Призрак офиса

I
Она запомнила Малки, как долговязого, худого, “большого” мальчика, старше ее не худо мало на целых четыре года. Малки никогда не игрался с ней, презрительно обделяя с другими большими мальчиками компанию малышни, в общество которых была заключена тогда девушка, в те давние времена еще пятилетняя малышка Эмилия. Только Эмилия. Даже ребенком все называли ее по имени полностью, без ласкательных сокращений. Эмилия сама требовала этого от взрослых и друзей.
Были ли у нее в детстве друзья? Эмилия плохо помнит. Да и сейчас, за исключением коллег по офису, с которыми ее связывает долг образцового сотрудника общаться, у Эмилии нет друзей. Ей не с кем выйти в кино вечером пятницы, или некого ей позвать с собою в советчицы при выборе новой белой блузки для офиса. Эмилия сама не позволит себе давать советы по выбору одежды. В ее стиле все учтено до мелочей, одежда должна быть практичной и сшита в хорошем качестве. И что-же может быть легче чем купить себе блузку для офиса? Неужели она не сможет это сделать сама? Да и все остальное по жизни, со всем можно разобраться самостоятельно. И так лучше всего, так надежнее всего, твердила про себя Эмилии после покупки в стильном бутике в центре города. Обновкой она осталась не удовлетворенной. Рубашка, как рубашка, а стоила покупка неправданно большую сумму денег.
Эмилия надела новую блузку в понедельник. Все коллеги отметили сегодня, что она выглядит красиво, гендиректор компании даже сказал: “Эмилия, какая ты сегодня!”, что бухгалтерша сразу кинула на тридцати девятилетнего директора ядовитый взгляд. Негоже гендиректорам высказывать подобные комментарии в адрес самой молодой в коллективе сотрудницы. Но комплименты раздавались не из-за рубашки, была уверена Эмилия. Просто сегодня она надела несправедливо забытый в дальнем углу нижнего ящика комода приталенный костюм черного цвета, который всегда был ей к лицу, и который она купила три года назад. И губы накрасила сегодня в красный цвет, хотя красится всегда неброско. Мама в школе не разрешала Эмилии краситься, а потом ей уже самой не хотелось. Но на работе у фронтдеска пришлось научиться и этому. Надела новую рубашку. Просто так. Она знала что сегодня после работы у нее остается целых три часа до сна, которые некуда будет девать. Было бы приятно не готовить ужин, а побаловать себя на среднюю зарплату ресепшионистки где-нибудь в кафе, но ей не хотелось идти ужинать в одиночестве. Поэтому после работы, закрыв офис и поставив его на сигнализацию, а потом, передав ключи охраннику, Эмилия чуть задержалась у охранной будки, с растроенно опущенной вниз нижней губкой, в предчувствии глубокой тоски.
С Малки они столкнулись случайно. Она не видела своего старшего двоюродного брата не многим мало двадцать лет. Двадцать лет! Огромный срок, учитывая, что она уже успела прожить четыре пятых от всей жизни за эти двадцать лет. Но она узнала двоюродного брата сразу. Возможно подействовал инстинкт, подсказавший, что в красивом, высоком молодом мужчине спрятался тот долговязый большой мальчик, каким она знала Малки. Малки тоже ее сразу узнал, потому что переходя улицу на противоположную сторону, остановился при виде Эмилии, пересекавшей дорогу в другую сторону, и улыбнулся.  А может эти двое остановились не потому, что узнали в друг друге родственников. Как бы то ни было, они улыбнулись друг други и прошли мимо, каждый в своем направлении. “Это он, это же Малки!” восторженно подумала Эмилия, уже перейдя проезжую часть, но не решаясь обернуться в след ослепительно красивому мужчине, в какого превратился ее старший двоюродный брат. Но ей пришлось обернуться, потому что когда светофор для пешеходов уже замигал зеленым огнем, Малки поменял свое направление и перебежал дорогу назад, к Эмилии. Он окликнул ее по имени:
-Эмилия!
-Малки! – откликнулась она.
Ей неприятно было впоследствии думать об этом случае, встрече... как об инцесте. Малки появился в ее скучной будничной жизни на один короткий миг, на одну ночь и исчез. А она осталась, понимая, что не может просить его о новых встречах, хотя он, оказывается, живет так рядом от квартиры, которую она снимает в городе. И жизнь превратилась в тоскливое существование, в котором каждый новый день похож на предыдущий, и терпеть все это более становилось невыносимым. Малки не оставил ей шанса, запечатлев горячий след от губ на каждом кусочке тела, которые он любил в ту ночь, и которую будут сжигать ее до самого судного дня, как ей казалось.
После этой роковой ночи Эмилия и начала пить.
Раньше девушка имела свойство пьянеть от одного только запаха алкоголя. Потом она устроилась на работу в компанию по продаже косметических средств, где коллектив состоял из одних только сотрудников женщин, за исключением только двух сотрудников. Одна, маркетолог, толстая и наглая грубианка, была замужем и имела двух сыновей, и второй не холостой сотрудник– единственный в компании мужчина – гендиректор компании. Единственный мужчина, и женатый. Какая ирония!
В среде незамужних и вредных коллег Эмилия впервые научилась пить. В коллективе женщины любили побаловать себя после тяжелого рабочего дня бокалом вина или чего покрепче, благо такого добра всегда было в предостатке в служебном холодильнике, на средства компании. Сначала один бокал шампанского после стрессового рабочего дня, за компанию со старшими подругами из отдела продаж, “продажников”, как их называют сотрудницы отдела обслуживания. Потом одного бокала становилось недостаточно чтобы поднять настроения и прополоснуть иссохшее на обзвонах горло, и Эмилия начала на постоянной основе выпивать по два бокала шампанского или белого вина перед выходом из офиса. Потом одна из продажниц заставила ее попробовать чего-нибудь покрепче, коньяк дорогой и знаменитой марки. Постепенно все свелось к тому, что все содержимое маленькой, толстой бутылочки исчезло в молодом желудке начинающей алкоголички. Хорошо известно к чему приводят подобные пристрастия одиноких женщин. Эмилию спасло одно экстраординарное явление, произошедшее в офисе ночью.
-Нельзя тебе так много пить, Эми! – говорила себе Эмилия после того случая в офисе. – Говорила мама, женский алкоголизм не вылечивается!
Странно, не позволяя никому себя называть по уменьшительно-ласкательным, милым прозвищам, как “Эми”, “Пупсик” и тому подобная дрянь, сама девушка, с тех самых пор, как перед выходом из офиса завела привычку запираться на кухне и сосать из горлышка бутылочку Chateau, она непроизвольно начала обращаться к себе не иначе, как Эми, или малышка. Или Солнышко. Так ее называл Малки в ту ночь. О Малки она и говорила в ту ночь. Она всегда говорила о Малки когда напивалась в офисе одна. Она говорила, обращаясь в пустоту перед собой, что-то вроде: “Вот же скотина, этот Малки!” или “Я его никогда не любила!”. И часто плакала потом, признаваясь тому же воздуху, что до сих пор любит Малки, хотя и знает, что так делать нельзя. И хотя после той ночи они с Малки больше не встречались, и она так и не написала ни разу по тому номеру, который он вынудил ее сохранить себе на телефоне, она часто видела его вечером, возвращаясь домой через парк. Эмилии попалась квартира с весьма удачной локацией в центре города, и от офиса до дома она доходила ровно за семь минут. Утром за пять минут, если опаздывает на работу.
Если утром пробежаться через парк было всегда приятно, то вечером возвращаться домой в одиночку было не всегда безопасно. К Эмилии приставали уже пару раз из пьяной компашки и один раз даже напугали, когда какой-то преклонного возраста мужчина увязался ей в ухажеры. Такого дедушку и пнуть неудобно, и убежать по гололеду с угрозой вывихнуть себе шею было не лучшей идеей. Поэтому пришлось позволить деду схватить себя в охапку и провести через покрытые скользким льдом дороги, чем старый джентельмен и обосновывал свое поведение, желанием провести беззащитную девушку через страшный гололед и проводить до дома. Когда под ручку с дедом Эмилия дошла до дома нововыстроенной элитки со скрытыми камерами, с запирающимися на код калитками и с охранными будками, в каких обычно греются чаем пенсионеры, старый кавалер быстро поспешил ретироваться, к большому облегчению Эмилии. И, все же, к каким неприятным встречам не могли приводить возвращения домой через парк, Эмилия считала себя бесстрашной, особенно после уединения в кухонной комнатке компании, после закрытия офиса.
-Представь, иду я домой, так устала! А мне навстречу бежит – он! Он! А я так устала, думала, показалось. А на следующий вечер вглядываюсь вперед, на дорожку, а там опять он! Бежит в майке и шортах, на таком-то холоде. Спортивная экипировка. Спортом занимается. У меня в парке! У меня в парке бегом занимается. А он в этой майке и шортах такой красивый! Все мускулы видно! И все женщины ему в след оборачиваются. И смотрят так, долго. А он меня тоже замечает и помигнет как! Или просто улыбнется. Как будто ничего такого не было... Ме-еее-рзикий! Подмигнул один раз, а на следущий день Солнышком назвал, опять... Собака. Ой, каа-а-к мне плохо, какм-мг ммне плохо... О-ой... О-ой, собака, о-ой...
