Золотой дурман кн. 2я, гл. 9 - Донос

                Донос

К началу шестого дня пути на горизонте показался уходящий в небо дым барнаульского завода. Вот уже открылась заснеженная лента Оби, зеленовато-белой полосой встал вдалеке сосновый бор…
В первую очередь Игнатий кинулся разыскивать приказчика. Нетерпимость доложиться о выполненном поручении заставила забыть его об усталости от долгого пути.
– Так, так, так… – прищурив глазки на полном лице, повторял приказчик. – Значит, говоришь, Никифор Малышев уговаривал возчиков свалить руду в реку, ежели не пойдём на их условия?
– Так точно, ваше благородие, – преданно кивнул Игнат. – И ещё Лука Карпов, видать, сподручный его. К завтрему, думаю, уже здесь будут. Я-то скорей, скорей – торопился вас предупредить, – заискивающе поглядывал он на приказчика. – Вот только руду мне надоть бы попозже сгрузить, апосля того, как возчики вернутся, чобы на меня не подумали, ведь за это и жизни лишить могуть. А тут у меня отговорка есть: ничево не знаю – задержался у зятя.
– Хорошо… Ежели всё так, как ты обсказал, – получишь награду десять рублёв, да и выше начальству с похвалой о тебе доложу.
– А ещё вот что… – заговорщицки произнёс Игнат, стараясь подчеркнуть этим важность сообщения.
– Ну, говори… – въелся в него глазами приказчик.
– Подслушал я разговор промеж возчиков. Так вот, сказывал один из них про бийских казаков, что-де встретили они беглых да вместо того, чтобы в кандалы, – скрыли оных да пособили с их нуждой.
– Кто таков?! Про кого сказывал? – замер, весь внимание приказчик.
– Возчик Григорий Беспалов – из деревни Шубенки, про зятя свово – Ефима Назарова, – съёжился под колючим взглядом начальства Игнат.
– Ефим Назаров, говоришь… – взял перо приказчик. – Значит, Григорий Беспалов… – пометил он у себя.
– Он самый. А ещё вот что хочу доложить, – доверительно поглядывая на собеседника, начал Игнат. – Этот Ефим прошлогоднишним летом пособил арестанту Мирону Кирьянову бежать. Я так думаю, сговорись они заранее. До самого господина Качки дело дошло.
– Откуда знаешь? – недоверчиво-строго бросил приказчик.
– Дык сам свидетелем был, апосля их превосходительство самолично расспросили меня о том.
– Так, так… – глядя мимо Игната, постукивал по столу пальцем приказчик. – Вижу, толковый ты мужик – правильный, всё подметил. Думаю, большое довольство у начальства тобой будет. За твой донос ещё и похвалу, акромя десяти рублёв, получишь.
– Вы бы, ваше благородие, замолвили словечко за меня – подорожную грамоту к лету надоть выправить.
– Это куды ж ты собрался?
– Пару лошадёнок, думаю, у инородцев выменять. Слух идёт, что за товар: мануфактуру, побрякушки там всякие – пополам дешевле конь выходит. Да и в перевозе руды заводу пользительность от меня большая будет, – просяще заглянул он в глаза приказчику.
– Хмм… Там видно будет, – с нотками недовольства произнёс тот и поднявшись, дал понять, что разговор закончен…
Добрых полсотни солдат, перекрыв дорогу, растянулись цепью невдалеке от берега Оби.
– Вот наказание-то… Сколько ещё ждать? – притоптывал от холода ногами молоденький поручик.
Но вот в морозном воздухе послышалось отдалённое ржание лошадей.
– Едут… – облегчённо вздохнул он.
– Стой, мужики! – поднял  руку Никифор. – Однако нас уже встречают…
– Давайте подъедем поближе, узнаем – по чью душу они тута собралися, – кивнул в сторону служивых Лука.
– Попробуем… – согласился Никифор.
Прогремевший со стороны реки залп осадил гружёную рудой вереницу лошадей.
– А ну, разворачивайся к заводу! – надсадно крикнул поручик.
– Откуда они прознали про нашу задумку?! – недоумённо произнёс Никифор.
– Да хто их знат… – пожал плечами Лука. – Можа, хто заметил ненароком, что не туды свернули, да и донёс.
– Придётся к заводу ехать, иначе враз положут здесь нашего брата, – в отчаянии махнул рукой Никифор…

