Т. Манн. Лотта в Веймаре

Этот роман возник, если верить дневникам писателя -- а не верить дневникам этого скрупулезного педантичного до одури немца невозможно, -- между 11 ноября 1936 (сразу после того, как писатель отгулял ноябрьские праздники) и 25 октября 1939 года.

ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ОСОБЕННОСТИ РОМАНА

Сюжет романа до смешного прост. Неудачная любовь молодого Гете, отраженная в юношеской повести поэта "Страдания юного Вертера", постаревшая на 44 года после их знакомства, приезжает навестить его в Веймар. Чем доставляет теперь не только известному поэту, но и высокопоставленному чиновнику массу проблем. Тот ловко отшивает старую знакомую, приглашая ее на званый обед и дав дефицитный билет в ложу театра.

Вот и все, что растягивается на 200 с лишним страниц. А в промежутке ведутся разговоры, разговоры, бесконечные разговоры между Шарлоттой, урожденной Буфф -- Лоттой, в которую когда-то влюбился поэт -- и его секретарем, сыном, подругой невесты сына... Сюда же вкрапился внутренний монолог самого поэта. Основная тема этих разговоров -- искусство в разных его ипостасях. Вот только некоторые из мотивов этой темы:

1) природа художественного гения

2) гений и посредственность

3) искусство и действительность

4) художник и время

5) художник и жизнь

6) нравственность и искусство

7) гений и близкие

8) популярность художника и персонажей

9) мотив воспоминания

Одни из этих мотивов только затронуты вскользь, другие рассмотрены подробны, а некоторые воплощены в художественную ткань романа, то есть прослежено, как та или иная идея отражена в характерах и судьбах персонажей. Лейтмотивным в "Лотте" является мотив воспоминания. Для главной героини это в общем-то рядовое происшествие юности стало эпизодом, определившим всю ее дальнейшую жизнь. Во многом вынужденно, ибо Гете растрезвонил о своей любовной неудаче на весь мир.

Томасом Манном затронут в связи с этим один из любопытнейших аспектов искусства. Оно так преображает действительность, если не в натуре, то в нашем восприятии, что даже в наших воспоминаниях видится не то, что и как было на самом деле, а как это было описано, вычиталось, посмотрелось. Вот Лотта вспоминает, как юный Гете страстно целовал ее:

"она вынуждена была остаться с ним наедине, а он читал ей из Оссиана и прервал чтение о страданиях героя, изнемогши от собственной муки, когда в отчаянии он упал к ее ногам и прикладывал ее ладони к своим глазам, к своему измученному лбу, а она, движимая состраданием, пожимала его руки, и их пылающие щеки соприкоснулись, и мир, казалось, исчез в буре неистовых поцелуев, которыми его рот внезапно опалил ее слабо сопротивляющиеся губы..."

и вдруг этот сентиментально-романтический рой переживаний прерывается.

"Тут ей пришло в голову, что это не она пережила... она смешала фантазию с реальной действительностью, в которой все протекало куда менее бурно. Безрассудный юнец на деле похитил у нее лишь один поцелуй, поцеловал быстро и горячо, и она с безупречным негодованием сказала: 'Фу, как вам не стыдно! Остерегитесь повторения, иначе дружбе конец! И запомните: это не останется между нами, я сегодня же расскажу обо всем своему жениху'".

Добавим, что если воспоминания не имеют художественного аналога -- а таковым могут быть не только образцы высокого искусства, но и искусства т. н. бытового, оформленного анекдотами, рассказами бывалых людей, -- то на том месте, где должны были быть воспоминания, маячит сплошное мутное пятно: вроде бы что-то было, а что?

Именно поэтому Лотта живет воспоминаниями, лелеет их. Это не память о любви, о сильных чувствах, которых и в помине не было: все было до безобразия обыденно и просто. Это память о себе, обретение в воспоминаниях своей даже не значимости, а самости. Это утверждение "я был" или даже "я есмь".

Напротив, сам Гете, описав свой неудачный любовный опыт, сбросил этот груз со своих плеч. Прошлое для него стало безвозвратным прошлым. Это тоже известное явление: художник, поэт, описывая свою жизнь, часто благодаря этому избавляется от комплексов, избывает из себя, так сказать, негатив.

