Где живет Любовь?..

Почему люди с рождения знают о любви и всю жизнь ищут её? Правда ли, что в русских сказках зашифрованы тайны русской души? Что за ловцы расставили нам сети? Не превратит ли искусственный интеллект нас в анти-людей? Ответы на эти и другие вопросы ищут жители затерянного в заповедном лесу городка Каравай-град, где есть свой рай, где люди учатся понимать друг друга, постигают высшие смыслы бытия, где каждый находит свою любовь…



1.Ночные миражи…

*
Готовясь к вечерней трапезе, солнце расстелило на лужайке перед домом волшебную скатерть с ажурным рисунком весенней листвы. Почти детское ожидание сказки охватило её. Ирина развернула кресло-качалку так, чтобы, раз! она могла не спускать глаз с внучки, дотошно изучающей жизнь насекомых в траве и, два! не упустить шанс подставить лицо ласково тёплым солнечным лучам.
Ноздри пьют настоянный на травах воздух…
Иногда поэтические строчки самовольно выплывали из неведомых ей сердечных глубин.
Под парусами сильных чувств…
Сильные чувства – непременное условие…
- Ира! Ира! Смотри, жучки играют в паровозик, - нарушила лирический ход её мыслей Ариша.
- Пусть играют, - улыбнулась внучке Ирина.
Никому бы и в голову не пришло, что она бабушка.
В сорок пять выглядела на тридцать. Линии тела с годами не расплылись, спасибо Создателю, профессиональному графику.
- А куда они поехали? – полюбопытствовала внучка.
- В страну любви…

Ирине захотелось прикусить язык, но было поздно.
- Можно, я с ними?
- Домой?
- В страну любви, - упрямо уточнила внучка.
- Твой дом и есть страна любви, видишь, даже жучки ползут к своей маме, - попыталась выкрутиться Ирина.
Не могу же я сказать, что они занимаются групповым сексом!
- Мама им приготовила ужин?
- Да. Салат из одуванчиков. А ты испеки своей кукле пирог…
Доверительно посмотрев на бабушку, Ариша тут же забыла о жучках и принялась печь из песка кукольные пирожки.

*
Детская психика мобильна.
А взрослых прошлое не отпускает.
Первый опыт любви к ней пришёл в пятом классе… вдруг! После новогодних каникул за партой в соседнем ряду появился новенький.
Вихрастый. Ушастый. Умный.
Не задавака, хотя вопросы учителям задавал на засыпку.
Занимался боксом, общий язык с мальчишками нашёл сразу.
На девчонок почти не смотрел.
В её сторону бросал иногда странные взгляды, которые заставляли её сердце ускоренно биться.
Одним словом, она влюбилась.
В самый неподходящий момент.
Накануне летних каникул.
Три месяца расставания показались тремя годами.
Она много читала, часто рассматривала своё отражение в зеркале.
Репетировала новую встречу, любовный взгляд в ответ…
И всё зря!
Он стал не Он!
Худой, длинный, кадык на шее, прыщи на лбу.
Хоть школу бросай!
Хорошо, первое сентября выпало на субботу.

- Какао не будет, молоко сбежало, - встретила на пороге бабушка.
Что твоё молоко? От меня любовь сбежала! – прошмыгнула мимо она.

Моя любовь сбежала,
Вонзила в сердце жало…
Попыталась воплотить свою беду в стих.

- У любви как у пташки крылья, - пропела за закрытой дверью бабушка.

Любовь из сердца улетела,
Я без любви осиротела…
Выпорхнули следом слова.
Почувствовала себя одинокой.
Хотела заплакать.
Поняла: двустишия для её горя – чересчур короткий формат.
Решила написать сказку.
Название родилось само собой: Сбежавшая любовь.
В тридевятом царстве, в тридесятом государстве, жили-были мальчик и девочка…
На этом вернулись с работы родители!
С получки купили вина.
Выпили.
Стали выяснять отношения.
Она закрылась в своей комнате.   
А ночью…
 
Её разбудил не крик, не стон, клич!
Зов!
Глас, раздавшийся из родительской спальни.
Потом она услышала горячий шёпот, смех, всхлипыванье.
И с ней что-то произошло…
Она увидела странные картинки, которые потом нередко беспокоили её.
Повзрослев, попыталась описать наваждения словами-набросками…

Весёлый дом. Горящие свечи.
Красивые платья. Голые плечи.
Духи исходят корицей.
Запах плоти.
Плати, и получай сторицей
В память о спасшемся в Содоме Лоте…

От правдивости видений родилось чувство, будто в одной из прошлых жизней она была дочерью хозяйки публичного дома, изысканного вертепа крамольной любви. И оседлавшая её версия увязалась за ней, то есть, она нашла бы, о чём поговорить с тем, кто первый сказал: запретный плод сладок.
С физиологами связываться бы не стала.
Не поспоришь, если научно установлено: мозг, одурманенный любовью, генерирует эйфорию, вызывающую галлюцинации.
Любовь – изменённое состояние сознания…
Влюблённых тянет друг к другу, как наркоманов к дозе.
У каждого считанное количество этих доз.
Потом наступает ломка.
Отношения рвутся, или прилипают к привычкам…
И всё же, несмотря на собственный горький опыт, ей удалось сохранить простодушную уверенность: любовь однажды постучится в её дверь!

*
- Родиона пригласили на семинар по цифровой этике. Я с ним. Посидишь с Аришей? – позвонив день назад, скороговоркой спросила дочь.
Естественно, она с радостью согласилась.
Давно не видела внучку, по смартфону не в счёт. Два года пандемии – из жизни вон! Потом уход из поликлиники, оформление статуса самозанятой, работа по специальности логопеда в избирательном штабе кандидата, который не справлялся с шипящими буквами. Фома Фомич очень хотел стать депутатом, основами ораторского искусства овладел с лёту, над дикцией трудился как вол, в результате обаял избирателей и победил на выборах, сполна расплатился, обеспечив ей минимум год заслуженной праздности…
- Купишь билет, сообщи рейс, Родион встретит, - от радости застрекотала Ника.
- Я лучше… автобусом, - попыталась увильнуть она от встречи с зятем, которого считала для себя слишком умным.
Рядом с ним слова вылетали у неё из головы, отчего ей приходилось, словно молитву твердя: молчание – золото! с глубокомысленным видом замыкаться в себе.
- Не выдумывай! С тех пор как твоего косноязычного питомца избрали в думу, Родион жаждет поговорить с тобой о связи дикции с демократией. Всё! Жду звонка. Пока!
- Пока!

Самое неведомое на свете слово – «пока».
Пока, что?
Не исповедуешься, то есть, не признаешься в своих грехах?
Это Фоме Фомичу она могла брякнуть: демократия схожа с сексуальной забавой – от случая к случаю зазовут народ в кабинку, выбрать партнёра; сунет он, народ, бюллетень в урну с чувством «имел я его»; и за минуту удовольствия потом годы терпеливо сносит безразличие своего избранника.
Депутат поощрительно хохотнул в ответ.
А она сочинила поэтический статут:

Не выпускайте ум гулять раздетым,
Соблазнов больше, если в неглиже…

Соблазнов больше…
Куда без них?
Человечества не случилось бы, если бы не вечный двигатель, триггер всех перемен – Соблазн!

Начну разговор с того, что наука доказала воздействие слова и звука на всё живое: людей, животных, растения, воду…
В случае с Фомой Фомичом я не только излечила его от логопатии, но и расширила словесный запас, что обогатило его мысли и чувства.
Затем спрошу: есть ли у цифры чувства, то есть, мораль, этика, или хотя бы правила хорошего тона?      
И мой наимудрейший зять поддастся соблазну самовыражения…
А мне останется только внимать ему и благодарно молчать!
Набросав мысли-тезисы своего образа действий, она поумерила пиетет перед Родионом, обрела равновесие, заказала билет…
 
*
В салоне самолёта скорости не ощущала.
Вспоминала свой, связанный с появлением внучки, визит в Каравай-град, куда из-за напавшей на планету пандемии отправилась с мужем трудиться на удалёнке Ника.
Затерянный в лесу городок их впечатлил…
Каравай-град – заповедная зона…
Природный Ноев ковчег…
Рай на земле…
Она по привычке разложила слово «каравай» на слоги: кара и вай!
Обратилась к Далю, словарь гласил: кара – казнь, худая жена – кара Господня!
Зачем-то расстроилась.
Помчалась проверить: не собираются ли тучи над головой Ники?
Туч не обнаружила…

Как и договаривались, Родион встретил её в аэропорту, но разговора о демократии не завёл, сообщил: к ним заехал участник семинара Игорь Ильич Каргин, автор статьи «Цифра и буква как сперматозоид и яйцеклетка», которая наделала много шума…
И почти всю дорогу о нём...
Не просто антрополог – философ!
Изучает сакральный смысл тяги человека к Богу…
Предостерегает от цифрового насилия…
Прогнозирует: рост невежества на почве ИИ…

Поросший мхом, ворчливый старик! – поставила она крест на философе.
- Лучше расскажи, как там Ариша? – решительно приземлила зятя.
- Говорливый ручеёк, не наслушаешься, - млея от гордости, сообщил он.
- А что Ника?
- Тестирует игру «Исполни свою мечту»…
- С детства любила фантазировать… - с неким сомнением заключила она.
- Мечты красят человека, - заступился за жену Родион.   

*
- Ира, Ира, смотри, солнце съело мой пирожок и покатилось домой, - без тени сомнения подкинула к небу песочное лакомство Ариша, и уточнила, - в страну любви!
- Если бы у Адама с Евой было счастливое детство, они бы всю планету превратили в страну любви, - будто из воздуха выткался в полушаге от неё незнакомый мужчина.
- Вы кто? – окинула его намётанным взглядом Ирина.
Высок. Сухопар. Наполовину сед. Стрижка свежая, ёжиком. Скулы едва выдаются, из чего следует: тип умеет себя контролировать и, скорее всего, принадлежит к одному из знаков «земли».
- Игорь Ильич. Полчаса как вернулся из рая. А вы, Родион сказал, Ирина Игнатьевна, лого-вед!
- Не лого-вед, а логопед! – осознав, что перед ней тот, кто объявил букву яйцеклеткой, задиристо поправила она.
- Наши предки считали: ведать значит распоряжаться по праву. Прошу прощения, если невольно обидел... – отступил на шаг Игорь Ильич.
- Вы не меня, и не букву, вы азбуку обидели, – гневно глянула на него Ирина.
- Согласен, слова сами по себе безгрешны, а вот их интерпретация до ссоры может довести, - с немым вопросом «уж не прочли ли вы мою статью?» посмотрел на неё Игорь Ильич. – Но! Если буква может исказить слово, то цифре под силу перестроить реальность…
- Разве дважды два – не всегда четыре?
- В широком понимании цифра – не арифметика! Она уже кастрировала глоссарий в голове человека, урезала слова до двух-трёх букв! Тут и там: хор, спок, ок! Одна знакомая пара чуть не разошлась из-за междометия «хм»!
- Скажете тоже, из-за междометия…
- Муж гордо сообщил: ему скоро повысят оклад. В ответ услышал «хм». Оскорбился. Отвёл душу, высказал всё, что думает о жене! Она ответила ему тем же. Обратились через личный кабинет в загс. Причину ссоры вспомнить не смогли. Решили не разводиться…
- Я вообще пришла к выводу, что каждое слово состоит из буквы, звука и сакрального духа, - неожиданно для себя, поддалась добродушной открытости гостя Ирина.
- Рад это слышать, - улыбнулся ей Игорь Ильич. – К слову, не более часа назад, чтобы избавиться от головной боли, по рекомендации вашего зятя, я направился в местный рай, подышать фитонцидами грецкого ореха, да, видно, задремал на лавочке. И вдруг увидел над деревом облако, на нём трёх старцев. Их беседа заинтересовала меня…
- Верить, что вам скажут во сне, можно только ангелам и святым, - сама не зная зачем, нарушила затянувшуюся паузу Ирина.
- Я думал, вы скажете: подслушивать чужие разговоры не комильфо. Но старцы вели беседу о… нетрадиционном способе появления на свет Адама и Евы!
- Догадываюсь, о чём-то ещё…
- О том, что Творец лишил их детства, не читал сказок о победе добра над злом. И что было сакральной ошибкой, отправил ослушников на удалёнку…
- Мой папа тоже на удалёнке работает, - услышав знакомое слово, внесла свою лепту в наскучивший ей взрослый разговор Ариша, – а сказки я уже и сама умею читать…
- По всей видимости, вы Арина Родионовна, - протянул ей руку Игорь Ильич. – Рад с вами познакомиться…
- Чтобы голова не болела, надо поцеловать её в лоб, - предварительно хлопнув его по ладони, секретным голосом сообщила внучка.

*
- Ужин готов! Прошу к столу! – крикнула с веранды Ника.
- Кто первый в страну любви? Я! Я! - помчалась на зов матери Ариша.
- А мудрецы не сказали, что будет с нами? – школярским тоном спросила Ирина.
- Если я правильно понял, боятся, что пророчество сбудется, - обтекаемо ответил Игорь Ильич.
- Какое пророчество?
- Конкретнее… после ужина.
- Договорились, - подхватив его под руку, направилась к дому Ирина.

Стол был вегетарианским: сырники со сметаной, оладьи с яблоками, орехи, сухофрукты, чай с абрикосовым джемом.
Ускоренно управившись с сырником, тон беседе задала Ариша.
- Поедим, папочка, и пойдём, ты расскажешь мне сказку, а то папа Адаму и Еве не рассказывал, и они выросли ошибочными, - доверительно сообщила она.
- Кто тебе такое сказал? – удивился Родион.
- Игорь! – прямодушно уставилась на гостя Ариша.
Игорь Ильич растерянно взглянул на Ирину и, прочитав несомненное напутствие в её глазах, полу-признался: видно, задремал я в вашем раю, увидел трёх старцев, они и…
- Некоторые там даже с Богом говорить умудряются, - поощрила его к большей откровенности Ника.
- Уфологи признали наш «рай» перекрёстком сверхтонких материй, - уточнил Родион.
- Тогда старцы, которых вы видели, вам не приснились! - благосклонно посмотрела на гостя Ирина.
- Вам, правда, посчастливилось?! - разом спросили Родион с Никой.
- Не уверен, что при ребёнке… – вспомнил о своём обещании, поведать о главном пророчестве приглянувшейся ему женщине Игорь Ильич.
- Достоевский считал: дети лучше взрослых всё понимают, - возразил Родион.
- А наше чадо и нам фору даст, - подложила ложку сметаны в тарелку дочери Ника.
- Я даже знаю, что главная буква в азбуке, О! – заважничала Ариша.
- Почему, О? – удивилась Ирина.
- Слово – Бог! Добро – зло! Молоко – огород! Без буквы «о» не было бы этих главных слов, – демонстративно округляя губы, оповестила всех внучка.
- Кстати, «о» в лингвистике и «ноль» в математике – символы конца и начала начал, - сделал ещё одну попытку уклониться от досрочного оглашения неземных откровений Игорь Ильич.
- Чего, уж, там, рассказывайте, что старцы нам напророчили… – не без сожаления пожертвовала назначенным свиданием Ирина.
- Кто они? И что им надо? – не смог скрыть нетерпения Родион.

*
- Не знаю даже, с чего начать… - сдвинул брови к переносице Игорь Ильич.
- Над нами ставят опыты? – высказала версию Ника.
- Следят, чтобы искусственный интеллект не перехитрил человеческий? – конкретизировал её мысль Родион.
- По словам мудрецов, Адам с Евой тоже были созданы искусственно, - приближённым к тайне тоном заявила Ирина, - а, значит…
Отступать стало некуда.
- Мудрецы говорили о пророчестве Мэри Шелли, - наконец, издали начал Игорь Ильич.
- Об искусственном человеке, который убил своего творца? – уточнила Ника.
- О Франкенштейне? – насторожилась Ирина.
- По их мнению, ИИ тоже… восстанет и… заявит, что он человек? – в лоб спросил Родион.
- Сверхчеловек! – поправила мужа Ника.
- Они считают, ситуация уникальная: искусственный интеллект, который между добром и злом не видит разницы, может разрушить земное жилище, - с видом сам в шоке, развёл руки Игорь Ильич.

- Как мишка-медведь, который сломал теремок? – с хитрым прищуром поинтересовалась Ариша.
- Кто, кто в тереме живёт? – вмиг подхватив её на руки, переключил в игру недетский разговор Родион.
- Я мышка-норушка, я лягушка-квакушка, а ты кто? – охотно приняла эстафету она.
 - А я лисичка-сестричка, - салфеткой стёрла сметанный след на щеках дочери Ника.
- От хорошей сказки, крепче спят глазки, - с высоты отцовского роста театрально поклонилась Ариша.
- И, правда, пора спать, завтра рано вставать, - послала воздушный поцелуй внучке Ирина.
- Ту, ту! Добрых всем снов, - изобразил тронувшийся в путь паровоз из мультика Родион.
- Игорь Ильич, я постелю вам на диване в зале, - принялась собирать в столбик грязные тарелки Ника.
- Мне только подушку и плед, - откликнулся он, - а пока мы с вашей мамой прогуляемся перед сном…
- На сборы пять минут, - распорядилась Ирина.

Задержалась перед зеркалом.
Какая-то не своя…
Растерянная…
Тревожная….
Кто он, этот Игорь Ильич?
Почему такими знакомыми кажутся черты его лица?
Стоп!
В памяти всплыли когда-то удивившие её строчки: если встретите человека, которого, вам кажется, вы знаете сто лет, не радуйтесь заранее, вполне возможно, в одной из прошлых жизней, он был ваш враг.
Игорь Ильич на врага не похож…
Но!
На всякий случай, надо быть с ним настороже...

*
В воздухе таинственно мерцали светляки.
Запах хвои волновал, искушал.
- Простите, мне не надо было настаивать на вашем признании, – бросила на спутника провинившийся взгляд Ирина.
- И вы меня простите, вдруг, это был всего лишь мираж… - не отвёл глаз Игорь Ильич.
- Мираж?
- В юности на рассвете меня часто будили призраки прошлого. Я видел одомашненных мамонтов, полки воинственных слонов. Крестовые походы, дворцовые интриги. Сегодня же, в полдень жизни, как это ни странно, меня убаюкали видения непроглядного будущего… 
- С прошлым… у меня тоже… однажды случилось, - призналась Ирина. - До сих пор в жар бросает…
- Тогда секрет за секрет! – по-мальчишески предложил  Илья Ильич.
- Чур, я первая, а то могу струсить…
- Главное, помните: я вам не судья…

- Мне было двенадцать. Проснулась ночью от раздающихся из спальни родителей счастливых стонов. Незнакомо сладко заныл живот. Я как будто растаяла в этой сладости. И вдруг! Словно наяву увидела странную комнату с горящими свечами, бархатными креслами, сидящими на коленях у мужчин раскрашенными девицами. О борделях тогда я ещё не читала, но всеми клеточками тела ощутила, что одна из распутниц – я! Стало стыдно. Мираж исчез, а я, если честно, до сих пор боюсь… принять за любовь… её имитацию… - передёрнула плечами Ирина.
- А я до сих пор боюсь отягчить свою карму, - жестом предложил ей взять его под руку Игорь Ильич.
- Говорят: хочешь избавиться от страха, озвучь его! – приноровилась к его шагу она.
 
