Охота за Красным зверем

Забрызганная грязью «Нива» остановилась на центральной улице маленького, полувымершего села Воскресенское. Дверь отворилась, и с водительского сиденья бодро спрыгнул молодой человек, лет тридцати. Одет он был в рыбацкий костюм, украшенный изображениями камыша и осоки. На горбатом носу парня поблёскивали очки.
Приезжий осмотрелся. Центральная улица села, некогда сносно асфальтированная, выглядела, словно Волоколамское шоссе после фашисткой бомбёжки осенью 1941 года. Сельпо с облезлой надписью «Продукты», выполненной старым советским шрифтом, было закрыто на амбарный замок. Рядом с магазином одиноко бродил рыжий пёс без ошейника. Ни одного прохожего на всей улице не наблюдалось.
Парень достал мобильный телефон, однако выйти в Интернет оказалось проблематично – сигнал сотовой связи в селе отсутствовал. Походив немного кругами, незваный гость запер машину и решительно направился вдоль вереницы старых домов.
Когда–то Воскресенское было большим селом — здесь была своя школа, колхоз–передовик славился высокими урожаями овса и ячменя. Но настоящей гордостью местных жителей было своё рыбоводческое хозяйство. В середине 50–х овраг в полукилометре от села превратился в живописный пруд, туда запустили мальков окуня, плотвы, краснопёрки. Позднее к ним добавился обожаемый всеми линь. Рыба «на ура» продавалась на районном рынке, а запечённые лини были дежурным праздничным блюдом в каждом воскресенском доме.
В лихие 90–е колхоз развалился, технику растащили на металлолом, а пруд забросили. Пока к нему была нормальная дорога – туда ежедневно стекались рыбаки со всего района. Поговаривали, что окунь хватал блесну, едва она касалась воды. Но в последние годы и сам пруд, и подъездные пути заросли настолько, что даже самые отчаянные потеряли к нему интерес. Правда, по слухам, недавно пруд выкупил некий фермер, который вновь планировал разводить там рыбу.
Обо всём этом приезжий знал – перед поездкой он не поленился посидеть в краеведческом отделе областной библиотеки, покопаться в старых газетах и журналах. Знал он и о том, хлеб в село завозят лишь три раза в неделю, что единственный рейсовый автобус проходит мимо Воскресенского в восемь утра и шесть вечера. Что от прежних ста восьмидесяти человек, проживавших здесь согласно последней переписи, осталось не более трети. Но его интересовало не это.
Казавшаяся на первый взгляд совершенно пустой улица, на деле была жива. Над трубами домов курился лёгкий дымок, периодически можно было услышать хлопнувшую дверь или лязг в сарае. Вслед незнакомцу тявкали собаки. Но стучаться в первый попавшийся дом с таким деликатным делом, с которым он приехал в Воскресенское, было как–то неудобно. Парень внимательно смотрел по сторонам, надеясь встретить того, кто поведал бы ему интересующую информацию.
И такой человек нашёлся. Возле синего дома, на скамейке, защищенной от дождя и солнца, деревянным навесом сидел и с наслаждением покуривал дед лет семидесяти. И пусть на нём были не холщовые штаны, телогрейка и кирзовые сапоги, а вполне сносная куртка и утеплённые брюки, выглядел он настоящим пришельцем из прошлого. А придавали ему такой вид чистые, пусть и немного лукавые глаза, аккуратно подстриженная бородка и моршанская «Прима» в деревянном мундштуке.
Незнакомец направился к старику.
– Здравствуйте, – максимально дружелюбно начал парень.
– Здравствуй, мил человек, – охотно отозвался дед. Голос у него был негромкий и вполне приятный. Сразу было видно, что он очень добрый человек.
– Присесть позволите?
– Присаживайся, конечно. Отчего хорошему человеку не разрешить. Куришь?
– Нет, спасибо.
Приезжий устроился на скамейке. Несколько минут они молчали. Нужно было как–то начинать, но парень невольно начал получать удовольствие от созерцания умиротворённого сельского пейзажа. Стояла ранняя осень. Солнце уже не палило, как в июле, но грело нежно и спокойно. Легкий ветерок колыхал деревья, а к запаху угольного дымка примешивался упоительный аромат прелых листьев.
– А хорошо тут у вас! – вымолвил приезжий.
– Конечно, хорошо, – подтвердил старик. – А было время — ещё лучше было. Вон там, – он махнул рукой в сторону края села, – был колхозный яблоневый сад. Как антоновка созревала — запах по всей округе стоял.
