Глава 22 Добрый человек

ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК
 
Глава повести  "Тайна одного сундука"

  Вернувшись к главному входу с колоннами, Алеша прижался к дверям, чтобы на него не падал снег. В один миг все вокруг заволокло снежной пеленой, не видно стало ни домов, ни людей, ни трамваев, ни уличных фонарей, ни малой Невки. Снег прилетал и к нему, попадал на глаза и от этого слипались ресницы. И внутри у него все слиплось от голода.
  Жаль было денег, которые отдал жулику-старику, а то сейчас бы зашел куда-нибудь в трактир и попил горячего чаю. Беляши в пакете тоже смерзлись и превратились в деревяшки. В такую погоду он на старой квартире любил сидеть на подоконнике и смотреть, как снег заметает канал и набережную, и одинокие прохожие бредут, наклонив голову и борясь с сильным ветром и колючим снегом. Им не позавидуешь, а дома тепло, уютно. Ярко горит люстра в виде медузы.
Бабушка Лена или Ульяна крикнут: «Алеша! Ты чего там сидишь один в комнате? Иди пить чай с пирогами и плюшками».
  Он с радостью соскочит со своего наблюдательного пункта и побежит в кухню. На столе стоит серебряный самовар. Ульяна осторожно возьмет чашку из богемского сервиза и подставит ее под открытый кран самовара, откуда льется кипяток и вьется змейкой пар. Затем бабушка нальет заварку из красивого фарфорового чайника.
  Сладко пахнет тестом, яблоками, вишневым вареньем. На большом блюде со старинным замком и плавающими лебедями лежит большая горка плюшек с маком и корицей. Он любит самые поджаристые. Ульяна это знает и кладет ему на тарелку одну такую плюшку с маком и две – с корицей. Больше ему не съесть. А рядом с этим блюдом еще два блюда пирожков с разной начинкой и поджаристыми боками. Нужно и их попробовать.
  Неожиданно из снежной завесы выступил человек.
 – Малой?! Ты что тут делаешь?
 – От снега спрятался.
 – Метель началась, похоже, протянется до утра.
 – Я только стою, ничего плохого не делаю, – испугался Алеша, что его хотят прогнать.
 – Да вижу, что стоишь и слезы льешь. Подожди, сейчас храм открою, расскажешь о своем горе, – он вытащил из кармана большой ключ, вставил его в замочную скважину и два раза не без труда провернул. Из темноты храма пахнуло сыростью и ладаном. Видя, что Алеша замешкался на пороге, мужчина его слегка подтолкнул.
 – Заходи, не бойся. Я тут состою ночным сторожем. Сегодня из-за снега немного припозднился. И Матвеевна не дождалась: спешила к детям. А так меня всегда ждет. Она тут в церковной лавке работает. Жуликов-то нынче вон сколько развелось. Ничего святого у людей нет.
 – И меня обманули, – сказал Алеша. – Обещали на ночлег устроить в сарай за храмом, деньги взяли, а сами сбежали. И сарая там никакого нет.
 – Ну и ну. Последнее дело ребенка обманывать. Ничего. У меня тут есть каморка. Сейчас чайник поставим, чайку попьем. И еда найдется. Матушка Таисия, добрая душа, еду оставляет, ту, что бедным приносят.
 – А у меня беляши есть. Соседка утром угостила. Меня домком хочет в приют вернуть, я оттуда вчера сбежал. Там очень плохо.
 – Чужие дети никому не нужны. Не забоишься в храме ночевать?
 – Не знаю.
 – Я вот первое время боялся один оставаться. Со всех сторон образа на тебя смотрят, как живые. И сейчас иной раз не по себе бывает. Но молитву прочитаешь, и страх как рукой снимает.
  Егор Степанович, как просил называть его новый знакомый, провел мальчика в каморку – маленький закуток в правом приделе храма, отгороженный от общего помещения фанерной перегородкой, засветил свечу, разжег железную печурку около стены.
 – С ней надо аккуратней, – предупредил он. – Садись на лавку и не двигайся, а я схожу за чайником и едой.
