Сердце Будды

Вступление.

Болот еще со времен своей последней службы на Кавказе имел особый нюх на опасность. Очередная смена подходила к концу, а живот уже урчал, напоминая о том, что обед, состоящий из хот-дога и бутылки «Спрайта», был весьма скромным, и намекал на необходимость хорошего ужина. Черный джип с незнакомыми номерами, перегородивший выезд со стоянки автомобилю вневедомственной охраны, прервал приятные мысли Болота о горячих буузах, которые ему обещала сварить на ужин жена. Поэтому Болот с раздражением рявкнул через опущенное стекло передней дверцы на испуганного китайца, суетившегося возле открытого багажника «Крузака», чтобы тот поторопился.
  Ребята за его спиной еще говорили о чем-то своем, беззлобно подшучивая над младшим напарником, а Болот уже внутренне напрягся: на белоснежной рубашке владельца джипа алели яркие пятна, которые невозможно было ни с чем спутать. Это была кровь.
В висках застучало, как в былые времена, остальные, почувствовав неладное, резко замолчали. Дальше все было, как в замедленной киносъемке: китаец c обреченно поднятыми вверх руками, мертвенно-бледные части расчлененного человеческого тела в трех пластиковых пакетах для мусора под серым пледом в багажнике, и судорожно блюющий прямо на колесо дорогого внедорожника недавно принятый на службу Золто, по прозвищу «молодой».
Глава № 1. Артур.
Места в этой части горной Оки дикие, каменистые. Есть больше шансов встретить снежного барса, чем человека. Чужие здесь не ходили, по крайней мере, до последнего времени. Артур уже и не помнил, когда все началось. Когда в горы повалили все, кому не лень, привлеченные запахом денег. Молодые ребята, на первые лихие бабки, полученные у китайцев за окинский нефрит, сгоряча сразу покупавшие «Тойоту Ленд Крузер», а по-народному «Крузак», символ богатства и несбыточную мечту любого деревенского паренька, были лучшим подтверждением не только своей удачи, но и того, что мечта эта доступна почти любому, кто рискнет подняться в Окинские горы. Кто знает, может Артур и присоединился бы к другим, да только умирающая мать взяла с единственного сына клятву, что никогда не поднимет он с земли камень, будь то хоть золотой самородок, или редкий нефритовый окатыш. Давно, когда только родила она долгожданного сына, предсказал ей родовой шаман, что жизнь ее ребенка будет долгой и спокойной, если только не возьмет он в горах того, что ему не принадлежит.
-Может брать он все, что растет и бегает, но упаси его бог копать землю, или брать в горах любые камни - сказал шаман, принимая из рук матери подношения. Сладости, топленое масло, саламат, шелковый платок и голубая мужская рубашка, все сгорело в пламени яркого костра.
-Вижу ваших прабабушек и прадедов, принимают они от тебя твои подарки. Только давно им никто не брызгал, оголодали они и осерчали. Тревожат их родовые места пришлые люди, копают их тоонто*, накликают на всех нас скоро беду.
Пегий жеребец с дурным норовом скинул с себя мать Артура на острые камни три года назад. Ее довезли до районной больницы, но помочь ей уже было нельзя. Только и успела она взять у сына обещание, что никогда он не прикоснется ни к одному камню, не будет копать без особой нужды родную землю, да раз в год будет брызгать духам предков на родовом месте.
После смерти матери, Артур стал сторониться людей. Он и раньше избегал шумных компаний, а теперь совсем редко появлялся в поселке, проводя большую часть времени в тайге. Был он хорошим охотником, но лишний раз старался зверя не губить, знал на своем участке все тропинки, читал следы, как открытую книгу, и в лесу чувствовал себя, как дома. На самом деле, это и был его дом. Немногословный и собранный, не всегда умея выразить свои чувства словами, Артур хранил красоту родных гор в своем сердце, и любил свою малую родину, как собственную мать.
Суров и холоден окинский край, не всем открыт путь к его горным вершинам, быстрым рекам и целебным источникам. Темные воды стремительного Черного Иркута несутся через каменистые пороги, покрытые клочьями пены, сливаясь у горного перевала с Белым Иркутом. Высоко в горах неслышно крадется пестрый ирбис**, а на лесных тропинках можно повстречать бурого хозяина тайги, чьи лапы высоко ценятся у китайцев, в связи с чем местные называют их между собой «медвежьими кроссовками».
 Говорят, раньше, чем пришли сюда хонгодоры, чтобы укрыться от междоусобных войн монгольских ханов, сам Абай Гэсэр хаживал охотиться в эти земли, а в одной скале до сих пор есть отверстие от стрелы, выпущенной когда-то его богатырской рукой.
В этом сезоне Артур задержался, чтобы помочь соседу поставить баньку. Вышел он в тайгу почти налегке, только с ружьем и шустрой собачкой Шайной, смышленой полукровкой, так и не ставшей лайкой, как ему было обещано. В глухом зимовье у него был заготовлен хороший запас продуктов, который он обычно оставлял без боязни. По неписаному закону тайги, даже нечаянно наткнувшийся на чужое жилье человек брал только самое необходимое, обязательно оставляя хозяину часть запасов.
