Прости меня, Ортруд!

    Бум русского языка в мире случился почти сразу, как Горбачёв объявил перестройку, ускорение, гласность.
    К нам валом повалили европейцы и американцы.

    Летом вместо короткого привычного отдыха на морском побережье или в путешествии они ехали и летели в Советский союз – неожиданно для них открывавшийся с новой стороны.
    А мы в отпуск вообще не уходили: надо было работать со сменявшими друг друга без пауз группами стажеров – молодых и старых, с базовым русским и "нулевичков", способных и безнадёжных в языковом плане. Учить и учиться было весело, интересно, в атмосфере всеобщего дружелюбия и, казалось, с перспективой вечной нерушимой дружбы.

    Занятия шли в аудиториях и на пленэре, на экскурсиях и в поездках. Прощались со слезами, обменом адресами и номерами телефонов, обещаниями вернуться и приглашениями приезжать в гости.
    Эти приглашения были, может, и искренними в тот момент, но всерьёз их никто не давал и не принимал.

    На прощальном ужине в ресторане моя стажёрка из Фрайбурга, немолодая, очень такая немецкая, полноватая, широковатая фрау спросила: Синаида, а вы хотите посетить Германию? Вы хотели бы приехать ко мне в гости? – Конечно, - легкомысленно ответила я, не придавая никакого значения ее словам.

    Но неожиданно начались звонки, потребовалось дать решительное согласие или отказ, затем сообщить какие-то личные данные… и вдруг стало отчётливо ясно, что я влипла: уже потрачено время и, скорее всего, какие-то деньги – всё серьёзно и надо ехать!
    Некоторая оторопь у меня прошла, я деятельно взялась за подготовку к поездке. Поскольку это первый раз я ехала по личным, а не служебным делам, всё надо было оформлять самой, а я этого не умела – и мне помогал мой замечательный студент-филолог Моха – Мохаммед из Марокко.
   То ли от волнения, то ли от рассеянности и занятости я как-то не запомнила… пропустила мимо ушей его объяснения по поводу изменений в расписании… словом, зафиксировала в памяти неправильно время отправления поезда. И на Варшавский вокзал мы с мужем прибыли точно в тот момент, когда поезд на Берлин уже в конце перрона помигал нам красными огоньками…

    Тёмная платформа, ни один поезд больше никуда не идёт. Самолёт – на него невозможно успеть, да и бессмысленно: Ортруд будет встречать меня во Франкфурте-на-Майне, время мне не рассчитать, мобильных телефонов нет ещё в помине… Тёмный ужас, молчаливый укор мужа – что делать?
- Где первая остановка поезда?
- Во Пскове.
- Такси. Поедешь на такси.

    О, время редких частных таксистов! Их было всего два. Один согласился ехать.

- А успеем?
- Должны.

   Короткий торг, скомканное прощание – и по ночной трассе, где с двух сторон темные леса, практически нет машин и лишь иногда блеснут красным глаза какого-то зверя мы долетели-таки до псковского вокзала!
   А поезда не было.
   Он, по закону подлости, опоздал на десять минут. Как раз на те, которых нам не хватило, чтобы сесть в него на станции отправления!

    Дальше всё было по запланированному расписанию. И Ортруд с сыном Виктором ждали меня на вокзале и страшно смущались, что, как назло, именно в то время, как я проходила по многолюдному базар-вокзалу Франкфурта, полицейские заломили руки и поставили в позе «руки -ноги шире и лицом к стене» не одного, а двух – в разных местах на протяжении всего десяти минут! - каких-то молодых черноволосых парней.
    - Бывает! Не страшно, – сказала я, хотя тогда такого не бывало, я никогда не видела, и это было жутковато…

    Но только это, и только в самом начале моей счастливой удивительной поездки и долгой дружбы с прекрасной и доброй Ортруд!
    Школьная учительница с не очень лёгкой женской судьбой, с двумя богатырями сыновьями, в чьих жилах текла и славянская кровь (её первый муж был серб), она так хотела показать мне как можно больше и разнообразней Германию, организовала столько поездок и встреч!…
    Маленький городок Райнфельден по обеим – немецкому и швейцарскому - берегам Рейна, Шварцвальд – «черные леса», нетронутые войной, богатые, мощные, а на склонах живописнейших гор старинные замки… Эта земля была действительно прекрасна.
    Это старались показать мне и друзья Ортруд. В доме художника Конрада, толстого, с трудом передвигавшегося, страстью которого были рыбки и одну из стен обширной гостиной составляли огромные мерцающие аквариумы с беспрестанно шевелящимися водорослями, убранство дома и сада было настолько оригинально и с безупречным вкусом, что я попросила бумагу и карандаш и сделала на память набросок с тщательно вырисованными деталями…
    У её подруги в городке с «той стороны» границы – во Франции (вот уж где вспомнились вечные споры вокруг Эльзаса и Лотарингии!) меня ждал сначала шок: мне вынесли мешок любовно собранного барахла – «гуманитарная помощь бедной России». С трудом всем удалось преодолеть замешательство после моего решительного отказа брать этот подарок, а в общем – подаяние.
    Я понимала их добрые чувства, но такая горечь от попранного достоинства своей страны поднялась во мне! Я помню, как растерялась Ортруд и какое облегчение испытала, когда я стала активно помогать на кухне, плескаться в бассейне, играть с детьми хозяев … 
    Да-а...Оказывается, так много хорошего помнится из этой первой поездки! А ведь были и другие, были встречи в Питере, и активная переписка и разговоры по телефону, и её посылки с лекарствами мне и родителям…
    А потом я уехала в длительную командировку, не писала, не звонила, вспоминала и забывала... И наконец спохватилась: и Ортруд не пишет! И телефон её не отвечает!
    И узнала через подругу: нет больше Ортруд. «Скончалась после продолжительной болезни».
    Что ж это такое со мной? Неблагодарность? Черствость? 
    Простила ли меня душа твоя, Ортруд?