  Его долго не было, затем он появился, держа в одной руке чайник, в другой – ведро, набитое щепой, сверху стояла кастрюля с едой.
  Стол заменяла табуретка. Егор Степанович расстелил на ней чистое полотенце, вынул из кастрюли яйца, хлеб, куски пирогов, пирожки. В приюте такой вкусноты не давали. Не важно, что хлеб и пироги были из серой муки и с какой-то примесью,
  Алеша уплетал их за обе щеки, вспоминая пироги, которые когда-то пекла Ульяна, а потом и Хенна. Как давно это было.
  Пока пили чай, Егор Степанович расспрашивал Алешу о его жизни, родных, ругал новую власть и мошенников, отнимающих у беззащитных детей жилплощадь.
 – Да, Алеша, попал ты в капкан. Так просто тебе из него не выбраться. Надейся на милость Бога, он тебе поможет.
  Сторож оказался разговорчивым. Говорил и говорил. Голос у него был приятный, ласковый. Он как горячий уголек из печурки проникал в сердце мальчика и растапливал в нем все его горести и обиды.
  Напившись горячего сладкого чая и наевшись пирожков и пирогов, Алеша поблагодарил сторожа за ужин и улегся на лавку.
  Егор Степанович опять куда-то ушел и вернулся с подушкой и одеялом. «Это все Матвеевна держит, – пояснил он, – что же спать на голой лавке, будешь лежать, как человек». Он заботливо укутал Алешу одеялом, сам продолжал чаевничать и говорить, довольный, что у него есть слушатель. Алеше нравилась эта необычная обстановка, он с интересом слушал рассказы нового знакомого.
 – Ты вот вижу, Алеша, из барчуков, говоришь складно, к людям относишься с почтением, хотя они тебя обижают. В мире вон как все изменилось. До войны я работал в судоходной конторе Красильникова, хорошо зарабатывал, все имел, семья не бедствовала. И на войне повезло: всего один раз ранило, живой остался. После революции ведомство мое прикрыли. Где сейчас работу найдешь? Я туда, я сюда. Жена пошла в больницу санитаркой работать, да подхватила там тиф и теперь ходит еле живая. Старшая дочь замуж вышла, укатила в Москву, пишет, что с голоду помирает, маленький ребенок болеет и болеет, боится, что помрет. Надо бы ей помочь, так дома у нас с женой еще трое ртов. Вот такая нынче черная жизнь настала. А все почему? В Бога веру потеряли, царя, помазанника божьего, скинули и расстреляли.
  Отец Леонид на днях вознес Богу молитвы о упокоении убиенных страдальцев, то есть всех членах Царской Семьи.Так через два часа ЧК сюда явилась, пригрозила, что если еще раз такое повторится, церковь закроют. И закроют. С ними шутить нельзя. Патриарха Тихона под домашний арест посадили. А люди куда пойдут? Они у Екатерины и помощь, и защиту ищут… ЧК лучше бы сюда охрану приставила, а то воры повадились лазить, в алтаре погром устроили, святую чашу унесли. Вот отец Леонид и попросил меня в сторожах тут побыть, убираться до начала службы, полы мыть. А я что? Все могу, если к тебе с душой относятся, деньги за работу платят. Правильно я рассуждаю?
 – Правильно, – пробормотал Алеша, хлопая сонными глазами.
 – У меня сын постарше тебя, – продолжал Егор Степанович, – никогда меня не слушает. Не интересно. А я считаю, не уважает, стесняется, что я работаю сторожем в храме. В Бога не верит. В комсомол вступил. А как в кино с барышней идти, так у меня денег просит. Днем я еще на Витебском вокзале грузчиком подрабатываю.
  Дальше Алеша не слышал. Он заснул и проснулся от яркого солнца, бившего в глаза из оконца напротив его лавки. Метель прошла, пора бы уже и весне прийти, март на дворе.
  Егор Степанович согрел чайник, заварил чай в большой железной кружке. На столе (табурете) в тарелках лежали пироги, оставшиеся от вчерашнего ужина.
