Даже если я тебя не вижу. часть III. глава 3
3
Наступил понедельник. Обычно я не замечала, как пролетало время, но сегодня я с трудом дождалась окончания рабочего дня. К слову сказать, я работала в школе учительницей по изобразительному искусству, в простонародье «училкой по рисованию».
Масляные пейзажи и акварельные этюды, когда-то давно написанные мной, лежали на антресолях, покрываясь тяжёлым слоем бытовой пыли так же, как и ещё одна давнишняя моя мечта — иметь свою собственную художественную мастерскую.
Но и работа в школе приносила мне огромную радость. Я всегда хотела работать с детьми. Меня особенно радовало, когда я замечала у ребёнка проблески ещё скрытого природного дара.
Талант — это маленькое зёрнышко, вложенное в ладошки при рождении. Его будущее зависит от того, как с ним поступит его удачливый владелец: закопает ли его и забудет, или начнёт поливать и лелеять, не покладая рук, пока оно не прорастёт и не расцветёт, радуя глаз. У каждого жизнь складывается по-разному. Но зависим ли мы от обстоятельств или сами создаём их? Кто знает, почему наши мечты и желания порой так и остаются не исполненными… Ведь, и я сама, окончив институт искусств, строила планы по созданию бессмертных шедевров, а, оказавшись у школьной доски с мелом в руках, погрязла в теории и геометрических пропорциях. «Ну, что же, — говорила я себе, — значит это кому-нибудь нужно? Значит, это необходимо?..»
...Прозвенел последний звонок, и мои ученики, наскоро заталкивая краски, карандаши и альбомы в свои портфели, ничуть не заботясь о сохранности своих творений, выбежали из класса. Я вытерла нанесённые мелом эскизы на доске и только собралась идти домой, как в класс вошёл заместитель директора по учебной части нашей школы Лаврентий Карлович.
Это был заслуженный учитель, которому недавно перевалило за сорок, уже много лет преподававший русский язык и литературу в старших классах. Он был очень уважаем не только в нашей школе, но и в министерстве культуры и образования, куда собирался вскорости перевестись. Лаврентий Карлович считался редким знатоком своего дела: он легко разбирался во всех грамматических переплетениях великого и могучего русского языка, обладал уникальной памятью и свободно декламировал поэзию и прозу русских классиков. В особенности он любил Достоевского, которого знал практически наизусть и часто цитировал. Но при всех своих знаниях и уникальной учёности он своей, мягко скажем, странной внешностью отталкивал от себя детей. Он был огромного роста, худощав и очень некрасив, даже уродлив. Из-за большого носа, угловатых скул и тяжёлого подбородка его взгляд выпученных, черных глаз под нависшим лбом выглядел устрашающе. И, наверняка, он никогда не получил бы возможности работать школьным учителем, а потом и заведующим по учебной части, фактически став правой рукой директора школы, если бы не его второй великий талант — глубокое знание психологии человека. Завуч владел искусством ораторской речи, обладал редкостной, просто гипнотической властью над людьми, готовыми восхищаться его незаурядной личностью, забывая о его безобразной внешности. Он в свою очередь получал явное удовлетворение от силы своего влияния и использовал в своих интересах. И, однажды поняв это, я бросила ему молчаливый вызов и не позволяла манипулировать собой. Но и он это ясно осознавал, а поэтому удивительно долго и даже как-то снисходительно терпел мои наивные дерзости.
Встретившись с ним взглядом, я непроизвольно выдохнула и с молчаливым вопросом уставилась на него.
— Надежда Романовна, — обратился он ко мне. Искренняя радость светилась в его огромных глазах. — Как хорошо, что я успел Вас застать!
— Что-нибудь важное?
— В школьной программе важно всё, Надежда Романовна, даже изобразительное искусство. Это — часть нашей культуры, которая является сложнейшей системой накопления человеческого опыта. А овладевать искусством, значит при этом личностно развиваться и достигать более высокого уровня культурного наследия. Ведь так? — он широко улыбнулся.
Я согласно кивала головой, выслушивая уже в сотый раз выдержки из его знаменитого реферата «Концепция и технология обучения изобразительному искусству в школьной программе». В последнее время он наравне с литературой увлёкся и, так называемым, синтезом искусств, объясняя общность процессов обновления в литературе, живописи и музыке.
