Мы всегда с тобою, братишка! Ч. 4 Володя

 Смутное время событий 30-х годов в Маньчжурии, где японская армия зверствовала над китайцами, держало всех в страхе перед возможностью новой войны. Отца призвали в армию, как оказалось, на полгода. Мама осталась дома одна с двухлетней Раечкой. Предстояли роды и поиски новой работы. В пошивочной мастерской не потерпели бы её с грудным ребёнком на руках.Свекровь помогала не очень и всегда при появлении Татьяны недовольно поджимала губы: «Опять пришла деньги клянчить». А мама просто хотела попросить побыть недолго с детьми, чтобы в городе поискать клиентов для пошива платьев. Отец, уходя в армию, всё-таки нашёл деньги и купил швейную машину. И теперь оставалось только найти заказчиков.

   Вскоре сама жизнь помогла маме выйти из этого положения. Во время театральных выходов её нельзя было не заметить рядом с отцом, которым некоторые актрисы интересовались всерьёз. И даже из ревности позволяли себе какие-то высказывания, хотя отец пропускал их мимо ушей. Гордость не позволяла ему ответить.Маме некоторые актрисы понравились характером и она решила воспользоваться этими знакомствами. Сначала было сшито платье для одной, потом для другой. И хотя мама была самоучкой, но природный талант мастерицы, интуиция, позволили ей в короткое время обрести клиентуру. Да и опыт работы в пошивочной не пропал даром. Даже свекровь изменила своё мнение к ней, увидев, что когда-то презираемая невестка перестала занимать у неё деньги и теперь жила независимо, позволяя себе гораздо больше, чем прежде.

  Отец, вернувшись в ноябре из армии, устроился шофёром в леспромхоз. Хотя устройство это было не столько добровольным, сколько принудительным. Из армии его демобилизовали, но выразительно убедили, что ему, как отличнику боевой и политической подготовки просто необходимо поехать на работу в Комсомольск-на-Амуре. Стране нужен был город и порт в дальневосточной тайге. А желания людей тогда не спрашивали.

   Побывав дома несколько дней, подержав на руках новорожденного сына, отец сказал, чтобы назвали его Владимиром и с этими словами отбыл в Комсомольск. Это была новая глава его причудливой биографии, страницы которой можно листать с постоянным удивлением.Мама погружённая в семейный быт, не замечала времени. Отец приезжал из тайги нечасто, по случаю. Привозил денег, ставил за обедом на стол поллитровку, и, выпив рюмку-другую, с мрачным видом смотрел в окно. Агафья Ивановна, зная горячий нрав своего сына, в это время не решалась даже заглядывать в комнату. По всему видать, не хотелось ему ни общаться с кем-то, ни тем более рассказывать о том, что он там видел и испытал. Последующие времена это подтвердили.

   А маленький Володя рос под присмотром старшей сестры, учился ходить, вовсю агукал, радуя материнское сердце.Прошло семь сложных лет. Страна гремела стройками, речами вождей и разгромными судебными процессами над «врагами народа». Люди стали скрытными и старались говорить так, чтобы никто не подумал чего-то лишнего.Из своей лесной командировки отец вернулся в 37-м, когда в стране вовсю бушевал культ личности вождя и каждый должен был немедленно разоблачить каких-либо врагов вокруг себя.
   Но маме было не до этого. Надо было кормить двух детей и пытаться хоть как-то сохранить своё здоровье. После долгих попыток куда-нибудь пристроиться, отец всё-таки нашёл работу шофёром на мясокомбинате.Стало жить немного сытнее, но и опаснее. За небольшой кусок мяса с комбината можно было легко получить срок и оказаться в лагере. Однако отец наученный горьким опытом лесных новостроек, мастерски прятал припасы, вывезенные с работы. Он оставался тем же горячим Костей, с которым мама сошлась в начале 30-х. В 38-м она снова стала ждать ребёнка. Теперь уже третьего.

    А Володя уже пошёл в школу и мама не могла нарадоваться его успехам. Учителя в один голос говорили о его способностях и пророчили хорошее будущее.Особенно он преуспевал в математике и физике, дневник украшали пятёрки и четвёрки и маме не приходилось краснеть на родительских собраниях.Осенью 39-го началась новая война. Она стала теперь мировой и всем казалась очень далёкой, но всё же люди напряглись в ожидании своей войны. А у мамы в семье родилась ещё одна дочь. Отец велел назвать её Еленой.Проработав на мясокомбинате всего три года, отец не выдержал атмосферы страха и уволился, чтобы найти более безопасную работу. Вернее его уволили по безопасной статье «сокращение штатов».

