Ангелы-хранители

               
               



Ночью ветер так рвал и трепал ворота, что казалось, на стройку ломятся глухонемые буйнопомешанные.
Это штормовые шквалы были созвучны чувству, бушующему в груди Сергея Павловича - в далекой киевской больнице лежал и боролся со смертью его друг,  Вадим Олегович Сидоренко.
Хиленькие ворота из гофры гнуло и надувало как парус западным ветром, и Сергей Павлович  представлял, как падает атмосферное давление, и это вредит больному сердцу друга, и ему хотелось кинуться и загородить своей грудью это родное сердце. Сергей Павлович стукнул себя по лбу и дернул за волосы - прыгнуть бы смерти на спину, оттащить от друга и пусть делает что хочет, только бы Вадим остался жив!..

Некоторые любят рассказывать о своих болезнях, предчувствиях и предзнаменованиях скорой смерти.
Но большинство мужчин этого не делают из-за своих понятий о мужественности, а если делают, то скупо.
Кроме того, многих удерживает сознание какой-то неприличности, сопровождающей рассказы о нездоровье и смерти.
Но Сергей Павлович Каплун, любящий поговорить об изъянах и упущениях своего  здоровья, делал это не из-за отсутствия мужественности или от  бескультурности, а просто он был мистиком. То есть не в полном смысле мистиком, который разговаривает с тенями умерших родственников и смотрит «Битвы экстрасенсов», но тем не менее он был убежден в существовании у каждого личного ангела-хранителя, время от времени  занимающегося нашими делишками.  По мнению  Сергея Павловича ангелы-хранители практически все были на один лад - бесталанные, очень  черные юмористы.
Обычная их, повторяющаяся уже тысячи лет и миллиарды раз, шутка -одной рукой дать что-нибудь  очень  желанное для человека - славу, власть, деньги, - а   другой  забрать вдвойне,  уже по-настоящему ценным.
Причем, по наблюдениям Сергея Павловича, ангелы-хранители, как сущности изначально неоригинальные и, что греха таить, говноватые, обожают отнять у человека именно то, с чем он расставаться никак не хочет, очень боится этого и, чтобы не сглазить, никогда и никому об этом не рассказывает - здоровье, а то и саму жизнь.
И наоборот, когда человек каждый день треплется, что вот-вот сдохнет,  жалуется, пьет таблетки, без конца меряет давление,  надоедает разговорами о  сахаре и  моче , то ангелам-хранителям совершенно неинтересно  делать с людишкой то, чего он ждет и к чему готов.
Вот поэтому Сергей Павлович  не скрывал от знакомых и соседей, что чует свою скорую смертушку и совершенно этого не боится. Вообще, к своему ангелу Сергей Павлович относился сурово, чтобы тот не сильно распускал крылья.
Соседи и знакомые говорили:
 - Дурной! Разве  можно такое говорить? Докаркаешься! - и сами поступали  наоборот, шифруясь о скачках давления и о болях  в подреберье  как партизаны на допросе в гестапо.
Сергей Павлович  считал их  дураками и ждал, что будущее расставит всех по полочкам.
А сейчас он метался по своей будке, полный отчаяния и горя, а его друг, Вадим Сидоренко, мужественный и немногословный человек,  висел на тонкой ниточке в клинике имени академика Амосова. У друга расслоилась аорта. Сергей Павлович не знал, как такое может быть, но звучало это гнусно.
Он то выскакивал  покурить и, неприязненно глядя на польский  костел через дорогу, говорил:
- Ну! Если такой всесильный, так давай! Помилуй раба своего Вадима!  Сделай что-то   раз в жизни!
То, сидя в будке на топчане, опускал лицо в сложенные ладони  и глухо взрыдывал:
- Только попробуй мне умереть! Я тебе дам! Нам еще твоего внука в садик  вести!
