Золотой дурман кн. 2я, гл. 8я - Чаша весов

                Чаша весов

Красный диск солнца повис над вершинами холмов, когда в морозном мареве показались въездные ворота Змеиногорской крепости.
– Стой!.. На лошадях пущать не велено, – преградили путь возчикам двое служивых.
– Почему?! – возмутились впереди едущие. – Не вишь, чо ли – за рудой приехали… Замёрзли… погреться бы у печи… Чево теперь делать-то? Сколь ждать?
– А нам почём знать, – переминаясь с ноги на ногу, ответил здоровенный служивый с покрасневшим от мороза лицом. – Как только будет дозволение от начальства – откроем ворота для лошадных. А ежели шибко замёрзли – проходи пешим, да обогрейся в заезжей избе.
– Чево это там встали? – закрутил головой Лука.
– А ну-ка, Сенька, сбегай, узнай, почему заминка случилася, – крикнул он паренька…
– Не пущають на лошадях в крепость, – вскоре вернулся Сенька.
– Ну чо, мужуки надоть бы дров насобирать, а то без огня-то замёрзнуть можно… Сколь ещё ждать придётся? – пожал плечами Лука.
Сдвинув повозки полукругом, возчики развели в середине костёр и покряхтывая, потянули руки поближе к огню.
– Греемся?! – подошёл Никифор, подставляя замёрзшие руки к теплу. – Ещё чуток и запустют… Капитон Чернов в крепость ходил – там у него сродственник, урядником.
– Ну и чево он говорит? – с интересом взглянул на Никифора Афонасей.
– Говорит, каторжники сбежали, вот и обсматривают всё – не схоронились ли они где в крепости.
– Ну чо, Козьма, доставай самосидку, – прихлопнув, потёр ладошками Лука. – Для сугреву – по чарке. Али, можа, Артамонову распочатуем? – кивнул он на торчащую из соломы четверть. – Сказывал, что первачок… Как, мужуки, проверим?
– Да погоди ты, Лука, – раздался голос. – Определимся с ночёвкой, лошадей накормим, тогда уж и выпить не грех…
– Давай, заезжай! – скомандовал выбежавший за ворота унтер.
Возчики быстренько спохватились, заскрипели полозья саней и весь караван, по одному, втянулся в широко раскрытые ворота въездной башни.
Уже в сумерках они расположились в заезжей избе. Жарко натопленная печь дыхнула на постояльцев домашним уютом. В большой кастрюле, издавая капустный аромат, варились щи.
– А я ужо загодя суп поставила, как только слух прошёл, что возчики подъехали, – ловко орудуя кочергой, доложила дородная хозяйка.
– Бражки-то принести? – подняла она на них раскрасневшееся лицо.
– Ну а чо бы нет? С самосидкой оно, куды с добром пойдёт, – ответил за всех Лука.
– Ну как, мужуки?.. По пятаку скинемся на бражку? – обвёл он беглым взглядом сотоварищей.
– Ну дык, какой разговор… – одобрительно загалдели, шаря по карманам возчики.
Игнат, под хорошее настроение, без сожаления пожертвовал пятак. Радостное ощущение, что ему так успешно удалось выполнить наказ приказчика, пробудило в нём редкое чувство щедрости.
До глубокой ночи, как потревоженный пчелиный улей, гудела заезжая изба: идущие от сердца сетования на нелёгкую жизнь, раздирающие душу жалобные песни, весёлое бренчание балалайки – всё смешалось в один хмельной гул…
Утром, едва только забрезжил рассвет, на пороге, обивая от снега валенки, появился Никифор.
– После вчерашней оказии с полудня только руду грузить начнут. Так что сегодняшний день отдыхайте, а завтра утром – назад, – объявил он.
– Ну и добром… – простонал, держась за голову, Афонасей. – Матрёна!.. Приташши рассолу! Не дай душе погинуть, – крикнул он хозяйку.
Со всех сторон послышались охи и вздохи.
– Лука, чо там в четверти осталось чево? – раздался жалобный голос из темноты.
– По чарке охмелиться будет… – кряхтя, поднялся Лука.
– Мужуки, можна мне в первых погрузиться? – обвёл просящим взглядом возчиков Игнат.
– Хмм!.. А куды тебе торопиться? Всё одно только завтри домой, – удивлённо бросил Афонасей.
– Да к зятьку заехать надоть – он здесь недалече живёт. Надселси на работе – руду в шахте наверьх подымал, вот и не знам: живой али помер. Жена шибко просила попроведать, собрали ему немного на помочи.
– Ну дык, об чём разговор, – пожал плечами Лука. – Еслив надоть – грузись и езжай, а там, на дороге, встретимси… А ну-ка, давай, робяты, подмогнём Игнату, кто сколь может – зятя-горемыку поддержать, – схватил он шапку и бросил туда гривенник. Звон монет и одобрительные голоса возчиков поведали о том, что никому не стала безразлична беда чужого для них человека.
– Вот, возьми от нас, – высыпал Лука монеты в шапку Игнатия.
– Премного благодарен, – поклонился тот с неловкой улыбкой. – Дай, Бог вам здоровия за ваше благодушие.
– Ладныть, с кем не быват… – послышалось из темноты комнаты.
– Нагружайси да попроведуй зятя. Здоровия ему… – добавил кто-то хриплым басом.
В полдень первые подводы встали под погрузку руды. Яркое солнце по-весеннему пригревало землю, развесив плачущие сосульки по карнизам изб.
– Ну хоть морозец смарил, – вытирая пот, кивнул на капели разогнувшийся передохнуть грузчик.
– Слыхал, вчера каторжники убёгли? Двоя варнаков*  и пугачёвец с имя, – тяжело переводя дыхание, произнёс он.