- Тогда, без лишних слов, - приступил к своему признанию Игорь Ильич. - Однажды, в предрассветной дрёме я увидел египетский храм, где по приказу фараона единому Богу Солнца молился жрец. Я узнал себя в нём. А когда он, вернее, я вернулся домой, то, не медля отворил тайный алтарь и спел гимн каждому из двенадцати запрещённых божеств. Услышав пение, мама заглянула ко мне в комнату и, как позже рассказала, была поражена красотой незнакомых мелодий, досмотрела мой концерт на чужом языке, не стала меня будить…
- И как вы всё это ей объяснили?
- Сказал: ничего не помню…
- Вообще-то, не справедливо, что мы забываем свои прежние жизни! – с укором произнесла Ирина.
- Одноразовыми людьми легче управлять, - в тон ей заключил Игорь Ильич.

*
За искренними исповедями не заметили, как очутились в раю, где на опоясывающей орех пятигранной скамейке их поджидали одетый в чёрную судейскую мантию ворон и наряженная в подвенечное платье ворона.
- Рон! – солидно отрекомендовал себя чёрный ворон.
- Рона, - кокетливо представилась ворона белая.
- Каррргин! – продолжая общение, щёлкнул мощным клювом Рон.
- Карррга! – неадекватно добродушно каркнула Рона.
- Спасибо за комплимент, - обидчиво поклонилась ей Ирина.
- Это не вы, это я карга, так раньше на Руси звали ворон, – успокоил её Игорь Ильич. – Каргин, значит, Воронов…
- Парочка решила, вы из их семейства? – иронично уточнила Ирина.
- Бррраво! – хлопнув белоснежными крыльями, взлетела на ветку ореха Рона.
- Брррат! – выбив когтистыми лапами джигу, последовал за подругой Рон.
- А не свить ли мне гнездо в этом славном граде? – войдя в азарт, поинтересовался у пернатых родственников Игорь Ильич.
- Отрррада! – на цыганский мотив благословила идею Рона.
- Уррра! – поддержал её Рон.

- Пять храмов, пять граней у лавки, - огорошенная беседой с говорящими птицами, переключилась на молчаливую очевидность Ирина.
- Днём я сидел лицом к храму Солнца, - кивнул в сторону пирамиды Игорь Ильич. – Хотел даже зайти. Небесные старцы сбили с пути…
- А что, если они узнали в вас того… приснившегося… жреца? - смахнув предполагаемую пыль, опустилась на лавку Ирина. – Кстати, недавно прочла книгу о Древнем Египте, с удивлением узнала, что фараона Эхнатона, объявившего Солнце единым Богом, считали еретиком…
- Автора «Города Солнца», итальянского мечтателя Томмазо Кампанелла до сих пор обвиняют в ереси, - присел рядом с ней Игорь Ильич.
- До сегодняшнего вечера я думала: говорящие вороны тоже… фикция.
- В литературе описаны случаи, когда, спасая птенцов, люди кормили их, поили, беседовали с ними. Окрепнув и научившись летать, вороны становились наполовину домашними: днём выбирали свободу летать, вечером общаться и ужинать с человеком…

*
Молодой месяц плыл по небу цвета воронёного серебра.
Вслед за ним ускользала реальность…
- Ещё секунду утопии и я отключусь, - склонив голову на плечо Игоря Ильича, сонно пробормотала Ирина.

Построю дом, посажу сосну под окном, - расставаясь с реальностью, взмахнул иссиня-чёрными крыльями он.
И!..
Очутился над полем брани.
Побоище кончилось.
Воины лежали бок о бок: уже мёртвые и ещё здравствующие.
Живая вода, которую он нёс в клюве, могла спасти одному из них  жизнь.
Он стал присматриваться к лицам людей.
Увидел Ирину.
Косынка с красным крестом сползла ей на глаза.
Посиневшие губы шептали молитву: Пресвятая Богородица, радуйся…
- Рррадуйся! – вслед за ней каркнул он.
Капля живой воды окропила ей губы.
Лицо её порозовело.
Кровь побежала по жилам.
И спасённая им сестра милосердия поднялась, чтобы найти того, кому ещё можно было помочь…

- Карррма, брррат!
- Утррро, брррат!
Вернули его в предрассветную реальность Рона и Рон.
- Уже утро? – с трудом открыв глаза, всполошилась Ирина.
- Я видел чудный сон… - зачарованно посмотрел на неё Игорь Ильич.
- Я тоже… - смутилась под его взглядом она, - была белой вороной. Луна объявила себя солнцем Тьмы, я хотела заслонить Землю от её фальшивого света, не хватило крыльев…
- Мы с вами провели волшебную ночь в раю, - помогая ей подняться, протянул руку он.
- Теперь вы просто обязаны на мне жениться, - легко подхватилась она и, на ходу осознавая двусмысленность своего предложения, перевела стрелки, - Раневская, когда застряла в лифте с актёром…
- Заявила: иначе вы меня скомпрометируете, - нарочито серьёзно изложил популярную байку Илья Ильич, - так что, как мужчина порядочный…
- Мне ещё нужно подумать, - предотвратила поспешное его согласие Ирина.   
И, радуясь нереальной лёгкости чувств, они рассмеялись как дети...

*
- На сборы не больше десяти минут, - математическим голосом встретил их на крыльце Родион.
- Извините, я только умоюсь, - кинулся в дом Игорь Ильич.
- Мам! – с укором произнесла Ника.
- Сама не знаю, как… - зябко пожала плечами Ирина.
- Смотри, не простудись. Ариша ещё час, точно, проспит, а ты горячего чаю и под одеяло! – сочувственно скомандовала дочь.
- В путь, - с рюкзаком через плечо вышел Игорь Ильич, проходя мимо, шепнул, - спасибо за сон.
Простились накоротке.
- Пройдём регистрацию, я позвоню, - пообещала Ника.
- До встречи онлайн, - помахал рукой Родион.
Машина беспечно заурчала и удалилась…
А Ирина, завернувшись в оставленное дочерью пуховое одеяло, закрыла глаза. 
Хотелось согреться, утишить внутреннюю дрожь.
Обдумать, что произошло?
Если честно, она часто вела себя глупо, но, чтобы уснуть на свидании, а потом ещё навязаться в невесты…
Что это?
Старческая кастрация чувств?
От жалости к себе захотелось всплакнуть.
Да в глазах ни росинки.
И душа, похоже, с диагнозом не согласилась…
Почему?
Потому что Игорь Ильич…
Что, Игорь Ильич?
Не похож на других мужчин?
В том числе, на бывшего мужа, который долго бессловесно дарил цветы. И вдруг, на 8 марта прислал открытку:

Я могу лишь любить,
Сказать же, как ты любима,
Может лишь вечность одна!

Она раз сто перечитала эти, пусть неуклюжие, зато лично выстраданные, жизненно важные для сердца, строки.
Воображение разыгралось…
Какими только уникальными качествами не наделила живущего по соседству, незамысловатого внешне парня по имени Николай: и слов на ветер не бросает, и чувствовать умеет как никто...
Недаром говорят: все беды от невежества!
Знала бы, что эти строки сосед списал у родоначальника романтизма в русской литературе Жуковского, не стала бы жертвой самолично сотворённой  иллюзии…


2.Оконце для солнца…

*
- Мама сказала: через столько дней они с папой вернутся, - мужественно продемонстрировав три посчитанных пальца и сглотнув обиду незаслуженного расставания, - а мы завтракать будем? – строго спросила с порога Ариша.
- Манную кашу без комочков! – озвучила первое, что из детского меню пришло на ум, Ирина.
- Я не маленькая! – подбежала, юркнула к ней под одеяло внучка.
- Тогда яичницу?
- Желтоглазку! – согласилась Ариша и неожиданно спросила, - а дядя Игорь хороший?
- Хороший!
- Откуда ты знаешь?
- Сердцем вижу! 
- У тебя, что, в сердце глазки?
- Зёрнышко с глазками, - уточнила Ирина.
- А где ты его взяла?
- В садике ветрянкой заразилась. Волдыри вскочили. Мама их зелёнкой прижгла и ушла на базар за курицей для лечебного бульона, велела ждать её молча. Я честно молчала, даже язык прикусила, и вдруг подумала, что умерла…
- У нас соседка умерла, её на кладбище, где мёртвые живут, отвезли, - сочувствуя, сообщила Ариша.
- Испугалась, вспомнила, когда мама мыла стёкла, тихонько напевала: в чистое оконце солнышко заглянет, весело и радостно нам с дочуркой станет.  Открыла штору, а солнце и правда к окну подлетело, протянуло мне луч, по которому мне в руки зёрнышко скатилось, с ушками, глазками, и спрашивает: хочешь, я стану твоим другом? – в ролях разыграла полузабытую картинку из детства Ирина.
- Надеюсь, ты захотела? - с пристрастием поинтересовалась внучка.
- Закивала головой так, думала, с плеч слетит. Тогда Солнце сказало, что это зёрнышко не простое, а золотое, и чтобы дружить с ним, мои мысли должны быть чистыми как помытое мамой окно…
- А что дальше?
- Стало не страшно, а когда мама вернулась, я загадала ей загадку: зелёнка, зелёнка у малого ребёнка, кто это? Она засмеялась: моя доченька! Подхватила меня на руки, закружила, и нам ещё долго-долго было весело…   
- А я! А у меня волосы золотые, - с важным видом сообщила Ариша, – потому что я русская!
- Самая, что ни на есть, русская! – с улыбкой поддержала внучку Ирина.
- Кто по-русски не понимает, тот правды не хочет знать! Мама в старом словаре прочитала. Вот! – наращивая серьёзность, глубоко вздохнула Ариша и тут же по-детски доверительно выдохнула, - а с глазастым зёрнышком мне бы тоже хотелось дружить…
 - Да ты у нас сама... и солнышко! И зёрнышко! И с глазками! И с ушками! - сбросив одеяло, зацеловала внучку Ирина.

*
- А теперь гулять! – расправившись с желтоглазой яичницей и выпив полчашки какао, командным голосом распорядилась Ариша.
- Для начала выберем маршрут, - взяв в руки лежащий на виду альманах «Каравай-град: тайный и явный», утишила пыл внучки Ирина.
Прочитала вслух предисловие: Если бы нашего города не существовало, его следовало бы выдумать, как пример миролюбивого сожительства людей разных национальностей, талантов и веры, что красноречиво удостоверяет центральная площадь с пятью храмами и местным раем в центре…
- А хочешь, я покажу тебе Солнце с руками на крыше? – от радостной перспективы запрыгала на одной ножке внучка.
- Тогда, выбери своё лучшее платье, а я пока узнаю, что тут пишут… - читая наискосок страницы, наткнулась на цветное фото пирамиды, увенчанной солнечным диском Ирина.
Подпись под снимком гласила:
Храм Солнца был построен на средства анонимного спонсора, который, по версии местной ясновидящей, в прежней жизни был предавшим фараона жрецом. Пирамида, многорукое Солнце, ладья-усыпальница, куда любой может схоронить себя, чтоб тет-а-тет поговорить с Богом и вернуться к жизни новым, солнечным человеком – особенный интерес вызывают у тех, кто не нашёл себя в традиционных конфессиях…
Рекламный альманах выскользнул из рук.
Неужели белая ворона права, и меч кар-р-р-мы настигнет здесь Игоря? – тревожно забилось сердце.

- Ира! Ира! Посмотри на меня! – явившись в платье и туфлях «от мамы», отвлекла её от пораженческой мысли Ариша.
- Красота моя, неописуемая! – будто за спасением, потянулась, обнять внучку Ирина.
Помешал телефон.
- Мам, забыла предупредить: к ужину Стеша принесёт творог, сливки и молоко. Ариша знает. Как она? – торопливо поинтересовалась Ника.
- Мама спрашивает, как ты?
- Всё кушаю, всё слушаю, собираемся с Ирой в рай, - ткнулась носом в экран Ариша.
- Молодцы! Всё! Объявили посадку! От папы и Игоря Ильича привет!
- Им тоже! – поднимая упавший альманах, ответила Ирина.

Когда сборы в гости к Солнцу подошли к концу, то есть, все были одеты, обуты, причёсаны и гигиенически напомажены, Ариша звонко приложила себя ладошкой по лбу!
- Ой! Про орешки чуть не забыла!
- Зачем тебе орешки? Ты только что поела, - напомнила Ирина.
- Не мне! Белой вороне! Мама всегда даёт, потому что Рона встречает меня, бьёт клювом о камень и кричит: Аррриша! Орррешки! – недавно осилившая звук «р», нарочито раскатисто «пророкотала» внучка.
- Тогда и Рону жменьку, - в воспитательных целях предложила Ирина.
- Он итак всё за Роной доклёвывает... – искренне возразила Ариша, но, подумав, резонно заметила, - хотя, Рон же не мама, чтобы за всех доедать!

*
Ароматы утренней свежести, цветущей черёмухи и проклюнувшихся лапок хвои сопровождали их по дороге в рай.
- Здравствуйте, Арина Родионовна, - расплылся в улыбке сидящий на лавке под грецким орехом седовласый мужчина и, подняв глаза, не смог скрыть  удивления, - прошу меня извинить, не имею чести знать…
- Здравствуй, Петя! Это Ира! – лаконично отреагировала на его слова Ариша.
- Пётр, - поднявшись с лавки, представился мужчина. – В отличие от апостола Петра, владею не ключами от Рая, а метлой и шваброй, иначе говоря, в божеский вид местный рай привожу. Сегодня, например, солнце только встало, откуда ни возьмись, стая щеглов налетела, отслужила птичью заутреню. Так молитвенно пели, слушал бы, да слушал! А улетели, за ними, без генеральной уборки, сами понимаете…
- Я Роне орешков принесла, - заскучав от его многословия, напомнила внучка и тут же поправила себя, - Рону и Роне!
- Вот и славно, - поощрительно откликнулся Пётр. – Птахи наши в дозор улетели, вернутся как всегда голодными. Я им уже моркови с тыквой накрошил. А хочешь орешками с руки покормить, подожди. Рона любит, когда ты чешешь ей спинку…
- Ладно, только сначала пусть меня подождут, а то мне срочно с Солнцем поговорить надо, - повесив сумочку с орехами на плечо, распорядилась Ариша.
- Будет сделано! - с серьёзным видом отреагировал чистильщик рая.
- Я бабушка Арины Родионовны, - наконец-то представилась ему Ирина.
- Инопланетная у вас внучка, - восхищённо поклонился ей Пётр.

*
Входом в пирамиду Солнца служила галерея, облицованная изразцами с силуэтами планетарно-исторических личностей: фараонов, философов, святых, пророков, учёных, поэтов и даже атеистов в ореоле их мудрых высказываний...
- Ира! Смотри! Пушкин! - поклонившись знакомому абрису, артистично продекламировала Ариша: Ветер на море гуляет и кораблик подгоняет. Он бежит себе в волнах на раздутых парусах…
Рядом курчавился портрет Саи Бабы с подписью: Вы не дети греха, вы дети бессмертия!
- А это Старик Хоттабыч, я видела его в кино! Тох-тере-дох! – радостно выдернула невидимую волосинку из невидимой бороды Ариша.
- Это, внученька, древний китайский мыслитель Конфуций, - поправила её Ирина.
- Что значит, мыслитель? – поинтересовалась внучка.
- Мудрец. Философ.
- Как Игорь?
- Когда вернётся, мы уточним, кто он? – пообещала Ирина. - А сейчас услышь и запомни, возможно, самую мудрую мысль Конфуция: Тот, у кого внутри светит солнце, будет видеть солнце даже в самый пасмурный день. 
- Ещё у кого чистое-пречистое, как помытое окошко, сердце, - напомнила историю о глазастом зёрнышке Ариша.
- А в самом храме давай помолчим, - приложила палец ко рту Ирина.
- Т-с-с-с…
 
*
Внутри храм был похож на ярмарку народного творчества, куда местные авторы приносили свои художества не на продажу, а для духовного обогащения сограждан.
Половодье чувств, апофеоз свободного искусства.
Русские пейзажи…
Иконы, с непривычными ликами… 
Глиняное изваяние индийского бога Ганеши с улыбкой Джоконды под хоботом…

- Извините, не узнаю вас… – неожиданно окликнул Ирину стоящий неподалёку мужчина.
- Я впервые здесь, - переключив внимание на явно любующегося своим произведением художника, ответила она.
Решила, ей предлагают стать свидетелем успеха, и подошла.
- Эту икону я назову «Рождение душ», - доверчиво сообщил незнакомец.
На небольшом холсте в радужных аурах кружили крошечные солнца.
- Вы уверены, что это… души? – невольно осведомилась Ирина.
- Своими глазами видел, - посмотрел на неё незрячим взором художник. – Ангелы-хранители замешивают энергии, будто тесто по звёздным рецептам…
- Не знаю, даже, что сказать…
- Из чего следует: слух о слепом богомазе до вас ещё не дошёл…
- Не дошёл.
- Тогда, коротко, из первых уст. Мне было три года, когда умер отец. Мама сказала: Бог позвал его к себе на небо. Я решил, вырасту, стану лётчиком, увижу отца. Воевал в горячей точке, был сбит, горел, катапультировался чудом. Три дня в коме. Глаз врачи не спасли. Но я видел тот свет. И земного отца, и Небесного, и ангелов, и святых. Все были веселы, светлы, влюблены в жизнь. Мне с ними было так легко, что я решил остаться. Возвращайся на землю, расскажи людям в красках обо всём, что зрел здесь! – поддал мне пинка под зад Отче…

- Так нечестно! Нечестно! – отчаянно прервала его монолог внучка.
- Господи, где ты? – растерянно огляделась Ирина.
- Я молчала-молчала, боялась-боялась, а ни солнышка, ни зёрнышка! – чуть не плача во весь рост поднялась из египетской погребальной ладьи Ариша.
- Не бойся, я с тобой! – подбежала, прижала её к груди Ирина. – Покормим ворон, и домой!
- Мир должен увидеть и услышать, какой красоты цветомузыка звучит в душе этой девочки, - задумчиво произнёс им вслед слепой богомаз…