Уже по особенному тявканью Шайны Артур понял, что дело неладно. Дверь в зимовье была распахнута настежь, а внутри все перевернуто. От запаса продуктов ничего не осталось, у порога валялся перевернутый чугунок с остатками еды. Всюду окурки и следы чужих людей. Зола в потухшей печи была еще теплой, и Артур, привязав собаку бечевкой к дереву, с надеждой поспешил на берег горной реки. Чутье его не обмануло. Трое парней в камуфляжке и резиновых сапогах не спеша перебрасывали вещи в лодку, собираясь сплавиться вниз по течению. Появление хозяина зимовья в их расчет явно не входило. Услышав сухой треск затвора, все трое разом повернулись в сторону Артура, настроенного крайне недружелюбно.
-Вещи, и все что в карманах, оставляем на берегу. Потом садитесь в лодку и можете валить на все четыре стороны. Встречу в этих местах второй раз, завалю без предупреждения.
Стоявший ближе к охотнику смуглый парень с бегающими глазками попытался было открыть рот, но Артур без колебаний выстрелил ему под ноги. Коротко выматерившись, тот стал выворачивать карманы.
-Сигареты хоть оставь, - жалобно заскулил второй, но под угрожающим движением ружья заткнулся, и бросил рюкзак на мокрую речную гальку.
Третий жался возле лодки, не выпуская из рук потертую сумку-пояс, какую раньше носили торгаши на рынке. На его пухлом лице проступили красные пятна.
-Послушайте, давайте договоримся, как цивилизованные люди…
Артур начал терять терпение.
-Считаю до пяти, сумку-на землю. И дергайте, пока я не передумал.
Дрожащими руками пухлый нехотя положил сумку на берег.
Провожаемые недобрым взглядом Артура, подкрепленным направленным на них ружьем, незваные гости, бормоча проклятия себе под нос, скрылись за поворотом реки.
Барахло у залетных молодцов оказалось так себе. Пара потрепанных географических карт, образцы проб грунта, куски минералов, нехитрый инструмент, несколько молотков, и прочий геологический скарб. Сигареты Артур выбросил вместе с симкой от старенькой «Нокия»-«кирпича». Телефон на всякий случай оставил себе. А вот в сумке «пухлого», как его про себя назвал Артур, оказалось кое-что поинтереснее. В старой холщовой тряпке лежал темно-зеленый прозрачный камень, размером с крупное куриное яйцо, по форме напоминавший сердце. На верхушке остался небольшой кусок известняка, след от материнской породы. Даже небольшие трещинки на его поверхности не портили его внешний вид, а когда Артур слегка повернул камень под солнечными лучами, в глубине кристалла вспыхнул багровый свет.
Глава № 2. Али-Баба.
Никому в жизни Али-Баба бы не признался, что своей первой «ходке» на зону он был обязан исключительно самому себе. Напросившись к своему корешу на «дело», вооружившись газовым пистолетом, ощущая себя героем
боевика, Али-Баба собственноручно нажал на брелке кнопку вызова вневедомственной охраны. Трясущаяся от страха молоденькая продавщица успела заблокировать кассу круглосуточного магазинчика, а неопытный налетчик пытался таким образом ее открыть.
На зоне кореш держал язык за зубами, хотя дружба их разладилась. Али-Баба довольно неплохо вписался в тюремную жизнь благодаря сидевшим вместе с ним землякам, а также некоторым личным качествам, которые помогли ему продвинуться в воровской среде и получить свое оригинальное прозвище. По иронии судьбы вернувшийся после отсидки в родное село Али-Баба стал кем-то вроде «смотрящего», хотя не имел для этого «высокого» звания ни достаточного стажа за решеткой, ни особых заслуг среди блатных. Отсутствие подходящей кандидатуры на эту роль, в миру гражданских называемое «кадровым голодом», послужило причиной такого спорного со всех сторон назначения. Но мешкать было нельзя, блатным нужно было защищать свои интересы, а местное происхождение Али-Бабы пришлось как нельзя кстати для решения многих насущных вопросов, прежде всего, урегулированию отношений с иркутскими, активно совавшими свой нос в трафик окинского нефрита.
Вот такой известный в определенных кругах человек и постучался поздно вечером в дверь к Артуру. Когда-то давно, в школьные годы, физически крепкий, рослый не по возрасту Артур заступился возле сельского клуба за одноклассника, которого уже повалили на землю ребята из старших классов, собираясь отпинать. С Аликом Артур не дружил, но и особой неприязни к нему не испытывал. Знал только, что мать Алика попивает, а отец уехал на заработки в город несколько лет назад, да так и не вернулся.
Не терпящий несправедливости, никогда не обижавший слабого, Артур не смог пройти мимо, увидев лежащего на земле Алика в разорванной рубахе. По лицу паренька текли слезы, оставляя грязные разводы, он беспомощно прикрывал голову руками, даже не пытаясь защищаться.
Первый удар один из нападавших принял от Артура прямо под дых, упав от неожиданности, двое других, опомнившись, переключились на заступника, бросив свою первоначальную жертву. Но пыл их заметно угас, поскольку Артур хорошо боксировал, и после пары удачных хуков драчуны ретировались, захватив с собой упавшего товарища.
