Художник В. М. Вайнреб

Владимир Маркович у нас в ЛГХУ некоторое время преподавал живопись.

В аудиторию входил слегка прихрамывая (последствия Великой Отечественной войны). Он не был многословным, но иногда любил порассуждать об искусстве своим высоким, негромким голосом. Однако если что-то в учебном процессе не соответствовало его дидактическим, мировоззренческим или методическим принципам, этот речевой ручеёк сразу мог превратиться в резкий, напористый фонтан, заглушающий ваши жалкие аргументы. За пазухой он никогда камня не держал, кидал его открыто, если надо было. Прямолинейного характера был человек.

Помнится, возник некоторый конфликт у нас с ним. Без задней мысли я стоял у мольберта и писал натуру, выдавив на палитру нужные мне краски. Но тут вдруг стоящий сзади Маркович начал рассуждать о подборе цветов для работы с натуры. Быстро перешёл к тому, что коричневого цвета в природе не существует, а потому мне надо убрать с палитры все коричневые цвета. Я был несколько обескуражен. Пытался объяснить, мол, так и так, Владимир Маркович, ведь есть же в природе коричневые цвета, и если б это было не так, заводы, выпускающие краски, коричневых красок не делали бы… И вот тут В.М. разгневался не на шутку. Я даже пожалел, что открыл ему этот факт. Покраснев в лице, Маркович разразился тирадой не совсем понятных мне аргументов, и в конце громко выкрикнул, как отрезал: «Не уберёте с палитры коричневые – уйдёте из мастерской!» Я стоял как ошарашенный. Дело с обычных профессиональных дискуссий повернулось в сторону личных отношений и даже как-то зашло в юридическую плоскость. Никак не мог понять, что я такого сделал, что меня вдруг отстраняют от занятий. Ведь если я перестану ходить на уроки, так меня же администрация ещё и обвинит, что это моя вина, а не педагога. И как же я потом буду доказывать дирекции, что Маркович самовольно меня исключил из числа учащихся? С другой стороны, учащимся ведь положено слушать педагога, он ведь для того и поставлен, чтоб научать ремеслу… То есть ситуация была патовая.

Дома тоже долго переживал этот случай. Пытался прокрутить его и в профессиональном плане. Если коричневые цвета в природе существуют в виде смеси нескольких других цветов, то там получается чистый цвет, это естественно. Но если мы пытаемся сотворить коричневый цвет на палитре с помощью смеси нескольких спектральных красок, то получается грязь. Т.е. нужно будет смешать красный с зелёным! (Или красный, синий и жёлтый.) Любой художник знает, что из этого выйдет…

В конце концов, пришлось мне всё-таки убрать с палитры натуральные коричневые краски и выкручиваться как-то смесями. Однако поступил я так только из уважения к преподавателю, а не по убеждению. И до сих пор считаю это нонсенсом. Далеко не любую натуру можно воспроизвести без коричневых оттенков на палитре.
Но у этого «методического происшествия» был и позитивный момент. Категоричность мастера впоследствии подтолкнула меня к пониманию, что нужно вообще, в целом, высветлить палитру, что является прогрессом в живописи.

Вот такая маленькая дидактическая история. Если в чём-то можно было не соглашаться с его педагогико-теоретическими представлениями, то как художник-практик В.Вайнреб – хороший профессионал, работы его интересны, в них выраженный индивидуальный стиль. Хотя он стремится передавать прежде всего характер изображаемого объекта.

Как бы там ни было с личными профессиональными взглядами, в то же время именно Владимир Маркович своими постоянными философствованиями об искусстве сподвиг меня посещать так называемый вечерний рисунок, фактически  дополнительные занятия по рисунку, кроме основных, дневных. Уверен, в том числе именно благодаря этому мне удалось попасть в институт. Я сам видел и чувствовал, что в результате факультативных занятий получилось за полтора года (до окончания училища) совершить резкий качественный скачок в рисунке. Это же с удивлением отмечали сторонние наблюдатели-педагоги.

Будучи человеком очень чувствительным и даже ранимым, Маркович, тем не менее, очень ценил человеческие отношения сами по себе. И когда-то он познакомил меня со своим сыном, хотел, чтобы мы с ним подружились… Наверно, увидел в нас обоих что-то общее, что могло бы объединять молодых людей.