"Лучший способ справиться с тем, что тяготит тебя, освободиться от сознания виновности, все же дает поэтический талант, поэтическая исповедь, когда воспоминание одухотворяется, расширяется до общечеловеческого и становится вечно радующим творением".

В целом же роман беден действием и характерами, хотя мастерство писателя и позволяет Томасу Манну выпуклить их буквально двумя-тремя штрихами, и перегружен идеями. Интеллектуальная составляющая явно превалирует над художественной.

ПРИЕМ РОМАНА

Роман в Германии был опубликован в 1946 году, сразу же после падения нацистского режима и быстро был признан классикой. Он буквально разошелся на цитаты. Главный обвинитель на Нюрбергском процессе с английской стороны в своей заключительной речи даже процитировал из него целый кусок:

Da? sie sich jedem verruckten Schurken glaubig hingeben, der ihr Niedrigstes aufruft, sie in ihren Lastern bestarkt und sie lehrt, Nationalitat als Isolierung und Roheit zu begreifen, ist miserabel. "Судьба побьет немцев, потому что они сами себя предают и не хотят быть такими, каковыми они на самом деле являются. Можно только сожалеть, что они не понимают красоты правды и ужасно, что им мило оглушать себя наркотическим туманом языческих легенд. Мизерабельно, что они могут уверовать в безумного шарлатана, который умеет воззвать к тому, что в них низменно, и учит их коснеть в грубости, узконациональном и изоляции".

Правда английский лорд по простоте душевной посчитал это высказывание принадлежащим Гете.

Однако читателя роман не увлек, и как показывают социологические исследования, хотя "Лотта в Веймаре" в обязательном порядке украшает книжные полки любой немецкой добропорядочной семьи, охотников до ее чтения находится мало.

ПРОБЛЕМА ПЕРЕВОДА РОМАНА НА РУССКИЙ ЯЗЫК

Роман, как и водится, переведен на все современные цивилизованные языки, в том числе и на русский.

Переведен роман в манере, типичной, для так называемой советской переводческой школы, главными чертой которой является отсутствие какой-либо школы и прежде всего стиля. Переводчики этой школы принципиально пренебрегают русским языком, как литературным, под каковым следует разуметь не только язык Пушкина, но и Салтыкова-Щедрина, Островского, Лескова, Достоевского и такого замечательного и точного воплотителя слова как Шукшина, так и народным, в т. ч. и жаргоном.

Представители этой школы признают в качестве единственного и непогрешимого источника нашего языка Розенталя и, все что выбивается за его рамки, игнорируется, игнорируется злобно, упорно и сознательно. Если это называть борьбой за чистоту языка -- то это мертвая чистота, а если борьбой за культуру, то это музейная культура -- руками не трогать, пристально не смотреть.

Иностранный же язык для них концентрируется в соответствующих словарях англо-русском, немецко-русском и т. д., хотя каждый, кто занимался хоть чуть-чуть иностранным языком знает, что словари эти ориентированы на определенные лексические пласты и определенных авторов. Так, немецко-русские словари хороши для чтения Гете, Шиллера, Гейне, того же Т. Манна (Т. Манна "Будденброков" и литстатей), бр Гримм, но начинают мощно сдавать под напором Брехта, Гауптмана, Кафки, и Томаса Манна (Т. Манна "Доктора Фауста" и в том числе рассматриваемого романа).

Одно из немногих достоинств советской переводческой "школы" так это то, что смысл текста с ученической точки зрения схватывается верно, и в этом плане перевод может быть хорошим помощником для того, кто пытается читать на языке оригинала. Переводчица "Лотты" точно и однозначно преодолела все языковые трудности текста, все эти "уст[аревший]" и "разг[оворный]".

Мало того, она откуда-то выкопала значения слов, которых вообще нет в словарях, и справилась с грамматическими конструкциями, которых нет в учебниках (например, dativus possesivus, с которым я знаком по латинскому: "мне есть одна книга" = по-русски "у меня есть одна книга"), но по контексту видишь, что она со своим переводом попала в адекват.

