Круг шестой

         ВСЕ ВРУТ

   Все врут! Постоянно. Как тот ирландец, который утверждал, что все ирландцы всегда врут. И я не лучше – лгу напропалую. И меня совсем не утешает, что я об этом знаю. Другие тоже знают, но – не очень. Навроде психологов, которые долго тужились-считали, и посчитали-таки, что лишь в 15% случаев люди говорят правду. Чаще по утрам. Во соврали! – это где ж они свои пятнадцать процентов наскребли?? Эти самые психологи начинают брехать еще до того, как открывают рот…
   Ну посудите сами: как они могут говорить правду, если с детства не привыкли ее ни видеть, ни слышать,  ни озвучивать даже в ночных кошмарах?! Вот сидит этакий горе-психолог в своем кабинете, на коленях удобно пузо разложа, и внушает себе: «Я сильный, я сильный, я сексуально неотразим… Я – мачо! Мачо я, едрить твою через коромысло!» И что? Верит он себе?
   Или она, психологиня, сидит и бубнит, как мантру, ауто-ложь: «Я красивая, я красивая! Я красивее всех на свете!» А выходит на улицу – не то что собаки с кошками разбегаются, но и голуби замертво падают от страха. Ну а когда она боевую раскраску наносит на лицо перед походом в ресторан, так и на небесах форточки закрывают и люки задраивают, чтобы с ангелами не произошло того же, что и с голубями…
   Скажете, я тут лгу для красного словца – ан, и пальцем в небо попали! В небе дырка не залатать, а вам – хоть бы хрен по деревне! Реально, назовите мне хоть одного человека, который лечился у психологов и психиатров, и вылечился, наконец. Куча тех, кто обращается к ним, еще большая куча тех, кто лечится, и – ни одного излечившегося! Вы только представьте эту общемировую систему лжи: десятки тысяч психиатров берут бешеные деньги с миллионов страдальцев, но на выходе – полный ноль.
   Но это частный случай. Хоть и объемный весьма. Лгут все и всегда, с утра и до вечера. Некоторые ухитряются лгать даже во сне. Просто потому, что они иначе не умеют. Я вот пробовал говорить правду, - меня тут же перестали понимать…
   Как раз был какой-то там государственный опрос, и пришли ко мне трое. Две дамы и одно существо непонятного пола, но в брюках.
   - Какая у вас семья? – спрашивают, глядя в свои бумажные свитки.
   - Главным образом, мертвая, - честно отвечаю я. И замолкаю, чтобы не перечислять всех родных по всему земному шару, которых хоть и много, но – с учетом прошедших тысячелетий – тысячекрат меньше, чем почивших в бозе.
   От напряженного скрипа двух извилин на троих пришедших даже у меня уши закладывает. Они думают так долго, что я уже успеваю заскучать и состариться.
   - Мы имеем в виду живущих, - наконец выдавливает одна дама.
   - Хорошо, - соглашаюсь покорно я. – Начнем, пожалуй, ради удобства с Камчатки и совершим маленькую кругосветку до Австралии по моей родне…
   Мыслительные процессы пары дам входят в крутое пике и сваливаются в штопор. Подвижки мыслей третьего существа никогда выше штопора не поднимались, а потому там и пребывали…
   Короче, эти вопрошатели солгали себе, что я пьян, тем и утешились. Хотя в течение этой десяти- или пятнадцатиминутной встречи я пытался быть абсолютно честным, а они врали на каждом полушагу: «Нам интересно знать… Мы хотели бы спросить… А как вы думаете…» Блин, да если бы я знал, как я думаю, то получил бы сразу все шесть Нобелевских премий во всех категориях! Включая Премию Мира! Короче, пришли, наврали и ушли… И так, заметьте, постоянно: переписчики врут людям, люди в свою очередь врут переписчикам, а потом публикуются ну очень правдивые результаты.
   Окунаемся в ложь с детства, с пеленок, и до могилки не выкунаемся из нее.
   - Посмотри, какая хорошая тетя Мотя! – говорит своей четырехлетней малышке соседка Настя.
   Малышка улыбается – она получила первый, ну один из первых уроков, лжей. Но мама улыбается, значит, - все в порядке.