 – А проснулся, Алексей, божий человек, – обрадовался он. – Давай, присаживайся к столу. Почаевничаем и за работу. Я уже везде пыль протер, воды принес полы помыть. Поможешь мне? Вдвоем быстро управимся. Потом перед храмом дорогу от снега почистим.
 – Помогу. Мне не трудно, – Алеша рад был отблагодарить этого человека за гостеприимство.
  После завтрака сторож привел в порядок каморку и повел Алешу в среднюю часть храма. Там стояли наготове ведра с водой и швабры. Одно ведро Егор Степанович отнес к алтарю, второе поставил в центре храма, велев Алеше начинать уборку с этого места и двигаться в сторону входа.
 – Да не забывай мыть под лавками и паникадилами, – добавил он. – Отец Леонид за этим не следит, а вот матушка Таисия чистоту любит. У нее не забалуешь.
  Алеша принялся за дело, старательно соскребая ножом капли воска на полу и налипшую грязь, чтобы не подвести сторожа. А тот успевал по нескольку раз сбегать к колодцу за чистой водой, простирнуть половые тряпки, коврики. Вымыл свою половину храма, два предела и принялся чистить подсвечники. Так что когда в эту часть храма заглянуло солнце, в ней все блестело и сверкало, радуя глаз. Напоследок вдвоем помыли витрины и полки в церковной лавке, протерли книги, иконы и сувениры на продажу. Наверняка это было дело самой Таисии Матвеевны, но Егор Степанович таким образом платил ей за добро.
  Когда они кончили расчищать территорию около входа в храм и вымылись до пояса у колодца холодной водой –
 Егор Степанович делал все с азартом: фыркал, вскрикивал и хохотал, как ребенок – Алеша понял, что настал конец его счастью, пора уходить.
 – Куда ж ты теперь пойдешь? – спросил сторож, суя ему в руки какую-то тряпку вместо полотенца. – Бери-бери, не брезгуй. Это все Таисии. Она – матушка чистая.
  Сторожу повезло. У него жена болеет, и о нем заботится какая-то матушка Таисия. Есть же на свете добрые люди. Сам добрый и к нему тянутся такие же добрые люди.
 – Пойду искать маму по больницам, – грустно произнес Алеша. – Потом схожу еще раз в театр. Прошло три месяца, она сама меня, наверное, ищет.
 – Будь острожен. Милиция все равно тебя поймает. Я бы тебя к себе домой взял, так нам самим повернуться негде. А сюда приходи, только попозже, к часам десяти, когда все разойдутся. Постучи в дверь пять раз. Буду знать, что это ты, и открою.
Он покопался в кармане и положил ему в карман мелочь.
 – Пригодится на дорогу. И меньше шансов будет столкнуться с милицией.
  Распрощавшись с ним, Алеша направился в больницу, где был последний раз. Здесь давно навели порядок, все сведения о больных выдавали в специальной комнате с вывеской «Справочная». Строгая тетя в очках его внимательно выслушала, просмотрела все страницы в толстой потрепанной тетради и сказала, что больной с такой фамилией у них нет.
 – А ее выписали или… –
Алеша не мог произнести страшного слова вслух.
Женщина догадалась, что он хотел спросить. Достала с полки толстый журнал и стала перелистывать в нем страницы, водя пальцем по фамилиям и недовольно морщиня лоб. Неожиданно ее палец повис в воздухе, на лице появилось удивление. Она захлопнула журнал и сочувственно посмотрела на Алешу.
 – Мальчик. У нас были две больные с фамилией Лавровой, и обе Анны, к сожалению, без инициалов и возраста. Одна умерла, другая выписана месяц назад.
 – Вы можете посмотреть по числам, когда они поступили. Мою маму привезли сюда из 45-й больницы в конце января, когда там прорвались трубы отопления.
 – Это надо искать в других тетрадях, мне этим заниматься некогда. Смотри, за тобой какая очередь выросла. Иди домой, и жди свою маму. Твоя мама, наверняка, выжила, – утешила его женщина, увидев на глазах мальчика слезы, и сердито крикнула в окошко, – следующий.
