колокольчика.

- Будь я проклят! - натужно сипел дед. - Натворил делов!

- Ты чего? - отшучивалась Катя. - Сам себя проклинаешь.

- Знаешь, что страшно? - скосил на нее правый глаз дед. - Думаешь смерть!? И-и-и! Секунда одна: до нее - ты живой, после нее - все по хрену! В тягость боюсь быть! Тебя измучить! До отчаяния довести! В твоем-то положении! Что еще страшнее...!?

Катя подсунула левую руку под исхудавшую дряблую шею, правой обхватила снизу обе ноги, и, упершись коленкой в диван, одним рывком повернула его на левый бок. И сразу получила пинок в живот. Изнутри...!

- Прости сынок! - шепнула она нежно, и принялась, чуть ли не с кожей отдирать прилипший будто навсегда памперс.

- Страшно - не страшно! - бормотала она, проворно работая пальцами. - Философия! Сейчас крутить тебя надо, от пролежней спасать! Вон... пятно уже...! А вон…еще одно! Бли-и-и-н! Вчера же не было ничего!

- Сдай ты меня! Сдай куда-нибудь! - схватил ее за руку дед.

И замолк, обессилел.

Катя застегнула липучки свежего памперса, вернула больного на спину, и принялась вычерпывать из ведра и носить в унитаз по мисочке дедово дерьмо. Целое ведро ей теперь было не поднять.

Так и проходили день за днем. Андрей с рыбалки той не так и не вернулся, уж больше месяца прошло. Катя его не осуждала, и все чаще задумывалась, любила ли. Наверное, любила, раз сын от него. А сейчас…

«Пусть ... ,будто утонул Андрюша!» - свернула у нее как-то крамольная мысль. – «Гибнут же отцы на войне, в море, в авариях всяких. И ничего: жены остаются,дети растут, такая жизнь!»

И тут же ...легкий пинок изнутри. Нельзя так про отца!

Денег не хватало ни на что. Все уходило на лекарства и ...памперсы.

- Организму нужны жиры, белки и углеводы! - повторяла вслух где-то вычитанное Катя. - Разносолы всякие ни к чему, вредят только!

И питалась самым простым. Капустка, морковь, свеколка, яичко через день, творожок иногда. Но за двоих! И деда кормила тем же …,с ложечки!

Соседка, забегавшая помочь, когда уж совсем невмоготу было, насвистывала:
- Не справишься ты, Катерина! Сама надорвешься и ребенка сгубишь, прости Господи. Сдай! Сдай его в этот..., в хоспис! Там кругом все такие же и даже хуже. Среди своих будет. Всё легче…, вам обоим! Он ведь измучился. Если бы не соображал. А то ведь понимает всё!

Но Катя не сдавалась, хотя мысли всякие посещали в минуты отчаяния. Только толчки изнутри спасали.


И вот надо же, через некоторое время всплыл, пропавший было, «утопленник». Сам позвонил, долго бубнил про дела и работу. Про занятость жуткую! Напросился придти. Катя не возражала. Лишние руки - не помеха. И не более того…!

Назавтра они ворочали деда уже вдвоем. Андрей крутил верхнюю часть, самую массивную, а уж Катя исхудавшими ногами занималась.

- Что будем делать Катя!? – присел, тяжело дыша, на край дивана Андрей. – Тебе рожать скоро. Как же мы тут, все вместе...!?

- Мы!? – уставилась в окно Катя. – Не надо Андрюша! Я сама как-нибудь! Дед мой, я его не брошу, не хочу никому жизнь усложнять. Сын твой, не сомневайся. Приходи когда захочешь. Помощь всегда нужна. А вот жертвовать ради нас не стоит.

- Да ладно тебе, Катя! Не до спектаклей теперь! Решать надо. Есть у меня одна, волонтером в хосписе, говорит  - ничего … прилично. И медицина под боком. И недорого. Одной пенсии дедовской хватит, он же ветеран всего, что только можно. А мы приходить будет, хоть каждый день. Даже ночуют родственники.

- Я тебе сказала! Деда не брошу! – вскрикнула Катя. – Дед меня в приют тогда не сдал! И не начинай об этом…

Внезапно тянущая боль внизу живота и частые резкие толчки изнутри заставили ее медленно осесть прямо у окна, по полу растекалась крохотная лужица чего-то красновато - склизского. Катя не могла сказать ни слова, только учащенно дышала, держась за живот и бросая затухающий взгляд на стоящий рядом телефон.

- Скорая, скорая! – орал страшным басом через секунду Андрей.



- Привет милая! – нежно улыбнулся Андрей. – Всё хорошо! Всё хорошо!
Катя скосила взгляд влево, рядом с ее кроватью, в небольшой колыбельке мирно сопел крошечный … комочек. Из-под приоткрытой пеленки виднелся чуть подрагивающий в такт дыханию крохотный мизинчик, а на нем нежнейший ноготок размером с маковое зернышко.

- На два месяца раньше…! – шептал Андрей. – Но всё хорошо. Успели. Выходили! Слава Богу! Всё хорошо! Всё хорошо! - повторял он как заведенный.

Катя осмотрелась. Белоснежная палата, рядом еще койка, но пустая.

«Всё хорошо! Всё хорошо!» - эхом отозвалось в ней.

Вошедшая сестричка осторожно подняла малыша из колыбельки и подложила под Катин левый бок

- Давай мать! Корми сына! Хорош валяться -то!

Катя обнажила полную левую грудь. Малыш, почуяв молоко, закопошился,засопел, губки и носик его разом уткнулись в набухший сосок и послышалось нежнейшее чмоканье. А в груди Катиной разгорался огненный шар, через мгновенье захлестнувший всю ее целиком. Шар абсолютного блаженства и счастья!

- А дед!? – насилу оторвала наконец Катя взгляд от начинающего засыпать сыночка. – Дед там как? Он про малыша знает?

- А как же! – отвел взгляд Андрей. – Ему первому сообщили!

- Как он сам-то? Держится. Ты с ним был?

- Ну…, понимаешь, он сейчас в больничке, там …! Я-то работаю, кто же с ним будет, пришлось положить. На время …! Я забегаю. Да! Сегодня вот опять пойду.

И отошел к окну. Катя напряженно проводила его взглядом.

- В хосписе он! – уже оттуда бросил Андрей. – Клянусь! Он сам захотел! Настаивал. Ругался, выражался некультурно. Сам все бумаги подписал. Вытребовал, можно сказать. Вот и отвезли, соседка молодец – помогла. Вот … пока так! Обслуга, кормежка, медицина – всё там есть. Если нянечкам приплатить, так вообще как в санатории будет.

- А со мной … не посоветовался!? Я же родня-то!

- Плохая ты была! Это сейчас всё слава Богу! А тогда … никто не знал, чем и закончится. Дед в те дни на второй план ушел. Если не на … пятый - десятый!

Катя понимающе кивнула. И не осуждала. Сама виновата, нечего было в обмороки падать.




Еще через месяц, ранним утром, Андрей, только что прилетевший из командировки осторожно, чтобы не разбудить, еле слышно провернул ключ, вошел в коридор и застыл на месте.

На него, не мигая, смотрел, твердо стоящий на ногах и лишь чуток придерживающийся за ходунки … дед.

- Дед! – окликнула из комнаты Катя. – Ты как там! Живой! Двигай, двигай ногами..., раз-два-три, раз-два-три. Разрабатывай! Готовься...! Я Игнаську тут пеленаю.

- Гостей вот встречаю! – прошепелявил в ее сторону дед. – Заходи Андрюха. Не робей! Прорвемся...!

И поковылял в комнату натужно похрипывая:

... Я люблю тебя жизнь...
8 Необычная история любви
Никонов Андрей 2
Интересно, как бы сложилась моя жизнь, если бы я не пошла в этот декабрьский день на празднование дня рождения моей подруги, с которой три с половиной года проучилась в педагогическом училище? Не знаю, да, честно говоря, не хочу знать. Не смотря на все, через что мне пришлось пройти, я не хотела бы другой судьбы. Ну ладно, обо всем по порядку.

Звонок от Оли раздался неожиданно, в последнее время мы редко созванивались. Оля сразу после окончания училища выскочила замуж и ее закружила новая счастливая жизнь. А я? А что я … Работа, где мои первоклашки высасывают из меня все силы и треплют остатки моих нервов и дом, куда я доползаю из последних сил.  А ведь надо подготовиться к завтрашним урокам, все-таки это мой первый учебный год и надо не ударить в грязь лицом.

А главное, ведь это пустой дом, дом, где меня никто не ждет. Уже почти полтора года как я порвала с Юркой, хотя, если быть честной сама с собой, это он порвал со мной, а я просто, узнав о нем всю правду, зафиксировала это. С тех пор у меня не было никого, да и откуда ему взяться. В школе только женщины или пожилые мужчины, в количестве двух особей. А ходить в выходные по театрам, клубам или кафе нет никаких сил, да и желания.

Поэтому, получив приглашение, я, недолго думая, приняла его и уже через четыре дня сидела за праздничным столом. Вообще, приглашение было на двоих, но поскольку взять мне с собой было абсолютно некого, я пришла одна. И вот тут рядом со мной оказался он, как я потом узнала, младший Ольгин брат – Михаил, которого посадили рядом, чтобы он, в меру своих сил, поухаживал за мной.

Высокий, статный, красивый, с усиками, придающими ему мужественность. Да, было понятно, что  он несколько моложе меня, но насколько, я тогда не задумывалась. Он прекрасно танцевал, легко мог поддержать разговор на любую интересующую меня тему, галантно ухаживал, а когда я спросила:
- А чем ты занимаешься, односложно ответил «учусь» и мне не пришло в голову уточнить – где, естественно подумав, что в каком-то институте.

Вообще, он мне очень понравился и я не возражала когда он, в начале одиннадцатого,  вызвался проводить меня до дома. Мы шли по пустынному в эти часы предновогоднему городу, благо до моего дома было минут пятнадцать неторопливого хода, и разговаривали, разговаривали. Михаил осторожно поддерживал меня за локоток, а когда я все-таки поскользнулась на припорошенном снегом катке,  успел подхватить меня, крепко прижав к себе. От этого объятия по всему моему телу пролетела волна забытой за весь одинокий год дрожи и желания.

Его лицо, оказавшееся напротив моего, неожиданно приблизилось и наши губы слились в жарком поцелуе. Я сама не ожидала такого от себя, целоваться с парнем в первый день знакомства не в моих правилах, но полтора года воздержания сделали свое дело и я сама, подойдя к парадной, пригласила его подняться «погреться и выпить чаю».  И уже минут через пять мы оказались там, где мне очень хотелось оказаться – в постели. Любовник, как оказалось, Михаил был аховый, не умеющий практически ничего, но под моим чутким руководством все прошло так, как мне хотелось.

А около двенадцати раздался телефонный звонок, звонила встревоженная Оля:
- Марина, с тобой ничего не случилось?
- Нет, а что?
- А Миша где, уже скоро двенадцать, а его все нет и нет. Ты когда с ним рассталась?

- Ну, вообще говоря, я с ним не расставалась, он у меня.
- И что он у тебя делает так поздно ночью?
- Оля, зачем задавать такие вопросы. Что может делать молодой мужчина в квартире молодой женщины ночью?
- Чтооооо? Ты что с ума сошла, он же школьник, учится в десятом классе, ему семнадцать лет. Он что тебе этого не сказал?

Вот тут у меня все закружилось перед глазами и я со всего маху шлепнулась на рядом стоящий стул.
- Нет, не сказал, тихо проблеяла я. Я думала он студент.
После довольно долгого молчания Оля уже почти шёпотом сказала:
- Ладно, что сделано, то не вернешь. Я скажу родителям, что ты по дороге упала, подвернула ногу и он долго вел тебя до дома. Сейчас я возьму машину, подъеду к тебе и заберу этого оболтуса. Главное, чтобы предки ничего не узнали, а то не знаю, что будет.

Когда Оля повесила трубку, я растеряно посмотрела на Мишу, прислушивающемуся к нашему разговору.
- Ты что школьник, Оля не шутит?
- Да, я же тебе сказал, что учусь.
- Но я думала, что ты студент.

- Да нет, просто я пошел в школу почти на год позже сверстников. У меня был сложный перелом ноги, два с половиной месяца в гипсе, вот и пришлось начать обучаться на год позже остальных. Но разве это имеет значение? Я влюбился в тебя с первого взгляда, с первой минуты нашего знакомства. Шесть лет разницы в возрасте, разве это много, если мы полюбили друг друга?

- Ты что ничего не понимаешь, вскричала я. Я же учительница, а ты школьник. Если кто-либо об этом узнает, меня же со света сживут, с работы уволят, а что сделает твоя мама, если узнает, я вообще не представляю.
- Не беспокойся, никто не узнает. Олю я уговорю и она будет молчать о наших отношениях.
- Каких отношениях! Почти закричала я. Ты что думаешь, что у нас будут какие-то отношения. Я что сумасшедшая, связываться со школьником.

- Но, но я же люблю тебя, пробормотал Михаил. Так же не должно и может кончится.
- Все уже кончилось, как можно тверже произнесла я. Одевайся и дуй на лестницу и жди пока подъедет Оля. Давай, давай живо!
Он молча оделся, посмотрел на меня так жалобно, что у меня заныло сердце и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь. Как только щелкнул французский замок, я упала в кресло и … Видимо у меня началась истерика – я, то хохотала, то плакала, то снова хохотала. Потом, немного успокоившись, налила бокал вина, выпила одним махом и без сил рухнула в постель.

Несмотря на выпитое вино, сна не было ни в одном глазу. Какими только словами я не ругала себя. Нет, правда, докатилась, бросаюсь на первого встречного парня, даже не расспросив его как следует, кто он. Хотя, если честно, то будь Мише на годик побольше, что-нибудь могло и получиться, ведь понравился он мне, точно понравился. А какими глазами он смотрел на меня, да и в постели совсем не плох, чуть-чуть подучить и вообще будет классным любовником.

Ну уж нет, хватит с меня одной интрижки со школьником, больше я близко его к себе не подпущу. Приняв это окончательное и бесповоротное решение, я, наконец, успокоилась и заснула. Но принять решение и выполнить его, как оказалось, две большие разницы. С этой ночи моя спокойная жизнь закончилась. Михаил был повсюду. Ждал меня у дома, когда я возвращалась из школы, присылал цветы с любовными записками, дежурил на детской площадке под моими окнами. И при каждой встрече говорил мне о любви, о том, что как только он окончит школу и поступит в институт, то сразу придет просить моей руки.

Сначала я просто проходила мимо, делая вид, что не вижу его. Потом мне стало это надоедать и я стала шугать его, гнать подальше. Прошло несколько недель, приближалась весна, но ничего не изменилось. И тогда я позвонила Ольге, в конце концов, это ее брат, пусть хоть она воздействует на него.  А в ответ получила:
- Маринка, ты сама заварила всю эту кашу, сама и разбирайся. Я портить отношения с закусившим удила братом не собираюсь.
Подруга называется.

Вот тогда я и решилась поговорить с Мишей по-взрослому. При следующей встрече я взяла его за руку и отвела в близ лежащий скверик, где за кустами была уединенная скамейка, знакомая мне еще с  Юркиных времен. Сев, я попыталась объяснить ему всю неправильность наших отношений, что я старше  его, что он школьник, а я учительница. А этот обормот, вместо того, чтобы выслушать и наконец, что-нибудь понять, попытался обнять меня и полез целоваться. Я вырвалась, дала ему пощечину и, не разбирая дороги, побежала прочь, через проезжую часть. Последнее, что я запомнила тогда это визг тормозов, приближающуюся тень какой-то большой машины и удар, погасивший сознание.

Сознание возвращалось медленно. Сначала пришла боль, которая, постепенно разрастаясь, затопила все тело, особенно его нижнюю часть, от пояса и ниже. С трудом разлепив глаза, я увидела высокий потолок помещения, едва-едва освещенный источником света, расположенным где-то справа от меня. Повернув  голову по направлению к свету,  я увидела столик и сидящего за ним человека в белом халате, опустившего голову на него. За столиком было большое окно, а в окне … в окне ничего не было, кроме темноты.

Я попыталась пошевелиться и резкая боль, мгновенно пронзившая все тело, заставила меня громко застонать. Человек, сидящий за столом, поднял голову и я его узнала … Михаил. Он подбежал ко мне, радостно чмокнул меня в лоб и молча выскочил из палаты. Через пару минут в палату вошли очень пожилой врач и молоденькая медсестра, которая сразу сделала мне укол, видимо чего-то обезболивающего, поскольку уже через минуту боль стала притупляться и я смогла адекватно воспринимать окружающее.

Врач, представившийся Петром Михайловичем, долго осматривал меня, задавал вопросы о моем самочувствии, а потом, покачав головой, сказал:
- Мариночка, ну разве можно нестись через дорогу не смотря по сторонам. То, что вы остались в живых после такого удара грузовика вообще чудо. Хотя, конечно, досталось вам знатно.
- Так что со мной? С трудом шевеля распухшим и сухим языком, спросила я.

- Перелом костей таза, перелом шейки бедра, ну и на сладкое, сильнейшее сотрясение мозга, с большой гематомой, которую пришлось удалять хирургическим путем. Так что, то, что вы вышли из комы через неделю без видимых последствий тоже почти чудо, впрочем, рукотворное.
- Так я неделю была  без сознания?
- Были и очень хорошо, что вышли из комы достаточно быстро.

- И надолго я здесь? А то там мои первоклашки без меня остались.
Петр Михайлович, тяжело вздохнул.
- Вы видимо плохо меня слушали, у вас раздроблены кости таза, сложный перелом шейки бедра, вам предстоят как минимум две операции, а потом длинный, очень длинный период реабилитации, который займет не один месяц, а может не один год. Вам  ведь придется снова научиться ходить и процесс этот будет очень болезненным. Как долго он будет продолжаться, зависит только от вашей воли, вашего желания ходить.


Пока врач все это говорил, во мне закипал гнев, гнев на Мишку. Ведь это из-за него все это произошло, не будь его я сейчас сидела в классе со своими любимыми ребятишками.
- У меня будет одна просьба, тихо произнесла я. Пожалуйста, не пускайте ко мне того человека, который был до этого в моей палате.

Врач с удивлением долго смотрел на меня, видимо обдумывая свое решение, а потом наклонился ко мне:
- Нет уж, решайте все между собой сами. Этот молодой человек неделю не отходил от вашей постели, он любит вас всей душой. Это видно любому незаинтересованному человеку.
- Но он же мальчик, а я учительница.
- Да нет, он уже не мальчик, убежденно сказал врач, он мужчина. А вы, кстати, сейчас, и надолго потом, не учительница, а просто молодая женщина, нуждающаяся в его любви и  помощи. Подумайте об этом, прежде чем примите какое-нибудь решение.

Хотя слова врача зародили в моей душе червячок сомнения, но едва Миша вошел в палату, едва я взглянула на него, как единственным моим желанием стало выгнать его из нее.
- Немедленно уйди, я не хочу тебя видеть, прошептала я.
- Никуда я не уйду, после недолгого молчания произнес он. Да несчастье с тобой произошло из-за меня, поэтому пока мы с тобой не преодолеем все  обрушившиеся на тебя беды, я буду с тобой и буду помогать тебе, хочешь ты этого или не хочешь. Пусть ты не любишь меня, моей любви хватит на нас обоих. А потом, когда все останется позади, можешь выгнать меня ко всем чертям и я уйду, как бы мне это было не больно.

- Да и, кстати, продолжил он, ведь все начала ты, это по твоему желанию я оказался в твоем доме, в твоей постели, так что не я один виноват в том, что случилось. 
Пока он говорил что-то перевернулось у меня внутри. Я вдруг поняла, что это не просто юношеская влюбленность в первую ставшей близкой ему женщину, а настоящая любовь. Ведь  что было проще всего – уйти и забыть об этой искалеченной женщине, тем более, что она сама просит об этом. И снова перед ним свободная и счастливая жизнь, а он тут со мной. А честно говоря, его помощь мне совсем не помешает. Родители давно погибли в авиакатастрофе, бабушка у которой я жила с тех пор, умерла год назад … и я начала сдаваться.

- Миша, а как относятся твои родители к тому, что ты проводишь все последнее время здесь со мной?
Он улыбнулся какой-то странной улыбкой.
- А они все знают о нас, я все  сам рассказал им.
- И что они? Со страхом спросила я, живо представив себе все последствия их жалобы в школу о моем безответственном поведении.

- Да ничего, еще раз улыбнулся он, сначала был, конечно, грандиозный скандал, но после того, как я объяснил им, что единственным способом сохранения моей любви к ним является признание и принятие всего, что случилось, они подумали и успокоились. Единственным их требованием было, чтобы я успешно окончил школу и поступил в институт. После этого они не будут возражать против легализации наших отношений, какими бы они не стали потом.
Пути к отступлению были отрезаны и я сдалась. И никогда в жизни не пожалела об этом.

Все свободное время в течение трех с половиной месяцев, пока я лежала в больнице, он был со мной. Здесь в палате, благо она была хозрасчетной, на что денег у меня хватило, он готовился к выпускным экзаменам в школе, к вступительным экзаменам в институт, кстати, и те и другие, он сдал на отлично. Он в меру своих сил заботился обо мне, приносил фрукты, взбивал подушки, развлекал, рассказывая интересные истории.

И потом, в самое трудное в моей жизни время, когда я заново училась ходить, когда каждое движение ногами вызывало у меня жуткую боль, когда я сдавалась и не хотела ничего кроме покоя, он и только он был моим наставником, поводырем, иногда злым цербером, иногда добрым и ласковым мальчиком, заставляющим и помогающим мне преодолеть все невзгоды. Я уже не представляла, как я могла бы дальше жить без него, да что говорить, я по уши влюбилась в этого мальчика, да нет не мальчика, прав был доктор, в настоящего самого доброго на свете мужчину.