– Никифор Малышев, Лука Карпов и Григорий Беспалов – зайдите ко мне, – подошёл к сгрузившим руду возчикам приказчик.
– Чево надо? – не понял Григорий.
– С податными из ваших деревень неразбериха получилась. Кто за кого отрабатывает?
– А мы-то здеся каким боком? На то староста имеется, – недоумённо ответил Лука.
– Да где я его искать буду? Зайдите, взгляните на списки.
Возчики, пожимая плечами, пошли вслед за приказчиком.
Полдюжины солдат, выстроившихся по обеим сторонам двери, встретили приглашённых.
– А это чево ето? – опешил Лука.
– Господин поручик, забирайте, – пропустив мимо ушей его вопрос, кивнул приказчик на Григория.
– Пошли… – грубо бросил поручик. – А этих на гауптвахту, – указал он солдатам на Никифора и Луку.
Пройдя длинным коридором, поручик открыл дверь полутёмной, с маленьким зарешеченным окошком, комнаты, освещаемой из-за недостатка дневного света светильником с пятью свечами.
– Садись, – коротко бросил он, указав на грубо сколоченный стул.
– Ну что, рассказывай про зятя своего, – надменно взглянул он на возчика.
– А чево об ём сказывать? – пожал плечами Григорий. – Служит хорунжим в бийском гарнизоне, за ясаком в командирах ходить – ну и всё, пожалуй.
– За ясаком, говоришь, ходит… – с нотками подозрительности в голосе переспросил поручик.
– Ну да… – утвердительно кивнул допрашиваемый.
– А про беглых чево скажешь?
– Каких беглых? Помилуй, батюшко! Ничево мне про то неведанно.
– А которым он пособил в нужде, вместо того чтобы в кандалы, – прищурил глаза приказчик.
– Да не было такого! Впервой от вас слышу, ваше благородие.
– Ну вот что… Вижу, бесполезно тебя дальше о том расспрашивать, – начал терять терпение поручик.
 – Розгами, думаю, тоже язык тебе не развяжешь. А сделаем тогда так!.. – угрожающе поднял он палец вверх. – Пущу я слух, что через тебя мы узнали о задумке возчиков свалить руду в Обь, коли начальство не пойдёт на их требования. Предупредил, мол, нашего агента, когда мимо деревни Шадринской проезжали, чтоб руководству завода сообщил о готовящемся злодействе. А на Никифора с Лукой, показал как на зачинщиков.  Тебя свои же и порешат, апосля плеваться будут, вспоминая твоё имя.
– Ну, енто вы, ваше благородие, загнули, – ухмыльнувшись, покачал головой Григорий. – Это ж надоть – я на своих товарищев донёс… – недоумённо пожал он плечами.
– А как ты хотел? – хитро ухмыльнулся поручик. – Ежели не желаешь по-хорошему доложить – будет так, как я сказал. Посиди и подумай немного, а я вскоре вернусь, – лениво поднялся он со стула и вышел за дверь.
– Охранник! – послышался оттуда его голос. – Постереги этого, чтоб не сбежал…
Поручик осторожно постучал в дверь командира Колывано-Воскресенского батальона.
– Разрешите, ваше высокоблагородие, – слегка согнулся он в услужливом поклоне.