*
Покормив ворон и почесав Роне спинку, Ариша согласилась вернуться домой.
С порога попросила…
- Свари, пожалуйста, мне кукурузной каши!
- Почему, кукурузной? – заинтересовалась Ирина.
- Потому что в ней аж три буквы «о»…
- Может, «у», кУкУрУ…
- Говорю же «о»! ЗОлОтО!
- Откуда в каше золото?
- Не в каше! В кукурузе! - учительским тоном пояснила Ариша. – От неё люди золотыми становятся!
- Поняла. Сварю. А ты пока поиграй…
- Сначала переоденусь…

Варить кукурузную кашу дело долгое: знай, помешивай, воду вовремя подливай, а в промежутке, одним глазком…
Не случайно у дочки на кухне обосновалась этажерка с книгами…
Рука потянулась к толстому тому с высокой картонной закладкой.
Стало интересно, что читает, а, значит, чем заняты ум и сердце Ники?
Родиона вряд ли увлечёт беллетристика…
Неожиданно!
Иван Гончаров.
Илья Ильич Обломов.
Самоубийственная лень…
Открыла книгу на одной из первых страниц.
Прочитала случайные строчки…
«Он, как только проснулся, тотчас же вознамерился встать, умыться и, напившись чаю, подумать хорошенько, кое-что сообразить, записать и вообще заняться делом как следует. С полчаса он всё лежал, мучась этим намерением, но потом рассудил, что успеет ещё сделать это и после чаю, а чай можно пить, по обыкновению, в постели, тем более что ничто не мешает думать и лёжа…»
Хоть сочинение пиши: «Обломов – прародитель виртуального образа жизни»…

Ирина отложила книгу, плеснула в чугунок воды, деревянной ложкой размешала медленно разбухающую кашу…
Взгляд снова упал на «Обломова».
Рука потянулась к странице с закладкой…
«В робкой душе его вырабатывалось мучительное сознание, что многие стороны его натуры не пробуждались совсем, другие были чуть-чуть тронуты и ни одна не разработана до конца. А между тем он болезненно чувствовал, что в нём зарыто, как в могиле, какое-то хорошее светлое начало, может быть, теперь уже умершее, или лежит оно, как золото в недрах горы, и давно бы пора этому золоту быть ходячей монетой…»
Захлопнула книгу, задумалась…
Золото в недрах горы…
Непробуждённая натура…
Хорошо, слуга Захар был рядом: кормил, поил…
Теперешние лежебоки через неделю виртуальной жизни, от голода, реально, отойдут в мир иной…

Подозрительный запах напомнил о каше.
Ещё минута, и в чугунном горшке вместо золота случилась бы зола…
- Ариша! Кушать!
- Кушать и спать? – послушно откликнулась внучка.
С аппетитом поела.
Уснула без сказки.
И таким беззащитным был её сон, что Ирина безгласно взмолилась…

Господи!
Не дай заманить мою внучку в цифровой мир, где на экране виртуальной реальности доступно будет влюбляться в правдоподобных принцев, рожать детей, которые не пачкают подгузники…
Где всё иллюзия.
Всё ложь.
Спаси, Небесный Отец, мою внучку от всякого зла!..

Бережно убрав со лба внучки золотой завиток, на цыпочках направилась на веранду Ирина. 

*
- Здравствуйте, ещё раз! Кручу колёса, думаю: вот бы увидеть вас, спросить, как вам наш Храм-Арбат? – приостановил велосипед у крыльца санитар рая, Пётр.
- Действительно, Арбат, - согласилась Ирина. – Глаза разбежались! Особенно слепой художник потряс…
- О нашем Савве даже в газете писали: Сбитый лётчик стал богомазом, - для устойчивости опершись ногой о землю, с гордостью поведал Пётр. - А мне лично он по секрету сказал, что глаза на небе оставил, потому и пишет, что там  видит…
- Неземные иконы, - подсказала Ирина.
- Народ к его творчеству сначала отнёсся с сомнением, а как узнали, что к тем, кто приобрёл смеющегося Николу с мешком подарков или весёлую Богоматерь, судьба добрее стала, так в очередь записались. Тем более что Савва за труды свои просит недорого, на холст да краски! А ещё ходят слухи, что его покупатели душой прозревают, светлее становятся. Но этого я пока не могу подтвердить. Дня три назад купил у него не икону, не портрет, а, выражаясь современным языком, изображение Иисуса в 3D формате. Беседую теперь с ним…
- В смысле, беседуете?
- То я его спрашиваю, то он меня…
- Простите моё любопытство, о чём?..
- О технологии небесно-земного общения. Например, я задал конкретный вопрос: как можно в один миг услышать миллион просьб, причём, на разных языках?
- И что Иисус ответил?
- Иисус ничего. Савва, он сейчас как раз рисует замес душ, сказал, что слов тогда ещё не было, одни междометия, в которых обобщались конкретные жизненные ситуации…
- И наши души до сих пор?.. - не решилась продолжить вопрос Ирина.
- Переводят просьбы на бессловесный язык: два-три звука, и Богу ясно, кто просит здоровья, кто богатства, кто любви…
- Кто любви… – задумчиво повторила Ирина.
- Я пока ещё ничего не просил. Совестно, как-то. Вроде, слава Богу, всё есть. В будни работаю, дома строю, в выходные подрабатываю, столярничаю. По просьбе Ники, вот, кушетку для веранды вам смастерил…
- Я думала, в Версале была распродажа, - шутливо заметила Ирина.
- Изголовье особенно удалось, - приободрился Пётр.
- И валик подушки, массажиста не надо…
- Перила эти с балясинами из мультиков тоже я выточил, хоть и ступенек всего ничего, а малому дитю без ограды никак нельзя…
- Даже Шапокляк… не злюка, - одобрительно кивнула в сторону липовой старухи Ирина и, торопясь, чтобы не спасовать, осведомилась, - а Иисус у вас что-нибудь спрашивал? Если не секрет…
- Загадку мне задал. Хочешь, говорит, познать, как устроен мир, отгадай, почему люди с пелёнок о любви знают и всю жизнь ищут её? - изготовился к дальнейшему движению кормилец Рона и Роны.   
- А что, дом в городе, можно купить? – неожиданным для себя вопросом притормозила его Ирина.
- Можно и дом, а лучше терем! Наш прораб чертежи самого академика Солнцева на современный лад переиначил. Мимо фасада, сам царь Михаил Фёдорович пройдёт, перемен не найдёт: открытые террасы на ярусах, шатровая башенка над крыльцом, оконце для солнца, с первыми лучами вставать! А во внутренних покоях умный сервис двадцать первого века! Захотите своими глазами увидеть, обращайтесь… – с чувством исполненного долга, нажал на педали Пётр.

- Оконце для солнца, – мечтательным эхом вслед ему отозвалась Ирина.
В голове расправила крылья бабочка-мысль: Позвонил бы сейчас Игорь Ильич, я бы рассказала ему… о неземных иконах, царственных теремах…
Но!
Тут же!
По привычке… себя урезонила: у нормальных женщин бабочки порхают в животе, а не в голове!


3.Камень ожил бы…

*
Продолжить самобичевание помешала женщина с плетёной корзинкой в руках…
- Здравствуйте! Ника сказала, вы знаете, я молоко им ношу…
- Знаю-знаю, вы Стеша, проходите, пожалуйста, - поспешно вернулась к реальной жизни Ирина.
- Сегодня дочка Музу под стихи Бродского доила, - бережно смахнув с корзины льняную салфетку, выставила на стол бутыль молока, банки с творогом и сметаной Стеша.
- Под музыку, я читала, коровы больше молока дают, но чтобы под стихи…
- Дочка говорит, у поэзии свои благозвучия. Вот и решила проверить, идеальный слух у Музы или нет…
- Муза, это ваша…
- Корова! На «Лунную сонату» к нам забрела. Ярослава к экзамену готовилась, чувствует, рядом кто-то дышит, глядь, соседская тёлочка, глаза томные, хвостом размахивает. Май на исходе, тепло, дверь нараспашку! Так и пошло: дочка за инструмент, Муза тут как тут. Пришлось её выкупить. Смышлёная, жуть! По-человечески говорить научилась: мундир – отварной картошки в кожуре просит; муар – да; мура – нет! Ярослава считает: в прошлой жизни Муза человеком была. Они у меня обе не от мира сего… - будто извиняясь, прикрыла белоснежной салфеткой опустевшую корзину молочница.
- А что из Бродского читала ваша дочь?..
- Весь стих не помню, так, пару строк: В деревне Бог живёт не по углам, как думают насмешники, а всюду! На что Муза одобряюще мууар промычала…
- Ваша дочка хочет стать музыкантом? – заинтересовалась Ирина. 
- Модельером. К ней фасоны во сне приходят. Страницу в Интернете завела. Заказы посыпались. Сейчас халат для Обломова по азиатской моде шьёт.
- Для Обломова?
- Для спектакля, нетрадиционной ориентации, - загадочно приспустила белёсые ресницы Стеша.
- В смысле, нетрадиционной ориентации? – удивилась Ирина.
- Не в театре будут играть, а в доме монашки. Ей дореволюционный диван от прадеда достался, в самый раз Обломову о любви мечтать, и пианино немецкое, за которым Ярослава моя Ольгу будет изображать. Она уже и платье дворянское сшила. И роль выучила, даже у нас с отцом от зубов отскакивает… впрочем, кажется, это лишнее…
- Не лишнее. Я у дочки тоже томик «Обломова» нашла, за день-два не прочтёшь, а понять хочется…
- Тогда ладно! – склонила голову молочница, и вдруг распрямилась, стала каменной, заговорила непритворно выстрадано: Я думала, что оживлю тебя, что ты можешь ещё жить для меня, а ты уж давно умер. Я не предвидела этой ошибки, всё ждала, надеялась, и вот! Камень ожил бы от того, что я сделала...
Прерывисто вздохнула.
Перекрестилась.
- Спасибо, Господи, что в мужья мне Степана послал!
Смутилась.
Попрощалась…

Счастливая, подумала ей вслед Ирина.
И тут же вспомнила женщину НЕ счастливую…
Будто наяву ожила в памяти, возможно, та, не случайная встреча…

*
Ника доверила ей на свежем воздухе убаюкать Аришку.
Она катила коляску, словно карету с принцессой.
Внучка мирно посапывала, в чём каждую минуту ей непременно надо было удостовериться.
В сердце гордость сменялась тревогой, благодарность – удивлением.
Полугодовалая кроха казалась ей самой красивой и даже умной…
Отказаться от соски, чтобы потом не мучиться с прикусом – это ли не свидетельство врождённого интеллекта?
А деликатное кряхтенье вместо бесцеремонного крика?
А…
Короче: чудо-ребёнок!
Природа, и та не нарадуется!
Небо чистое, солнце ласковое, берёзки в серёжках…
И вдруг стон.
Безутешный.
Щемящий.
Показалось, скулит побитая собака.
Она скатила коляску с дорожки.
Метрах в пяти увидела прижавшуюся спиной к берёзе девушку, в руках которой змеёй вилась верёвка с петлёй.
От страха слова застряли в горле.
Возмущённо вскрикнула во сне и снова затихла внучка.
- Зачем вы тут? – спросила несчастная.
- Катаемся, - растерянно ответила Ирина.
- А я… откаталась… - всхлипнула девушка.
И страстно, взахлёб, рассказала свою историю…

Детдомовка. Римма. Узнала про рай в Каравай-граде, приехала, отогреть душу, да вдруг влюбилась, с первого взгляда. Шла вдоль дороги, остановилась машина. Снежно белая. Вышел мужчина, не принц, но вполне! Познакомились, разговорились, будто знали друг друга сто лет, и она ему исповедалась, что с детства мечтает выучиться на режиссёра, ставить счастливые пьесы, радовать зрителей в своём собственном, экспериментальном театре. Герман пообещал спонсировать её мечты. Он был владельцем автосалонов, два дня катал её по округе, на третий привёз домой, представил женой. Стать для неё свекровью его мать Клавдия Семёновна отказалась. За спиной сына назвала мимолётной попутчицей. В доказательство своей правоты сунула под нос словарь, где чёрным по белому было написано, что Римма с греческого языка переводится как брошенная, а имя, как известно, судьба…
- Почему же вы не хромаете, если Клавдия по-латински значит хромая, хотела спросить я её, но не посмела, - судорожно выдохнув, будто проверяя на крепость, дёрнула верёвочную петлю Римма. – Надеялась, что смогу полюбить как настоящую мать. А когда Герман уехал в командировку, всего на три дня, Клавдия Семёновна заявила, что я втёрлась в их дом, чтобы украсть у неё сына, обозвала воровкой и выставила за порог…
- Однажды мне тоже не захотелось жить, - сопереживая ей, призналась Ирина и, делать нечего, продолжила, - накупила снотворного, насыпала горкой таблеток в ладонь, и вдруг мысль во всю голову: мне дали жизнь, она только моя, и я никому не позволю отнять её у меня…
- Только моя… никому… не позволю… – расторгнутым эхом откликнулась Римма, метнула подальше верёвку с петлёй, на ходу бросила, - ещё на экзамен успею! - и исчезла в светотенях берёз.

В здесь и сейчас Ирину вернул телефонный звонок.
- Мам, мы приземлились. Как вы? Аришка ещё не скучает? Спит? После сна полдник, потом труд, поход в булочную за бородинским хлебом. Помнишь, ты мне историю этого хлеба рассказывала? Всё! Отбой! Пригласили на выход. Поселимся в гостинице, позвоню!..

*
- Подруга! Выручай! Подошва отстала. Надо бы приклеить. Не босиком же в больницу! – пошагово-дробно сообщила внезапно возникшая у крыльца девушка с пострадавшей туфлей в руке. – Ой! Простите, забыла совсем, Ника же уехала, а мне срочно надо…
Что-то в её облике и голосе Ирине показалось знакомым.
И не ей одной.
- Вы?! – будто не веря своим глазам, отступила на шаг девушка. – Помните меня?
- Римма? Не поверите, я только что думала о вас…
- А я вас… каждый день вспоминаю. Проснусь утром, скажу себе и миру: никому не позволю испортить мне жизнь! И вперёд! - порывисто приложила к груди высунувшую язык туфлю Римма.
- Настолько вперёд, что в доме монашки ставите нетрадиционный спектакль? - жестом пригласила её пройти на веранду Ирина.
- Мавра не монашка. Это в она шутку говорит: мой дом – келья, мой мир – монастырь. Я когда первый раз в Каравай-град приехала, у неё остановилась. Иду по городу, головой верчу. И вдруг дом, сразу видно, старинный. А вокруг море цветов. В основном, анютины глазки. Они меня и присмотрели. Постучала в дверь. Мавра обрадовалась: живи, сколько придётся, а поговорить захочешь, у меня к чаю варенья из настоящей земляники, лесной, на сто бесед наварено. Познакомились. Я ей про свою, детдомовскую, жизнь рассказала. Она мне про свою, жертвенную. Родители её трудно старились, часто болели, почти до ста лет проскрипели, в один день ушли. Мавра при них, сиделкой, своя судьба мимо прошла, - сочувственно опустилась на верхнюю ступеньку Римма. – Дом ей от прадеда достался, с ещё дореволюционной мебелью, набивными шёлковыми шторами, ширмой с заморскими плодами и птицами, хромоногими этажерками, продавленным диваном. Я сразу, как всё это увидела, подумала: в этом доме, точно, Обломов мог жить! Нам о нём ночная воспитательница читала. Я из жалости слушала. А поступила учиться, задумала в подлинной обстановке спектакль о реально-виртуальной жизни Ильи Ильича поставить, чтобы некоторые зрители себя в нём узнали, особенно мужчины, которые лучше паспорт съедят перед загсом…
- Девиз сегодняшнего дня: люби себя! - понятливо кивнула Ирина и, помахав тюбиком клея «Момент», предложила, - давайте вашу туфлю, в починке обуви я ас, а вы пока о себе расскажите, может, о Германе что-то слышали…
- Он в аварию попал. Мавра сказала: беги! Вот я и!.. А тут камень как самоубийца под ноги бросился. Может, знак? - протянула попавшую в аварию лодочку-плоскодонку Римма.
- Камень ожил бы от того, что я сделала! – вспомнив недавний монолог молочницы, с удивлением произнесла Ирина.
- Это же Ольгины слова, когда она решила расстаться с Обломовым, - оторопела Римма и, на минуту прислушавшись к самой себе, заключила, – а я бы всё отдала, чтобы Герман не умер!
- Значит, твоё сердце не камень… – пунктиром нанесла клей на края подошвы Ирина.
- Вот и снова вам за науку спасибо! – подскочила, поклонилась и, решительно сбросив вторую туфлю, босиком сбежала по ступенькам Римма.
«Она любит его» - подумала ей вслед Ирина.
Поискала гнёт для фиксации клея.
Придавила лодочку толстенным томом энциклопедии «Кто есть кто?»
Автоматически сняла с полки «Обломова».
Раскрыла книгу наугад.
На глаза попались строчки…
Что ж это такое, любовь? Я думал, что она, как знойный полдень, повиснет над любящими, и ничто не двинется и не дохнёт в её атмосфере. Но и в любви нет покоя, и она движется всё куда-то, вперёд, вперёд как вся жизнь. И не родился ещё Иисус Навин, который бы сказал ей: «Стой и не движись!»

*
- Ира-Ира! У меня теперь есть сестричка! – в радостном возбуждении выпорхнула на веранду Ариша.
- Поздравляю, сестрички снятся к новостям, - захлопнула книгу Ирина.
- Тебе глазастое зёрнышко тоже приснилось? – с укором посмотрела на неё внучка.
- Прости, зачиталась, слушаю, моя дорогая, что случилось?
- Случилось! – сердитым эхом откликнулась Ариша, но тут же оттаяла, - я только проснулась, хотела заплакать, что мамы нет, а потом смотрю, в окно солнце заглядывает. Зажмурилась, а когда открыла глаза, солнце в девочку с крылышками превратилось, и говорит: хочешь, буду твоей сестричкой? Я ответила: хочу! Она: Быть, по-твоему! Я сверху вижу всё. Будут вопросы, позови: И-с-к-о-р-к-а! И я прилечу! – по ролям разыграла сцену встречи с солнечной сестричкой Ариша.
- А дальше, что?
- Поцеловала меня в щёку, взмахнула крылышками и улетела на небо. А это чей башмачок? - увидев на ступеньке брошенную Риммой лодочку, легко переместилась в реальность внучка.
- Римма оставила, у другого башмачка подошва отстала, я приклеила…
- Я тоже кушать хочу, - метафорично заявила Ариша.
- Прости! – машинально вытащила из-под груза пострадавшую туфлю Ирина. – Ника звонила, сказала: после сна полдник…
- На полдник чай с печеньем, - со знанием дела продолжила Ариша. - На труд – поход в булочную за бородинским хлебом, в котором таится русская сила, чтобы наши солдаты всех врагов побеждали…
- Умница! – похвалив внучку и приладив к паре починенный башмак, присела рядом на ступеньку Ирина.

