Гаспаро да Сало

Сняв с широкого овального стола покоящуюся на мохнатом полотенце скрипку, Дмитрий Петрович бережно подержал её в руках и, неспешно, словно примериваясь, приложив к плечу, непринуждённо взмахнул смычком. Полилась звучащая крайне необычно, идущая вроде и не от скрипача вовсе, а как-бы откуда-то сверху, завораживающая слух мелодия. Только внимательно рассмотрев огромную, более чем пятидесяти метровую по площади комнату с четырёх метровой высоты потолком, я наконец уверился, что никаких других источников звука нет. Хозяин квартиры, между тем, постепенно разыгрывался, и его скрипка доносилась до нас уже не только сверху, звук теперь шёл будто бы отовсюду, так удивительным образом резонировало помещение. Возникала совершенно явственная иллюзия, что ты находишься внутри какого-то музыкального инструмента, вибрации которого властно и неудержимо захватывают всё твоё существо. Была и ещё одна замеченная мною с некоторым опозданием странность: с детских лет многократно слышанная знаменитая мелодия Чайковского, звучала так, будто её пел удивительно нежный женский голос. Совершенно отсутствовали привычные для инструментального исполнительства механичные, чуть холодноватые нотки, как правило заметно снижающие эмоциональный градус восприятия. Когда растаяли последние звуки мелодии, на некоторое время наступила тишина. Беззвучно поигрывая своими большими, скульптурной лепки пальцами, Дмитрий Петрович задумчиво смотрел в окно. Приведший меня в гости приятель Рома с преувеличенным вниманием разглядывал висевшие на стене миниатюры. Обернувшись к нам, чуть помедлив, как бы ещё сомневаясь, хозяин квартиры поднял скрипку к плечу и уже уверенным элегантным движением взмахнул смычком. Раздался совершенно иной, мужественный голос, патетически поющий незнакомую мне мелодию. Я готов был поручиться, что скрипка сейчас звучала на октаву ниже, чем ей положено, но, понимая, что это невозможно, оставалось только недоумевать, иллюзия была очень достоверной!
Периодически появляясь на концертах, я, в общем-то, имел представление о тех скрипачах, имена которых были более или менее на слуху, но напрасно вглядывался я в лицо нашего хозяина. Можно было быть уверенным, прежде я никогда его не видел.

- Вы выступаете? – дождавшись окончания пьесы, осторожно спросил я.
- В смысле, играю ли я публично? За деньги? – нижняя губа собеседника презрительно надулась, но тут же взяв себя в руки он вдруг с обезоруживающей улыбкой поправился, – я ведь просто любитель!
- Дмитрий Петрович – крупный предприниматель! – дипломатично пришёл на помощь, оторвавшийся от миниатюр Роман.

- Ну уж крупный… просто предприниматель! – как бы примиряясь с чем-то протянул хозяин и, взяв в руки отложенный было инструмент, вновь взмахнул смычком. Далеко не сразу я с удивлением узнал с детства хорошо знакомую, казавшуюся мне когда-то примитивной и скучной бирюльку … В исполнении Дмитрия Петровича она совершенно преобразилась. Отчётливо слышались перекликающиеся друг с другом полные молодого задора и энергии голоса. Покончив с нею, он почти без паузы сразу же заиграл что-то блестяще-праздничное. «Вивальди» - догадался я. Купаясь в искрящихся каскадах жизни и огня, я размышлял: почему порой, эта музыка кажется скучной и назойливо-однообразной? Вспомнился виденный мною когда-то в Подмосковье огромный домище. Несмотря на тщательно вылепленные, умело стилизованные под барокко, формы, здание из раскрашенного в яркие цвета бетона смотрелась претенциозно и безвкусно. Оказывается, очень важен материал, которым мы пользуемся. В старых скрипичных вещах эстетика звучания имеет не меньшее значение, чем всё остальное...

Крупный предприниматель… на чём же он играет? Я такого звука, пожалуй, и не слышал даже. Не на Страдивари же? Это было бы уж слишком! Дождавшись, когда наш гостеприимный хозяин снова вернёт свою скрипку на расстеленное по столу чёрное мохнатое полотенце, я, осторожно приблизившись, несмело задал интересующий меня вопрос.

- Гаспаро да Сало, – дружелюбно улыбнулся Дмитрий Петрович, и проницательно глянув на мою несколько озадаченную физиономию, иронично бросил:
- Никогда не слышали о таком? Разочарованы?

Смущённо выдавив ответную улыбку я лишь развёл руками.