   Тетя Мотя, Матильда Иосифовна, переламывается где-то в том месте своего дородного тулова, где у нее находятся сочленения, и нависает огромной массой над девчушкой. Восемнадцатого размера изделия кормления царапают острыми сосками землю. Малышке становится страшно от слюнявых сюсюкающих густым басом губ, изборожденной следами страстей физиономии, цепких, грубых, мужских рук, сующих ей засмоктанную карамельку… Но мама улыбается, следовательно, надо улыбаться и ей…
   Настя, конечно, знает, что Матильда Иосифовна едва не убила своего первого мужа, конечно, слышала передающиеся во дворе из поколения в поколение рассказы, как тетя Мотя гоняла несчастного супруга по скверу и детской площадке, оснащенная наступательным кухонным оружием… Вероятно, не только кухонным – в одном из рассказов она носилась по окрестностям не то за очередным мужем, не то за внеочередным любовником, победно размахивая ручной швейной машинкой. Хорошо, что мужья и любовники ей попадались юркие и шустрые. Иначе мы не успевали бы праздновать во дворе похороны…
   Богатая биография тети Моти уперлась носом в винно-водочный магазин, где она обсчитала не одну тысячу поддатых мужиков. Обсчитывать она начала еще при советской власти, а в конце восьмидесятых выдержала не одну сотню штурмов малопьющего населения, зажимающего заветные талоны на выпивку в трудовые кулаки. После этих штурмов, достойных сравнения разве что с осадой замка Монсегюр, - правда, в отличие от Монсегюра тетя Мотя не пала, выстояла, - Матильде Иосифовне Мангупли можно было выезжать на свою этническую родину и идти в израильский спецназ. Она в одиночку не только бы всех палестинцев усмирила, но еще и прирезала к территории своей родины куски Египта, Арабских Эмиратов, Ирана и, возможно, Индии… 
   В числе подвигов тети Моти – измазанные собственными фекалиями, простите уж за такую подробность, но из эпоса о Мангупли слов не выкинешь! – двери квартиры соседки снизу. К этой соседке навсегда ушел один из хахалей тети Моти, а прямое боестолкновение с соседкой закончилось вничью: одна попала в больницу с поломанной рукой, другая с пробитой головой. Ушел-то хахаль навсегда, но продержался против обмазанных фекалиями дверей меньше месяца. Да, не всем быть Монсегюром…
   И вот нависает эта двухцентнеровая машина убийства мужиков над малышкой, а той приходится улыбаться. А прожженные глазки продавца-танка смотрят не на девчушку, а на ширинку Вовки Зверева из третьей квартиры. Бугорок на штанах Вовки топорщится весьма призывно, и оптика тети Моти намертво приклеена к этой самой топорщности. Матильде Иосифовне невдомек, что Зверев тоже врет! Я сам видел, как он подкладывает в плавки поролоновые чашечки от бюстгальтера жены, пытаясь придать себе вид альфа-сантехника а-ля Казанова. Чашечки пошли в ход после того, как жена Зверева стала врать ему про головную боль, в ответ на его призывные телодвижения и выданные на-гора без обиняков предложения подружить организмами.
   Это только одна зарисовка с натуры! А начали, как мы помним, с неправдивого утверждения Настеньки, что тетя Мотя хорошая. Упаси меня Господи утверждать, что она нехорошая. Я не из ломбарда, все-таки, и не оцениваю соседей; ниже «Здравствуйте!» не опускаюсь, и выше «До свидания!» не поднимаюсь… Но вот изовравшиеся соседи расходятся сеять дальше лжи… Скоро и ребенок Насти научится изощренно…
   Все врут. Врут президенты и депутаты, продавцы и покупатели, отцы и матери, врачи и учителя… И вы, уважаемый читатель, тоже лжете ежесекундно. Не хотите ради эксперимента не врать хотя бы с полчаса??
   И это я еще снял только верхний слой ваших лжей! Не забираясь глубоко в психологические, этимологические и онтологические дебри.
   Вы удивляетесь? Наверное, тому же, чему и я: как вообще человечеству удается выживать в этих стальных веригах лжи? Я хором готов повторить, вкупе с теми землянами до кого что-то дошло, слова вруна-ирландца:

«Как представитель земной цивилизации ответственно заявляю: все земляне постоянно врут!»

                *     *     *