В день, когда я смогла самостоятельно дойти до поликлиники, он, к этому моменту студент второго курса института, попросил выйти за него замуж, на что я с радостью согласилась. С тех пор прошло пятнадцать лет. Я по-прежнему учу моих младшеклассников, Миша работает программистом и мы вместе воспитываем нашу дочурку, Веронику, появившуюся на свет вопреки всем прогнозам врачей, твердившим, что после такой травмы родить ребенка невозможно.
9 Ромашка
Ираида Букетова-Алвий
    Порыжели, окрасились багрянцем леса. На них накатится пронзительный ветер и взметнутся, по-птичьи, тревожно листья. Кувыркаясь, они полетят на зеленые луга,  ржаное поле, иные угодят в речку. Далеко-далеко понесет их течением. Резко пахнут палые листья, пока первый мороз не перебьет этот запах.
 Навстречу идет одноклассник. Позвал:
– Маргарита, иди-ка, чудо покажу.
Он прибавил шаг, и Рита подошла к нему.
– Видишь? – он тряс  головой. – Тише ты сапогами! Еще наступишь. Этого только не хватало!
– Да о чем ты, Олег?
 Девочка вокруг посмотрела. Где же это самое чудо?
 Кроме сырого с искорками песка, мелких разноцветных камешков и ржавого прута проволоки, торчавшего из песка, она ничего не видела,
– Да ты не туда глядишь. Под ноги себе погляди, – добавил Олег, и присел.
– Ромашка? – изумилась Рита.
– Точно ромашка. Растет, и светит! И где? На голом песке! И поздней осенью! Ты гляди, гляди, а лепестки белые, белые. Где поселилась! Героическая ромашка!
 Одноклассник  чуть дотронулся до цветка пальцем. Рита  разглядывала ромашку с изумлением и ничего не могла добавить.
10 Коляска для Надюшки
Татьяна Аггуриева
          Дождь, стеной ливший всю ночь, к утру прекратился, как будто выключили кран. Через час небо очистилось, и солнце воссияло на умытом  небосводе ослепительно голубого оттенка. Степан Аркадьевич одновременно опечалился и обрадовался. В этот день он не хотел ярких красок, отдавая предпочтение умеренно пасмурной погоде. Но в июле, сердце лета, дождаться облаков и туч – мечта практически несбыточная. Столь длительный дождь, как нынче ночью – явление крайне редкое в их полосе.
          Степан Аркадьевич слегка побеспокоился,  развезло ли кладбищенские дорожки, а потом выбросил мысль из головы. Генка на своём внедорожнике одолеет любые препятствия. Только что-то не звонит дорогой внук. Неужели не помнит, что за дата сегодня?! Да нет, не может быть. Бабушку Надю, Надежду Ефремовну, Генка любил беззаветной любовью. А как иначе? Родители Генкины, родившие его в юном возрасте – обоим едва стукнуло восемнадцать – так и остались взрослыми детьми по сути своей. Спихнув малыша на ответственных бабушку с дедушкой, умотали в столицу на заработки, и, перемещаясь с одной съемной квартиры на другую, умудрились не пропасть и даже подсобрали некоторый капиталец. Правда, отняло это много лет. Генка с отцом и матерью виделся изредка – то они приедут, то он к ним ненадолго. Не нравилось сыну в неуютных родительских хатах. И столица не производила должного впечатления – стремился поскорее вернуться в родной дом к старикам. А те всю душу без остатка вложили в обожаемого Геночку, и более преданных, заботливых, по-своему строгих, авторитетных родных днём с огнём не найти. Ходили к нему друзья толпой, и встречал их всегда, в самые трудные времена, гостеприимный дом с накрытым столом. Генка гордился бабушкой и дедушкой необычайно и в разговоре с приятелями величал их «родителями». И сразу было понятно, о ком речь, потому что маму с папой Генка называл Лена и Костя, невзирая на запрет.
          В восемнадцать лет на следующий день после выпускного Генка привёл в дом одноклассницу Вику, и, скромно потупившись, рано повзрослевшие недавние школьники объявили оторопевшим Надежде Ефремовне и Степану Аркадьевичу, что им хочется жить вместе, потому что расстаться они не могут ни на секунду, да что там объяснять, и так всё понятно, вон Костя-то с Леной… А родители Викины не против – дочь отдают в надёжные руки. Степан Аркадьевич открыл было рот, чтобы поставить молодёжь на место, и втолковать им, что девушка не котёнок, но под грозным взглядом супруги притих и промямлил – рады, мол, милости просим. Зажили дружно, хотя и скромно. Генка с Викой поступили в университет и под неусыпным контролем и зорким оком старших учились даже без троек. Генка прирабатывал по возможности, Вика тоже без дела не сидела.
          Катастрофа разразилась внезапно. В течение месяца бабушка Надя, превратившись из цветущей пожилой женщины в сморщенную слабую старушку на инвалидном кресле, тихо умерла до начала самых сильных мучений. Степан Аркадьевич почернел от горя, а Генка и Вика в первые дни страшного одиночества, как малые дети, постоянно плакали, обнявшись. Сын с невесткой примчались из Москвы, и организовали достойные дорогие похороны. На поминках пролились потоки слёз – Надежду Ефремовну её окружение обожало. Генка долго не мог смириться с потерей, и казалось ему – бабушка в отъезде, вот-вот вернётся. Вика взяла хозяйство в руки, и, стараясь следовать установленному Надеждой Ефремовной укладу, организовала жизнь, весьма похожую на прежнюю. Только бабушки не было рядом, и никто не гладил по голове, не подбадривал, не давал дельный добрый совет. Вуз молодёжь окончила с отличием, и Степан Аркадьевич, держа в руках два красных диплома, растроганно говорил, как гордится и радуется бабушка, глядя на любимых детишек с неба.
          Время не уняло до конца, но сгладило боль утраты. Пару раз Генка с Викой вывозили Степана Аркадьевича ненадолго к морю, и тот, сидя на берегу и с наслаждением вдыхая пряный морской воздух, расслабленно вспоминал свою Надюшку, жалея, что нет её рядом и не с кем разделить переполняющий душу восторг от гор, степей, станиц и безграничной морской глади. Однажды они вывезли маленького Костика на курорт, а потом недосуг было – каждый отпуск затевались какие-то грандиозные дела, связанные то с ремонтом, то с чем-то еще, а на отдых и времени особо не было, о чём нынче сильно жалел Степан Аркадьевич.
          В этом году ребята укатили на юг, несмотря на решительный протест деда. Вике рожать скоро, а они, непутёвые, уезжают! Но молодые супруги и слушать ничего не желали – хотим и точка; потом долго не выберемся; мы аккуратно; бархатный сезон. И в самом деле – неоправданный риск ничем плохим не кончился. Неделю назад, загоревшие-посвежевшие Генка и Вика вернулись безо всяких приключений, и Вика отправилась на несколько дней к родителям – повидаться и побездельничать. Генка отвёз жену, а сам вернулся к Степану Аркадьевичу, по которому сильно соскучился. Вчера Генка поехал за Викой, но неожиданно позвонил вечером и сообщил, что останется ночевать. Степан Аркадьевич хотел уточнить, к какому времени собираться на кладбище, но Генка свернул разговор, что было ему несвойственно, и бросил трубку. Степан Аркадьевич пожал плечами и улегся спать. Ночь он провёл беспокойно – приснилась Надя в белом платье с распущенными волосами. Сказать что-то пыталась, да Степан Аркадьевич не расслышал из-за шума дождя, настойчиво врывающегося в сон. Встал он рано, понаблюдал в окошко рождение нового дня, и приступил к привычным делам, которых с беременностью Вики прибавилось.
          В одиннадцать утра Степан Аркадьевич попытался дозвониться до Генки, но тот не ответил. Странно… Сегодня семь лет со дня смерти бабушки, и они должны навестить дорогую могилу. Может быть, Генка крепко спит, отведав на ужин отменной тёщиной стряпни? К часу дня Степан Аркадьевич, попробовав раз-другой набрать номер внука, всерьёз забеспокоился, и, нервно расхаживая по кухне, соображал, как лучше поступить – звонить Викиным родителям или нет, чтобы не навредить лишним волнением будущей маме. Наконец завибрировал сотовый, и Степан Аркадьевич, услышав сбивчивые Генкины возгласы, вначале ничего не мог разобрать, а уловил только словосочетание «коляска для Надюшки». «Да сломана бабушкина коляска, разве позабыл? И на что она тебе сдалась?!» – раздражённо вопрошал он внука, удивляясь, с чего тот вдруг стал называть ненаглядную бабулю по уменьшительному имени. В ответ в трубке раздался отчётливый и громкий голос Генки: «Для правнучки твоей коляску покупать едем!! Прадедом ты стал, дед!!! Вика сегодня девочку родила! На полтора месяца раньше!» Прерывающимся от потрясения голосом Степан Аркадьев–ич переспросил: «Неужто, Надеждой нарекли?!» «Обижаешь, дед! А как иначе?!» – засмеялся счастливый папаша. И, посерьёзнев, добавил: «Собирайся,  сейчас заеду за тобой. Сначала к бабушке, а потом за Надюшкиным приданым рванем!» И тут же разъединился.
          «Так вот о чём ты меня во сне предупредить хотела да обрадовать, Надя, милая моя! А я и не догадался…» По гладко выбритым щекам покатили слёзы. Степан Аркадьевич аккуратно  утёр их чистым носовым платком и начал поспешно паковать необходимые вещи в пакет, надеясь ни на секунду не задержать спешащего к нему Генку...
11 Лучше гор могут быть только горы
Павел Черкасский
Под колёсами «Нивы» шуршит асфальтированная дорога, отсчитывая километры от Ставрополя. Конечная цель нашей поездки - Лабинское ущелье, посёлок Рожкао. Мы едем по Ставрополью, потом по республике Карачаево-Черкессия. По пути пересекаем множество речушек и рек: самую большую Кубань, затем впадающий в неё Уруп, мелкие, петляющие среди гор Раку, Калинку, Псемёну, Тёплую. И вот, наконец, Большая Лаба, вдоль которой нам ехать до конечного пункта.
Дорога в ущелье тяжёлая, каменистая, пересекается селевыми потоками, которые сейчас, к счастью, не опасны. Но страшит уже одно воспоминание об их грозном норове! Вывороченные с корнями деревья, сдвинутые многотонные валуны, сквозь которые просачиваются на горную дорогу небольшие мирные ручейки – это их рук дело! Кстати, из ручейков образуются лужи, которые в непогоду могут превратиться в могучий поток воды, несущий на своём пути угрозу.
Большая Лаба в ущелье - широкая и местами глубокая река, она берёт своё начало в горах, с ледников. Осенью вода в ней чистая, как слеза, в отличие от весны и лета, когда стекают с гор грязные селевые потоки. Вниз по течению в Лабу впадают и мелкие речушки, такие как Рожкао, Точёная и другие. Все они наполняют реку водой, отчего она становится и шире, и глубже, и величественнее, особенно когда смотришь с высоты обступивших её гор. В местах, где река проходит между скал, дна не видно даже при идеальной прозрачности. На перекатах она бурная и шумная, перейти её вброд невозможно, а шум потока разносится по всему ущелью и достигает домика, в котором мы поселились на время отдыха.
Отдых – это два дня путешествий по горам с фотоаппаратом и альпенштоком. С высоты каменистых выступов - естественных смотровых площадок, хорошо просматривается ущелье и река. Через седловины гор, покрытых лесами в осеннем наряде, виднеются величественные снежные вершины. Дух захватывает, глядя на них, покрытых вечными снегами. Кажется, до них рукой подать, а ведь на самом деле - не один десяток, а то и сотен километров.
Красота! Тут же на ум приходят слова известной песни Владимира Высоцкого: «Лучше гор могут быть, только горы, на которых ещё не бывал…». Такую красоту нужно только видеть, поэтому я стараюсь как можно больше «щёлкать» фотоаппаратом, он постоянно в моих руках, как и у других членов нашей команды.
Конечно, меня, заядлого охотника, интересует и «профессиональный» вопрос. Оказывается, и с ним в горах всё в порядке! На базе «Комбат организуются и проводятся коллективные вылазки на оленя, косулю, кабана. Большой рекламный щит украшают цветные фотографии удачливых охотников с трофеями...
С рыбалкой у нас не получилось из-за пустяка: не купили в городе червей, понадеявшись накопать их на месте. Однако ночные заморозки покрыли землю ледяным панцирем, и удочки не пришлось даже разматывать. А жаль! Утренняя рыбалка, хотя бы разок, не помешала бы!
Однако горы настолько живописны, что дополнительные развлечения здесь, честно говоря, и не требуются! Глядя на осенние склоны, голубеющую внизу реку, дух захватывает, и сердце замирает! Просто сказка!
Продвигаясь по горным тропинкам, устланными разноцветными коврами из опавших листьев, не замечаешь усталости. Временами хочется остановиться и упасть на эту мягкую шелестящую перину!
Рядом с лиственными деревьями стоят зелёные ели и раскидистые кавказские сосны. У отдельных деревьев уже выросли из семян молоденькие всходы, которые через десятилетия придут на смену исполинам. И так будет всегда, если им не мешать.
Вот небольшая, красивой формы ель, над ней возвышаются огромные деревья бука, вяза, дуба и среди них одна берёза, усыпанная красочными опадающими сверху листьями разной формы и цвета. А вот старая сосна, на толстом облезшем от коры стволе, виднеются пять аккуратно выдолбленных округлых отверстий – это дятел-труженик постарался.
Даже в облике коряг можно разглядеть что-то диковинное. Как и в сухих старых деревьях, одиноко стоявших без листвы. В них читается история… Огромные каменистые выступы вдоль хребта, заставляют присмотреться и разглядеть в них удивительное творение природы – живое искусство.
А какой здесь воздух! Вдыхаешь его полной грудью, до головокружения. Настроение поднимается, радость наполняет душу, и ты уже не вспоминаешь о городе, переполненном табачным дымом и выхлопными газами…
12 Валентин и Валентина
Нина Пигарева
(Фото автора)

Срочная служба пограничника Валентина Колоскова близилась к завершению. Во сне всё чаще и чаще он видел мать с отцом, двух младших сестрёнок, родные донские просторы, привольный сосновый лес с озёрами, где он с дедом – егерем чуть ли не с рождения проводил всё свободное время, пойменные луга, родимое старинное село, протянувшееся широкой извилистой лентой по левому берегу Дона.

До призыва в армию Валентин успел освоить специальность токаря в одном из ПТУ Воронежа и пройти практику в своём колхозе. Председатель пообещал новобранцу по возвращении домой закрепить за ним токарный станок. Но предстоящий «дембель» вызывал у Валентина двоякое чувство: на одной чаше весов – малая родина, на второй – бурный роман с Женечкой Квасовой.
С Евгенией сержант Колосков познакомился около года назад.

…В полночь по тревоге была поднята вся застава, поступил сигнал: нарушена граница, тайный агент вооружён, пробирается через приграничный лесной массив. Брать только живым.
Выстроившись длинной цепью метрах в двадцати - тридцати друг от друга, пограничники с фонарями принялись прочёсывать труднопроходимые дебри.

Валентин, с детства знавший все тонкости жизни леса, уверенно рванул вперёд. На счастье, или на беду, но именно ему навстречу продвигался неприятель. Только опытный проводник, каким считался Колосков, мог среди смешанной палитры звуков засечь лёгкий шорох, исходящий от человека. Валентин выключил фонарь, и началась тактическая охота друг на друга. Советский пограничник оказался хитрее и проворнее. Подкравшись сзади, он прикладом автомата сбил противника с ног и выстрелил в воздух. За минуту до подоспевших товарищей прогремел второй выстрел.

У диверсанта при себе были ценные секретные разработки по шпионажу на территории Советского Союза, лазутчика ждал особый отдел по внешней безопасности страны.

Валентина позже представят к медали «За отвагу», а пока с «прошитым» насквозь плечом его доставили в военный госпиталь, где трудилась медсестрой Евгения Квасова. Искушённая двадцатипятилетняя Женя сразу положила глаз на мускулистого высокого чернявого героя – пограничника, открыто принялась завоёвывать сердце Колоскова. И его сердце, не знавшее доселе любви, до краёв наполнилось щемящими сладостными чувствами…

…Сгорая от любви, Валентин готов был к женитьбе, грезила о замужестве и его подруга. Но Женя не согласна покидать родной Амурский край, где жили её родители и все родственники, дорого ей и нынешнее место работы. А сержант Колосков отклонил предложение вышестоящего командования о продлении его службы. Карьера военного в планы свободолюбивого Валентина не входила.
После долгих дискуссий они пришли к компромиссу – жить и трудиться на «гражданке» в одном из тамошних городов.

Поженились, сняли квартиру, оба трудоустроились по специальности: Валентин – на завод, Евгения в «стационарную» клинику. Через девять месяцев у молодых родилась дочка – Анита. Года три девочке было, когда её папе, перспективному специалисту, от предприятия выделили изолированное жильё.

Валентин был любящим, внимательным отцом и мужем. С подрастающей дочкой занимался преимущественно он: по утрам варил вкусные полезные кашки, умело заплетал косички, одевал, отправлял в садик и на всех парах мчался к заводской проходной. Готовка ужина, уборка квартиры, стирка, глажка постепенно тоже перешли в обязанности добродушного Валентина. Казалось, живи и радуйся, но по прошествии десятка лет, их брак «затрещал по всем швам». Евгения часто стала задерживаться на дежурстве, по малейшим пустякам дёргать дочку, игнорировать замечания мужа, закатывать истерики, «нарисовались» друзья – мужчины, шумные застольные компании, появился любовник. Сумасбродство жены Колосков терпел ради Анитки.

А на другом конце земли томилась душой за Валентина Клавдия – его мать. Несмотря на утешительные тёплые письма сына, она нутром чувствовала его переживания. В гостях уже три года не был Валентин. Разобраться во всём лично мать не могла. Из-за скоропостижной смерти мужа здоровье Клавдии сильно пошатнулось. Непосильна ей была дальняя поездка. Да и Евгения на дух не переносила родню мужа.

Затянувшиеся трудные отношения между родителями попыталась разорвать Анита.
…В день своего совершеннолетия девушка обратилась к отцу с неожиданной просьбой: «Папочка милый, я так сильно тебя люблю. Давай поговорим по-взрослому, я уже большая девочка, у меня есть парень, мы скоро поженимся и уедем за границу. Ты молодой интересный мужчина, ещё встретишь своё счастье. Мы оба прекрасно понимаем, что мама давно живёт отдельной от нас жизнью. Не мучай себя, достаточно…»

Валентин был благодарен дочери за понимание. Утром следующего дня, собираясь на работу, он захватил с собой документы и губную немецкую гармошку – трофей деда фронтовика. Валентин частенько в часы досуга радовал сослуживцев стройной игрой на этом непривычном музыкальном инструменте.

Колосков, поговорил по душам с директором завода и без отработки получил на руки денежный расчёт и трудовую книжку. К Евгении он уже не вернётся никогда.

«Ехать, бежать, идти, ползти к донским берегам, к больной маме», - бормотал Валентин сам с собою, направляясь к автовокзалу.
Имеющейся у него суммы хватило лишь на незначительную часть дорожных расходов.
…Где пешим ходом, где «автостопом» продвигался путник к заданной цели уже больше двух лет.

Его мытарства пришлись на лихие девяностые годы. Полуголодный оборванный бывший пограничник, токарь 5 разряда превратился в бомжа. За кусок хлеба, за сущие копейки он разгружал вагоны, собирал пустые бутылки, играл на губной гармошке. Ночевал, где придётся, порой под ногами прохожих. Сил оставалось всё меньше и меньше, путь к дому почти не сокращался.

На подступах к Благовещенску с Валентином случилась беда: неизвестные изверги отобрали у него документы и жалкие гроши, гармошку, потешаясь, втоптали в грязь, а самого избили до полусмерти. Спасла пострадавшего одна интеллигентная женщина, возвращавшаяся на автомобиле с дачного участка. Повезло Валентину, она оказалась высококвалифицированным хирургом. Врач без промедления доставила искалеченного в свой медицинский центр и в экстренном порядке успешно провела сложную операцию.

Далее события разворачивались, как в кино. Доктор, обнаружившая и поставившая Валентина на ноги, после выписки купила ему билет до Лисок, собрала сумку продуктов, лично сопроводила и посадила в поезд дальнего следования. Через семь суток Колосков сошёл на конечной станции. А ближе к ночи он ступил на землю дедов и отцов.
Сорвав горсть чабреца, Валентин с упоением жадно вдыхал подзабытый аромат, разливавшийся по пологой балке, к которой примыкал домик его родной тётки. Боясь напугать маму, Валентин вначале зашёл за тётушкой и уже вдвоём они заторопились к Клавдии.

В худом, поседевшем, заросшем щетиной пришельце мать не сразу признала своего некогда богатыря – сына. Подробности душераздирающей встречи лучше опустим.

На парном козьем молоке, на домашних маминых харчах сын быстро набирал форму.
…Через пару недель почтальонка принесла Клавдии очередную пенсию. Привычно справившись о самочувствии «подопечной», пошутив ни о чём, работник удалилась. Почтальонка Валентина не знала, по детству они жили в противоположных сторонах села, учились в разных школах, и он не вызвал у неё ни малейшего интереса.

А Валентин напротив, стоило той выйти за дверь, он засыпал мать вопросами.
«Я не знаю что тебе, сынок, и сказать, - вздохнула тётка Клавка, - Валя - женщина боевая, простодушная, на чужое несчастье отзывчивая. От своего горя толком не отошла, года не прошло, как овдовела. Два взрослых сына у неё, одного недавно из армии встретила, второго следом проводила. А на внешность сам видел – всё при ней».