По начам, оставшись в затихшем и темном офисе абсолютно одной, Эмилии не было стращно. Ей казалось, напротив, что на офис падает наконец-таки атмосфера покоя и офис даже как будто тоже устало выдыхал. Офис, особенно после пары глубоких глотков из бутылки вина, начинал понимать Эмилию лучше чем кто-либо из живых людей. И она жаловалась, жаловалась этой пустоте из воздуха перед собой, как один раз увидела, что ее Малки бегает в паре с другой женщиной. И это не просто случайная женщина, с которой он случайно начал бегать в паре. На них обоих была спортивная форма одного фасона и одних и тех же окрасок. Охх, мерзкк-кый, жаловалась Эмилия на Малки воздуху в офисе, когда он бегает в пару с этой высокой, спортивной, идельной внешности женщиной, он делает вид, что не замечает Эмилию! О, боже, о, боже! Как может быть больно иногда! И какой же мерзкой может быть иногда всякая баба, говорила Эмилия воздуху, который, конечно же, не женщина.
Эмилия знала точно, что воздух в ночном офисе - НЕ жещина. Но она не могла бы сказать точно, как давно начала говорить с ним. Он умел ее выслушать, без ропота, без писка единого звука! Не то, что эти БАБЫ! Естественно, что в компании по продаже косметики работают одни бабы. Не естественно, что все они, за исключением наглой толстухи маркетолога и гендиректора-мужчины, незамужем. Это так не справедливо! А хуже всего, Эмилия это чувствовала, она и сама превращается в одну из клана престарелых ведьм.
-Поченму ты не-мм-н можешь донести, ой, меня до дома на руках? – снова обращается Эмилия к воздуху, снова заперевшись в кухне офиса на ночь. – Я так устаю, мне так тяжело возвращаться дон-мн-ой одной. А там – опять одна. – утонула нотка тоски в жадном глотке из бутылки.
Эмилия думала, представляла точнее, что у воздуха, с которым она привыкла вести беседы по ночам, мужские руки. Две сильные, накаченные руки. Как у Малки. Вспомнив опять про кузена она заплакала. Через секунд десять опомнилась, вспомнив, что не сняла макияж. У нее тушь растечется, если плакать. Какая же у нее тяжелая жизнь, рассудила Эмилия, даже поплакать нельзя. Потом он поднялась со скривившегося стульчика, (или это она на нем скривилась?), и несколько раз прошлась по одежде руками, словно проверяя все-ли на месте или встряхивая невидимую пыль. Как же тяжело ей будет сейчас, шатаясь и подскальзываясь, брести домой через парк, думает Эмилия, идя выключать за собою свет в кухне. У нее вырывается горький стон когда она вспоминает, как тяжело ей будет завтра подняться с утра на работу. С выключением света в кухне все помещения офиса погружаются во тьму и в тот самый момент Эмилия впервые слишит этот звук.
-Оо—о-охх...
Она вздрагивает и сразу трезвеет. Это было похоже на протяжный стон. Человеческий стон. Казалось, это ответили на ее собственный стон. Эмилия затаила дыхание, вслушиваясь. Но больше в темноте не проронилось ни звука.
Это было в первый раз, первый сигнал, когда ее воздух приобрел голос. После этого случая Эмилия перестала пить. Но... не перестала задерживаться на ночь в офисе. Ей было страшно оставаться ночью в офисе, но ей казалось, что за день всегда накапливается столько работы, которую нельзя отложить до следующего рабочего дня. Или не хотелось выходить с офиса после окончания работы как раз в тот вечерний час, когда через парк на пробежке вилял задом, собирая на себе все женские взоры, Малки. Эмилия могла найти еще много других предлогов задержаться в офисе на ночь. Ей хотелось убедиться, что тот вздох зародился лишь в ее воображении, в отравленном алкоголем мозгу. И чтобы убедить себя, что она не сошла с ума, Эмилия решила на время завязать с запираниями в кухне офиса на ночь, приходила на работу на пять минут раньше, всегда в опрятном виде и с полным макияжем. Она смеялась даже про себя, что старается теперь работать совершенно безукоризнено потому что не хочет больше слышать вздохов призрака. Призрак офиса. Вот как она теперь его называла. На самом деле она задерживалась в офисе до поздна чтобы говорить с ним.
Эмилия научилась понимать его. Если, например, офис ставился под сигнализацию не сразу, девушка понимала, что это призрак офиса капризничает, потому что она сегодня сделала, возможно, что-то не так. Проболталась попусту за просмотром роликов в ютубе вместо того, чтобы использовать свободное время полезно и завершить отчет по поставкам продукции в офис. Или съела слишком много конфет. Или выпила слишком много кофе. Ей казалось, что офис добр к ней и старается заботиться о ней и ее здоровье несмотря на то, что проявляет свою заботу о ней весьма не ординарным образом. Эмилия была склонна подозревать, что это было дело рук призрака когда в офисе пропали все карандаши и точилки. Или когда смешались стопки с договорами и ей снова пришлось их сортировать в алфавитном порядке. Работат была скучной, нудной, клиенты и коллеги – сплошь стервы и истерички, а желание уволиться раньше чем найдется новое место работы – все сильнее. Единственное, что удерживало молодую девушку на ее работе – это призрак, который один заботится о ней и любит ее. И при этом она даже сама с готовностью принимала тот факт, что, возможно, выдумала призрака офиса сама. Ей было все равно, существует ли призрак только в ее воображении или нет. Главное, что у них с призраком теплые отношения.
Но Эмилия знала, что все призраки очень мстительны, и, по сути своей, являются порождением зла. Неважно, что вся информация о призраках питала фантазии Эмилии из источника в виде художественного кинематографа и литературы. Впервые темная сторона характера призрака показала себя, когда на Эмилию снова наехала мерзкая баба маркетологша.
Маркетолога звали Марта. Мерзкая баба, как иначе звола ее про себя Эмилия. Между отделами продажи обслуживания всегда возникали частые конфликты по поводы работы, но личной неприязни Эмилия впервые испытала только против, устроившейся на работу в компании несколькими месяцами позднее самой Эмилии, Марта. С чего-то Марта возобнила себя начальницей над всеми девочками из ресепшена и в операторской, и своими дозвонами в любое время суток, обвинениями и угрозами стала одной из жирных причин горьких слез, увольнений, и, как вследствии, утека штатного ресурса отдела компании. Что же до Эмилии, она обнаружила в себе твердый характер и зачастую только одна из обслуживания могла дать отпор жирной стерве. Главный администратор, как и все главные администраторы, из профессиональной обязанности быть всегда вежливой и обходительной, позволяла себе только нервно дергать уголком левой брови при виде приближавшейся к ресепшену грубиянки. И так и выходила, что за несправедливые пререкания, истерики и, чаще всего, наглейшее делегированние работой дать отпор маркетологше оказывалась способна одна Эмилия. Из всех сотрудниц женского коллектива она оставалась еще самой молодой, открытой, наивной и по нраву горячей. Кричать в ответ было бы равным ниспадению до уровня самой маркетологши. Другие коллеги по одной позиции в отделе обслуживании, ревевшие уже на первой неделе работы в коллективе девочки, продолжали реветь и после месяцев работ, что и приводило к массовым увольнениям в отделе. Эмилия не уволнялась, хотя один  раз уже писала заявление на увольнение, но осталась, обманнутая обещаниями главной администраторши о прибавке к зарплате. Прибавки не стало, но Эмилия не уволилась. Она начала запираться после работы в кухне, в компании с винном, шампанским, а постепенно опустошив и бутылочку с коньяком шефа.
Кстати, именно это опустение в запасах стафовского казенного алкоголя сначала заставил скромный кошель Эмилии сильно похудеть из-за ее полного смущения поведения, когда она в тайком вернула бутылку за бутылкой, купив новых вин и коньяка заместо тех, которые вылакала сама в одиночку. И, что сказать, Эмилии очень не понравился факт дороговизны такого удовольствия. Поэтому вылакав все бутылки из офисных запасов во второй раз, она уже не стала выкупать все бутылки, в виду того, что и другие коллеги, а особенно Марина, тоже перед выходом любят прополоснуть горлышко бокальчиком шипучего. Поэтому она стала прятать прикупленную на собственные средства бутыль за кофемашиной, и только молилась каждый раз при виде уборщицы, затеявшей генеральную уборку в кухне. Но либо уборщица плохо выполняла свои обязанности, либо не считала нужным влазить в чужие дела, находя в заветном углу каждый раз новую бутылку спиртного, но страшный секрет Эмилии оставался в тайне. А после загадочного случая со вздохом в темноте, мотивировавшего девушку на решение завязать с алкоголем, на время, бутолок в потайном углу за кофемашинкой больше появляться не стало. Вместо них появились вечное раздражение, нервозность и хроническая усталость, сонность, вялость.
Эмилию могло спасти только одно – снова оказаться в объятиях Малки. Но, так как это, и без всяких рассуждений, было невозможным, то оставалось только заменять мужчин и вина шоколадом, мороженным и сладкой газировкой. От этих вредных сладостей появлялись прыщи, но Эмилии было все равно. Все равно вся красота стройных ножек и гибкого стана молодой девушки пропадала зазря и видели ее в стенах офиса только противные коллеги-завистницы и еще более противные клиентши. Но хуже всех всегда оставалась и была Марта! Маркетологша не только применяла все допустимые и не допустимые законом способы насилия, паразитируя на младших коллегах. Любившая лакомиться вредностями так же сильно, как и Эмилия, Марта посягнула на эту последнюю опора психического состояние девушки. Марта съела ее чизкекй.