    Предвоенные и военные годы были для Володи особенно тяжёлыми. Да и то сказать, послевоенное время было не лучше. В строках его писем ко мне так и звучит стальная поступь тех лет.Здравствуй, дорогой братишка! Жили мы на Запарина,1—17,дом тот горел, но его восстановили, двухэтажный,33 квартиры, все однокомнатные, как «гостинки», но ещё в нём были печи и коридор. Площадь комнаты была 17 м.А жили до 1942 г, но бабушка жила на [ул.] Дзержинской в водоразборной будке вместе с дедом Василием, сыном Василием и Валентином. Где-то в 1949 г Валентин был на р. Кие, мыл в совхозе коней и они его утопили. Ну а д. Вася жил до начала войны. Наш дед Василий умер где-то в 1940 г. Пил однажды от тоски, курил, обгорели ноги у спящего и его определили в больницу, где он и умер. Бабушку похоронили в 49 г.Я не присутствовал, т.к. был на военных сборах в школе военных техников. Вот такие-то дела.
А родители купили сначала землянку глинобитную, покрытую пучками полыни. Где-то в начале 50-х гг отец привёз лес и стал строить дом. Года два начинал. Так потом приехал мамин брат, д. Серёжа и за два месяца срубил сруб. Я тогда учился в ХШВТ, приходил помогать отцу закатывать балки. Так построили дом, в котором и ты жил. Ну а дальше ты всё сам знаешь. Да, д. Федя был пацаном лет 19-ти и устроился на речной флот. Подгорел у них однажды котёл, а он дежурил, так его судили, посадили. Он два года сидел. А потом вышел и женился (!?).А как он пел: «Не губите, молодость, ребятишки..» А я пример с него взял и стал учиться петь.
   Про д. Мишу ты наверное всё знаешь. Как он воевал, после войны подрабатывал. Вот такие, братишка, наши родные. Немного ещё о нас. С дачей что-то будем делать. Наверное, продадим. Сначала письма я уже писал, что лежу. Попытаюсь к осени подняться, но не знаю, как получится. Настроение есть, но кроме него нужно ещё и здоровье. А как у тебя дела? Как здоровье? Мы, Кривых, упорные люди, да и Лазаревы были ничего. Самое главное — не падай духом. Хреново, конечно, что родня далеко. Но что сделаешь. Жизнь есть жизнь. Пиши о семье. Я так понял, что ты вернулся к детям. Пиши как дела. До свидания. Я просрочил поздравление с Днём рождения. Извини, но лучше поздно, чем никогда.Поздравляем тебя с днём рождения. Желаем всего-всего хорошего, а главное здоровья и бодрости, долгих лет жизни и успехов в труде. крепко обнимаем и целуем. Володя и Рая. Привет семье. P.S. Да, в Самаре живут т. Катины потомки. Может ты о них что-то знаешь? Пиши.
Написано 2.06.2002 г.
Письмо 2.Здравствуй, дорогой братишка! Письмо твоё получили давно, а вот с ответом задержались. Причин было много.  С 10-го по 30-е января я так болел,
Как никогда. То ли ОРЗ, то ли инфекция, t+39,6,всего крутило и ломало. Но сейчас всё тоже позади. Правда сердце хреново работает, а ноги болят. Но потихоньку двигаюсь. Теперь насчёт твоего написания семейной истории. От того, что ты задумал, отказываться не надо — пиши и дальше.
  То, что отец закончил 3 класса, а мама ни одного ты, наверное знаешь. Её мама была из семейства уссурийских казаков — Лазаревых. А вот отец из батраков. Они рано умерли и маму воспитывал до 16 лет её дядя — Григорий Лазарев..Отец работал шофёром, а мама в пошивочной швеёй. В 1939 г родилась Елена и мы на той площади уже жили впятером. А в 1942 г родился Серёжа. В это время уже была война и отца забрали в армию (в/ч находилась на ул. Серышева, за штабом КДВО).Там он до 1943 года служил шофёром, простыл, очень болел. Но дома бывал. Весной родители продали все свои хорошие вещи (отец костюм, мама-туфли и ещё что-то) и купили дом на Сапёрной (теперь Дикопольцева).Переехали туда. А так как отец служил, все заботы о доме и семье легли на плечи мамы. Ей тогда был 31 год, и четверо детей. Спасал огород. Где-то соток 10.Она была и огородником, и строителем. Где-то в 1943—44 гг мама стала заниматься лёгкой торговлей, перепродажей семечек и папирос, подключила к ней меня, т.к мне уже было 12 лет. И вот я после школы, и в субботние и воскресные дни часами стоял на углу ул. Ленина и Амурского [бульвара] и торговал. Летом ходил с холодной водой по базару и поил людей «на рубль досыта». И так было до 1947 г, когда отец пришёл из армии где-то весной. Купил мне сапоги, а я как свободный человек ходил по городу босиком. Но однажды пошёл сильный дождь и я надел эти сапоги. Он пришёл с работы и стал на меня шуметь, что я надел их рано. А тогда я ему и сказал: «Ну и носи их сам!» А он этими сапогами меня по шее..На следующий день я пошёл из дома искать работу с жильём. Окончил я тогда 7 классов, на доме и увидел объявление: «Хабаровская школа военных техников ж/д транспорта принимает на обучение. Курсанты находятся на полном гос. обеспечении» и поступил туда.