С того дня Валентин стал искать встреч с понравившейся женщиной. То на улице, якобы нечаянно, столкнётся, то в почтовой конторе, то в магазине, то на лугу… Вале были приятны эти мимолётные свидания и мужское внимание.
Месяца три длились неординарные ухаживания Колоскова, пока он осмелился поговорить с Валей о своих чувствах и сделать предложение.

Она пообещала подумать, но мнение сынов будет решающим. Младшему в воинскую часть письмо заказное отправила. Спокойный, уступчивый Миша ответил: «Мама, поступай, как знаешь, главное, чтобы ты была счастлива…»
Старший, в отличие от Михаила, жестковат, прямолинеен, и мать опасалась, что тот «встанет в позу». Но вместо «штыков» Владислав заявил: «Пусть придёт, я сам с ним поговорю». Разговор был коротким: «Дядя Валентин, - по-мужски твёрдо предупредил Влад, - если хоть раз обидишь  мать, пеняй на себя!»
В этот же вечер Валентин переселился к Валентине.

Проходит день… неделя… месяц… год… четвёртый на исходе, Валя новым мужем довольна. Что греха таить, с первым супругом два десятка лет прожили, детей вырастили, а тепла, заботы, почитай, не видала от него Валентина, даром что в семнадцать годков девичью волю на бабью долю променяла.

А Валентин за всё время ни разу даже Валей не назвал. Валюшей, Королевой своей величает, не насмотрится на неё, не нарадуется. А у Валентины изнутри всё равно червячок точит: почему такого порядочного работящего мужика жена из дома погнала.
Но стоило Вале затронуть эту тему, Колосков резко замолкал, в глазах появлялась грусть, под скулами от нервного напряжения вздувались желваки.

Все точки над i несознательно помогла расставить пятилетняя племянница Валентины Иришка. Девочка вместе с родителями у Колосковых  Новый год отмечали. Уснувшая малышка осталась ночевать в гостях. Утром она попросила тётю заплести ей косы. А волосы у Ирины густые, длиннющие. Валентина с юности до сей поры любит модные стрижки, дочек Господь не дал, потому спасовала она малость перед просьбой Иришки. Но недаром говорится – не боги горшки обжигают. «Справлюсь», - мысленно настроила себя Валентина на рабочий лад. Но едва она провела расчёской по спутанным волосам племяшки, как у той брызнули слёзы, с воплями «больно» Иринка отмахнулась от тётки.

Тогда Валентин на глазах изумлённой Валентины совершенно безболезненно такой причесончик навёл на головке девчушки, парикмахер – универсал восхитился бы.

Ночью в постели Валя через ласку и «Аришкины косички» вывела Колоскова на сокровенный разговор, в ходе которого не могла сдерживать волнения и слёз.
Валентин, словно сбросив с души стопудовую гирю, нежно обнял любимую и прошептал ей на ушко: «Не тревожься, моя Королева, моя ненаглядная Валюшка, только с тобой я понял, что такое любовь и какова она – настоящая жизнь!»
13 Двадцать пять метров
Пётр Буракевич
      Наступила  осень  золотая, а  вместе  с  ней  все  её  "прелести":  уборка  урожая   для  тех,  у  кого  он  есть;  домашние  заготовки-закрутки  у  тех,  у  кого  есть,  что  заготавливать,  но  многие  идут  или  едут  в  лес,  хромые,  больные  и  здоровые  собирают  ягоды,  чтобы  заработать  "копейку". В  этот  период  больницы  пустые  -  все  стали  вдруг  здоровыми, посёлки   днём,  как  будто  вымерли  -  все  в  лесу. Лес  полон  людей:  дерут  и  дерут  эту  ягоду комбайнами-грабилками,  специальными  граблями  на  ручках  прямо  в  контейнеры  тоже  на  ручках. Это  в  прямом  смысле  слова  "ягодная  лихорадка". Людей  лихорадит:  одних,  чтобы  заработать  на  вторую  машину;  других,  чтобы  как-то   свести   концы  с  концами,  а  третьих,  чтобы  напиться  и  забыться. Эти  последние  особо  не  утруждают  себя  сбором:  на  вёдрах  и  шарабанах  они  даже  делают  метки  на  пол литра  или  на  две  пол литра,  а  есть  специалисты  собирающие  в  день  на хороших  ягодах  150  и  более  килограмм, а это  двадцать  вёдер. Лихорадка  начинается  с  морошки,  продолжается  черникой  и  завершается  в  самом  конце  осени  -  брусникой  и  клюквой. К  ягодному  сезону  население  готовится  загодя:  ремонтируют  технику,  запасаются  бензином  на  случай  перебоев  с  ним,  планируют  отпуск. Вот  только  не  все  трудящиеся  имеют  возможность  осеннего  отпуска. Это  в  полной  мере  относится  к  учительству,  начинающему  учебный  год  в  самый  разгар  ягодной  "лихорадки". Я  тоже  не  сборщик  и  вынужден  отправиться  в  командировку  в  райцентр.

     Командировочные  дела  завершились  на  удивление  скоро. Можно  и  нужно до  отъезда домой  выполнить  многочисленные  поручения  и  самое  главное  -  навестить  родственника  в  больнице. Иду  в  стационар  ЦРБ,  сразу  после  фойе  - длинный  коридор  и  палаты. Дежурная  медсестра  разрешает  посещение  палаты,  где  лечится  родственник,  вхожу. Все  спят  кроме  одного  больного,  лежащего  на  кровати  словно  мумия  с  загипсованной  левой  ногой  от  ступни  до  верхней  части  бедра  и  наглухо  загипсованной    правой  рукой. Радость  встречи  -  это  же  земляк  Саня  Войтенко  с  поцарапанным  лицом.

- Ты,  как  тут  оказался  забинтованный,  как  мумия,  что  случилось?-

-  Долго  рассказывать,  это  целая  история,  -  возбуждённо  восклицает  Саня.

-  Расскажи,  уж  больно  тебя  кто-то  повредил -

  - Да  будь  прокляты  эти  ягоды,  -  начинает  свой  рассказ  Саня.

   Сезон,  в общем  то,  начался  не  плохо:   собирал   по  тридцать  пять- сорок  кило  в  день  -  пешком  ходил. Потом  всё  меньше  и  меньше,  вблизи  посёлка  ягоды,  как  это  обычно  бывает  в  разгар  сезона,  практически  все  собраны. Решил  съездить  на  лесовозе  подальше,  за  десятую  ветку. Мужики  говорили,  что  там  неплохо  ягод. Снарядил  шарабан,  взяв  комбайн-грабилку,  термос  с  горячим  чаем,  хлеб  и  сало  -  запас  продуктов  никогда  не  помешает. На  случай  "больших"  ягод  сунул  в  шарабан  три  полипропиленовых  мешка. В  общей  сложности  тары  набрал  на  полтора  центнера  ягод. С  транспортом  проблем  нет:  лесовозы  в  направлении  10  и  13  веток  курсируют  довольно  часто. На  лесовоз  удалось  сесть  в часов  11,  а  высадился  на  месте  уже  после  полудня. Ягоды  искал  недолго. Пройдя  по  лесовозному  "усу"  недалеко  от  дороги  нашёл  не  тронутую  ни кем   куртинку  брусники  -  сплошной  ковёр  бордовых  крупных  ягод. Давно  таких  ягод  не  видел,  собирать  одно  удовольствие! Протянешь  один  раз  совком-грабилкой  и  в  нём  уже  не  меньше  половины  стакана  ягод. Считал  -  для  наполнения  совка-комбайна  таких  "протягиваний"  надо  чуть  больше  двадцати,  а  в  ведро  помещается  7-8  совков. Собирал  не торопясь,  без  суеты,  наслаждаясь  этим  процессом  -  никого  ведь  рядом  нет,  ни  одного  конкурента-сборщика. Погода  хорошая,  солнечная  -  не  сбор, а  отдых. Одна  проблема:  против  солнца  собирать  плохо,  так  как  слепит глаза  и  плохо  видно. Заполнив  четырёхведёрный  шарабан  решил  сделать  перерыв,  попил  чаю. Понял,  что  первоначальный  запал  на  сбор  пропал,  так  как  немного  устал. После  небольшого  перекура  для  оценки  количества  брусники  пробежался  по  окрестностям  и  убедился,  что  ягод,  действительно,  уйма. Решил  -  не  уйду  пока  не  соберу  всё  и осознавая свою  жадность,   вспомнил  анекдот:  "не  соберу,  так  по надкусываю...". Продолжил  собирать  уже  в  мешок  вместимостью  в  пять  вёдер,  но  собирал  уже  без  особого  азарта  -  зачем  надрываться!?  За  время  заполнения  этой  тары  по  дороге  в  сторону  посёлка  проехали  три  лесовоза. Понял,  что  больше  рейсов  не  будет. Да  и  зачем  возвращаться  домой  на  ночь  - ещё  не  холодно  можно  здесь  прекрасно  заночевать.

      Уже  вечерело. Завязав  бечёвкой  мешок,  заполненный  ягодами,  стал  выбирать  место  для  ночлега,  а  чего  и выбирать  -  кругом  сухо,  много  дров. Выбрал  ровное  местечко  прямо  на  лесовозном  "усу",  рядом  с  большой  сушиной. Правда,  сушина  подозрительно  наклонена,  но  ничего  -  не  упадёт. Из  еловых  веток  сделал  ложе,  натаскал  сушняка  для  костра,  который  развёл  тут  же  рядом  с  этой  наклонённой  сушиной. Хорошо  лежать  тихим  тёплым  вечером  у  костра,  "охраняя"  ягодную  плантацию. Завтра заполню  оставшиеся  мешки  -  около  ста  пятидесяти  килограмм  будет,  не  меньше,  -  об  этом  думал  Александр,  засыпая   у  опасного  костра. Кто  хоть  раз  ночевал  у  костра  знает,  что  для  более  или  менее  комфортного  сна,  надо  периодически  поддерживать  огонь  и  менять  положение,  подставляя  то  один  то  другой  бок  исходящему  от  костра  теплу. Саня  спал  беспробудно,  дрова  в  костёр  не  подкидывал  -  устал  за  день,  но  огонь  горел  за  счёт  стоящей  рядом  сушины  и  она,  перегорев,  упала,  завалив  сборщика  ягод. Проснулся  мгновенно,  не  сразу  понял,  где  находится  и,  что  произошло. Жгучая  боль  пронзила  левую  ногу  и  правую  руку. Открыв  глаза  в  свете  раннего  утра  увидел  на  себе  кучу  сучьев,  рядом  ствол  этой  большой  сушины,  которую  вечером  перед  сном  не  посчитал  опасной. Подумалось: "Хорошо  хоть  голова  цела,  а  если   бы  упала  прямо  на  голову?". Надо  как-то  выбираться. Не  повреждённой  рукой  начал  откидывать  сучья,  но  любое  движение  отдавалось  сильнейшей  болью  во  всём  теле  -  решил  маленько  отлежаться. Со  второй  попытки,  когда  совсем  посветлело,  превозмогая  боль  всё  же  откинул  большую  часть  сучьев  и  умудрился  вытащить  ноги  из  под  ствола  дерева,  но  встать  на  ноги  или, хотя  бы  на  колени,  не  смог. Стало  понятно,  что  до  лесовозной  дороги  придётся  ползти,  а  это  около  25  метров. Никогда  не  думал,  что  так  трудно  ползти по  земле  подтягивая  здоровой  рукой  недвижимую  повреждённую   ногу. Двигался,  если  можно  так  сказать,  крайне  медленно. После  преодоления  расстояния  длиной  в  2  роста  -  отдых. К  вечеру  прополз  примерно  половину  пути  и  здесь  решил  заночевать. Появилось  чувство  не  реальности  происходящего. Казалось,  что  всё  происходит  с  кем-то  другим  и  эта  действительность -  не  иначе,  как  страшный  сон. Проснулся  от  холода  рано  утром. Закоченевшее  за  ночь  тело  не  слушалось  и  не   исполняло  "команд"  очумевшего  от  такого  стресса  мозга. С  большим  трудом  повертел  головой,  пошевелил  пальцами,  постепенно  "запуская"  в  движение  затёкшие  мышцы,  начал  движение. Да  какое  движение  -  поползновение! Понимал,  что  осталось  около  десяти  метров   и  к   обеду  он  преодолеет  этот  путь. С  грустным юмором  вспомнил  аналогию:  ползёт,  как  тот  известный  сбитый  лётчик,  потерявший  ноги.  И  от  этого  стало  немного  легче:  "юмор  сохранился,  значит  выживу". Приполз  раньше  полудня  и  через  короткое  время  подъехал  лесовоз,  направляющийся  за  лесом. Решили  погрузиться  в  машину  не  на  обратном  пути,  а  уже  сейчас.  Погрузка  в  кабину  была  ещё  большим  испытанием.  Далее  все  события,  как  сон  со  счастливым  концом.

    И  теперь  глядя  на  эту  бруснику  вспоминаю  эту  эпопею,  как  страшный  сон, - закончил  своё  повествование  Саня.
14 Я люблю тебя, Жизнь!
Дарья Михаиловна Майская
(Пятая глава из повести: "Я люблю тебя Жизнь!"
   ***

 Давно позади тридцатый год. Жизнь в селе стала успокаиваться, приобретать какие-то неведомые, непонятные, не имеющие привычного смысла, формы.

   Вошли в обиход слова: "колхоз", "звено", "бригада", "бригадир". Стали привычными: "колхозный ток", вместо имевшегося за огородом у каждого хозяина "гумна" для обмолачивания зерна; "разные работы" - это куда пошлют: и в поле, и обмазывать глиной стены выстроенных коровников, свиноферм, птичников; на сенокос, или скирдовку. И ещё бесконечное множество мест, где требовались руки, спина, шея безропотных людей.

   А безропотность стала беспримерной! Труд совершенно не оплачивался. Безграмотные бригадиры ставили химическим карандашом, усердно послюнявив его, в каких-то затрёпанных, замызганных блокнотиках "палочки". Кто проверял количество этих палочек? Кто хоть раз расписался о своём согласии с их соответствием выполненным работам? Против чьей фамилии они ставились?

   Нет, это не безграмотность и тёмность и потому  такое безразличие. Все понимали, эти записи на "грамотках" - так тогда называли белые кусочки бумаги для письма - мало пригодны даже для применения на закрутку цигарки, а как документу, им вообще не придавали никакого значения.

   Надо сказать, в начале колхозного устроения, на территории одного этого села было четырнадцать(!) колхозов. Вот до какой степени люди не представляли себе, как подойти к этой форме хозяйствования. Однако, скоро началось слияние колхозов и, наконец, образовался один, крупнейший в районе, и он носил имя Ленина до своего краха в девяностые годы...

   Как только образовался этот колхоз, его возглавил Михаил Васильевич Карташов.
Удивительная, знаменитая личность! Когда заходила о нём речь, колхозники
теряли дар речи: как могло такое быть? Казалось, именно в это время, одно и тоже, председатель находился на хоздворе, на току или "шмонал" повозку колхозника
далеко в поле на дороге...

   О председателе ходили легенды о его необычности, хватке, умении руководить.
Карташов был небольшого роста, приземист, цвет лица, как у народов жёлтой расы, очень чёрные, просто жгучие, крупные и круглые, влажные глаза. Говорил он мало, даже стоя в кругу колхозников, не ораторствовал, не выпячивался, а слушал, изредка поправляя кепку, почти всегда глядя в землю...

   Это он выведет с годами колхоз в богатейшее хозяйство, которое сначала будут называть миллионером, потом дважды миллионером, а потом и трижды.

   Не боялся он иногда и пошутить, даже когда его авторитет, казалось бы, может от этого безвозвратно пострадать.
   Был в селе один парень. Каким-то образом он получил травму головы и серьёзно повредился в уме. Ах, если бы увидеть такую красоту!  Высокий, черночубый, раскудрявый! Лицо его и фигура, теперь можно сказать, напоминали
знаменитого на весь мир американского иллюзиониста Дэвида Копперфильда.
Постоянное занятие тяжёлым физическим трудом, выточило его фигуру, чуть прикрытую  дурацкими короткими штанами и майкой, открывавшей великолепие  плеч, груди, тончайшей талии.

   Звали его Коля. И кем-то было прибавлено и прилипло прочно и навсегда - КахАн.
Далёкие от украинской "мовы" жители этой местности, так переделали сочное слово "коханый" - любимый. Лексикон Коли КаханА был крайне беден, состоял из нескольких
слов, но обращённую к нему речь он понимал совершенно.

   Кахан, если он не соглашался с кем-то, говорил: "За...муууучиисси" (матом, конечно).
   Но если ему кто-то нравился, он своим чудесным голосом
тянул: "Гыыы" и отворачивался. Но тут же поворачивал голову назад, счастливо улыбаясь, сверкая невиданной белизны подковами зубов и снова: гыыы...

   Так вот, председатель приехал на колхозный ток. Немедленно к нему подтянулась приличная свита. Все шли, говорили...

   Вдруг, навстречу им Коля КахАн. В руках у него по арбузу, отборному, гигантских размеров. Он нёс их из громадного бурта, расположенного чуть в отдалении.

   - Коль, положи арбузы на место, - говорит ему Карташов.

   - За... мууучиисси! - без малейшей паузы отвечает красавец.

   Все переглянулись. Шевельни Карташов пальцем, КаханА разорвали бы на тряпочки.
Но председатель улыбается и шествует мимо. Многоголосый гогот мужиков перекрывает
шум работающих агрегатов.

   А вот председатель в поле у свекловичниц. Они очищают свёклу, обрезают ботву.
Немыслимо тяжёлый, изнуряющий труд. Все поворачивают к нему головы,
дружно приветствуют. Одна склонилась... молчит. Карташов тут же подходит к ней.
Персонально здоровается. Она отвечает дрожащим голосом.

   - Глянь на меня, разве я тебя обидел? - обращается он к женщине.
Она неохотно поднимает голову, её лицо залито слезами.
   - Что у тебя случилось? - озабоченно спрашивает он.
   - Ничего... ветер...
   - Да это Манька Панкова нападает на неё, жизни не даёт, - с готовностью
рассказывает звеньевая.
   - А ты здесь для чего? - грозно спрашивает председатель и, уже не глядя
на неё, отчётливо, чеканя каждое слово говорит:
   - Панкова! Ещё один косой взгляд в сторону Юдиной, не то что слово,
посажу на 15 суток! И прикажу остричь тебя! Поняла?
   - Поняла...
   
   Прошло несколько лет. "Палочки" изжили себя. Аванс и зарплата стали выплачиваться регулярно. В этом году небывалый урожай всех культур. Люди радуются: в августе, кроме 10 процентов на каждый заработанный рубль, на которые им выдадут в натуре масло подсолнечное, мёд, арбузы, солому, зерно, сахар, будут и весомые зарплаты. Август заканчивается.
Ждут колхозники зарплату. Аванс почему-то не выдали, объявили, что в зарплату отдадут. Школьников надо собрать к первому сентября, к зиме подготовиться... В определённое число потянулись люди в правление за вожделенной получкой.

   Но что-то быстро возвращаются, хмурые, молча проходят мимо идущих навстречу или  мельком здороваются. Новой группе пришедших кассир говорит из своего окошка:

   - Зарплаты не будет за август!

   Загомонили колхозники: как, мол, не будет? Нам не надо в сентябре,
нам сейчас надо!

   Из кабинета выходит парторг. Все сразу примолкают. Иван Владимирович - мужик обстоятельный! Сейчас всё разъяснит... и кассирше мозги вправит. Ишь ты, не будет зарплаты!

   - Товарищи, зарплату за август решено всем рядовым колхозникам и правлению
не выдавать. Вы знаете, что случился большой падёж птицы. На эти деньги будет восстановлено поголовье путём закупки молодняка. А в сентябре получим зарплату за сентябрь, как и полагается! Надо помочь колхозу! Без одной зарплаты не обеднеем!
Не такое выносили!

   - Да вы что творите? Поголовье птиц пополните, а поголовье людей сократите? -
это вспыльчивый механизатор и известный правдолюб Илюха Лебедев взрывается от негодования.

   Парторг медленно достаёт из внутреннего кармана пиджака "грамотку",
карандаш:

   - Кто вы? Как ваша фамилия? Кем работаете? - мягко, уничтожающе глядя на Илюху, спрашивает парторг.

   Илюху парторг, конечно, знает, не раз вручал ему награды. Но грамотка, химический карандаш и особенно обращение на "вы" выбивают почву
из-под ног "строптивца". Он пятится, пятится, желая исчезнуть, провалиться...

   Все молча поворачиваются и выходят на улицу. Но и на улице они не обсуждают
ЧП: напуганы намертво, раз и навсегда!

   Жизнь продолжается. Старые старятся, дети рождаются, молодёжь,
не замечая трудностей, несправедливости, торопится жить, радуется каждому денёчку, особенно вечерочку!

   Наша Нюра невестится.* Она превратилась в красивую девушку: глаза
спокойного серо-голубого цвета. Волосы, как у отца, крупной волны, гущины и шатеновой насыщенности украшают её головку. Но особо привлекательны красивейшие яркие губы, белоснежные зубы.

   Молодость! Иногда Нюра вспоминает своего Мишу, раскулаченного и высланного
со всей семьёй, сгинувшего навсегда, но всё дальше, дальше уходит его образ в небытие. Да и что помнить? Несколько случайных встреч, одну проведённую в разговорах ночь?

   Теперь ей проходу многие ребята не дают, но она уже выбрала для себя одного.
Высокий, с красивой шевелюрой. Работает бригадиром, но выглядит интеллигентом.
А уж степенный, а уж выдержанный да серьёзный!..