Варнак* – разбойник

– Двоих охранников сподобились порешить: ружжё забрали, кинжалы… Шурин мой охранником служить – сказывал.
– Ну, убёгли и убёгли – мало их отселева бегут, – махнул рукой Игнат. – Теперь уж где-нибудь далеко… Всё одно поймают… Ты грузи, давай, а то коняга от нетерпения уже копытами бьёт, – добавил он.
      – Да-а… жеребчик-то у тебя здоров! Ему и сорок пудов ташшить не втягость, – поплевав на ладоши, схватился за лопату грузчик.
Игнат самодовольно усмехнулся и как только телега была нагружена, направился к воротам крепости.
Ласково пригревающее солнце, мерный стук копыт Полкана – всё это приятно расслабляло и располагало к безмятежной дрёме:
«Ну вот, как удачно всё сложилось: и задержка из-за сбежавших каторжников ему на пользу пошла – успеет предупредить начальство о готовящемся заговоре, и рассказ о бедолаге-зятьке обеспечил его средствами на всю дорогу – свои деньги целее будут. Да и приказчику есть что доложить – особливо о бийских казаках, покрывавших беглых и вставших большой помехою его походу за золотом», – вот так, медленно, текли в его голове успокаивающие душу мысли…
 
Полкан галопом нёсся по наезженной дороге, петляющей между заснеженными перелесками, он словно не ощущал за собой более сорока пудов груза.
Вдруг, резко замедлив ход, он встревоженно заржал, остановился пофыркивая, и стал нервно бить копытом затвердевший снежный наст. Закимаривший Игнат чуть было не вылетел из саней.
– Ну чего ещё там? – недовольно ворча, поглядел он на дорогу. Поваленное дерево преграждало санный путь.
– Тьфу ты! – медленно поднялся Игнат, чувствуя, что хошь не хошь, а преграду убирать придётся…
– Всё, приехали! – раздался сзади хриплый, простуженный голос.
Враз из ниоткуда возникли три ужасных существа. Внутри Игната всё похолодело, ноги непроизвольно стали подгибаться: «Что это, сон?..» – тряхнул он головой.
– Ну, чево остолбенел?! Живо выпрыгивай да выгружай всё из биндюха* … Некогда нам с тобой лясы точить* , – вернул его к действительности низкий бас.
          – А битюк-то*  хорош – враз домчить куды нада, – донёсся уже спереди сиплый, шипящий голос.
          – Кто вы?.. – испуганно огляделся Игнат.
– А тебе како дело? Мы же не спрашивам, хто ты, – ответил бас. – Выгружай всё и улепётывай на все четыре стороны, куды буркалы* …
– А как доначит* ? Крепость-то недалече, – перебил его сипатый.
И тут только Игнат хорошо разглядел троих заросших бородами мужиков, двое из которых были одеты в суконные епанчи* . Зловеще горящими глазами они разглядывали его с головы до ног.
Вырванные ноздри и клеймо «У» на лбу выделяли колодника с цепями на руках и ногах.