Секунд-майор едва заметно кивнул, не отрывая взгляда от лежащих на столе бумаг. Поручик подошёл ближе и остановился в почтительной позе, ожидая, когда майор Тёрский оторвётся от дел.
– Знаю, знаю… – перелистывая бумаги, произнёс командир горного батальона. – Похвально поручик… Непременно получите благодарность за ваши действия… Ловко вы их опередили, – подняв голову, коротко ухмыльнулся он. – Ну и что? Где зачинщики?
– На гауптвахте, ваше высокоблагородие, – и поручик коротко рассказал о происшедших событиях. – Как прикажете наказать злодеев?
– Подстрекателю двести пятьдесят, а сообщнику двести розог – думаю, в самый раз будет, чтобы наперёд неповадно было.
– Выдержит ли? Двести пятьдесят… А ну, как помрёт?
– Ну и делов-то, – пренебрежительно бросил майор.
– Взбунтоваться возчики могут, – осторожно возразил поручик.
– А вы что, черни испугались? – иронически усмехнулся Тёрский.
– Никак нет, ваше высокоблагородие, о заводе радею.
– Это хорошо. Но проучить этих мужиков нужно. В прошлый раз, из которых деревень половина приписных на отработки не явилась.
– Тут, Иван Семёнович, вот ещё что… – выждав немного, продолжил поручик. – Донесли мне, что кое-кто из бийских казаков беглых покрывает, – поручик замолчал, выжидательно глядя на майора.
– Говори, не тяни! Кто такие?! – резко бросил Тёрский.
– Доподлинно известен один – Ефим Назаров, шурин его у меня сидит, – кивнул поручик на дверь. – Он по простоте души и доверию рассказал об этом возчикам, ну и до нас слух дошёл. Говорить не хочет, мол: ни сном ни духом ни о чём не ведаю.
– Бить розгами, пока не заговорит! – стукнул кулаком по столу майор.
– Не-ет… – вкрадчивым, извиняющимся тоном не согласился поручик. – Поверьте мне, таких хоть до смерти запори – молчать будут. Смею доложить вашему высокоблагородию о своей задумке: припугнул я возчика, что слух пущу, будто бы он на товарищей донёс, да и зятя своего выдал. Ему это пострашнее плетей будет… Как вы думаете?
– Толково… – похвалил Тёрский.
– Только вот что… – подумав, поднял он палец вверх. – Может, мужик тот толком и не знает, что да где? И что мы тогда получим, коли его свои же порешат?.. Это конечно, пострашней плетей будет, – а  проку-то?
 Тут нужно хитростью: подослать к нему человека, чтобы в доверие вошёл, да потолковал с ним – как бы беглому помочь. Здесь-то он, ежели не знает, у зятя совета спросит и сведёт его с нашим человечком. А как до дела дойдёт – тут мы и накроем всю эту компанию казачков, – испытующе поглядел майор на поручика.
 – Так что пускай руду, как положено, до последнего зимнего пути возит, он нам ещё сгодится… А тех двоих завтра утром выдрать, чтобы другим неповадно было.
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие, – почтительно поклонился поручик и, развернувшись на каблуках, вышел из кабинета…