   Вечером он приходит к её дому, стоит в тени у окна, ждёт. Любит он свою Нюрочку, обожает! Но не просто у них складывается. Мать Нюрочки против их отношений. Она внушает дочери, что у Василия... Его Василием зовут, Василичкой!.. И фамилия у него нездешняя - Огнёв. Когда, откуда они прибыли в село, никто и не помнит, вот и обосновалась у них в селе эта редкая фамилия,  был плохой двор, стоял как-то боком, открытый всем ветрам, хотя и обнесённый хорошей загородкой. А ещё... это просто непреодолимое, неисправимое препятствие в аргументах матери: в роду у Василия был дед, карнаухий! Ну и что, что ухо он обморозил и оно у него как-то завернулось из-за этого. Но ведь его так и звали все: кар-на-у-хий!

   Василий всё это слушает у раскрытого окна. Улыбается наивности причин,
по которым он занесён в список "непрестижных" женихов. Но грустно улыбается:
молодая девчонка, мать может и отговорить её...

   Василий встречает Нюрочку, протянув ей руки. Она уже знает, что за этим последует: он придержит её, чтобы она со света не споткнулась в темноте.
а потом  поведёт её на свет из окна. Нюрочка повернётся перед Васей вокруг себя. Он придирчиво осмотрит свою голубку, поправит складочки на платье: всё должно быть безупречно - гордится Василий своей избранницей, любуется ею.

   Они идут в избу-читальню, которая расположилась в той части дома, где раньше была расправа. Там две комнаты. В одной книги, в другой вечером пляшет под гармошку, балалайку молодёжь. А вход-то - платный! Василий покупает своей девушке билет: "Иди, пляши",- провожает он её, а сам идёт к ребятам, редко-редко вставит слово в разговоре с ними - солииидный...

   Село Коршево всегда было передовым, известным, каким-то особенным.
Ещё трудные времена, ещё не успели люди наладить свою жизнь, а праздник Первомай уже отмечается широко, массово. Расклеены афиши на стенах изб:
   "На реке Битюг, на ерике, тогда-то, во столько-то разворачивается празднование Первомая. Проходить праздник будет в форме фестиваля!"

   "Что это такое - фестиваль? - из уст в уста передаётся это объявление - свистуваль будет! Свистуваааль!

   Идут люди к реке. Нарядные, возбуждённые необычностью события. Нюрочка идёт с Василием. Они фантастически-красивая пара! Да, Нюрочке росточку бы прибавить,
но именно небольшой её рост, ещё более вызывает у Василия нежность: ему
хочется на руках её носить, защищать ото всего и всех, от самой жизни!

   Спускаются они по громадной крутой горе к речке. Эти места за их красоту называли второй Швейцарией - здесь крутые и пологие горы, а на правом
берегу полноводной реки лиственный лес, переходящий в смешанный и хвойный.
А какие люди здесь! Вот истинная гармония человека и природы.

   К берегу прикованы лодки, баркасы. В них сидит молодёжь. Покачиваются лодки на волнах, девушки весело щебечут, некоторые уже запели песни и плывёт над водой старинная, красивая "долевая" песня. Но вот всех собирают, парторг объясняет суть праздника. И веселье развернулось массово, красиво, величаво.

   Старухи и те пришли сюда, некоторые... в панёвах! Они как сказочные птицы: на солнце жаром горят их одежды, расшитые, яркие, в атласных лентах.

   И вдруг старуха Домна (Домаха) Морякова, фигура которой по огромности и величию, оправдывает такое имя, запела высоким, красивым голосом:
"Ой стелется, расстилается, шелковА трава по бережку"... Тут же образовался хоровод и сказка на глазах ожила, зазвучала, захватила и вознесла сердца и души всех находившихся здесь... Хоровод сплетался и расплетался, то змейкой, то солнцем, то кругом парами, то притопыванием. Наслаждали танцующие и поющие
неожиданным зрелищем пришедших сюда односельчан, представителей из района.

   Но тут, пока ещё хоровод не закончил своего волшебства, грянули рожки и жалейки. Это семья Острецовых и пастухи принесли с собой такое чудо.
Правда, тогда, это ещё не было большим чудом. Потом, в шеститесятые и семидесятые годы потомки Острецовых, ездили в Москву показывать своё искусство игры на рожках, жалейках, кугикалках.

Нюра и Василий, полные восторга от увиденного, стоят, любуются. И дрожат
их сердечки, наполняются нежностью и любовью к окружающим,.. друг к другу...

   И вдруг Вася, глядя на свою подружку, говорит:
   - Я люблю тебя, ЖИЗНЬ!

Нюра удивлённо вскидывает брови.

И Василий поясняет:
   - Я люблю тебя, Жизнь! Нюрончик! Ты моя ЖИЗНЬ! Я люблю тебя, ЖИЗНЬ!
И тебя, жизнь мою, я люблю...

   Сердце Нюрочки зашлось от радости, но она промолчала...
15 Я люблю тебя, Жизнь!
Дарья Михаиловна Майская
(Шестая глава из повести "Я люблю тебя, Жизнь!")   
   ***
   Живёт Нюра. Ни о чём она не задумывается: что там в селе, что в стране...
Сыта, обута, одета даже получше своих подруг. С Васей, её ненаглядой,
каждый день встречаются. Он такой же внимательный, любящий.
Мало того, что вечером гостинцами её одаривал, ещё и утром, когда
она на телегу впрыгнет, свою корзиночку рядом пристроит, он
обязательно в эту минутку подойдёт степенно, важно -
по сторонам и не оглянется. Смотрит не в глаза, а прямо в душу:

   - На какие работы едете? - тихо так спрашивает, - а сам в корзиночку
узелок с чем-то незаметно кладёт.

   - Полоть будем,- еле проговаривает смущённая девушка. А в глаза-то ему только
мельком и глянет, на большее сил нет.
Дома из-за Васи война с матерью не утихает - не пара он тебе и всё. Но Нюра к этому почти привыкла, а более притерпелась, да и папаня ничего
не говорит, ни одну из них не поддерживает.

   Объявили в колхозе, что набираются женские курсы трактористок. Что будут за время обучения хорошо платить: денег сколько-то, зерна - по окончании и... по буханке подового на каждый день! А буханки были огромные! Их на под в печку с лопаты скидывали. До пяти килограммов буханка тянула!

   Потянулись девушки и молодые женщины к правлению колхоза. Брали всех, даже и совершенно безграмотных - новое веяние посадить на тракторы колхозников.
Нюра пришла к Мане, дочке Соломона, подружке своей закадычной.
Отец её дома был.

   - Ооо! Нюрунчик пришла! Ну, что? Трактор будешь изучать? -
спрашивает дядя Иван, отец Мани.

   - Да нет, мама не пускает,- скромно отвечает ему девушка.

   - "Мама не пускает" - не то передразнивает, не то шутит Соломон, но и раздражение проскальзывает, - отец-то, что говорит? Он ведь - головааа.

   - Папаня говорит, что надо поучиться, а там видно будет.

   - Вот поэтому и говорю: голова твой отец! Завтра с уторка пораньше идите с Маней в правление. А матери скажи, чтобы в большие дела не мешалась, ей и тех, что поменьше, хватит.

   Нюра удивилась речам дяди Ивана. Особенно про мать: он ведь никогда напрямую ничего не скажет, всё с оговорочками.

   За ужином Нюра пересказала слова Соломона. Только про мать промолчала - братишки и сестрёнки не должны про мать такое слышать.

   - Ну, и обсуждать нечего, - "иди, учись", - в тюрьму сяду, а на трактор тебя не пущу! Знаю, зачем ты рвёшься в трактористки - с Васькой своим рядом быть!

   Но учиться Нюрочка пошла и училась с удовольствием! С истинным, захватывающим интересом. Каждое новое слово отзывалось в ней каким-то невыразимым чудом.
   Двигатель! Впуск! Сжатие! Рабочий ход! Выхлоп! Поршень! Коленчатый вал! Втулка!...
 
   Господи, да что же это такое?! И всему есть место. И, если всё на своём месте и не испорчено, то трактор не только сам будет двигаться, но выполнять работу, посильную не одной лошади, а нескольким десяткам! Дома она всё пересказывала своим братьям. Но они так и не "заразились" тракторным делом.

Всю зиму учились девчата теории. Но не знали они мудрость Ходжи Насреддина, взявшегося обучать грамоте ишака: или ишак сдохнет, или эмир помрёт - найдётся выход - так надо понимать. И точно, тракторы не поступили, от работы отказываться не надо было, и за обучение плата взыскана не была.

   Недороды и всевозможные поставки натуральной продукции государству подорвали и так неустойчивое материальное положение на селе. И потянулись железнодорожные эшелоны с вокзала райцентра. Они были набиты трудоспособным населением, в своей основной массе, молодёжью. Выезжали на торфяные разработки и другие "вербовки".

   Положение в семье МЯгковых не было критическим, но мать, заправлявшая всем
укладом в семье, жизни не давала мужу: вон какая судьба у Мани, дочери Ивана Соломона, вышла за непутёвого и погибла. Вот и наша Нюра, выйдет, не дай Бог, за этого Ваську и потеряем мы её... и в слёзы, где настоящие, где притворные.
Вот и решили её отправить по вербовке во Владимирскую область, в Вязники.    
   - Это не торф и не разработки леса. Под крышей будет, в тепле. И от Васьки этого подальше. Деньги, говорят, там платят, - приводила доводы мать. Уговорила отца, а Нюру никто и не спрашивал. И поехала Нюра.

   Всё девушке было в новинку, всё интересно!
Но ничего она не не умела, ничего не знала. Прошла по цехам фабрики, в какой определиться - понятия не имеет. Нашлась добрая душа. Слесарь-наладчик подсказал ей, куда идти: грохот везде одинаковый, а в этом цеху хоть пыли нет.

   И вот она в отделе кадров. А там толпятся человек двадцать. Среди них оказалась заведующая детским садом. Заметила она Нюру - с дороги только что, а аккуратная, спокойная, уверенная, но не нахальная. И предложила она девушке
работать в детском садике в ясельной группе нянечкой.

   Нюра сроду не слыхала: группы какие-то, что там в них делают. Но уж очень
заведующая ей понравилась - в шляпке, хорошенькие туфельки на каблучках и пальто... до чего же красивое!

   Работать пришлось с маленькими детками. Всё хорошо. И чистота, и теплота, и еда непривычная, вкусная, красиво подаётся. Детишки, как ангелочки, тянутся к ней, ласку её ждут... Горшки... не смогла Нюра себя пересилить. Отвращение до рвоты.

   - Зинаида Васильевна, только не обижайтесь: ухожу я от вас, - тихо, но
решительно сказала она в кабинете заведующей.

   - Что случилось? С воспитательницей не поладили? - встрепенулась руководитель.
Ей такое заявление очень не по душе: только всё стало налаживаться, всегда порядок, всегда благоприятная обстановка. Родители довольны новой няней. Теперь её все Нюсей зовут. 

   - Нюся, я бы не советовала тебе уходить. Замуж выйдешь, детей родишь и будут они при тебе, на глазах...

   - Нет. Я всё обдумала, решила, а потом уже к вам пошла.

   И снова Нюся пришла на фабрику. Её определили ученицей ткачихи.
Всё бы хорошо, но невозможность за всю смену отойти от станка, Боже избавь,
вовремя не включить его! А непривычные ночные смены просто выматывали её: это ужасно не спать всю ночь и спать днём. Но сама работа Нюсе нравилась, да она уже просто полюбила её.

   Жила Нюся на постое в частном доме у одинокой женщины - Веры, у которой был очаровательный мальчишка - Вовка четырёх лет. Нюся сразу стала ангелом-хранителем этой семьи.

   Очень дородная, обширная хозяйка была малоподвижна. У неё был хороший сад, но всё бы так и пропадало, если бы Нюся, прибежав со смены, не собирала фрукты, ягоды. Что-то крошила, что-то выкладывала для сушки, варила компоты, варенье.
Чистоту и порядок в доме она навела очень быстро и поддерживала  неукоснительно.

   Вязники небольшой городок, но баня в нём на удивление хорошая. И было заведено брать с собой в помывочный зал небольшую постирушку. Нюся стирала свои вещи и собирала до последней маечки и трусиков её маленького друга, сынишки хозяйки.

   Приученная дома беречь каждую копейку, с измальства стремившаяся как-то эту копейку приобрести, Нюся не могла понять и, уж тем более, одобрить
беспечность и какую-то детскую наивность местных жителей в вопросе траты денег.

   Аванс и получка там назывались "дачкой". И вот в день дачки в магазинах было не протолкнуться от очередей. Сметались колбасы, масло, хлеб, булки, консервы,  пряники, конфеты... несколько дней все "шиковали", потом, приходилось доедать то, что оставалось, а последние несколько дней ткачихи в обеденное время в кубовой (помещение, где был кубовый бак с кипятком) размачивали корки хлеба и булок, запивали их пустым кипятком, в чём и состоял весь обед...

   Нюся изобрела верх экономии: она собирала копеечку к копеечке! Из еды покупала хлеб и батон, нарезала на аккуратные кусочки и складывала их - кусочек хлеба, а на него такой же кусочек батона. У неё получался бутерброд, который ей казался очень вкусным. Запивала его кружкой кипятка с ложкой варенья. Таким образом, она не очень голодала и деньги оставались от каждой дачки.

   Вспоминает ли Нюся своего Васю? Да как-то и не очень. Жизнь увлекла её. Писем она ему не писала и от него, поэтому, не ждала. Почему не писала? Иногда очень хотелось написать, но как же? Сразу по селу слух пойдёт - смотри, пишет, парню прохода не даёт...

   И вот подходит как-то утром к ней мастер.

   - Нюся, ты о Виноградовой, рекордистке-ткачихе что-нибудь слышала? - спрашивает он.

   - Конечно. И о ней, и о Стаханове, - удивляется Нюся вопросу.

   Тебя завтра к директору вызовут, будут предлагать поработать на нескольких
станках. Ты не пугайся и не вздумай отказываться: вся фабрика на ногах,
почин надо поддержать. А потом всё успокоится и будешь работать, как и работала.
Рекорд Виноградовой не побить, за ней больше двухсот станков числится, а если откажешься, неприятностей не оберёшься. И не мелких.

   Так и вышло, пришлось Нюсе согласиться на предложение, хотя это было представлено, как её горячее желание поддержать стахановское движение, начать борьбу за рекордное количество станков!

   Провели репетицию. Станки выверили филигранно. Начальник цеха, инженер,
лучшие слесари-наладчики были собраны у сорока станков, на которых должна была работать Нюся.

   Настал этот ответственный день! Девушка, внешне уверенно, прошла к своим станкам и нечаянно глянула на молодого человека, стоявшего здесь же и выделявшегося ростом и... красотой.

   Ноги  у ткачихи подкосились. В молодом человеке она узнала того мальчика, что когда-то, как в другой жизни, восседал на беговой конной повозке и они с сестрой увидели его.

   Это на мгновение выбило Нюсю из равновесия, но, уже подойдя к станкам, она собралась, окинула взглядом предстоящее ей поле деятельности. Огромный цех с его напряжённой тишиной, с рядами станков, без таких привычных лиц, фигур, да нет, не привычных, а ставших дорогими ей подруг-ткачих, показался пустыней. Ей стало так одиноко, так противно засосало где-то под ложечкой.
И она снова бросила взгляд в сгрудившуюся группу товарищей, кажется,
надеясь получить их поддержку.

   Красивое лицо парня возвышалось над головами собравшихся, а глаза его были прикованы к этой показавшейся ему маленькой, и совершенно беззащитной девушке.
Их глаза, как в какой-то книге (или в кино?) встретились. И Нюся почувствовала  желанную, мощную поддержку, что вернуло ей уверенность в себе, своих возможностях. Даже и наблюдавшим показалось - выросла она в одно мгновение.

   Непривычный простор, но Нюся ощутила себя в нём... повелительницей! Всему... владыкой! Вот сейчас движением её рук, касанием её пальцев оживут эти немые, глухие, холодные конструкции металла.

   Ожидая команду начать, Нюся глубоко вздохнула, переступила с ноги на ногу -
проверила: подчиняется ли она сама себе?

   Красный флажок поднят.
Все в великом волнении от необычности ситуации, особой приподнятости, сознания
присутствия при зарождении чего-то нового, значимого, воодушевлённые коллективной ответственностью за это - замерли.

   ПУСК СТАНКА ДОЛЖЕН ПРОИСХОДИТЬ БЫСТРО И ПЛАВНО.

   ОСТАНОВКА - В САМЫЙ КОРОТКИЙ СРОК И В ЗАДАННОМ ПОЛОЖЕНИИ РЫЧАЖКОВ.

   СКОРОСТЬ РАБОТЫ - ДОЛЖНА СООТВЕТСТВОВАТЬ РАСЧЁТНОЙ.

   Вся теория, все требования к идеальному пуску станка, стали уже прочными навыками ткачихи на практике. У неё было выработано какое-то внутренне чувство к бездушной машине. Ни единого лишнего движения, ни на один лишний миллиметр в ту или другу сторону управляющих ручек и рычажков не совершает она при работе с этой техникой.

   В идеале пуск станка должен происходить быстро и плавно! И Нюся удивительным образом соединяет скорость с плавностью. Неуловимым, ласкающим движением прикасается к двум пусковым ручкам и нежно, но с необходимым усилием поворачивает их на себя. Шкивы начинают вращаться.

   Высококлассный музыкант точно повинуясь ритму, вступает в свой такт даже после труднейшего форшлага*, так эта, совсем ещё молодая ткачиха, выждав точное время, уже от себя посылает пусковую ручку. Точно до ограничительного болта, которого она почти и не касается.

   Тяга, левое плечо рычага послушно опускаются. Рычаг нажимает на головку болта... вал оживает, поворачивается вместе с вилкой... Это действо волшебно! Оно заворожило красотой слаженности человека с машиной, всех причастных этому чуду!

   Но это только начало. "Пальцы" перемещаются, давят фланец. Реакция механизма безупречна и приводит к вращению главного вала. В этой связке всё чётко работает в заданном ритме. Но... как это не нежелательно, может произойти разрыв основной или утОчной нити. Тут сработает контрольное устройство и, так методично запущенный механизм, начнёт работать... в обратном  порядке до полной остановки станка.

   Это сколько же времени потребуется! А потом снова запуск! Но Нюся на секунды опережает автоматический контроль. Она поворачивает пусковую ручку на себя, левое плечо рычага тут же поднимается, освобождая изогнутый вал - электрическая цепь на
секунды остаётся включенной и, после молниеносно выполненного узелка на нити, станок снова в действии!

Высокая обрывность нити - бич ткачихи: ухудшается качество ткани, резко снижается производительность труда. Знает Нюся причины этого явления - обрывность - плохое качество нити основы и утока, небрежная работа или низкая квалификация рабочих, обслуживающих машины, даже влияние окружающей среды. Есть и случайные причины, которые, обычно, невозможно предотвратить. Но Нюся с первых дней своей работы за всё ответственной считает, в основном, себя.

   Обычно ткачихи работают на трёх-четырёх станках.
Это для опытных и не так обременительно. Соседка может отлучиться
по срочным делам даже на тридцать минут и более. А потом она управляется со станками соседки, отпустившей её по делам.

   Непрекращающийся шум станков, мельчайшая густая пыль, особенно заметная в
проникающих солнечных лучах, - вот настоящая трудность.

   Сорок станков! Это, конечно, рывок!
Нюся переходит от станка к станку, чутко прислушивается к работе каждого.
Как - она и сама не сможет объяснить - улавливает какой-то
диссонанс в этом, для постороннего человека, шуме почти камнепада.
Она в точном направлении устремляется и в необходимое мгновение
устраняет наметившийся сбой.

   Бежит время. Отлаженные ткацкие станки, безупречная работа ткачихи достойно завершились. Похлопали ей в ладоши, галочку поставили руководители, отрапортовали, кому надо, все поговорили дня два и благополучно забыли
этот выдающийся случай. Впрочем, всё, как и было задумано - отреагировали,
идут в ногу со временем, а героев в своём отечестве не бывает, и на их фабрике
они и не очень-то нужны: без них спокойнее.

   Но Нюся потеряла покой раз и навсегда: ей всё время порывался помочь молодой наладчик. Неожиданно он оказывался рядом, мельком смотрел в глаза,
нечаянно касался рук девушки.

   И тут она поняла слова, ставшего таким далёким, Василия:
   "Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЖИЗНЬ!"
   Парень из её почти детства, оказавшийся здесь, станет её жизнью!

И однажды она сама ему скажет: Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЖИЗНЬ!
16 Вкус жизни
Галина Санарова
На стенке ВКонтакте я случайно прочитала  отзыв на посещение концерта танцевального коллектива " Ступени"
Его участники - это люди с ограниченными возможностями, люди в инвалидных колясках в возрасте от 60 до 8 лет.

Зритель Татьяна в комментарии под своими фотографиями с концерта написала, что порой на глаза наворачивались слезы. Но при этом было чувство непередаваемого восторга и глубокого уважения к людям, которые не перестали чувствовать радость и полноту жизни,
 Не ощущая ногами землю, они были при этом живыми и активными более, чем вполне себе здоровые люди.


Моё сердце дрогнуло. И слезы навернулись на глаза. Потому что и у меня есть личная история.


 Сестра моя, Танюшка, младше меня на 4,5 года.
 Я, как старшая, была для нее образцом и авторитетом.
 Правда узнала я об этом когда мы обе повзрослели. А тогда у меня тоже был свой образец- двоюродная сестрёнка Люда.

Просто я, как старшая по отношению к младшей,несла свои обязанности и любила младшую...
Только повзрослев, когда наши возможности и интересы поравнялись, я поняла, насколько важно чтобы младшие чувствовали себя под защитой и могли учиться у старших.

 Я вышла замуж и уехала из Крыма в Ленинград. Сестре было 14 лет. И повзрослела моя младшенькая без меня.
 Она,повзрослев, тоже вышла замуж: за моряка- подводника.
 Чего уж! Севастополь же рядом! И оказалась на Кольском, в Гаджиево.