  Биндюх* – телега.
  Лясы точить* – разговаривать.
  Битюк* – ломовой конь.
  Буркалы* – глаза.
 Доначить* – донести. 
  Епанча* – шинель до 1797 года.

 
«Каторжники… – с ужасом пронеслось в его голове. – А епанчи-то, видать, с охранников сняли», – вспомнил он рассказ грузчика про двоих убитых сторожей…
– Доначит, говоришь? – зло зыркнул на Игната басовитый. – Ну дык, жуликом* по горлу – и в сугроб, а бурмак* его – вон, Мартыну пойдёт, – кивнул он на съёжившнегося от холода колодника.
 – Погоди, Атаман, – прищурил глаз сипатый. – Чево мы акромя теплухи* и ловака*  поимеем, ежели приткнём яво? Ты чоль нат место возницы сядешь? Ну, довезёшь нас до первой стрёмы* – и чё дальше?.. Клеймо на лоб, в цепи и в каменный мешок*?.. Ежели до смерти плетями не забьють за каплюжников*.
– Хмм, – потёр нос басовитый.
– Верно ты, Шиш, кумекаешь. Пущай-ка он доставит нас, куда нада, а там поглядим – куды ево… Чего зенки вылупил?! – свирепо взглянул басовитый на Игната. – Скидавай теплуху, пущай Мартын погреется.
– Давай сюда шубёнку-то, – звеня цепями, протянул руки к Игнату колодочник.
– И камлюх* тоже сымай, – сорвал с него шапку сипатый.
– О-о-о… Благодать-то кака! – завернулся в шубу Мартын. – Человеческо тепло внутри схоронилося, – закатил он от удовольствия глаза.
– Ты, вон, в шавыгу* залезь, согрейся, – кивнул на сани Атаман.
– А ты – жрать доставай, да ловака с дороги убери, а то кабы ненароком каплюжники не объявились, – подтолкнул он к повозке Игната.
– Камырка есть? – просипел Шиш.

  Жулик* – нож.
  Бурмак* – тулуп.
  Теплуха* – шуба, тулуп.
  Ловак* – конь.
  Стрёма* – пост, патруль.
  Каменный мешок* – тюрьма.
  Каплюжники* – охранники.
  Камлюх* – шапка.
  Шавыга* – сено.


– Чево? – заискивающе глядя на него, не понял Игнат.
– Водка… – забившись в солому, пояснил Мартын.
– Имеется… Штоф… – подскочил к саням Игнат и вытащил из соломы сумку со снедью.
– О-о! Шишлюха* камырки, – поднял над головой бутыль Шиш.
– Давай-ка поначалу в лес. Здесь недалече отвороток есть, там мало кто ездит, – скомандовал Атаман, протянув руку с ружьём в сторону леса.
– Ну вот и пожрём сытно, – окинул верховод разложенную на санях снедь.
– И камырка кстати пришлась, – подмигнул Атаман Игнату. – По бухарику* в самый раз будет, – прищуря глаз, нацедил он из штофа полную кружку.
Опрокинув в горло содержимое, Атаман тут же наполнил посуду и передал Шишу, а затем налил Мартыну.
– Хорошо пошла, – поглаживая пузо, прошипел Шиш. – Давай-ка, Мартын, пропусти бухарик – согрейся.
Половина съестных припасов, взятых в дорогу, была съедена за один раз.
         Игнат со страхом наблюдал за трапезой разбойников: «Что им взбредёт в голову?..» – старался предугадать он дальнейшее развитие событий.
Морозец постепенно пробирал его тонкий зипун, и Игнат то и дело похлопывал себя руками по бокам, пытаясь хоть как-то согреться. Подверженный простуде, он с тревогой вспоминал свои мытарства в юрте Бакая: «Чево же они удумали?.. Куда он должен их везти?.. И что его ждёт в конце всего этого?..» – крутились невесёлые мысли в его голове.
– Ну чо, Мартын, погрелся, теперяча отдай ему теплуху и камлюх, – кивнул Атаман на Игната. – А то он в таких монатках ухляки* отморозит – далеко нас не увезёт, – сытно отрыгнул главарь после обильного обеда.