Разгоряченный дракой, Артур даже не заметил, в какую пору убежал Алик, хотя благодарности от него особо и не ждал. На следующий день учителя в школе неодобрительно поглядывали на лиловый синяк, украсивший левый глаз Артура, но замечаний так и не сделали, поскольку парень был у них на хорошем счету. Алик при встрече молчал, но в его взгляде Артур прочитал нечто вроде уважения.
Вскоре мать Алика совсем запила, и ее лишили родительских прав. Сына определили в интернат в соседнем райцентре, и пути одноклассников разошлись. До Артура доходили слухи, что Алик покатился по наклонной и сел в тюрьму за грабеж. Его появление в родном селе не удивило Артура, только дурацкая кличка из восточной сказки немного покоробила его. Нарочитые замашки блатного, новые манеры и друзья Али-Бабы не нравились Артуру, но особого повода для общения у них не было, да и сам Али-Баба как будто не спешил встретиться со своим спасителем.
И вот теперь он стоял на пороге, протягивая Артуру руку для рукопожатия. Держался он довольно уверенно и изо всех сил хотел выглядеть приветливым.
-Здорово, Артур, вечер в хату! Давно хотел навестить старого друга, посидеть за рюмкой чая, вспомнить молодость.
-Здорово, Алик, заходи, гостем будешь.
Али-Баба прошмыгнул прямо к потемневшему деревянному столу и со стуком выложил на его выщербленную поверхность бутылку водки. Хозяин не спеша нарезал хлеб, сало, поставил пару граненых стаканов и сел напротив незваного гостя. Выпили, не чокаясь. Водка обожгла горло и разлилась по телу приятным теплом. Жуя сало, Али-Баба приступил к цели своего визита.
-Артур, братка, ты же знаешь, как я тебя уважаю. Ты ведь еще со школы был правильным мужиком. Если бы не ты, получил бы я тогда по полной от тех придурков. Ты не думай, что я тебя избегаю, хотел зайти к тебе сразу, да все времени не было. Ты же знаешь, я теперь человек деловой, не шантрапа какая-нибудь…
Хозяин молча разлил по второй и глянул Али-Бабе прямо в глаза.
- Алик, давай ближе к теме. Говори прямо, зачем пришел.
-Артур, узнал я от уважаемых людей, что шуганул ты тут недавно пришлых в лесу. Слов нет, поступили они с тобой не по понятиям.
Но дело, братуха, не в этом. Был при них камушек зеленый, камушек этот непростой. Китайцы называют его «сердце Будды», и верят, что приносит он удачу и благоденствие. И как я понимаю, камушек этот теперь у тебя. Стоит он, Артур, кучу денег, не скрою. Но поскольку товар это не твой, придется тебе его вернуть. Ты не сердись, братка, подумай. Мимо меня здесь ни одна мышь не прошмыгнет. Сбагрить ты его не сможешь, а поедешь в город, по дороге и завалить могут, я не шучу. Отдашь мне камушек, я тебя не обижу. Есть у меня квадрик-американец, не новый, но на ходу, я тебе его отдам. И лошадки не надо, будешь по тайге гонять, на охоту ездить, не машинка-зверь…
Али-Баба скалил желтые зубы в улыбке, не спуская глаз с насупившегося Артура.
-Скажи, Алик, давно ли умерла тетя Цырма?
Али-Баба сразу перестал улыбаться.
-Зачем тебе, братуха, это знать? Умерла она в прошлом году в Кырене, замерзла у сожителя во дворе. Я на похороны не поехал. Для меня она умерла давно.
-Зря ты так, мать-она есть мать. Думаешь, тетя Цырма такой жизни тебе желала? Бегаешь, суетишься, служишь чужим людям, даже кличку себе взял вместо настоящего имени.
-Не тебе, Артур, меня судить, тебя мать не бросала в интернате, ты голодным в избе не сидел. А что до имени моего, то я его не забыл. Жизнь у меня правда, теперь другая, но я ни о чем не жалею.
-А теперь скажи, что будет, если не отдам тебе камень?
Али-Баба задумался, стоит ли говорить бывшему однокласснику правду, но все-таки решился.
-Обманывать тебя, Артур, не буду. Только если не смогу я вернуть камень хозяину, не сносить мне головы. Прошлым летом у моих ребятишек не срослось на «семерке»***, потеряли технику, и аванс не окупили. Я своему китайцу кругом должен, да и людям тоже. А тебя они, братуха, не пожалеют, богом клянусь. Лучше нам уладить все миром.

Глава № 3. Лю Вэнь.
Лю Вэнь трясущимися руками никак не мог нашарить в кармане ключ от машины. Крепкий бурят с цепким взглядом что-то злобно кричал ему из автомобиля вневедомственной охраны, потому что джип Лю Вэня перегородил ему выезд со стоянки. У китайского гражданина день не задался с самого начала.