  Алеша вышел на улицу. Больница находилась в старинном парке. Вековые ели и липы дремали под шапками снега. Тощие вороны клевали остатки рябины, сердито каркая на проходивших мимо людей. Никто не обращал на них внимания. Люди были заняты своими горькими мыслями.
  Проехала карета скорой помощи. Алеша остановился и смотрел, как люди в серых халатах вынесли из нее на носилках мужчину. Рядом шли его родные: женщина и девочка. Они будут его навещать, сидеть рядом с его постелью, приносить ему хлеб и бульон. А его мама пропала в этом большом городе, и нет в нем такого места, куда бы она, и он, ее сын, могли приткнуться.
  Он вышел из ворот и побрел по улице, никому не нужный и всеми забытый мальчик. Вдруг он остановился, в голове промелькнуло знакомое слово: Дулебино. Дедушка всем родным сказал свой адрес, куда они могут приехать при крайней необходимости. Ну, конечно, Дулебино. Вот куда ему надо ехать. Может быть, и мама уже там.
  Навстречу ему полз трамвай, громко сигналя перебегавшим пути людям. Как только вагоны остановились, со всех сторон посыпались безбилетники. Номер трамвая незнакомый. Алеша спросил у пожилой женщины, куда он идет. «До Смоленской площади, милай, – сказала та, сильно окая и растягивая буквы, – садись скорей, а то ходют редко».
 – А в обратную сторону?
 – До Лиговки.
 – Вот хорошо. Мне как раз туда и нужно, – обрадовался он. – Там рядом Итальянская улица.
  Алеша перешел на другую сторону и, дождавшись нового трамвая, влез в переполненный вагон. Совесть не позволила ему ехать безбилетником, имея при себе деньги. Он взял у кондуктора билет и стал думать о том, как поедет в Дулебино.
  Он хорошо помнил весь путь, как ему описывал дедушка. Только, как он туда доберется без денег, рискуя каждую минуту попасть в руки милиции? Придется снова идти к Егору Степановичу. Может быть, он что-нибудь придумает.
  Ему очень хотелось есть. Можно было зайти к Ильясу в школу, а потом к ним домой поесть беляшей. Нет, туда нельзя, там наверняка милиция выставила караул и ждет не дождется его, чтобы вернуть обратно в приют. У него теперь одна цель – уехать к дедушке. Вместе они найдут маму.
Он пожалел, что ехал на трамвае честным образом, а то сейчас бы пил чай с булкой где-нибудь в кафетерии на Невском.
  Проходя мимо Гостиного двора, Алеша увидел брата Ильяса Бакира. Одноногий солдат с трудом стоял на костылях, протягивая вперед засаленную солдатскую фуражку за подаянием. Из-под расстегнутой шинели виднелся коричневый папин свитер, связанный Алеше бабушкой ко дню рождения. Бабушка любила вязать и всем дарила на дни рождения шарфы, свитера и носки, каждый раз другого цвета и с новым рисунком.
Пока он смотрел на Бакира, появился Ильяс, выгреб всю мелочь из его фуражки и карманов, сунул ему подмышку пакет с беляшами и исчез в толпе. Бакир не сопротивлялся, с ненавистью смотря на младшего брата, которого сюда прислала мать забрать собранные им деньги, чтобы он их не пропил. Но до вечера далеко. Безногий инвалид наберет себе еще на выпивку, а не наберет, все равно найдет дружков и добрых людей, которые пожалеют его и угостят водкой и пивом.
  Алеша пешком поплелся к храму Святой Екатерины. Пришел туда рано, в храме шла вечерняя служба. На подходе к центральному входу-колоннаде, стояло много нищих, среди которых он заметил вчерашнего старика-обманщика и женщину с двумя мальчиками.
  Старик на него сердито посмотрел и отвернулся.
Мальчишки усиленно молились, низко кланяясь проходившим мимо людям, и тянули писклявыми голосами: «Подайте Христа ради на пропитание».