Но ведь есть и читатели, которые хотят читать по-русски, не сравнивая читаемое с оригиналом. И для них как раз важны стилистические нюансы, особенно учитывая, что "Лотта" ни детектив, ни дамский, ни приключенческий роман. Ведь не игрушки же ради автор употреблял вместо прилизанных словарных слов разные "уст" и "разг". Ясно, что Томас Манн имитирует старую немецкую повесть, как она возникла и существовала во времена Гете, при этом беря за образец не самого Гете, а скорее его оппонентов из романтического лагеря.

Из неудавшегося переводчику следует отметить чрезмерное употребление автором сложных, запутанных конструкций, где любое предложение отягощено многочисленными уточняющими членами, придаточными, при этом не как у французов красиво следующих одно за другим, а засунутых одно в другое, так что не понять, где кончается одно главное предложение и начинается другое, а в конце... Ну об этих особенностях немецкого наслышан всякий.

Самое любопытное, что иногда и персонажи путаются в этих ответвлениях, и эта путаница как раз и является средством характеристики персонажа, особенно секретаря Гете Римера.

Эту путаницу невозможно ни воспроизвести -- ибо русскому языку чужды такие конструкции, -- ни избежать, потому что переводя логически законченной фразой переводчик просто совершает надругательство над текстом. Запутанный немецкий текст у нее становится чопорным и канцелярским. Для перевода таких вещей нужен определенные художественные способности, чего у советский переводчиков, даже столь выхваляемых Чуковского, Пастернака, никогда и не водилось (замечание относится к переводам, а не к их собственному творчеству), а нынешних русских и подавно. Это во-первых.

А во-вторых. Нужно просто знать русскую литературу. Если бы автор читала Шукшина, от которого "пахнет портянками" (это у нас так выражаются по его поводу высокоученые редакторши и переводчицы), она бы смогла найти прекрасный пример не для имитации, а для овладения духом перевода такой немецкой путаницы.

Речь Римера, секретаря Гете, автору этой миниатюры, например, напоминает монолог Князева из рассказа "Штрихи к портрету". Там Шукшиным -- при всех различиях немецкого интеллектуала и русского доморощенного философа -- схвачен тип "недооцененного" и потому обиженного на общество интеллектуала. А именно в том фрагменте, где Князев излагает свою биографию:

"Я родился в бедной крестьянской семье девятым по счету. Само собой, ни о каком обрaзовaнии не могло быть речи. Воспитания тоже никакого. Нас воспитывал труд, a тaкже улицa и природa. И если я все-тaки пробил эти плaсты жизни нaд моей головой, то я это сделaл сaм. Проблески философского сознaния нaблюдaлись у меня с сaмого детствa. Бывaло, если бригaдир нaорет нa меня, то я, спустя некоторое время, вдруг зaдумaюсь: 'А почему он нa меня орет?' Мой рaзум еще не смог ответить нa подобные вопросы, но он упорно толкaлся в зaкрытые двери..."

В этой сбивчивой речи можно отметить три момента:

а) персонаж явно мыслит себя образованным человеком (Ример образован без натяжек, но он в душе считает себя не просто образованным, но еще и поэтом, гением) и старается говорить "умно"

б) его коверканье "образованной" речи создает комический эффект, выдавая в нем самоучку и ограниченного провинциальной средой человека (Ример пытается говорить метафорами, образами, аллюзиями, но они скорее выдают его ученость, чем делают речь образной)

в) однако Князев высказывает настолько важные и серьезные мысли, что они хватают читателя за самое вымечко независимо от нелепости формы, в которую они были облечены: ее просто перестаешь замечать (рассуждения Римера о природе искусства и гения настолько глубоки, что задумываясь над ними, стиль просто отбрасываешь по боку).

Вот примерно так, как пишет Шукшин, и надо было бы переводить фрагменты, относящиеся к Римеру.

Так что, можно сказать, для тех, кто действительно хочет пообщаться с немецким писателем, Томаса Манна на русском языке нет.

МИНИАТЮРЫ О ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ. РОМАН
http://proza.ru/2023/09/11/320