Все началось с того, что с утра Наташа заявила ему, что уходит от него к его другу и компаньону и забирает с собой их сына. Конечно, это не было большой неожиданностью для Лю Вэня, в кругу российских друзей носившего для удобства и простоты имя Леня. Он догадывался, что Наташа с кем-то встречается, но совсем не ожидал, что счастливым соперником окажется его лучший друг и соратник по совместному и весьма успешному бизнесу. Несмотря на то, что на родине у него была законная жена, Леня успел прикипеть к неблагодарной девке, которую он вытащил из «службы эскорта». Но самым болезненным для Лени была мысль о том, что Наташа хочет разлучить его с горячо любимым сыном Мишей. Жена Лю Вэня была бездетной, и других детей у него не было. Едва за изменницей захлопнулась дверь, как без умолку начал трезвонить мобильник. Леня в парадном костюме (с утра должна была состояться важная встреча) как раз потянулся вытащить из застекленной горки бутылку «Джек Дэниэлс». Он был не в настроении ни с кем общаться, и откупорив виски, стал пить его прямо из горла, машинально отметив, что делает это совсем как его русские друзья.
Виски немного взбодрило его, но проклятый телефон не умолкал, и взглянув на входящий звонок, Леня даже хмыкнул от удовлетворения. Звонил компаньон. Самое время было с ним поговорить по душам. Леня, стараясь сохранять спокойствие, пригласил его к себе для разговора. Виски было неприятно теплым, и Леня пошел на кухню за льдом. Наташа, любившая западные фильмы о красивой жизни, держала в холодильнике лед, завела под виски особые стаканы и специальный нож для колки льда. К моменту роковой встречи с соперником и теперь уже бывшим другом, Леня изрядно набрался, но держал себя в руках. Выдержки ему хватило ровно до того момента, когда явившийся к нему в квартиру компаньон объявил, что теперь будет вести бизнес без Лю Вэня. В качестве отступного он предложил Лю Вэню редкий изумруд, который его люди нашли во время последней экспедиции в Оке, и стоивший, с его слов, баснословных денег. Но после того, как они с Наташей поженятся, он должен усыновить Мишу, поскольку таково было желание его невесты. При упоминании о сыне холодная азиатская кровь закипела в жилах Лю Вэня, в глазах его помутилось, и он очнулся только тогда, когда компаньон перестал кричать под ударами ножа для колки льда.
*Тоонто-место, где закопан послед человека (бур.)
** ирбис-снежный барс
*** «Семерка»- в данном случае название места в Окинском районе по старому номеру шахты, где добывают нефрит
Глава №4. Баир-Ахэ ****.
Сказать, что Баиру было плохо, значит было ничего не сказать. Накануне он перепил до такой степени, что к утру едва не умер. Жена с маленьким сыном закрылась в другой комнате, не отвечая на его жалобные стоны и мольбы. В обед она собрала сумку с вещами, взяла ребенка за руку и ушла, не сказав ни слова. Под кроватью у Баира валялась куча пустых бутылок, после вчерашней удачной сделки остались кое-какие деньги, но послать за водкой было решительно некого. Собутыльники находились, скорее всего, не в лучшем состоянии, да и видеться с ними не хотелось. Но телефон зазвонил, и это был шанс на выздоровление. Али-Баба, а звонившим был он, явился с лекарством как раз вовремя. Не обращая внимания на разгром в квартире, спаситель открыл принесенную бутылку водки, принес пару стаканов из кухни и даже любезно заварил пачку доширака, по просьбе Баира, поострее. Опохмелившись и поев горячей пищи, Баир наконец-то смог закурить. Пользуясь отсутствием любимой супруги, он закурил прямо в постели, совсем забыв про своего заботливого гостя.
Баир был, что называется, «рожденным в рубашке». Любимый отхон***** своей матери, избалованный ребенок, одаренный, но ленивый, шел он по жизни, как маленький резвый катер по течению реки. Волны перестройки, дефолтов и прочих житейских неурядиц катились мимо него, слегка обдавая его мельчайшими брызгами. И вот уже возмужав, женившись в третий раз, помотавшись по Юго-Восточным странам, наш неугомонный катерок попал, что называется, в нужное русло. Занимаясь в свое время продажей струи кабарги китайцам, Баир наладил связи в Поднебесной. Немного пожив в Монголии с первой женой-монголкой, он стал неплохо говорить по-монгольски. И весьма успешно занялся скупкой и продажей минералов. Оценивал нефрит и находил покупателей из богатых китайцев, организовывал полулегальные сделки, получая неплохие комиссионные. Но главной его фишкой стала скупка и продажа кораллов, на чем Баир-Ахэ (как его уже уважительно называли) весьма и весьма преуспел. Бережно хранившиеся в сундуках, чудом сохраненные во времена раскулачивания, после смерти своих владельцев старинные самоцветы становились товаром в руках беспечных наследников, не отягощенных родовой памятью. Скупая кораллы за бесценок, Баир, будучи неглупым малым, интуитивно понимал, что занимается далеко не благородным делом. Поэтому сам продавец кораллов регулярно посещал все религиозные мероприятия, делал щедрые подношения, брызгал на родовом месте и усердно молился, не будучи глубоко верующим человеком. Может быть поэтому с кармой у него проблем не было. Бизнес шел ровно, деньги водились, во всех браках исправно рождались здоровые жизнерадостные дети, да и в любви, собственно говоря, всегда везло. Вот только с алкоголем Баир никак не мог совладать, а «признать себя бессильным перед ним» на сленге анонимных алкоголиков, он все еще не решался.