Едва освещённая порочная комната холодной сыростью ударила в лицо назначенным для наказания возчикам. Двое дюжих солдат оценивающе осматривали длинные прутья, набирая в руку пучки берёзовых розог.
– …Никифор Малышев – двести пятьдесят розог и Лука Карпов – двести розог, – монотонно, нараспев, закончил читать указ о наказании зачинщиков гауптвахтенный писец.
Дюжий служивый схватил за ноги поваленного на лавку Луку.
– Ну что, получили расчёт за руду?! А это вам добавком будет, – назидательным тоном произнёс поручик. – Приступайте, – махнул он рукой.
Свистнули розги и красными полосами легли на спины наказуемых.
Стоявший рядом с поручиком унтер начал отсчитывать удары. Только его монотонный счёт, свист розог да глухой сдержанный стон наказуемых нарушали тишину в помещении.
 
– Крепкие, дьяволы – не орут, не просят о помиловании, – с нотками досады бросил поручик.
– Сто сорок… сто сорок один… – сбиваясь, считал унтер над впавшими в беспамятство возчиками.
– Продолжайте без меня, – бросил поручик унтеру, потеряв всякий интерес созерцать бесчувственных наказуемых.
– А ну-ка, охолоника их холодной водичкой, – кивнул тот дюжему рябому солдату.
– Чичас, – переводя дыхание и вытирая пот, ответил служивый.
– А етому ужо ничево не надоть, – присмотревшись, небрежно повернул он голову бездыханного Луки.
– Ну давайте, заканчивайте с этим и обоих на улицу – пусть чернь их забирает, – кивнул унтер на Никифора.
– Забили злодеи, до смерти! – скрипя зубами от гнева, осторожно тащил к саням Афонасей с товарищами, избитого розгами Никифора.
– Да этот вроде живой, а вот Лука… – с болью произнёс Андрей Фомин.
– Надоть бы каку помочь его жене, Матрёне, собрать, да лошадёнку отвесть. – Хто там из ево деревни? – обвёл взглядом возчиков Афонасей.
– Я буду… Никиткой меня кличут, – украдкой смахивая слезу, ответил высокий плечистый паренёк.
– Ты не беспокойся, дядь Афонасей, всей деревней пособим его семье.
– Кто же эта иуда? – зло сверкая глазами, обвёл Афонасей возчиков.
– Поди, тот барнаульский, что вперёд уехал, – предположил Козьма.
– Не-е… – мотнув головой, протянул Андрей Фомин. – Я того мужика аккурат в полдень у заводу видал. Токмо с рудой возвращалси, баит*, у сродственника задержалси – уж шибко плохой свояк, того и гляди помрёт.

 Баит* – говорит.

– Кто же тогда донёс на Никифора с Лукой?.. Можа, кто из местных видал доносщика? Порасспрашивайте, мужуки… Ежели найдём – убью гада!– с гневом бросил Афонасей…
Жарко истопленная печь, потрескивая прогорающими дровами, отдавала благодатное тепло в пространство горницы. Пелагея сняла с шестка медный чайник, и неспешной походкой пройдя по горнице, поставила на стол.
– Фу-у! – отдувался Игнат после бани, развалившись на лавке. Он только  вернулся с провизией из Белоярской слободы, за что поимел неплохой барыш от поставщика.
 – Хорошо! После зимнего пути да в жаркую баню… – прикрыл он глаза от удовольствия: «Как удачно всё обернулось: и на Змеёву гору – хороший куш сорвал, и с поставщиком успел, и от начальства похвалу поимел…».
– Ноги хоть подбери, растянул до самой печи – того и гляди споткнёсся, – недовольно буркнула Пелагея.
– Да чево ты ворчишь? Вишь, мужик с дальней дороги отдыхат…
– С дальней… – иронически усмехнувшись, передразнила жена.
– А чево! Хоть и недалёко Белоярска слобода, а сопли-то поморозить пришлось, – возмущённо оправдался Игнат. – Зато деньгу с поставщика сорвал. Теперяча только бы подорожную изладить… Ах, кабы приказчик подмагнул! – бросил он с надеждой.
– Ты лучше Прохора держись, – отозвалась Пелагея. – А приказчик твой: сегодни сказал, а завтри – забыл… Прохлопашь золото.
– Тьфу!.. Типун тебе на язык! – выругался Игнатий.
 Он и сам, вспоминая последний разговор с приказчиком, метался в сомнениях: «Будет ли тот чего делать для него?».
– Ну дык, ежелив прижмёт, можно и Прохора попросить, – развёл он руками.
– Ишь ты – прижмёт! – зло отпарировала Пелагея. – Прохор мужик обидчивай, коли узнат, что за его спиной шашни крутишь – половиной тогда не отделаисся. Положит тебе третью часть, а там: хошь возьми, хошь рёвом реви – не уступит.
– Дык это я так – мечтаю, чтобы Прохора какой раз не озабочивать, – извиняющемся тоном выгородился Игнат.
– Конечно… Он к начальству поболе доступ имеет – ему и с такой просьбой подойтить незатейно… Ну дык и я в стороне не стоял: бийские-то казаки нать место того, чтобы к Бакаю отправиться, в паруб угодят… Это сурьёзная провинность – беглых покрывать. А нам через их больша бы помеха случилась – золото забрать.
– Ясно дело: коли говоришь, что они в том месте, где ты золото спрятал, того сбёгшего дожидаться будут, – согласно кивнула Пелагея.
«Долго бы они там просидели, Мирона дожидаючись, от которого и костей-то уже не сыскать. А вот для меня больша бы помеха получилась – идола золотого забрать…» – пронеслось в голове Игната…
Не только бийские казаки намеривались дождаться и захватить Мирона, когда тот придёт забрать идола, но и Бакай длинными зимними ночами вынашивал планы, как возвернуть свою святыню. Лёжа под тёплыми шкурами, он часами глядел в едва освещаемое тающими углями очага пространство юрты: «Чую, здесь он где-то спрятан – священный идол. Наверняка этот вор не забрал святыню с собой – значит, рано или поздно придёт за ним. Надо бы гонцов по улусам послать, предупредить, чтобы не проглядели шайтана, а мы уж выследим его», – текли в голове обнадёживающие мысли…