У Вадима Олеговича, борющегося со мертью, не было внуков, так как дочь-бизнесвумен  и зять-прокурор еще не до конца созрели для этого.  Поэтому Сергей Павлович  и говорил это, как будто друг мог его услышать через сто сорок  километров, сквозь стены больницы, в тяжелом искусственном сне.
А у самого Сергея Павловича, хотя и далеко,  за границей, но внучка была, но он, щадя чувства друга, мало о ней рассказывал. А может он напрасно не рассказывал  и другу было бы приятно послушать, как  здорово шестилетняя Алекса болтает  по-фински  и ходит на гимнастику, но Сергей Павлович  зачем-то  избегал этого,  не хотя  причинять огорчения другу, у которого еще  неизвестно когда  будет внучка или хотя бы внук.
Делая все это - крича на Бога, куря и бегая, Сергей Павлович вдруг подумал, что даже не знал, насколько Вадим ему дорог.
У него никогда не было настоящего друга.  Конечно, были дружки одноклассники, армейские «земы», товарищи  по работе. Но то что они были друзьями, было только словами, а на самом деле это были только приятели, в лучшем случае собутыльники, хотя Сергей Павлович почти не пил,  решив  что у него мотор не в порядке.
А был ли когда-нибудь настоящий друг у Вадима Олеговича, неизвестно, но наверное  нет, раз о нем не было слышно.
В юности Серега и Вадик  знали друг-друга по городу, но так, «привет-буфет», ничего серьезного,  а потом  разошлись по жизни на сорок  лет.
А потом встретились и как-то сразу подружились. На первый взгляд это было странным, все-таки это были люди, занимающие разное положение в обществе. Вадим Олегович был то комсомольским вожаком, то занимался бизнесом, то был кандидатом наук, а Сергей Павлович наоборот, сполз до скромной роли сторожа, кочуя со стройплощадки на стройплощадку. Но с психологической точки зрения здесь не было ничего необычного.
Наверное, в самом начале Вадима  Олеговича привлекла возможность общаться без напряга с ниже себя стоящим. Потому что когда тусуешься с себе подобными,  тебя всегда подсознательно кумарит мысль, не хуже ли ты собеседника преуспел в жизни и если да, то удовольствие от общения уже не то. А с Серегой было легко и свободно, и можно было не корчить из себя большого пацана,  и не бояться, что тебя считают поцем..
Но в дальнейшем, пообщавшись подольше, Вадим Олегович не мог не заметить глубоких серегиных взглядов, обширной  советской  начитанности и надменного отношения к жизни у этого нищего простолюдина. Это забавляло, а потом  стало привлекать Вадима Олеговича, раньше считавшего, что бедняки произошли от других обезьян, нежели приличные люди.
К тому же,  как все начитанные болтливые люди  Сергей Павлович казался слегка юродивым, что всегда вызывает доверие и симпатию. Вспомним хотя бы Иоанна Грозного и скорбного главою  Николку, от которого только  царь-надежа и воспринимал критику в свой адрес.
Сергею же Павловичу в Вадиме Олеговиче нравилось...  Может быть… Наверное… Нет.  Скорее всего, проведя столько времени среди  плиточников и бульдозеристов, он просто соскучился по культурному общению. И теперь ему  казалось, что, отмывшись в баньке  от болотной тины, чистый,  розовый, в шелковой хозяйской косоворотке,  гоняет он чаи  из огнедышащего самовара,  ведя  разговор приличный с помещиком Нечуй-Правицким,  владельцем  именьишка, куда Рок  забросил его после неудавшейся охоты.
При таких условиях два приятеля все крепче сдруживались, все чаще встречались и вскоре уже не могли друг без друга как Иван Иванович и Иван Никифорович.  Но если те поссорились при первой возможности, то наши два друга о таком и не думали и даже было непонятно, что их могло разлучить, так они дорожили своей обретенной близостью хотя бы и с позиций возраста, а им уже было каждому под шестьдесят. Да, безусловно,  старческое одиночество тоже присутствовало, но главное было не в этом.