  Шишлюха* – штоф, бутыль.
  Бухарик* – стакан.
  Ухляки* – уши.

 
– А к-куды ж ехать-то? – постукивая зубами от холода, робко спросил Игнат.
– А куды укажем, туды и поедешь, – резко бросил Шиш.
– Высыпишь руду, а мы в сене схоронимся, – добавил Мартын.
– Да помилуйте!.. Первый же казачий патруль заподозрит неладное, – обвёл Игнат разбойников лихорадочным взглядом.
– Проверят подорожную – спросят: почему не в ту сторону едем?.. Где руда?
Он уже немного представлял себе, как можно будет уговорить разбойников изменить своё решение.
– Ну что же, есть така опаска, – подумав, согласился Атаман. – Выходит, без надобности ты нам, – вытащил он из-за голенища блеснувший в лучах солнца кинжал.
– Шиш, сними-ка с его теплуху, чтобы в крови не запачкать.
Игнатий рухнул на колени, не ожидая такого оборота.
– П-погоди!.. Как б-без надобности?! Я, я подскажу, чо с-сделать!.. – протянув вперёд руки, пополз он к зло ухмыляющемуся Атаману.
– Ну, говори, – потирая лезвие о ладонь, пробасил тот.
– Здесь вскорости дорога будет, по ней переселенцы дённо и нощно на новые земли едуть, – скороговоркой, боясь, что ему не дадут высказаться до конца, начал Игнат. – У их в подорожных не указано места, докель им ехать – переселенцы в Колыванскую губернию – и всё тут.
Да и провиантом они богаты: инструмент какой, одёжа… – остановил он выжидательно-тревожный взгляд на Атамане.
– Ну и чё нам с этого? – зло зыркнул тот на Игната. – Думаешь я стану посреди дороги и буду переселенцев клюжить*?

Клюжить* – ловить
 
– Да ничего не надоть, – прижав руки к груди, молящими глазами посмотрел Игнат на Атамана. – Пока дотель доберёмся, время уже к вечеру будет. До заезжей избы ещё далеко, вот народ и останавливаются в тех местах, на полянках. Съехав с дороги, разведут костры: кто повечерять, кто обогреться, да лошадей накормить. Через них-то и вашу нужду в самый раз справить, – красноречивым взглядом дал он понять, как это всё разрешится.
– Ну чё же, давай, поглядим, – подумав, согласился Атаман. – Ежели всё оно выйдет, как ты бакулишь* – отпущу, а ежели хитришь – на куски порежу.
– А куда же мы-то?.. – кивнул на сани Шиш. – Втроём здеся не скроимся.
– Ты с Мартыном в руду закопаешься. А я рядом с этим лофаном* в шавыге схоронюсь, – кивнул Атаман на Игната.

  Бакулить* – говорить.
  Лофан* – мужик.