Произошла трагическая потеря популярного десерта следующим образом. Марта имела привычку в наглую накладывать себе еды из тарелок девочек из ресепшена, поведись им обедать в одно и то же время вместе с маркетологшей. Из-за этого девочки из ресепшена, а вместе с остальными и Эмилия, начали стараться избегать совместные обеды с Мартой, которая любила угоститься из чужих тарелок, но всегда с бдительностью следила, чтобы никто не осмелился глянуть в сторону ее обеда. Девочки выходили на обед по очереди, и, если при приближении к кухне заслышивали громкий смех и издевки друг над другом продажниц, сразу же возврашались на ресепшн, с тем чтобы отсидеться там, пока не закончат обедать коллеги из нагловатого по сути своей работы отдела. Ресепшионистки предупреждали друг друга, когда кто-нибудь из их числа выбирал не лучшее время для обеда, потому что в кухне сейчас сидят продажницы. И они с сочувствием воспринимали весть, если одной из их числа невезло и на обед коллеги, как стервятники, налетали как раз тоже вышедшие обедать продажницы. После таких налетов невезучие девушки возвращались с обеда голодными. И случалось это часто. Потому как если девушки с обслуживания, поумнев, начали выходить на обеды либо пораньше, часов в одиннадцать, либо попозже, после 15.00, то на контрстратегию их отдела продажницы, во главе с прожорливой маркетологшей, начали ходить на обеды по два, а то и по три раза на день, вычислив в какие часы девушки с ресепшена и операторы выходят обедать теперь.
Когда таким налетам подвергалась тарелка Эмилии, она сдержанно угощала коллег, повторяя про себя, что нужно сохранять вежливость каждый раз при виде приближавшейся к ее еде толстой руки маркетологши. По праву можно было угоститься из тарелок продажниц, но продажницы никогда не предлагали угощаться взамен, а Эмилии приходилось оставаться вежливой. Один раз, справедливости ради стоит отметить, одна из продажниц, отличавшаяся щедростью, угостила Эмилию кусочком хлеба. Добрый жест растеребил в груди у девушки море растроганной благодарности. Правда потом она узнала, что это продажницы ели хлеб, который принесла себе на обед уборщица. Уборщица иногда на обед ела просто хлеб с чаем, и Эмилии стало стыдно за то, что она съела кусочек того хлеба.
Проблемы с обедами и сторонними налетами на них стали усугубляться, когда обеды начали исчезать еще заранее, до того, как до них успевали добраться настоящие хозяева еды. Так еда загадочным образом пропадала, стоило ей только оказаться без должного присмотра в холодильнике. Что можно было бы простить еще за салатик или пирожок. Но тот свежий кусочек чизкейка, за которым Эмилия специально бегала на перерыве в находящуюся в двадцати минутах ходьбы от офиса кондитерскую, стал последней каплей в чаше терпения раздражавшегося желудка ресепшионистки. У Эмилии нервно задергалось веко под глазом, когда проходившая мимо ресепшена маркетологша ехидно намекнула на исчезновение восхитительного на вкус десерта. Она готова была за такой непростительный поступок убить прожорливую коллегу, но могла только продолжать смотреть в монитор и работать. Это все, что было им в офисе позволено делать. На самом деле ей не захотелось ест после этого, пропал аппетит. И после того, как выгнав с офиса всех задерживающих закрытие клиентов и сотрудников, Эмилия не смогла остаться поболтать со своим призраком, а сразу ушла домой. К большому облегчению своему ей повезло и в парке она не столкнулась с Малки и его длинноногой красоткой. Вернувшись домой она наспех приняла душ и сразу же легла спать.
Грустно Эмилии, что вся жизнь проходит в душу изъевшем офисе... Ох, нельзя так говорить, быстро думает она, мысленно извиняясь перед кем-то, или чем-то, над существованием которого еще столь недавно смеялась сама. Ей надо быть благодарной...
Призрак офиса существовал, Эмилия начинала в это веровать после несчастного случая, произошедшего с маркетологом компании Мартой. На следующй рабочий день после гадкого поступка с пироженным Эмилии, Марта не вышла на работу. Сломала ногу. О подробностях, что за Мартой погналась стая голодных, бродачих собак, привлеченная запахом еды, которую маркетолог не смогла съесть в офисе сразу же и украла с собой домой, никто не мог расспространиться, но каким-то чудом слухи донеслись и до офиса. Оставшиеся без обеда девушки с ресепшена даже догадывались именно какая еда находилась в пакетах Марты, когда за ней погнались собаки. Маркетолог еще легко отделалась переломом ноги и испугом после такой погони. И, казалось бы, в этом происшествии есть много нравоучительной морали и можно даже угадать работу всекарающего перста судьбы. Но никак не легко было бы связать несчастный случай с несчастной обжорой и с таинственным присутствием, какое с некоторых пор ощущала Эмилия в офисе. Если бы не еще один подобный случай.
Ногу сломала ответственная за тестировку продукции менеджер, на следующий день после того, как обвинила Эмилию в том, что пропали флаконы с новинками духов, какие выставили на стенд перед всеми клиентами. Эмилия уже с месяц работала на ресепшене без выходных, выполняя работу, которой должны были заниматься еще три сотрудника ресепшена. Девочки из обслуживания не выдерживали давления и объема работы, и увольнялись, а новых сотрудников на страую зарплату HRу компании никак не удавалось найти. И выполняя все эти функции Эмилии совсем не хотелось принимать еще и ответственность за исчезнувшую продукцию. Тестировщица слегка порычала на нее, а на следующий день вышла на работу, но только дистанционно. Несчастная тестировщица питала известную женскую слабость к слишком высоким и тонким каблукам, которые легко ломать, а вместе с каблуком еще и сломалась нога. Тестировщица с тех пор была на больничном. То же самое произошло и с администратором, обещавшей Эмилии поднять зарплату, а потом лишь постоянно уточнявшей на каком этапе находится процесс с надбавкой и принимавшей все бесплатные выходы на работу единственно оставшейся сотрудницы обслуживания, как само собой разумеющееся. Ногу сломала истеричная клиентша, неудачно подвернувшись пока, с криками и грозно размахивая руками, шла к ресепшену с Эмилией за стойкой. Можно было бы приписать все случаи к любви всех женщин к красивой, но неудобной обуви, или к неправильной проетировке полов в здании офиса. Но Эмилия ясно видела в этом только одно – проявление потусторонней силы в иде ее темного, но такого прелестного защитника, духа офиса. И ждала, кто же будет следующим.
Один раз, несмотря на обещание больше не пить, Эмилия все-таки сорвалась. Она сбегала к дорогому винному павильону во время обеденного перерыва и спрятала приобретенную там бутылочку белого в сокравенном месте за кофемашинкой, и потом целый день то и дело мысленно возвращалась к своей бутылочке, смакуя блаженный миг воссоединения со своей прелестью. Офис закрылся очень быстро. Словно сама судьба благовелела над слабостью начинающей алкоголички и все сотрудники и клиенты освободили офис на неслыханные десят минут раньше обычного. Эмилия также припосла для этого случая плитку насыщенного темного шоколада и небольшой треугольник любимого, твердого сыра. Вкусно. Тает на зыке, оставляя чувство немения на кончике. Это как секс. Райское блаженство, оставляющее за собой после чувство стыда и много сожалений.
Напиваться и объедаться шоколадом может быть и напоминает молодым девушкам чем-то секс, но когда на следующее утро Эмилия проснулась в офисе, , она абсолютно точно знала, что у нее был настоящий секс. Это чувство застряло в пересохшем горле... И... Ну ладно, не станем смущать и подавно перепуганную девушку подробностями, но она чувствовала на коже грязь от секса. Лучше всего было бы принять душ, но после того, как она проснулась, и обнаружила, что купленная вчера бутылка вина стоит на три четверти полная, а голову и суставы не мучает боль от похмелья, она еще с получасу впирала бездумный взгляд в голую стену, приходя с мыслями. Она была здес. В кухне. В офисе, до сих пор. А у же утро. Который час? Вот блин... Вот блин... Осталось полчаса до открытия офиса и прихода на работу всех сотрудников.
-Вот БЛИН! – вскрикнула она и принялась наводить после себя порядок.
А наводить было что. Она проснулась на столе, но проснулась такая легкая и бодрая, словно проспала девять часов здорового сна на мягкой постели. Стулья были раздвинуты от стола по разным углам, салфетки и чайные пакетики разбросаны по полу. Хорошо, что хотя бы посуда вся была убрана в сушку, и осталась цела. “Что за черт, что за черт, у меня был секс!” думала и почти плакала Эмилия, а гибкое и легкое тело двигалось плавно и просто пело каждой порой кожи хвалу животному счастью. У этого женского тела точно был секс. Прибравшись на спех и спрятав бутылку снова за кофемашинку, Эмилия побежала в уборную и изо всех подручных средств постаралась создать во своем внешнем виде хотя бы видимость того, словно сегодня утром она проснулась дома, приняла душ и почистила зубы. Нечищенные зубы. Пришлось терпеть эту антисанитарию у себя во рту до обеда, на котором Эмилия сбегала в близжайший универмаг и купила себе зубные щетку и пасту, а потом с наслаждением почистила зубы в уборной. Чувтсво грязи на коже, как после секса оставалось терпеть до возвращения домой, к любимой и самой лучшей душевой кабинке. Но, помимо этих чисто гигиенических вопросов у Эмилии больше не возникало причин для беспокойства. И, на самом деле, у нее впервые за долгое время работы в офисе, сохранялось во все протяжение дня прекрасное настроение.
