Киса, отец Федор и архивариус. Глава 2

Проезжая мимо старой гостиницы у Красных ворот, где располагалась квартира остряка Изнуренкова, к которому Ипполит Матвеевич как-то заходил в поисках одного из стульев (какая глупость! Теперь-то он был уверен, что в них ничего не было и быть не могло), он вспомнил, что двор там проходной.
- Любезный, - тронул он за локоть возницу, - остановите тут, пожалуйста.
- По полтине, извольте, - сказал старик, - остановив повозку.
- Да, да, сейчас, - Киса показывал глазами отцу Федору на арку распахнутых ворот дома и шевелил указательным и средним пальцами, как бы говоря, что надо бежать.
Был ли тот сумасшедшим или нет, но в сообразительности священнику нельзя было отказать. Он спрыгнул на брусчатую мостовую и быстро направился к воротам. Предводитель дворянства последовал за ним.
- Э! Э! – извозчик привстал, - а деньги?!
- Сейчас, сейчас, - Ипполит Матвеевич прибавил шагу, - только ассигнации из квартиры возьмем.
Сказывалась школа Великого Комбинатора.
- Какие сигнации? – Извозчик полез из телеги, - рупь гони!
- Конечно, конечно, - услышал он из подворотни, где скрылись подлые пассажиры, - вы ждите.
- Ах, мерзота! - Бросился он в погоню, но тех уже и след простыл.
- Сучьи рыла! Что б вам провалиться… - Ругался он, залезая в свою повозку, - найду – кнутом отхожу! Хари раскровлю! Мерзота…
Проскочив подворотни и выбравшись на другую улицу, концессионеры быстрым шагом направились в никому из них не известном направлении, просто подчиняясь инстинкту самосохранения – уйти подальше от места, где остался разъяренный извозчик. Пройдя с километр, отец Федор, которому было крайне неудобно, а местами уже и больно в одном тапке, дернул Воробьянинова за рукав.
- И что же дальше?
Киса повернулся к нему лицом.
- Не знаю, - пожал он плечами, - побег - это, вообще-то, ваша идея... Надо бы где-то остановиться, передохнуть и спокойно подумать.
- И где же? Заход в любую гостиницу окончится водворением нас в то самое место, откуда мы только что выбрались. Ладно вы, но я в пижаме и босой на одну ногу. И это не говоря о том, что у нас совсем нет денег и документов!
Плачевный вид спутника, натолкнул Ипполита Матвеевича на не такие давние воспоминания о кратковременном пребывании в Пятигорске, и в его голове тут же созрел план.
- Федор Иванович, в какой степени вы владеете иностранными языками? – Спросил он, старательно копируя интонацию Великого комбинатора.
Священник церкви святых Фрола и Лавра с удивлением воззрился на него. И тот и другой держали в голове, где они встретились. При этом каждый считал сумасшедшим отнюдь не себя, а сотоварища. Себя же относил к случайным жертвам превратностей судьбы.
- Ни в какой, - ответил он, подозрительно косясь на отца русской демократии, - латынь знаю немного.
- Прискорбно, - прищелкнул языком тот, - придется вас обучить.
В двух словах объяснив, что надо будет изобразить из себя бывшего депутата государственной думы, и легко сломив сопротивление батюшки по этому поводу, предводитель дворянства забубнил старое «заклинание»:
- Месье, же не манж па сис жур … Гебен мир зи бите этвас копек ауф дем штюк брод …
Когда отец Федор начал членораздельно повторять за ним непонятные мантры , было решено попробовать воплотить идею в реальных условиях, благо один из восьми имеющихся в Москве вокзалов был расположен не так далеко.
- Какой позор, какой ужас, - причитал священник тихим голосом, выставленный Ипполитом Матвеевичем у одного из выходов, - а сами-то вы, что собираетесь делать?
- То же самое, - ответил тот, - только с другой стороны.
Он уточнил время у прохожего.
- Ну вот, - сказал, - часа через два-три начнет темнеть, встретимся, как будет смеркаться, во-он на том углу. И пожалуйста, постарайтесь уж, батюшка, кушать очень хочется, да и спать тянет.
- Вы уж тоже, не подкачайте.
Заняв свой пост у главных ворот вокзала, Воробьянинов затянул старую песню. На этот раз пошло легче, чем в Пятигорске, сказывался бесценный опыт. Подавали, правда, не шатко не валко, с недоверием косясь на больничный халат и обросшую голову и щеки особы, приближенной к императору. Ипполит Матвеевич походил на старого льва, у которого уже не было больше сил охотится, и ему оставалось надеяться, что кто-нибудь из сородичей, обожравшись, оставит ему кусочек мяса на кости. Меньше всего сейчас он походил на депутата, пусть даже бывшего, а потому исключил из своего монолога эту жалобную ссылку.