С Али-Бабой Баир-Ахэ был знаком еще по нефриту. С китайским партнером Али-Бабы он провел пару хороших сделок с выгодой для всех участников. Несмотря на то, что Баир уже давно сменил специализацию, прежние контакты он поддерживал на всякий случай. И вот теперь незваный гость терпеливо сидел у него в изголовье с выражением вежливого сочувствия на лице, проявляя свое нетерпение только хищным блеском быстрых черных глаз. Али-Бабе Баир инстинктивно не доверял, хотя и решал с ним кое-какие вопросы. Юрисдикция полублатного Алика начиналась после въезда на территорию его родного района, плюс он имел нужные связи в Иркутске.
Али-Баба вежливо прокашлялся, словно напоминая о себе, и подсел к Баиру поближе. Говорил он негромко и неторопливо. Дело было важное. За хорошие комиссионные нужно было помочь продать редкий изумруд размером с куриное яйцо, известный среди китайцев под названием «Сердце Будды», и имевший действительно, форму сердца. О его существовании слагались легенды, а счастливый обладатель камня становился могущественнейшим из смертных. Даже красный нефрит не мог сравниться с ним по ценности. И вот теперь Баир мог воочию убедиться в его существовании, и даже взять его в руки. Судя по весу и прозрачности самоцвета, его насыщенному зеленому цвету, камень стоил не меньше миллиона долларов, а когда скупщик кораллов дрожащими руками поднес его к окну и слегка повернул, в глубине камня вспыхнул зловещий багровый свет.
****Ахэ-старший, уважительное обращение
*****Отхон-младший ребенок в семье (бур.яз.)
Глава №5. Гонконг.
Али-Баба проснулся посередине ночи. За дверью номера практически неслышно жужжал пылесос. За плотно задернутыми серыми шторами Гонконг переливался огнями небоскребов, внизу кипела жизнь города, не смыкающего глаз и после захода солнца. В номере, кроме Али-Бабы, не было никого, но он на всякий случай включил общий свет и прошел в ванную комнату. В зеркале, подсвеченном по периметру голубым цветом, Али-Баба увидел свое отражение, и не узнал его. На него смотрело худое, бледное, осунувшееся лицо, с ввалившимися глазами, поредевшие волосы с заметной сединой прилипли к влажным вискам. За какие-то несколько дней он постарел.
Словно очнувшись, Али-Баба машинально попил из-под крана, сморщился от непривычно неприятного вкуса воды крупного мегаполиса и, обхватив голову руками, внезапно зарыдал. Он вспомнил свой страшный сон со всей отчетливостью произошедшего с ним горя и не мог остановиться.
Во сне он видел мать. Молодую, как в его детстве, стройную, веселую, с распущенными волосами. По привычке он пытался понять, трезвая она или пьяная. Цырма кружилась по избушке и что-то пела, Алик все не мог разглядеть ее лицо. Он любил ее, как любит ребенок свою мать. Трезвую или пьяную, добрую в редкие минуты трезвости, и даже в отвратительном алкогольном угаре поднимающей на него руку, он любил ее и надеялся, что и она где-то в глубине души любит его.
Все еще кружась, Цырма приблизилась к лежащему на кровати Алику и наклонившись над ним, обдала его запахом перегара. Он увидел ее мертвые остекленевшие глаза, на синем заледеневшем лице с черными распухшими губами, которыми она что-то пыталась ему сказать. Ее окоченевшие ладони стиснули шею Алика так, что у него перехватило дыхание. Черные слезы потекли у Цырмы из глаз, она прижалась губами к его уху, но слов он так и не смог расслышать, только протяжный шепот, переходящий в хрипение.
С трудом успокоившись, Али-Баба встал под горячий душ. Нужно было собраться, прийти в себя накануне важного дня. На завтра была запланирована продажа камня одному известному китайскому миллионеру, изъявившему желание приобрести редкий изумруд за цену, запрошенную Али-Бабой через посредника. Через несколько часов и сам он станет настоящим миллионером, пусть даже это будет всего один миллион долларов. Возвращаться обратно Али-Баба не собирался, гори оно всё синим пламенем! Он получит путевку в новую, роскошную жизнь, полную удовольствий, не сравнимую с его жалким прозябанием в далеком горном поселке. Довольно он заискивал перед своим китайцем, отрабатывал его авансы, пресмыкался перед иркутскими блатными, кланялся ментам, и был любезен со всеми, в ком нуждался. А нуждался он, сирота при живой матери, по жизни постоянно. Детство, лишенное родительского тепла и заботы, насмешки и побои в школе, интернате. Передохнуть Али-Баба смог только после первой отсидки, когда приобрел свой особый статус. Но и «смотрящему» хватало головной боли. Всегда вежливый, вкрадчивый и хитрый не по годам, Али-Баба был всего лишь тенью самого себя, таким же сказочным персонажем для других, как и его кличка. А на деле он был жестоким и изворотливым, осторожным, как дикий зверь, и таким же беспощадным.