Та бутылка вина, которую она не допила, была поставлена в ряд с другими бутылками общего, коллективного запаса. Эмилия уже на совсем зареклась больше никогда в жизни и капли в рот не брать, даже от детского шампанского. И больше никогда в жизни не оставать в офисе на ночь одной. Но иногда в офисе до позднего часа засиживались за работой многие сотрудники женского коллектива, до ухода последнего из которых Эмилия не могла уйти, потому что обязанность закрывать офис лежит на ней. При мысли к каким оргиям могут ее затянуть часы переработок у коллег Эмилия брезгливо вздрагивала. Так прошло две недели с той ночи, проведенной в офисе, после которой у девушки, как ни странно, остались только приятные воспоминания. Точнее, о самой ночи она с тех пор ничего нового не вспомнила, только как отпивала вина, как любит, прямо из горлышка бутылки, и ела шоколад вместе с сыром, жаловалась своему воздуху на Малки, а потом... Потом все, пустота, и только на следующее утро ее тело пело хвалу мирозданию, и на следующий день тоже. Прекрасное чувство счастья только из-за того, что ты живое существо и ты живёшь продержалось почти неделю, а потом офисная рутина задавило под собой счастье. Эмилия плакала по ночам, с тоскою вспоминая о том счастье, которое ей подарило странная ночь в офисе, и уже во всю ревела о мгновениях запретного счастья, какое испытала в крепких объятиях Малки.
Через две недели после данной клятвы больше никогда не оставаться одной в офисе на ночь Эмилия снова заснула в офисе. Случайно.
В компании воцарилась атмосфера хаоса из-за предстоявшей конференции, включавшей участие филиалов со всех стран, до каких дотянулись жадные лапы владельцев компании. Все сотрудники бегали целыми днями и ночами по офису, не зная покоя ни себе, ни давая покоя ни Эмилии. Приходилось работать сверхурочно под байки начальства, что когда-нибудь ей устроют внеурочной отпуск, на несколько дней. Эмилия понимала, что надо увольняться, но слишком уставала, чтобы быть в силах выйти на собеседование в единственный воскресный выходной. А оставлять офис во время работы более чем на полчаса воспрещалось.
Возвращаясь домой поздней ночью, Эмилия с трудом передвигала отекшими ногами, с горечью тоскуя по тем коротким мгновениям, какие дарили ей когда-то случайные столкновения в парке с Малки, пробегавшим трусцой в своих спортивных шортах. Ей казалось, что встреться он ей теперь, она наброситься на него и станет его лакать, как голодная кошка лакает вкусное молоко. Вкусный Малки. Голодная Эмилия. Эмилия с ужасом перед собственной аморальностью понимала, что даже доводившая до крайней степени истощения сил работа была бессильна отнять у нее желаний, какие продолжал вызывать образ обнаженного Малки, раскрывающего плотные красные шторы. За шторами открываются стеклянные стена и дверь балкона с видом на весь ночной город, мерцающий в огнях. Он загасает ламп в комнате, и мягкий свет ночного города рельефно оттеняет упругие мышцы ног, ягодиц, спины, рук, шеи. Он открывает дверь балкона и со свежим дыханием ночи в комнату врываются и все голоса города. Но Эмилия не слышит их. Только биение собственного сердца, когда Малки поворачивается к ней лицом, и она видит, что он снова возбужден. Они в ту ночь не спали, совсем. Эмилия весь следующий день отсыпалась на ресепшене, отключаясь вне доброй воли минутами прямо за рабочим столом, пока не разбудит очередной звонок или клиент.
Тоже самое произошло в ту ночь. Она слишком устала, когда вызывавшие уже рябь в глазах икселевские таблицы поглотила мгла. Она с трудом разлепила веки, когда ее, потрясая за плечо, разбудила бухгалтерша, покидавшая офис последней. Эмилия пожелала ей доброй ночи и, проверив время на дисплее компьютера, (было 01.43 ночи), поплелась на обход офиса, чтобы вырубить везде свет, проверить выключена ли вода во всех уборных комнатах и не осталось ли открытого окна в кабинете кого-нибудь из сотрудников, а потом запереть все кабинеты на ключи и спрятать все ключи в выдвижном ящике у себя на ресепшене. Нужно было проделать все это, а в туманном состоянии полусна одни и те же помещения иногда приходилось проверять по нескольку раз, и не заснуть по дороге. Эмилия все же завершила утомительный обход благополучно, потом спрятала все ключи у себя в выдвижном ящике на ресепшене, выключила компьютера, разложила все инструменты на рабочем столе по местам и уснула, не закрыв даже двери парадного входа в офис.
Но утром следующего дня дверь в офис была закрыта. Эмилия снова проснулась с ощущением грязи на коже, как после секса, три верхние пуговицы на рубашке оторвались, а один чёрный чулок совсем пропал. Невозможно было в таком виде работать, но, к большому счастью и удаче девушки, на этот раз она проснулась гораздо раньше. До открытия офиса оставалось ещё целых четыре часа, и она быстро побежала домой через парк, где в такой ранний час шатались только бомжы. Эмилия с ужасом стягивала рукой рубашку на груди, где не хватало пуговиц, и бежала мимо них, воняющих водкой и не спускающих с нее пристального взгляда. Принимая душ Эмилия обнаружила на обеих грудях и на одном бедре синяки. На шее темно-лиловые следы, явно оставленные от засосов, два больших справа, и один маленький, слева. Эмилия подумала, а что... если ее изнасиловали?
II
Она посмотрела записи с камер наблюдения. Тайком от администратора прошла в каморку, находящуюся за ресепшн, и просмотрела записи, раза десять пыталась. Записи удалились. Все записи с прошлой ночи удалились. Эмилия не могла ошибиться, самые старые записи с камер наблюдений удаляются автоматически спустя двадцать один сутки. Но были удалены записи со вчерашнего дня, память камеры была пустой. Она не знала как можно было вручную удалить записи с камер. Можно было, следовало бы обратиться к администратору и проверить вместе с нею записи. Но Эмилия боялась, что, если они найдут удаленные записи и тогда ее страхи окажутся обоснованными? Нельзя, чтобы кто-то увидел записи. Нельзя, чтобы кто-то узнал, что она оставалась в офисе на ночь. Ведь, по сути дела она сама виновата, бухала ночью до беспамятства... И этот вздох среди ночи в пустом офисе... Все началось с него, все проблемы начались со вздоха. И кто ей поверит, что ее изнасиловал призрак? А вдруг не призрак? А вдруг, что-то физическое, настоящее? Записи с камер наблюдения удалили. Не похоже на призрака... У Эмилии из глаз брызнули слезы, когда она подумала о том мерзком животном, которое могло с ней такое сотворить.
Она терпеть не может свитера с длинными воротниками. Дышать мешает. Но приходится терпеть, чтобы скрыть мерзкие следы от... Как-то все мерзко, мерзко ощущать себя слабым ничтожеством, которую каждая дрянь может... НЕЛЬЗЯ ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ, НЕЛЬЗЯ ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ, твердила про себя Эмилия каждый раз, когда раздевалась перед зеркалом и глаза резало болью от вида следов мерзкой любви. Нет, это не любовь, это насилие, это надругательство над чужой волей, над человеческой волей! Но кто ей поверит после такого? У нее до сих пор больно между ног когда мочишься, или случайно раздвинешь ноги чуть шире, чем позволяет юбка карандаш. Ночью она просыпалась от собственного крика, а днем всегда чувствовала на себе опастность, как что-то давящее, липкое, напирающее, физически ощутимое. Ее страх был физически ощутимым, также, как и тот, кто спровоцировал его. У Эмилии были подозрения, кто мог сделать с ней это. Конечно ни на кого другого, кроме как единственного мужчину в коллективе подумать было и нельзя. Это мог быть генеральный директор компании, но он женатый, семейный мужчина, и он хороший вроде бы человек. Если человек озабоченный, ведь это видно сразу, не так ли? У Эмилии теперь ком в горле встает каждый раз, когда этот ЕДИНСТВЕННЫЙ в коллективе мужчина проходит мимо фронта деска и нужно с ним здороваться. ЭТО НЕ МОГ БЫТЬ ОН, ЭТО НЕ МОГ БЫТЬ ОН, повторяла Эмилия, здороваясь с гендиректором, но всегда пряча прямого взгляда от него.
Проходили недели, месяцы. За одной конференцией начинался крупный круглый стол, потом мероприятие по продвижению новой продукции. Акции, программы, коды, сбои в системе. Впервые в жизни Эмилии, но точно не впервые в жизни у ее холостых коллег, утомительная работа стала спасать от мыслей о собственной жизни, которая катилась к пропасти, до самого дна вселенского дерьма. Эмилия, прячась сразу после работы у себя дома, закрывая дверь на оба замка, и проверяя хорошо ли она заперта, два раза дернув за дверь, оставшись одной она повторяла про себя хорошие, полезные перемены, какие возникли в ее жизни после... того, что случилось в офисе.
-“Зато теперь не хочется больше трахаться совсем.” – так звучала одна из причин найти что-то полезное в случившихся переменах, - И похудела очень хорошо, потому что есть совсем не хочется, как раньше.”
Эмилия раньше ела в три раза в больших объемах, и довольно сильно поправилась при сидячем образе жизни на работе. Теперь она могла обходиться без еды целый день и не чувствовать голода совсем. Иногда она все-таки хотела вспомнить былые радости, и могла, к примеру, купить любимый в детстве батончик молочного шоколада. Но вкус был какой-то блеклый, как у бывшей прежде яркой цветной картинке, у которой все краски стекли со временем или под дождем, и осталась теперь от картинки одна блеклая, страшная размазня. Мучали кошмары, это правда. По правде она теперь шарахается от собственной тени, когда возвращается домой после 19.00. Темнеет теперь очень быстро. Зима наступает. Но зато... Эмилия обычно начинала плакать, когда ей не находилось что сказать на это “Но зато...”