Если правда, что у каждого человека где-то бродит его половинка, то это относится не только к девушкам, но и к друзьям. Встретить друга так же трудно, как инженеру Лосю было найти свою Аэлиту. Ему пришлось лететь  на Марс.  Но Сергей Павлович с Вадимом Олеговичем встретились здесь, на Земле,  на углу  Хлебной  и Бориса Тэна.
Вот как это произошло.
Был чудесный осенний денек. Вадим Олегович стоял возле аптеки «АНЦ» и  вежливо препирался с  аптекаршей, ставшей на пороге своего заведения и преградившей ему путь внутрь. Дело было в том, что Вадим Олегович случайно забыл дома маску и не смог купить в гастрономе каких-то продуктов к столу. Он пошел в аптеку чтобы купить новую маску, но и туда его не пустили, потому что он был без маски. Возможно, в другой раз его бы впустили, чтобы он быстро купил маску и тут же ее надел. Но то ли у аптекарши был какой-то зуб на мягких и вежливых мужчин, то ли просто это был не Вадима Олеговича день, но они стояли в дверях ни туда и ни сюда. Неизвестно, сколько бы тянулась эта казуистика, но тут к этой живой картине подошел Сергей Павлович, который хотел купить пачку «Кардиомагнила» для разжижения крови от инсульта. Некоторые не пьют  препараты,  разжижающие кровь и представляющие собой  маленькие дозы аспирина,  и этим играют своим здоровьем, особенно после сороковника, а тем более полтинника. Конечно, обычный аспирин намного дешевле «Кардиомагнила», тем более что он наш, но у него дозировка пятьсот миллиграммов, в то время как надо всего семьдесят пять и поэтому как вы  раскрошите  таблетку на такие кусочки?
И вот Сергей Павлович, который не узнал Вадима Олеговича, так как обладал слабой зрительной памятью, остановился, чтобы войти в аптеку и тут Вадим Олегович, который несмотря на свой культурный характер стал уже закипать, узнал его и воскликнул:
- Нет, ну Сережа, это цирк!
Вскоре и Сергей Павлович  с трудом, но узнал старого знакомого и, войдя в курс дела, зашел в аптеку и купил ему маску, так как сам никогда не забывал ее дома, регулярно стирал и гладил.
Вместе пошли домой, хотя и жили в разных местах - Вадим Олегович в центре, а Сергей Павлович напротив жэдэ вокзала, разговорились, повспоминали молодость, и как-то так, незаметно, понравились друг-другу и обменялись телефонами, то есть их номерами.
Вот так они и повстречались через сорок лет,  благодаря  чокнутой аптекарше.
Наверняка они и раньше встречались за эти почти пол-века, просто никогда  не сталкивались носом  к носу,  тем более что у Сергея Павловича была хреновая зрительная память. Да и по-любому время взяло свое и теперь Вадим Олегович, когда-то похожий на Андрея Губина, стал вылитый артист Вельяминов  из «Тени исчезают в полдень», а Сергей Павлович вместо молодого Стинга в последние годы напоминал старого Вицина. 
Они созвонились и прогулялись раз, другой и третий. У Сереги было много свободного времени, так как он работал сутки-трое и дома сидеть не любил.
А Вадим Олегович только что  покинул стены университета, не сойдясь с новым ректором во взглядах  и  тоже с непривычки скучал.
И они, хоть и не с первого дня, но все же подружились.
Или Сергей Павлович звонил и говорил:
- А то в проходку, пан профессор?  Воздух попинаем, тучки  понюхаем?
И Вадим Олегович говорил:
- Нет вопросов!
Или Вадим Олегович звонил и говорил:
- Я тут думал,  не сделать ли моцион? Если только  граф Каплун не сильно занят.