Убрав с дороги поваленное дерево, выгребли часть руды из короба и вновь заложили ею спрятавшихся в углублении Шиша с Мартыном.
– Я тебя за ногу привяжу, чтобы сбежать не удумал, – крепко затянул на щиколотке Игната верёвку Атаман. – Ежели попытаешься на стрёме, какой знак каплюжникам подать – сразу приткну. Схоронюсь здесь, рядом с тобой, так что, смотри – не балуй.
Игнатий утвердительно закивал головой. Он панически боялся этого свирепого лиходея, который непредсказуемо, в любую минуту, мог вытащить кинжал и лишить жизни…
И вот опять под стук копыт и скрип полозьев побежала белая лента санного пути, замелькали заснеженные перелески, обступившие уходящую вдаль проторённую возчиками дорогу.
«Вот и выгадал… – витала в голове упрекающая мысль. – Нужно было вместе со всеми ехать, а уж ближе к дому и поспешать. Да что теперь об этом…» – чувствовал он присутствие, зарывшегося в сено разбойника…
           Впереди показался дымок из печных труб Фарафоновой.
«Эх, кабы знак какой подать, что лиходеями захвачен!» – высматривал он в розовеющей дымке заката какую-либо подводу или служивого. Но схваченная верёвкой нога, тут же напомнила ему о возможных последствиях…
Впереди, из крайней избы, выбежали трое казаков и взяв ружья наперевес, перекрыли дорогу.
– Стой! – поднял руку высокий рыжебородый детина.
– Кто таков?! Куды так торописси? – строго произнёс он, пристально оглядывая Игната.
– Р-рудовоз я… Игнатий Щербаков, – слегка кланяясь, дрожащим голосом доложил возчик. – В-вот и подорожная, – вытащил он из-за пазухи лист бумаги.
«Только бы Атаману чего не померещилось, а ну как ширнёт ножичком», – мысленно представил он приготовившегося к мести бандита.
– А чего так спужалси-то, – протягивая назад подорожную, спросил рыжебородый.
– А к-как жа не спужаться: выскочили вдруг нежданно… Подумал, не бандиты ли? Ветер слезу вышиб – толком не разглядел.
– Да уж… Конь у тебя резвой, – похлопал по морде Полкана постоянно шмыгающий носом щупленький мужичонка.
– А бандиты где-то в округе ходют, с рудников вчерась трое сбежали. Вот и караулим здесь второй день. Не видал кого пеших? Двоя в епанчах – с убиенных ими охранников сняли, – испытующе посмотрел худощавый на Игната.
– Не-е… От самой крепости ни души не встретил, – неуверенно замотал головой тот, не зная, как ему поступить: или надеяться, что казаки, проявив бдительность, тщательно осмотрят воз и скрутят беглых, или же стараться ничем не выдать их присутствие – ведь и его могут обвинить в пособничестве. Да и угрозы Атамана не выходили у него из головы.
– А чево один-то? – зашёл сзади саней рыжебородый. – С рудой здесь поодиночке не ездят.
– К зятьку заворачивал, шибко плохой – жена просила попроведать. А теперь вот, в заезжей избе обоз дожидаться буду, – как заученную фразу вымолвил Игнат.
– Ну, ладно, Осип, чего мужука задёрживать, пущай ужо едет, – махнул рукой худощавый.
– Езжай… – отошёл в сторону рыжебородый.
Поняв, что от лиходеев ему так просто не избавиться, Игнат погнал коня дальше, через безлюдную улицу деревни…
Короткий зимний день багровым закатом уходил за горизонт, морозец усилился и снег поскрипывал под полозьями саней, уносимых резвым жеребцом в сгущающиеся сумерки востока…
Вскоре, как и полагал Игнат, то там, то сям показался дым от костров остановившихся на отдых переселенцев. Не осаживая коня Игнат, поднимая гружёными санями фонтаны снега, повернул на уходящую вглубь губернии дорогу. Проехав чуток он умерил бег своего жеребца, присматриваясь к остановившимся передохнуть людям:
–  «Это семейство не подойдёт: мужиков много, да и здоровенные – как на подбор… Здесь тоже: несколько повозок расположились вокруг костра, – отмечал про себя Игнат, выискивая подходящую жертву. – А вот там, поодаль от дороги, на краю небольшого лесочка, собрались повечерять двое мужиков, да и рядом никого. Где вот только третьего взять?.. Ну, да уж как есть…», – осадил он коня.
– Вот там – двое, около костра хлопочут, – наклонившись, сообщил Игнат Атаману.
Тот, прищурив один глаз, осторожно выглянул из своего укрытия:
– Годится… Давай, вытаскивай Шиша с Мартыном.
Игнат живо выпрыгнул из саней и лихорадочно стал разгребать руду, стараясь угодить главарю.
– Ой, ой… – приплясывая и хлопая себя по бокам, запричитал Мартын.
– Шубейку бы надоть – обогреться, – потянул он руки к Игнату.
– Погоди, дело сделаем тогда и согреисси, – шикнул на него Атаман.
– Вон… Только двоя, – как бы извиняясь, развёл перед Шишем руками Игнат.
– В самый раз для нас с Атаманом, – довольно кивнул Шиш. – А ево и подорожная не спасёт – у ево на лбу пащпорт написан, – кивнув на Мартына, разразился он утробным, животным смехом.
– Ну чо, поехал я, а вы уж тут сами управитесь, – согнувшись в угодническом поклоне, неуверенно проронил Игнат.
– Куды?! – повелительно произнёс Атаман.
– Ну дык, пообещали же – отпустить меня…
– А это уж как дело сделаем… Ты чо, думашь, я туды к ним пойду?.. Не-ет… Ты шаркнешь* обоих. А ежели чо супротив замыслишь – вот она, пуля, догонит… – недобро улыбнувшись, ткнул он Игната дулом ружья.
– Да разве ж мне управиться с двоими!? – взмолился тот. – Скрутют меня – и для вас пользы никакой… Можа, того, я их сюда хитростью заманю, а уж здесь… – бросил Игнат выразительный взгляд на торчащую из-за голенища рукоятку кинжала.
– Хитростью, говоришь? – Атаман вопросительно взглянул на Шиша.
– Пущай пробует, – кивнул тот головой. – А мы где-нибудь недалече схоронимся… Да и темняется уже – нам в подмогу.
Игнат подъехал поближе к переселенцам, схватил под уздцы Полкана и утопая выше колена в снегу, повёл в сторону от дороги.
«Ну вот, и достаточно, – отметил он про себя, когда гружёные сани глубоко осели в снегу».
– Эй, мужуки! – крикнул Игнат, выйдя на дорогу. – Пособите сани из сумёта* вытащить.

