Глава 23 Люди хорошие и плохие

ЛЮДИ ХОРОШИЕ И ПЛОХИЕ

Алеша раньше не делил людей на «плохих» и «хороших». Рядом с ним всегда были любящие родные. Ни папа, ни мама, ни бабушка, ни тем более дедушка не ругали его и не повышали голос. Один раз Михаил Андреевич, уже на новой квартире, недовольный, что мальчик плохо написал текст на английском языке, сделал ему суровый выговор, так потом жаловался маме, что не мог всю ночь уснуть из-за того, что обидел внука.
Когда у них появились соседи, и пьяный дядя Витя кричал на свою жену и детей, выгоняя их из дома, Алеша понял, что есть и другие, плохие люди. К ним, уже задним числом, он приписал и тех, кто убил бабушку и Ульяну. Список плохих людей увеличивался, а хороших не менялся. Теперь в число последних он добавил Егора Степановича, Таисию Матвеевну, отца Леонида, настоятеля церкви Святой Екатерины, и тех людей, которые помогли ему собрать деньги на билет.
Отец Леонид ему лично ничем не помог, но он заботился и опекал нищих, добывал в такое сложное время деньги, чтобы покупать и раздавать им хлеб. Поэтому здесь всегда собиралось много разного народа.
Вернувшись с билетом, Егор Степанович продолжал уговаривать мальчика остаться в Петрограде. Алеша твердо решил ехать и, распрощавшись с хорошими людьми, ушел от них, получив кучу подарков и наставлений. Матушка Таисия дала ему на дорогу полную кошёлку еды, Егор Степанович подарил свое шерстяное одеяло, свернув его в солдатскую скатку и повесив мальчику через плечо. «Пригодится в поезде, а то и на улице. Весна нынче запаздывает»,– сказал он, оглядывая экипировку мальчика. Жалел, что не смог найти себе замену на сегодняшнее дежурство и посадить Алешу в поезд.
У Таисии Матвеевны были неотложные домашние дела. Прощаясь с ним, она посоветовала просить каких-нибудь женщин проводить его с собой в вагон. «Не бойся, – внушала она мальчику, – везде обращайся к женщинам, они помогут, у них добрые сердца. Война и горе всех коснулись». У самой матушки погибли в Галиции муж и два брата. Теперь она одна «мыкалась» с тремя детьми.
Алеша так и сделал. Пришел на перрон за сорок минут до отхода поезда. Увидев перед тамбуром своего вагона толпу людей, выбрал в ней добрую на вид пожилую женщину, показал билет и попросил провести в вагон. Женщина молча взяла его за руку и провела мимо проводника.
– Дойдешь до своего места? – тихо спросила она, с интересом и вместе с тем с сочувствием рассматривая мальчика с кошёлкой в руках. – Тебе надо в конец вагона, а у меня в начале.
– Спасибо, найду.
Алеша побрел по проходу, высматривая цифры над полками. Нашел свое место, вытащил далеко не чистый носовой платок, протер им полку и уселся на свое одеяло, ожидая, когда поезд тронется. Мимо ходили люди, возмущенно кричал кому-то проводник, свистела за окном милиция. И когда поезд отошел от перрона, в проходе еще долго продолжались движение и суета. Незнакомая ранее обстановка придавила мальчика. Он был один в этом мире, несчастный и никому не нужный.
– Куда же ты, мальчик, один едешь? – неожиданно обратилась к нему женщина, сидевшая с мужем напротив его полки.
– К дедушке, в деревню, – сказал Алеша и вспомнил рассказ Чехова «Ванька» про мальчика-сироту, который просит дедушку забрать его из города обратно в деревню и, не зная адреса, отправляет письмо в никуда. Их судьбы с этим Ваней чем-то похожи.
У женщины было грустное лицо с красными опухшими глазами. Видимо, она недавно плакала, и у него не поворачивался язык соврать ей еще что-нибудь. Он начал усиленно зевать и тереть глаза.
Поезд приходил в Москву днем. Проводник предлагал пассажирам комплект постельного белья. На самом верху лежали свернутые матрасы с подушками и одеялами. Добрая женщина взяла для Алеши белье, попросила мужа снять сверху матрас, сама все постелила и, когда мальчик лег, по-матерински подоткнула одеяло под его бока.