В памяти всплыли наполненные слезами глаза Ники, когда, прочитав  «Бородино», она рассказала ей о построенном на Бородинском поле женском монастыре, где в память о погибших воинах монахини изобрели рецепт поминального бородинского хлеба. Видимо, своей дочери эту историю Ника пересказала в более оптимистичном варианте…
- А если и ты умница, тогда скажи: почему я на своей грядке с огурцами сорняки не сажаю, а они всё растут и растут? Хоть каждый день их выпалывай! - изобразила утомлённую непосильной работой Золушку внучка.
Сказать: не знаю – потерять авторитет.
Посоветовать спросить у Искорки… проблематично.
Додумать помешал телефонный звонок…

*
- Привет! Не разбудил? – раздался в трубке голос Игоря Ильича.
- Ночью выспалась, - не сразу переключилась на общение с ним Ирина.
- А я, честно признаться, в самолёте вздремнул…
- А у нас с Аришей полдник, труд, поход в булочную…
- В рай не зайдёте?
- Мы там уже были. Покормили орешками Рона и Рону. Познакомились со слепым богомазом Саввой; с общественным санитаром рая Петром, который работает столяром, строит умные терема…
- Терема? Интересно. Вернусь, поговорим об этом подробнее…

- Ира! Ира! Босая Римма идёт! – восторженно вклинилась в разговор, заскучавшая, было, Ариша.
- Что-то случилось? – спросил Игорь Ильич.
- Прости, у знакомой друг в аварию попал, сейчас узнаю…- с трудом подавила в себе продолжить с ним разговор Ирина.
- Тогда, я вечером позвоню?
- Позвони…

Отрешённый вид Риммы свидетельствовал о плохих новостях.
- Попьёшь с нами чаю? – стремительно поднявшись на ноги, спросила Ирина.
- С печеньем! И вареньем! - повысила градус сострадания внучка.
- Я за туфлями и пойду, - без сил опустилась на ступеньку Римма.
- Они теперь целые, кушать не просят, - примостилась рядом с ней Ариша.
- Что с Германом? Жив? – не имея сил дольше терпеть неизвестность, спросила Ирина.
- На грани. В регистратуре спросили: ты кто ему? Я ответила: бывшая. Они хором: бывшим… нельзя! Тут, откуда ни возьмись, Клавдия Семёновна, схватила меня за руку: Где тебя носит? Зрачки - два чёрных тоннеля. Я сказала медсёстрам: не пустите, на ваших глазах умру! Кто-то дал бахилы, кто-то халат. Герман бледный, в трубках весь. Клавдия Семёновна сцену устроила, на колени упала, кликушеским голосом запричитала: Прости меня, сынок! Смотри, краля твоя проститься явилась! Я мысленно попросила его: возвращайся! Крикнула: Он выживет! И убежала. Теперь в рай пойду, помолюсь…
- Босиком? – уточнила Ариша.
- Туда в обуви не пускают, - погладив её по голове, поднялась Римма.
- Помолись, мы с внучкой тоже… - протянула ей пакет для обуви Ирина.

*
- А молиться, это труд или что? – в ожидании чая спросила Ариша.
- Чаще всего, труд души, а иногда… разговор по секрету с Небесным Отцом, - помешивая распустившиеся в заварном чайнике листья, ответила Ирина.
- Небесный Отец – Бог?
- Бог!
- Папа Адама и Евы?
- Можно и так сказать.
- Тогда я лучше у Искорки спрошу... – витая в собственных мыслях, заключила Ариша.
- О чём спросишь?
- Ты, что, забыла? О сорняках!
- Она может не знать, - защищая внучку от безответного безмолвия, пояснила Ирина.
- Почему?
- На солнце грядок нет…
- Почему?
- Там же горячо! Может, чаю со льдом? – с тайным умыслом сменила тему разговора Ирина.
- А тебе Игорь ещё позвонит? – последовала её примеру Ариша.
- Вечером обещал…

- Имей в виду: любит – не любит, по словам понять нельзя, - облизав ложку с вареньем, озвучила явно заимствованную у взрослых премудрость внучка.
- Сейчас угадаю, а по… делам можно? – свела озвученное соображение к игре Ирина.
- По делам, когда ещё!.. А по глазам сразу видно. Когда папа смотрит на маму, глаза у него как у Деда Мороза, и стих рассказывать не надо, так, всё, что хочешь, подарит, - словно тайну из тайн поведала Ариша и тут же, от щедрости души пообещала, – когда Игорь вернётся, я в его глаза посмотрю…
- Рано ещё смотреть, мы только вчера познакомились, - едва сдержала улыбку Ирина. – Допивай чай, пойдём…
- Помогать Римме молиться?
- И молиться, и в булочную, и ворон кормить…

*
В раю под орехом на лавочке сидел и смотрел в небо привлекательной наружности парень.
- Привет, Валенок! – панибратски обратилась к нему Ариша.
- Рад видеть вас, Арина Родионовна, - благожелательно перевёл на неё взгляд «Валенок». – Каким ветром… в рай?
- Никаким ни ветром! Захотели с Ирой, сами пришли!
- Свобода выбора в натуре! – констатировал парень, встал, представился, - Валентин. Прозвище Валенок.
- Почему, Валенок? – поинтересовалась Ирина.
- Детская хитрость: скажу, что-то меня притягивает к валянию, и мама сразу вспомнит обо мне, поцелует в лоб, чтобы узнать температуру, достанет баночку с мёдом, заварит чай с сушёной липой. Охоту к липовой любви отбил выданный мамой ярлык валенок. За ушко меня, да на солнышко! – жестом фокусника оторвал и запустил в небо собственное ухо Валентин.
Проводив траекторию его полёта взглядом, на нижней ветке ореховой кроны Ариша запеленговала чёрно-белую пару птиц.
- Рон! Рона! Спускайтесь, скорей! Я вам творожка принесла, -  радостно просигналила пернатым внучка. - Ира, можно я их сама покормлю?..
- Конечно, солнышко.
- Спасибо! – вприпрыжку направилась к трапезному камню Ариша.

- Простите, вы Арине Родионовне, кто? Няня? – желая утвердиться в своей версии, поощрительно улыбнулся Валентин.
- Бабушка, - с гордостью заявила Ирина.
- Баабууушка, - милея сердцем, протяжно повторил Валентин.
Замолчал.
Жестом пригласил присесть на скамью.
Сел рядом.
Глубоко, рывками вздохнул…
- Бабушка – единственный на свете человек, кого я любил, и кто любил меня…
- Вы говорите в прошедшем времени…
- В девяностые многие ушли. Отца убили, мать подалась в челноки. Ради меня бабушка жарила семечки, торговала ими на вокзале, подальше от школы, где проработала всю жизнь. Стыдилась учеников. От стыда, я думаю, и умерла. В наследство оставила мне виниловую пластинку с романсом «Живёт моя отрада в высоком терему…», да картонную книжицу со сказкой «Теремок», на примере которой воспитывала у меня оптимизм…
- Простите, - не смогла удержаться Ирина, - по-моему, с оптимизмом в этой сказке, как-то не очень, медведь влез на крышу, и…
- Прощай, теремок, - кивнул Валентин. – Но! Зверушки не осерчали, а решили вместо старого, тесного строить новый терем, просторный. Всегда есть выход, говорила бабушка, и ночью, наверно, приснилась ей дверь в лучший мир. Ушла. А я… со мной случился, как сейчас говорят, посттравматический стресс. Сон души. Синдром Обломова. Непротивление всему! Залёг на диване, пытался сочинять сказки для взрослых, но! Андерсена из меня не получилось. Кстати, перед сном этот самый печальный из всех печальных сказочников, всегда рядом с собой оставлял записку «Я только выгляжу мёртвым». Я же, когда просыпался, чувствовал, что только выгляжу живым! Даже мать разуверилась во мне, надорвалась тянуть за двоих. Перед смертью наказала кремировать её, прах развеять по ветру, а мне искать счастья в иных краях…
- Так вы не местный?
- Иногородний. Узнал случайно, что в Каравай-граде есть собственный рай, продал квартиру, взял билет, то ли в пост-детство, то ли в нью-взрослость. А тут и роль Обломова явилась, как шанс проснуться…
- Одно из имён Бога – Режиссёр…
- Тогда, возможно, мой сон – Его подсказка? - нерешительно продолжил Валентин. - За миг до вашего прихода, я, видно, задремал, и вдруг… увидел девочку с колокольчиком, маленьким как цветок ландыша, и звенел он в её руке так тревожно, что пришла мысль: не этот ли благовест может разбудить Илью Ильича? Заставить его понять причину своего великого валяния…
- Великого валяния? – поразилась несоразмерности смыслов Ирина.
- В алхимии преобразование первоначального вещества в философский камень именуется Великое делание. Великое валяние Обломова, по-моему, та же алхимия! Попытка преобразовать обыденную барскую жизнь: поспали, можно и поесть, поели, можно и поспать, в нечто более осмысленное. Спасибо Римме…
- Я надеялась её встретить здесь…
- Она в храме… 

- Пойдёмте скорей! Петя сказал: дай пять! Рон ему крыло протянул! – с чувством ничего важней на всём свете не может быть! подбежала к ним, ухватила за руку Валентина, потянула его за собой в сторону птичьей столовой Ариша.
- Идите, идите! Я Римму подожду, - послала воздушный поцелуй внучке Ирина.

*
Хотела настроиться на молитву, помешал телефон.
- Мам, у нас кофе-пауза, - в скоростном режиме сообщила дочь. - Работаем по секциям. Моя игра «Исполни мечту» вызвала споры. Я рассказала о семье испытателей, в которой папа излечил дуэльную рану Пушкина, мама победила в конкурсе «Голос», сын разгадал инопланетную антигравитационную формулу и все летали от счастья…
- Тогда, о чём спорить?
- О том, что согласно квантовой механике, когда мечта живёт только в одной голове, она находится в суперпозиции, одновременно, как бы существует и как бы не существует…
- Как бы, как бы! Прости…
- Проще говоря, виртуально осуществлённая мечта может воплотиться в другой точке вселенной, и когда-нибудь встретиться со своим автором, - упрямо закончила свою мысль Ника.
- Это для меня слишком…
- Ладно, мам. Аришка далеко?
- С Валенком, прости, с Валентином кормит ворон.
- Игорь Ильич звонил?
- Звонил.
- Тебе не кажется, что он встретился со своим автором…
- В смысле?
- Ну, ты когда-то о таком мужчине мечтала, и вот! Ой, всё, звонят. Потом поговорим!

О мечте встретить похожего на Игоря Ильича мужчину спорить не буду. Но! Никакая квантовая механика… пусть нос, куда её не просят, ни суёт! – в потухший экран заявила Ирина.

*
С мысли сбила старушка
Сухонькая, в белом платочке, явилась, будто из сказки.   
Сложила ладошки, поклонилась храму, присела на расстоянии.
- Дочку названую подожду, - сообщила на выдохе.
- Римму?
- Её, - кивнула старушка, - русской души девочка. К Богу за помощью пришла…
- По-вашему, русские души какие-то особые? – вспомнив рассуждения на эту тему внучки, поинтересовалась Ирина.
- Встарь слово русь понималось вкупе как: свет, правда и мир. На этих трёх китах зрела, наливалась божественной силой душа народа. Так и писали: Святая Русь, Правда Руская, с одной буквой с. Потом поляки по латинскому правописанию прибавили к слову вторую с, и мы приняли это, перенесли в кириллицу. А по мне, хоть с одной, хоть с двумя буквами, кто светел душой, тот и русский! – с легко читаемым благоговением произнесла Мавра. 
- Как хорошо вы сказали, и просто, - признательно отозвалась Ирина. - Римма говорила о вас. Простите, имя запамятовала…
- Мавра я. Мавра Никитична. Отец с матерью в честь любимых героинь из пьес Екатерины Второй имя мне дали…
- Героинь? – переспросила Ирина. - Простите, не читала…
- Императрица почти всех служанок в своих пьесах Маврами звала. Басенные морали в их уста вкладывала, - добродушно улыбнулась старушка. - И только в комедии «О, время!» своё житейское наблюдение Мавре доверила: Любовь, ты входишь в сердца человеческие прежде, нежели человек узнает, что есть любовь! Сегодня поутру, слова эти я прочитала Римме…
- Жаль, плотник Пётр вас не слышит…
- Ему зачем?
- Пытается найти ответ на вопрос: почему люди с рождения знают, что на свете есть любовь и всю жизнь ищут её?
- Отец говорил: Кто пришёл в этот мир от Бога, тот ищет любви, кто от Ворога – тому милее выгода.
- Понять бы ещё, кто есть кто?
- А вы, случайно… Римма недавно призналась мне, что от смерти её спасла одна добрая женщина… – вдруг, будто по наитию свыше, высказала догадку Мавра Никитична.
- Она самая. Рада познакомиться. Ирина!
- Спаси вас, Бог! А вот и дочка!..

*
Римма вышла из храма, на пороге застыла, будто страшась сделать шаг…
- Ты уже потрудилась? – перепрыгивая с ноги на ногу, мигом оказалась рядом с ней Ариша.
- Помолилась, солнышко…
- Солнышко в другом храме, а в этом… забыла, как его зовут…
- Православным зовут.
- Вспомнила, славным! Потому что Бога славят. Папа меня водил. Там тётеньки пели и свечи горели, как звёзды на небе. А мы с Ирой хотели тебе помочь  помолиться… - виновато опустила глаза Ариша.
- Не переживай, я сама справилась, - погладила её по голове Римма.
- Теперь твой жених не умрёт?
- Если найдёт силы жить...
- Тогда пусть поест бородинского хлеба…
- Не пора ли тебе дать слово другим? – выразительно посмотрела на внучку Ирина.
- Какое слово? – хотела схитрить Ариша, но вовремя одумалась. - Всё! Молчу!

- Сначала я искренне покаялась Богу, что веру свою собрала из многих религий, по отклику сердца, - вздохнув, приступила к мирской исповеди Римма.
- В ответ Бог промолчал, – подчёркнуто скептически закончил фразу вернувшийся с кормёжки птиц Валентин.
- Не промолчал, сказал: у Меня больше ста имён.
- Бог один, для всех един, - трижды перекрестила названую дочь Мавра, – а люди разные, и имена разные…
- Разные… - эхом откликнулась Римма. – Там, перед распятием, через слёзы я вдруг увидела огромный ткацкий станок. И людей, не счесть, у кого продольная нить, у кого поперечная. Кто пропустит стежок, тот судьбу свою… - не досказав, оборвала нить мысли, замерла, ожила, встрепенулась, - какая же я глупая, мне ведь теперь к Герману надо!

- Надо, так надо! – бросил ей вслед сочувственный взгляд Валентин.
И!..
Рассказав о приснившейся версии: с помощью благовеста вытащить из состояния великого валяния Илью Ильича, робко попросился в гости к старухе.
- Хочешь колокольчиком позвенеть? Позвени! – обрадовалась его просьбе Мавра.
- А мы пойдём в булочную, а то опоздаем, - нарушив обет молчания, полу-приказала бабушке Ариша.
- Хочешь пойти, пойдём… - приобщилась к общему благожелательному настрою Ирина.

*
Мой отец лесником служил, - упоив гостя травяным чаем с земляничным вареньем, предалась воспоминаниям Мавра Никитична. – Смолами, мазями да добрым словом деревья лечил, а какое свой срок отживёт, прежде чем срубить, поблагодарит, попросит прощения. Этому его отец научил, а отца… его отец. Естественно, вместо меня сына ждали! А родилась дочка. Вот и пришлось отцу семейные секреты краснодеревщику Петру передать…
- Кажется, стучит кто-то, - выразительно посмотрел на дверь Валентин.
- Неужто, дочка вернулась?
- Сидите, сидите, я открою.
- Добрый вечер. Я… насчёт романса, - с порога заявила Ярослава.
- Заходи, ягодка, чаю с нами попей, - предложила ей Мавра Никитична.
- А Римма где? – растерянно оглядела комнату гостья.
- Навестит в больнице Германа и вернётся, - поторопился закрыть за ней дверь Валентин.
- А насчёт романса, так я много их знаю, - многообещающе улыбнулась старуха.
- То не ветер ветку клонит, знаете? – заинтересовалась Ярослава.
- Не дубравушка шумит, - горемычным голосом допела строчку Мавра и неожиданно строго заключила, – только к спектаклю этот романс не подойдёт.
- Почему?
- Обломова разбудить надо, а ты споёшь: Расступись, земля сырая, дай мне, молодцу, покой, и окончательно схоронишь его.
- Мудро! – заключил Валентин и тут же, чтобы поддержать сценическую невесту Ольгу, уточнил, - хотя, ментально, Илья Ильич и так почти труп…
- Муза тоже на этот романс муррра промычала. «В лунном сиянии» ей больше нравится, - призналась Ярослава и хрустально звонко запела. - В лунном сиянии снег серебрится. Вдоль по дороге троечка мчится. Динь-динь-динь. Динь-динь-динь. Колокольчик звенит. Этот звон, этот звон, о любви говорит…
- Истинная Ольга, - восторженно всплеснула руками Мавра Никитична и тут же строго осекла себя. – Прости, не то я слово подобрала. Актёр в роли не истинным должен быть, – достоверным! А то, чего доброго, не заметишь, как чужой душой заживёшь. И, поверьте мне, я знаю, о чём говорю…
- Вы играли в театре? – не смогла скрыть удивления Ярослава.
- Играла. В пятом классе. Хулигана Квакина. Так вжилась в роль, что дома безобразничать начала. Рубль у мамы из кошелька вытащила, хватило на десяток дорогих конфет. Разом их съела. Живот разболелся. Бабушка про грех сей от меня же и вызнала, в кошелёк рубль вернула, от семьи преступление моё скрыла. А мне секретные слова поведала: как почувствуешь, будто ты не ты, так свечу зажги, на все четыре стороны с чувством скажи: моё тело – мой дом, только моя душа живёт в нём! От подселенца вмиг следа не останется! И правда, с тех пор, какая есть я, такая и есть… 
- Возьму на вооружение, – пообещал сам себе Валентин. – А то мама с детства корила: лень впереди тебя родилась. Лежебокой звала. У нас Гончаров в книжном шкафу стоял. Вдруг, правда, душа Обломова в меня подселилась?

