Монпансье из детства

   Когда я был ещё маленький и не ходил в школу, очень любил читать книги.
А ещё я любил мечтать. Когда мне было пять лет, я уже довольно бегло умел читать. Просыпаясь утром от вкусных запахов, доносящихся из кухни, где мама готовила всем завтрак, я завтракал и наблюдал, как брат собирал учебники в портфель. Когда брат уходил, я стелил круглый вязаный из лоскутов коврик, залезал в духовку, перед собой ставил небольшую табуретку и с упоением читал книги.

   Да, да! Читал в духовке печки, которую топили дровами и углем. Духовка была большая, после прогрева комнат и приготовления пищи на печке, она еще долгое время сохраняла тепло. Там я и проводил некоторое время с книгами.

   Жили мы в небольшом городке на окраине города в небольшом флигеле, в котором было две маленькие комнаты. В основной комнате стоял трехстворчатый шкаф, сделанный местным столяром, кровать с металлической пружинной сеткой и металлическими спинками, старенький диван, стол круглый, который занимал почти все свободное пространство комнаты, и в углу в большой кадке росли розы.
Это был необычный большой куст розы, высотой почти до потолка с широкими листьями и небольшими, но красивыми цветами. Эта роза придавала особый вид маленькой комнатке в которой не оставалось больше места для других крупных предметов быта. Была ещё небольшая спаленка, в которой помещалась только узкая кровать и небольшой столик у окна, которое выходило во двор, из-за чего туда практически никогда не заглядывало солнце, лишь в конце дня скользнув на несколько минут по потолку. Там спала мама. Она просыпалась рано, топила печку, готовила нам завтрак, потом будила брата в школу, а сама уходила на работу.

   Детские книги, которых было дома немного, были все прочитаны, и я, втайне от старшего брата, брал его школьные учебники и с интересом читал их.

   На этот раз у меня были книги из библиотеки. Один рассказ, название которого я уже не помню, так же, как и автора рассказа, я перечитал несколько раз. Помню лишь, что описывалось в ней, как мальчик увидел у отца в гараже красивую такую жестяную баночку из-под монпансье, а в ней различные болтики и гаечки. После этого, подражая отцу, мальчик себе такую баночку приобрел и стал складывать туда тоже болтики и гаечки. И так мне понравилось описание этой баночки с её содержимым, что я стал мечтать о том, что кто-то из гостей купит мне конфеты-леденцы в баночке, но такие конфеты нам никто не приносил. Я безуспешно пытался найти такую же, заглядывал в витрины магазинов, но так и не нашел, да и денег у меня не было купить её.

   Прочитав этот рассказ, я стал интересоваться различными техническими устройствами, что привело впоследствии к увлечению электроникой в более поздние молодые годы.

   Прошло около двух лет, мечты мои только усилились.

   Однажды теплым летним днём мы с мамой собрались в деревню к бабушке.
Ехали поездом. Для меня это было настоящее путешествие. До прибытия поезда на станцию, я с интересом рассматривал семафор, на котором был красный кружок, поднимающийся вверх, когда должен был проехать поезд. Это сейчас всюду светофоры, а тогда светофоров не было, и поднятый вверх красный кружок давал разрешение на движение поезда. Причём поднимали и опускали семафор вручную. Делала это женщина, одетая в железнодорожную форму. На станции также были питьевые фонтанчики. Открываешь краник – образовывается маленький фонтанчик. Меня не мучила жажда, но я всегда бежал к фонтанчику, открывал краник и делал вид, что пью воду. На самом же деле, меня всегда привлекало это простое устройство, из которого можно было пить воду без кружки. 

   Подходил пригородный поезд, мы садились в вагон и, под стук колес, звуков открывающихся и закрывающихся дверей тамбура и под гул голосов говорящих пассажиров мы ехали к нашей станции. В поезде пахло лаком от деревянных сидений и пирожками, которые продавались здесь же проходящими лоточниками.