К одним из таких “Но зато...” можно было отнести, что у нее пропал страх столкнуться с Малки в парке во время его пробежек и ее возвращений домой. Ей стало все равно. На самом деле она могла бояться его, как теперь боиться всех мужчин, с которыми ей поневоле приходилось физически сближаться, будь это просто прохожий на дороге или какой-нибудь козел из очереди в магазине, якобы случайно коснувшийся рукой выпирающей на ягодицах юбки. Раньше Эмилия могла промолчать, (а вдруг действтельно случайно?), но взбеситься и отругать про себя извращенца. Теперь ее убивал каждый такой акт мерзкого нападения на ее человеческую волю, приводя к чему-то похожему на приступы. Ее трясло, кожу покрывало противным, липким и холодным потом, и дома она стирала кожу до покраснений. Но с Малки такого бы не произошло, она знала это, потому что встретилась с ним ДО, и отдалась ему добровольно. Могла ли она представить, как сильно ошибалась?
Прошел новый год. Они отметили стаф-пати в прекрасном курортном городке в горах. Снег, лыжи, ледяные горки, Эмилия верещала громче всех и прокатилась во всех возможных аттракционах больше всех остальных коллег. Со временем она привыкла думать о случае в офисе, как о странных фантазиях переутомленного мозга. А оставшиеся после ночи в офисе следы могли быть следствием странной аллергии, которая могла возникнуть, обратно же, на почве стресса. Во всем виноват стресс, и более ничего. А после возвращения с отпуска за Эмилией коллеги заметили, что девушка опять начала красить губы красной помадой и носить красивые чулки. И постепенно свыкаться с мужским вниманием. Она снова дышала в полную грудь и верила, мечтала. А возвращаясь домой через парк снова встречалась с Малки. Она подметила, что кузен поменял спортивную униформу с шортов на зимний комплект, но плотные черные лосины только еще больше подчеркивали каждый мускул в накаченных длинных ногах. О, Малки! Молоко для голодных кошек. Только настоящая кошка поймет, когда к ней к молоку подмешают мышьяк. Эмилия была не совсем настоящая кошка. То есть если инстинкты в ней и воспротивились в ту роковую ночь, на один короткий миг сомнения, (“Что мы делаем?!!”), то Эмилия заглушила их в сладкой истоме, сковывающей все тело когда шелест его горячего дыхания застывал капельками пота на ее ложбинке. Боже, Малки, Малки, Малки... Она мечтала о том, когда он наконец поймает ее снова. Прямо в парке, не пробежит мимо, тихо шепнув свое: “Привет, Солнышко!” и все. А поймает у всех на глазах в своих объятия, прижмет насилу ее голову к своей груди и она задышет им, а он задышет ей. И только когда он сделал это на самом деле, поняла, что нашла на свою голову погибель.
Малки попросил денег. Много. У него проблемы с работой. Поставили его в долги, которые олн не делал. А он больше не может видеть этих сучий отродий, он покончит с собою, если она сейчас не даст ему денег и не поможет спастись.
-Боже, Малки, о каких деньгах может быть речь! - не весело рассмеялась Эмилия, понапрасну стараясь вырваться из крепких тисков его по-настоящему железных рук.- Я зарабатываю двадцать четыре тысячи в месяц, половина зарплаты уходит на кварплату!
-Ты можешь... Ты можешь одолжить мне хотя бы двести тысяч. Я зарабатываю, (“Зарабатывал” – думает Эмилия), две пятсот тысяч долларов, верну тебе полную сумму с первой зарплаты! У меня уже есть новое место, куда можно устроиться. Ну же, выручай, сестренка! – схватил он одной рукой трепещащую девушку за подбородок и притянул еще ближе к своему лицу. – Родные должны помогать друг другу, не так? Кстати,как там поживает моя тетушка? Давно я не видал ее? Как твоя мама, Эмилия? Ты ведь ей не рассказывала обо мне? Ты же ведь не хочешь ей рассказывать обо мне?
-Это шантаж! – в порыве ярости у Эмилии вдруг получается вырвать одну руку и дать хлесткую пощечину.
В воздухе застыл оскорбительный звук удара. Малки не расстерялся, и быстро прижал ее снова к себе обоими руками, обездвижив всячески. Ярость застыла в жилах и Эмилия почувствовала себя беспомощной выйти из безысходной ситуации. Люди вокруг просто проходили мимо, с любопытством оглядываясь.
-Мне нужно только двести тысяч! – склонился к уху Эмилии и яростно зашептал Малки, обжигая горячим дыханием, -Ты можешь взять в кредит, у тебя постоянное место работы, идеальная кредитная история, тебе не о чем беспокоится, Солнце!
-“Солнце! – не выдерживает Эмилия последнего слова, резанувшее слух обидою. – Как смеет он после такого продолжать меня ласкать “Солнцем”?”
-Оставь меня в покое!
-Дай денег!
-Да как ты смеешь?
Новая волна ярости для новой попытки отпора, Эмилия трепещиться в его руках, как рыбка на суше. Выскользнуть из тисков не получается, но привлечь внимание прохожих удается с лихвой, особенно когда Эмилия предприняла неудачную попытку укусить абьюзера за шею и громко щелкнула челюстями пустоту, потому что Малки ловко успел увернуться. Потом он, также ловко, чмокнул ее смачным поцелуем в щеку и обещав, что еще вернеться, побежал дальше, как ни в чем не бывало. Высвободившись из его тисков она вдруг обессилела и еле удержалась на ногах, пошатнувшись. КАК ОН МОГ, КАК ОН МОГ? Это повторялось на устах девушки, пока она бездумно доплелась на свинцовых ногах к близжайшей скамейке и рухнула на нее. Потом спрятала лицо в коленках и заплакала, сотрясая плечами. Где-то минуты пять спустя какой-то придурок полез к ней руками. Возможно это был хороший парень, прикоснувшийся к ней только с одним намерением помочь, но Эмилия резко отдернулась от него локтем и, крикнув “Отвали!”, убежала, два раза сильно споткнувшись по дороге, в сумерках приближающейся ночи.
***
Когда-нибудь они должны были встретиться. Такие встречи случаются в жизни каждого, когда один мимолетный взгляд ловит другой, и находит в нем отклик души, связь, какая зародилась со дня рождения самой вселенной. Между ними есть связь, в эту связь верит каждая вторая девушка. Ладно, каждая третья, учитывая влияние популяризации феминизма в развивающихся странах мира. Но Эмилия относилась к числу верующих в особенную связь, и ждала, когда же это случится и с ней, и она тоже, наконец-то, встретиться со своей родственной душой. Особенно ей не хватало этого человека по родственности душ в тяжелые моменты, какие, почему-то, теперь часто возникали в жизни девушки. Если бы он был бы рядом, все ее проблемы бы разрешились сами собою. Больше никто не посмел к ней прикоснуться или обидить. Стервы с работы держали бы свои коготки при себе, а мужики бы не распускали до нее лап своих. Она была бы в безопасности, веровала Эмилия и ждала, как чуда, своего мужчину-защитника.
Кейн. Ничего из образа высокого, сильного, с мускулистыми руками и широкими плечами мужчины-защитника Кейну не досталось. Нет, это был другой образ – образ героя современности в виде худосочного, бледного и мрачного парня-айтишника с нервозно заикающимся голосом. Кейн относился к числу сотрудников, к которым Эмилии приходилось постоянно обращаться в связи с работой. Но Кейн находился по слуху в другой стране, работал в компании в качестве дистанционного сотрудника и волшебным образом следил и был в курсе всех событий из жизни офиса. Для Эмилии Кейн был просто лапочкой, хотя всем сотрудникам офиса, которым в той или иной степени приходилось пересекаться с данным специалистом были в курсе о чрезмерной нервной и грубой натуре специалиста. В грубости и требовательности отношения программиста не было на самом деле исключений и для молодой, смазливой ресепшионистки. Также грубо он разговаривал с ней, как и с Мартой-маркетологом, или даже с главным администратором. Но по какой-то причине Эмилия доверяла грубияну больше коллегам, находившимся с ней бок о бок. Ему отправляла сообщения с жалобами на клиентов, при возникновении вопросов в первую очередь к обращалась всегда к нему, даже если вопросы никак не относились в сферу прямой деятельности парня. Кейн был грубым, но ответственным, всегда помогал, не ленясь давать подробные советы по работе.
Ох, Кейн, из-за критического дефицита мужчин, как в офисе, так и в личной жизни, возможно Эмилии, также, банально не хватало мужского внимания, и она, по сути всегда остававшаяся ребенком, искренне тянулась и искала любой повод снова написать айтишнику, которого про себя уже называла своим личным Анонимусом. Ох, Кейн... А факт того, что Анонимуса в лицо она никогда не видела, и фотографий на профиле айтишник, с которым она вела чат, не было, только усугублял общую заинтригованность и мечтательные фантазии девушки. Ох, Кейн, он был как раз такой защитник, о каком она всегда мечтала, и даже отправлял разгневанные сообщения главному врагу Эмилии – Марте, если та начинала делегировать на Эмилию уж чрезмерно нагло, и это доходило подводными путями до недремлющего ока айтишника. Кейн на базе данных компании блокировал самых вредных, истеричных и сумасшедших клиенток, с какими приходилось сталкиваться Эмилии. И девушке оставалось только вздыхать, что, как ни жаль, но Кейн существовал только в онлайн пространствах и не мог защитить ее еще и в реальном мире. А проблемы в реальном мире постоянно приумножались в геометрической прогрессии, и в последний раз свой щедрый вклад в проблемы Эмилии внес кузен Малки, потребовав с нее деньги за молчание о случившемся меж ними.