 Шаркнуть* – убить.
 Сумёт* – сугроб.
 
– А чего тебя туды занесло?! – бросив мешать варево в котелке, поднялся коренастый детина.
– Да конь чегой-то испужался, ну и сиганул в сумёт.
– Пошли, братка, пособим мужику, – кивнул коренастый своему спутнику.
– Это ж как его угораздило? – подходя к саням, покачал тот головой.
– Ты, вот что, мужик, бери коня под уздцы и разворачивай к дороге, а мы с брательником сзади подтолкнём.
– Ага…– забежал вперёд Игнатий.
– Ну, взя… – оборвался на полуслове голос коренастого.
Коротко вскрикнув, оба брата, судорожно хватаясь друг за друга, упали на снег у полозьев саней.
– Ну вот и приехали на место, – зловеще ухмыльнувшись, вытер пучком соломы окровавленное лезвие Шиш.
          – Ну дык, я, т-того, п-поехал, – дрожащим от волнения голосом, произнёс Игнат. – Д-до ночи бы успеть до з-заезжей избы д-добраться.
– Валяй… – безразлично бросил Атаман.
– А ежели доначит? – прищурив глаз, наклонил голову Шиш. – Каплюжникам укажет, кто мы да куды путь держим…А сам-то, вроде как и не при делах, – ядовито прошипел он.
– Доначит, говоришь… – бросил недоверчивый взгляд на Игната Атаман. – Так мы ему болтун*-то отчурим*  и пущай едет мычит, – криво усмехнулся он.
– Ну ежели так… – согласился Шиш.

  Болтун* – язык.
  Отчурить* – отрезать.