  Правда, когда сдавал письменную по математике, вытянул ноги, но когда увидел, что все обутые, а я босой, стало стыдно, и я их быстро подтянул. Учился нормально. Правда первые полгода домой не ходил. Во время учёбы были и сельхозработы, и другие занятия. В декабре 1951 г нас выпустили и из ХШВТ сделали техникум железнодорожного транспорта. После окончания направили на Мулинское отделение ДВЖД,где проработал до 1959 года. В общем, были времена. За свою жизнь проработал во многих местах: и дворником, и слесарем (когда учился в ДВПИ),а потом и главным инженером проектно-конструкторского бюро и на других должностях. И не жалею. А отец, я считаю, был воспитан на своём уровне. Лупил он и меня, но на него я зла не держу. А основной силой в семье была наша мама. Вот у меня и всё.
До свидания. Хреново, конечно, что мы живём далеко друг от друга, но жизнь есть жизнь, и ничего тут не поделаешь. Привет твоей семье.
P.S. Ты, наверное, знаешь, что у нашей бабушки было два мужа: Кривых и штабс-капитан Швецов. От Кривых были т. Шура, Костя (отец),т. Катя, д. Вася, д. Валя (погиб).От Швецова-д. Федя, д. Коля, д. Миша. Дед Кривых был матросом,потом капитаном на пароходах. Ну а Лазаревы — белорусы. И деревня их хоть и под
Хабаровском, но — Могилёвка.
Написано 16.12.2002.
Письмо 3.
Здравствуй, дорогой братишка!
Вот я и поднялся. Правда ещё не совсем, но уже хожу без палки. Здоровье среднее. Читал не один раз твою статью об отце. Небольшое добавление. В зиму 1941—42 гг он готовил технику на фронт. Работал на бетонном полу и сильно простыв, заболел крупозным воспалением лёгких. Так мама его спасла. Она работала официанткой и хлеб, выдававшийся ей в зарплату, меняла на стрептоцид. Тем его и спасла А потом с соседом Полежаевым стреляли на городском хлебозаводе собак и ели их. Ну и мы, кто тоже тогда был, ели. А что делать? Вот такой нюанс. Но зато вылечился и долго ещё прожил. Ну а я от него недалеко ушёл. Завариваю и пью травы разные.
Не всегда, но помогают. Так и живём. А как у тебя дела? Как здоровье? Вот уже и 2003 год. Привет твоей семье. Всем вам здоровья и всего хорошего…
С приветом, Володя, Рая.22.12.2002.
 
Твёрдый, настойчивый, бойцовский характер Володи определил его интересную жизнь. Первый спор с отцом показал ему, что только сильные характером добиваются своего. Уйдя самостоятельно учиться, он всё же помирился с отцом, помогал строить ему дом. Но жить в нём Володе не пришлось.Закончив школу военных техников-железнодорожников, он уехал работать по направлению в самую глушь Хабаровского края — на станцию Монгохто, посёлок в отрогах северного Сихотэ-Алиня, недалеко от Татарского пролива
Небольшое стойбище местного горного племени орочей,«детей тигра», как их называл французский путешественник Лаперуз,открывший в конце XVIII века эти места для мира. В 1947 году там появился стратегический объект — секретной военной авиабазы на берегу Татарского пролива. А небольшая железнодорожная станция стала ключевым звеном в этом строительстве.