Отец Федор не столь критично относился к своему внешнему виду, и хотя еще в меньшей степени мог рассчитывать на то, что в нем увидят члена государственной думы, продолжал долдонить на русском про свою причастность, думая, что на немецком и французском произносит тоже самое. Ему было бесконечно стыдно и за свой внешний вид, и за вранье, и за тон, каким оно произносилось, но стоило ему подумать о перспективах нахождения сокровища, как это тут же придавало ему и силы, и решимости, а с ними и убедительности.
«В конце концов, все когда-нибудь кончается, - утешал он себя, - кончится и это».
Так прошло часа полтора. В ладошке батюшки позвякивала горсть медяком с некоторым вкраплением серебра. За столь незначительное время – вполне прилично.
А вот у предводителя дела шли так себе. Не смотря на то, что он стоял на одном из самых людных мест вокзала, а может быть и вследствие этого, на него мало обращали внимание как убывающие, так и прибывшие пассажиры. Одни стремились поскорее попасть на поезд, другие – выбраться из вокзальной давки. Никого не интересовало небритое пугало, переминающееся с ноги на ногу и непонятно что бормочущее.
Но вот им наконец-то целенаправленно заинтересовался один гражданин. Если бы Ипполит Матвеевич вовремя заметил его то, скорее всего, поспешил бы затеряться в нескончаемой сутолоке общественного места. Но было поздно.
- Гебен мир зи бите этвас копек ауф дем штюк брод…
- Постовой милиционер Гаррибальди, - кинул ладонь к виску охранитель порядка, - нарушаем?
Он прислушался, а растерявшийся и напуганный Воробьянинов, забыл перейти на русский язык.
- Месье, же не манж па сис жур…
- Иностранец? – Тон милиционера смягчился.
Гигант мысли часто закивал и добавил:
- Ego plus quam feci, faceri non possum , - он, как и отец Федор, помнил кое-что из латыни.
- Что же с вами буржуи ваши делают! – Возмутился патрульный, - но уж у нас голодать вам никто не даст!
Он полез в карман, вытащил несколько смятых в комок купюр, выбрал самого маленького достоинства, но тут же устыдился собственной скупости, и достал побольше.
- Вот, - сказал он, - три рубля; сейчас я отведу вас в столовую – там только членам профсоюза, но я договорюсь, потом в парикмахерскую и баню. Вы постойте тут, я только о ночлеге похлопочу, у нас в КПЗ  вам постелим, матрас дадим, а вот подушек – извиняйте – нету. Я мигом.
В КПЗ предводитель дворянства ночевать не собирался, и как только радушный служитель закона скрылся из глаз, он подобрал с асфальта больничную шапочку со скудным «уловом», и быстро направился к месту, где оставил отца Федора.
Но на его месте стоял здоровый детина с загипсованной рукой, висевший на марлевой повязке.
- А-а… где?...
- Что «где?» - Амбал посмотрел сверху вниз.
Ипполит Матвеевич был 185 сантиметров ростом, и редко кто мог так на него смотреть. Он поежился, боясь услышать ответ, но нашел в себе силы и мужество задать следующий вопрос.
- Тут, в пижаме стоял…
- Так ты с ним, что ли? – Надвинулся здоровяк.
- Нет, что вы, - отгородился открытой ладонью гигант мысли, - жалко стало, хотел подать немного.
- Бегает, гадёныш, быстро. А меня не жалко? – Парень снял с перевязи гипс, и помотал им перед носом у Воробьянинова, культя походила на оглоблю, - мне давай, дедуля, я передам кому надо.
Не став спорить, Ипполит Матвеевич облегчил свою шапочку на гривенник , и, терзаясь от беспокойства, побрел к месту оговоренной встречи на углу вокзала. Отец Федор был там.
- Знаете что, - подскочил к нему вплотную священник, он пылал от возмущения, - любезный генератор идей! А не пойти бы вам на… в… думу государственную!
Под левым глазом у батюшки наливался синевой фингал.
- Так можно и обратно в больницу попасть, - возмущался он, - только уже не в дурдом, а в хирургию, или еще хуже – в реанимацию!
- Извините, - развел руками Ипполит Матвеевич, - но ведь нам до зарезу нужны деньги, как иначе? Приходится терпеть.
Подсчитали выручку – мелочью успели собрать два рубля шестьдесят три копейки, да плюс трояк сердобольного милиционера.
- Премьера прошла с успехом, - повторил фразу Великого комбинатора Киса, - надо уносить ноги.
Прикупив по дороге батон белого хлеба и две бутылки молока, концессионеры, заплатив по рублю на брата, устроились в старом квартале в комнате с одной полутора спальной кроватью и без какой бы то ни было другой мебели. Неопрятно одетая хозяйка долго рассматривала отца Федора, прикидывая, какие неприятности могут принести с собой новый постояльцы, но, в конце концов, помотала головой, и протянула ключи.
- Женщин не водить, - напутствовала она, - оплата поденная.