Алеша повернулся к стене и слышал, как женщина говорила мужу, что все дети сейчас бесхозные, что вот мальчик, наверное, сирота, так напуган, что боится даже слово сказать. Тихий, культурный.
– Давай возьмем его к себе вместо Николушки, – сказала женщина и заплакала. Алеша испугался и замер, ожидая ответа. Эти взрослые могли его силой потащить куда угодно.
Муж стал ее утешать, говоря, что они еще – молодые, родят другого ребенка. Зачем брать к себе взрослого мальчика, у которого могут быть всякие отклонения?
– Какой же он взрослый? Маленький, тихий, воспитанный, как наш Николушка. Ведь будет ходить по вагонам, подхватит где-нибудь эту «испанку».
– Он же сказал, что едет к родным.
– К таким маленьким родные сами приезжают, а не заставляют ехать одних в грязном поезде. Он такой вежливый. И лицо такое красивое.
– Наташенька. Я прошу тебя, успокойся. У него наверняка есть родители.
– Сиротинушка ты моя, – сказала женщина и, пересев к Алеше, накрыла его чем-то тяжелым, наверное, своим пальто.
– Наташенька, так нельзя. Ты готова всех детей приютить. Надо подождать. Не сможем родить, возьмем ребенка из приюта. Их много таких бездомных.
– Таких уже не будет. В приютах все грубые и дикие. И зачем мы едем в Клин? Вернемся обратно в Петроград. Я хочу на могилу к Николушке.
– Вспомни, что тебе врач посоветовал? Переменить обстановку. Ты давно своих родителей не видела. Съездим к твоей сестре в Торжок. Там поживем. Потом к моим родителям. Надо все забыть.
Алеша слышал, как вздрагивало тело сидящей рядом с ним женщины, старался не дышать. Вскоре она успокоилась, и муж уложил ее на соседнюю нижнюю полку. Громко стучали колеса. Вагон мотало из стороны в сторону. На остановках начиналось сильное движение: люди бегали по проходу, спрашивали номера мест, задевали лежавших мешками, чемоданами, огромными тюками.
В Москве было хуже, чем в Петрограде: на каждом шагу стояли милиционеры, высматривая беспризорников и нищих. С переездом сюда правительства Москва стала столицей РСФСР. В ней усиленно наводили порядок.
Еще в поезде Алеше указали номер трамвая, идущего до Курского вокзала. Экономя деньги, он пошел пешком по его маршруту и прямиком вышел к вокзалу. Это оказалось не так далеко.
Алеша попросил кого-то купить ему билет в кассе и провести в вагон, где опять уселся на свое одеяло. Теперь главное было не проспать – поезд приходил в Веденев в три часа утра.
Он сидел у окна и всматривался в темноту. Огни городов сменяли поля и леса. И чем ближе поезд подходил к станции, тем страшней становилось Алеше: вдруг он не найдет дедушку? Куда ему тогда деваться?
В тамбуре на выход стояло всего два человека. Когда поезд остановился и проводник открыл дверь, эти двое спустились вниз и растворились в темноте. Пустой перрон тускло освещали два фонаря. Проводник с жалостью смотрел на маленького мальчика, в растерянности оглядывающегося по сторонам.
– Что, не пришли встречать? – спросил он его и указал флажком на крошечные неподвижные огоньки вдали. – Иди в здание вокзала, там должны быть люди.
Поезд дернулся, и тихо пошел вперед, выпуская пары и набирая ход. Проводник еще некоторое время смотрел на маленькую фигурку, застывшую на месте, и захлопнул дверь.
Алеша пошел на огоньки. Там оказалось небольшое деревянное строение с лавками и билетной кассой. Людей не было. За окошком кассы сидел человек в такой же синей форме и фуражке, как у проводника. Алеша слегка постучал в окошко. Человек нехотя открыл его и, высунув голову, с удивлением спросил: «Тебе чего?».
– Вы не подскажете, как дойти до Дулебина?
– Ты с поезда? К кому приехал?
– К дяде, – уверенно сказал Алеша, боясь ненароком выдать дедушку.
– Что же дядя не удосужился тебя встретить?
– Он…он не знает, что я приеду, а я адрес потерял…
– В Дулебине я многих знаю, моя жена оттуда. Филипп Гаврилович, что ли?
Алеша кивнул головой.