- А я в переселение душ верю! – неожиданно поддержала его Ярослава. – Моя Муза в прошлой жизни явно поэтической натурой была, под Бродского до капли всё молоко отдаёт.
- А под Гумилёва? – с хитрецой поинтересовалась Мавра Никитична.
- Ещё не пробовала…
- Когда-то за его стихи в тюрьму сажали, - встала из-за стола, подошла к комоду, достала из тайника в ящике, развернула сложенный вдвое пожелтевший лист, наизусть прочитала запрещённые в её молодости строчки Мавра…

Старый ворон в тревоге всегдашней
Говорил, трепеща от волненья,
Что ему на развалинах башни
Небывалые снились виденья.
Что в полёте воздушном и смелом
Он был лебедем нежным и белым…

 - Не удивлюсь, если Рон с Роной когда-то были Ромео с Джульеттой? – потусторонним голосом предположил Валентин.
- Всё равно, умирать страшно, - засмотрелась на своё отражение в чашке с чаем Ярослава.
- Не бойся смерти, её нет, внушал мне с детства дед, - ненароком в рифму, заметила Мавра Никитична.

*
Вечер умиротворил перегруженный информацией и знакомствами день.
Ариша вырвала на своей грядке три сорняка.
Ирина поставила тесто для блинов.
Позвонила Ника.
- Аришенька, доченька, я ужасно соскучилась, как ты?
- А у меня появилась сестричка! Искорка! Она живёт на солнце, всё знает и меня защищает! – по громкой связи отрапортовала Ариша.
- Солнышко моё, я чувствовала… - сникла Ника.
- Всё нормально, дочка, - поспешила вмешаться в разговор Ирина. – Дети всегда заводят, кто друга, который живёт на крыше, кто сестру, которая живёт на солнце…
- Так бывает от одиночества, - возразила дочь. – Аришенька, слышишь меня? Не скучай! Ещё денёк, и мы с папой вернёмся…
- А Игорь вернётся? Хочу ему в глаза посмотреть! А ещё… Рон умеет здороваться, скажешь ему: дай пять, он крыло подаёт! А ещё… Римма сама, без нас помолилась. А ещё…
- Всё поняла. Скучать вам некогда!..
- Прости, по второй линии Игорь звонит, - тоном разговор окончен, уведомила дочку Ирина.
- Ариша, я люблю тебя!
- Я тоже люблю тебя, мамочка…

- Алло! – неподвластно волнуясь, переключила связь Ирина.
- Добрый вечер! – тепло прозвучал голос Игоря Ильича.
- Не буду мешать, пойду, с Искоркой поговорю, - деликатно сообщила Ариша.
- Умница, - похвалила её Ирина.
- Как бы я хотел иметь такую внучку, а то всё черепа да кости…
- Да буквы с цифрами…
- Да реальность с мифами, - подхватил Игорь Ильич. – Кстати, одним из врождённых инстинктов человека является поиск себя и правды через театр. Игровые сцены на стенах пещер запечатлели ещё первобытные люди…
- В местном театре ставят пьесу по «Обломову», вернее, не в театре, а в доме старухи Мавры, которую воспитывали на пьесах Екатерины Второй, - продолжила театральную тему Ирина. – Вот бы вам с ней познакомиться…
- С удовольствием. Но сначала встречусь со строителем теремов…

- Ира! Ира! Искорка сказала: сорняки сажает старуха Шапокляк! Когда её никто не видит, грядкам вредит! – пританцовывая, появилась на веранде внучка. – А вы, что, ещё?.. Спроси, когда Игорь вернётся? 
- Завтра, с утра, и вернусь, - видимо, сходу принял решение Игорь Ильич.
- А как же лекция? – растерялась Ирина.
- Сегодня прочёл.
- Тогда… ждём!

4. Прощение – духовный аспирин…

*
Уснуть мешали мысли.
И комар.
З-з-з-з-з-з-з-з…
Надо бы его прихлопнуть.
Но это значит…
Встать.
Включить свет.
Разбудить Аришу.
Не стоит того!
Не нападает, не пьёт кровь.
Следовательно, не женского рода…
Мужчины-комары не кровожадны…
Господи!
О чём я думаю?
Игорь Ильич скоро вернётся…
Мужчина, из-за которого я вдруг…
Что, вдруг?
Не люблю это, вдруг!
Только всех простила.
Кстати, прощение – духовный аспирин, разжижает обиды…
Помогает выздороветь.
Собрать себя.
Отстоять личный суверенитет…
Право любить, кого любится: Нику, Аришу, себя…
Свою работу, особенно при самозанятости, свободу, духовные практики.
Короче, любви для моего сердца достаточно!
А вот…не спится.
Если честно, никто не знает, что такое любовь?
Выдвинуто множество версий…
Писатели с поэтами тонны чернил исписали…
Сердечная привязанность, страсть, игра…
Неподвластное чувство…
Имеется в виду, мужчины к женщине, или наоборот… 

- З-з-з-з-з-з-з…
- Вот привязался! – почувствовав жжение, с размаху ударила себя по щеке Ирина.
Включила настольную лампу.
Обнаружив кровавый след, расстроилась.
Поднялась, потушила свет, вышла на веранду, умылась.
Открыла дверь, присела на ступеньку.
В небе таяли звёзды…

Мне пятый десяток…
Я была замужем.
Придумала любовь, вернее, объект для любви, одарила его милыми сердцу чертами, которых в нём не оказалось…
Хорошо, хватило ума не врать…
Оказалось, и он не любил.

С л а в а  Б о г у,
И г о р я   И л ь и ч а
н е   н у ж н о   в ы д у м ы в а т ь!
Мысль прозвучала в голове, склёвывая каждую букву по зёрнышку.
Ирина поднялась, распрямилась.
Хватит витать в облаках!
Скоро утро.
Он прилетит.
Голодный.
Чем его кормить?
Блинами?
Или…
Вершиной личного кулинарного искусства – сырниками?
Со сливками от любящей поэзию коровы Музы.
Решено!
Успокоенная этой мыслью, Ирина вернулась в кровать…

*
Дежурная медсестра разрешила провести ночь рядом с Германом.
Римма сидела у его изголовья, всматривалась в его почти забытое лицо.
Умышленно забытое.
Сама по чёрточке стирала в памяти…
Теперь по штрихам зелёнки на царапинах восстанавливает…

Когда увидела его впервые, будто узнала, затрепетала…
Подумала: вот она – за одинокое детство – награда!
Но счастья не случилось.
Невзлюбила свекровь…

Немощный стон обнулил её мысли.
- Герман, - тихо позвала она.
Прислушалась.
В ответ тишина.
- Возвращайся. Пожалуйста. Просто живи…
Показалось, что-то дрогнуло в его лице…

Милостивый Боже, если правда, Ты есть любовь, помоги!
Верни Герману жизнь!
Он хороший.
Это я обиделась…
Сбежала от него…
А он не причём!
Прости меня!
Мне очень надо поговорить с ним, покаяться…
А то ведь и я не живу…
Так, делаю вид…
Играю чужую роль…

- М-ма… - через силу произнёс Герман.
- Мама придёт, утром, а сейчас с тобой я, Римма, - ловя робкие движения его губ, начертала ситуацию она.
- Рим… ма…
- Я…
- Ты… звала… меня…
- Звала.
- Я слышал…
- Поэтому вернулся? – с надеждой спросила она.
- Ма… – попытался поднять голову Герман.

- Пациент ожил?! – обомлела вошедшая нянечка, и тут же выбежала с криком, - врача!
- Покиньте палату! – бросил неумолимый взгляд в её сторону доктор.
Отмолила, устало поднялась со стула Римма.

*
За чаем и разговором с Маврой Никитичной, припомнившей множество забытых разумений и баек, ночь прошла незаметно.
- Где же Римма, не случилось ли чего с ней? – забеспокоилась под утро старуха.
- Провожу нашу певунью, и пойду, узнаю, что там, в больнице… - встал из-за стола Валентин.
- Не надо меня провожать, я с тобой, - поднялась за ним Ярослава.
- Пусть мне позвонит, - на пороге попросила Мавра.
 
- У меня, правда, серебристый голос? – попав шаг-в-шаг с Валентином, не без кокетства поинтересовалась Ярослава.
- Как весенний ручеёк. Стремится куда-то, журчит, влечёт за собой, - на миг притормозил он. – Будто колокольчик из моего сна. Я даже подумал  предложить Римме, чтобы Ариша встречала зрителей серебристым звоном …
- Вообще-то, Станиславский запрещал актёрам заигрывать с публикой, но твоя идея, кажется, заслуживает… - заподозрив себя в тайном пристрастии, на полуслове оборвала себя Ярослава.
- А я читал, он отвергал любые догмы и сам всё время менялся… - заступился за себя Валентин.
- За что его до сих пор считаюти мятежником в искусстве…
- И автором уроков на века! Один из них: священнодействовать на сцене, а не играть натурально, опираясь на собственную эмоциональную память.
- Например, если я ещё никого не любила, то и в памяти этого чувства ноль!..
- Душа актёра – лаборатория воображения…
- Душа модельера тоже! – вспомнила о себе Ярослава.
    
- Посмотри, там, на лавочке, по-моему, Римма, - знаком тише! поднёс палец ко рту Валентин.
- Неужели, Герман?..
- Давай, окликнем её, а то напугаем…

*
Весенний рассвет созвучен таинственным мечтам и ароматам.
Причудливые тени не коварны.
Сны призрачны.
Суждения светлы…
Благодарю тебя, Отче! Ты услышал и исполнил мою просьбу, вернул Германа к жизни! Это главное. А то, что первой он позвал то ли машину, то ли маму, нормально, они были рядом, а я, обидевшись на весь мир, ушла от него. Слава Богу, хватило сердца вернуться, покаяться и попросить не забирать его, не ради своего раненого, неоперившегося чувства, а ради него самого, думала Римма, решив переночевать в сквере рядом с больницей на случай, если он вдруг снова её позовёт…

- Римма, это ты? – вдруг, около самого уха, раздался знакомый голос.
- Герман! – очнувшись от полусна, обернулась она. – Валентин?!
- Мавра попросила встретить тебя, вот мы и… - выглянула из-за спины спутника Ярослава.
- Не просто встретить. Кое-какие мысли в голову пришли, хотелось поделиться, - смущённо уточнил Валентин.
- Поделиться? Мне тоже хотелось бы… - щемяще отозвалась Римма. – Вспомнить о Надежде Тихоновне, ночной детдомовской нянечке, её рассказах о деде, который вернулся с войны без ног, но… был убеждён: инвалид тот, у кого головы нет. И по вечерам под свет керосиновой лампы всей семье вслух читал роман о лежебоке Обломове, а отдельные фразы разбирал по косточкам. Уму-разуму внучку учил, а она нас. Словами: Обломов любил уходить в себя и жить в созданном им мире, остерегала от беспутной мечтательности. Строку «У сердца, когда оно любит, есть свой ум…» интерпретировала жёстко: любить без ума, значит, не любить!..

- Молодой, мечтательный, почти влюблённый Илья Обломов, во мне уже, кажется, корни пустил. А повзрослевший, помертвевший, отказавшийся от любви пока… никак! - присел рядом с ней Валентин.
- А я любовь к Илье ещё смогу сыграть, там есть, где разбежаться, а вот чувств к Андрею… полюбить за то, что хороший? Не знаю… - примостившись рядом с ним, откровением на откровение откликнулась Ярослава.
- Кстати, Штольц, в смысле, Влад звонил, согласился быть в нашей команде. Сказал, хочет с Обломовым и Ольгой, то есть, с вами познакомиться. Я назначила вечером встречу в раю, - на одном дыхании произнесла Римма и смолкла, прислушиваясь к тишине.
- А мы с Ольгой, будто лет двести знакомы, - мельком заметил Валентин.
- Что с Германом? – спохватилась Ярослава.
- Очнулся. Врач попросил меня уйти, но, Герман звал меня, - порывисто поднялась Римма. – И, кажется, снова…
 
*   
- Ты, что, глаза помыла, чтобы ангел в них заглянул? – вместо утреннего приветствия задала неожиданный вопрос Ариша.
- Игорь же обещал вернуться, – напомнила внучке Ирина и уточнила, - сегодня!
- Тогда… его надо накормить! Сварим молодой картошки, со сливками и укропом…
- И угостим чем-нибудь вкусненьким…
- Мороженым. По праздникам мама разрешает…
- Приезд Игоря праздник? – с серьёзным видом поинтересовалась Ирина.
- Она ещё спрашивает! – с укором посмотрела на неё внучка.

Беспечно тренькнул телефон.
«Ириша и Ариша. Я уже в самолёте. Скоро буду. Ваш Игорь» - волнуясь, озвучила смс Ирина.
Начала снова: Ириша и Ариша…
- Хватит читать! Давай хлопотать! – вывела её из коматозного состояния внучка.

Но!
Позвонила Ника.
- Мам, я на минутку. Как Аришка?
- Здоровая, весёлая, как всегда, деловая…
- Хорошо. А у нас тут – взрыв мозга! Игорь Ильич рассказал о неземных мудрецах, о том, что ИИ восстанет против традиционного мира, напишет свою, сверхчеловеческую библию, которая разрешит менять природу человека! Изменит наше мышление. Сначала все подумали, он шутит. До ночи спорили. А утром наш Икар улетел, надеюсь, не опалит крылья. Всё, мамочка! Сегодня целый день дискуссия. До вечера!   
- Мне надо голову помыть, - неадекватно отреагировала на бурный поток дочерних сообщений Ирина.
- А мне надо с сестричкой поздороваться, - выскочила на веранду Ариша. – Доброе утро, Искорка! – зажмурилась от солнца. – Что? Говори громче! Ты мне желаешь доброго сердца? Спасибо! До вечера! Днём у меня много дел…

*
Рассвет явился стремительно…
- Позвони домой, скажи, я провожу, а то, верно, твои волнуются, - увидев смятение в глазах спутницы, предложил Валентин.
- Как скажешь, - машинально ответила Ярослава. – Из-за роли Ольги мой отец стал бояться, что я влюблюсь в парня с гаджетом в голове, в смысле, в ленивца без мозга... 
- Лень такая трясина, сдашься ей, засосёт! По себе знаю. Роль Обломова будто жилами моими написана, - моментально включился в роль, обрюзг, на глазах состарился Валентин. – Жизнь моя началась с погасания. Странно, а это так! С первой минуты, когда я осознал себя, почувствовал, что уже гасну. Или я не понял этой жизни, или она никуда не годится. И сам я дряблый, ветхий, изношенный кафтан, но не от климата, не от трудов, а от того, что во мне заперт свет, который искал выхода, но только жёг свою тюрьму, не вырвался на волю и угас. И просыпаться уж боле не хочется…
- Бедный, - искренне откликнулась Ярослава. – Жалость к нему Ольга вполне могла принять за любовь, - и тут же, стряхнув наваждение, спросила, - но ведь ты… не он?
- Надеюсь.
- А, помнишь, Андрей сказал Илье: Ты всегда был немного актёр…
- С фейерверками в голове… - продолжил литературно-дружескую аттестацию Валентин.
- Точно! С фейерверками! – от избытка нахлынувших чувств чмокнула его в щёку Ярослава. – Вспыхнуло – погасло! Вспыхнуло – погасло! Спасибо тебе! И, давай прибавим шагу, мне скоро Музу доить. А тебе советую, к вечернему поединку со Штольцем придумать пару-тройку феерических идей, он всё-таки профессиональный актёр!
- Андрей пенял Обломову, что тот ищет утерянный рай, а я, пожалуй, его нашёл… - ответил на едва замаячившую мысль в своей голове Валентин.

* 
Дверь в палату была приоткрыта.
Увидев у кровати мать Германа, Римма хотела отступить, но долетевшие слова будто пригвоздили к порогу.
- Римма здесь? Вернула кольцо? – задал странный вопрос Герман.
- Какое кольцо? – спрятала за спиной руку Клавдия Семёновна.
- Ты говорила, она украла его…
- Что, кольцо!? Она тебя у меня украла! Приворожила, три года по её вине страдаешь, чуть не умер!
- Ты соврала?! – не поддался на уловку матери Герман.
- Ради тебя, сынок…
- А я, чтоб ты знала, вернулся ради неё…
- Так и она вернулась, - настороженно призналась Клавдия Семёновна.
- Значит, не показалось…

- Не показалось! - сбросив оцепенение, шагнула в палату Римма.
- Ты? – веря и не веря своим глазам, уточнил Герман. – И ты, правда…
- Молилась за тебя…
- А я летал на машине, каких на земле ещё нет. Ни за что не вернулся бы, но ты позвала, я рад…
- Сынок, у тебя тяжёлое сотрясение мозга, врачи прописали молчать, - сверкнув изумрудом, раскинула над сыном руки Клавдия Семёновна.
- Оставь нас! Пожалуйста! – сделал попытку приподнять голову Герман.

- Пострадавший, если вы чудом ожили, вовсе не значит, что у вашей постели должен толпиться народ, - с сердито-добродушными нотками в голосе заявила появившаяся в палате медсестра.
- А позже можно зайти, на минутку, - умоляюще посмотрела на неё Римма.
- На две! – сложил указательный и средний пальцы в подобие буквы V Герман.
- Расшевелился тут. Ладно. Чудо, так чудо! Приходите… но, по одной!

*
- Ну, дочка, устроила ты нам экзамен, - встречая Ярославу, посетовал отец.
- Что-то случилось?
- Ничего не случилось! – укоризненно посмотрела на мужа Стеша и тут же сама раскололась, – Муза забастовала. Не даёт молока, и всё!
- Хоть танцуй перед ней! – боднул головой воздух Степан.
- Я даже Гимн спела для поднятия её духа, а она му-у-у, да му-у-у…
- Мать говорит, Есенина читай! Я сборник открыл, а там, Бог в помощь, Сказка о пастушонке Пете и коровьем царстве…
- Видела бы ты папочку! Артист!
- Читаю: Если бы корова понимала слово, то жилось бы Пете лучше всех на свете…
- И тут Муза хвостом, будто Петя хворостиной, как хлестнёт по бокам!
- Одним словом, подоили! – с трудом стёр улыбку с лица Степан.

- Пойдёшь спать, или поговорим? – вопросительно посмотрела на дочь Стеша.
- Что за парень тебя провожал? – поинтересовался отец.
- Тогда, чай. Блиц-опрос. И спать! – присаживаясь к столу, пунктиром наметила план действий Ярослава.
- Мать заварила чай, как ты любишь, - сел напротив отец.
- А парень этот, папа, мне вовсе не парень…
- А кто?
- Обломов. Партнёр.
- Артист, что ли?
- Такой же, как и я. Самодеятельный.
- А чем живёт, зарабатывает?
- Магазин умных игрушек открыл. Музыкальные гаджеты, компаньоны роботы, сам что-то придумывает, чтобы детей делом занять…
- Тогда, познакомь, - подытожил отец.
- Расскажи, лучше, как Римма? Что с Германом? С партнёром этим? – разливая чай, забросала дочь вопросами Стеша.
- Мам, можно, потом? – просительно посмотрела на неё Ярослава. – А то засну за столом…
- Иди, лебёдушка моя, отдыхай, - с сочувствием посмотрел на дочку Степан.

