Чудище

 Михаил Михлин

                Чудище

        Дом у нас старый – дореволюционной постройки. Парадное, каких теперь нет, вход и выход и на улицу, и во двор. Раньше наружные двери ни от кого никогда не закрывались, а теперь – «код доступа», камеры, «интеркомы»…. А всё равно писают по углам то ли собаки, то ли кошки, то ли их хозяева…
Зимой ещё ничего, а летом – вонища, хоть… выноси!… А выносить и некому, и некого…
         Но давайте о хорошем: подъезд у нас модернизированный – дверь в парадную открываешь – свет зажигается, а когда дух человеческий растает в подъезде, то лампочки сами гаснут… Чудеса твои… чудеса. Однако, удобно.
А к удобствам привыкаешь и даже перестаёшь их замечать, или замечаешь, когда они портятся, ломаются, своевольничают, не работают или работают, когда захотят, показывая свой до конца необузданный нрав.
        Вот так было и в тот поздний осенний вечер, о котором я хочу вам рассказать. Зашёл я в наш подъезд с парадного, после всех проверок на причастность к месту проживания. Дверь за мной захлопнулась, замки запищали, потом клацнули и… – тишина…. А вместе с ней и темнота, хоть открой глаза, хоть закрой – темень кромешная, как говорится, «хоть глаз выколи»! Я сразу включаю «заднюю», ан нет! Двери металлические, замки иностранные и моих русскоязычных идиоматических выражений не понимают. Я по дверям кулаком и повторяю! То же самое, но уже значительно глубже, обрисовывая материнскую линию генеалогического дерева тех, кто эти замки выдумал, спроектировал, сделал и поставил. Добрых минут пять я на них изрыгал проклятья и слюну, как горячую лаву. Почти всю нецензурную лексику вспомнил, а толку никакого… Устал я и в темноте по стеночке вверх по ступеням то ногой, то рукой, то одной, то другой и так до первой площадки добрался. Резко выпрямился и Бах! Головой о почтовые ящики… Какие крепкие ящики теперь выпускают!!! Искры у меня из глаз фейерверком, подъезд на секунду осветился, а напротив меня как раз зеркало оказалось, настенное большое, под старину. А в зеркале высветился мой силуэт, глаза горящие и шишка на голове, тоже сияет. Но это бы ладно, это бы ничего, это вроде бы по тем законам физики, которые я после удара вспомнил. Нет, не это главное, а главное то, что в зеркале, рядом с моими горящими глазами, светилась ещё пара чьих-то глаз, которые были как минимум в три раза круглее и больше моих! Эти глаза смотрели на меня с высоты нечеловеческого роста!!!
         Вот тут меня и ступарнуло – желудок к горлу, печень в одну сторону, селезёнка в другую, хорошо ещё, что мочевой выдержал, хоть и пузырь, а всплывать не стал и к низу из него ничего не пошло.
Стою я, дрожу, портфельчик вместо бронежилета к груди прижимаю. А в портфельчике колбаска копчёная, консервы и бутылочка к ужину – после работы, не за рулём, имею право! И дух такой от колбасы, аж слюна меня прошибла, и жить так захотелось. А Оно в зеркале рядом со мной стоит и тоже принюхивается не то к моей колбасе, не то ко мне в целом. Страшно мне стало…. Но делать нечего, вступаю в переговоры – достаю колбасу и ему протягиваю – а оно не берёт. Дышит шумно, видимо ярости набирается! Достаю консервы. Протягиваю их ему другой рукой, в качестве не одного уже, а двух жестов доброй воли. Портфельчик в зубах держу, а в нём последний аргумент – «Охотничья с перцем», но я всех карт ему сразу не открываю, мычу через ручку портфеля, объясняя, что то, что я ему предлагаю – это вкусно, а Я, как пища – это не вкусно или вообще несъедобно, если учесть мой возраст и характер. А Оно ещё больше на меня зашипело, раскалился от ярости. То ли слюна моя на него попала, то ли банка консервов в моей руке на него блеснула, и чудище её за нож приняло и разозлилось, а я же мирные переговоры веду, а оно засвистело, заверещало, глаза его в два раза больше стали, дыхание прерывистое. Видимо, готовясь к прыжку, Оно на шаг отступило от меня для разгона. Ну, всё, думаю, конец!.. Сполз я по стеночке на пол, достал из портфеля последний аргумент, открыл, хлебнул, закусил. Руку с консервами держу на отлёте, чтобы жизнь свою за дёшево не отдать. Весь я на стороже, банка в одном кулаке, нервы в другом – наблюдаю боковым зрением за тем, что это чудище дальше со мной делать будет. А оно ко мне подошло, носом воздух втянуло и рядом со мной возле стеночки присело и стало дальше ко мне принюхиваться. Я тоже….  И показалось мне, что это страшное чудище неплохим парфюмом пользуется. Вот, думаю, зверюга-чудовище какое, видно, женщину до меня съело вместе с косметичкой? Поди, их этих тварей разбери, без бутылки не разберёшься, а бутылка-то у меня в руках. Я из неё хлебнул, не успел занюхать, а оно у меня бутылку из руки хвать… И буль, буль, буль… Я было хотел отобрать, но вспомнил, с кем дело имею, и колбаску ему протянул, и Оно взяло. Занюхало колбаской неумело и сразу жевать, вместе со шкуркой…. Вот думаю, так бы и меня вместе со шкуркой, если бы я к нему подхода не нашёл… Сделали ещё по глотку, потом ещё, потом закусили оставшейся колбасой, потом занюхивали неоткрытой банкой с консервами. Потом песню запели. У меня баритон, а чудище почему-то фальшивило женским сопрано. И так фальшивило, что мне его убить захотелось.  Рука моя уже к его горлу потянулась, пробираясь через цепочки всякие на звериной его груди. Чудище при этом вяло хихикало, как бы отталкивая мою руку. Если бы вдруг в подъезде свет не зажегся, то правосудие бы свершилось! Но он включился, лампочки засверкали, зелёные электронные глазки засветились. Мои глаза не сразу, но тоже обрели неполное зрение. В зеркале напротив я увидел себя почти целого, на плече моём лежала посапывающая голова соседки с пятого этажа. Рука моя, исключительно в порыве благородной ярости, находилась на её груди недалеко от горла, а надо мной, раздувая ноздри, стояла моя жена, которая ничего не знала про страшное чудище, напавшее на меня в тёмном подъезде… Да я и не стал ей сразу рассказывать, справедливо полагая, что она мне всё равно бы не поверила, потому что единственным доказательством нападения на меня этого ночного чудища была огромная шишка на моей голове, честно освещавшая подъезд без всяких электронных премудростей в автоматическом режиме. Мне почему-то подумалось, что шишка эта на сегодня не последняя. И я, как всегда, оказался прав…