– Дядьку-то твоего в кулаки записали. Лошадь и корову с телком отобрали. У самого девять ртов, а тут еще и племянничек объявился. Что-то ты, парень, темнишь. Может быть, ты сын Вальки-шалавы или Фелициных? У них цыгане три года назад маленького сына утащили, теперь в таком же возрасте, как ты. Да не похож вроде…– продолжал допытываться кассир, рассматривая мальчика.
– Мне, дяденька, идти надо, – пробормотал Алеша, не зная, как от него отвязаться.
– Ты давай, парень, не дури, куда пойдешь в темень? – кассир закрыл окно и появился в дверях.
– Заходи сюда. Здесь у меня печь топится, а в зале холодно. Вижу у тебя одеяло, как у настоящего солдата, ложись на лавку. В восемь часов придет мой сменщик, я тебя пристрою к кому-нибудь из села: почтальону Акиму или солдатке Евдокии, она сюда приходит продавать ягоды и сушеные грибы, – поймав удивленный взгляд мальчика добавил, – не нам, конечно, у нас самих этого добра хватает, а пассажирам с юга. Кому продаст, а у кого обменяет на хлеб или муку. Народ-то и здесь голодает, не хуже, чем в городе.
Список добрых людей у Алеши пополнился еще и этим кассиром. Петр Евграфович подбросил дров в печь, прикрыл мальчика своим полушубком и уселся к окошку. Было тепло, светло – на столе горела керосиновая лампа. Изредка к очередному поезду в окошко стучали пассажиры или громко звонил телефон. Поезд подходил к станции шумно, выпуская пары и гремя вагонами. Иногда вихрем проскакивали мимо курьерские или громыхали товарные составы. Куда и что они везли по звенящим рельсам?
Кассир оказался такой же любитель поговорить, как и Егор Степанович – сторож из храма Святой Екатерины. Видя, что Алеша лежит с открытыми глазами, он расспрашивал его о Питере, о Ленине, жаловался, что городские совсем обнаглели, шлют и шлют сюда продотряды, отбирают у крестьян последний хлеб, а тех, кто сопротивляется, расстреливают.
– Теперь повадились за дровами ездить, – рассказывал он, – в центре, говорят, народ замерзает, шлют сюда рабочие отряды. Тоже, если разобраться, непорядок. Рубят лес без разбору. Всех зверей распугали.
– Да-а-а, – протянул он, перекрестившись на красный угол с иконами Спасителя и Божией Матери. – Видит Бог, быть большой беде.
На улице рассвело, за дверью слышались голоса и в окошко кассы то и дело стучали люди, спрашивая билеты на Москву, Тулу, Орел, Курск. Вот-вот должен был появиться сменщик кассира. Петр Евграфович заявил Алеше, что так просто его не отпустит. Сейчас они пойдут к нему домой, поедят, а потом он сам отведет его на Почту к Акиму или поищет его на перроне – он к 9-ти часовому поезду привозит из Дулебина протоиерея Александра. Тот служит в Туле в церкви Благовещения Пресвятой Богородицы.
Алеше совсем не хотелось идти домой к кассиру или искать какого-то Акима. Он ждал момента, чтобы его опекун куда-нибудь вышел, и он сбежит из комнаты. Перед приходом сменщика кассир сам попросил Алешу выйти и подождать его в зале. Алеше только этого и надо было. Он так быстро выскочил из здания вокзала, что забыл про одеяло, спросил у людей, как добраться до нужного ему села, и вскоре уже шагал по грязной, разбитой дороге, окруженной с двух сторон вековыми деревьями.
В этих местах было намного теплей, чем в Петрограде, снег на обочине просел и стекал на дорогу тоненькими ручейками, образуя глубокие лужи. В них отражалось небо и лохмотья облаков с лицами людей и зверей. Они низко нависали над землей и деревьями. Пахло весной, землей, талой водой. Алеша шел, подгоняемый мыслью, что скоро увидит дедушку.
Когда он прошел километр или два, его догнали сани с мешками и почтовыми посылками. На месте кучера сидела немолодая женщина в овчинном полушубке и теплом сером платке, завязанном крест-накрест на груди и с узлом на спине.
– Алеша? – спросила она, останавливая лошадь.
– Да! – удивился тот. – А вы кто?
– Почтальон из Дулебина, Марья Сергеевна.