   Пленные самураи из Квантунской армии, возводившие здания посёлка и станции после войны в 45-м году вымирали пачками не только от непривычной пищи (чёрного хлеба, каши, щей из кислой капусты, окрошки), но и от сурового климата на северных хребтах Сихотэ-Алиня. Не успевшие умереть пленные передавали другим обретённое название их последнего прибежища — «долина смерти».Но познакомившись на работе с орочами (местными аборигенами) Володя узнал истинное значение слова Монгохто — так они на-зывали священное и запретное место захоронений и усыпальных обрядов на берегу реки Тумнин.

   Начав работать составителем поездов, он вырос до дежурного по станции Монгохто. Видя его отношение к работе, железнодорожные чиновники собрались было сделать начальником станции, но тут вмешался случай. Володя опять проявил свой характер и нажил себе неприятности, из-за того, что не мог равнодушно смотреть на пьянство и безделье своих коллег.Однажды он явился к местным партийным деятелям и предложил отремонтировать в посёлке клуб, заказать кинопередвижку.

   Идея партбоссам понравилась, и они назначили его ответственным за это дело. Вот тут и начались у него неприятности. Мало того, что Володя нервировал и тормошил местных чиновников, он ещё мешал им воровать на строительстве. Среди них быстро созрело решение убрать беспокойного дежурного подальше. И повод нашёлся — начальник станции под всякими предлогами взялся ставить ему лишние дежурства. В конце концов аварийный случай произошёл — Володя проспал важный состав на секретную авиабазу,ту,
что строилась неподалёку.

    Довольный начальник станции вызвал виновника к себе на разговор. «Ну, что, наигрался в дежурного, — вращая карандаш в руках, сказал он Володе. Потнючий засаленный китель свисал с тощих плеч начальника, маленькие поросячьи глазки буравили взглядом.-Это тебе не в посёлке бегать, воду мутить, да клубы строить. Здесь железная дорога. Тут порядок нужен. Так что пиши заявление, как говорится, по собственному, а иначе под суд пойдёшь за пропуск литерного..»

  Володя работал с этим Боборыкиным четыре года. Знал про все его проделки и гадкий нрав. Ему была хорошо известна кичливость и трусость этого негодяя, неправдами добившегося заветной красной фуражки начальника станции. И ещё Володя знал, что закон был теперь против него.Он отдал этой станции свои лучшие, как он считал, годы. И теперь приходилось её покидать раньше времени и не по своей воле. Но он не отчаивался — в душе зрели планы на будущее, которое станция обеспечить не могла. И уже на следующее утро он стоял у окна вагона, уносившего его с этой древней земли, с которой успел крепко подружиться, оставляя ей частицу своей души.

  Вернувшись в Хабаровск, он сразу зашёл в отчий дом. Мама хлопотала по хозяйству, обстирывая и обшивая выросшее семейство — старшая Раиса училась в мединституте, получала стипендию в двести рублей, двенадцатилетняя Елена, высокая девочка с яркими, зелёными глазами, училась в пятом классе.«А у меня одни пятёрки, — помахала она дневником, увидев вошедшего брата. А когда на Хехцир поедем, — снова заговорила она. Я так давно там не была. Володя отшутился: «Поедем, поедем, только вот ещё пятёрок наполучаешь и будем собираться».
 
   Действительно, поездки на Хехцирские вершины были замечательной прогулкой. Особенно в осеннюю пору, когда прозрачный воздух над сопками был напоен запахами засыпающей тайги и с их вершин открывались прекрасные виды на природу.Передохнув несколько дней, Володя стал готовиться к поступлению в институт. Его подтянутая фигура в чёрном железнодорожном кителе, уверенность в себе и прекрасные практические знания не оставляли никаких сомнений — он станет студентом «железки», как тогда все называли Хабаровский институт инженеров железнодорожного транспорта.
 
И Володя снова сел за парту. Учёба не была ему в тягость. Его душа всё время звала учиться. Чтобы не стеснять родителей, он добился комнаты в общежитии, не стыдился работать дворником и всё время помогал им, зная, что мама по дому хлопочет одна и денег на такую большую семью постоянно не хватает.Текли учебные дни с обязательными лекциями и лабораторками. Володя,как и все молодые ребята группы активно участвовал в капустниках, ездил в студотрядах на картошку и строить коровники в сёлах края.
Тут-то он и увлёкся рационализаторством, страсть к которому сохранил до конца дней.
 