   Но всегда на пути к родителям прилетала сначала ко мне в Ленинград.

В её последний визит  выяснилось, что они прилетели на консультацию в Военно- медицинскую Академию:отказывает одна рука.

Операция на опухоль не дала ожидаемого результата. Долгое лечение. Потом дорога домой в одном купе с солдатиком- "афганцем".
Медицинское сопровождение и прогноз на жизнь не более месяца...

Но дома и стены помогают! Прогноз не оправдал себя!
 в 25 лет сестрёнка стала полным инвалидом. Муж служит на Севере. Дочке едва5 лет и она живёт у бабушки. На дворе 83 год.
  А впереди, как оказалось потом, ещё немало испытаний.

Рассказать как семья мужа и моя мама победили прогноз на жизнь?
  Не хватит духа. И времени.
Важно, что в этой борьбе были отвоёваны 11 лет жизни ради доченьки Юльки.
 Из полностью горизонтальной перевели Танюшку в позу хотя бы сидящую!


 Таня была удивительным жизнелюбом. Оптимистом. И очень привлекательной женщиной.
Маме на момент болезни сестры исполнилось 64 года. Вдова.
Здоровья на двоих даже кот не наплакал!
Но крест надо нести. И они справлялись с Божьей помощью. С поддержкой родных и друзей. А подчас и вовсе незнакомых людей.

 Я уже отметила что сестрёнка была очень позитивным человеком. Она притягивала каким то непостижимым образом в свою жизнь подобных себе людей.

 Иногда появлялись незнакомые люди, и со словам о том, что узнали про Таню от того или иного, пришли знакомиться, приносили книги, вкусняшки, связанные своими руками носочки. Так было в посёлке Куйбышево. Так же и в Севастополе, когда соседи по душевному порыву пришли знакомиться. И помогали чем могли. Спасибо, Надя и Яша! Спасибо, Лена и Адам!
Редкая степень участия в судьбе с подобным сценарием, верно?
 У нее был сильный Ангел - хранитель.

Очень помогала местная интеллигенция.
  Представьте, чего стоит одна только инициатива купить для Тани мобильную чехословацкую коляску вместо советской телеги на велосипедных колёсах?

 Тогда люди ходили в кино. 1985 год. В фойе установили сундучок для сбора средств. И набрали нужную сумму!
  Это же был прорыв! В кинотеатре освободили место для того, чтобы можно было установить коляску без помех. И были волонтёры, готовые оказывать посильную помощь. Как жаль, что я не помню их имён и фамилий!
Но мысленно всегда им благодарна.

 
Порой болезнь возвращалась и отнимала возможность просто говорить.
Но мамины молитвы и желаниеа сестры  общаться с доченькой возвращали этот дар!

 Таня много читала. Сохраняла ясный ум. Она не была вытолкнута из потока жизни, получала  и отдавала любовь.

 И никогда не вела себя как инвалид. Если позволяло состояние, всегда ухаживала за собой: на ногтях - маникюр. Улыбка. Интерес в глазах, внимание к гостю - всё при ней.
  Она даже меня порой попрекала:
 -Сестра!
Ну посмотри на свои локти и коленки!-
 Я в тревоге начинала себя оглядывать:
- а что?-
 - Как что?,- возмущалась моя сестрёнка.-
 Ты совсем не следишь за собой. Кожа грубеет. Локти шершавые как терка, не говорю про коленки вообще! -
Возмущалась она.
 И я, чтобы не огорчать, тотчас же под её руководством демонстрировала последовательницу здоровой красоты!

  Маска: желток, мёд, толокно и капля масла - уже на лице!
Локтевые и коленные поверхности в состоянии " бутерброда с маслом".Ура!
 И в таком виде мы живо обсуждаем новинки литературы, которые нам принесла соседка- библиотекарша.
    В один из моих приездов Тане выделили путёвку в Саки.
Она начала сборы. И подобно маме из "Простоквашино", стала просить чтобы я уложила "четыре вечерних платья"
   Я была в легком шоке: санаторий для спинальников, Таня не всегда в состоянии сидеть долго. А наряды нужны...

      Кстати, она и мне сделала замечание, что у меня только одно платье " на выход".
А зачем? Мне бы мамины заботы по уходу на себя взять, дочку и племяшку развлечь, сестре время уделить, загибаю я пальцы...
  Не то что в чемодане, даже в мыслях никакие наряды не разместились!
Потому футболки, шорты, халатик и платье, которое не мнётся!
   Да! Апофеоз - купальник!

Однако, когда мы отправлялись на прогулку, важно было, чтобы я, выкатывая кресло с сестричкой,  была с накрашенными губами и маникюром. И хотя бы в одном из платьев сестры.
 А то:"как ёлка - всегда в одном и том же!"- огорчалась она.

Ах! Живя в большом городе я забыла, что там, где все всё знают друг про друга, лучше не давать пищу для пересудов.
   Мудрая моя младшая сестрёнка!

Так вот, впереди курорт!
 Сестра собирается по всем правилам!
Но я бестактно задаю вопрос:
   - А одежды столько зачем? ( Вы помните мой джентльменский набор?)
 Слышу в ответ, с недоумением:
  - Галя!
  У нас же там танцы бывают!
Должна же я хорошо выглядеть?-

   Я и представить не могла в ту пору, что "там" ( простите мне невежество, пожалуйста) - настоящая жизнь. С флиртом. С танцами. С улыбками.
   И губы должны быть подкрашены.
   И на ногтях - маникюр.
 Даже если одна рука, да и та едва подчиняется.( Теперь понимаю, что надо писать:
тем более если...)

 Я оказалась безнадежно дремучей. Моих представлений о жизни и ее полноте не хватало и на десятую часть того, что знала моя сестрёнка, прикованная к одному месту.
   Пришла пора мне набираться мудрости у младшей. Брать уроки жизни.


 У кого- то в этом мире есть специальные комнаты для хранения коллекций обуви.
  А у кого-то нет ног даже для одной пары туфель...
   Но зато у них есть желание двигаться и есть интерес, и вкус к жизни!

Послесловие
 Её не стало в тяжёлом 94 году. 6 мая. Ушла на руках у мужа. К тому времени его из Мурманска перевели в Севастополь.
 Александр не принял украинскую присягу. Верный был человек и в семье и на службе.
 Последние слова сестры были такие:
  - Правда, Саша, какая у Окуджавы замечательная песня: " Виноградную косточку в теплую землю зарою..."

 В это время , (мне мама назвала с точностью до минуты,) я мысленно "услышала" настойчивое звучание этой песни. Ещё не зная об уходе Танюши в Горний мир.
Можно не верить. Но это так.
    Мама ушла следом, через 20 дней.Вместе они сражались за Танину жизнь 11 лет.

 Они сделали  всё, на что хватило сил.
17 Выходной день сельского жителя
Беляев Вячеслав Викторович
Ивана Васильевича разбудило постукивание в закрытую дверь спальни, тихое повизгивание и шорканье лап в прихожей.

Приоткрыв один глаз, посмотрел на часы, висевшие на стене. Блин, начало седьмого. Так не хотелось вставать такую рань в свой выходной день. Но делать нечего, раз питомец зовет, приспичило ему, придётся вставать. Хоть пес и взрослый, но может не вытерпеть, пока хозяин очнется окончательно. Убирай потом за ним.

Спустив ноги с кровати, немного посидел, подождал пока кровь заструится по нижним конечностям. Чай, не совсем молодой, на седьмой десяток время уже перевалило давненько. А каждый возраст требует своего подхода.

Натянул легкие треники, сунул босые ступни в растоптанные шлепанцы и похромал в прихожую, где в нетерпении бесился питомец. Потрепав собаку по лохматому затылку, накинул на футболку легкую куртку и на улицу.

Зарождающийся день встретил прохладной утренней свежестью, легким ветерком и неумолчным птичьим гомоном.

Собака бегом юркнула к ближайшему кусту и задрала ногу. Пока хозяин спускался по ступеням крыльца, невесть откуда появился Филимон. Подошел, потерся о треники, мол, я тут, вернулся с ночного промысла. Последнее время кот оборзел совсем. Нет бы заняться своими прямыми обязанностями по дому, он заявлялся только поесть да отоспаться чуток. Все остальное время где-то болтался по своим кошачьим надобностям.

Пока пес делал свои утренние дела, Иван Васильевич решил сходить покормить кур в курятнике. Дохромав до низенькой изгороди, отделяющей птичий выгул от основной зоны, обнаружил, что толстомордый говнюк потихоньку плетется сзади и собирается молчком проникнуть на запрещенный для него объект. Хотя, понять его можно. Кроличьи какашки хрумкал как деликатес. Надоедают одни сухие корма, а говешки пушистых зверьков сплошные витамины.

- Ладно, пошли, пока куры закрыты. - Васильич пропустил собаку вперед и захромал к курятнику.

Покормил пернатых и свистнув питомца вернулся в дом. После прогулки спать расхотелось совершенно. Пора было завтракать и заниматься делами. День обещал быть насыщенным, ведь к обычным хлопотам по хозяйству прибавлялась уборка жилища. К вечеру ожидалась инспекторская проверка в лице любимой женщины. Должна приехать на автобусе из города на выходные дни. Не встречать же ее в запущенном жилище?!

Сыпанул собаке и коту сухих кормов, сам заглотил пару бутербродов с маслом и сыром, запив бокалом кофе. В процессе последующего перекура позвонил супруге, доложился, что жив-здоров и ждет ее к вечеру.

Затушив окурок в пепельнице, тяжело вздохнул: "Пора приниматься за работу."

Добрел до птичьего дворика, открыл курам выход на выгул. Травка еще только зеленеет, но на улице тепло, нечего сидеть в закрытом помещении. Проверил наличие сена, кормов, воды в кроличьих клетках.

Решил навести порядок перед домом после зимы. Листья, засохшие стебли старой травы и цветов тщательно собрал граблями и отвез на мусорку. Трудовая деятельность неоднократно прерывалась односельчанами, проходящими мимо. Поздороваться, обсудить текущие деревенские новости - святое дело.

Солнышко уже перевалило на вторую половину дня, когда Иван Васильевич почувствовал ломоту в спине и легкое дрожание уставших ног. Во время очередного перекура глянул на счетчик шагомера, установленного внучкой на телефон. Дневная обязательная норма шагов была почти выполнена. Пора было заканчивать уличные хлопоты и перемещаться в дом.

Окинул взором результаты своих утренних трудов и даже понравилось, как преобразился внешний вид участка после уборки.

Похлебав вчерашнего супчика из рыбных консервов решил часок подремать, тем более что до вечера времени было еще вполне достаточно.

Под монотонный голос диктора центрального телевидения, рассказывающего о новостях в стране и мире, глаза закрылись моментально. Зато пробуждение было тяжким, голова тяжелая и чумная.

Прогнав сонную одурь чашечкой крепкого кофе, принялся за наведением порядка в доме. К началу сериала "Невский" полы блестели, оставалось приготовить поздний ужин. Но это чуть погодя, чтобы когда супруга приедет и переоденется в домашнее, картошка еще дымилась, а мясо шкворчало на сковороде!

Господи, как медленно тянется время! Ждать да догонять - хуже нет!

Но вот и автобус! И только обнимая любимую женщину, задохнулся от нахлынувших чувств!

И ПУСТЬ ВЕСЬ МИР ПОДОЖДЁТ! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ЖИЗНЬ!
18 Жизнь длинною в день
Александра Стрижакова
Бояться надо не смерти, а пустой жизни.
Бертольд Брехт

Ее разбудил громкий вой сирени. Этот звук сопровождал ее всю жизнь. Под него она засыпала. Под него просыпалась. Под него она и умрет.
Честно говоря, под него жили все, кто еще не умер. Хотя, этот мир жесток не в меру. И если человек умирает, то ему становится только лучше. Но она еще жила ему на зло.
  Было ли у нее имя? Нет. У нее не было ни имени, ни фамилии, ни даже прозвища. Даже если и были бы, то все равно бы никто и никогда не назвал ее ими. У них были другие обозначения. И все волей неволей подстраивались под них. Ведь если тебя каждый день называют 236 или 128, то волей неволей будешь называть себя так.
   Как не было имени, так не было у нее и семьи. Она жила одна. Редко кто жил по двое. А чтобы завести ребенка в такое время и вовсе нужно быть сумасшедшим. Никто не мог позволить себе малыша. По двум простым причинам. Первой, на каждого человека, способного работать, выдавалось определенное количество еды и воды. А ребенок? Он может работать? Нет. Поэтому на него не выдавалось ничего. И родителям приходилось делить с ним свою еду и без того скудную.
И второй, рабочей силы и так было в избытке. А всех обеспечить было невозможно.
Много кто не имел и того жилья, что было у 87. И терять свое место из -за банального ослабления от недоедания не хотелось. От того, кто не мог нормально работать быстро избавлялись. Просто выбрасывали за стены города. Обрекая на смерть.
87 встала. У нее было двадцать минут, чтобы поесть и одеться. Она умылась водой, которую набрала с прошлого вечера. Достала из крохотного холодильника, размером с тумбочку, вчера сваренную кашу. Не грея, съела ее. Затем оделась в рабочую одежду и вышла в коридор.
Напротив, справа, слева были двери. Все они открывались, и выходили люди, одетые точно также, как она. 87 увидела, что 57 тоже вышел и кивнула ему. Он кивнул в ответ. Когда же вышли все, то они построились и общей массой направились на работу. После катастрофы много электроники полетело, и ручной труд стал снова востребован.
У них всех была общая задача: добывать ресурсы для дальнейшего выживания. Рабочий день был долгим. И когда все приходили домой, то на полтора часа давали свет и воду. Что бы можно было приготовить себе поесть и вымыться. Затем все снова отключалось, ведь единственное, что хотят люди после тяжелого труда-это отдых. Ни у кого ни оставалось сил на что-то другое.
И лишь в выходной, который был у ее смены раз в три недели, этот дом немного оживал. В этот день все долго спали и отдыхали. После обеда могли зайти к своим соседям и немного поговорить. Электричество в этот день давалось через каждые три часа на тридцать минут. В общем отдыхали. Но увы, сегодняшний день не был выходным, а рабочим.
Группа 87 была на месте. Начался изнурительный и долгий день. У них была норма, которую нужно выполнить. Не важно как. Главное, чтобы все было сделано. Никто не отлынивал. Никто не бездельничал. Потому что каждый знал, что от этого зависит его жизнь. Их смена состояла из сотни человек и считалась самой лучшей среди других. Из за того, что каждый раз делали больше, чем нужно. За это им давалось немного больше всего. Хорошая работа поощрялась.
Прошел час. Второй. Третий. Четвертый. Тяжелых четыре часа работы. И вот прозвучал сигнал, означающий, что можно отдохнуть и поесть. Они пошли к тому месту, где можно было это сделать. На каждого человека была не большая  порция, но даже ей все радовались.
Когда все получили свое, то выяснилось, что сегодня в меню суп с куском мяса. И это немного порадовало. Все сели есть рядом друг с другом. И почему-то было не жарко, а хорошо.
Внезапно с другого конца комнаты послышались крики и ругань.
87 спросила:
-Что там происходит?
Сидевшая рядом с ней 30 ответила:
-Ничего хорошего.
Она была права. Не случилось ничего приятного.
Сцепившись не на шутку, по полу катались двое. Из за чего началась драка? По очень серьезной причине. Один из них случайно задел рядом сидящего и тот  выпустил свою тарелку. Остался без еды. Никто бы с ним не поделился, поэтому он и рассвирепел, и ударил того, кто заставил его голодать.
Как псы, дерущиеся за кость, они с остервенением били друг друга. А никто и не думал их разнимать, всем было все равно чем кончится бой.
Но внезапно, тот кто был виноват, в ярости оттолкнул своего противника. Неудачно. Тот ударился головой об угол стола. Удар оказался смертельным. По полу потекла кровь. Никто не вскрикнул, никто не напрягся. Когда видишь смерть часто, волей неволей будешь воспринимать ее спокойнее.
Тело вынесли. Кровь вытерли. Спокойно продолжили есть, а затем и работать.
…
Они вместе шли домой. У них не было сил разговаривать. Их еле еле хватало на то, чтобы передвигать ноги. Даже привыкший к такой работе организм, серьезно уставал.
Кто-то впереди них упал на землю. Это был 57. Он уже давно серьезно болел и лишь чудом продолжал работать. Его подпитывал страх. Но даже это чувство не могло заставить жить дальше смертельно больного и отчаявшегося человека.
Никто не помог ему подняться. Хотя бы потому, что ни у кого не было сил на это. Мужчина остался лежать на земле. Он мог встать, а мог и не встать. Это его дело. Но он собрал всю свою волю в кулак и ,шатаясь, поднялся. И так быстро, как мог, начал догонять своих.
Они прошли мимо крепкого железного забора. За ним жили те, кому не посчастливилось попасть в рабочий класс.
…
Дверь открылась. 87 вошла к себе в комнату. Как только она это сделала, дали свет и воду.
«Нужно торопится.»- пронеслась у нее в голове привычная мысль.
Прежде всего еда, а остальное потом- таков был принцип всех рабочих.
И каждый неуклонно ему следовал.
87 достала два пакетика с рисом, каждый был рассчитан на одного человека. Быстро сварила их. На сегодня и на утро. Закончив с этим, она собрала остатки сил, взяла пару опустевших бутылок, спустилась вниз к маленьким душевым кабинкам. Там уже успела образоваться небольшая очередь. Та двигалась быстро, поэтому очень скоро, она смогла привести себя в порядок.
Вода не была горячей, еле теплой, но 87 не волновала температура.  Главное то, что можно было пару минут, постоять, не думая ни о чем. Все мышцы тела разом заныли. Усталость, накопившаяся за еще один долгий день, навалилась на нее.
 Жидкость очень быстро стала сначала мутной, а потом грязной. Вымыв свои длинные, жесткие волосы, она одела свои серый халат и пошла к себе.  Это была единственная вещь, кроме рабочего и выходного костюма. Старый, поношенный, но он был…
Внезапно, свет погас.
«Опять какие-то перебои. Хорошо,  что я все уже успела сделать.»
Хлопнула дверь ее комнаты.
87 взяла тарелку и прислонилась спиной к стене. Та была холодной и тонкой. Было слышно, как 88 тоже готовится ко сну. В комнате не было часов, но и без них она знала, что сейчас 01: 30.
  Хотя рис уже остыл и  был похож на белую массу, но он  был вкусен. Как еда вообще может быть не вкусной? Еда есть еда. Это ценность и только дурак может ее испортить.
К несчастью, эта драгоценность быстро кончилась. Хотя все люди, живущие в это время, привыкли к такому скудному рациону…
Завыла сирена. Пора ложится спать.
Рядом с 87 лежало тонкое одеяло и такая же подушка. Она осторожно легла на живот, расслабляя спину и уснула, как только закрыла глаза.
…
У 57 не было и тех скудных сил, которыми располагала 87. Они давно закончились. Он держался действительно из за страха. Ему хотелось жить, но жить было нельзя. С самого первого дня своей болезни, он понял, что обречен.
57 не ждал понимания, сочувствия или поддержки. Он видел других людей, живущих рядом с ним, и понимал- этого не будет. Не будет уже никогда, потому что в каждом выжившем уже не нет ничего хорошего. Все качества, которые раньше были в человеке, исчезли. Их выжгли  постоянная жизнь впроголодь,  холод, изнурительный труд и страх.
Поэтому, сейчас, лежа на тонком одеяле, он умирал в одиночестве. 57 знал, что будет утром. Его тело вынесут из комнаты и выбросят за стену города. Все вокруг будут стоять и равнодушно смотреть. Им будет все равно. На его место придет другой. И будет на нем всю свою жизнь.
…
-Я думала, что он умрет раньше.- сказала 58, смотрящая на вынос тела.
-Он мог и не упрямится так долго. Раньше, позже. Какая разница? Все равно конец один. – ответил ей 60.
- Ты прав.- согласилась с ним 87.
Этот день, за исключением смерти 57, был точной копией предыдущего. Как следующий, и следующий, и следующий.
…
87 открыла  глаза от удивления и через несколько секунд, поняв в чем дело, чуть улыбнулась. Сирена не огласила здание своим противным воем. Был выходной день. Выходной.
Впервые за три недели не нужно было торопится, не нужно было надрываться на работе, можно было просто полежать.
В животе забурчало. 87 встала и одела свою выходную одежду. Белые штаны и майку. Они были уже старые, но выглядели, как новые. Потому что особо в них никуда не выходили.
Открылась дверца, за которой должны были лежать остатки пайка.
И ее ждал не очень приятный сюрприз. У нее не осталось ничего, кроме трех порций еды! Нет, она точно помнит, что их было пять! Как раз до следующей выдачи! Она всегда тщательно рассчитывала количество своих продуктов! Их должно быть пять, а не три!
-Что это такое?! У меня не бред, так где МОЯ ЕДА!- хриплый крик услышали сразу несколько ее соседей. -КТО ВЗЯЛ МОЮ ЕДУ?!
88, разбуженный этим криком, крикнул ей через стенку:
-Что случилось?
-У МЕНЯ КТО-ТО УКРАЛ ЧАСТЬ ПАЯ!
-Что?!
Такого концерта, здание рабочих не слышало никогда. 87 выскочила из своей комнаты и подняла всех тех, кто еще не успел встать. Те впрочем, узнав в чем дело, пришли в шок, но поддержали ее.
Ведь получается, что среди них крыса, крадущая чужую еды! Крадущая чужую жизнь! Поэтому никто не обвинял 87 из -за шума.
-Кто это сделал!? Кто!?- пострадавшая бешенными глазами смотрела на людей, собравшихся в коридоре. Но, из -за шока у нее закружилась голова, и худое тело опустилось на пол.
Стоящий рядом с ней 1, внимательно посмотрел сначала на нее, а затем на людей. Взять мог кто угодно, двери никто не закрывал. Да и зачем? Если у всех все одинаковое. Одежда, постель, еда. По крайней мере, так было до недавних пор.
-Кто это сделал? - спросил 1.- Пусть признается, все равно рано или поздно правда вскроется. Я обращаюсь лично к тому, кто это сделал. Тебе не стыдно было это делать? Красть у тех, с кем живешь и работаешь? Каково это, быть крысой? Вкусно? А то, что 87 теперь будет голодать два дня, до следующей выдачи, тебя не волнует? Еда была не твоя. Признайся, какая тебе разница? Будешь жить, как жил, только никто разговаривать с тобой не будет. Невелика потеря для крысы.
-А может это ты взял?!- неожиданно донесся злой голос.
-Кто это сказал?
Никто не ответил.
-Кто это был?
В этот момент сразу несколько человек показали на 9. Та вздрогнула. Она была еще более худая, чем 87. Худыми были все, но 9 была хуже всех.
 1 подошел к ней и посмотрел прямо в глаза. Та не выдержала этого холодного взгляда и испуганно отвела глаза.
-Это ты взяла. Все знают, что ты не можешь нормально распределить свой пай. Тебе вечно не хватает. А еще все прекрасно знают, что 87 очень экономна и не берет с собой что- нибудь на день, как делают все. Ей хватает того, что дают на работе во время первого перерыва. Поэтому ты взяла именно у нее. Не отпирайся, все всем уже ясно. Не нужно было выдавать себя своими словами. Признайся лучше.
9 затряслась и тихо прошептала:
-Я взяла…
В эту же секунду, на нее набросилась 87. Та была в ярости от услышанного, и это придало ей сил. 9 беспомощно упала на пол, под ее натиском.
-Ты взяла!? Да, как ты вообще посмела!?
Тонкие пальцы мертвой хваткой вцепились в шею. 9 захрипела:
-Я просто…
-Что просто?!- 87 чуть ослабила давление.
-Я просто хочу жить.
-Все хотят жить! А то, что ты не можешь насытится, твоя проблема! Крыса!
Из глаз 9 вдруг брызнули слезы. И 87 разжала пальцы и отшатнулась от нее, как от смертельно больной. Она не разу не видела, чтобы кто- то плакал. Потому что это было бессмысленно.
-Да, я хочу жить! Что плохого в желании жить!?... И я хочу жить нормально, а не вот так! Ну, почему я родилась именно сейчас! За что мне это?!...
Все смотрели на плачущего человека, лежащего на полу. Его плач заставил нечто, глубоко спящее, на миг проснутся. 87 смотрела на 9 и ее трясло от ярости. Она ненавидела ту за плач, который что- то делал с ней. Ей хотелось, чтобы эти противные звуки исчезли, поэтому она закричала:
-Да заткнись ты уже! Строит из себя тут несчастную! Хочет она чего-то! У тебя есть все: еда, вода, работа, комната! Чего тебе не хватает?! Живи не хочу! Припадочная!
87 сама не знала, почему это сделала, но  вдруг с остервенением пнула 9 под ребра. И еще пару раз, пока та не замолчала. А затем просто пошла к ней в комнату, взяла один кусок хлеба из трех.
-Конфликт я надеюсь исчерпан?- поинтересовался 1.
-Да.
9 поднялась, пошатываясь. А затем пошла к себе.
87 плюнула ей в след. Все разошлись по комнатам.