И подумать только, что когда-то Эмилии вздумалось, что она любит его. Как он мог так с ней поступить, повторяла про себя Эмилия каждый божий день, бессильная прогнать из головы мысли о своем соблазнителе. Чтобы избежать новых столкновений с шантажором-кузеном, она делала приличный круг, доходя до дому дорогой, обходящей парк. Малки дозвонивался до нее с новых номеров, когда старые Эмилия добавляла в черный список. Преследования кузена не пугали девушку. Скорее она испытывала кипящую злобу, ненависть. Ей казалось, что она готова его убить. В то, что подлец может рассказать об их соитии ее маме Эмилия не верила. У него кишка тонка, думала Эмилия, ведь это бы так же оклеймило и его собственную репутацию. Иногда все же, заставляя ее замереть на мгновение в страхе, до нее прокрадывались сомнения насчет нерешимости Малки. Он же все-таки свинья бессовестная, думала в такие мгновения девушка, он надоумился ее шантажировать опаганившим их обоих актом инцеста, что ему стоить тогда рассказать об этом другим? Мысли о собственной матери всегда доводили Эмилию до неприятного чувства скрытого страха. Но прошло уже три дня, три убийственно долгих, тяжелых дня, как Малки не оставлял ее в покое, забрасывая сообщениями с угрозами с новых и новых контактных номеров, а Эмилия не могла ни на что решиться, застряв в состоянии какой-то  душевной парализованности.
Работая в сфере обслуживания клиентов Эмилия давно заметила до какой степени детерминично и зависимо от условий окружающей действительности поведение большинства людей. Будь то пресловутые магнитные бури или очередной рост на цены бензина, люди обыкновенно приходили в бешенство в один и тот же определенный промежуток времени, и успокаивались к одному и тому же времени. Если с утра бушует буря или ливнь, ожидается, что клиентов будет меньше с утра. Зато после обеда их нахлынет волной едчайшей злобы. Все будут озлоблены из-за того, что туфли промокли или ребенка пришлось долго будить и потом долго одевать перед выходом на холод. Да и холод, сам по себе, мало кому нравится. В день, когда Эмилия впервые увиделась с Кейном, было очень холодно. Точнее, эта была уже ночь. И уже не в офисе.
В ту ночь было очень холодно, и вернувшись домой с работы Эмилия ни за что бы на свете не высунула носа наружу до утра следующего дня. Если бы не одно но. Мусор заполнился. Урна в уборной тоже. Эмилия могла переносить оскорбления и угрозы клиентов, давление со стороны коллег, начальства, истереки делавшей иногда визита к ней в город матери, но вид заполненного мусорного ведра выводил ее с ума.
Она делала это везде, где бы не жила, сначала дома, потом в общежитии универа, потом съехавшись когда-то в квартиру вместе с бывшим парнем... Всегда и везде обязанность выносить мусор почему-то перекладывалась на нее. Нельзя было допустить, чтобы кто-то выкинул мусор в бочонок, не положив сначала специального черного пакета для мусора. Нельзя было допустить, чтобы такие предметы, как жевачка, осталась брошенной хозяином на столе. Нужно ее выкинуть. И пустую пластиковую бутылку из под колы. И фантики от конфет. И яблочный огрызок. Все нужно выкидывать, собирая за всеми их мусор. Эмилию выводила из себя мысль, что люди делали из нее себе какую-то прислушгу, но еще невыносимее было жить среди мусора, поэтому девушке приходилось молча убирать и выносить мусор самой. Так много мусора в жизнях людей! И следует хотя бы выносить мусор обыкновенный, из бутылок, жевачек и огрызков, если другой мусор, как например состоящий из соблазнителей, насильников и шантажеров выкинуть из жизни представляется многим сложнее. И Эмилия выносила мусор, всегда и везде за всеми, и даже на работе, собирая оставшийся после клиентов мусор в офисе перед закрытием. И выкидывала мусор с большим ожесточением, с силой кидала его в контейнер для мусора. Было еще и всегда желание поджечь такой мусор, но Эмилия была законопослушным гражданином. А отходя от зловонного контейнера всегда потом чувствовала, хоть небольшое, но облегчение.
Эмилия всегда старалась придерживаться строгой ответственности во всех отношениях. В том числе и  перед окружающей средой. Поэтому свою обязанность по выносу мусора она тоже выполняла с осознанием ответсвенности перед загрязнением среды, и, чтобы уменьшить наносимый экологии ущерб, тщательно сортировала мусор по видам на пищевые, бумажные, стеклянные, жестяные и пластиковые отходы. С ответственностью относившаяся к проблеме отходов девушка конечно же замечала, и с благодарностью, других людей, также старавшихся уменшить урон загрязнения. Эмилия любила за их труд дворников, считая их самыми полезными людьми в обществе. А последний полугод она стала замечать еще и таких людей, которых по роду деятельности стала именовать про себя “мусорными людьми”.
Эти люди не относились к официальным коллекторам мусора, работающим на муниципалитет и забиравших мусор из мусорных конйнеров свалок грузовиками раз в месяц. Если бы весь мусор, накапливающийся в городе, забирали только один раз в месяц, горожане уже давно бы потонули в океане собственных отбросов. Но вследствии увеличивающейся в масштабах проблемы мусора в городе появился еще и такой род деятельности и такие люди, которые каждую ночь выезжали по мусорным контейнерам городских жилмассивов и рылись в чужом мусоре, забирая из него пластиковые, жестянные и стеклянные отходы. Эти отходы, Эмилия догадывалась, потом сдавались этими людьми в пункты вторичной переработки отходов за денежные гонорары.
Кто знает, возможно денежные гонорары возросли, а возможно и мусор стал производиться горожанами в таких великих объемах, что у обычных бомжей появились серьезные конкуренты и наживой на мусорных контейнерах стали заниматься самые обыкновенные, трезвые люди, собирая отсортированный мусор на машинах и мопедах с прицепленными кузовами. Однажды Эмилии повезло увидеть даже такое необыкновенное явление, как целое семество мусорных людей. По внешнему виду люди напоминали цыган, большое семейство из трех взрослых цыганок, одного грозного на вид цыгана мужчину и целой роты весело бегавших в лохмотьях детишек. Эмилия увидела их у муссорных контейнеров одного спального района, и больше всего ее не смутило даже не, что цыгане рылись в мусоре, собирая что поценнее в большие мусорные мешки, а то, на каком транспорте они потом собирались перевозить свои находки. Никогда не изгладиться из памяти девушки вид той страшной развалюхи на колесах, которую семья цыган очевидно нашла тоже в одной из городских свалок. Покрытая уже больше ржавчиной, нежели желтой краской, с шинами разных размеров и форм, вся скособоченная, разваливающаяся, машина больше всего напоминала скомканную, старую жестяную бутылку из под пива, (какие тоже среди прочего мусора перевозились на ней), чем транспортное средство. И сверху на всем этом убожестве был навален огромный куль, как в анти версии саней Санты Клауса, с мешком из мусора.
Благодаря одному из вида мусорных людей Эмилия случайно спаслась от поджидавшей ее большой неприятности.
Она вышла выносить мусор ночью. Мама всегда запрещала ей делать этого, говоря, что, якобы, у смрадных мусорных контейнеров скапливаются злые сущности и если выносить мусор ночью, они могут зацепиться за слабую душу. Но у слабой души Эмилии были принципы и привычки, через которые она не могла переступить, и оставить мусорное ведро полным было вне ее сил. Она наматывала в голове мысли навроде: “Другие женщины не любят выносить мусор, им для этого нужны мужья. А мне и мужа не надо, раз я сама умею выносить мусор.”, когда вышедший из тени смрадных контейнеров свалки человек заставил ее душу подпрыгнуть от страха. Она охнула, поморгала, а человек снова вернулся к своему прямому занятию, отойдя от одного контейнера и принимаясь разбирать другой. Он искоса поглядывал на пакеты с мусором в руках Эмилии. У нее как раз набралось приличное количество пластиковых бутылок и стеклянной утвари на мусор. Мусорный человек сразу протянул руки к ее пакетам, прося передать их к ему. А потом, при виде в каком порядке находится ее мусор не позволил девушке сразу смыться, а начал хвалить ее за осознаное отношение к жизни, какое можно разглядеть в ее мусоре, и вообще разошелся в филосовские размышления о том, что о каждой личности можно судить по тому мусору, который он производит. Исходя из чего выходит, что Эмилия образцовый человек и вообще она не против, если он закурит? Эмилия сказала, что не против, потому что все равно должна идти. Человек громко вздохнул. Не давая ему шанса сказать еще чего-нибудь, Эмилия заспешила убирать свою слабую душу прочь от свалки, как у самой калитки ее встретило страшное экшн. Двое мужчин, прямо напротив охранной будки, схватились в борьбе.
-“Великолепно, убежала от мусорного человека, чтобы наткнуться на пьяных дерущихся! Была права моя мама, нельзя выносить мусор ночью!” – лихорадочно размышляла Эмилия, придумывая, как ей поступить.
Можно было бы позвонить охранникам, чьи номера она предусмотрительно сохранила в контактах телефона. Очевидно, что в охранной будке, как по обыкновению это случалось ночью, никого нет. Охранники в виде дедушек на пенсии в это время спят где-нибудь у себя дома. Все работающие в охране пенсионеры были жильцами дома, который охраняли. Конечно же мало толку будет от этих дедушек. Они скорее больше служили для того, чтобы открывать калитку жильцам, забывшим чип от кодового замка на калитке или собирать потерянные и забытые вещи по двору дома. Но надо же кому-нибудь позвонить?! Воздух пронзил характерный звук электрического разряда и один из дерущихся, тот, что повыше, вскрикнул матершинное слово! Эмилия потихоньку начала отступать назад, к мусорным бакам, потому как драка пьянчуг начинала набирать обороты. Если сначала они только толкались, вцепившись друг в друга и рыча сквозь зубы, то потом начали сходится и рассходиться. Казалось, один хотел отнять у другого что-то в руке. Эмилия вздрогнула. Что-то, что сжимал в руке второй, тот, что пониже, было похоже на пистолет. Вдруг этот с пистолетом, проявив невероятную для своего сложения прыть, кинулся снова на громилу и повалил его под собой и уже Эмилия, в свою очередь, вскрикнула. Она узнала упавшего. На одно мгновение свет из фонаря охранной будти выловил из тени лицо падавшего, и в нем проступили красивые, даже пусть и искаженные яростью, черты лица кузена Эмилии. Малки позвал ее по имени.