– Вы, как я погляжу, всегда здесь жили? – спросил парень.
– Всегда. И родился, и в армию отсюда ушёл, и женился, и дети тут выросли. Работал, на пенсию вышел.
– Это очень здорово. А вас, простите, как звать-величать?
– Макар Васильич я. Соседи по–старинке, Дед-Огурец кличут.
– Это почему так?
– А фамилия моя Огурцов.
– А я — Евгений.
– Тоже хорошо.
«Контакт налажен, пора», – решил приезжий и задал вопрос, из–за которого он, собственно, и приехал в село.
– Макар Васильевич, я из области приехал, и вот по какому делу, – начал Евгений.
– Клад, что ли, ищешь? – перебил Дед-Огурец и одарил парня насмешливым взглядом. – Приезжали тут такие. Все заброшенные дома обшаривали. Со штукой такой — металлоискателем. Нашли, говорят, какие–то монетки старинные, да конскую упряжь. А потом их участковый шуганул, больше не появлялись.
– Нет, клады я не ищу. Я краеведением занимаюсь, изучаю историю наших мест. Сказания, легенды. Говорят, в ваших краях водился какой–то Красный зверь.
– Вот ты о чём. Откуда узнал–то про это?
– В старых районных газетах читал публикации.
– Так разве газетчикам верить можно? Они же соврут – недорого возьмут.
– Вот я и решил проверить, правда или нет.
– И что же там пишут про нашего Красного зверя?
– Так это правда?
– Не спеши. Скажи сперва, что пишут.
– Пишут, что уникальное, малоизученное животное, обитало когда–то в лесах вокруг Воскресенского пруда. Воровало кур в селе, нападало иногда на собак. Те, кто его, якобы видел, описывали его ярко алый окрас. Зоологи говорят, что это могла быть редкая порода лисы или ещё какого–то хищника.
– Ишь ты, – лицо деда приняло философское выражение. – Значит, не мы одни его видели.
– И вы видели?
– Ну, случалось пару раз.
– И что это, как думаете?
– Да ляд его знает.
– Расскажите, умоляю! – пролепетал приезжий, судорожно включая диктофон на мобильном телефоне. Для верности он достал ещё и блокнот и ручку, а мысленно уже представлял, чем проиллюстрировать материал.
«Публикация в «Записках краеведа» обеспечена, наверняка заинтересуются и телеканалы», – рассуждал про себя Евгений.
– Какой год был не помню, – начал Дед-Огурец. – Я тогда на ферме сторожем работал. Аккурат, как сейчас – ранняя осень стояла. Ночи уже холодные были. И вот, сижу я, значит, в сторожке у себя, чаёк согрел, книжечку открыл. Хорошую. Макиавелли, про государство.
– Вы читали Макиавелли? – изумился парень.
– Так больше нечего было, – усмехнулся старик. – Когда библиотеку закрыли, все книжки по домам растащили, кто что успел. Вот мне и достались – Макиавелли, Сенека, Кант. Их не брал никто. А мне – лишь бы было, что почитать. Умно пишут, заразы. У Макиавелли запомнил, что основой власти во всех государствах служат хорошие законы и хорошее войско.
Краевед понимающе кивал, едва сдерживаясь – при мысли о том, что сторож из Богом забытого села изучает философию, его разбирал гомерический хохот.
– Значит, посреди ночи слышу я шум какой–то со стороны курятника, – продолжил рассказ Дед-Огурец. – Не шум даже, а так – шорох. Ну, думаю, хорёк, или лиса забралась. С другой стороны – лиса не могла, у нас три собаки ферму сторожили. Выглянул из двери – никого. Ночь тёмная, хоть глаз коли. Взял фонарь, берданку, пошёл.
Краевед едва успевал конспектировать рассказ.
– Подхожу я, значит, к курятнику, и гляжу – какая–то фигура у стены ворочается, – старик рассказывал так живо, будто заново переживал события той ночи. – Человек или медведь – не понять, темно слишком было. Хотел фонарик включить, да, побоялся – спугну. Тень вдоль стены поползла. Навёл я тихонько берданку, подкрался на полшага, и как гаркну: «Руки вверх!»
Евгений едва не грохнулся со скамейки. Блокнот отлетел в одну сторону, мобильник – в другую. Не дав парню опомниться, Дед-Огурец продолжил:
– Тень сначала дёрнулась, а потом заметалась туда–сюда, – затараторил он. – Тут и собаки проснулись – лай подняли. Стою, и думаю, стрелять или как. Тень к забору помчалась, а он у нас старый, в одном месте трёх досок не хватает. Всё, думаю, уйдет. Я и шмальнул вслед.