После этого события, середина дня прошла, как обычно. Только настроение у 87 было испорчено. Не хотелось даже есть.  Было тяжело дышать, что-то душило ее изнутри. Не хватало воздуха. А самым неприятным было непонимания, почему же это с ней происходит.
Никто не видел, как 87 вышла из своей комнаты и осторожно спустилась вниз  и села на пороге, возле уродливого здания, где жила. Через железный прутья забора  она видела несколько таких же домов и толстую стену, за которую не один человек в здравом уме не пошел бы.
В правой руке она держала кусок хлеба. Тонкий, маленький, но драгоценный. Откусила немного. Аппетита не было. Но 87 откусила еще раз и еще. И таким образом, съела половину.
Краем глаза она уловила движение за забором и подскочила. Все тело напряглось, глаза расширились. Но это была лишь бродячая кошка. Худущая.  Части шерсти не было, как и кончика хвоста. Шатаясь, она подошла к забору и повела носом. Затем, пролезла между прутьями и требовательно посмотрела на 87.
-Пошло вон отсюда.- прикрикнула та на нее и топнула ногой.
Вместо того чтобы отскочить, кошка неожиданно громко, для ходячего трупа, мяукнула.
-Иди отсюда. Пошла!
Та мяукнула еще раз, теперь еще жалобнее, чем прежде.
«Какая наглая тварь!»
Голодное животное подошло еще на пару шагов и потерлась о ее ногу, но 87 пнула ее. Не сильно, но кошке хватило. Она упала на землю и не вставала. Было видно, как она часто часто дышит.
-Эй, вставай и вали отсюда, дура бездомная…Не нужны тут трупы.
Сказав это, 87 встала и зашла внутрь дома. При этом она чувствовала себя, как последняя тварь. Шла вперед, но мысли возвращались к кошке, которая лежала возле самого порога.
“И почему я думаю о ней?! Не все ли мне равно?! Таких, как она, куча погибает! Да что же это такое?!”
И все- таки, что-то внутри просило вернутся вниз. Умоляло помочь бедному животному. Оно взяло верх, когда 87 уже была у своей двери.
“Что же я делаю? Веду себя, как ненормальная! Ну спущусь я! И что дальше? Совсем крыша поехала! Уже вечер, скоро ложится пора, у меня осталось всего ничего от пая, а я думаю о какой-то твари!”
 Но ноги уже несли ее вниз по лестнице.
Когда она спустилась, увидела, что кошка пробовала встать. Это у нее получалось не очень хорошо. 87 опустилась возле нее. Животное зашипело. А человек сделал невероятную и глупую по своим меркам вещь. Отломила маленький кусочек хлеба и протянула кошке.
Та понухала и схватила, больно укусив пальцы. Проглотила в два счета и громко замяукала, требуя еще. И получила желаемое.
Затем, 87 осторожно попыталась взять ее на руки, но теперь ее укусили намеренно!
-Дура! Неблагодарная! Я может быть из- за тебя свою жизнь разрушаю!
Попыталась снова, но на этот раз взяла животное за загривок.
“Фу, какая же ты грязная и противная. Что я творю?...”
87 принесла ее к себе в комнату. Кошка зашипела и мяукнула.
-Заткнись…
Она отпустила ее и та, шатаясь, забилась в угол. Хозяйка комнаты еще раз обругала себя за глупость и поставила диагноз- помешательство.
Через десять минут дали воду. 87 вымылась сама, с горем пополам вымыла свою новую соседку и поймала себя на мысли, что ей интересно, мальчик это или девочка. Впервые в жизни ей было интересно что-то кроме количества еды, которая у нее осталась. Это было странно, непривычно, но интересно.
 Но поведение кошки ее удивило. Та удивительно быстро почувствовала себя, как дома. И после того, как обнюхала все углы, удобно устроилась на краешке тонкого одеяла.
“Наглое создание. Ладно, нужно готовится к рабочему дню.”
87 решила, что варить ничего не будет, чтобы хватило. Не так уж и много придется потерпеть. 
Она заметила, что в комнате что- то изменилось. Не понятно, что именно, но поменялось.
Через час завыла сирена. Даже не вздрогнув от резкого и противного звука, спихнула с одеяла кошку и легла спать. Но сон почему-то не шел. Это ее беспокоило. Обычно даже в выходные, она легко засыпала.
«Почему я так странно себя чувствую? Что это? Так странно…»
-Ай!
87 подскочила, когда что-то коснулось ее бока.
«Чертова кошка!»
-Отвали, иди вон там в углу спи.
Но животное снова уткнулось носом ей в спину и не встретив сопротивления, прижалось всем телом.
Почему 87 не оттолкнула кошку? Она сама не сможет ответить на этот вопрос. Но ей вдруг стало очень хорошо, когда она почувствовала, как бьется сердце животного. Стало тепло и хорошо.
Почему? Она этого не понимала.
19 Рассказ о неверующем человеке
Марина Куликова Ралле
Я знала это человека давно, много лет. Он всегда с гордостью и особой значимостью и с полной уверенностью утверждал, что он атеист  и никакая религия ему не нужно , неинтересна, что это все предрассудки не совсем психически  уравновешенных людей.

Исторические обстоятельства его страны , а вместе с ней и его жизни сложились так, что он будучи человеком военным попал в сложнейшую ситуацию и чтобы остаться в живых необходимо было принять чужую, совсем   незнакомую  ему культуру, обычаи, осилить  непонятный , режущих ухо, язык,  и принять , если не искренние верования , то некоторые религиозные обряды.

Его страна рушилась и присяга, которая в былые времена была для него не пустым звуком , сейчас теряла всякий смысл..
Потом он страстно и горячо влюбился ,впервые в жизни,  и женился на женщине, девушке, которая была совсем не похожа на привычных ему женщин, бабушку, маму, сестер. Но это было так прекрасно, непохоже на все остальные мимолетные связи , которых не так уж и много было в его жизни. Он смирился с новыми обстоятельствами, все больше привязывался и привыкал к жене, которая становилась для него все более и более близким и родным человеком. Казалось бы все правильно, все так и должно быть, значит это и есть его судьба, судьба праведного атеиста.
Он был счастлив…
Но жизнь приготовила новые испытания.
В один день все резко и жестко изменилось.
Обстоятельства сложились так, что он опять оказался  в трудной ситуации, только теперь  точно на КРАЮ.

На краю той, ужасающей пропасти , из которой действительно выхода нет.
Голубое, такое  всегда близкое и красивое , но такое в этот миг устрашающе чужое, небо наверху ,и бесконечно глубокая  каменная бездна внизу .
Финал предрешен.
В один момент, как в киноленте, вспомнилась вся жизнь, училище, отец,…. жена, одурманивающий запах которой он помнил  еще с этого, сегодняшнего утра, когда лаская  и множество раз сладко овладевал ею.. Все. Конец.
И вдруг появилось , обрамленное седыми  волосами, благородное лицо бабушки.
 И откуда-то , из подсознания , из великого, глубочайшего моря этого коллективного   бессознательного   выплыли  неизвестные ему строки молитвы, которую когда-то в его младенчестве читала бабушка, молитвы  древнеегипетского Слепого » Отче наш….». Слова пришли неоткуда, сами.. Он повторял и повторял их.. Слов становилось больше и больше …
В какой-то миг он понял, что-то изменилось вокруг него , опасность  миновала, спасения , окончательно , полного еще нет, но надежда появилось, обреченность прошла  и небо уже смотрела на него не таким холодно , зловещим цветом….
Вспомнились слова бабушки, что за жизнь нужно бороться и добровольно никогда ее от себя не отпускать.
В душе пелось ,"я люблю тебя ,Жизнь"...
20 До и после стихи в прозе
Леда Шаталова
Судьба подножку мне подставила,
Упала, больно аж- до слез, но, сила воли
Шанс мне предоставила -
Я, поднялась судьбе назло!
***
Ну, что ж, если все начать с начала,
То, коренная я- Ставропольчанка,
Ведь, родилась я тут и выросла взрослея.
И пролетели быстро школьные года,
Вот, бал уж выпускной,
Дороги все передо мной,
Но, выбрала стезю одну,
Я, педагогом стала, а, это, вам скажу не ерунда!
Пуд соли нужно съесть, работа эта- слабакам, не по плечу!
Я, биологию преподавала, уроки разные изобретала:
Урок- аукцион, урок- театр и даже - сказка.
Заслуженным учителем хотела стать,
И педагогике всю жизнь свою отдать!
***
Но, вот судьба - злодейка рассудила по -  другому.
Имея дочку, лет пяти, я сына захотела,
И вот, тогда беда к нам в двери постучала.
Врачи, ужасный ляпсус допустили,
Наркоз мне лошадиной дозы  дали
А, результат - я в коме- две недели.

Аж, долгих две недели я за жизнь свою боролась.
На том, или на этом свете я была
Но, три клинические смерти я пережила!

В час роковой, я стала инвалидом,
Потеря слуха, вакуум звуковой!
И гамма звуков, что я слышала всегда, замолкли для меня!
Душа моя кричала, это было страшно!
Вся гамма чувств набатом в нем звучала.
В отчаянии закричала: нет!
Я не хочу! а, как же та стезя, что, выбрала однажды?
Ведь, я же педагог! И я другую не хочу!
О! сколько горьких слез я пролила, в ночи страдая.
В начале, даже счеты с жизнью я свести хотела.
Потом, опомнившись, себе сказала:- не дури,
Ведь, дети у тебя! Ты не имеешь права!
Как, заклинание я твердила: ты жить должна,
Но, жизнью не простой, а полноценной, и это, не смотря,
На рамки эти, что ограничивают всюду.
Глухая? Ну, так что ж, ведь, руки, ноги целы!
Вперед иди, дерзай, не смей ты руки опускать.
И я пошла вперед: профессию я выбрала другую,
Чтоб, глухота моя помехой не была.
О! как тяжело все эти шесть годин учиться было.
Проклятая болезнь - эпилепсия покоя не давала мне.
Вот, выучу я все, а приступ тяжкий стирает все,
И в голове лишь пустота.
Корпела над тетрадками часами, тома, наверное, тогда я исписала,
Чтоб, информацию фиксировать там всю,
Пока, проклятый приступ не напал,
Как, стая злющих и голодных псов ее не поглотил.
Не скрою, что порой я руки опускала.
Сынок, что тяжко так достался, опорой и помощником мне был всегда,
Ему я очень благодарна! Не зря я значит пострадала.
К тому же тренировками я занялась
Себе я спуску не давала,
Твердила все, себе внушая: ты сильная, ты сможешь, действуй
И вот, я перед вами, я журналист,
А значит, я смогла! Преодолела все: болезнь и трудности бытия,
Но, а ценней всего, преодолела я себя!
И пусть я инвалид, но жизнь моя ярка и полноценна,
Она вмещает все: и до и после - преодоление всего!
21 Свой след на Земле
Галина-Анастасия Савина
       
      Следы…Они такие разные: по времени, по принадлежности, по состоянию души… Кто их оставил, а может что-то? Невзначай или намеренно? От всего сердца или со скрытой злобой? Поколениям будущих веков или своим внукам и правнукам?
      В Арктике нашли следы древних охотников, а на Урале свой след оставил упавший метеорит… Даже внеземные цивилизации оставляют свои неразгаданные тайны и особые загадочные следы… У времени, у истории свои находки, свои открытия, своя память, свои…следы.
      А вот след детского велосипеда, на нём малыш спешил по песчаной дорожке к маме… свой след оставил синий автомобиль, спешно затормозив на красный свет светофора…белый катер разрезает морскую волну, которая тут же слизывает пенный след…воздушный лайнер рисует среди облаков ажурный след вдоль радуги…
      Вот стайка птиц вспорхнула со старой рябины и улетела, и кружится лёгкое пёрышко на крыльях игривого ветерка, как след весёлой стайки…а вот зима оставляет морозные следы-узоры на запотевших окнах…
      Природа оставляет столько следов: теплым дождём и всё разрушающим ураганом, вальсом кружащихся снежинок и завывающей колючей метелью, золотым листопадом и шквальными нещадными ветрами, землетрясениями и штормами или улыбкой белого облачка и звездопадом для мечтателей…
      Но, увы…у природы нет плохой погоды…плохие следы оставляют люди. Вот весёлая компания, отдохнув, оставила свой след на поляне - кучу мусора…вот бросили пустую бутылку в озеро, и не одну, плывут следы цивилизации, загрязняя природу…вот небрежно брошенная сигарета, её след – всё уничтожающий пожар…след вора в ночи – его мутная угловатая тень…след убийцы ещё страшнее – кровавый след палача…
      Жизнь оставляет следы прожитых нами дней, лет, столетий…Какой след на Земле мы оставим, решать только нам…Говорят: нужно посадить дерево, вырастить сына, построить дом…а лучше – взрастить сад и цветник, воспитать и дать правильную дорогу не одному, а нескольким сыновьям и дочкам, и, может, не всегда получится построить дом, но куда нужнее помочь в беде соседу, поделиться хлебом с нищим, дать надежду на выздоровление тяжелобольному, отдав на лечение совсем чужому человеку отложенные для очередной безделушки деньги.
      Веснушки – следы поцелуев солнышка…ноты - следы родившейся мелодии… а стихи – это следы роящихся в голове творений, выплеснутые на белые листы…
      На лесных, полевых, горных тропках одиночные следы соединяются с другими…следы птиц, зверей, человека…и вот уже тысячи малых тропинок выходят к большим дорогам, и таких дорог тысячи, нет –миллионы. Это дороги жизни.
      Нежные поцелуи – след на губах…обручальные кольца – след создания семьи…а рождение новой жизни – след любви…   
      Следы…следы…следы…   
      Какой мы на Земле оставим след? Решать только нам. Главное, не зря прожить жизнь, ведь это кому-то нужно. И пусть это будут следы доброты и тепла; веры, надежды и любви; маленьких свершений и великих дел; и большого земного счастья.
22 Не переписывайте историю. Сегодня - началось вчера
Эгрант
                "Сохранение исторической памяти -
                задача государственной важности..."
                (В.В.Путин - Президент России с 2000 года)

1979 год

Вернувшись после срочной службы в армии домой, в Ленинград, я устроился работать на завод по ремонту медицинской техники.

В мою задачу входило: ремонт и профилактическое обслуживание физиотерапевтических аппаратов в больницах Ленинграда. За мной было закреплено несколько медицинских учреждений, которые я навещал по установленному графику. Одним из обслуживаемых мной объектов - была "Психиатрическая больница им. Скворцова-Степанова". В народе называемая - "Скворцы".

Аппараты мои, в основном, находились в большом кабинете главного здания. Но поскольку больница состояли из многих, отдельно стоящих, огороженных общим забором, корпусов, то в каждом из них тоже были небольшие физиотерапевтические кабинеты с несколькими аппаратами. Я появлялся в "Скворцах" по графику - раз в неделю. Все медицинские сёстры и врачи физиотерапевтического отделения были милыми людьми, кроме одной, немолодой медсестры, вечно чем-то недовольной, хвастающейся тем, что она честный коммунист и её муж работает в милиции.

В одно из моих посещений, ко мне обратилась эта противная медсестра с требованием, чтобы я прошёл с ней для ремонта аппарата в отделение, находящейся уже за огороженной территорией больницы. О существовании этих старинных коттеджей-особняков с решётками на окнах я до этого дня не знал.

Мы вошли внутрь одного из них, пройдя мимо вооружённого охранника.
Я расположился для ремонта в маленькой комнате, приспособленной под физиотерапевтический кабинет. Разобрал аппарат. Не зная о поломке, местный санитар уже привел для лечения одну пациентку. Сообщив, что та жалуется на боль в ухе, ушёл. Я занимался своим делом. Больная, которой на вид было лет тридцать, сидела на стуле, недалеко от меня. Она, бессмысленными глазами, наблюдала за моими действиями, тихо повторяя одни и те же слова - куплет из известной песни:
 «Я люблю тебя, жизнь,
Что само по себе и не ново.
Я люблю тебя, жизнь
Я люблю тебя снова и снова».

Женщина не пела, это был монотонный речитатив, напоминающий молитву.

Я включил аппарат и стал замерять напряжение в разных точках схемы. Всё безуспешно. Мне не удавалось найти причину неисправности. Пациентка со своего места разглядывала бумажную электронную схему аппарата, которую я разложил тут же, на кушетке. Женщина тихим голосом, не меняя тона, произнесла:
- Нужно сделать замеры в следующих точках. Но вы запишите номера эти, иначе забудете, а я повторить уже не смогу. Медикаменты, которые мне дают, отшибают память.

И она начала диктовать цифры. У меня не нашлось под рукой бумаги, и я записал их на внутренней стороне крышки своего чемоданчика с инструментами. Женщина продолжила:
- Но прежде проверьте напряжение между точками 22 и 34. Это не нужно записывать, просто замерьте.

Я произнёс вслух полученные данные. Больная, тем же спокойным голосом, добавила:
- Вы поменяйте сопротивление под номером 6, но возьмите его чуть большего номинала.
Я сделал так, как она сказала, и аппарат заработал. 

Я поблагодарил пациентку, та, в ответ, вздохнув, произнесла:
- Вы любите бывать в кафе "Улыбка", что на Невском проспекте? Там ещё телефон автомат у входа. В "Улыбке" очень вкусные пирожные. Когда я была ребёнком, то часто бывала там с мамой. Мы ели те пирожные, потом шли в садик на Пушкинской. По весне там так чудесно пели скворцы. Теперь моя мама очень больна и почти не выходит из дома. И если я захожу в то кафе перекусить, то непременно звоню ей оттуда по телефону, говоря – "Жива. Звоню из "Улыбки". Скворцы в нашем саду всё так же замечательно поют".

Вы, молодой человек, теперь записали все важные точки, в которых нужно в будущем делать замеры.

Я взглянул в лицо женщины. В тот момент, когда она произносила последнюю фразу, глаза её сузились и взгляд стал осмысленный.