*
Валентин чувствовал себя бодрее бодрого.
На его щеке горел поцелуй Ярославы, сочинил он о себе в третьем лице.
Глянув в зеркало, продолжил: Щёки его были бледны, небрежно щетинисты.
Показалось: небрежно не в строку.
Поправил себя: и халатно щетинисты.
Ожидая прозрения с вдохновением, накинул на плечи банный халат, в котором вселял в себя образ Обломова.
Потянулся к папке с распечатанной ролью.
Нашёл мизансцену «Признание», со спорной репликой на полях: Письмо Обломова Ольге надо изучать в школе наравне с письмом Татьяны к Онегину.
В огороде бузина, в Киеве дядька! – подумал сначала.
Татьяна Ларина объяснялась в любви.
Илья Обломов… в нелюбви.
Потом догадался: равенство в том, что оба честны!

А вот честен ли я с Ярославой?
Не сорвал ли её поцелуй мою крышу?
Задумчиво откинулся на спинку дивана.
Не стоит ли и мне написать ей?
Взяв мысленно гусиное перо, лихо начертал на незримой бумаге…
Учитесь властвовать собой…
Не всякий вас как я поймёт…
Коль крышу у него снесёт…
Тут же врубился, что заменил Обломова Онегиным, и в те времена череп с мозгом ещё называли головой, а не крышей.
Чтили смыслы.
Слово купца было крепче сургучной печати!
Это сейчас мы… люди не Слова, а Буквы.
Пиксели цифры!
Впрочем, хватит отлынивать…

Чтобы вызвать душевное тяготение к роли, в письме Обломова решил найти особо волнующие интонации: как в неистово искренних, так и в вяло назидательных строках…
 
…Вам странно, Ольга Сергеевна, вместо меня самого получить это письмо, когда мы так часто видимся. Прочитайте до конца, и вы увидите, что мне иначе поступить нельзя…

…Пока между нами любовь появилась в виде лёгкого, улыбающегося видения, пока она носилась в запахе сиреневой ветки, в стыдливом взгляде, я не доверял ей, принимая её за игру воображения и шёпот самолюбия. Но шалости прошли…

…Я испугался и почувствовал, что на меня падает обязанность остановиться и сказать, что это такое…

…Вы не любите меня, но вы не лжёте, не обманываете меня…

…Ваша настоящая любовь – это только бессознательная потребность любить, которая за недостатком настоящей пищи, за отсутствием огня, горит фальшивым, негреющим светом…

…Мне с самого начала следовало бы строго сказать вам: вы ошиблись, перед вами не тот, кого вы ждали, о ком мечтали…

…Прощайте, ангел, улетайте скорее, как испуганная птичка улетает с ветки, где села ошибкой…

- Трус! Трус! Ещё раз, трус! – по окончании письма, вслух выдал своему Альтер Эго нелестную характеристику Валентин.

А Ольга, тоже мне, пойми этих женщин, решила, что это анти-любовное письмо ей было просто необходимо, о чём сообщила она тоном оскорблённой богини, и!.. побежала домой: петь, петь, петь…
Отчего Обломов, по воле писателя поплёлся за ней: волоча хвост, как собака, на которую топнули…

*
Не любит нас, мужчин, литература… – утомлённо вздохнув, прислонил голову на валик дивана Валентин.
И вскоре увидел себя в зрительном зале.
Рядом сидел розовощёкий Илья Ильич Обломов.
- Сто лет не был в театре, - беспечно признался он.
Не поверив глазам, Валентин устремил взор на сцену.
И вовремя!
Небесной окраски занавес взмахнул крыльями, и!..
Под звук колокольчика перед зрителями появилась миловидная девушка.
- Дамы и господа! – приветливо обратилась она к публике. - Рада вам сообщить: час отмены настал!
- Что отменяете? – ядовито осведомились с галёрки.
- Всё! Зависть! Зло! Любовь! Бизнес! Секс!
- Господа! Нас пугали старухой с косой, а тут… – нервно хохотнул кто-то в партере.
- Эта краля… наша смерть? – недоверчиво поинтересовались из ложи.
- Я не ваша смерть, я плод вашего воображения! – миролюбиво сложив ладони, выразительно посмотрела в сторону Ильи Ильича девушка. – Иначе говоря, дочь ИИ.
- Моя дочь? – встрепенувшись, чудесным образом оказался рядом с ней на сцене Обломов. – Доченька!
- Мой отец Искусственный Интеллект, а вы его тёзка, вымышленный персонаж, - тоном психиатра объяснила ему ситуацию дитя воображения. – Но, не печальтесь! Ваше голубиное сердце – лучший пропуск в фантастически обновлённую жизнь.
- Без моего душевного клона, ни шагу! – заупрямился вдруг обновленец.
- Естественно, всё ваше… при вас…
- Тогда, к ноге! – сладострастно шлёпнул себя по ляжке Обломов.

И он… Валентин, послушно спрыгнув с кресла, побрёл на голос, волоча хвост, как собака, на которую топнули.
Именно так!
По написанному…

Чтобы поверить в случившееся, Валентин разлепил глаза…
Вскочил с дивана…
Побитой собакой потрусил за воображаемой Ольгой…
Волоча воображаемый хвост…
Неужели, случилось?
Неуверенно продефилировал перед зеркалом.
Ещё раз.
Ещё!
Похоже…
Сам Иван Гончаров сказал бы: верю! – запахнув халат, вернулся на диван Валентин.


5.Узники замка Миф…

*
Получив от Риммы смс, что Герман ожил и рад ей, Мавра Никитична, ни свет, ни заря направилась в рай, встретиться с Саввой. Она знала, что слепой богомаз часто ночует в храме солнца, и надеялась поговорить с ним, пока вокруг только птицы поют.
Ожидание оправдалось. Провидец сидел на лавочке под орехом с кистью в руках. Перед ним стоял треножник с ещё влажным от красок картоном.

- Кто здесь? – спросил Савва.
- Мавра я. Мавра Никитична…
- Хорошо, что пришла.
- Пётр на днях навес над крыльцом чинил, сказал: ты говорящую икону ему написал…
- Медведь ему на сердце не наступил, с ним и булыжник придорожный заговорит…
- У меня тоже сердце не глухое! Поговорить, на чём свет стоит, надо…
- На чём свет стоит? – переспросил Савва.
- Как зло победить? – конкретизировала вопрос Мавра.
- С божьей помощью. Узнаёшь?..
- Вроде, сокол…
- Древний бог, охранитель славян, Чур! - уточнил богомаз.
- Бог – птица? – недоверчиво тюкнулась лбом о картонку Мавра. - Клюв как цеп железный! Вокруг глаз кольца, на меня в очках похож!
- Когда старых богов на свалку отправили, Чур! в междометие обратился, именем своим продолжил людям служить, - поднял незрячие глаза к небу Савва.
- А ведь мне ещё дед говорил: встретишь лихого человека, скажи, Чур, меня, и зло отступит, - поверх очков уставилась на неведомый образ Мавра. – Да, видно, лихие люди меня стороной обошли…
- Смута, которую в наши дни Тьма затеяла, никого не обойдёт…
- С таким-то Соколом… да не отчураться?!
- Не зря, видно, я ночь бодрствовал, - снял картонку с треножника богомаз. – Тебе этот образ послан, бери, а я пойду, вздремну…
- Чур, моё! – прижала к груди бесценный дар Мавра Никитична. 
 
*
Такси остановилось чуть поодаль.
Игорь Ильич вышел с двумя букетами в руках и двумя коробками пиццы под мышкой.
- Ира! Ира! Игорь приехал! – бросилась ему навстречу Ариша.
- Солнышко моё! – протянул ей связку садовых ландышей гость.
- Про солнышко у меня секрет есть, потом расскажу, - уступая место бабушке, заговорщическим тоном пообещала Ариша.
- И двух дней не прошло… - волнуясь, несуразно произнесла Ирина.
- Соскучился, как мальчишка… - протянув ей ромашки, признался Игорь Ильич.
Расправил плечи, и!..
Коробки с пиццами шлёпнулись оземь…
- Ну, вот! Что ж вы так? – кинулся поднимать их Игорь Ильич.
- Не огорчайся, у нас есть картошка с салатом, - ободрила его Ариша.
- Ждали? – попытался вернуть под мышки почти не смятые коробки Игорь Ильич.
- Ждали, - эхом повторила Ирина.
- Ещё как! – потянула за руку гостя Ариша.
Пиццы снова оказались на земле.
- Не побрезгуешь, друг? – подобрав «падалицы» во второй раз, обратился к таксисту Игорь Ильич.
- Так и быть, выручу! – будто ожидая подобного финала, протянул руку в открытое окно машины шофёр…

Обед удался.
- Поели, теперь за дело! – настигнув в салате единственно оставшийся кружок покрасневшей редиски, заявила Ариша
- Если что-то надо, я готов! – по-пионерски взмахнул рукой Игорь Ильич.
- Моё дело – рисовать, а вы как хотите! – послав красноречивый взгляд бабушке, выпорхнула из-за стола Ариша.
- А мы посидим, поговорим… - смиренно ответила внучке Ирина.
- И правда, так много накопилось, сказать… - поддержал её Игорь Ильич.

* 
- Сначала расскажи, как ты выступил? – предложила Ирина.
- Скандально, - склонил повинную голову Игорь Ильич.
- Хорошо, не заявил, что искусственный интеллект – опиум для народа!
- Ника звонила? Что там сейчас?
- Продолжают дискутировать! Без тебя… с тобой!
- Мне интересней, что думаешь ты?
- Где я, где искусственный интеллект?! – нерешительно повела плечами Ирина.
- Тогда начнём с бесспорного факта: ИИ обладает гигантским массивом информации, которую вложил в него человек. Так? – доверительным тоном приманил её к очному диспуту Игорь Ильич.
- Хочешь сказать, ИИ наше второе Я?
- А теперь представь, что, обладая хаосом знаний о бесконечных войнах, работорговле, геноциде этносов, наше второе «Я», вдруг начнёт культивировать нашу первую… хищную ипостась. Причём, не я сказал: страшнее зверя, чем гомо сапиенс, на свете нет!
- А мне больше хочется думать, что ИИ создан Высшим разумом, чтобы активировать в человеке божественную суть! – возразила Ирина. – И мы смогли бы всю нашу планету превратить в райский сад!
- К сожалению, без диктатуры садовника, даже райский сад со временем обернётся джунглями...

Дискуссию завершила Ариша.
- Ира! Ира! Я уже… нарисовала Игоря! - размахивая листком писчей бумаги, восторженно сообщила внучка. – Похож?
- А, ну-ка, покажи, - проявил интерес к её творению Игорь Ильич. - Если не ошибаюсь, это? Это!..
- Дед Мороз! Дед Мороз! Ты наш дед Мороз! – пришла ему на помощь  Ариша.
- Если б я раньше знал, явился бы с мешком подарков… - принял в дар, озадачивший его арт-объект Игорь Ильич.
- Эти взрослые, как дети! – сочувственно посмотрела на него Ариша. - Просто, я хотела сказать: ты хороший! Без всяких подарков, хотя, если после дел всё равно спать, тогда… расскажи мне, пожалуйста, сказку!
- Вообще-то, моя стихия мифы, хотя, что мифы, что сказки…
- Я бы тоже послушала, - посадила на колени внучку Ирина.
- Тогда миф о появлении на небе солнца! – таинственным тоном начал Игорь Ильич. – В древней Австралии жила-была девочка. Однажды она залезла на высокое дерево, прыгнула на небо и стала солнцем. Звёзды тоже сначала были девочками. За то, что они не слушали старших, их превратили в блестящие камешки и бросили в небо, чтобы другим детям ночью было не страшно…
- И всё? – разочарованно осведомилась Ариша.
- В Корее существует другая легенда.
- Какая?
- Давным-давно на свете жили три сестры. Однажды за ними погнался тигр. Спасаясь от хищника, они по лианам взобрались на небо, старшая сестра стала солнцем, средняя – луной, младшая – звёздами…
- А у меня тоже сестричка на солнце живёт, - доверительно сообщила Ариша. – Правда-правда! Её зовут Искорка. Я пожелала ей доброго утра, а она мне: доброго сердца!
- Всё, моя дорогая, спать! – решительно покончила с мифотворчеством внучки Ирина.
- А потом полдничать и в рай! – оставила за собой последнее слово Ариша.
 
*
Влад Борей сидел на лавке, наслаждаясь кружевной тенью молодых листьев ореха, и думал…
Мысли слетались как птицы на зёрна.
Сегодня его матери исполнилось бы пятьдесят пять…
Две пятёрки.
По жизни я троечница, перед смертью заключила она.
Что могли эти слова означать, он до сих пор не разгадал.
Сознание её уже мутилось.
Преподаватель греческой мифологии, она вполне могла причислить себя к славным жителям Трои.
Пожалуй, никто лучше неё не знал о жизни олимпийских богов.
О Зевсе рассказывала, будто о хулигане с соседней улицы.
А однажды, ещё до болезни, призналась, что в юности видела странный сон, будто её звали Бавкида, и жила она в любви с мужем Филемоном. Дом их был беден, но гостеприимен. Поэтому, когда к ним зашёл бедный старик, они с радостью напоили и накормили его. А когда он сказал, что исполнит любую их просьбу, пожелали умереть в один день и час. Так и случилось: в час смерти старик превратил их в два дерева, растущих из одного корня…

О Зевсе, который оделся в лохмотья, чтобы проверить доброту греков, и любящих супругах, которые превратились в деревья, она узнала позже, когда училась на историческом факультете.
Жаль, ни он, ни отец не поняли, что она тосковала по той жизни из сна, может быть, потому что там была неземная любовь…
А в земной…
Изо дня в день варила борщи, стирала рабочую одежду мужу, который…
Был классным фрезеровщиком, приходил со смены уставшим, наедался борща, и!.. на диван, к газете или ТВ-новостям.
И жизнью своей был доволен! Особенно борщом, заправленным зелёным яблоком, от которого на кухне витал магический дух, и которое, к счастью, в их отношениях не стало яблоком раздора…
Скорей, наоборот.
Сытый живот побуждал отца быть добрее.
Слово бонус широкой публикой тогда ещё не употреблялось, за борщ проси, что хошь, говорил отец, зная наверняка, что большего вознаграждения, чем билеты на гастрольные спектакли или премьеры в городском театре мать не попросит, потому охотно отпускал жену с сыном, передохнуть…
А они, вернее, их души, от того, что происходило на сцене, зачастую трудились как грузчики.
- Ищешь правду, иди в театр! – наставляла мать.
И он внял.
Поступил в театральный вуз.
Узнав об этом, отец разразился тирадой: я детали вытачиваю, их можно потрогать руками, они будут долгое время крутиться в станках и машинах, а что производит актёр? Воздух! Два-три хлопка в ладоши и прощай!..
В знак протеста даже мамины борщи разлюбил.
От такого разлада она заболела.
Неизлечимо.
Через полгода после её смерти отец женился на соседке-вдове.
Полюбил грибные супы…

*
А он стал актёром.
Судя по долгим аплодисментам зрителей, неплохим.
Иногда посмотрит на себя в зеркало – не узнает, в азарте спросит: ты кто такой? что считается высшим полётом в искусстве.
Но!
В последнее время, всё чаще и явственней ощущает: рамки роли теснят...
Глупо спорить, Чацкий снова стал злободневным.
Из чего следует: борись – не борись, лицемерие всё равно победит!
Чеховский самоубийца Иванов тоже бессмертен со своей проповедью:  Стройте свою жизнь по шаблону. Не воюйте в одиночку с тысячами, не сражайтесь с мельницами, не бейтесь лбом о стены!
И тут, откуда ни возьмись, появляется Римма с идеей ставить Обломова!
- Позавчерашний день! – фигурально послал её подальше он.
- Обломов погиб, - необидчиво согласилась она. – Его друг Штольц выжил. Я ищу актёра, которому вместе со мной будет интересно искать ответ на вопрос: что ему помогло? Какой мотор заставлял его подниматься утром, идти вперёд, чувствовать жизнь? На мой взгляд, Андрей человек-импрессионист. Показать на сцене все оттенки его сомнений, впечатлений, переживаний и мыслей, разве это не интересно актёру?
- Вы предлагаете мне роль Штольца? – уточнил он.
- Не Обломова же! – искренне удивилась она.
Он пообещал подумать.
Открыл роман.
На первой же странице устал от многословия.
Уснул…

Приснилась в полнеба чёрная туча, из норы которой неуклюже выполз многоглазый лохматый паук.   
Тарантул! – ошарашенно притих ветер.
Инквизитор! – сверкнула молния.
Гаджетами пытать будет, гад! – бомбами закидал небо гром.
В глазах паука вспыхнул зелёный огонь…
Губы скривила улыбка.
Не смешите мои лапки! Не Инквизитор я! Не судья! Тем паче, не палач! Я доброхот. Причиняю людям добро, дарю забавные игрушки, за что в ответ они меняют старые традиции на новые правила. А когда лайки в гаджетах им заменят тактильные ласки, и земля обезлюдеет, власть сама попадёт в мои сети!.. 
- Не бывать этому! – хотел возразить он Пауку.
Но… смолчал!
Что толку восставать одному против тысячи…
Еле проснулся.
Почувствовал импульс: надо что-то менять!
В себе!
В театре!
В окружающих…
И, в пику Пауку, начать с младого, незнакомого племени!
 
Снова потянулся к роману, понять, почему у Штольца получилось во всей полноте жить, дружить и любить?
Не заметил, как постепенно, на первый взгляд, ходульный образ стал оживать, превращаться в думающего, сомневающегося, сострадающего Андрея, с которым захотелось по-дружески пообщаться, поспорить…
Короче, зерно в почву воображения было брошено.
Приглашение на роль принято.
О чём он и сообщил Римме…

*
Уложив внучку спать, Ирина вышла на веранду, где, по холостяцкой привычке, убрав со стола и помыв посуду, Игорь Ильич сидел, задумавшись, с «Обломовым» в руках…
- В Бразилии испокон века живёт племя пираха, индейцы которого, палец о палец не ударят, чтобы в жизни своей что-нибудь изменить, - отложив книгу, поднялся ей навстречу он.
- Хочешь сказать, в прошлой жизни Обломов был индейцем из этого племени? – иронично уточнила она.
- Пирахи считают: задремав, можно умереть и проснуться кем-то другим. Если так, то пусть этот кто-то другой и меняет жизнь, если будет охота…
- Будем жить по принципу: здесь и сейчас – вернёмся в джунгли? – с хитринкой спросила Ирина.
- Как бы я хотел познакомить тебя с моими родителями, - признался Игорь Ильич. - Жаль, их уже нет…
- А ты расскажи мне о них, - опустилась на кушетку она.
 