– Убили? – дрожащим голосом спросил парень.
– Загремело всё, упала тень, – словно не расслышав вопроса, продолжал старик. – Подбежал я, фонарик включил, гляжу. Оказалось, механизатор наш, Серёга.
– Вы его убили?
– Нет, ранил только. Патроны–то были холостые.
Лицо краеведа вытянулось.
– В смысле?
– Он когда от меня побежал, в темноте на поленницу налетел. Вот его по башке берёзовым поленом и долбануло. С испугу сознание потерял. Я его потом в сторожку отволок, так он до утра храпел. Пьян был до изумления, перегаром на гектар разило.
– Тьфу ты, – в сердцах вымолвил Евгений, поднимая телефон и блокнот. – Так Красного зверя вы не видели?
– Почему же, видел. Когда Серёгу в сторожку отнёс, вышел собак успокоить. А они вокруг курятника бегали, да лаем заливались. Всё куда–то вверх глядели. Я фонариком посвятил и обомлел – на крыше зверь невиданный сидел.
– Как он выглядел?
– То ли на лису похожий, то ли на собаку. Шерсть такая – медью отливает. Морда приплюснутая. У лисы нос длинный, а этого нет. И хвост вроде другой. Больше не разглядел ничего, темно было. Потом уж мне и сказали, что это он и был – Красный зверь.
– Может, в селе ещё кто–то его видел? – краевед понимал, что воображение сторожа не спавшего ночь, да вдобавок начитавшегося философских трудов могло нарисовать что угодно.
– Серёга говорил, что тоже видел. Но я бы ему верить не стал – он в тот день ножки дочке обмывал, спьяну и не такое привидится.
– А зачем же он в курятник–то полез?
– Зачем–зачем… Петуха на закусь поймать хотел. Я уж его в милицию сдавать не стал, как проспался – домой отвёл. А председателю сказал, что случайно выстрелил. Спросонья берданку уронил, она и бабахнула. Он поверил.
– А Красный зверь, значит, тоже кур воровал? Много пропало?
– Да ни одной. Переполошились только от нашего шума.
– Так, – Евгений встал и начал нервно прохаживаться рядом со скамейкой.
В принципе, одного этого рассказа было уже достаточно для статьи в Интернете. Нащёлкать панорамы села для видеоряда – тоже сойдет. Но для серьёзного печатного издания нужно было больше. Ещё как минимум пару очевидцев, рассказ о том, как пропала, скажем, собака, а потом её нашли со следами когтей невиданного животного.
– Выходит, больше никто Красного зверя не видел? – вновь спросил он.
– Говорили, Алевтина видала, да соседка её Настасья, когда за грибами ходили. Да только нет уж обоих. Одна преставилась, другую дети в город забрали. А больше–то я и не знаю.
– Жаль, – краевед медленно опустился на край лавочки. – Дедушка, а можно вас сфотографировать?
– Меня–то? Зачем?
– Хочу статью написать о Красном звере. С ваших слов.
– Это тебе тогда его самого фотографировать надо.
– Как? – в отчаянии повесил голову парень.
– Так он у нас с тех пор иногда показывается.
– Что? – подпрыгнул Евгений. – Когда, как, где?
– Да не спеши ты так. Около пруда нашего, болотишко есть. Так туда он иногда по ночам приходит. Я его там видал, когда на охоту ходил.
– Что же вы молчали?
– Так я думал, тебе интересно только когда он в село заходил.
– Нет, мне всё интересно. Проводите меня на то место.
– Отчего же не проводить, провожу. Только рано ещё. Туда лучше на закате идти. Вот темнеть начнёт и пойдем.
– Огромное вам спасибо!
– Да не благодари пока, не за что. Скажи–ка лучше, у тебя ружьё есть?
– Нет. А зачем?
– А ляд его знает, что у этого зверя на уме. Я–то его издали видел. А ну как поближе подойдем, да он кинется? Я лично помирать пока не собираюсь.
– Нет у меня ружья.
– Ладно, моё возьмём. Пока отдыхай, сил набирайся. Есть хочешь?
 – Да не откажусь. У меня в машине есть хлеб, сыр, колбаса.
– Ну, тащи.
За обедом дед откупорил бутыль специально припасённого для гостей первача. Количество градусов в нём осталось загадкой, но, когда солнце позолотило верхушки сосен, краевед и хозяин были уже лучшими друзьями.