Который день заунывная песня метели висела над глухой тайгой Телеуцкой землицы. Колючий холодный ветер с воем гнал по долинам тучи снежной пыли. И лишь в раскинувшихся на его пути кедрачах и ельниках, оставляя глубокие сугробы, смирял он свой пыл.
– Фу!.. – выдохнула Авдотья, обивая на пороге валенки. – Умаялась, пока до скотины добралась. Такой уброд на дворе… Вон, у Никиты Данилова, избу до окон занесло.
– Ну дык, чево ты хошь – третий день буран метёть, – отозвался с полатей Антип. – Да и куды ты в таку рань соскочила? Щас, вон, Мирон подчембарится* – и прогребёт дорожку.

Подчембариться* – заправить рубашку.

– Я мигом… – отозвался Мирон, одной рукой заправляя рубашку, а другой хватая полушубок.
– Да опнись*!.. Чево теперь ужо… Скотина накормлена, корову подоила, – махнула рукой Авдотья.

Опнись* – остановись, задержись

Но Мирон, недослушав, уже схватил шапку и выскочил на улицу. Проваливаясь по пояс в сугробах, он разыскал лопату, и подставляя лицо приятно освежающим колючим снежинкам, стал раскидывать снег.
–  «Хмм… Никита, Никита, – вспомнились слова Авдотьи. – До чего знакомое имя… Никита Назаров», – сама собой появилась фамилия. Странное ностальгическое чувство охватило его сердце. Невидимый образ какого-то очень близкого человека предстал пред ним.
Мирон мотнул головой, чтобы стряхнуть это безликое наваждение. Но следом пред глазами встал образ Марьяны, и воспоминание о ней тоской кольнуло его сердце, отозвавшись чувством одиночества в этом затерянном мире. Опершись на лопату, он остановил свой взгляд на проступающей из снежной пелены Евсеевой избе.
Сквозь мглу и завывания ветра вдруг в памяти всплыли строки из стихов – тех, которыми он увлекался в столице:

…Летите, мои вздохи, вы к той, кого люблю,
И горесть опишите, скажите, как терплю;
Останьтесь в ея сердце, смягчите гордый взгляд
И после прилетите опять ко мне назад;
Но только принесите приятную мне весть,
Скажите, что ещё мне любить надежда есть…

– Мирон, иди завтрикать! – прервал его грустные мысли голос Авдотьи. – Вон сколь снегу ужо перелопатил… бросай! Разве успешь за бураном-то…
– Иду!..
Скинув полушубок, Мирон неуверенно затоптался у порога.
Глиняный горшок овсяной каши и издающие ароматный дух пироги с капустой уже дожидались едоков.
– Ну, чего под порогом стоишь? Бросай шубу на пятры*,  да проходи к столу, – кивнула Авдотья в передний угол. – Сколь у нас живёшь, а всё чегой-то стесняисси.