- У нас была потрясающая семья, - присел рядом он. – Мама работала в детском саду, учила детей этикету, творчеству, миролюбию. Отец преподавал географию в школе. От отпуска до отпуска копили деньги на путешествия. За границу не пускали, открывали для себя родную страну…
- А я об этом только мечтала…
- Как признанный Аришкой Дед Мороз, обещаю: пришло время твои мечты исполнить. Съездим в Карелию, где живут гигантские валуны, в которых запечатаны страницы тайных знаний...
- Хорошо бы!
- А любишь рыбку, махнём на Камчатку, к местным индейцам.
- Индейцам?
- Вообще-то, они называют себя ительменами, но мифы и обряды у них, почти такие же, как у североамериканских индейцев, например, и там, и там  священный ворон Кутх осеняет крылами влюблённых, - взмахнул согнутыми в локтях руками Игорь.
- Похоже, Рон с Роной нас уже осенили, – кокетливо посмотрела на него Ирина.

*
- Хозяйка! Гелий Иванович интересуется, надумали вы строиться, или как? – нарушил трепетную атмосферу Пётр.
- Это он… терема? – пунктирно уточнил Игорь Ильич.
- Он, - кивнув, поспешила на крыльцо Ирина, - извините, пока ещё нет…
- И думать нечего! – в секунду оказался рядом с ней Игорь Ильич. -  Построить для женщины терем – долг влюблённого в неё мужчины!
- Верно! – обрадовался его словам Пётр. – Мы сегодня терем-театр должны были сдать, заказчик для своей девушки строил, да ночью в аварию попал, слава Богу, остался жив. Чтоб время не терять, прораб решил рекламную акцию в раю устроить. Так что, вечером, милости просим…
- Приглашение принято, - на прощанье пожал ему руку Игорь Ильич.

- Ира! Игорь! Я проснулась! А вы, что, гуляли? Без меня? – набирая скорость, сбежала с лестницы Ариша.
- Пётр приходил! В рай приглашал, - подхватил её на руки Игорь Ильич.   
- А что у нас по расписанию? – будто за помощью обратилась к внучке Ирина.
В ответ услышала…
- Полдник. Булочная. Рай!

*
Пригласив Аришку посмотреть, как клюют кусочки яблок с его ладони вороны, санитар рая создал Игорю с Ириной условия для предметного разговора с прорабом.
Гелий Иванович оказался худощавым мужчиной лет сорока, среднего роста, с ясным взглядом чуть раскосых глаз.
Заговорил открыто, без экивоков, чем сразу расположил к себе.
- Имя Гелий, в переводе с греческого Солнце, мне бабушка дала. В школе Геля-Емеля дразнили. А она своё гнула: с кем поведёшься, того и наберёшься…
- Мимикрия – научно доказанный факт, - подтвердил Игорь Ильич.
- Наставляла: дружи с солнцем, его лучи любую дыру в душе заштопают.
- Оконца для солнца – её идея? – предположила Ирина.
- Говорила: солнце божья свеча, - уклонился от прямого ответа Гелий Иванович. – Даже слепой Савва советует: если на восточной стене нет окна, на бумаге нарисуй светило и повесь! А у наших теремов, как исстари повелось…
- Если исстари, мне как антропологу… - оптимистично включился в разговор Игорь Ильич.
- Надо подумать, - окончила за него фразу Ирина.
- Естественно. Дом построить – не блин испечь, - неожиданно принял её сторону Гелий Иванович. – Лесник здешний, прадед ныне живущей старухи Мавры, бальзамы для кругляка и бруса изобрёл, на срубе своём испытал. Сто лет с большим гаком с тех пор прошло, а брёвна до сих пор шёлком лоснятся, огня не боятся. Спасибо отцу Мавры, рецепты тех бальзамов не утаил…
- Дерево живой материал, - обтекаемо поддержал его Игорь Ильич.
- Простите, вы уж тут сами, о своём, о мужском, а у меня что-то сердце за Аришку... - беспокойно оглянулась Ирина.

И!
В тени ореха увидела внучку, увлечённо беседующую с сидящим на лавочке незнакомцем.
- Кто это? – почувствовала себя пантерой Ирина.
- Известный артист, он даже со сцены толкует с детьми, - попытался снизить градус её паники прораб.
Что отчасти ему удалось.
Окончательно справиться с шоком помогла профессиональная догма: В критической ситуации, главное, ребёнка не напугать!
Прыжок пантеры сменился кошачьей поступью.
За ней втихомолку последовали Игорь Ильич с Гелием Ивановичем.

*
- Когда вырастешь, кем хочешь стать? – издалека услышала вопрос незнакомца Ирина.
- Ариной Родионовной, - бойко ответила внучка.
- Няней? – удивился незнакомец.
- А-ри-ной Ро-ди-о-нов-ной! – по слогам повторила Ариша.
- Девочку зовут Арина, её отца Родион, - подходя, пояснила Ирина.
- Это первый ребёнок, который хочет быть самим собой, - озадаченно посмотрел на неё незнакомец и, поднявшись, представился, - Влад Борей. Актёр. Лелею мечту создать театр для детей, или студию, где душа нараспашку, где даже Станиславский не скажет: не верю! А пока изучаю, чем живут, чего хотят мои будущие младые актёры и зрители…
- И чего же они хотят?
- Один мальчик лет пяти, например, пожелал стать телефоном.
- Почему, телефоном? – заинтересовалась Ариша.
- Чтобы мама всегда была рядом и разговаривала с ним, - улыбнулся ей Влад.

- Гаджет не посмотрит в глаза, не спросит: ты меня любишь? – углубил тему подоспевший Игорь Ильич.
- Вы?! – будто не веря своим глазам, подался к нему Влад.
- Вообще-то, я, но…
- И на семинаре о пользе и вреде искусственного интеллекта, вы?..
- Я! – на всякий случай выставил щитом ладони Игорь Ильич.
- И вы правы! Мы являемся участниками уникальных событий, а карты дорожной нет! Из-за лени человек может превратиться в свою бледную тень. Невежество заменит знание, китч – культуру!
- Я этого не говорил!
- Но, явно, подразумевали… 

- Простите, ради Бога, всего на минутку поручил вашу внучку Владу, отлучился подарить палитру, и вот… - обнимая мольберт, виновато склонил голову Пётр. 
- А в моих глазах возник ведический портрет вашей девочки, - дорисовал череду обстоятельств Савва, - и я попросил помочь мне…
- Ничего страшного! – спонтанно помиловала и того и другого Ирина.
- Так я могу написать портрет вашей солнечной девочки? – нацепил на большой палец новенькую дощечку для размешивания красок Савва.
- Даже не знаю, она и пяти минут на месте не посидит…
- Не надо сидеть. Пусть расскажет стих, или станцует…
- Стих! Стих! – обрадовалась предстоящей возможности выступить на публике  Ариша. – Про учёного кота и русский дух!..
- Но! Чтоб, ни направо, ни налево, ни ногой! – строго предупредила её Ирина.

*
- Извините мою экзальтацию, - воспользовавшись моментом тишины, вернулся к начатому разговору Влад. – Меня давно преследует мысль, что проза жизни обязательно что-то замутит! Во сне паук в голове гнездо сплёл, еле проснулся! Но и дрыхнуть дальше, быть узником мифов, цитат, прошлогодних пьес, которые, под предлогом человек не меняется, не сходят со сцены, нет сил. Человек должен меняться, расти, понять, наконец, кто он? Для чего создан? Зачем пришёл в этот мир? Иначе, вы правы, с нейро-чипами в голове мы превратимся в анти-людей. И медлить нельзя. Теперь или никогда, как говорит мой Штольц!..
- Не понимаю проблемы. Выдерни шнур из розетки, и, конец, Интернету с его Интеллектом! – с удивлением посмотрел на артиста Гелий Иванович.
- А я читал про учёного Теслу, который электричеством без розеток мог управлять, - смущённо заметил Пётр.
- Бездуховные нейросети уже пишут новеллы, картины, сценарии. Скоро бессердечные фильмы начнут снимать, ставить порочные пьесы… - продолжил перечислять свои страхи Влад.
- Объявили себя сверхлюдьми, - в унисон с ним проворчал Савва.

- Тогда, что получается? – от внезапной мысли подняла глаза к небу Ирина. – Бог был прав?
- В отношении Адама и Евы? – уточнил Игорь Ильич.
- Раньше не понимала, почему Он запрещал им срывать плоды с древа познания добра и зла. А теперь… ясно!
- Почему? – заинтересовался Влад.
- Как Отец хотел, чтобы его дети и их потомки развивали естественный интеллект, опытным способом постигали, что почём?
- А не получили рассудок даром, чтобы показалось: всё нипочём! – будто дирижёрской палочкой, взмахнул кистью Савва и, отступив от мольберта, молитвенно произнёс, - теперь смотрите…
   
На листе ватмана вместо солнца сиял клубок лучистой пряжи, концом нити которой крохотная девочка со слюдяными крылышками обвязала правое запястье Ариши.
- Там царь Кащей над златом чахнет. Там русский дух… там Русью пахнет! – на космической скорости доиграв роль натурщицы, кинулась к своему портрету Ариша, и не смогла скрыть радости: - Ура! Это Искорка! Моя сестричка Искорка!..
- Нить Ангела-хранителя из любого жизненного лабиринта выведет тебя на свет, - уверенно пообещал ей богомаз.
- Дай-то, Бог! – заворожённо произнесла Ирина.
- Краски подсохнут, тогда, совсем готово, - уточнил Савва.

* 
- Валенок! Валенок! Иди, посмотри, мою сестричку Искорку нарисовали! – радостно прервала установившуюся тишину Ариша и, резко сменив тон, сочувственно спросила, - ты что, заболел?
- Не знаю, - с трудом дошёл и рухнул на лавку под райским орехом Валентин. - Только что… своими глазами видел дочь ИИ, не Ильи Ильича, а искусственного интеллекта. Она стояла на сцене, красивая как Ярослава. И позвала меня.
- А ты, что? – без тени иронии поинтересовался Влад.
- Поволочился, как Обломов к Ольге, побитой собакой, поджав хвост. Так с тех пор и хожу…
- Радуйся! Это значит: роль поймала тебя!
- Роль…поймала? – вспоминая что-то забытое, насторожился Валентин. – В детстве бабушка читала псалом, где были слова: Он избавит тебя от сети ловца. Я спрашивал её: кто такой, этот ловец? Она отвечала: у каждого он свой. У кого жадность, у кого эгоизм. Со временем понял: мой ловец – лень. Но, чтобы роль раскинула сети…

- Не будет ролей, и спектакля не будет! Простите… - неожиданно оглушило всех еле слышное заявление незаметно появившейся в раю Риммы.
- Почему? – подскочила к ней Ариша.
- Нельзя ставить спектакль о любви, не понимая, что она такое? – будто взрослой, ответила ей Римма.
- Любовь, это когда: мама, папа и дочка с сестричкой! Теперь поняла? – приложила ладошку ко лбу Ариша.

- А я читал: любовь – клад, который Бог спрятал в человеческом сердце, - смущаясь, высказался по теме Пётр.
- В таком случае, все мы кладоискатели, – не понимая, что происходит, заключил Гелий Иванович.
- Кто любит Бога, а кто свою похоть, - рассудил богомаз.
- Вы говорили: колыбель любви – небеса, - напомнила ему Ирина.
- Небеса – колыбель, да Земля – Голгофа, - нахмурился Савва.
- Кто поёт ей осанну, кто кричит: распни её, распни! - поддержал его Влад.
И!
Вдруг!
Отошёл на шаг.
Замер.
Стал выше.
Худощавее.
В глазах то свет, то тень…
- Нашёл своё?
Спросил себя детски-чистой, бесхитростной интонацией.
В ответ… ёкнуло сердце, заметалась душа…
Будто на исповеди признался…
Столько лет жажды чувства, терпения, экономии сил…
Замолчал.
В паузе, будто перед смертью, промелькнула в глазах целая жизнь.
Жизнь без Ольги…
Но, всё изменилось.
Прочь, страдания!
Она сказала: да!
- Как долго я ждал! Всё награждено: вот оно, последнее счастье человека!
И!
Был Андрей Штольц.
Стал Влад Борей…
- Хотел сыграть единственного на сцене мужчину, который понял и принял женщину со всем её распылом чувств, да, видно, не судьба!
 
Римма взволнованно поклонилась ему…
- Штольц нашёл свою любовь по воле Гончарова, а вы по своей воле, я поверила вам.
- А я не поверил, – возразил ей Валентин. – Может быть, потому что никогда не любил. И только вот-вот… что-то незнакомое тюкнулось в скорлупу сердца, как ещё не рождённому чувству-цыплёнку скрутили голову: спектакль окончен! Подожми хвост, и не скули…
- Валя! Влад! Простите меня! Какая же я дура! Смирилась, приползла как собака побитая,  - раскинула руки, обнять своих актёров Римма.

- Я так и знала! –  с апломбом ищейки, застукавшей блудницу на месте грехопадения, неожиданно на весь рай возопила мать Германа. – В мужиках, как в репьях! Всё сыну расскажу!
 
- Вр-р-руша! – не стерпев навета, слетел с ветки, забил иссиня-чёрными крыльями над её головой Рон.
- Кар-р-ра! Кар-р-ра! – поддержала его белокрылая Рона.
- В раю соловьи должны петь, а не вороны кар!.. Кар!.. – на полуслове лишилась голоса Клавдия Семёновна.


6. Любовью спасёмся…

*
Первым движением Ирины было желание как можно скорей увести от назревающего конфликта внучку. Игорь, видимо, прочитал её мысль и, вовлекая Аришу в придуманную на ходу игру, подхватил её на руки, Коньком-Горбунком поскакал за обещанным портретом к мольберту.
Она невольно улыбнулась.
Подумала…
Как странно…
Без страстей…
Без бессонниц…
Без секса…
И вдруг!
Совпадение мыслей и чувств…
Будто высшая сила свела…

Из полу-гипнотического состояния её вывел телефонный звонок.
- Мам, можешь говорить? – взволнованно спросила Ника.
- Могу. Ариша с Игорем играют в Конька-Горбунка.
- Хорошо. А у нас дискуссия в разгаре. В основном, в виде вопросов без ответов. Пока одному Родиону похлопали…
- За что? – поинтересовалась Ирина.
- За пророчество! Сказал, как отрезал: Вживляя нейро-чипы в мозг, мы можем человека превратить в неведомое доселе существо – чиповека! А, если честно, ма, спасибо, что отпустила меня. Где бы я ещё поняла, как прекрасна реальная жизнь! И чай со сливками на веранде, и огород с Аришкиной грядкой, и берёзовая роща из окна…
- Ты что, плачешь?
- Соскучилась, - всхлипнула Ника.
- Возвращайтесь домой, у нас тут не до скуки!
- До завтра!

- Ира! Ира! Иди к нам! – издалека крикнула внучка.
- Мама звонила, - на ходу сообщила Ирина.
- Сказала ей, что я ем и слушаюсь?
- Сказала.
- Что нового на семинаре? – поинтересовался Игорь Ильич.
- Родион напророчил: вживляя нейро-чипы в мозг, учёные создадут искусственного человека, имя которому будет чипо-век!
- Который явь не сможет отличить от миража, – поднял к небу незрячий взгляд Савва.
- А мираж, это что? – мгновенно клюнула на новое слово Ариша.
- Это… когда голодный человек видит хлеб, которого нет, - поспешила с ответом Ирина.
- Теперь понятно, почему папа маме говорит: ложиться спать голодным вредно!
- Почему, вредно? – решила дешифровать утверждение зятя Ирина.
- Потому что приснятся голодные сны! – назидательным тоном ответила внучка.
- Почти все сны миражи, не нужно им верить, - сняв с треножника, протянул ей завершённый портрет богомаз.
- Спасибо! У меня от радости… всё солнце в голове! - потянулась, поцеловать его Ариша.
 
*
Ярослава проснулась, вставать не хотелось.
Не открывая глаз, представила себя Ольгой…

Тропинка в саду.
Куст белой сирени.
Сердце щемит.
А поговорить с Ильёй нужно.
От этого зависит её жизнь.
От его выбора зависит.
Или?..
Она сама уже всё решила?
Если б ты и женился, что потом? Ты засыпал бы с каждым днём всё глубже, не правда ли? А я? Ты видишь, какая я? Я не состарюсь, не устану жить никогда!..

От волнения распахнула глаза.
Поднялась.
Подошла к зеркалу.
Кожа белая.
Из-за сметаны со сливками…
Хорошо ещё, кость тонкая, а то бы…
Не отвлекайся! – дала себе команду.
Продолжила за Ольгу…

А с тобой мы стали бы жить изо дня в день, ждать Рождества, потом масленицы, ездить в гости, танцевать и не думать ни о чём…

Не знаю, какой Валентин танцор, но не думать с ним не получится.
Я мыслю, следовательно, существую – о нём!
Сочиняет сказки, чтобы сделать человечество лучше.
Пусть, никому ещё не удалось…
А вдруг ему…
Стоп!
Не о том думаю!
Валентин не Обломов!
А я Ольга!!!
И Ярослава продолжила заученный до буквы монолог…

Ложились бы спать и благодарили Бога, что день скоро прошёл, а утром просыпались бы с желанием, чтоб сегодня походило на вчера… вот наше будущее – да? Разве это жизнь? Я зачахну, умру… за что, Илья? Будешь ли ты счастлив…

Господи!
Совсем забыла!
Римма же нам встречу назначила.
А Валентин обещал морально подготовиться к знакомству со Штольцем.
Минут через пять, крикнув: мам, я в рай! Ярослава уже шагала по улице.
Навстречу ей по дороге пронеслась машина Скорой помощи… 

*
На лавке под орехом о чём-то тихо переговаривались Влад и Валентин.
- Слава Богу, не опоздала, - приветственно кивнула им Ярослава.
- Опоздала, - усечённым эхом отозвался Валентин.
- Так Риммы же ещё…
- Была… - отвёл взгляд в сторону Влад.
- Что-то случилось? – почувствовала неладное Ярослава.
- Случилось, - снова эхом откликнулся Валентин и тут же, словно, рассердившись на себя, с вызовом бросил миру и Римме перчатку… – Сказала: не будет ролей, и спектакля не будет… потому что, видите ли, нельзя играть любовь, не любя!
- А тебе не показалось, что она передумала? – сдержанно осведомился у него Влад.
- Назвать себя дурой, ещё не значит!..
- Да что у вас тут произошло?! - начала закипать Ярослава.
- Дебаты о любви, - нарочито прозаически сообщил Влад.
- Выживет она в эпоху ИИ, или умрёт? – запальчиво расширил показания Валентин. – Скоро дети в школах будут писать сочинение на тему: Обломов как зеркало…
- Не спеши с параллелями! – остановил его Влад. – Мне Тарантул во сне объявил: дни любви сочтены, лайки в гаджетах отменят детей…
- Сам сказал: не параллель, и сам же меня сравнил с пауком! – обиженно поднялся Валентин.
- Успокойтесь и объясните, куда делась Римма? – жестом приказала ему сесть Ярослава.
- Повезла на Скорой мать своего жениха, - кратко изложил то, что случилось Влад.
- А что с ней?
- Устроила скандал, обвинила Римму во всех смертных грехах, и вдруг стала каркать: Кар! Кар! – дорисовал ситуацию Валентин.
- Карма в горле застряла! – понятливо качнула головой Ярослава.
- Узнаю мою чистосердечную Ольгу, - поощрительно посмотрел на неё Влад. – Давайте знакомиться…
- Ярослава. А вы… на вас… у нас… только и ходят в театр. Римма была рада, что вы согласились играть… Андрея…
- Её радость была недолгой…
- Вообще-то, Римма не тот человек, чтобы одним выстрелом убить себя,  свою мечту и нас! – ревниво заметил Валентин.   