– Всё зло от женщин, – философски рассуждал Евгений. – Вот жил один – никаких проблем не было. А теперь каждый вечер пилит. То зарплата маленькая, то работа дурацкая. Эх… Никогда не знаешь, чего ждать от этих баб.
– От женщин, – улыбаясь изрёк Дед-Огурец, – можно ждать двух вещей. Либо сына, либо дочку! Как говорил Макиавелли: «Лучшем быть смелым, чем осторожным, потому что судьба – женщина».
Оба залились долгим душевным смехом.
– Дед, а у вас в селе коронавирусом болел кто?
– А ляд его знает. Может и болел. Семён, агроном, помню, лежал на огороде, всё стонал, мол помираю. Только жена стакан налила – всё и прошло!
Постепенно стемнело.
– Пора, – дед решительно встал из–за стола.
– А оружие? – Держи, – он протянул парню старенькую, но рабочую одностволку. – Вот, курок взведёшь и стреляй. Если понадобится.
– В жизни по животным не стрелял.
– Так ты в него и не стреляй. Пальни помимо. Для острастки.
До пруда оказалось около получаса неторопливой ходьбы. Возможно, они дошли бы и быстрее, но ноги, и без того не особо твёрдые, постоянно путались в густой траве. Вдобавок приезжий опасался наступить в коровью лепёшку, а включать фонарик дед строго–настрого запретил. Но пьяный автопилот не подвёл и до болотца Евгений дошёл в относительно чистых кроссовках.
– Всё, сейчас здесь у камыша заляжем, – шёпотом произнёс старик. – Впереди заливчик маленький, заболоченный, там я его и видел.
– Я тут ничего не разгляжу, – разочарованно пробубнил Евгений. – Темно, да и я куриной слепотой страдаю. Чуть сумерки, и уже не вижу.
– Хорош ныть, – цыкнул Дед-Огурец. – Потерпи. Ветерок чуешь? Сейчас тучки отгонит – луна выйдет. Сразу посветлеет.
Старик расстелил предусмотрительно захваченный кусок старого брезента, и они с парнем растянулись на животах на маленьком холмике. Метрах в тридцати (а возможно и дальше) чернела гладь пруда. Тишина стояла такая, что Евгению, привыкшему к городскому шуму, показалось, что он слышит, как роятся в голове его собственные мысли. Разгорячённая хмелем пытливая натура предвкушала сенсацию. Однако вскоре на ветерке он начал трезветь, а сентябрьская ночь выдалась довольно прохладной. От пруда тоже веяло холодом. Незаметно рой мыслей сменился азбукой Морзе, выбиваемой зубами и дрожью озябших пальцев.
– Чего дрожишь–то? – едва слышно спросил дед. – Замёрз?
– Ага, – стыдливо ответил Евгений. – Долго ещё ждать, как думаете?
– А это, как Бог даст, – старик полез за пазуху и достал алюминиевую солдатскую фляжку. – На, погрейся. Чтоб ты без меня делал…
Самогон во фляжке оказался ещё крепче того, что пили за ужином и спустя пару глотков, к краеведу вернулось чувство эйфории и бесконечной любви ко всему и вся. Ночь стала прекрасной, старый брезент превратился в мягкий плед, а лежавший рядом старик представлялся самым милым и обаятельным собеседником…
– «В чужбине свято наблюдаю родной обычай старины», – начал было он.
– Тихо! – оборвал его дед. – Гляди, ползёт.
Евгений приподнял голову и впился глазами в точку, на которую указал старик. Там, среди кустов и сухих деревьев, торчавших у самой кромки воды, действительно маячила какая–то тень. Разглядеть что это было невозможно – обещанная дедом луна снова скрылась за тучи.
– Это он? – спросил краевед.
– Может и он. Подождём, глядишь, поближе подойдёт.
Приближаться тень не спешила. Держась у кромки воды, она словно прохаживалась взад и вперёд, иногда застывая, словно высматривала добычу.
– Ишь ты, охотится, – усмехнулся Дед-Огурец. – На утку, видно. А может, рыбу ловит.
Краевед тем временем достал фотоаппарат, но в объектив совершенно ничего не было видно.
– Поближе бы подойти, – робко попросил он.
– Ишь ты, поближе, – хмыкнул старик. – Так он тебя и подпустит. И убери ты свою бандуру – спугнём.
– Мне очень нужен снимок, иначе никто не поверит. Помогите, пожалуйста.
Несколько минут царило тревожное молчание. Тень продолжала бродить вдоль берега.