   За окном мелькали дома, деревья, совхозные поля, на которых периодически, сквозь промежутки лесополосы, видны были пасущиеся коровы. По дороге, идущей параллельно с железной дорогой, двигались автомашины и гужевые повозки, груженные молочными флягами, сеном, а то и просто пустые, лишь впереди телеги сидел кучер и лениво подстёгивал лошадей, заставляя их двигаться быстрее. Мне хотелось с кем-то поделиться увиденным в окошке, я повернулся и увидел мальчика, сидящего недалеко от нас. Мальчик был примерно моего возраста, его не интересовал вид из окна. Он был занят поглощением конфет и так был увлечён этим занятием, что казалось, ему нет никакого дела до всего, что делается вокруг него. Ел он леденцы, доставая их из баночки по одному, внимательно рассматривал, как будто любовался ими и нагонял аппетит, после чего отправлял в рот. Блаженно улыбаясь, немного рассасывал эту маленькую твердую конфетку и затем с громким хрустом раскусывал её. При этом вид у этого мальчишки был такой умиротворённый, что я забыл про окошко и некоторое время, не отрываясь, смотрел на мальчика, затем мой взгляд переместился на баночку, в которой были леденцы. Это была она, такая же самая баночка о которой я читал и мечтал! Я уже в мыслях видел там болтики и гаечки, которые я брал и закручивал на какое-то немыслимое техническое устройство. Это мысленное видение настолько захватило меня, что я молча стоял и смотрел на эту баночку.
   - Угости мальчика, - услышал я голос его мамы. – Видишь, как он хочет конфетку.
   Видение необъяснимого технического устройства с моими болтиками исчезло, и я опять увидел баночку с конфетами, а в протянутой мальчиком руке – несколько леденцов.

   Я не стал брать леденцы и молча вернулся на своё место. Мама смотрела в окно и о чем-то думала. Я тоже уставился в окно. Но проплывающие мимо поля, деревья, животные уже меня не интересовали. В мыслях опять было какое-то сложное техническое устройство, на котором не хватало моих гаечек.

   Я смотрел в окно и мне казалось, что мы едем далеко-далеко от нашего дома. На самом деле ехали мы совсем недолго. Через тридцать минут мы уже были на соседней станции, вышли из поезда и дальше нам предстоял длинный путь около трёх километров, который проходил сначала по лесу, где меня завораживали звуки природы и пение птиц, а потом по чистому полю, на котором почти ничего не росло, лишь изредка попадались полевые цветы да мелкая пожелтевшая от солнца трава, которая быстро увядала из-за палящих лучей солнца и отсутствия влаги.

   Идти было интересно, но утомительно. Больше всего уставала мама, так как я не мог быстро идти детскими шагами, и она меня постоянно подгоняла идти быстрее.

   Наконец-то мы в деревне. Дом бабушки и дедушки был старым. Скрип двери и полов, звяканье щеколды на двери создавали в совокупности особенное ощущение деревенской жизни. Плюс к этому - летняя пристройка к дому из шифера и листов металла. Внутри печка для приготовления еды в летний период. Топили печку дровами. Обедали обычно на улице за столом, над которым между деревьями был развешен тент. Здесь же недалеко был вход в подвал и сарай, в котором находились две козы с маленькими козлятами. Крыша сарая была покрыта соломой, а на улице у входной калитки лежал большой круглый камень от старой мельницы. Мельницы уже давно не было, а камень лежал долгие годы. Когда однажды я попал в эту деревню спустя более пятидесяти лет, я на том же месте увидел этот камень. Удивлению моему не было предела, уже и дома этого не было, на месте сада и огорода образовался заросший травой пустырь, а камень так и лежал на этом же месте, напоминая о далеком прошлом.
   
   Нас встретили мамины родители, а мои бабушка и дедушка. Бабушка Ефросинья тут же, по обыкновению, принялась готовить обед в летней кухне, а дедушка Устин, поздоровавшись, похлопал меня по плечу и сказал:
   - Что-то ты, внучек, не растешь никак. В школу-то скоро пойдешь?
   - Скоро, – ответил я. А я уже читать и считать умею!
   В ту пору мне было семь лет, мои сверстники собирались осенью в первый класс, а мне предстояло пойти в школу только на следующий год. Читать и писать я уже умел, но был маленького роста и когда меня привели в школу, чтобы оформить в первый класс, на меня посмотрели и попросили сесть за парту. Вздохнув, завуч сказала:
   - Так его же из-за парты совсем не видно. Пусть ещё годик погуляет, рост наберёт.
   Пока мама с бабушкой хлопотали на кухне, я пошёл вслед за дедом Устином в дом. В углу спальни стоял стол деда, за которым он работал. Дед был сапожником, шил всей деревне тапочки кожаные, ремонтировал обувь, подшивал валенки. Особенно мне нравились сшитые им тапочки. Сейчас таких не встретишь. Кожаные, легкие, на носках тапочек цветные узоры, у каждой пары разные.
Я разглядывал разложенный на столе инструмент и мне очень хотелось самому что-то сшить, но дед меня к своему рабочему месту не подпускал.
   - Мал ещё, а здесь иголки да ножи острые. Подрастёшь, будешь как я – сапожником.

   На полках и на стене лежали и висели шаблоны, выкройки, обувные колодки, всевозможные катушки с нитками, шило, ножи. На самой верхней полке лежала какая-то круглая жестяная баночка, разглядеть которую с пола мне не удавалось.