   Инженерная мысль его кипела и будоражила воображение. Изучая вагонное хозяйство, он находил множество проблем, которые нужно было решать.Даже испытав волокиту бюрократов при оформлении изобретений и рацпредложений, он продолжал свою упорную борьбу за внедрение новинок в производство.Наладилась и его семейная жизнь — в браке с Валентиной родились двое сыновей: Костя и Владимир. Но жизнь в Хабаровске как-то не удавалась. Жена была родом из Благовещенска и настойчиво намекала, что лучше переехать туда, к её родным. Володя согласился, но, как показало будущее, напрасно.

    В Хабаровске он мог бы запросто найти работу по специальности, а оказавшись в Благовещенске, понял, что ему придётся осваивать ещё и профессию проектировщика. Устроившись в какую-то проектную контору, он с головой ушёл в выполнение чертежей, эскизов, набросков. Снова стало будоражить рационализаторство.Увлечённый работой, он не заметил, как семейная жизнь дала трещину,а Валентина, не особенно щепетильная в трате денег, при поддержке родных стала требовать всё больше средств. Володя стал работать практически на износ, прихватывая задания на дом,просиживая ночи напролёт, чтобы заработать для семьи. Ко всему прочему добавились проблемы с желудком из-за плохого питания, обострились кожные болезни, притаившиеся с детства.

    В конце концов Володя не выдержал, и, застав Валентину с очередным соперником, подал на развод. Пережив долгий и неприятный процесс расставания с неверной супругой, Володя вернулся в Хабаровск, Мама встретила его радушно, но встал вопрос с жильём. Перебрали множество вариантов, и остановились на самом простом — Володя должен поселиться рядом. Но для этого нужно было уговорить соседку Марию Булгакову, среди себя мы называли её «Булгачиха», разрешить пристрой к её дому.

       С помощью мамы вопрос решился быстро — она купила у Булгачихи козу «Машку», которая, кстати, оказалась очень хорошей, давала много молока, целых полтора литра. Соседка никому не могла её продать,а возиться с животным просто не могла -заготовка на зиму сена, кормов, уборка для неё стали просто невозможны.Володя блеснул мыслью инженера, оформил у городских властей нужные бумаги и через некоторое время у домика старушки-соседки вырос пристрой. Другим соседом Володи оказался отставной майор-пограничник, которого мы так и называли «майор». По большим праздникам, одетый в мундир с множеством наград, седой старичок с гордостью проходил по улице, ведя за руку свою внучку. Его прочный бревенчатый дом на кирпичном фундаменте был для нас совсем неприступным, как и высоченный деревянный забор, окружавший огромную усадьбу с большим садом, граничившим с нашим.

   Она часто заходила нас проведать — её единственный сын ходил в дальних морях и не мог радовать свою мать присутствием. Лишь однажды он побывал у неё в гостях и меня поразила его забота — по просьбе матери он заготовил ей гроб и огромный крест
могильный , сваренный из толстенных железных труб. Траурное изделие долго стояло на виду возле сарая, напоминая о бренности жизни.

    Володя с радостью стал осваивать своё новое жильё, снова устроился в проектный институт и с головой погрузился в инженерные расчёты. Дети, Костя и Владимир ходили в школу, часто забегали к нам полакомиться плодами и ягодами, поиграть. Володя отсудил их у супруги, которая с радостью окунулась в свои бесконечные амурные похождения.
 
    И всё же пришёл час, когда её склочная натура вновь возникла на жизненном горизонте Володи. Бывшая супруга передумала. Истаскавшееся в бурных гулянках лицо да и вся её поникшая фигура говорили об одном — деньги иссякли, любовники разбежались, потеряв какой-либо интерес к такой ненадёжной особе.В этот день Володя пришёл к нам в гости и задержался, беседуя с мамой о жизненных делах. Валентина, не найдя Володю в его доме, заявилась сюда и попыталась устроить скандал, требуя уплаты ей алиментов. Однако, получив полный «отлуп», ушла, напоследок хлопнув дверью. Что ещё ей оставалось делать?
  Однако возвращаться в родной Благовещенск она не стала. Жизнь отвела ей должность коменданта в техникуме связи, на которой она и просуществовала до самой пенсии.
А жизнь в нашей семье текла своим чередом. Братья и сёстры устраивали свои судьбы и Володя в этой мозаике дел был одним из самых ярких авторов. Так уж был устроен его характер, что старший брат не мог пройти мимо проблем своих младших.