Поняв, что уснуть он больше не сможет, остаток ночи Али-Баба провел в баре, просидев в углу с одной порцией виски до утра. Пить было не время. Терпение было еще одной чертой изворотливого Алика. Неприятно сжимало сердце, но Али-Баба списал это на волнение и длительный перелет накануне. Завтрашний день должен принести ему удачу. Время от времени он сжимал замшевый мешочек, спрятанный на груди под рубашкой, чтобы удостовериться, что драгоценный камень все еще при нем. Новая жизнь ставила свои условия, и бывший воспитанник реабилитационного центра для социальных сирот принял ее вызов. Спускаясь в фойе гостиницы из номера, сухощавый, в темном недорогом костюме Али-Баба почти ничем не выделялся из общей толпы, и только лихорадочный блеск черных глаз выдавал его волнение.
Глава №6. Чжэн Тян.
Чжэн Тян унаследовал деньги от отца, занимавшегося строительным бизнесом. Удачно вложившись в акции, он уже несколько лет предавался отдыху, развлечениям и вел праздный образ жизни, впрочем, стараясь оставаться в тени. Ни одна женщина не смогла поймать его в свои сети, поскольку Чжэн был противником брака, возможно из-за небезосновательных опасений за свое состояние. Не женщины были его главной страстью, хотя он и сохранял традиционную ориентацию. Чжэн Тян был гурманом и коллекционером, и оба эти увлечения были для него равнозначны. Он коллекционировал минералы, драгоценные камни, нефрит, отдавая предпочтение редким сортам, например, красному нефриту, следуя древней китайской пословице: «Золото имеет цену, нефрит же бесценен».
Что до еды, то всем кухням мира он предпочитал кантонскую кухню, причем от самых простых блюд (жареный рис по-кантонски) до экзотических «столетних яиц» в салате с клубникой. Но самым любимым блюдом, которое он позволял себе по особым случаям, было «Битва дракона и тигра», приготовленное из трех видов ядовитых змей, дикой кошки и более двадцати видов пряностей. Украшенное в самом конце перед подачей листьями лимонного дерева и лепестками хризантемы, это блюдо ласкало искушенный взор и услаждало изощренный вкус молодого миллионера.
Знакомый бизнесмен, имеющий дела в России, предложил ему посмотреть редкий изумруд, найденный в Забайкалье, и уже получивший название «Сердце Будды» за необычную форму, размер и чистоту. Едва взяв в руки драгоценный камень, Чжэн Тян понял, что он станет лучшим экспонатом в его коллекции, расположенной в одном из дорогих пентхаусов Гонконга, города, который миллионер предпочитал для постоянного проживания. Ему нравился его ритм, его особый темп времени, превратившийся в сгусток энергии, событий, людей. Времени, которое, как казалось, текло здесь в два раза быстрее обычного. Скромный владелец камня из России показался Чжэн Тяну темной лошадкой, но поскольку сделка прошла в наикратчайшие сроки, он не обратил на него особого внимания. Гонконг видал немало авантюристов, богачей, либо тех, чье состояние было нажито не совсем легитимным способом. Главным было то, что благодаря малоизвестному российскому бизнесмену, занимающегося добычей нефрита, коллекция Чжэн Тяна пополнится редчайшим экспонатом. Как истинный коллекционер, он получал особое, ни с чем не сравнимое удовольствие от владения предметом, которого не было ни у кого. Тем более, как гласила молва, «Сердце Будды» приносило могущество его обладателю, и это тоже льстило Чжэн Тяну. На свою судьбу он пожаловаться не мог, но возможность получить новые преимущества в этой жизни, фарт, удачу, приятно щекотала его самолюбие.
Поэтому саму сделку он решил отметить в одном из лучших ресторанов города –ресторане отеля «Интерконтиненталь Гонконг», обладателе двух Мишленовских звезд (в Гонконге насчитывалось всего 14 заведений, имеющих две такие звезды). Тем более, что владелец камня как раз там и остановился. Чжэн Тян рассчитывал, что гость оценит нефрит в интерьере отделки и столовые приборы из нефрита ручной работы. К тому же ресторан славился своей коллекцией вин и настоящей кантонской кухней. Почему-то приезжие часто предпочитают заказывать пекинскую утку и другие примитивные блюда, выбор которых можно объяснить только плохим знанием китайской кухни. Истинный гурман, Чжэн Тян уже предвкушал прекрасный обед, в который он обязательно включит золотые гребешки с креветками и свежей грушей, фирменные дамплинги – с морским гребешком и черными трюфелями, лобстером, королевским крабом и овощами. Ну и непременно свое любимое блюдо «Битва дракона и тигра». Десерты Чжэн Тян любил простые, например, фрукты в ледяной пирамиде. Из алкоголя он предпочитал дорогие французские марки бордосских вин из не привитого винограда по цене от 30 тысяч евро за бутылку. В общем, к окончанию сделки вся картина обеденного заказа уже была у него в голове.
Глава №7. Суп с котом.