   Оставив на время сапожный уголок деда, я побежал в сад. Меня часто оставляли в деревне на месяц-другой. Я любил бегать по их саду, сдирать камедь из вишнёвых деревьев – такой вкусной она была. На огороде рос мак, с которым бабушка пекла пирожки. Рвать мак на огороде было категорически запрещено, но запретный плод всегда был сладок и я, когда меня никто не видел, тихонько крадучись срывал ещё зеленую головку мака и съедал содержимое. Сырой мак был ещё горьковат на вкус, но ощущение того, что тебе запретили, а ты сделал это, радовало.

   Излазив все окрестности большого деревенского двора, я искал новых ощущений и познаний. В их поисках я залезал на чердаки, сначала сарая, а затем и дома. На крыше сарая, кроме старой косы, серпа и каких-то ржавых железок, я ничего не обнаружил, а вот на чердаке дома я обнаружил много сухого мака. Сухие стебли с полными коробочками висели связанные в пучки на стропиле под крышей. Я там задержался на несколько минут и вдоволь наелся сухого мака. Остатки разломанных коробочек и стебли мака я собрал и закопал в саду, чтобы бабушка не увидела.
   
   Побродив ещё по двору, я открыл скрипучую дверь в дом. Звук скрипа двери имел своеобразную окраску звука. К нему добавлялся также неповторимый звук дверной щеколды. Всё это накладывалось друг на друга. Создавался шедевр звучания обыкновенных предметов быта, который неизменно оставался надолго в детской памяти, а затем в долгосрочной взрослой памяти как воспоминание о детстве.
   
   Несколько раз повторив открывание-закрывание двери с ритмическим позвякиванием дверной щеколдой и, таким образом удовлетворив детское любопытство по извлечению музыкальных звуков, я прошел дальше в комнату, где в углу располагалось дедушкино рабочее место. Пока дедушки рядом не было, я с интересом разглядывал подготовленные кожаные выкройки тапочек, всевозможные крючки, шило, ножницы, острый нож. Всё это пахло своеобразным запахом кожи. На полках лежали в ряд сапожные колодки разных размеров. Став на небольшую табуретку, я увидел на самой верхней полке жестяную баночку из-под монпансье, с ярким цветным орнаментом на крышке. Сердце моё замерло. Я опять увидел то, о чём давно мечтал.

   Достав баночку, я некоторое время смотрел на неё затаив дыхание, потом осторожно открыл её. Это же о такой баночке я читал рассказ. Только в той баночке были гаечки и болтики, а в этой баночке находились иголки разных размеров, от небольших швейных до крупных сапожных.
   
   Разглядывая содержимое, я не заметил, как дедушка Устин зашел в комнату. Рука моя дёрнулась. Я, пытаясь одновременно закрыть коробку и поставить её на верхнюю полку, зацепил колодки, лежащие на нижних полках. Всё это с грохотом полетело на пол, по пути сметая со стола разложенные выкройки кожаных тапочек. Баночка, сверкнув блестящей крышкой в лучах солнца, пробивающегося через открытое окно, полетела вниз. Иголки, находящиеся внутри баночки, быстро раскатились по полу. Я на секунду замер и не дышал, смотрел как дедушка молча снимает ремень со своих брюк, затем мигом нырнул под стоящую в этой комнате кровать. Места под старой металлической кроватью было много, но ремень оказался длиннее моего укрытия. Чувствуя свою вину, я только покрикивал от каждого резкого касания ремня к моему телу. При каждом взмахе ремня я старался повернуться другим местом, так как обжигающий его кончик оставлял болезненный след на моей коже.
   
   Успокоившись и, посчитав своё наказание исполненным, дедушка принялся в первую очередь собирать иголки с пола. Я же, забившись в дальний угол и всхлипывая, смотрел на лежащую на полу баночку. Она по-прежнему сверкала, отражая свет от окна и становилась темной лишь тогда, когда фигура дедушки перекрывала свет от окна. От этого мне становилось ещё больнее, но на моё удивление, обиды вовсе не было.
   Выскочив на улицу, я долго прятался в саду, пока бабушка не позвала меня на ужин
 
   Много лет прошло с тех пор… Я давно вырос, стал инженером. У меня стало много коробочек со всевозможными деталями в том числе были и болтики, и гаечки, но почему-то именно такой красивой баночки из-под монпансье у меня никогда не было.
Работая в зрелом возрасте в организации по ремонту автомашин, я стал разбирать пришедшие в негодность узлы и детали автомобилей. Единственное, что оставалось от них пригодное – это метизы, которые я промывал в бензине и складывал их в коробочки. Гаечки отдельно, болтики отдельно. Всё это стояло на моём рабочем столе и было доступно всем желающим. Водители привыкли уже к тому, что у нас есть все необходимые гаечки и болтики.