Закончив свой монолог, завуч поправил галстук на шее и пригладил и без того неподвижно приклеенные к затылку, закрывавшие плешь, черные как смоль волосы. Он снова открыл рот, собираясь что-то сказать, но, видимо, передумав, прокашлялся и молча оглядел ряд портретов знаменитых художников, украшающих стены моего кабинета.
— Вот, например, эти картины...
— С ними что-то не так? Я недавно лично протирала с них пыль.
Он миролюбиво рассмеялся.
— Вы напрасно дурачитесь, милая Надежда Романовна! Я к Вам со всей душой, а Вы… Короче, мне хотелось сказать, не пора ли их заменить на новые?
Я удивилась его внезапному предложению.
— Зачем же, Лаврентий Карлович? Это вовсе ни к чему. Эти холсты ещё в отличном состоянии. Но от новых реквизитов для натюрмортов я бы не отказалась. У нас не хватает подходящего материала, — добавила я оживлённо.
— Неужели, Надежда Романовна, подбор реквизита является такой проблемой? — спросил он, приподняв удивлённо брови, от чего его большие чёрные глаза почти выкатились из орбит. — Для начала хорошенько поищите у себя дома, на чердаке или в чулане!
— Что? — не поняла я, заворожённая его странным взглядом.
Он сосредоточенно смотрел мне в лицо и медленно приближался.
— Это не шутка, отнюдь. Главное, подобрать подходящие предметы и красиво их скомпоновать в радующую взор композицию. А эти предметы есть в любом доме или на даче. У вас есть дача?
— У меня нет дачи, Лаврентий Карлович.
Я отступила на шаг назад и натянуто улыбнулась.
— А у меня есть, Надежда Романовна. Я действительно хочу и могу Вам помочь.
— Чем?
— Мы поедем ко мне на дачу и выберем всё, что вам понадобится для натюрмортов. Я по молодости лет насобирал целую коллекцию занимательных вещичек.
— Спасибо, Лаврентий Карлович, не стоит. Я могу купить…
Он подошёл уже вплотную и крепко взял меня за плечи.
— А зачем же Вам тратиться, если я предлагаю свою помощь?
Я оторопела от такой наглой бесцеремонности. Его глаза ещё больше округлились и увеличились. Он склонился ко мне, а огромный нос с горбинкой так и жаждал клюнуть меня в лицо.
— Лаврентий Карлович, что Вы делаете?
— Надежда Романовна, поймите меня правильно. Я могу посодействовать в модернизации вашего кабинета… Вас не интересует авангард? А я чувствую его, этот вкус… Пусть он резок и контрастен, но тем и привлекателен. Модернизм — это же всегда поиск нового, это бунт против установившихся традиций и канонов! Это творение новых форм, которых ещё не существует в природе! Вам стоит пересмотреть прежние представления о красоте, цвете и пространстве.
— Я не люблю разрушительной деформации! — парировала я, еле сдерживая его бесстыдный натиск и пытаясь отстраниться.
— Хорошо, но кое в чём наши интересы всё же совпадают: например, я тоже люблю натюрморты.
Он миролюбиво поднял руки, будто сдаваясь, и рассмеялся. Я тут же поспешила отступить от него подальше.
— А кто Вам сказал, что я люблю натюрморты? Я люблю пейзажную живопись! И мне нравится не модернизм, а классицизм эпохи Возрождения! — с вызовом выпалила я.
— Да, но наша разница во вкусах не нарушает принципа единства теории и практики. Практика — это жизнь, это критерий истинности теоретического положения.
— Причём тут это? — раздражённо спросила я.
— Причём здесь истина? — с довольной насмешкой переспросил он. — Странный вопрос. Если рассуждать категориями диалектики, ядром которой является закон единства и борьбы противоположностей, проявляющийся через действие противоречий, то всё становится на свои места. Существуют явные противоречия между рациональным компонентом сознания и чувственным… — его брови дрогнули, — Всегда существуют причина и следствие… Сущность и явления…
Не обращая внимания на моё нетерпение, он тихо продолжал:
— Напоминаю: явления — это следствия взаимоотношений между людьми, которые лежат на поверхности, а сущность — это причина, это то, что скрыто от глаз, — он томно вздохнул, — Надежда Романовна! К великому сожалению, наши с Вами отношения очень напряжены. Это лежит на поверхности. Вы очаровательная молодая особа, но Вам, как женщине, не хватает немного мягкости и хрупкости…
— Мягкость и хрупкость — два взаимоисключающих качества. Вы остановитесь на каком-то одном, — выдохнула я раздражённо.