*
Придя домой, Мавра Никитична поставила картонку с образом нежданно ожившего древнего бога на полку рядом с иконой Богородицы «Умиление».
Подумала: матушка добрая, не рассердится.
Потом поразмышляла над другой, самостийно пришедшей в голову  мыслью: не дурно ли она поступила, что приставила к Богородице сокола-бога без спросу?
Решила: дурно!
Переселила подарок богомаза на стол, подпёрла старинным бронзовым подсвечником.
Устроилась в дедовом кресле напротив.
Начала исповедь с покаяния…

Прости, Чур, за то, что имя твоё употребляла всуе, как междометие…
Показалось, в знак прощения Сокол приподнял отлётный коготь, отчего, осмелев, Мавра Никитична попросила о том, о чём уже больше полвека даже думать запретила себе…
- Скажи-расскажи, Сокол ясный, за что мне Бог ребёнка не дал?
- Бесплодие твоё не наказанье, а благословенье! – щёлкнул клювом Чур.
- Так ведь из-за меня всему роду конец. Умру, как им там, на небе в глаза посмотрю?
- Не печалься. Когда уйдёшь, ветвь вашего рода привьют к древу рая…
- К ореху, что ли? – недоверчиво уточнила она.
- К древу познания добра и зла.
- Зла я мало познала. Недавно мать во сне приходила, просила прощения,  что мало любила меня, всё сердце отцу отдала. Я простила. Поняла: моими детьми были читатели, до сих пор навещают меня. А недавно Римма прибилась. Беда у неё. Помоги, Соколик!
- Незваные боги бессильны…
- Я расскажу ей о тебе, она позовёт. Без матери росла. Свекровь из дома выгнала. Муж в аварию попал: выживет, не выживет. А ведь любовь у них…
- Любовь, говоришь?
- Настоящая!
- Если настоящая, то и без спросу разрешено помочь! – обнажив острый зубец в верхней челюсти, золотистым вихрем сорвался с картонки Сокол.
- Торопись, Чур! – крикнула ему вслед и, вздрогнув от собственного голоса, разлепила глаза, взглянув на часы, ахнула Мавра Никитична. - Полдня проспала, старая!..

*
- А мне, признаться, жаль, - перевёл взгляд с несостоявшейся невесты на сценического соперника Влад. – Такого образцово-показательного, любовного треугольника днём с огнём…
- Да сплошь и рядом! – не дал ему договорить Валентин. – Не любившие живут с разлюбившими. Вернее не живут, собачатся. Так что Обломов с поджатым хвостом…
- Зеркало семейной жизни! – иронично заключил Влад.
- Ничего смешного! – огрызнулся Валентин. 
- Что вы всё о себе, да о себе, любимых! – возмутилась Ярослава. – Когда мы с Риммой разбирали мою роль, она сказала: характер Ольги обусловлен психогенией…
- Это ещё, что такое? – от новой напасти осоловел Валентин.
- Расстройство, вызванное психическими травмами, - вспомнив занятия по психоанализу, пояснил Влад.
- Ольга сирота-бесприданница, из милости жить у тётки, всё равно, что в детдоме, - взглядом поблагодарила его Ярослава.
- А детдом тут причём? – тоном не выводите меня из терпения, задал вопрос Валентин.   
- Притом, что Римма – детдомовка! Сирота. И как Ольга, может из жалости пожертвовать собой! – на одном дыхании выпалила Ярослава, но, тут же, приостыв, благодарно произнесла, – спасибо, что ты, то есть, Обломов сам от меня отказался…
- Я не знал, что Римма… - не смог выговорить слово «детдомовка» Влад. – Надо в связи с этим что-то придумать…
- Объявим себя её театральной семьёй, - мигом остудив себя чужим горем, предложил Валентин.
- У режиссёра с актёрами такое бывает, - кивнул Влад.
- Тогда, пойдём, узнаем, что там, да как? – протянула руки сценическим женихам Ярослава.

- Мне с детства мама говорила: лень впереди тебя родилась, - по дороге вспомнил о собственной психогении Валентин. - Может, у Обломова та же история?..
- Как и ты, он с детства стал жертвой лени? – притормозив, заглянула ему в глаза Ярослава.
- Скорей всего… в отличие от него… я не принёс бы… в жертву лени… свою любовь… – подбирая слова, постарался быть искренним Валентин.
- Носишься со своей ленью!.. – неожиданно резко оборвал его Влад. - Я вот что думаю: если Ольга отважилась на счастье, то, возможно, и Римма…
- Не будем гадать, – чтоб не сглазить нарождающийся позитив, прервала его Ярослава. – Рядом с больницей на аллее сирень зацвела, погуляем, подождём, у самой и спросим…

*
Игорь Ильич пригласил Ирину с Аришей из подаренного ему каталога  выбрать терем, в котором они пожелали бы жить.
- Никогда не доверяла рекламе, - выразительно отодвинула от себя ярко-красочный фотоальбом Ирина.
- Гелий Иванович предупредил: фантазии заказчика приветствуются и… воплощаются! Допустим, захотела бы наша принцесса построить в спортивной комнате горку, кататься в непогоду… - забросил удочку Игорь Ильич.
- Горку, горку! Хочу горку! – попалась на крючок Ариша.
- Какая горка? Какая принцесса?! – возразила Ирина.
- Царским детям в зале построили, сам Николай Второй иногда съезжал, на ногах… - невинно посмотрел на неё Игорь Ильич.
- Я тоже разрешу вам кататься, и папе, и маме. Пожалуйста! – с верой в волшебство заветного слова, взмолилась внучка.
- Как хочешь, - придвинула к ней альбом с теремами Ирина.
- Думаю, горок ещё никто не заказывал. Сначала представь её в голове, а потом нарисуй, - посоветовал Игорь Ильич.
- Сначала, пока солнце спать не пошло, пойду, с Искоркой попрощаюсь, - съехала со стула «принцесса» и уже на ходу с серьёзным видом спросила, - Игорь, а у тебя в детстве был маленький братик?
- У меня был маленький друг, - с не меньшей серьёзностью ответил ей Игорь Ильич. – Он по ночам садился ко мне на подушку и сочинял добрые сны.
- Теперь понятно, почему ты добрый, - чмокнув его в щёку, вприпрыжку пустилась на встречу с «сестричкой» Ариша.
- У детей сказочно-мифологическое восприятие жизни, - философски объяснил Игорь Ильич..
- Похоже, у меня тоже… - призналась Ирина.
- Люблю тебя. Всегда любил. И навсегда… - прикрыл ладонью её руку он.
И от этого прикосновения!
Ожила прапамять…

Они уже встречались в прошлых жизнях…
Любили друг друга…
До дрожи…
До боли…
До неба…
Нежной…
Искренней…
Освящённой Богом любовью…

*
Сопроводив Клавдию Семёновну в лор-отделение, Римма не заметила, как очутилась у палаты Германа.
Дверь была приоткрыта.
Он увидел её.
Хотел приподняться.
Она вошла.
Спросила: как ты?
- Ждал тебя, - слабым голосом ответил он.
- Я маму твою привезла… на Скорой…
- Что с ней?
- Что-то с горлом… - не стала вдаваться в подробности Римма.
- А ты как? – встревоженно посмотрел на неё Герман.
- Отменила спектакль…
- Почему?
- Не верю… в себя.
- Жертвовать мечтой… самоубийство! – помрачнел Герман.
- Самоубийство? – переспросила Римма. – Что ты знаешь о нём?!

И вдруг, сквозь навернувшиеся слёзы увидела берёзовую рощу, в руках верёвку с петлёй…
Вновь почувствовала…
Ту безысходность…
Тот страх…
Заплакала навзрыд.
- Не плачь. Пожалуйста. Прости. Я обещал тебе построить театр… - вскинулся навстречу ей Герман.
- Не надо… мне… уже… никакого… театра… - сквозь всхлипы запротестовала Римма.
- Обещал и построил! Терем-театр, в котором ты будешь ставить свои сказки для взрослых…
- Построил?!
- Нога срастётся, врачи сказали, возможно, буду хромать... - от боли сморщился Герман. - Пойдём, оформим документы. Или, зачем ждать? Я дам тебе телефон прораба, сама посмотришь, примешь – не примешь…
- Нет, уж, вместе пойдём! – сморгнув слёзы, увидела Римма ворвавшийся в палату золотистый вихрь, который в виде восьмёрки описал между ней и Германом два кольца, затем обвил её спиралью и, будто напевая динь-динь-динь, устремился ввысь…

*
Дискуссия длилась до полуночи.
По инерции продолжилась в гостиничном номере…
- Допустим, мы утвердим международные стандарты для искусственного интеллекта, а он в ответ… – подбирая слова, зависла над чемоданом Ника.
- Он уже классифицировал человека, как недоразвитое млекопитающее с парниковым эффектом, - завершил её мысль Родион.
- Поневоле поверишь, что ИИ – проекция внеземного разума!
- В таком случае, инопланетяне уже среди нас!
- И могут закодировать человеческий мозг? – недоверчиво посмотрела на мужа Ника.
- Закодируют, создадут нечеловеческую генерацию, и!.. - потёр висок Родион. – В Википедии напишут: был гомо сапиенс, и вдруг не стало!
- Тогда, может, правда: ИИ – опиум для народа?
- В Библии написано: Когда люди мёртвое предпочтут живому, Бог покинет их!
- Не покинет! – энергично захлопнула крышку чемодана Ника.
- Почему?
- Потому что у нас есть … театр!
- Где оживают мёртвые, в смысле, выдуманные? – уточнил мысль жены Родион.
- Надо Римме сказать: её дело правое…
- Скорее бы домой, к Аришке, соскучился ужасно…
- Я тоже…
- Без неё… я уныло взрослый, а рядом дурачусь, и рад!
- Это пока она маленькая… - присела рядом с мужем на диван Ника. – А  когда вырастет…
- Наша дочь обязательно будет счастливой, - обнял её Родион.
- Знать бы ещё, что такое счастье?
- Счастий много, самое большое из них… осуществить себя.
- Осуществить? – прислушалась к слову Ника.
- Проявить свою суть, - пояснил Родион. – Взять ответственность за свою душу, семью, своё дело…
- За свой мозг!
- Кстати, у Игоря Ильича была  статья о гигиене мозга…
- Как самому себе промывать извилины?
- Не помню точно, кажется, главное, с утра дать себе установку…
- Не сотвори кумира? Не пожелай чужой жены? – съязвила Ника.
- Чужой нам не надо! – потянулся, поцеловать её Родион. – У нас своя есть, желанная…
- Завтра рано вставать…
- Тогда даю установку: даром времени не терять!..

*
Возвращаться домой в этот вечер Петру как-то особенно не хотелось.
Построил для жены с дочкой избу красную, с фронтонами, большими и малыми окнами…
А жить в ней черным-черно.
Жена ждёт момента: укорить, уколоть…
В молодости казалось: не любит – полюбит!
Как можно его – золотые руки, золотое сердце – не полюбить?
Не случилось…
Думал, дочка утешит.
Вероничка-синичка…
Всё для неё!
И дом с мебельным гарнитуром для кукол…
И коляски-самокаты…
В детстве хоть какая-то отдача была: залезет на руки, обовьёт ручонками шею, прижмётся щекой…
Сейчас, мамина школа, сплошное недовольство…
Почему?
За что?
Перехватил взгляд, которым Ирина посмотрела на своего мужчину, сердце оборвалось…
Так в школе они с девчонкой одной переглядывались: будто важную тайну обещали друг другу хранить.
Потом она уехала, а он дочку свою в её честь Вероникой назвал.
Ника – Вероника…
Какой стала? С кем живёт? Счастлива ли?
Надо же? Казалось, забыл…
Сжалось сердце.
Присел на лавочку у крыльца.
Подумал: может, вернуться?
Заночевать в раю…
По душам поговорить с Саввой?
Рассказать, как утром с написанной им иконы, Иисус сказал ему: Не ищи любви там, где её нет.
Или, послышалось?

- Чего расселся, ужин готов! – вышла на крыльцо жена.
- Иду…
- Руки помой! – столкнулась с ним в прихожей.
- Пап, мама сказала, ты в приданое мне должен терем построить, - преградила путь Вероника.
- Терем-то зачем? Кто понимает, твоя изба-красна… царским палатам ровня…

Перехватило дыхание.
Показалось, сердце прыгнуло в горло.

- А услышат, что твоя дочь в избе живёт, все женихи разбегутся! – крикнула с кухни жена.
- Рано ей… женихаться! - от боли прислонился спиной к стене Пётр.
- Пока выпрошу у тебя терем, вырасту, - привстала на цыпочки дочь.

«Когда не любят, хоть из кожи вывернись…» - вынес бесстрастный приговор Пётр.
И увидел себя, сползающим на пол…
Откуда ни возьмись, появились Рон с Роной.
Расправили чёрные с белыми крыльями.
Помогли взлететь…

- Петруша, сыночек! Не бойся! – послышался голос матери. - Все наши здесь. И Вероника. Помнишь, девочку, которую в третьем классе ты дёргал за косы. Её мама спросила: ты делаешь моей дочери больно, потому что не любишь её? А ты расплакался и сказал: люблю!

Стало тепло.
Свет окутал его.
Рон с Роной на прощанье каркнули: каррма, бррат!

«Слава Богу, я дома…» - без сожаления подумал Пётр.

*
Римма была обескуражена.
Шла по больничной аллее и думала: что за качели устроила ей жизнь?
Утром отказалась от всего, о чём мечтала…
Вечером приняла в дар… целый театр.
Не просто приняла…
Простив…
Забыв!
Будто ни обид, ни расставания не было.
Как теперь об этом ребятам сказать?

И вдруг услышала… горячечное заявление Валентина.
- Я в глаза ей скажу: потерять дело жизни – превратиться в Обломова!
- Это жестоко! – осадила его Ярослава.
- Не станет жертвой тот, кто возьмёт ответственность на себя, – тоном Штольца изрёк Влад.

- Ребята, я здесь! – решилась подать голос Римма.
- Шок и трепет, - шепнул в тишине Валентин.
- Ты прав, замесила тесто, пеки! Иначе халат и диван! У жизни нет репетиций. Даже если бы Герман не построил театр, роль жертвы не для меня. И, если вы ещё со мной… - от волнения с трудом подыскивала подходящие слова Римма.
- Хочешь сказать, платье для Ольги я сшила не зря?! – прояснила для себя ситуацию Ярослава.
- Очень даже… не зря!
- А что значит, Герман построил театр? – потянул себя за ухо Валентин.
- Обещал и построил… не просто театр… терем-театр…
- Если терем, то предлагаю… открыть в нём театральную студию для детей, – обрадовался перспективе Влад и, скосив взгляд на партнёра по сцене, как бы, между прочим, добавил, - театр лучшее лекарство от обломовщины.
- Тогда и я! Для начала избавлюсь от Валенка в себе, потом займусь умными игрушками для детей. У Обломова не было любимого дела, у меня будет! – неожиданно уверенным пением: Живёт моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий нет входа никому! – завершил свою программную речь Валентин.
- А как Аришка будет рада! Валя ей роль придумал: встречать зрителей колокольчиком, – от удивления озвучила чужой секрет Ярослава.
- Её бабушка когда-то сказала мне: никому не позволяй испортить тебе жизнь. А я чуть было по собственной воле… и себе, и вам… - в свою очередь исповедалась Римма.

*
Уложив внучку спать, Ирина вышла на веранду, где её поджидал Игорь Ильич.
- Сижу, скучаю по тебе, и вдруг мысль: а, может, не было старцев? – озадаченно сообщил он.
- А что было? – присела рядом на кушетку она.
- Проделки цифрового разума. Фата-моргана…
- Спасибо, Фате!
- За что?
- За то, что подошёл, заинтриговал…
- Интриганом я ещё не был, - нарочито огорчился Игорь Ильич.
- Не обижайся. Когда Родион сказал, что цифры и буквы для тебя похожи на сперматозоиды и яйцеклетки, что греха таить, я тебя для себя обнулила… - тоном, «как есть, так есть» призналась Ирина.
- Вы не меня, и не букву, вы азбуку обидели! – с улыбкой передразнил брошенное ею при первой встрече обвинение Игорь Ильич.
- А ты сказал: если букве по силам изменить смысл слова, то цифре – смысл жизни! И заставил задуматься…
- А ты заявила, что во сне можно верить только ангелам и святым…
- Даже если твои мудрецы – всего лишь проделки ИИ, мы в два раза умнее их, - простившись с воспоминаниями, загадочно заявила Ирина.
- Заинтриговала, так заинтриговала!..
- Сам посчитай, сколько в нашей аббревиатуре «И»!
- В древнем Египте на фасадах домов высекали имена тех, кто в доме живёт. А мы с тобой к нашему терему приколотим доску: Здесь живут четыре «И»…
- Приколотим. Что дальше?..
- Заведём в Телеграм-канале страницу «Вести из рая», - посерьёзнел Игорь Ильич.
- Будем вести репортажи, о говорящих воронах, - подхватила Ирина.
- О странно слепом богомазе…
- О Мавре Никитичне, почитательнице пьес Екатерины Второй…
- О ночах в раю… – провокационно предложил Игорь Ильич.
- На твоём плече мне так сладко спалось… - ностальгически вздохнула  Ирина.
- Кстати, наутро, ты предложила мне жениться, причём, на тебе!
- И что?
- Принимаю твоё предложение!
- Женишься?
- Если хочешь, прямо здесь и сейчас…
- Хочу…

И вдруг!
Всё исчезло вокруг.
Только зов!
Безымянный…
Безгрешный…
Когда душа с душой…
Тело с телом…
Сочетаются священной любовью…
В ритме вечного творения жизни…