- Как шаблонно работает мысль, если скрипка за гранью, то, конечно, сразу же – Страдивари! – уже откровенно рассмеялся хозяин.
- А ведь сколько тогда великолепных мастеров было, но нам сегодня неохота во всём этом разбираться. Страдивари – это, конечно, звучит! А Гаспаро да Сало жил лет на сто раньше, инструментов его сохранилось совсем немного, но те, что выжили… в общем, вы слышите! – кивнул он в сторону стола, на котором покоился бесценный раритет.
- А Страдивари, между тем, мне бы не хотелось! – продолжил хозяин. – У него на всё готовые ответы. Он как бы чуть подсказывает тебе. Иногда это и неплохо, но когда ты хочешь именно сам, то будет мешать.

- А вы уверены, что…? – не зная, что сказать, смущённо задав первый попавшийся вопрос, я почтительно кивнул в сторону стола.

- Гаспаро да Сало? – понятливо усмехнулся Дмитрий Петрович. – На сто процентов, конечно, нет, но если бы там было написано – Страдивари, был бы уверен ещё меньше, – откровенно рассмеялся хозяин.
- Бренды подделывают гораздо чаще! А здесь малоизвестный широкой публике мастер. В общем, на ценителя. Скорее всего он и есть. Анализы во всяком случае показывают, что лет пятьсот, – кивнул он в сторону скрипки.

- А всё же, чем он лучше Страдивари? – с еле уловимой иронией указал я взглядом на инструмент.

- Разве я сказал лучше? – приподнял бровь собеседник. – Старые престарые итальянцы, они как зеркало. Отражают твоё внутреннее состояние, чем ты сейчас живёшь, как чувствуешь. А Страд уже приукрашивает! Чуть-чуть, в меру, но всё же..! Вот смотри. – он широким уверенным движением взял в руки скрипку, раздались надрывные, выматывающие душу звуки. Далеко не сразу я узнал «Дьявольские трели» Тартини. Вызывающие, почти визгливые голоса вульгарно перекликались, с какой-то привычной, ставшей уже дежурной, злобой стараясь перекричать друг друга. К концу пьесы, будто утомившись и даже слегка охрипнув, они всё ещё сохранили непримиримый и неукрощённый до конца запал. Вспомнил, как когда-то, слушая эту вещь, удивлялся: что уж такого дьявольского в этих блестяще подгламуренных трелях? И только сейчас в умело усиливаемых почти незаметными ритмическими смещениями надрывных вскриках я сумел расслышать пробивающийся голос Инферно!

Дав погаснуть последним звукам и снова бережно уложив скрипку на полотенце, Дмитрий Петрович обернулся ко мне: - Ну разве на Страде так сыграешь? Он же приглаживать будет. А здесь - чуть лишнего глянца, и весь эффект насмарку, дьявольски уже не получиться! Вы хоть что-нибудь услышали? – пытливо уставился он на меня.

- Почему вы не выступаете? Не концертируете, в смысле? – уточнил я. – Вы потрясающе играете, я ведь многих слышал!

- Опять он за своё! - поморщился Дмитрий Петрович. – Вы хоть немного представляете, какой это должен быть накал? Это ведь всё настроение, мимолётное, а если сейчас нету, как войти в состояние? Сколько нужно энергии, сил? Скрипач… действительно скрипач, а не дрессированная обезьянка, долго не живёт! Выматывается весь, это ведь какие волны пропускаешь через себя!

Я удивлённо смотрел на Дмитрия Петровича, но он не обращая внимания, увлечённо продолжил:
- Вспомните Мирона Полякина, ведь в сорок лет сгорел! А Паганини? Хассид, наконец!!!

- А Яша Хейфец? – упрямо вставил я.

- Яша! – эмоционально воскликнул собеседник. – Послушайте его внимательно! Яша научился выходить, он не внутри, как бы откуда-то со стороны, слушает самого себя. Такое ещё уметь надо!

- Так значит, вы сейчас сокращаете свою жизнь? – иронично кивнул я на лежавшего на полотенце да Сало.

- Я ?!! – патетически воскликнул Дмитрий Петрович. – Я - нет, я ничего не сокращаю, даже наоборот… Я же в охотку играю, по желанию. Вот если бы нужно было сыграть, а я эмоционально вычерпан, тогда другое дело. Пришлось бы себя раскачивать, принуждать. Ну, или скучно играть, как автомат. Это же срез, слепок настроения, мгновения, как дышишь! Только тогда настоящее!!! Вот послушай, - снова перейдя на «ты» Дмитрий Петрович, порывисто схватив инструмент, энергично взмахнул смычком.
Вновь зазвучала мелодия Чайковского, та самая, с которой он начинал. Но куда девалась нежность, воздушная лёгкость, прозрачная невесомость. Звучало тяжеловесно-надрывно, заунывно, как неумелое цыганское пение. Внезапно оборвав игру, Дмитрий Петрович требовательно спросил: – Ну, и что я должен сделать, чтобы сыграть её как первый раз? Сколько затратить сил, энергии, может быть часть жизни? Нет уж, молодой человек, - с ехидцей растягивая слова заключил наш хозяин, – и не уговаривайте меня выступать!