Обед прошел в торжественной обстановке. Чжэн Тян пребывал в приятном возбуждении от своего приобретения, уменьшившего его капитал на миллион долларов. Кейс с изумрудом лежал у него не коленях, а сам новоявленный владелец «Сердца Будды» выглядел почти счастливым. В приватном кабинете кроме продавца и покупателя были два человека-партнер Чжэн Тяна, помогавший ему распоряжаться ценными бумагами, скользкий молодой человек в дорогом костюме и очках в тонкой золотой оправе, и посредник сделки, найденный для Али-Бабы Баиром-Ахэ, пожилой китаец, имеющий бизнес в России. В свое время он учился в Московском горном университете и хорошо владел русским языком. Хотя выбор хитромудрого Баира-Ахэ был больше основан на том, что посредник имел семью, которая проживала в Москве, и могла стать неким гарантом сделки при ее неблагоприятном исходе. Али-Баба сидел с осунувшимся лицом, и, несмотря на то, что в ведущем банке Гонконга у него появился счет на миллион долларов, ощущал в душе лишь тягостную, сосущую пустоту. Все его чувства притупились, он с трудом различал вкус и запах экзотических блюд, а дорогое вино, которым его угощал щедрый покупатель, показалось ему отвратительно кислым. Ему было тоскливо и хотелось обычной водки. Сердце работало с перебоями, и Али-Баба, скованно улыбаясь, вышел в туалет освежиться. Стоя перед широким зеркалом в золоченой раме в комнате для джентльменов, он потянулся к пирамиде накрахмаленных белоснежных салфеток на подносе, отделанном нефритом. Прохладный лен приятно освежил покрытый испариной лоб Али-Бабы. В то же мгновение он почувствовал чьи-то холодные руки, закрывшие его глаза. Сердце Али-Бабы ухнуло вниз, он весь оцепенел, не в силах пошевелиться. Холодные губы приникли к его уху, и знакомый до боли голос его покойной матери просипел: «Верни камень…Верни камень, с-сынок…». С колотящимся сердцем Али-Баба открыл глаза и увидел в зеркале свое отражение с безумным взглядом и искривленным от страха ртом. В туалете, кроме него, никого не было.
На ватных ногах он вернулся в кабинет, как раз к тому моменту, когда было торжественно подано основное блюдо «Битва дракона и тигра». К жаркому из кошатины, которым в понимании Али-Бабы и являлось расхваленное угощение, он почти не притронулся. От резкого запаха пряностей к горлу подступила тошнота. Китайцы были заняты едой, и о чем-то оживленно болтали. Чжэн Тян поднял тост за Али-Бабу и в знак уважения к гостю выпил бокал стоя. Внезапно он захрипел, закатив глаза, и судорожно цепляя скатерть сведенными судорогой пальцами, рухнул на пол, опрокидывая на себя посуду. Пожилой китаец, бросившийся к нему, пытался расстегнуть ему ворот рубашки. Вертлявый партнер, с выпученными глазами выскочил из кабинета, чтобы позвать на помощь кого-нибудь из персонала. Китайский миллионер умер в карете скорой помощи по дороге в госпиталь. Как в последствие было установлено, он был отравлен растением гельзениум, которое его компаньон подмешал в кошачье жаркое. На преступление его подтолкнула крупная растрата, и чтобы избежать обвинений, он решил избавиться от Чжэн Тяна.
В общей суматохе никто не обратил внимание на то, что и Али-Баба, и кейс с изумрудом бесследно исчезли.

Глава №8. Нуху-Дабан.
Али-Баба шел по тропе под палящим летним солнцем. От пьянящего запаха цветущих трав кружилась голова. Далеко впереди него шла мать, изредка оглядываясь и подгоняя взмахом загорелой руки отстающего сына. От нестерпимого зноя по лицу Алика струился пот, сердце бешено колотилось. Он никак не мог догнать Цырму, которая с легкостью горной козы уже поднялась наверх и нырнула в отверстие в скале, белозубо улыбаясь Али-Бабе с другой стороны. Но когда обессилевший Алик приблизился к отверстию, он увидел, что оно стало совсем маленьким, величиной с куриное яйцо. В отчаянии Али-Баба стал безуспешно пытаться расширить его руками, срывая ногти, но оно не поддавалось, слышно было только как мать звонко смеялась с другой стороны над неловким сыном.
Внезапно Али-Баба понял, что ему никогда не пройти за матерью на другую сторону. Он снова, как в детстве, останется совсем один, голодный, холодный, никому не нужный. В отчаянии он стал громко звать мать, но ответа не последовало. Из дыры тянуло ледяным холодом, ему даже показалось, что с другой стороны идет снег.
Голос матери зашептал у него в голове, внутри, отдаваясь острой болью в висках: «Сынок, чтобы пройти за мной, ты должен вернуть хозяину горы то, что тебе не принадлежит. Отверстие в скале-это глаз одного из духов Саянских гор- Нууху-Дабана. Без изумруда он ослеп, а остальные духи из-за этого очень рассержены. Они послали меня к тебе за камнем, и пока ты не вернешь его на место, не видать мне покоя ни в том, ни в этом мире. Если не вернешь камень до полной луны, то и тебе долго не прожить».