Пятры* – жёрдочка над печью

– Не заработал ещё на завтрак, – шутливо улыбнувшись, развёл руками Мирон.
– А мы тебя не на работу нанимали, – раздался с печи хриплый голос Антипа.
 – Здесь тебя никто куском не потакат. Ну а ежелив положа руку на сердце сказать – всё хозяйство, почитай, на тебе дёржится… Вот гли-ко: сено прибрал, коней обиходил, баню подправил… А-а, да чевой там говорить-то!.. – сбившись со счёта, махнул он рукой.
– Да я вроде как шуткой… – извиняющимся тоном постарался загладить оплошность Мирон.
             Антип, кряхтя и кашляя, слез с печи.
– Шуткай… – недовольно проворчал он, и сунув ноги в валенки, прошёл к столу.
Мирон достал с полки свою посуду, и с печалью в глазах глянул на подоконник, где в глиняной черепушке стоял засохший букетик собранных Марьяной осенних цветов.
«Как бесконечно долго тянется время… Когда же закончится эта зима? Когда он снова увидит Марьяну?» – размышлял Мирон, с неохотой помешивая кашу.
– А чево такой поникий? – заметил его удручённое настроение Антип.
– Зима малость притомила, – не глядя на него, с грустинкой произнёс Мирон.
– Да-а, зима долгая, – поддержал его Антип. – Не успет солнышко взайтить – как уже темнятса… Шибко тут не разгуляишси: скотину обиходить, дров нарубить, а кода и на охоту успешь. Я вон ишшо по вечерам бабам лукошки плету: по грибы, по ягоды… А ты бы взял да истопил баньку: она и тоску с тебя прогонит, и Авдотья помоитса, да и мне охота  попариться и болесть смыть… Который день уж горло раздират – побелковал себе на хворобу… Ты уж не серчай на меня, Мирон, что без тебя на охоту сходил.
– Сиди ужо, болесть ему смыть! Обыгаишься, тогда и в баньку можно итить, – строго прикрикнула Авдотья.
– Да уже невтерпёж веничком еловым похлестаться!..
– Пущай Мирон душу отведёт, а ты успешь похлестаисся.
– Это бы сейчас не помешало, – второпях закончив завтрак, спохватился Мирон…
И вскоре из раскрытых дверей небольшой кедровой баньки клубами повалил дым…
Прихватив чистое бельё, Мирон забежал в сараюшку и выбрал себе берёзовый веник с тимьяном и душицей. Чисто выскобленная Авдотьей банька дыхнула на него жарким ароматом кедра.
– Ух-х!.. Хорошо натопил! – воскликнул он, потирая ладоши.
Мирон нахлобучил шапку и с наслаждением развалился на верхнем полке, подложив под голову душистый, заваренный веник. Какое удовольствие под завывания пурги растянуться в жарко натопленной баньке, мысленно улететь в какое-нибудь беззаботное время, и вдыхая коктейль ароматов: кедра, берёзы и душистых трав – растворить в нём все горести и печали… Хорошо согревшись, Мирон всласть отхлестался веничком, и выскочив из бани, нырнул в пушистый снег. Мириады жгучих иголочек обожгли его тело.
«Как всё-таки хороша простая крестьянская баня! Почему раньше, у себя в поместье, я не замечал этого..» – непроизвольно пробежали мысли в его голове…
– Ну, как банька? – встретил его Антип.
– Лучше некуда! – с восторгом ответил Мирон. – Все грусти-печали там оставил.
– Вот погодь: обыгаюсь – с тобой белковать пойдём. Всё хоть маненько разветришся.
– Набелковалси уже – который день харчишь*, – вмешалась в разговор Авдотья.

Харчишь* – кашляешь.

– Ну дык, какой мороз тода завернул – деревья трешшали, – оправдался Антип.
– А тебя край приспичило в таку стужу ташшиться белковать!..
– А-а… – махнул рукой Антип, не желая дальше препираться. – Тебя послушать – так всю зиму в избе просидеть, – направился он к печи, намериваясь залезть на тёплые полати...
                Продолжение следует...