-Эмилия! Эмилия! Помоги мне! У него элетрошокер!
-Боже мой, боже мой! – прислонилась в нерешительности к стене Эмилия.
Второй, прижавший Малки к земле, оглянулся на Эмилию и сам вдруг быстро поднялся с земли.
-Иди домой. – не терпящим возвражений тоном приказал он, указав на калитку.
Эмилия оцепенела, не в силах что-нибудь ответить или сдвинуться с места.
-Иди домой, сейчас! – крикнул второй, по сути дрыщ, подросток, и смешно, что такой кроха повалил жалобно скорчившегося на грязной земле Малки. – Эмилия, и-иди домой. Не-е-не бойся. Тебе ничего не грозит. – добавил парнишка, вдруг неожиданно начав заикаться при попытке придать своему голосу более спокойный тон.
У девушки нервно передернулось лицо. Голос парня ей показался знакомым. Она помалясь с секунду над Малки, потом перескочила через его ногу к калитке, и пока она копалась с ключами, тот схватил ее холодной рукой за лодышку, заставив в очередной раз вскрикнуть. Бледнолиций дрыщ быстро согнулся к Малки, поддав еще заряду, Малки мучительно замычал, и Эмилия выдернула ножку из расслабившейся руки, и побежала к подъезду. В голове у нее стоял гул, сквозь который проносились испуганные “Ах..еть! Ах..еть! Ах..еть!” Только за дверью подъезда совесть заставила ее остановиться и вспомнить об оставленном на земле Малки. Она решила позвонить полиции, но в конце-концов позвонила только на один из номеров охранников, сказав им, что у калитки деруться пьяные. Хотя на самом деле теперь она понимала, что дерутся не пьяные, и причина драки, возможно, как-то связана с ней.
На следующий день Кейн сам пришел к ним в офис. Эмилия, в бизорукости не разглядев худого парнишку хорошо, сначала приняла его за одного из техников, навещавших аппараты терминала. Но парень не прошел, как делали все техники, мимо ресепшена, а подошел прямо к фронт деску. У девушки задрожали поджилки от волнения, когда она узнала вчерашнего парня. Хотя в дневном свете он выглядел не только безобидным, а даже наоборот, очень слабеньким и щуплым. Она хотела было открыть рот и поздороваться, но Кейн сказал первым:
-Это я, Кейн. Надо поговорить.
И как-то ловко у него получилось поднять с места Эмилию и, заставив снять наушники, отключиться от колл центра. Он потащил ее к каморке за фронтдеском, в которой стояли мониторы, отображающие записи с камер наблюдения. Впихнув ее туда, без разрешения Эмилии на то, чтобы ее впихывали куда-нибудь, Кейн закрыл дверь из каморки, загородив собой выход. Надо бы кричать, но у Эмилии получилось лишь устало вздохнуть.
-Что происходит?
-Я пришел поговорить с тобою.
-Вчера ночью ты тоже поговорить приходил? Откуда... Откуда ты знаешь Малки?
Смотревший до этого всегда прямо, Кейн прячет взгляд в сторону.
-Тоже из-за тебя... Он тебе угрожал. Считай меня своим спасителем. – ухмылнулся он и снова заглянул девушке прямо в глаза. – Я все знаю, Эмилия.
-Чего? Что ты несешь? Что ты знаешь?! Зачем ты пришел сюда, и притащил меня за собою?! – Эмилия попыталась проскочить мимо парня, но Кейн оказался неожиданно сильным для хрупкого телосложения айтишника.
-Успокойся. Послушай меня.
Так получается, что у некоторых девушек получается выстраивать только непристойные и нежелательные, противные здравому смыслу связи с проиивоположным полом. К такому именно виду девушек очевидно относилась и Эмилия, влюбившаяся в Кейна, хотя поведение парня намекало на наличие некоторых психических отклонений и нарушений целого ряда законов по защите персональных данных. Кейн признался Эмилии в том, что имел доступ ко всем записям с камер наблюдений, и был в курсе, по какой причине она возымела на некоторое время привычку задерживаться в офисе до поздна. Зачем айтишнику, не имевшему никакого отношения к системе охраны, понадобилось смотреть за сотрудниками через камеры наблюдения Эмилия спросить не успела, потому что следующая весть совершенно сбила ее с ног. Кейн сказал, что ночью она оставалась в офисе не одна.
-Х... это полная, что записи с камер наблюдений стираются автоматически через двадцать один день. Записи с камер связаны с сетью. А все, что когда-то упало в сеть, там навсегда остается.
Со слов Кейна Эмилия поняла, что пока она, начиная с осени, когда начались первые холода, пристрастилась к запиранию в кухне с корпоративным бухлом, Кейн пристрастился к тому, чтобы наблюдать за ее нарушениями корпоративного устава и трудового договора. Так как нарушения подразумевались и за действиями самого Кейна, и его скрытой слежкой, то упреков ни с одной из сторон не последовало.
-Но что самое главное, пока ты бухала, заперевшись в кухне, в работе камер наблюдений начались странные сбои, помехи... Я не специалист, и к системе охранной защиты не привязан, но... Просто посмотри, посмотри сама и все поймешь. – взял Кейн девушку за плечи и поставил к мониторам, где уже показывались записи с камер наблюдений, настроенные за ту дату, которая уже должна была быть стерта с памяти.
Эмилия заерзала на месте. Предчувствие нехорошего пробуждало в ней желание уйти, не смотреть записи. Она только-только успела убедить себя в том, что все ее опасения за странности, происходившие с ее телом после ночевок в офисе были плодом переутомленного напряженной работой воображения, как сейчас на ее же глазах могли продемонстрировать вещественные доказательства обратного. А что, если ее изнасиловали? Обратно эта страшная мысль закралась в мозг, и она уже хотела запретить Кейну смотреть на записи, запечатлевшие, возможно, ее позор. Ей хотелось выгнать его из каморки. Но Кейн продолжал стоять позади нее, и нагнувшись к мониторам, указал ей пальцем на нужный экран, куда надо смотреть.
-Смотри.
На одном из квадратиков изображалась освященная светом камнатка кухни для сотрудников. Остальные квадратики стояли серыми, потому что Эмилия везде вырубала свет, прежде чем уйти на кухню, к дорогим сердцу своему шипучему и пузатому бутылочкам. Эмилия нахмурилась при виде тощей девицы в этом освященном квадратике видео, нагло накинувшей ножки без туфель на стол, и часто-часто присасывающейся к горлышку бутылки, которую девушка обнимает, прижав к груди. Какой позор! Эмилия и представить себе не могла какой жалкой она выглядит со стороны, когда на нее посмотреть так, с высоты камеры наблюдения. Беззащитная, пьяненькая, неклюжая. Блузка бесстыдно расстегнулась на груди, юбка задралась от высокого расположения ног на столе. Покраснев от пристыженности и гнева, Эмилия без прежней робости повернулась к Кейну.
-Зачем ты мне это показываешь, поиздеваться хочешь? Иди и показывай шефу! Я все равно собиралась увольняться!
-Не туда! – торопливо кричит Кейн, беззастенчиво схватив Эмилию за подбородок и повернув ее лицом снова к экрану, - Вот, здесь! – тычет он пальцем на нижний квадратик записей с камеры наблюдения.
Сначало Эмилия ничего не разглядела. Потом, в центре экрана, выходящего на главный зал лобби у парадного входа в офис, начало что-то сгущаться. Больше всего это было похоже на помехи с записей видео. Эмилия вздрогнула и быстро поглядела на Кейна, когда в непонятных сгустках несколько раз вспыхнул мощный источник света, ослепительного, а потом все погрузилось во мрак. Как буто камеру вырубило. Или кто-то загородил вид обозрение камеры, заслонив ее чем-то непроницаемым. То же самое стало происходит с квадратиками записей с других камер наблюдения. Потухла запись с камер наблюдения в коридоре, потом в перемычке, затем в большом зале с витринами косметической продукции для демонстраций. Эмилия дрожала от страха, наблюдая за происходящим на записях. Что-то словно передвигалось от одного помещения в офисе к другому, выключая за собою камеры наблюдения. Эмилия вскрикнула, когда движение темноты достигнуло квадратика, показывающего помещение освященной светом служебной кухни. Свет в кухне погас. А в этом свете была она. Пьяная и беззащитная.
III
По законодательству секс в алкогольном опьянении, даже без участия мыслительных процессов того, кто находится в алкогольном опьянении, не может считаться изнасилованием, если потерпевший при этом не находился в такой степени опьянения, чтобы не в силах быть дать отпор или просто заснуть. Такое состояние на юридическо языке называется “беззащитным” и при судебных делах степень беззащитного состояния потерпевшего проверяется судебной медэкспертизой. Эмилия могла бы проиграть дело, если бы подала в суд за изнасилование уже учитывая то, что была пьяна в тот день, но возможно не до такой степени, чтобы считаться законно беззащитной. Всё-таки напившись в офисе, она всегда была потом в состоянии вернуться домой пешком, самостоятельно. А что и говорить о подаче на суд, если на нем ей придется утверждать, что насильником был призрак в офисе?