На что Сергей Павлович всегда отвечал словами Пятачка:
- До пятницы я совершенно свободен!
И они смеялись, потому что это действительно была отличная шутка, имевшая много ответвлений, вроде:

                Девочка Лена  купаться пошла,
                В среду  нырнула,  в субботу всплыла.

Они  три или четыре  раза в неделю гуляли  по городу, особенно любя гулять по парку имени Гагарина, который по недосмотру патриотов не был переименован  и так и носил имя этого хрущевского сатрапа.
Обойдя все дорожки парка, причем сторож Сергей Павлович больше говорил, а бывший декан Вадим Олегович внимательно его слушал, приятели поднимались по улице Лермонтова, вероятно, не изменившейся с тех пор, когда по ней гулял Лариосик из «Белой гвардии», садились за столик  кафе «Теретения» у подножия водонапорной башни, памятника архитектуры 19 века, пили кофе и кушали пирожные, за которые тактично расплачивался Вадим Олегович, имевший  капитал, а также пенсию, равную пяти серегиным зарплатам.
Попив кофе, Олег Вадимович опять слушал Сергея Павловича, а тот закуривал и говорил не умолкая то о статье Томаса Манна про сифилис Ницше, ставший причиной  его гениальности, то о рассказе Алексея Толстого «День Петра», где виден его настоящий взгляд, а не как в романе, написаном для Сталина, то о мистике, окружающей нас, гораздо более реальной, чем видимость так называемой «жизни».  И тут же втирал свою теорию об ангелах-вредителях. На что Вадим Олегович улыбался и ничего не говорил, так как с дефолта 98-го был верующим христианином, а христианство придерживается иной концепции.
  Вадим Олегович, бывший в свое время довольно узким специалистом в области украинского языка и для которого все рассказы Сергея Павловича были новостью, слушал его с уважением и ничем не перебивал.
И ихние жены вслед за мужьями тоже подружились и нашли в себе много общего и даже лучше - того, чего не хватало им и теперь дополнялось через подругу.
Жена Вадима Олеговича Оксана Иосифовна,  владелица переводческого агентства «Вселенная», говорила жене Сергея Павловича Виктории Дионисьевне,  работавшей собачьей няней у харизматов:
- Викусичка! Я давно хотела подарить тебе одну шубейку! Мне она уже не налазит, а тебе будет как раз! Сделай мне приятное, возьми!
И Викуся брала, чтобы не обижать свою приятельницу.
И Олег Вадимович тоже говорил, стыдливо улыбаясь:
- Сережа! Тут Ксюша отобрала кое-что,  шкаф разгрузить. Оно новое, будешь на работу носить, уважь друга!
И Сергей Павлович, сделав на лице выражение: «Ну что с вами делать, мерзавцы вы эдакие!», давал себя уговорить и нес из гостей огромный пакет с брюками, свитерами, куртками и даже шапками  и перчатками,  и потом говорил насмешливо, разглядывая себя в домашнем зеркале:

                Как денди лондонский одет -
                Таким его увидел свет.

Или  Оксана  Иосифовна, очень полюбившая Викусю Сергея Павловича, потому что она не корчила  рожу  как какая-нибудь  судья апелляционного суда, звонила и говорила:
- Пани Каплун! Приходите на утку в темном пиве! Отказы не принимаются! Да,  захватите своего Ницше!
И паны Каплуны шли в шикарную «сталинку» на Большой Бердичевской и очень весело проводили  время за уткой в темном пиве и всем, что следовало к ней.
        Вадим Олегович с Сергеем Павловичем  так сдружились, что какой-нибудь гомофоб разглядел бы здесь сексуальный подтекст. Но ведь так можно и гоголевских героев обвинить в черт-те чем. К тому же, между нами, фрейдистами, говоря, такой подтекст присутствует во всем, но это ни о чем   не говорит.