  Алеша нашел свободное место рядом с двумя стариками, снял на правой руке варежку и протянул маленькую ладошку, прося добрых людей дать ему деньги на билет, чтобы поехать к дедушке в деревню.
  Несколько человек бросили не старикам, а ему; одна женщина даже дала бумажку в 5 рублей. Старики злобно на него зашипели и потребовали, чтобы он ушел. Один без стыда и совести схватил у него пятирублевую бумажку, спрятал в карман и убежал за храм.
 – Отдайте, – заплакал и закричал мальчик. – Мне нужно уехать к дедушке в деревню. Как вам не стыдно.
  Другой старик больно ударил его по руке, прошипев, чтобы он замолчал и немедленно отсюда убирался. Никто на них не обратил внимания и не заступился за мальчика. Такие ссоры и сцены, доходившие до драк, тут случались постоянно. Старшие пользовались своей властью и силой.
  Алеша перешел в другое место, и там его слова о билете к дедушке больше имели успех, чем просьбы о пропитании. Он перекладывал деньги в карманы, радуясь, что они заметно тяжелеют, и, не замечая сердитых взглядов соседей. Он думал, что каждый человек может встать у храма и с молитвой просить у добрых людей помощь. Когда они в Гатчине ходили в церковь, бабушка всегда напоминала: «Подавая милостыню нищему, мы подаем Самому Христу».
  Но времена изменились. Теперь здесь, видимо, были свои законы и свои начальники. Откуда-то подошли два здоровых мужика и приказали ему заплатить за место 2 рубля.
Еще чего: отдать свои честно заработанные деньги. Алеша расхрабрился, показал им фигу и побежал к трамвайной остановке, уверенный, что там никого нет из просящих, но там оказалось самое прибыльное место, и те же двое наглых мужиков вскоре его оттуда прогнали.
  Алеша перешел на другую сторону улицы, где было мало прохожих, и затянул свою просьбу про дедушку и билет на поезд. Какая-то хорошо одетая женщина остановилась около него, хотела спросить его о чем-то, но передумала, вынула из сумочки крупную бумажку, сунула ему в карман и прошептала: «Смотри, не потеряй!».
 – Вы знаете мою маму? – спросил Алеша с надеждой.
 – Нет, не знаю. А где она?
 – Ее увезли в больницу. Не могу ее найти.
 – Бедный мальчик. У меня умер сын твоих лет. Мы с мужем уезжаем в Киев. Береги себя, малыш.
  Алеше не терпелось посмотреть, сколько женщина дала ему денег, но он побоялся вынимать бумажку на улице. Да и торчать тут с протянутой рукой расхотелось. Он снова перешел на другую сторону и молча стоял, рассматривая прохожих, которые спешили в храм.
  Сегодня, оказывается, был большой церковный праздник: Благовещение Пресвятой Богородицы. Любимый бабушкин праздник. В этот день Деве Марии явился архангел Гавриил и возвестил Ей о грядущем рождении Иисуса Христа – Сына Божьего.
  Служба кончилась, народ из храма потихоньку расходился, оборачиваясь назад и крестясь на икону и барельеф Святой Екатерины, но нищие продолжали стоять и чего-то ждать, столпившись около входа.
  Из дверей вышли Егор Степанович, дьякон и невысокая женщина с круглым добрым лицом, которая могла быть только матушкой Таисией. В руках они держали подносы с едой: хлебом, сухарями, лепешками. Люди жадно все хватали, запихивая еду в рот, набивали сухарями сумки и карманы. Егор Степанович спустился в толпу и, разделив ее на две части, направлял потоки нищих в разные стороны – к дьякону и Таисии. Подносы выносили несколько раз, и толпа не уменьшилась. Под конец вышел сам отец Леонид и всех благословил.
  Алеша по своей стеснительности не стал ничего брать с подносов, хотя ему страшно хотелось есть. Он надеялся все это получить у Егора Степановича потом, когда они останутся вдвоем в его каморке. Но до этого оставалось еще много времени, и, хотя сторож был в храме, Алеша не решился к нему идти.