Молча наблюдавшая за нами всё это время вредная медсестра, сказала с раздражением:
- Больная, что-то ты очень разговорилась у меня. Чай не на партсобрании. Попрошу коллег, чтобы добавили тебе дозу успокоительного. Помогла технику, молодец, теперь молчи. Вот мы и испытаем отремонтированный аппарат на тебе…

Мы с медсестрой вышли из коттеджа и направились к главному зданию больницы. По дороге я спросил:
- Интересная женщина. И в технике так разбирается здорово. Неужели она сумасшедшая?
- Ещё какая сумасшедшая. Софья Израилевна - инженер электронщик, пыталась даже защитить кандидатскую диссертацию. Она имеет навязчивою идею -  якобы у нас в стране плохо живётся и нет свободы; что её специально, как еврейку, завалили при сдаче на кандидатскую степень. Софья Израилевна недавно в больнице, поэтому ещё что-то соображает. Её арестовали, когда она пыталась пройти в Германское консульство.  Оттуда её привезли прямо к нам. Родственнички свою Софочку, наверняка, уже обыскались – произнесла медсестра, полным неприкрытого злорадства голосом. Но ничего, ей сейчас такое колют, что скоро она забудет все эти бредни про свободу. Да здесь, в коттеджах, таких, недовольных жизнью, много. Их бы, гадов, в тюрьму, а мы их тут лечим.

Возвращаясь домой в автобусе, я думал о пережитом в этот день. Вспомнились слова пациентки, воспринятые мной, как бред – "Кафе "Улыбка". Пирожные. Телефон-автомат..."

Мысли мои переключились на аппарат, который я ремонтировал. Вспомнив про цифры, которые мне продиктовала больная, приоткрыл крышку чемодана...
Взглянув на написанное - а это ведь очень походит на номер телефона. Она же мне дала номер телефона, чтобы я по нему позвонил. Честно скажу, я очень напугался тогда, но мне хотелось чем-то помочь этой бедной женщине. Весь оставшийся день я думал, как поступить. Страх победил - решил не вмешиваться.

Но на следующий день, уехав специально в другой район города, подальше от своего дома, я позвонил из уличного телефона-автомата по номеру из чемодана. Взволнованный женский голос в трубке: "Аллё".
В ответ я произнёс скороговоркой: "Жива. Звоню из "Улыбки". Скворцы в нашем саду всё так же замечательно поют". И тут же повесил трубку...

Теперь я чувствовал себя немножечко героем. А в голове крутились, привязавшиеся со вчерашнего дня, слова из песни, которые пела та пациентка:
"Я люблю тебя, жизнь
Что само по себе и не ново
Я люблю тебя, жизнь
Я люблю тебя снова и снова…

…Будут внуки потом
Всё опять повторится сначала…"

Имя главного персонажа рассказа вымышленное, события же, описываемые в нём - подлинные.
23 сумасшедшая любовь
Ольга Негру
 Эта маленькая  миниатюра о Большой любви двух молодых людей, которые вопреки всем и всему доказали что любовь творит чудеса.
 На своём веку видела много влюблённых пар, но тогда, много лет назад, мне довелось ещё раз убедиться: Судьба благоволит Большой, Настоящей Любви. 

    Каждый год вдвоём с мужем выбираемся на море.
 Супруг обычно с удочками уходит на камни, я провожу время за чтением на пляже.
  Так было и в тот жаркий июльский день.
 
  Моё внимание привлекла девушка с длинными мокрыми чёрными волосами, выходящая
 из воды.
 Не я одна любовалась этой юностью, этой совершенной фигуркой.
 На ней был откровенный купальник, может на другой фигуре он показался бы
 слишком смелым, вызывающим, но на этой морской сирене лежал великолепно.

  Она не спеша отжала свои длинные волосы и повернувшись к морю
 прокричала:
 - Хватит, выходи уже!

 К берегу, уверенно рассекая гребни, приближался пловец. Волны то подымали его на вершину, то сбрасывали вниз.

 Из воды показались широкие плечи молодого человека, сильный торс, но он не
 подымался, а выползал на берег рывками только с помощью рук. Ноги его
 болтались как две большие тряпичные куклы. Пловцом оказался парень с
 красивой стрижкой и приятным загорелым лицом.
 Он быстро подполз к красавице, раннее привлёкшей моё внимание.
 Расположился на покрывало рядом с девушкой, что-то рассказывал
 своей спутнице, затем они захохотали и начали посыпать песком
 спины друг другу.

 На солнце сверкнули обручальные кольца.

  Всё больше заинтригованная, я не сводила с них глаз.
  Из-под очков заметила, что не я одна наблюдаю за этой парой.

  Не было минуты, чтобы эти двое не дотрагивались друг до друга. То она 
 поправляет ему волосы, или он массажирует ей ногу, или просто они лежат вдвоём
 на своём покрывале, держась за руки.
 Создавалось впечатление, что муж опекает свою молоденькую жену, а не наоборот. 
То яблоко ей почистит, или быстро подползёт к продавцу мороженного и прискачет обратно, держа в зубах пакет и смеясь при этом. Заботливо смазывает спину кремом,
шутливо шлёпает её.
 Они дразнили друг друга, хохотали, дурачились.
Парень взялся неумело плести косу своей жене, она нежилась под его покровительственным взглядом, его ласковыми руками.
Казалось, мир существует только для них.
Эти ребята не обращали внимания ни на кого, и наверное, и не видели никого вокруг, только друг друга.
Это доставляло наслаждение и им, и нам, отдыхающим рядом.

  Несколько раз входили в воду, плавали.  Из под воды показывалась то его,
 то её голова. Несмотря на своё увечье, парень плавал отлично.

  Ближе к обеду супруги собрались уезжать.
 На предложение мужчин помочь отказались.
 При помощи подъёмного приспособления молодой человек быстро
забрался вместе с инвалидной коляской, до сих пор стоявшей на песке, в микроавтобус.
 Девушка села за руль, они укатили.

  Я с сожалением смотрела вслед, интересно было наблюдать за этими двоими.

  Не хорошо подглядывать за чужой жизнью, но очень уж колоритной парой они
    были.

  После обеда эта семья опять приехала на пляж, снова расположилась рядом.

  На другой день та же история.

  Когда молодой человек был в море, девушка что-то меня спросила. 
  Мы разговорились.
  Я ни делала никаких попыток расспросить её о муже. Видимо сама
  девочка захотела поделиться, ей хотелось выговориться.

    Лена, так звали её, встречалась со своим Серёгой со школы. Родители не
  хотели парня из средне обеспеченной семьи.  Считали, что с их
  достатком и дочкиной красотой она достойна самого лучшего.
    Но и не отговаривали.
  Думали: пойдёт дочь в престижный вуз, да и позабудет свою детскую любовь.

    Но, как говорится: человек предполагает, а Бог располагает, так и тут.

    Не забыла девочка Лена своего Серёгу, более того, поступили вместе в
  вуз, тот самый, престижный(Сергей головастый парень, поступил на
  бюджет), сняли квартиру и начали совместную счастливую студенческую
    жизнь.

   Сергей перевёлся на заочное, стал работать на заводе на
     электрокаре. Зарабатывал, не хотел помощи от будущего тестя.

   Они считали часы, минуты, когда вечером увидятся, не представляли,
   и сейчас не представляют жизнь друг без друга.

   Так было, пока на заводе, где работал Сергей, не случилась беда.
  На него падает какой-то металлический блок, в результате:
  больница, операции: одна, вторая, третья. Врачи вынесли приговор:
  только чудо, или сложнейшая операция в Израиле, или в Германии, и то под
 большим вопросом, что сможет ходить.

   Сергей в больнице отказывался видеть свою любимую. Через свою маму
  передал письмо, в котором отказался и от неё, и от их любви.

   Лене пришлось воевать на два фронта.
  С одной стороны любимый, с другой родители.
  Они пригрозили:
  если выйдет замуж за калеку, чтобы даже на их похороны не приходила.

   Завод выделил Сергею однокомнатную квартиру на первом этаже,
  оплачивал лечение.

   Первым человеком, кого встретил он по выписке на пороге своей
  квартиры была его Лена.

   Дальше рассказ продолжал Сергей, до сих пор он находился в воде.

   - Если бы не Лена, я бы сломался. Без неё мне не жизнь. У нас и раньше была
   сумасшедшая любовь, а сейчас мы как сиамские близнецы.

   Эти молодые сильные люди оба закончили институты, у них хорошо оплачиваемая
  работа. Кроме того, трудятся в фонде по оказанию помощи инвалидам.

   Родные Лены приняли и зауважали зятя.

  - Моя Леночка освоила курсы массажа, Сергей целует руки жены,- каждый день
       занимается моими ногами.
   А ещё:- у нас две огромные радости:- я уже шевелю пальцами ног, врачи в шоке;
                и
   - ЛЕНКА БЕРЕМЕННА ВОТ УЖЕ ДВА МЕСЯЦА, У НАС СКОРО БУДЕТ РЕБЁНОК!!! 
   Он громко прокричал эти слова.
 Люди, отдыхавшие рядом и слышавшие этот крик, смахивали слёзы и долго хлопали.
         Он и Она. Мужчина и Женщина.
        Своими руками построили свою жизнь, свою судьбу,
         свою большую,  прекрасную, сумасшедшую любовь.
24 Реликвия нашей семьи
Татьяна Чебатуркина
РЕЛИКВИЯ НАШЕЙ СЕМЬИ.

Сочинение внука – десятиклассника Александра.


              Необъясним народ, как гений.
              Ему определенья нет –
              Он шире всех определений.
              Но над чредой царей, цариц,
              Над всеми, что жрало, разлагалось,
              Из самых чистых русских лиц
              Лицо Отечества слагалось.
               
               Евгений Евтушенко.

Зимний студеный вечер заполонил все пространство за узорным окном. Родители, как всегда, задерживались на работе. А я – в гостях у своих прадедов. Они прожили долгую интересную жизнь. И мне повезло застать их в живых.

Как сейчас, зримо запомнившиеся запахи и звуки своего совсем недавнего детства: пирожков с капустой, ватрушек с творогом, оживленные голоса моей прабабушки Лиды и прадеда Саши, в честь которого меня назвали, когда после чаепития играли втроем в лото.

Из кухни мы переходили в зал, где на видном месте, на тумбочке лежал, поблескивая пожелтевшим перламутром клавиш, старинный трофейный аккордеон моего прадеда, участника Великой Отечественной войны, капитана Ефименко Александра Сергеевича.

- Это наша семейная реликвия, - говорила бабушка Лида, а дед Саша брал аккордеон на свои колени, надевал потертые ремни и начинал играть вальс «На сопках Маньчжурии», фронтовые песни «Катюша», «В землянке», «Синий платочек».
 
И прабабушка расправляла плечи, откладывала свое неизменное вязание, и исчезали, таяли в сумраке вечера пролетевшие годы для уже старых ветеранов. Они на глазах молодели. Разглаживались их морщины – они на волнах памяти уносились в свою такую далекую и неповторимую юность.

Тогда я был маленьким, тянул аккордеон к себе:

- И я хочу играть! – мне казалось, что они будут жить вечно.

Теперь, с высоты своих пятнадцати лет, я с грустью осознаю невозвратимость и неповторимость каждой прожитой жизни. И мне на помощь приходят мои бабушка Таня и мама Лена, сохранившие самые теплые воспоминания о своих родных, пожелтевшие фотографии в альбомах, ордена, медали и очень немногие реликвии военных лет. Ведь самое главное – память. Как в поэме Евгения Евтушенко:

       «Грех оказаться, к своему стыду,
         не знающим, откуда ты и кто ты.
         В истории трусливые пустоты
         Рождают в наших детях пустоту».

Что удивляет, привлекает нас в том поколении, которое прошло через огонь Великой Отечественной войны, в поколении победителей фашизма?

Кто-то из великих сказал: «В мире есть три вещи, которые ни при каких условиях не могут быть подвержены осмеянию, - патриотизм, истинная любовь к женщине и старость».

И этот немецкий аккордеон, который прадед купил на рынке в Польше, в Кракове летом 1945 года после окончания войны, стал семейной реликвией, так как связал на всю жизнь сердца двух случайно встретившихся на войне людей, проживших в любви и согласии шестьдесят три года.

Родился Александр Сергеевич в селе Новая Квасниковка в 1914 году в крестьянской семье. Его отца за грамотность местная помещица Масленникова взяла к себе приказчиком, но после революции отец умер от тифа.  После смерти матери в 1921 году малышей пяти и семи лет вывезли в детский дом, а старшую сестру взяли в няньки в чужую семью. Младший брат Леша был очень слабый, заболел дифтерией и о его дальнейшей судьбе ничего не известно. Александр до двенадцати лет скитался по детским домам Немповолжья.

Находясь в детском доме села Ровное на Волге, Саша повел как-то лошадей детдома на водопой к колодцу, где его случайно встретила и узнала жена родственника матери, Кузьмы Трофимовича Логинова, бывшего матроса с броненосца «Потемкин», который был председателем сельского Совета в селе Хомутинка, тоже на Волге. Так прадед попал в семью приемышем. Окончил семь классов, а затем курсы учителей начальных классов.

Наверное, от этих незабываемых, неповторимых картин беспокойного простора великой Волги, раздолья степей   зародилась в душе мальчика-сироты в то далекое тяжелое, голодное время неосознанная тяга к прекрасному: рисованию, музыке, литературе. Он научился играть на балалайке, мандолине. И пределом мечтаний было подержать в руках гармонь.
 
Работал учителем начальных классов. С июня 1938 года по январь 1940 года Александр Сергеевич -  заместитель редактора районной газеты «Ударник полей».
Именно такие черты характера, как решительность, принципиальность, упорство, трудолюбие помогали в жизни.

Началась финская война, и прадед ушел на фронт добровольцем. Начало Великой Отечественной войны встретил под Ростовым рядовым 138 гаубичного артиллерийского полка резерва Главного командования.

За короткими строчками автобиографии – бесконечные бои, гибель друзей, страшные пути отступления, суровые будни беспощадной войны. Он воевал на Юго-Западном фронте под Одессой, Киевом, Вязьмой. И получил заслуженную медаль «За оборону Москвы».

После разгрома фашистов под Москвой был направлен в Горьковское военно-политическое училище имени Фрунзе, которое окончил в 1943 году. И неизменно с ним была немецкая трофейная губная гармошка, которую выменял у ребят за пачки махорки, так как никогда не курил.

В составе войск Четвертого Украинского фронта освобождал от фашистов Закарпатскую область, Чехословакию, Польшу. В 1944 году окончил Первую Московскую школу УКР «СМЕРШ».

Победу встретил в городе Кракове в Польше. Прадед награжден орденами Отечественной войны первой степени, Красной звезды, медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией», юбилейными медалями.

Если бы он сейчас был жив, я, наверное, смог «разговорить» его, чтобы узнать подробности такой закрытой службы, когда практически ежечасно солдаты и офицеры рисковали на фронте и в тылу, сражаясь и погибая в засадах бандеровцев, оккупировавших прекрасные земли Украины.

«Патриотизм – чувство самое стыдливое и деликатное… Побереги святые слова, не кричи о любви к Родине на всех перекрестках. Лучше – молча трудись во имя ее блага и могущества» - эти слова В.А. Сухомлинского можно смело отнести к моему прадеду.

 «Неисповедимы пути господни…».
Судьба свела моего прадеда с прабабушкой весной 1946 года в далеком городе Сигет в Румынии.

Прабабушка Ефименко (Морозова) Лидия Федоровна была родом из города Борисоглебска Воронежской области. Предки были мастеровые. Но в ближней родне были очень известные в стране люди. Родной дядя прабабушки, Михаил Алексеевич Меньшиков после окончания Плехановского института народного хозяйства работал в тридцатые годы в торговом представительстве в Англии. Его посылки в голодном 1933 году спасли семью сестры от гибели.

Впоследствии он был послом в Индии, Соединенных Штатах Америки, министром иностранных дел России. Сын Меньшикова, Станислав Михайлович – доктор экономических наук, профессор в области политической экономики и международного права, преподавал в МГУ, Эразмском университете Роттердама в Нидерландах, в университете Аалборга (Дания). Работал в ООН (США) – директором отдела прогнозирования и передовых исследований.

Родство с такими выдающимися людьми прадеды никогда и нигде не афишировали и не рекламировали.

Мать моей прабабушки, Анна Алексеевна, была старшей, сводной по матери сестрой Михаила Алексеевича, рано осталась вдовой с тремя детьми, всю жизнь проработала портнихой. Ее муж, Федор Петрович Морозов, был образован, работал телеграфистом на железной дороге, имел прекрасный голос, пел в церковном хоре. Болел, так как сказались годы, проведенные на передовой первой мировой войны и немецкий плен.

Лидия Федоровна окончила медицинское училище в городе Воронеже. С первого дня войны стала работать лаборанткой в военном госпитале, который после разгрома фашистов под Сталинградом стал санитарным эвакогоспиталем, следовавшим по железной дороге вслед за войсками от Борисоглебска до Будапешта в Венгрии.

Через руки медиков прошли тысячи раненых. В нем она проработала до 1948 года. Тридцать два раза приходилось сдавать кровь. Вот как прабабушка вспоминала то время:

- Иной раз и двух недель не пройдет после того, как сдашь кровь, а придет главврач: «Ну, кто девчата, смелый?» И опять течет кровь к кому-то другому, совсем незнакомому…. Потом была Румыния. Бурная Тисса… Однажды дал командир задание: «Нужно во что бы то ни было переправиться на другой берег реки. Нужна срочная медицинская помощь». А как? Мосты все взорваны, переправа не работает. Лед только тронулся. Да ведь молодость! Помню, решили плыть на лодке. От усталости стала дремать. Очнулась в ледяной воде. Тяжелые сапоги тянут вниз, одежда вся намокла, кругом черная бурлящая вода да огромные льдины. Вспомнила свой родной Хопер. На берегу выжали гимнастерки, вылили воду из сапог и поспешили скорее выполнить задание. Вот и осталась печать войны на всю жизнь, сердце стало побаливать, ноги порой стали не слушаться».

Но эти воспоминания придут позже, спустя многие годы. А тогда миллионы женщин своим беззаветным трудом и в тылу, и на фронте приближали время Великой Победы.

И этот долгожданный день наступил. Цвела обожженная войной сирень, и черное небо над Хатваном в Венгрии прочертили следы залпов своеобразного стихийного салюта из автоматов, пистолетов людей, выплеснувших неудержимую радость: «Дождались окончания страшной войны! Победа!».

После окончания войны госпиталь решили перебросить на Дальний Восток, но надолго застряли в пограничном городе Сигет в Румынии. 12 апреля 1946 года   военный фельдшер Морозова Лидия Федоровна получила чин младшего лейтенанта военной медицинской службы.

После расформирования госпиталя ее назначили начальником лабораторной службы в 304 лагере для бывших военнопленных и репатриированных граждан СССР. Именно здесь весной 1946 года она познакомилась со старшим лейтенантом Ефименко Александром Сергеевичем.

И вот здесь свою неоценимую роль сыграл аккордеон на груди своего хозяина.
Разъехались по домам почти все девчата. Ждала со дня на день приказ о демобилизации. И вдруг эта неожиданная встреча на концерте. Молчаливый, смущающийся старший лейтенант поразил своей начитанностью, отсутствием бахвальства, высокомерия.

Судьба так распорядилась, что за тысячи километров от своей Родины они нашли и полюбили друг друга, поклялись в верности на всю жизнь, поженились.

А холодным январским утром 1948 года в день рождения долгожданной дочери Александр Сергеевич принес в палату госпиталя своей любимой жене три красные розы, которые он неизвестно, где достал. Свидетельство о рождении выдали в консульстве города Констанца Румынии.
 
Потом была военная служба в Армении, Азербайджане, но после демобилизации в 1954 году прадед привез семью на свою родину, в Заволжье.

Началось освоение целины, и боевому офицеру, капитану Ефименко, члену КПСС с 1941 года, предложили стать заведующим парткабинетом райкома партии.

В бывшем здании земской больницы не было лаборатории, и Лидия Федоровна стала первой заведующей клинической лаборатории. Возила из Волгограда, Саратова необходимое оборудование, химические реактивы. За тридцать лет работы сменилось тринадцать главных врачей. Работала, пока резко не ухудшилось зрение.

 «Мы – счастливые люди, - говорила бабушка, - потому что остались живыми в той страшной мясорубке невыносимых страданий, на пределе человеческих возможностей.

Прожив трудную жизнь, полную лишений и ограничений, прадеды отличались воспитанностью – качеством личности, в котором органически слиты культура общения, культура внешности и культура удовлетворения потребностей.

Через призму прожитых лет они не потеряли способности доброго отношения к людям, чувства юмора, уважения и любви к книгам.

Вырастили детей, дождались трех внуков и уже четверых правнуков. И на всем жизненном пути семьи как залог верности, любви, взаимопонимания был талисман, реликвия – старый раритетный аккордеон с мягкими красными сафьяновыми мехами.

 Учились играть на нем дети, внуки. Музыка всегда жила в дружном доме, где никогда не гнались за богатством, которого за долгую жизнь так и не заработали. Зато всегда были уважение и почтение односельчан, видевших настоящие крепкие семьи и у детей, и у внуков.

 «Любовь – та же радость, она, как солнечный луч, светит живущему сквозь все страдания, горести, неудачи и заботы». (Эрнст Тельман)
 
Наши ветераны – удивительно скромные и честные люди – были до конца преданы друг другу, и даже, когда таяли силы, как они были терпеливы и умны! Все их думы были о внуках, правнуках, о нашей стране. В старости – мудрость многих поколений.

Они ушли, но нам осталась их правда, вера в счастливое будущее, надежда, что дети и внуки не подведут.

И на параде 9 мая они идут вместе с нами в составе Бессмертного полка, вторя словам Евгения Евтушенко:

        «Пусть не скуют ни слава, ни уют!
         Идя навстречу будущим столетьям,
         Отдайте все в России нашим детям,
         И дети все России отдадут».
25 Исповедь. Миниатюра. Афганцам посвящается
Татьяна Чебатуркина
       ИСПОВЕДЬ.

       Миниатюра.


       Учитель истории Виктор Иванович был разбужен лаем овчарки ноябрьским холодным утром. У калитки стоял Вадим Николаевич, сосед:

       - Все, закончил строительство дома! По ЛОГИКЕ вещей надо это дело обмыть!