– Мне сказали, что оттуда приезжает Аким.
– Сегодня я вместо него. Садись, подвезу. Петр Евграфович просил тебя догнать. К кому же ты так шустро шагаешь? Не таись. Я всех у нас знаю.
– К Гордееву Михаилу Андреевичу. Знаете такого? – сказал Алеша, понимая, что от почтальона ничего не скроешь, он по своей работе обязан всех знать в селе.
– Это тот, что со священниками живет?
– Наверное, – неуверенно сказал Алеша. Ведь дедушка велел, чтобы узнать, где его найти, обращаться в храм.
– Конечно, знаю. А ты ему кем приходишься?
– Внуком.
– Что же Михаил Андреевич тебя не встретил? Не помню к нему письма или телеграммы…
– Я его адрес потерял.
– А едешь издалёка?
– Из Петрограда
– Во как. И все один?
– Один. Люди добрые помогали.
– Люди добрые? – усмехнулась почтальонша. – Где ж ты сыскал таких? У нас тут все наоборот. Правда, раньше народ был другой, а вот как понаехали сюда из центра продотряды и лесорубы, все озлобились, власть ненавидят, приезжих готовы поубивать за то, что отбирают у них хлеб и скот. Забыли вкус мяса и курицы. Да что я тебе говорю, ты еще маленький. Дай Бог, чтобы Михаил Андреевич тебя от всего этого уберег. Вот, кто добрая душа. Он у нас председатель Приходского совета. Его здесь все уважают. И оба священника с матушками такие же. Жаль, почты к ним нет, а то посадят за стол, напоят, накормят, с собой еще дадут.
Женщина вдруг оборвала речь на полуслове. Навстречу им двигался обоз с лесом. Проехав еще с полкилометра, они увидели на дороге другие повозки и телеги. На них мужики укладывали очищенные от ветвей стволы деревьев. Охраняли все это вооруженные красноармейцы. Это были те самые приезжие из центра, которые заготавливали дрова для Москвы.
– А они нас не тронут? – спросил Алеша, пододвигаясь ближе к почтальонше. Вид вооруженных людей его напугал.
– Они меня знают. Проверяли раньше все мешки, думали в них картошка или зерно, а там одни газеты и агитация, ну там плакаты, лозунги. Наш секретарь партячейки Толкалин их везде развешивает. Вон тот в лисьей шапке у них главный, – показала она кнутом на мужика в лисьей шапке, командовавшего остальными, – больно грозный. У меня, говорит, не забалуешь. Если что найду, и – к стенке. Посмотри на Мальчика, – она кивнула на коня, который недовольно фыркал, раздувал ноздри и мотал хвостом. – Чует нечистую силу.
Дальше вдоль дороги слева и справа тянулись участки вырубленного леса. Смотря на них, женщина тяжело вздыхала и, не уставая, твердила: «Ироды, ироды, ироды. Бог вас накажет».
Алеша вспомнил, как они мерзли в приюте, и хотел рассказать об этом женщине, но не стал. У этих людей своя правда, а в замерзающих городах – своя. Только, наверное, все это можно делать по-другому, согласованно, чтобы деревенские не обижались на городских, а городские – на деревенских.

*      *      *

Почтальон насупилась, и всю оставшуюся часть пути молчала. Алеша был этому рад, думая о том, как они встретятся с дедушкой.
Дорога неожиданно пошла в гору, и слева показалась река с тянувшимися вдоль нее ветлами.
– Наша Веселка, – сказала почтальон с гордостью. – Смотри, как крутится между лугами. А вон и Дулебино, и церковь на пригорке. Дом священников рядом с ней.
Она высадила Алешу около двухэтажного деревянного дома с палисадником и, не оглядываясь, поехала дальше. Пока мальчик в растерянности топтался на крыльце, не решаясь открыть дверь, его увидели из окна. Из дома вышла молодая женщина в накинутом на плечи полушубке, спросила, что его сюда привело.
– Мне нужен Михаил Андреевич Гордеев, – запинаясь от волнения, сказал Алеша.
– А ты кто ему будешь?
– Внук…
– Алеша! – радостно воскликнула женщина, обняла его и повела в дом.