– Ладно, давай так, – решительно заявил дед. – Я сейчас его обойду по кустам и попробую на тебя погнать. Зверь не дурак – вдоль пруда побежит. Ружбайку наготове держи. Да не тычь в меня – заряжена же. Если что – прикроешь.
Старик ушёл, а приезжий замер в ожидании. Если бы кто–то в этом момент увидел Евгения со стороны – покатился бы от смеха. Краевед стоял на коленях, согнувшись как тигр перед прыжком, держа в левой руке дедовскую одностволку, а в правой – фотоаппарат. Но рядом никого не было, да и темень стояла кромешная.
Тем временем зверь всё так же бродил у кромки воды. Вдруг позади него раздался шорох, кусты затрещали. Тень заметалась, а затем бросилась в сторону, откуда должен был зайти дед.
– Женька, стреляй! – заорал Дед-Огурец. – На меня кидается!
Выронив в траву фотоаппарат, краевед судорожно вскинул ружье и нажал на курок. Вспышка выстрела осветила берег, грохот огласил всю округу. В привыкших к тишине ушах нещадно зазвенело.
– Ах ты, Господи! – прокричал дед.
– Что там?
– Да ухлопали, похоже…
Бросив ружье и фотоаппарат, Евгений помчался к заливчику. С разбегу он запутался в густом кустарнике, едва не порвав куртку. Отчаянно ругаясь, он вспомнил про фонарик. Луч желтоватого света выхватил из темноты старика, стоявшего на коленях и лежащую в траве тушу животного.
– Цыц! Убери свет! – остановил его Дед-Огурец.
Краевед послушно выключил фонарик.
– Что, что это? – кивнул он в сторону туши. – Я хочу посмотреть.
– Нечего там смотреть, – отрезал старик, поднимаясь на ноги. – Телёнка ты подстрелил.
– Какого телёнка?
– Фермерского. Фермер, который пруд выкупил, недавно телят закупил. Элитной породы. Каждый, говорят, по триста тысяч стоит. Этот, похоже, заблудился, вот к пруду и пришёл. Ты его и грохнул.
– Я же случайно, – залепетал Евгений. – Триста тысяч… Это же мне машину продавать придётся… Кредит не дадут – у нас и так ипотека.
Краевед опустился на траву, обхватив голову руками. В мыслях ему уже мерещился суд, унизительное объяснение с женой, промывание мозгов от тёщи…
– Ты вот что, парень, – немного поразмыслив, сказал дед. – Давай–ка дуй отсюда. Садись в машину и мотай. К утру будешь в городе. Всем скажешь, что на дачу ездил. А про это забудь.
– А как же… – начал было Евгений.
– А тут я сам разберусь. Телёнка в болото закину – до утра засосёт, даже следов не останется. Соседям скажу, что не выстрел это был, а городские приезжали, салют пускали. Беги, давай.
– Спасибо, – краевед порывисто обнял деда и помчался назад в деревню. – До свидания!
Вскоре раздался звук заработавшего мотора «Нивы». Под аккомпанемент проснувшихся собак машина вылетела из деревни, и вскоре свет фар скрылся за пригорком.
– Фух, – выдохнул старик.
…Спустя пару часов Дед-Огурец уже мирно сидел в своём сарае. Рядом с ним на глиняном полу стояла миска, из которой что–то с аппетитом уплетал невиданный зверь. Его густая шесть была ярко–алой, кончики ушей – белыми, а пушистый хвост сделал бы честь любой лисице. Старик ласково трепал питомца за загривок.
– Ешь, Васька, ешь, – нежно балагурил он. – Вот и очередного охотника мы с тобой отвадили. Теперь он в наши края ни за какие коврижки не сунется. Этот–то трусоват оказался. Предыдущий всё порывался – давай, говорит, телёнка бензином обольём, да сожжём. Инквизитор, тоже мне. Пришлось соврать, что фермер с собаками идёт. Вот уж тут он припустил.
Пенсионер налил себе полстакана самогона.
– А ведь если бы я этого не сделал, да разве бы дали нам с тобой спокойно жить? – продолжил Дед-Огурец. – Слетелись бы со всей округи – сенсация, сенсация. Увезли бы тебя в лабораторию, в клетку посадили, и давай опыты ставить. Совсем бы я один остался. А так, глядишь вдвоём и не скучно. Ну, а приедет снова кто, так у нас Борька всегда наготове. Ибо, как говорил Макиавелли: «Та война справедлива, которая необходима».
У стены на куске брезента лежало чучело теленка, которое дед когда–то унёс домой после закрытия местного краеведческого музея.