- А у вас есть диск?

- Диск, какой диск? – собеседник непонимающе уставился на меня.
- Ну, ваши записи?

Тонкая тень улыбки скользнула по губам нашего хозяина, ничего не ответив, он снова взмахнул смычком. Зазвучали ясные, чистые, чуть холодноватые пассажи. Уставший от жизни мудрец со сдерживаемой печалью рассказывал что-то на первый взгляд простое, как будто бы даже банальное, но понять это до конца можно было только пройдя его путь. Без привычного аккомпанемента я не сразу узнал сонату Бетховена. Отыграв последние такты, Дмитрий Петрович медленно, как бы нехотя вернул скрипку на полотенце и повернулся к нам.

- А правда, почему у тебя нет записей? – подключился Рома. - Ну, то, как ты играешь? – уточнил он.

- Как я играю! – густые, почти «брежневские» брови Дмитрия Петровича выразительно сдвинулись, придав его лицу удивлённо-озадаченное выражение.
- А действительно, как я играю? – задумчиво протянул он. – Чайковского, например, первый раз или последний? В каком случае это будет то, как его играю я? – вопросительно уставился он на нас с Романом.
- Или, - с ехидцей продолжил наш хозяин, - сыграть её раз десять, потом склеить, может это и будет то, как я играю?

Я был слегка уязвлён, Дмитрий Петрович явно подтрунивал над нами. Конечно, я довольно бестактно вылез с «сокращением жизни», но на мой взгляд за это он уже разделался сполна, можно и остановиться.

- А если я и не шучу вовсе? – чутко уловил моё настроение собеседник.
- Что такое музыка? Мама в детстве по вечерам рассказывает сказку. Ребёнок её уже наизусть знает, но каждый вечер требует повторения ритуала. Так рождается малая мистерия. У взрослых уже свои ритуалы. Они, порой, кажутся рутинными, как рутинно встающее по утрам солнце. Из этого вырастает театр или музыкальное представление.
Подчеркнув последнюю фразу, Дмитрий Петрович внимательно глядя на меня продолжил: - Когда человек говорит: «сыграл», я отношусь с подозрением. «Играю» – вот как правильно! Ведь игра - это процесс, процесс постижения музыки, живое эмоциональное содружество, того, кто играет с тем, кто слушает. Ритуал, скрепляемый созданной композитором гармонией. Оживить эти мёртвые закорючки, – он махнул в дальний конец стола, где аккуратнейшим образом были разложены папки с нотами, – неистребимое, почти мистериальное стремление, собравшись, воспроизвести и совместно пережить их. Это поразительный опыт совершенно перестраивающий внутренний мир участников процесса. Но в какой-то момент кто-то умудрённый вдруг понимает: слишком много усилий, а оно ведь и так уже есть… в записи. – тихо добавил Дмитрий Петрович – Зачем всё это? – сделав выразительный жест рукой, он обвёл взглядом огромную, лаконично обставленную под ХIХ век комнату. – Когда можно просто нажать кнопку. Становится грустно, это как солнце, которое уже не радует. Так кончается сказка. ..

Воцарилось продолжительное молчание, во время которого каждый размышлял о своём.

- У меня есть друзья, – негромко продолжил хозяин, – каждое общение с ними - почти всегда импровизированный мини-спектакль. Мы играем какие-то роли, которые сами же и придумываем на ходу. Только теперь я осознал, почему мы это делаем. Понял важность этого спектакля, потому что, когда мы перестанем увлекаться им, верить в него, то и для нас взойдёт солнце, которое не обрадует.

- Ну ты же сам… слушаешь записи! – встрял вдруг Рома. Глянув на него с сожалением Дмитрий Петрович поспешно прошёл к окну, постояв там с полминуты, медленно вернулся обратно и бережно уложил Гаспаро да Сало в странно диссонирующий со всей остальной обстановкой супер-современный карбоновый футляр, после чего, строго посмотрев на нас с Романом надел, на лицо маску холодной деловитости и сухо бросил:
- Ну что господа, давайте свои бумаги, будем обсуждать сделку.