– Дедушки сейчас дома нет. Он на работе. Вернется часов в семь. Вот для Михаила Андреевича какая радость. Он измучился, ничего не зная о вас. – Тут она спохватилась, что ребенок приехал один, без взрослых. – Да как же ты сюда добрался, а где мама, отец, Ольга Михайловна? Дедушка нам обо всех вас рассказывал.
Она остановилась перед дверью с ковриком и, пошарив рукой на притолоке, достала ключ.
– Это комната Михаила Андреевича. Он всегда тут ключ оставляет, мало ли что. Да ты не бойся, раздевайся. Вот здесь вешалка, туалет за углом дома, рукомойник в коридоре. Приведи себя в порядок и приходи к нам в соседнюю дверь обедать.
Женщина помогла Алеше раздеться и ушла к себе. Там плакал маленький ребенок, и чей-то девичий голос громко звал ее: «Мама, мама! Андрюшка проснулся».
Алеша стоял на одном месте и не мог поверить, что дедушка здесь живет, и они скоро встретятся. По лицу его текли слезы. «Дедушка, дедушка, мой любимый, мой родной, – шептал он. – Я нашел тебя, нашел».
Алеша привел себя в порядок, но к соседям не спешил, осматривая дедушкину комнату. Уезжая из Петрограда, Михаил Андреевич взял с собой только саквояж с бельем и фотографиями. Здесь он увеличил эти фотографии до больших размеров, заказал для них рамки, и теперь они в виде портретов украшали все стены. Алеша, мама, тетя Оля одна и с дядей Володей, общая фотография всех Лавровых, семья дяди Коли. Больше всего фотографий бабушки, ее родителей и родителей дедушки – владельцев поместий в этих краях.
На полке в красном углу стояли иконы, купленные дедушкой уже на новом месте. Перед ними теплилась лампада – все, как в рабочем кабинете Михаила Андреевича на Екатерининском канале.
Алеша так увлекся рассматриванием вещей, что не слышал, как в дверь постучали и, не дождавшись ответа, в комнату вошла девочка в длинной черной юбке, белой блузке и белом платке на голове, очень похожая на женщину, встретившую его на крыльце дома.
– Алеша, – сказала она, смущенно улыбаясь, – что же вы не идете к нам обедать, папа пришел со службы. Мы вас ждем.
Алеша так отвык от культурного обращения на «вы», что растерялся.
– Иду, иду. А вас, как зовут?
– Даша. Можете обращаться ко мне на «ты».
– А кем ваш папа работает? – спросил Алеша, не решаясь назвать это милое и, как ему казалось, воздушное создание на «ты».
– Он – настоятель нашей церкви, отец Владимир, на втором этаже живет отец Александр. Он служит в Туле, приедет поздно вечером. Мама попросила его сына Сашу сходить за вашим дедушкой на завод. Это недалеко, пять километров. Часа через два они придут, а если найдут повозку, то приедут еще раньше.
– Спасибо, – не мог сдержать радости Алеша. – Очень благодарен вашей матушке. Может быть, я здесь подожду дедушку?
– Нет-нет, – возразила девочка и взяла его за руку. – Мама просила тебя привести, иначе ты нас обидишь.
Они прошли по коридору в соседнюю дверь. Как потом Алеша узнал, отец Владимир, настоятель дулебинской церкви Живоначальной Троицы, уступил дедушке в своей квартире большую комнату. Каким-то образом они с дедушкой были давно знакомы. В квартире еще оставалось пять комнат, но и семья у батюшки была немалой: кроме него и матушки Евгении, – шесть детей. На втором этаже тоже жил священник – отец Александр с такой же большой семьей. Когда-то он служил в Дулебинской церкви, потом его перевели в Тулу настоятелем церкви Благовещения Пресвятой Богородицы. Батюшке не хотелось переезжать с малыми детьми в большой город, и он с согласия отца Владимира остался жить в старом доме на втором этаже.
Отец Владимир только что пришел из церкви после утренней службы, успел переодеться в домашнюю одежду и теперь кормил в столовой маленького сына, упрямо отворачивающегося от ложки с кашей. «А вот едет паровоз, паровоз, – напевал густым басом батюшка, держа перед ним полную ложку манной каши, – и Андрюше прямо в рот, прямо в рот. Андрюшенька, раскрой для паровозика ротик, – ласково упрашивал он сына, – скушай еще кашки». Другие дети, двое мальчиков и две девочки, все младше Даши, расставляли посуду и носили из кухни блюда с едой.