       Появление в селе нового человека – всегда событие, всплеск вопросов:

       - Кто такой? Почему в одиночку сам строит дом? Где семья?

       Сведения просочились скупые: бывший военный, афганец, родители были целинниками. Насчет жены и детей – полное затмение.

       Сельчане с интересом наблюдали по вечерам через незанавешенные окна, как мужчина допоздна строгал, пилил, укладывал полы, вставлял двери, клеил обои.

       Учитель зашел в достроенный дом, пахнущий свежей древесиной, огляделся:

       – Ты что, книжки пишешь?

       Взял листок, лежащий на стопке книг возле компьютера, прочитал:

       «Во мне есть та взволнованность души, та проблематичность ума, те конфликты и АНТИНОМИИ, которые обнаружились во вторую половину Х1Х века и в начале ХХ века». Бердяев Н.А. «Самопознание».

       Через час общения за накрытым столом Виктор Иванович признался -  был коммунистом, в комоде лежит партбилет:

       - Ты прочитал у философа в «Самопознании»: «Маркса я считал гениальным человеком и считаю сейчас»? Помню, попалась в библиотеке статья Бердяева «Русская идея»: «Что же это такое – таинственная русская душа?» О чем твоя книга будет?

       Вадим Николаевич выключил свет, зажег свечу, подошел к окну:

       - Что на дворе творится! Первая метель! Как у Пастернака:

       Как летом роем мошкара
       Летит на пламя,
       Слетались хлопья со двора
       К оконной раме.
       Метель лепила на стекле
       Кружки и стрелы.
       Свеча горела на столе,
       Свеча горела.
      
       «15 февраля 2019 - тридцатилетие вывода наших войск из Афганистана. Однополчане соберутся в Москве. Тоже поеду.

       Мне было девятнадцать лет, когда попал туда. Ровно год воевал, но в памяти и в сердце каждый день как гвоздь засел. Бог уберег, выскочил живым.

       Пятнадцать тысяч пятьдесят один человек полегли на чужой земле.

       Восьмидесяти шести военнослужащим за проявленное мужество и героизм присвоено звание Героя Советского Союза, из них двадцати пяти – посмертно. Свыше двухсот тысяч человек награждены орденами и медалями.

       Командующий 40-й Армией Борис Громов сказал: «В Афганистане не было поражения или победы». Вот тебе и АНТИНОМИЯ в конце восьмидесятых годов прошлого столетия.

       Хочу докопаться до сути. Начал с Платона – МИР ВЕЩЕЙ И МИР ИДЕЙ: «Вещи можно видеть, но не мыслить, идеи же, напротив, можно мыслить, но не видеть».

       Немецкая ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ туманна. В УТОПИЮ Томаса Мора не верю – фантазии об идеальной стране с идеальным правительством и общественным порядком. Это уже проходили.

       Итог афганской войны обозначили так: «В целом, война показала, что советские войска не могут эффективно бороться против противника, опирающегося на партизанскую тактику».

       Не согласен!

       Бердяев дает образец автобиографии.

       Мне в феврале стукнет пятьдесят. На пенсии. Две чеченские войны за плечами. Возрождение армии на глазах проходило. Заглядывать в хвост жизни пока рано. Решил действовать, чтобы потом не жалеть.

       В края вернулся, где детство и юность пролетели.

       Дом построил своими руками. В марте дочь с внуком перевезу из города. Женюсь. Совет ветеранов предлагают возглавить в селе. Людям буду помогать.

       В этих войнах стрелял, проливал кровь, убивал. Нарушил главную библейскую истину: «Не убий». Грех убийства в бою должен быть смыт покаянием.

       Будем жить!  Жизнь расставит все на свои места».
26 Счастливая
Марина Ланговая
     Она вернулась в палату, села на кровать и зарыдала. Неспешная беседа прервалась. Все растерянно молчали.

 - Дина, что-нибудь с ребёнком? - наконец решилась озвучить общий немой вопрос бойкая Валентина.
 - С каким ещё ребёнком? - сквозь шквал рыданий выпалила Дина.
 - С твоим... С сыночком твоим?
 - При чём здесь Кристиан?! - она на пару секунд замолкла, видимо, соображая, а потом закричала. - Это ваши врачи - идиоты! Вы бы видели, ЧТО они сделали с моим животом! Боже, какой безобразный шов!..

     Женщины в палате облегчённо выдохнули.
 - Так у нас у всех такой, - недоумевала Валентина. - Это ж полостная операция. А как иначе у тебя малыша достали бы?
 - Чёрт! - резко перестав рыдать, зло выругалась Дина. - И это на всю жизнь! Идиоты! Все идиоты!

     Она поджала и без того узкие губы, обвела всех присутствующих презрительным взглядом и легла, отвернувшись к стенке, давая понять, что разговор окончен.

     Валентина обиженно передёрнула плечами, видимо, намереваясь сказать в ответ какую-то колкость, но самая старшая в палате Наталья предусмотрительно поднесла к губам палец, взглядом умоляя прекратить перепалку. И вспыльчивая Валентина послушалась её.

     Стало тихо. Но скоро в коридоре запел многоголосый хор, и медсестра на каталке ввезла драгоценные свёртки.

     Мамочки оживились, заулыбались, принимая новорожденных для кормления.

 - Зинаида Александровна, - обратилась медсестра к Дине, - возьмите, пожалуйста, ребёнка.
 - Я же предупреждала, чтоб не носили! - буркнула та, не поворачиваясь.
 - Вдруг Вы передумали, - объяснила медсестра.

     В палате повисла напряжённая тишина.
 - Диночка, - обратилась к ней Наташа, - ты что удумала, девочка моя?! Ведь это же твоя кровиночка...
 - Да достали вы уже, клуши! - Дина резко села. - Тоже мне - полиция нравов!Не собираюсь я от сына отказываться. Не собираюсь! Кормить не хочу, чтоб грудь  не обвисла. Живот уже изуродовали. Хватит! Понятно вам?!
   Она окинула всех не терпящим возражений взглядом и торжествующе заключила:
 - Сейчас полно искусственных смесей. Вырастет ещё крепче ваших!
 
     Медсестра нахмурилась и унесла мирно спящего малыша.

 - Зинк! - язвительно окликнула из угла Валентина. - Вот ты вроде бы девка образованная, не то что мы, клуши (она сделала ударение на последнем слове), а понять не хочешь, что ни одна смесь не заменит материнского молока. Доказано это. Учёными.
 - Ну и пусть! - злилась Дина.
 - Зинаида Александровна, - не унималась Валентина, - а что за цирк с Диной-Зиной? Как же нам, недотёпам, теперь прикажете Вас звать-величать?
 - Валь, не трогай её, - тихо попросила Наташа. - Захочет, сама расскажет.
     И продолжила, вернувшись к прежнему разговору:
 - Дина, хочешь, я твоего пацана пока покормлю? Молока у меня много, а моего Ванечку всё равно пока не приносят: слабоват.
 - Покорми, - неожиданно легко согласилась её собеседница. - Я предупрежу там.

     Вечером медсестра принесла Кристиана.
 - Может, всё-таки сама? - предложила Наташа Дине.
 - Нет, - упрямилась та, - я молоко подсушиваю.
 - Фифа бессердечная! - укоризненно покачала головой Валентина.
     Невозмутимая "Фифа", словно не слыша, продолжала подпиливать ногти.
 
     Покормив малыша, Наташа протянула его матери:
 - На, подержи на руках. Это для вас обоих важно.

     И тут обитателей палаты ждало очередное потрясение. Все увидели правую Наташину кисть. Точнее небольшую культю, совершенно без пальцев.

     Лицо Дины исказила гримаса отвращения. Она торопливо забрала ребёнка.
 - Не бойся, это не заразно, - горько усмехнувшись, тихо произнесла Наташа. И, упреждая привычное к её физическому изъяну любопытство, коротко пояснила:
 - Это врождённое. Мать отказалась. Выросла я в детдоме.
 - Как ты будешь с ребёнком управляться?! - посочувствовала Валентина.
 - Я родилась такая. Если б взрослая потеряла пальцы, наверняка, тяжело было бы. А я с маленьких без руки - привыкла. Вы со мной два дня и даже не заметили.
 - Мы думали, ты - левша. Кстати, я обратила внимание, что правая рука у тебя обычно в кармане...Натка! Ну ты герой! - восхитилась Валя.
 - Герой? - вклинилась в разговор Дина. - Заскочила в последний вагон. Годики-то подпирают, вот и решила хоть для себя родить. А о ребёнке не подумала...
 - Зато ты очень подумала! Даже кормить отказалась! Ох, и злая же ты девка, Зинка! Натурально фурия! - оборвала её Валентина.
 - Я и не хотела рожать. Муж настоял. Наследника, видите ли, ему надо... А с таким уродством, - она кивнула в сторону Наташи, - вообще бы запретила иметь детей. Чтоб потом не стеснялись своей матери. Я бы на её месте  ни за что не решилась.
 - Это тебе всё перевязать надо, - взвилась Валя, - чтоб никогда не смогла родить. Таким бессердечным, как ты, материнство противопоказано...
 - Девочки, пожалуйста, не ссорьтесь, - устало попросила Наташа.
     И все замолчали.
 
     В этот вечер с Диной не разговаривал никто, кроме Наташи, которая не поддержала общий бойкот и общалась по-прежнему, словно ничего не произошло.

     Наверное, поэтому, когда все уже легли спать, Дина вполголоса произнесла:
 - Наташ, прости меня. Ты очень добрая.



     Воскресное утро радовало солнцем. И ещё двумя хорошими событиями. Наташе принесли её Ванечку, а Дина сама кормила своего сына. Потому и настроение у всех было приподнятое.

     Но на этом чудеса не закончились.

     Перед "тихим часом" прямо под окном палаты послышалось дружное "Ма-ма! Ма-ма!", сложенное из нескольких детских голосов.
 
  - Мои... - тихой нежностью и любовью засветилась Наташа.
     Она пошла к окну и прильнула к стеклу. Женщины удивлённо переглянулись, а Валентина, протараторив "прости за любопытство", тоже поспешила выглянуть на улицу. За ней потянулись и все остальные.

     Стоящий внизу высокий красивый мужчина и четверо похожих на него пацанов разного возраста сначала увидели в окне родное улыбающееся лицо, а потом ещё несколько, растерянно-удивлённых, и  потому радостно замахали сразу всем.

     Валентина "очнулась" первой:
 - Ох, и счастливая же ты, Наташка!
27 Из жизни моего отца
Ирина Вебер 2
Всё то, о чём вы прочитаете здесь, произошло с моим отцом, Вебером Виктором Фёдоровичем.


Январь 1945 года. Оренбургская область.

- Герхард, вставай! Охранник идёт!...Герхард, ну, поднимайся!
- Мама говорила...там... хорошо...я...

Виктор и Густав(братья близнецы) смотрели, как охранник подошёл к их, лежащему на снегу, умирающему другу Герхарду, пнул его ногой, и, поняв, что тот умер, грязно выругался.
- Туда тебе и дорога, фашистский ублюдок. За сегодня уже двенадцатый. Ну, а вы чего стоите, бездельники? План никто не отменял, а для вас он теперь ещё увеличился. Давайте-давайте, работайте!

Мерзлую землю копали кирками и лопатами. Чтобы ускорить рытьё траншей под нефтепровод, в земле выдалбливали ломом лунки, в которых разводили костры. Руки у всех ребят были покрыты грубыми наростами от мозолей.
Из-за плохого питания мальчики были истощены и с трудом выполняли дневную норму. Желанный утренний паёк состоял из липкого и вязкого, как глина, куска хлеба. Его надо было разделить хотя бы на два раза, но голод был так силён, что съедали сразу, запивая черпаком мутной жижи, называемой супом. На порцию той баланды полагалось всего лишь 17 грамм овощей. Вечером точно такой же черпак жидкой каши. И больше ничего.

На эту каторгу согнали около четырёхсот подростков. Каждое утро, после поверки, перед выстроенными в шеренги мальчишками, начальник лагеря произносил одни и те же слова:
- Все вы фашисты и диверсанты! Только работа спасает вас от заслуженного наказания! Только работой вы смываете свой позор и вину перед Родиной!

И каждое утро, израненная душа Виктора кричала в ответ: "За что? Какую вину и перед кем я должен искупать, если вины не было и нет?"

Барак, сбитый в одну доску и крытый дёрном, насквозь продувается ветром, земляной пол покрыт инеем. С трудом забравшись на верхние нары, братья пытаются согреться, прижавшись друг к другу в своих тонких пальтишках, которые заменяли им одновременно матрац и одеяло. Сбитые башмаки снимать нельзя. Ноги сразу окоченеют, да и могут украсть.

Не смотря на смертельную усталость не заснуть. Сегодня особенно холодно. Всё время хочется есть. А теперь вот ещё смерть друга. Герхард был из того же села, что и братья. Село Гримм находилось в республике немцев Поволжья, где раньше, до насильственного переселения в Сибирь, мирно жили ребята со своими родителями. Дружили с детства, учились в одном классе. И в лагерь, из сибирского посёлка Абан, куда выслали их семьи, забрали ребят вместе. А теперь лежит Герхард совершенно голый (одежда нужна живым), среди таких же голых мёртвых подростков, уложенных штабелями на мёрзлой земле под Бузулуком, никем не похороненный. Весной, когда земля согреется, выкопают большую яму и трактором свалят в неё все трупы.

Голод, холод и 12 часов изнурительной работы, под постоянные окрики вооружённых охранников: "Давай-давай, работай!", неумолимо вели всех "трудармейцев" к скорому концу.
Выпущенное Государственным Комитетом Обороны Постановление от 7 октября 1942 г. "О дополнительной мобилизации немцев для народного хозяйства СССР", предписывало мобилизовать на работы мальчиков с 15, а девушек с 16 лет.

Мобилизовать? Нет! Арестовать! Ведь теперь их жизнь была под конвоем и за колючей проволокой, где убивали по-садистски - мучительно и изощрённо - голодом и непосильным трудом. Но прежде превращали в отверженных изгоев общества, в бесправных, поставленных вне закона.
Безвинно, не имея на то ни малейших оснований.

- Густав, это ждёт скоро и нас. Мы так же умрём, как Герхард, на рытье этих проклятых траншей, если не сбежим. Прямо сейчас.
- Витя, я слышал, как охранники говорили между собой, что сегодня мороз до 50 градусов.
- Вот и хорошо. Они носа не высунут в такую погоду. Это наш шанс. Пока нам не урезали норму хлеба, как Герхарду за три дня до смерти, и пока ещё есть силы, надо бежать. Скоро будет ночная поверка. После неё и уйдём.

Большие ворота лагеря были сделаны из железа и от низкой температуры они громко и жутко заскрипели, когда ребята их открывали. Этот звук так напугал юношей, что они застыли от страха на месте и подумали: "Ну, вот, сейчас из теплушки выбегут охранники и нам конец".

Впереди - бескрайняя, пустынная, заснеженная степь.
- Куда же мы пойдём, Витя?
- Ты видишь вон там огни? Вот туда и пойдём. Я думаю, что это не так далеко.
Из-за сильной морозной дымки, огни виделись совсем близко, но, как потом оказалось, ребята прошли двадцать километров. Они подошли к железнодорожной станции, на которой стоял товарный поезд, готовый к отправке.
На нём братья доехали до села Октябрьское, где  им удалось сесть на пассажирский поезд. Правда, ехали они не в вагоне, а под ним, в промёрзшем так называемом "собачьем ящике". Но самое главное, ехали! А этих ящиков будет ещё много в их страшном путешествии к дому.

Один раз, ребятам здорово повезло. Они ехали в самом настоящем вагоне. Мальчишек даже угостили копчёной американской скумбрией. Густав съел хвостовую часть рыбы, а Виктор остальное. Примерно часов через пять он почувствовал острую боль в животе. Вскоре стало сосем плохо: поднялась высокая температура, в глазах стало двоиться и парень начал терять сознание. Повезло, что рядом оказался врач-поляк.
- Э, дружок, да у тебя ботулизм. Надо срочно промыть желудок. Скоро будет моя станция. Там я тебе помогу.
Поляк, конечно, догадался, кто такие эти близнецы, поэтому шепнул им, чтобы его не боялись.

Благодаря помощи и уходу этого замечательного человека, Виктор остался жив. Звали его Матеуш. Он оказался высланным. Из Польши. Ещё и осуждённым за измену Родины.
- Правда, до сих пор не могу понять, какой Родине я изменил, - сказал он с горькой улыбкой на прощание.

По дороге домой, братья ели что придётся и что удавалось достать по случаю ... вплоть до воровства, но таких тяжёлых пищевых отравлений уже не было.

Но, вот и Канск. Осталось дойти до Абана. Пешком. 60 км. Проситься на подводы ни к кому нельзя. Заходить в населённые пункты, встречающиеся на пути, тоже нельзя, потому что в каждой деревне, селе, районном центре были созданы группы содействия военизированной охране. Местные крестьяне рьяно выполняли долг, выслеживая всяких беглецов, вполне справедливо рассчитывая на вознаграждение. Пойманных, чаще всего ждал расстрел.

Ночью шли, а днём отсыпались в лесу.
- Витя, ты слышишь вой волков? Надо спешить, чтобы они нас не догнали.
- Если они учуют нас, то не спастись.
- Смотри, кто-то едет.
- Эй, ребята, а ну, быстрее запрыгивайте сюда! Волки! – крикнул крестьянин с обогнавшей их телеги. Лошадь не надо было подгонять. Она, чуя опасность, неслась во весь опор.

- Тр-р-р-р! Ну, слава тебе Господи, приехали. Вроде оторвались. А вам куда, ребятки?
- Нам дальше надо. Спасибо, что подвезли и спасли от волков.
Крестьянин, услышав русскую речь с акцентом, (ведь ребята раньше, дома, и между собой говорили по-немецки), стал внимательно рассматривать близнецов: "Не разглядел я в темноте, кто такие. Одеты, как бродяги. Видно, беглые, а может бандиты?" Быстро вытащив из под соломы, лежащей на телеге, ружьё, направил его на юношей.
- А ну, стоять! Вот, я сейчас отведу вас к охране и там дознаются, кто вы такие есть и куда идёте!

Проделать такой большой путь, чтобы в самом его конце быть опять арестованными и расстрелянными? - Нет!- Ребята побежали прочь. Вслед им раздался выстрел. Виктор бежал за Густавом, поэтому пуля досталась ему. Она попала в икроножную мышцу его правой ноги и прошла навылет. Кость не задела. Повезло! А еще повезло в том, что крестьянин не погнался за ними. То ли устал, то ли ночь была очень тёмная, а волки были где-то рядом. Бог его знает.

Выбежав из деревни, братья упали от бессилия в сугроб... Однако время не ждёт. Пока темно, надо идти. Осталось всего ничего, каких-то десять километров.

Только сейчас Виктор стал ощущать сильную боль в прострелянной ноге. Кровотечение небольшое, но было, отчего он слабел и с трудом, превозмогая боль, передвигался с помощью брата к посёлку.

Вот уже вдали видны силуэты Абана, но как не велико было желание дойти, сил у Виктора больше не было.
- Густав, давай я спрячусь в тех высоких сугробах, а ты иди. Может, найдёшь санки или Отто(их младший брат) в помощь возьмешь и придёшь за мной. Только долго не задерживайся, иначе я замёрзну.

Когда Виктор открыл глаза, то увидел, что он лежит в той самой полуземлянке, из которой 2 года назад его забрали в Трудовую Армию.
- Мама...
- Витенька, сыночек мой дорогой! Слава Богу ты очнулся!

Полгода лежал Виктор дома весь чёрный и опухший, из-за того, что сильно обморозился. Но постепенно организм восстанавливался, и юноша стал выздоравливать. Но вот пальцы на его руках совсем потеряли чувствительность. А он мечтал стать пианистом. Его учитель музыки, ещё там, в республике  немцев Поволжья, часто говорил родителям мальчика, что он очень талантлив и обязательно станет знаменитым пианистом. 

Братья были беглецами и вернулись в Абан нелегально, поэтому им опасно было выходить из своего жилища. К ним никто не приходил. Все боялись заразиться туберкулёзом, который был у их матери.

Война закончилась, комендатуру ещё не создали, а семью Вебер выслали под Красноярск.
Перед отъездом Виктор и Густав навестили мать Герхарда, сообщив ей печальную весть о сыне. Она беззвучно рыдала, повторяя словно в беспамятстве одни и те же слова:
 - Как же он мог умереть? В новом полушубке?

Полтора месяца понадобилось братьям, чтобы совершить такой подвиг. Большинство побегов из Трудовой Армии заканчивались печально(гибелью или расстрелом). Были, конечно, удачные случаи, но удача улыбнулась немногим. И один из таких счастливых побегов совершили мой папа и его брат.

Сталин сделал всё, для того, чтоб о российских немцах никто ничего не знал. Для окружающего мира они перестали существовать. Десятилетиями советская пресса избегала любого упоминания о существовании в СССР немцев, как отдельной национальной группы. Те, кто знал о немецкой республике до Второй Мировой Войны, должны были забыть о ней. И, действительно, забыли. К 60-ым годам уже никто о российских немцах не вспоминал.
Человеческая память коротка.


Через много лет папа и мой дядя, восстановили по памяти все подробности этого побега, которые легли в основу этого рассказа.  Маршрут этого побега начинался за 20 км от железнодорожной станции недалеко от Бузулука, затем Уфа, Челябинск, Омск, Новосибирск, Кемерово, Ачинск, Красноярск, Канск, плюс ещё 60 км до райцентра Абан. Почти 3,5 тысячи км!

Какая же сила воли и духа была у братьев, чтобы совершить такой побег! Как надо было любить жизнь, чтобы преодолеть все трудности и остаться в живых! Разве это не подвиг?