        Да что! Дошло до того, что их не разъединяли даже резко отличные политические взгляды.  Противник и ругатель всех и всяческих Майданов Сергей Павлович и их сугубый защитник и апологет Вадим Олегович,  всегда  вовремя останавливались и расходились с ласковой улыбкой,  какой улыбаются неполноценному ребенку,  в то время как  миргородский Иван Иванович давно бы уже убил своего Ивана Никифоровича из его же ружья.
Но двое эти уже настолько сблизились, что еще немного и они стали бы как те два друга-скифа , о которых писал Лукиан Самосатский во втором веке нашей эры и о которых  Сергей Павлович рассказывал Вадиму Олеговичу в «Теретении». Друзья-скифы так любили один-другого, что буквально соревновались, кто первый отдаст жизнь за друга. А когда один  погиб из-за  одного царя,  второй организовал скифский набег на Лидию и Комагену,  и они там вырезали всех под корень. И  второй  постарался погибнуть в бою,  не желая жить без друга.
Как уже говорилось, Сергей Павлович склонялся к картине мира, исполненной мистицизма и поэтому и теперь не переставал говорить о своем плохом здоровье, севшем зрении, грыже спины, аритмии вкупе с брадикардией и так далее, переходя  от одной части тела к другой,  чтобы запутать своего ангела и отвадить его от шуток.
Вадим же Олегович, будучи старым «афганцем», орденоносцем и медалистом, о чем никогда не говорил, как и о всяких мелких контузиях и ранениях военного времени, обычно помалкивал, сочувственно выслушивая жалобы друга и предлагая  деньги на  лечение.
Однако в последнее время что-то и его точило, взгляд его понемногу делался слегка отсутствующим и как бы немного тоскливым, как это бывает у людей и животных накануне смерти.
И вот как гром среди ясного неба позвонила  Оксана Иосифовна  и сообщила ужасную новость: Вадим Олегович, тихо и незаметно легший в больницу узнать, отчего у него болит за грудиной, был подвергнут коронаграфии  и срочно увезен в Киев в институт имени Амосова, где профессор, едва выяснив основной факт - есть ли у пациента  плюс-минус миллион гривень, немедленно отправил его в операционную, шесть часов колдовал над ним с вызванным из Харькова сосудистым  светилом и успел спасти Вадима Олеговича в самый последний момент, как в дешевом фильме, где чуть вспотевший герой отключает атомный фугас в центре Лос-Анжелеса за секунду до взрыва.
У Вадима Олеговича была взята артерия на ноге и вставлена вместо изношенной аорты. И теперь оставалось самое главное - постараться выжить после такой замены, на что честный профессор давал не более двадцати процентов из ста.
И вот теперь Вадим Олегович, ужасно далекий и одинокий, бродил в долине теней, ища выход, а его друг Сергей Павлович метался по своей сторожке как зверь, ища чем помочь и не находя этого. Он то набрасывался с упреками на ангела-хранителя Вадима Олеговича, обвиняя его во всех грехах, то презрительно и свысока разговаривал с официальным Богом, стремясь растормошить его и вызвать на чудо.
Наконец, утомленный и опустошенный, Сергей Павлович рухнул на топчан и заснул.
И снится ему, да так ясно,  что он даже не заподозрил  что это сон и был совершенно уверен, что стоит на лестнице в своей родной восьмой школе возле входа в актовый зал, но не школьником, а уже таким как сейчас взрослым и вдруг видит, как снизу поднимается и равняется с ним блестящий офицер, капитан, в сопровождении двух майоров, несущих за ним  чемоданчик, похожий на «ядерный». Присмотревшись,  вернее,  даже не присматриваясь, ведь во сне и так все понятно, Сергей Павлович узнал в блестящем гвардейце  своего старого армейского зему, Саню Мищенко, с которым они заканчивали учебку в ПрибВО.
- Здравия желаю, товариш капитан! - несмело сказал Сергей Павлович, неуверенный как его примут.