– Хочешь, помогай нам, – сказала Даша Алеше, велев брать из буфета столовые приборы и раскладывать их на восемь человек. На столе, покрытом белой накрахмаленной скатертью, стояли тарелки для первого и второго блюд, салатницы, соусники, приборы с солью и специями. Отвыкший от такой обстановки, Алеша боялся сделать что-нибудь не так, особенно задеть рукой стаканы для воды из тонкого стекла.
Когда все было готово, отец Владимир отнес засыпающего сына в другую комнату, подозвал всех к столу и прочел молитву: «Отче наш, сущий на небесах!...». Дети и матушка вслух повторяли за ним. Алеша только шевелил губами. Он знал эту молитву, но у них в доме ее никогда не читали из-за папы.
Обед был вкусный: щи и пироги с грибами, капустные и морковные котлеты, разные салаты из овощей, соленья, моченые яблоки, брусника и клюква. Мяса не было – шел Великий пост. Однако Алеша помнил рассказ почтальона Марии Сергеевны, что городские все отнимают у крестьян, люди живут лесом и огородом. Про рыбу и мясо все забыли. Священники не были исключением. Чай пили из самовара. К нему принесли на большом блюде постный пирог с яблоками, варенье и мед.
Отец Владимир наливал чай из чашки в блюдце и, зажав в зубах кусочек сахара, втягивал чай вместе с воздухом. Видно было, что это доставляет ему большое удовольствие. Дети, подражая отцу, тоже наливали чай в блюдца и придерживали его двумя руками. Одна матушка Евгения пила чай из большой кружки и, посматривая на батюшку и детей, улыбалась. Алеша заметил, что сама матушка сахар не брала; отец Владимир взял только один кусок из четырех, которые вначале положил рядом с блюдцем, остальные три потом незаметно вернул обратно в сахарницу.
У Алеши глаза разбегались от обилия вкусных вещей, но он стеснялся их брать. Видя это, матушка Евгения сама подкладывала ему на десертную тарелку то новый кусок пирога, то варенье, то мед. После обеда снова прочитали молитву, и все занялись своими делами.
Алеша был рад, что его ни о чем не спрашивают. Отец Владимир и матушка Евгения ушли в церковь: она руководила там церковным хором. Даша предложила Алеше вместе почитать повесть Куприна «Поединок», который им задали в школе по литературе. Девочка читала вслух и время от времени, как взрослая, спрашивала, все ли ему понятно. Алеша кивал головой. На самом деле он думал только о том, когда придет дедушка.
– Алеша, – сказала Даша, – ты меня совсем не слушаешь. Идем, я тебе лучше поиграю на пианино.
Алеша послушно встал и пошел за ней в другую комнату, но тут за окном прогремела повозка, громко хлопнула входная дверь.
– Алеша, ты где? – раздался знакомый голос, – мы пришли.
Мальчик бросился в коридор, налетел на дедушку и повис у него на шее. Михаил Андреевич, до последней минуты не веривший, что к нему приехал внук, это какая-то ошибка, заключил мальчика в объятья и крепко к себе прижал. Алеша не выдержал и заплакал. Все его детские переживания, оскорбления и унижения, испытанные за эти полгода, пока он не видел дедушку, выплеснулись наружу.
Спустившаяся со второго этажа жена второго священника матушка Ольга усиленно звала их к себе, но дедушке не терпелось поговорить с мальчиком, и он обещал прийти позже. Вечером приходили звать и от матушки Евгении, но они так и просидели весь день в своей комнате. Обняв внука, дедушка молча слушал его рассказ о поисках мамы по больницам, о домкоме и жизни в детском приюте. Алеша видел, как ходили на его скулах желваки и сверкали гневом глаза.
– Мальчик мой, сколько же тебе пришлось испытать, – сказал Михаил Андреевич, когда Алеша закончил свой рассказ. – Плохих людей было много, но, согласись, и хороших не меньше. Низкий поклон твоему Егору Степановичу и Таисии Матвеевне, тем женщинам, которые тебе пожертвовали деньги на билет. Буду за них молиться.
Алеша так и заснул на диване, прижавшись к деду. Михаил Андреевич отнес его на диван и долго сидел рядом, думая о том, что теперь делать и как уберечь внука от жестокостей этого мира.