  Гуляя по соседним улицам, он думал о дедушке и предстоящей дороге. Неизвестность в пути его не пугала. Он был уверен, что доберется до цели и найдет дедушку. Деньги, которые лежали в кармане от добрых людей, грели ему душу. Он уже посмотрел: добрая тетя дала 10 рублей.
  Когда мальчик вернулся в храм и за чаем изложил свой план сторожу, тот долго молчал. Подрабатывая грузчиком на вокзалах, он знал, что творится в поездах, и ему до боли было жаль этого маленького барчука, брошенного, как котенка на произвол судьбы и, решившего одному отправиться неизвестно куда.
 – Эх, Алешка, Алешка, – наконец, вымолвил он, – пропадешь ты в этом мире. Я же тебя не гоню. Гуляй где-нибудь целый день, а ночуй у меня. Глядишь, и отец твой вернется. Мать найдем. Куда же ты один в такую даль поедешь? Да еще пересадку в Москве делать. Тут и взрослый растеряется, а ты еще малой, да глупой.
 – Вот правильно вы говорите, дядя Егор, глупой. А я учиться хочу. Дедушка меня наукам учил, языкам иностранным. Может быть, там школа есть. В приюте меня сразу направили в четвертый класс. Буду учиться дальше.
 – Ну и фантазер ты, Алеша, не знаешь даже, что тебе возразить. Вот бы мой Колька был такой. Тебе восемь годков, моему балбесу – пятнадцать, а в голове его – пусто. Давай ложись спать. Утро вечера мудренее. Что-нибудь придумаем и с деньгами, и с билетами.
 – Так денег я набрал тут, у храма. Тетенька одна положила в карман 10 рублей. Еще одна дала 5, но один старик стащил.
  Он высыпал всю мелочь и сверху положил драгоценную ассигнацию.
 – Вот это да, – протянул Егор Степанович, и в голосе его послышалась не зависть, а восхищение, – улов так улов.
  Они принялись считать монеты. Егор Степанович все путал, Алеше приходилось за ним пересчитывать. Сумма вышла приличная – двадцать рублей.
 – Это ты за один день набрал? – все не мог успокоиться Егор Степанович.
 – Да. Здесь постоял после обеда. Честно говорил, что надо на билет, уехать к дедушке.
 – Не иначе Екатерина, прознав о твоей беде, решила помочь. Ты на эти деньги можешь жить целый месяц.
 – Нет. Это стыдно. Я не нищий. И не сирота. Могу работать. Вам, например, помогать.
 – Ладно, ладно. Спи, а то не заметишь, как утро наступит, а там дел полно. Спи, – сказал Егор Степанович и ушел к дверям посмотреть, что во дворе происходит.
  Утром Егор Степанович сказал Алеше, что сам съездит на вокзал за билетом, разрешив мальчику остаться в каморке до его прихода. Матушка Таисия накормит и напоит его, он даст ей указание.
  Алеша долго сидел на одном месте. Перед началом службы вышел в зал, прошел к иконе Николая Чудотворца и помолился о здравии всех своих родных и успехе предстоящей поездки. Потом обошел другие иконы, как всегда делали дедушка с бабушкой. Когда он возвращался обратно в каморку, из-за прилавка свечной лавки его поманила рукой матушка Таисия.
 – Это тебя приютил Степаныч? – спросила она ласково. – Запамятовала, как звать-то?
 – Алеша.
 – Алексий, значит. Человек Божий. А иконка его у тебя есть?
 – Была, но дома осталась у чужих людей.
 – Не беда. Вот и иконка твоя, – женщина вытащила из коробки иконку и протянула Алеше. – Возьми с собой в дорогу. Она освещенная, поможет тебе. Егор сказывал, ты родителей потерял. Обязательно найдешь их.
Алеша выгреб из кармана оставшуюся мелочь, чтобы заплатить за подарок. Матушка замотала головой.
 – Бери-бери. Она стоит пустяки, а силу может иметь великую. Ангел хранитель будет с тобой рядом, и Екатерина присмотрит. Она сама за свою жизнь настрадалась.