Снежинок звездопад

   Стучат  птицы по рассыпанным на подоконнике крошкам, будто вбивают мелкие гвоздики с краю подошвы зимы. В одиночку, попарно и по очереди, ссорясь попутно или с явным намерением повздорить.
Дятлы, синицы, поползни, воробьи... Глядишь на них со стеснённым сердцем и бормочешь:
- Кушайте, кушайте, кушайте! - Только чтобы не замёрзли...

- Ну и куда ты? Я б и сам съел!
- Мы в тепле, а они на морозе!
- Да, ладно тебе! Как они тут без тебя-то жили? Не все померли, небось?
- Без меня - не знаю, а при мне не надо. Я, как увижу озябшую птичку, мне плакать хочется. Пусть живут.
- Ну, пускай, коли тебе так хочется.
- Очень хочется, очень! И... можно я возьму ещё во-он тот кусочек?
- Бери, что ж с тобой делать... егоза!

   Серый дятел с пеплом на вечных сединах всё же по-большей части зелен, нежели сед. Пёстрый как бы только что из пекарни, выпачкан в муке, и алое пятнышко на затылке - словно щёгольский бант, стянувший волосы.

   Синицы цвета оливок или, скорее, оттенка горчишного семечка.

   Поползни, словно вымоченные наполовину в краске глубин океанских вод, причём манишка подозрительно чиста, а нижняя юбка, либо штанишки, - кому чего положено! - срисованы с наряда дрозда.

   Серый дятел первым отвалился от накрытого стола, и скучая принялся ощипывать оконную раму, в поисках заснувших мух для баловства, на закуску, не иначе.

- Затопишь печку?
- Тебе холодно?
- Да нет, скоро стемнеет и птицы уснут на чердаке, а труба-то ледяная, плохо им будет ночью, озябнут и станут дрожать.
- Это после твоих-то разносолов и замёрзнут?!
- Ну, пожалуйста! Тебе что, трудно?
- Отчего трудно? Затоплю, пожалуй.

   Звездопад снежинок. Так славно подставить ему навстречу лицо, и долго   глядеть наверх, представляя, что летишь.

   Только вот, если знаешь, что рядом те, кому холодно, пусть и не по твоей вине... то уж ни за что не воспарить из-за тяжести на сердце.