С самолета «Гонконг Аэрлайнз», прибывшего в Иркутск транзитом через Пекин, пассажир Хайдаков Альберт Сергеевич был снят в бессознательном состоянии и доставлен бригадой «скорой помощи» в областную клиническую больницу. В приемно-диагностическом отделении после МРТ головного мозга его самого срочно направили в нейрохирургическое отделение, а его скромный багаж, состоящий из маленькой дорожной сумки и черного кейса с небольшим куском какого-то минерала внутри был отправлен в камеру хранения для вещей пациентов.
Глава №9. Возвращение Али-Бабы.
Али-Баба очнулся в больничной палате. После общего обхода решено было провести консилиум, и по его окончанию лечащий врач, приятный молодой мужчина в отглаженном халате, пришел к пациенту огласить его результаты. Наличие у Али-Бабы ярких зрительных, обонятельных и слуховых галлюцинаций было обусловлено опухолью головного мозга, расположенной в левой височной области. Предварительная картина МРТ-обследования не позволяла с точностью говорить о характере опухоли. Тем не менее, вероятность того, что она окажется доброкачественной, была весьма высока. Но операция необходима в самое ближайшее время. Доктор попросил Али-Бабу подписать необходимые документы и указать родственника, либо близкого друга, кому можно было бы позвонить в случае крайней необходимости. Подписав согласие на медицинское вмешательство, Али-Баба, ни секунды не раздумывая, уверенно заполнил нужную строку. Он уже давно думал об этом человеке. И хотя до полнолуния оставалось совсем мало времени, Али-Баба был спокоен.
Во время наркоза видения снова овладели Аликом. Он видел родные места словно с высоты птичьего полета. Невиданной красоты горы, хрустальные водопады, кратеры уснувших вулканов с километровыми пепельно-голубыми языками застывшей лавы, темные воды Черного Иркута, петляющий среди камней Белый Иркут в кружевах белоснежной пены. Али-Баба почувствовал дурманящий аромат луговых цветов, запах саган-дали и нежное прикосновение материнской ладони к горячему лбу. Протяжные звуки приветственной песни сойотов встречали его на пороге отчего дома, куда он возвращался после долгой разлуки с легким сердцем и, похоже, навсегда.
Эпилог.
Артур не спеша шел по старой сойотской тропе по направлению к перевалу Нуху-Дабан. Было еще светло, а он уже видел издалека знаменитое отверстие в скале, через которое, по преданию, предки сойотов прошли, скрываясь от монгольских преследователей. Кругом не было ни души, только высоко в небе кружил орел, что являлось благоприятным знаком для свершения трудных дел. Дойдя до скалы, Артур пролез в небольшую пещеру прямо под отверстием. По форме она больше напоминала грот, и кроме кучи отсыревших камней, да клочков мха, внутри ничего не было. Артур снял рюкзак и достал из него тот самый изумруд, который он однажды отобрал у залетных молодцов. Нужно было зарыть камень в этой пещере, чтобы успокоить горных духов по завещанию Али-Бабы. Почему Алик выбрал своим душеприказчиком именно его, Артур не мог объяснить, да и не пытался. Конечно, он удивился и расстроился, когда ему позвонили из иркутской больницы и сообщили о том, что после операции пациент, к сожалению, не вышел из наркоза. Артуру пришлось ехать в Иркутск и заниматься похоронами Али-Бабы. Вместе с документами ему отдали вещи покойного, и короткую записку на клочке бумаги:
«Артур, друг! Пишу тебе на всякий случай, но я знаю, что ты мне не откажешь. Если по каким-либо причинам я не смогу вернуть то, что взял у тебя, обратно в горы, сделай это за меня. Камень нужно закопать в гроте под отверстием Нуху-Дабан, возле старой сойотской тропы, ты знаешь это место. Это очень важно для меня и всех нас. Помни о том, что то, что принадлежит Саянам, не может принадлежать больше никому.
P.S. Съезди на могилу моей матери в Кырен, передай ей, что я выполнил ее просьбу и прощаю ее за все. Алик».
Охотничьим ножом Артур выкопал довольно глубокую ямку в глубине грота. Осталось положить туда изумруд, и завалить это место камнями. Он взял в руки камень, как в первый раз, внимательно вглядываясь в его прозрачную глубину. Изумруд показался ему тяжелым, а багровый свет внутри мерцал ярче, чем раньше. Всего лишь за какие-то полгода драгоценный камень унес жизни нескольких своих владельцев, осмелившихся завладеть сокровищем, принадлежащем Саянским духам.
Может быть теперь, обретя свое настоящее место в этом мире, «Сердце Будды» перестанет приносить зло, а послужит благоденствию горного Окинского края, напоминая людям о бренности материального мира, тщетности погони за деньгами, властью и славой. Обо всем, что заслоняет от алчных людей простую красоту жизни, величие природы и могущество древних духов, охраняющих покой Саянских гор.
Артур возвращался домой налегке, со старым ружьем и той самой собакой Шайной, с которой мы познакомились в начале нашей истории. Над его головой кружился орел, шумели высокие деревья, Белый Иркут сердито катил холодные воды, клокоча на каменистых порогах. Но на душе у него было легко, впереди была осень, затем долгая зима и еще много, много дней на родной и такой любимой земле.