– Да вы чо?! Обещали же отпустить… Никому ни слова!.. Нем – как могила! – прижав руки к груди, остановил молящий взгляд на разбойниках Игнат.
– А я тебя и не держу – езжай, только болтун свой здесь оставишь – и нам так спокойней будет, – леденящим душу тоном произнёс Атаман.
Игнатий, обомлев от такого решения, стоял полураскрыв рот и ошарашенно глядел перед собой.
Только слабые хрипы истекающего кровью коренастого нарушали возникшую тишину.
– Ладноть… – вытаскивая из-за голенища кинжал, хитро сощурился Шиш. – Накось, подмогни ему, – кивнул он на умирающего.
– Ч-чево?.. – заикаясь от страха, не понял Игнат.
– Вишь, никак отойтить не может, – протянул Шиш сверкнувшее в холодном свете луны лезвие.
– Давай, давай… – поддержал Атаман. – Ежели своей крови боишься – чужую пусти. Хотел чистеньким уйти, да замараться придётся – вот тогда поверю, что болтун свой за зубами держать будешь.
Игнат растерянно стоял, недоумённо глядя на лезвие кинжала. Когда лишал жизни Мирона, – то приготовился к этому, заранее выстроив свои действия, а сейчас что-то противилось в нём: вот так взять и всадить нож в умирающего человека.
          Спрятанное богатство и человеческая жизнь оказались на чашах весов…Что же перетянет?
Но уже другой голос, заглушая его нерешительность, говорил:
«Что тебе этот незнакомец, всё равно умрёт, а вот ежели лишишься языка – как золото своё выручать будешь, а то и кровью истечёшь. Да и будет ли та радость от богатства – немтырю».
Мысли о будущем благополучии вытеснили остатки сомнения. Рука Игната решительно бросила увесистую гирьку на чашу богатства.
– А-аа!!!– вскрикнул он, и с перекошенным лицом вонзил кинжал в шею умирающего…
– Ладно ты его – даже теплуху не порезал, – одобрительно улыбнулся Атаман. – Теперь с нами одной верёвочкой повязан.
– Сымите с их теплухи и пимы. Да в снег поглубже этих жмуриков закопайте – чтоб никаких следов не осталось, – кивнул Шиш Игнату и Мартыну. – А мы пока глянем, что у их там в обозе.
Игнат стоял оцепенев, не в силах до конца осознать своего поступка.
– Давай сюда жулика, – взял у него из рук кинжал Атаман.
– Пошли, чего встал, как туяс*, – дёрнул Игната за рукав Мартын.

Туяс* – столб.

– Куда? – бросив непонятливый взгляд, ответил тот.
– Не слыхал, чо ли?.. Шиш велел мужиков прибрать.
– А-а… – отсутствующим тоном отозвался Игнат, и подчиняясь велению Шиша, спохватился помогать Мартыну.
– Ну дык как, тепереча отпустите меня? – просительно взглянул он на него.
– А я тута ничево не решаю, – припорашивая снегом следы крови, ответил Мартын. – У меня на лбу написано, кто я и что я, – выставил он лоб, показывая выжженное клеймо. – Это отметина бунтовщика. Вот они и уцепились за меня, – кивнул он на копошащихся возле обоза переселенцев Атамана и Шиша.
 – По слухам, гуляют в горах их братцы-разбойнички – висельники, а у пугачёвцев в горах верные люди прячутся. Ну и уговорили меня бежать к своим, чтобы вроде как ходатаем за них выступить, ежели с висельниками облом выйдет, – разговорился Мартын. – Сами-то – лютые разбойники, по лесам да столбовым дорогам пошаливали. А тут подались с переселенцами в Сибирь, думали поживиться под общую суматоху. Да людей своих порастеряли, а сами на рудники угодили – Шиш сказывал.
– А как ты думашь, отпустят они меня али как? – с тревогой переспросил Игнат.
– А кто их знат? Можа и отпустят, а можа – или как, – пожал плечами Мартын. – Им человека порешить, – что тебе комара прихлопнуть. Да и чо ты за жизню так цепляешься? Разве это жисть… Вот у Емельки Пугачёва – там свобода была. Пока свои же, казацкие полковники, отца родного не предали. Сколько наших повесили?! А коих вот каторгой помиловали…
– Эй!.. Чево вы там валандаетесь? Давай, сюды! – грозно прикрикнул Атаман.
– Да не бойся… Атаман доволен остался, как ты того прикончил, – успокоил Игната помощник.
– Ой, благодать-то кака… – раскинув руки, потянул ладони к теплу огня Мартын. – Ну чо там? – кивнул он в сторону двух гружёных хозяйственным скарбом подвод.
– Чо, чо – прибарахлились! – пробасил Атаман, уплетая за обе щеки кашу. – Теперяча мы переселенцы: Авдеевы Семён и Ульян – из Тамбовской губернии. Две подводы с хозяйством, подорожная – всё что надобно. С таким довеском никакая стрёма не страшна… Иди глянь: там в санях пимы и бурмак, – кивнул он в сторону гружёных подвод.
– Тут и еда, и струменты, и шубейка, – вытащил из саней добротный тулуп Мартын. – Только вот это куда девать? – подняв руки, загремел он цепями. – Да и пимы на ноги не натянешь – колодки мешают.
– Ну?!.. – красноречиво глянул Атаман на Игната.
– Тут недалече, по этой дороге, деревня будет, – поняв, что от него требуется, услужливо ответил Игнат. – Кузнеца найдёте: мол сани обломались, али лошадь подковать. Ну а там, ежели жить захочет – сделает всё ладом…И темнота вам в подмогу, – добавил он.
– Идёт… – кивнул головой Атаман.
– А ты садись, пока каша не остыла… набей лещуху*, – бросил он колоднику, отдуваясь от сытного ужина.
         – Это в самый раз! – потирая отогревшиеся ладони, обрадовался Мартын. – Давай, за компанию, – пригласил он Игната.
– А я уж, ладныть – не проголодался ещё… Пора бы к дому… – жалобно-просяще поглядел тот на Атамана.
– Ну, как хошь… Валяй… – безразлично отозвался тот.
– А то давай с нами. Мужик ты башковитый – сгодисся. Чего тебе жохом* ходить? – прошипел Шиш.