   Изобретательство и рыбалка были излюбленными занятиями Володи. Душевный настрой, полученный от них, заряжал его на долгое время, придавал новое дыхание жизни. Общаться с ним было неизменным удовольствием. Что-то в его речи было такое хорошее, неуловимое, унаследованное от отца — то ли мягкость говора, то ли множество междометий, украшавших речь.Но его убеждённость придавала сил, энергии,упорства,
поддерживала падающее настроение.
 
Володя вернулся к своим инженерным делам, однако покой был нарушен. К тому же в институте начались перемены, штаты проектировщиков стали сокращать и он твёрдо решил перебраться во Владивосток,куда его позвали друзья из нового проектного бюро.
Жизнь в новом городе быстро наладилась. Он получил квартиру. Правда это был первый этаж, но зато уже своё, надёжное жильё. А через некоторое время его одиночество скрасила Раиса,участковая медсестра поликлиники,в которой он проходил  обследование.
Появилась дача, заботы об урожаях, в которые он окунулся с головой.

  Но родной Хабаровск не был забыт. Там ещё оставались родные и дорогие сердцу люди. Он часто приезжал к братьям на рыбалку, помогал Косте строить дом в Осиновой Речке.
 Володя всегда чувствовал ветер родной стороны, впитывая его до глубины души. Я часто бывал у него в гостях, и меня всегда очень поражало его огромное жизнелюбие даже в пенсионном возрасте. И думается мне, что в основе этого было нежное чувство к своей женщине, с которой судьба свела его в последние годы жизни.
Их главным занятием в последние годы стало обихаживание дачного хозяйства. Вместе с Раисой они решили приобрести участок земли на ст. Весенняя и построить на нём домик. Не было ни одного письма от Володи, в котором я бы не встречал строк о трудах на даче.

Он там часто оставался на ночлег летом, если не шли проливные дожди и не стоял сильный туман, от сырости которого ломило кости и начинал мучить тяжкий кашель. Дача Володи осталась для меня тайной за семью печатями — я так и не смог там побывать, хотя мысленно чуть-чуть представлял себе, что это такое.В последние годы они стали меньше трудиться на участке — частая перемена погоды, слабый уход за ним не давали большого урожая и было решено дачу продать. Тем более, что Раиса долго уговаривала Володю переехать в её родной город — Спасск-Дальний.
И действительно, в лихие годы перестройки и последующего развала страны жить в большом городе на первом этаже стало довольно трудно да и опасно. К тому же влажный владивостокский климат здоровье Володи уже не выдерживало.

   Квартира во Владивостоке была хорошо продана и небольшая семья Володи снова оказалась в пути. Теперь уже к своему последнему пристанищу. Не знаю, чувствовал ли мой самый старший брат приближение Вечности или нет, но я думаю, что до самого ухода он не считал, по обычаю, что жизнь кончена, что надо снова и снова бороться, даже если силы тают в пространстве, не возвращаясь в когда-то обретённое тело.
 
   В свой последний приезд к нему в гости мы много беседовали, потом приехал и брат Сергей. В эти замечательные погожие дни мы успели поговорить о многом, но ещё больше дел осталось впереди.Домой Сергей уехал первый, а через пару дней и я тоже стал готовиться к отъезду. Володя быстро собрался: «Погоди, я тебя провожу.» Автобусом добрались до вокзала и присели на скамейку в ожидании поезда. Глянув на его сильные, но уже поддавшиеся времени плечи, я почувствовал теплоту в сердце. Я не мог и предположить, что вижу своего старшего брата в последний раз, чувство уходящего вместе с ним времени окружало облаками грусти.

Поймав мой взгляд, он понял это: «Мишаня, ты не грусти, ещё раз приедешь, мы поговорим побольше, съездим на Весеннюю, а может и порыбачим - удочки мои ещё целые. Хотя лодка-то уже того..не дожила.» Подошёл поезд, мы обнялись. Его сильные руки сжали мои плечи, чуть дрогнули: «Знай и не забывай, Мишаня, я ещё поживу. Годики мои не те, чтоб сдаваться. Приезжай обязательно..»

    После переезда в Спасск-Дальний у Володи обострилась давняя болезнь и вскоре декабрьская вечная тишина приняла его не то, чтобы совсем умиротворённым, но слегка обеспокоенным всеми несделанными трудами, что остались после него, прикрыв лёгким белым покрывалом снежной пороши…
                (ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)