Из-за видеозаписей с камер наблюдения Кейн стал допытываться у Эмилии, что произошло с нею после того, как потух свет в кухне, в которой она оставалась одна. Эмилия никогда бы не решилась рассказать кому-либо о том, в каком состоянии она проснулась следующим утром, в состоянии грязного, плодского насыщения, и на какие подозрения натолкнули ее собственное состояние. И уж тем более о том, как растерзанно было ее бедное тело после второй ночи в офисе. Но Кейн настойчиво повторял все: “Эмилия, рассказывай! Я уже и так в курсе, что ты тут бухала в офисе, что ещё ты скрываешь?”. Голос Кейна при этом звучал так грозно, что у нее сначала нижняя губа задрожала, а в груди защемило щекочащее чувство. Она заплакала, уверяя, что ничего не сделала плохого кроме того, что выпила весь общий запас вин и шампанского, и даже коньяк босса, но потом все возместила. Кейн раздражённо вздохнул и велел ей не плакать, а потом крепко прижал к своей груди, плоской и твердой, как из одних костей, и так долго прижимал к себе, пока случайно не заглянувшая в каморку с камерами уборщица не нарушила их уединения. Уборщица извинилась и сразу выскочила, со странной улыбкой, а Эмилия быстро принялась стирать салфеткой растекшуюся по щекам тушь, рассматривая свое опухшее лицо в экране телефона. Кейн ждал. Салфетку ей в руку тоже сунул он. Когда они вышли из каморки Эмилия вернулась к ресепшену, а айтишник, уточнив у нее на месте ли директор, ушел в том направлении, где находится кабинет ее босса.
Прошло не более пятнадцати минут, пока Кейн сидел у директора. Эмилии они показались вечностью, по проистечению которой она мысленно уже оказалась посаженной за решетку за превышение должностных полномочий или воровство частного имущества и ещё за что-то, потеряла всякое уважение общества и вообще стала отбросом его в итоге бомжуя где-то на окраине города, в холод, зимой. Она успокаивала себя тем, что во всяком случае сама собиралась уволиться. Но когда парень вернулся, у него была добрая весть. Во всяком случае он не донёс ничего до директора, а просто оказывается попросил о возможности работать временно в офисе в связи с возникшими проблемами на собственном компьютере. Теперь Кейн временно один из приходящих в офис сотрудников. Босс сообщил всем об этом официально через рассылку в почте.
-“Чего это он добивается?” – думала Эмилия в нарастающих подозрениях против коллеги.
Она была уверена, что никаких проблем у Кейна с компьютером не было. Ей хотелось как можно скорее разобраться с ним и к черту уже послать всех, вместе с работой. Поэтому она сразу же согласилась на предложение Кейна вместе поужинать. Во время ужина они больше елаюи молча, пару раз только обсудив некоторые вещи о работе, и ни разу не замкнувшись о запечатленном на записях с камер наблюдения. Кейн заплатил за ужин, Эмилия поблагодарила и так решительно настроилась сбежать, как до этого хотела разобраться со всеми мотивами действий, предпринимавшихся ацтишником. Ей не хотелось думать, поэтому, когда Кейн вдруг схватил ее и не стал отпускать, Эмилия тоже не стала думать о последствиях. Он спросил,
-Ко мне или к тебе?
-Ко мне. – ответила девушка. – У меня дом близко от работы.
Он рассказал ей все уже после, в теплой постели. Она думала, что принадлежала ему всегда, поэтому ей больше ничего не казалось странным. Не было ничего странного в том, что он наблюдал за ней со скрытых камер наблюдейний – ведь она – его. Ничего странного или возмутильного в том, что он следил за всеми ее личными переписками, исходя из которых он и выяснил о существовании Малки, смутно предполагая, что между ним и девушкой была какая-то связь, заслуживающая осуждения, и обладая конкретными данными угроз в адрес Эмилии со стороны Малки. Она была всегда его, поэтому естественно, что он бросил все, приехал из другой страны и переселился сюда, поближе к Эмилии.
Он переехал в чужую для него страну, потому что его беспокоило, что на работе она осталась одна в отделе и слишком уставала от переработок. Его обеспокоили странные помехи с камерами в офисе, в котором она работала. Его беспокоило, конечно, что она начала после закрытия офиса запираться в одиночку на служебной кухне, чтобы бухать. Он приходил несколько раз в офис, она его не замечала. Из переписок Эмилии ему удалось выйти на личный номер самого Малки и... Взломать его. У Эмилии в ушах стоял фоновый шум, пока Кейн по-напрасну старался объяснить ей простыми словами о способе действий, которые нужно применять в таких случаях. Эмилия только подумала, что он сумасшедший. И Малки сумасшедший, поэтому он заслужил то, что пока выжидал ночью у калитки дома Эмилию, на него напал, запланированно вооруженный электрошокером Кейн, чтобы “шугнуть бл...ину”, как выразился Кейн. “Шугнуть” получилось успешно, потому что новых сообщений и звонков с угрозами от Малки больше не поступало. И Эмилия сумасшедшая, потому что заслужила все то, что упало ей на голову ворохом проблем. А теперь она лежит, положив голову на твердое и удобное плечо Кейна, и это она тоже заслужила. Последним промелькнула эта мысль у Эмилии, прежде она заснула, уткнувшись лицом Кейну в пупок, потому что там еще удобнее.
Следующие дни стали самыми счастливыми днями за все время работы Эмилии в офисе. Может и в общем, за всю жизнь. Кейн, к удивлению, был прекрасным любовником. Он был настолько же нежен пальцами и губами, как груб в словах и движениях. На работе он вел себя с Эмилией так же, как и со всеми остальными коллегами, то есть грубо и просто. Но пока никто из коллег не видел их, он целовал ее в губы, трогал и ласкал, чему, она, конечно же, активно противодействовала. Но в итоге всех противодействий побеждал он. Для нее это было поражение, но всегда доставляющее блаженство. Один раз она заплакала у него на руках, просто так, без причины. Он стал очень нежен, даже на словах, просил ее перестать плакать и обещал, что сделает все для нее. В такие минуты Эмилия умела превратить его в абсолютного дурочка, в мальчика, с наивными мечтами и стремлениями все оставить и погибнуть в ее честь. Эмилии это казалось смешным, но еще более странным, и ее коробило, когда он так говорил, “Умру для тебя”. Умру для тебя...
По предложению девушки Кейн переехал к ней, и они стали жить вместе, и ходить до работы вместе, и работать вместе, и есть, а потом спать вместе. Начиналась, робко пробиваясь первыми лучами солнца, весна и их любовь крепла с каждым днем, становившимися все длиннее и теплее. Они не предохранялись, (зачем?), и ничего удивительного в том, что она забеременела не могло быть, хотя оба удивились. Кейн не стал кричать от радости и брать Эмилию на руки. Вместо этого он стал серьезно размышлять о том, что им дальше делать. Но он не говорил о том, что ребенка надо убрать, и Эмилия выдохнула спокойно. Она не смогла бы согласиться сделать аборт. Она любила Кейна, она теперь это точно знала, и хотела родить ему сына. Хотя самому парню больше хотелось, чтобы у них родилась дочка. Она не успела даже привыкнуть к мысли, что у них будет ребенок, что они – сами по сути еще дети – станут родителями, как один раз, в офисе, спешивший куда-то курьер не заметил, как пролил на лестнице сок из одноразового стакана, который нес в руках. Потом Эмилия, которая тоже спешила с кипой бумаги в руках и тоже не заметила лужицы сока на полу, наступила туда, поскользнулась и упала. Выкидыш.
Эмилию выкидыш тоже очень удивил, потому что она не знала, что выкидыши получаются так же легко, как зарождаются эмбрионы в утробе. В момент удара после падения с лестницы в ее утробе словно что-то насильно отрвалось и упало, немножко выделилось крови. Она пролетела несколько ступенек, прежде чем успела схватиться за поручень и повиснуть, растянувшись над ступеньками. На руке и на ноге с правой стороны появилось два синяка. Врачи сказали, что выкидыш произошел не по причине падения с лестницы, а из-за чрезмерной худобы моего застрявшего в стадии подросткового развития организма. В прописанной врачом-гинекологом диете рекомендовалось употреблять больше мучного. Кейн не пошел с Эмилией, он даже не предложил сходить вместе с ней. Ожидая в очереди на приеме к врачу Эмилия чувствовала себя очень одинокой и несчастной. Когда она вернулась со снимком УЗИ и с подтверждением выкидыша от врача на работу, Кейн выдохнул, сказав что-то вроде “Мне очень жаль, мышонок.” Но его выдох звучал, как выдох облегчения, а не сожаления. Эмилия поняла, что она больше не чувствует к нему любовь. Только ненависть.
Касательно работы в офисе она больше не чувствовала в помещениях здания сверхъестественного присутствия. Только канализационную вонь, почему-то всегда присутствовавшую возле кабинета гендиректора. В последнее время вонь сильно усилилась и раздражала ее сильнее. Кейн уехал. Сказал, что у него появились неотложные дела связанные с родственниками. Эмилия не стала уточнять. Дни снова потекли по прежней колее. Один раз, возвращаясь домой, она снова столкнулась с Малки и не испугалась. Он был не в шортах для пробежки, а в деловом костюме. Он чуть ли не в слезах вынудил ее остановиться и выслушать его. Сообщил, что разобрался с долгами и устроился на новую работу. Выразил сожаление о своем гнусном поведении. Просил прощения. Эмилия уверила кузена, что давно простила его и очень рада за него. Она не испугалась, просто скорее хотела избавиться от его компании, словно от чего-то, вызывающего одним видом своим крайнее, нестерпимое отвращение. Дома она почувствовала безграничную жалость к самой себе, жалкой, и за это разозлилась на себя. Кейн не звонил ей, и очень редко писал. Прошло два месяца с тех пор, как он уехал домой. О том, что Кейн будет снова работать дистанционно ее проинформировала официальная рассылка от гендиректора по электронной почте.