- А-а, здравствуй-здравствуй, друг мордастый! - рубанул капитан. - Извини, спешу, проверял  ваш округ, теперь по банкетам затаскают!
И  коротко, по-военному  кивнув, прогарцевал  со свитой куда-то наверх, в направлении кабинета астрономии.
Сергей Павлович во сне приосанился и подумал: «Ну, Сашок!..»
И вдруг совершенно неожиданно вспомнил, что Саня Мищенко уже лет пять как помер и последний раз он видел его на Житнем рынке, опухшего  и пахнущего мочой, и еще, помнится, не дал ему тогда пять гриваков, и не оттого что не было, а как-то так, побрезговал, что ли.
Тут  Сергей Павлович понял, что это сон, что он спит, и что сон этот вещий, и его Вадим Олегович  только что умер и в этом нет никакого сомнения.
Сергей Павлович всхрапнул разинутым ртом, проснулся и лежал, мокрыми глазами глядя на лампочку в газете, вяло думал: «Ну не сука ты?..» - относя это к своему ангелу-хранителю. Хотя при чем тут был он, если у Вадима Олеговича был свой ангел, который шутил как команда КВН «Девчата из Новой Боровой»?
Сергей Павлович вышел на двор и обошел стройплощадку, на которой хотели строить высотку и заборы вокруг были исписаны патриотической общественностью, требовавшей на этом месте Обелиска  Героям  Майдана, а не очередного доходного дома. Хотя, при чем здесь доходный? Доходными в старину назывались дома, в которых квартиры сдавались внаем, а хозяин имел с этого доход и поэтому дома и назывались - доходные. В частности, в доходном доме жили профессор Преображенский, сахарозаводчик Полозов и буржуй Саблин…
Ветер стих и было слышно, как по Киевской прошел первый троллейбус, везший в парк  шоферов с кондукторами.
Сергей Павлович, обойдя территорию и убедившись, что экскаватор с бульдозером на месте, вернулся в будку и, улегшись, смотрел на начавшее сереть окно. Будка была сделана из старого  армейского кунга и отличалась крепостью и теплотой.
Под  словом «кунг» скрывался  кузов-фургон военного  прицепа.  А сейчас  это была будка на кирпичах,  похожая на курятник.
Сергей Павлович часто разглядывал внутренность своего кунга, смотрел на какие-то трубы и патрубки, выходящие из стен и заткнутые тряпками, а когда-то служившие суровой военной цели; на солидно вделанные двойные иллюминаторы, задергиваемые кожаными шторками; на ряды потолочных  плафонов, сейчас нерабочие, а когда-то освещавшие работу ракетного расчета или штабистов за картами - и думал, насколько же люди любят воевать,  или,  по крайней мере,  готовиться к войне. Если бы с такой же любовью они мирно жили, страшно подумать, где оказалось бы человечество и никакие бы коронавирусы  ему не были  страшны,  да и откуда  им было бы взяться, раз нет войны и военных.
Голова  Сергея Павловича была набита мокрой грязной ватой. Неясные  мысли о суициде расшевеливались в нем.
Он  достал телефон поглядеть время.  Вдруг он так зазвонил, что Сергей Павлович  подскочил и  в тоске поднес его к уху:
- Сережа… - сказал  незнакомый голос  Оксаны Иосифовны,  и Сергей Павлович пережил самую трудную секунду в своей жизни. - Вадим пришел в себя…  Прошептал: «Передайте привет Сереге»…  Профессор говорит что редкий случай  и будут переводить в палату…   
Сергей Павлович  вспорхнул,  перелетел улицу,  опустился  перед костелом,  унылым  и туманным  и  истово,  слева-направо,  перекрестился:
- Господа ангелы!  - сказал он. - И вы, Пан Езус!  Огромное вам человеческое мерси! Можете же, если захотите!
        И  заплакал  сладкими слезами.