— …И я надеюсь, что причина Вашей холодности ко мне таится только в несходстве наших художественных вкусов, — стараясь не обращать внимания на моё сарказм, продолжал он. — Но мне хотелось бы знать точно, какие противоречия мешают нашим дружеским отношениям.
Я неподвижно слушала его бредовый монолог, не желая реагировать и выдавать своего нарастающего беспокойства. Ни о каких дружеских отношениях между нами не могло быть и речи.
Не дождавшись от ответа, завуч глубоко вздохнул и уже строго по-деловому продолжил.
— Ну, вот, коротенький ликбез по психологии. Мы с Вами, уважаемая Надежда Романовна, уже, слава Богу, не дети. — Он скривился в улыбке. — Мы взрослые люди, к тому же и учителя, наставники. А это большая ответственность… Да, я немного отошёл от нашей темы… Да, я считаю, уважаемая Надежда Романовна, любую теорию надо подкреплять практикой, а теорию искусства — творческой работой. Поэтому я, конечно же, пойду Вам навстречу и распоряжусь насчёт реквизитов для Ваших уроков. Напишите мне список. А, кстати, Вы знаете, по какому поводу я к Вам зашёл? — как ни в чём не бывало дружелюбно спросил он.
— Понятия не имею, — грубо ответила я. — Но предупреждаю, что спонсоры мне не нужны.
— Отчего же? — он мило рассмеялся, — Ну, хорошо, хорошо. Я не так богат, как французская монархия, дорогая Надежда Романовна, но обладаю значительной властью во вверенном мне государственном учреждении! — он вытянулся и стал предельно серьёзен. — Надежда Романовна, у меня есть предложение относительно моей новой концепции обучения изобразительному искусству. Надо проводить расширенное и углублённое ознакомление не только с классицизмом, но и с современным художественным творчеством. Организуйте экскурсии по художественным галереям и выставкам. И прошу Вас подготовить план для проведения открытого урока. Вы же знаете, что в этом году наша школа стала участником проекта «Будущее России» благодаря поддержке Департамента Образования и Науки. Уже через две-три недели нас посетят люди из министерства культуры. Мне бы очень не хотелось ударить в грязь лицом.
— Я поняла, Лаврентий Карлович. Я сделаю всё, от меня зависящее, и ваше лицо не пострадает.
Он сделал вид, что не уловил моего сарказма, окидывая долгим взглядом стены с изображениями старых мастеров.
— Не забывайте, что мы стоим на пороге нового века! Ах, в какое интересное время мы живём! На дворе девяносто четвёртый год! Уже через каких-нибудь шесть лет наши выпускники начнут строить будущее своего отечества в двадцать первом веке! И мы с Вами в ответе за них, а значит и за страну!..
Я терпеливо дослушала его пустозвонство и громко повторила:
— Я поняла, Лаврентий Карлович. Я всё сделаю.
Завуч задумчиво кивнул головой и направился к выходу. У двери он остановился и недоверчиво посмотрел на меня.
— Да. Очень хорошо, потому что я не из тех, кто любит повторять дважды и тем более бросать слова на ветер. Да, и по поводу Вашего кабинета… — он ещё раз окинул взглядом класс и скривил губы. — Место, где рождается творческая мысль, должно выглядеть модно, интересно, актуально! Детей это впечатляет и развивает. А у Вас тут какой-то допотопный интерьер, будто в старый музей попадаешь. Я закажу что-нибудь из современного... — он резко развернулся и быстро вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.
Я с грустью посмотрела на стену, где висели старые репродукции, обрамлённые рамами ручной работы в великолепном классическом стиле. И мой взгляд, как всегда, задержался на Микеланджело — одного из самых любимых мной великих мастеров эпохи Возрождения. Сейчас, как и часто это бывало, я непроизвольно для себя искала в его глазах участие и поддержку.
И казалось, сейчас Микеланджело с искренней скорбью глядел на меня.
Продолжение следует...
http://proza.ru/2023/09/26/1424
Свидетельство о публикации №223092601388