   - Хорошо у вас здесь, - говорили водители, зайдя к нам во время перекура на чай. Тепло, уютно, да и гаечка необходимая всегда есть.
   
   Однажды к нам зашёл личный водитель директора. Человек от был амбициозный, самоуверенный, держался от остального коллектива обособленно, наверное, гордился тем, что только ему доверили возить директора. Ему также понадобилась гаечка, но не обычная, а с нестандартной резьбой на какое-то импортное устройство. Таких у нас никогда не было, и мы ему лишь посочувствовали. Но водитель стал требовать:
   - Нет у вас такой, так ищите. Мне завтра с директором на участок выезжать, нужна гайка.
   - Где же мы её возьмём тебе, - отвечали мы, - Нет и не было у нас такого импортного оборудования, мы не обязаны снабжать водителей метизами.
Но водитель, лишь сказав: «Ищите! Это ваша обязанность!»  ушел, хлопнув дверью.
К вечеру нам позвонил главный инженер и приказным тоном вменил нам, электрикам, в обязанность снабжать водителей метизами от разбора деталей и узлов машин, пришедших в негодность.

   Зная крутой нрав главного инженера, мы задумались. А старший электрик сказал мне со злостью:
   - Это всё твоя страсть к коробочкам.
При этом он схватил все мои коробочки с гаечками, болтиками, пружинками и другими мелкими деталями, и высыпал всё это в один большой ящик, добавив туда разного мусора из-под разобранных агрегатов. Потом помолчал, посмотрел с возмущением на меня и сказал:
   - Вот теперь пусть роются в этом ящике и выбирают, что им нужно, раз мы обязаны это делать!
Я стоял и молча смотрел на то, как мои старания в одну секунду были разрушены. Вместо аккуратных небольших коробочек на рабочем столе стоял большой ящик с горкой болтиков, гаечек и просто мусора. Казалось бы, ничего серьёзного не произошло, но я стоял несколько минут, отрешенно глядя на пустые коробочки и вспоминал детство.

   Водители по старой памяти приходили к нам, долго искали в этом большом ящике гаечки и болтики и, не находя нужной среди прочего хлама, уходили к своим машинам. Постепенно они уже и сами привыкли находить нужные метизы в других местах. Через некоторое время к нам приехал водитель, общение с которым нам доставляло удовольствие. Работал он на самом дальнем участке, приезжал на базу редко, но всегда нам привозил таёжные ягоды и кедровые орешки, которые мы любили щёлкать по вечерам. Да и поговорить с ним можно было всегда в радость.

   Поговорив о том и о сём, оставив ягод и орешков, водитель произнёс:
   - Ну, ладно. Пора идти. Мне утром выезжать обратно, а ещё нужно пару гаечек найти, у вас я, вижу, таковых в электроцехе не имеется.
Я улыбнулся, молча открыл ящик моего рабочего стола и, под удивлённым взглядом старшего электрика, из глубины ящика достал красивую круглую жестяную баночку из-под монпансье. В ней лежали отобранные и в бензине отмытые гаечки, как раз такие, какие нашему другу нужны были.

   Водитель нашёл у меня нужные гаечки, а я ещё долго стоял с этой жестяной баночкой с отрешенным взглядом, вспоминая детство, маму, брата, бабушку и дедушку. Перед глазами, как в кино, промелькнули кадры из далёкого детства.
Вот – я дома, читаю книгу в духовке, вот- я еду в поезде и наблюдаю как мальчик с баночкой монпансье смакует леденцы.
Потом вспомнилась бабушка Ефросинья с пирожками, дедушка Устин за столом сапожника, а также музыкальные звуки, издаваемые скрипучей дверью и дверной щеколдой.

   Я вовсе не слышал обращение ко мне сотрудников и удивлённого водителя, благодарившего меня за найденные гаечки. Воспоминания детства настолько захватили мои мысли, что я ничего не видел и не слышал вокруг себя.

   Удивлённые моим отрешенным состоянием сотрудники забеспокоились и стали теребить меня за рукав, после чего я очнулся от такого наваждения.

   Посмотрев внутрь жестяной баночки, закрыв её крышкой и положив бережно к себе в стол как драгоценную реликвию, я глубоко вздохнул, окинул взглядом удивлённых сотрудников, и отправился ремонтировать очередную автомашину.

   Ещё долгие годы я хранил эту жестяную баночку из-под монпансье, при открытии которой, как в видеомагнитофоне, я вновь и вновь видел все эти истории детства, которые надолго остались в моей памяти.