 Лещуха* – брюхо.
 Жохом* – простым мужиком.


– Да куда ж я от семьи: дома шестеро дитёв и жена хворая, – прижал руки к сердцу Игнат в знак благодарности за приглашение.
– Хмм… – криво усмехнувшись, ничего не ответил Шиш.
– Ну так я поехал… – пятясь задом и кланяясь, приговаривал Игнат.
– Да ступай уже! – зло крикнул Атаман. – Пока я не передумал.
– Ага… – лакейски кивнул головой Игнат и развернувшись, быстро засеменил к своим саням.
– Ну вот, слава Богу, пронесло… – облегчённо повторял Игнат, погоняя и так бегущего галопом Полкана. – И деньги вроде целы… – нащупал он, зарытый в соломе мешочек с собранной возчиками помочью...
Нервная дрожь сотрясала тело Игната, он всё ещё никак не мог успокоиться от пережитого. В его глазах, как видение, стоял свирепый образ Шиша, со звериной ухмылкой вытирающего окровавленный кинжал…
Только поздней ночью, осадив уморившуюся лошадь, Игнат постучал в дверь заезжей избы.
– Кого это по ночам носит?! – раздался из-за двери недовольный женский голос.
– А чево ты хошь, ежели ночью приспичило. На то она и заезжа изба, – откликнулся поздний гость.
– Ладно, заходи, – послышался звук отпираемых запоров.
Тёплым, людским духом пахнуло в лицо Игнатию.
Двое засидевшихся постояльцев, потягивая брагу, лениво подняли головы на вновь прибывшего.
         – Вечерять будешь? – глядя на гостя усталыми глазами, спросила хозяйка. – Пироги с капустой остались, шти ещё не остыли, – кивнула она на пышущую жаром печь.
– Угу… – устало бросил Игнат, – Да налей-ка мне ещё бражки, – глядя на подвыпивших постояльцев, почувствовал он необходимость залить недавно пережитый страх и не унимающуюся нервную дрожь.
– Ежели ещё чего осталось, – покачала она лагушок*,  и вынув деревянный кляп, слила остатки в кружку.

Лагушок* – небольшой бочонок.

 – Архип! – крикнула она в темноту комнаты. – Притащи-ка бражки да сходи коня накорми.
– Принесли кого-то черти на ночь глядя… – недовольно пробурчал Архип и шаркающей походкой прошёл в небольшую подсобку, где по всей видимости, хранились съестные припасы и крепкие напитки.
Грызущее где-то в глубине чувство греха, заложенное в человека заповедью  «Не убий», постепенно оставило Игната после двух кружек бражки. Его уже ничуть не трогало раскаяние за ни в чём не повинных переселенцев, убитых с его помощью.
«Недолго ещё осталось», – успокоил он себя. Ждущее своего часа золото бросит в бездну времени все его нынешние мытарства…
Едва занялась заря, а Игнат был уже на ногах. Сытый Полкан нетерпеливо бил копытом укатанный снег.
– Но-о! – вскочил он в сани, держа путь на розовеющий восток.
«Теперь ему есть что доложить приказчику: и о планах возчиков, и главное – о покрывании беглых бийскими казаками, неожиданно вставшими у него на дороге».
               
                Продолжение следует...