Вот уж точно не до женщин было сейчас беглецам. Наскоро поужинав, и слегка освежившись холодной водой над раковиной в коридоре, они забрались под тонкое одеяло и, не смотря на то, что оба храпели, тут же вырубились, что называется "без задних ног".
Наутро Ипполит Матвеевич, отфыркафшись, как бегемот на водопое у раковины в коридоре, в одиночестве направился на рынок. Первым делом он приобрел на оставшиеся три с небольшим рубля сандалеты и изрядно поношенный, но еще крепкий и вполне годящийся для носки терракотовый пиджак для батюшки. В день побега из клиники им очень повезло, но разгуливать по Москве два дня подряд в таком виде, какой имел Востриков, было чистейшей воды безумием. По дороге в снятую комнату, потратил остатки мелочи на кое-какую еду на завтрак.
Обшаривая карманы позаимствованной у санитара психбольницы одежды, Воробьянинов обнаружил в одном из них какой-то документ. Достал, развернул... И не поверил своим глазам! Это был профсоюзный билет на имя члена Союза совторгслужащих Конрада Карловича Михельсона, беспартийного, сорока восьми лет. Значилась дата вступления в союз - 1921 год. Это был тот самый билет, что вручил ему Остап Бендер в дворницкой Старгорода. Непонятно, где взял и зачем санитар носил его с собой, но доискиваться до причины Киса не собирался. В условиях полного отсутствия у него и батюшки документов, подтверждающих личность - это был царский подарок провидения.
Последние пятнадцать копеек отдали хозяйке за аренду бритвы, после чего Ипполит Матвеевич долго плескался в тазу с теплой водой, приводя в порядок щеки и подбородок. Он бы с удовольствием постригся у парикмахера, оставив на голове короткий ежик, но все финансовые средства были израсходованы, а потому пришлось брить самому, а где не доставал или было неудобно – просил батюшку, который после получения пиджака и сандалий, был сама любезность.
Что ж, начало гонки за сокровищами нью-концессионерами было выиграно, но при этом, они ни на шаг не приблизились к цели затеянной авантюры. Предстояло опять раздобыть денег, но куда больше, как-то добраться до Старгорода, отыскать там архивариуса, и вытрясти из него ордера или стулья, а может уже и бриллианты покойной Петуховой. Комната была оплачена до девяти вечера, так что на все про все до того как их попросят на выход, оставалось примерно десять часов.
В предыдущих своих странствиях и приключениях решение материальных вопросов брал на себя Остап Сулейманович, Кисе приходилось лишь изредка ему подыгрывать, типа знаменитой фразы: «Я думаю, торг здесь не уместен!» Но то, что для Великого комбинатора казалось игрой, для уездного предводителя команчей было непосильной задачей. На помощь пришел отец Федор.
- Попробую, - сказал он, - и, выклянчив у хозяйки под залог только накинутого на плечи пиджака тридцать копеек, отправился на почту.
На столь незначительную сумму удалось отправить весьма лаконичную телеграмму, без всяких там: «Голубушка моя, Катерина Александровна…» и описаний любования малороссийской природой. Написано было всего две строчки: «Напал на след. Вышли 30 без наложенного пл. Молнией. Не могу добраться. Федя.»
У батюшки еще осталось на плавленый сырок.
Ближе к восьми часам пришел ответ: «Скотина! Денег нет совсем, заняла. Катя.» К телеграмме-молнии прилагался перевод на пятнадцать рублей с полтиной. Впрочем, на билеты до Старгорода хватило – ладно хоть они были, а то пришлось бы еще за ночевку платить. Поскольку добираться по времени было около суток, на сдачу купили кое-какой еды: копченого куренка, яйца, вареной картошки, половинку хлеба, а на оставшуюся мелочь планировали заказать чай непосредственно в поезде. Рубль оставили в дороге.
Рассчитавшись с хозяйкой, нью-концессионеры за полчаса до времени отправки поезда, прибыли на Каланчевскую площадь. Слева от них высился Ярославский вокзал, сзади находился двухцветный Октябрьский. Но им надо было пробраться на недавно выстроенный Рязанский вокзал.
Ипполиту Матвеевичу не составило труда найти дорогу. Он уже бывал здесь почти год назад, когда вместе с Бендером прибыл из Старгорода в погоне за стульями своего гостиного гарнитура.
Протискиваясь среди плотной многонациональной массы прибывших и уезжающих узбеков в белых чалмах и цветочных халатах, рыжебородых таджиков, хивинцев, бухарцев и туркменов, нашли, наконец, нужную платформу. Предъявив билеты, без проблем проникли в полупустой вагон. Плацкарта была шестиместная, но все полки были свободны - никто не спешил уезжать из столицы в какой-то богом забытый городок. Разместились на двух нижних койках.
- Отлично устроимся, - предводитель дворянства не мог отделаться от влияния даже мертвого Остапа, непроизвольно копируя его интонацию и слова, - приличная кубатура для такого антиквариата.
Все складывалось великолепно.