Вестник

Пределы - стр 1
Иволин Виктор -Наитий
            
Автор:                - Парад натруженных планет,
                в орбитах гул от напряжения:
                Пророка властное движение
                повсюду оставляет след.

                В плену миров томиться узник,
                то враг себе он, то союзник;
                Завет, навеянный судьбой,
                как вольный дух имел с собой.

                Светилась Истиною книга,
                не омрачая небосвод;
                цвела мечта из года в год,
                под ней, как тень росла интрига.

                Обожествив гордыней ум,
                явил кичливость над Заветом,-
                в параде дрогнули планеты
                и... навалилась тяжесть дум...

                Померкло Духа облачение,
                до грусти сжался горизонт,-
                мытарства начали экспромт
                корявой прозой в долг мучениям.

                Ослепли мысли, как глаза,
                и взор ослеп, лишь Духом видит.
                Уже вокруг потемок сдвиги...
                В углу с лампадкой образа.

                Темница сгрудила пределы,
                на мрачных стенах пыль веков,
                в застенке узник без оков,
                сбежать пытается несмело.

                1
Страницы книги, онемев,
                не пропускают мысль за букву, -
                слова читаются враспев,
                корежа рот оскомой клюквы.

                И вместо истины, лишь страх,
                терзает страждущее сердце
                и смерть,- что слезы на глазах,
                стоит за чувством, как за дверцей.

                Но тело тянется в уют,
                пожить подольше и послаще;
                инстинкт на блуд глаза таращит,
                а стены этого и ждут...

                И двери - всюду, всюду, всюду:
                в полу, в стенах и в потолке.
                Желаешь блуд - вот дверца к блуду,
                и ключ, у двери на крючке.

                Желаешь сытости - пожалуй;
                желаешь зрелищ - на, гляди;
                Насытился? В постель иди:
                бездельем времечко побалуй...

                Во всех дверях наш узник был,-
                мозги полны противоречий,
                но рассудить их было нечем
                и узник, словно волк завыл...

                Богатым стать бы - власть примерить,
                да надо будет лицемерить;
                с народа драть за стадность мзду...
                Иль все ж надеть на них узду?


               
                2
  А там, рукой подать до Мира,
                но чуть споткнешься – заплюют;
                начнется травля, да сатира
                и... не сыскать душе приют.

                В ученость вжиться иль в богему?
                И там все завистью полны:
                они лишь мыслями вольны,
                но бытом вечно у дилеммы...

                На людях пыжатся – глупцы...
                Не лучше ль сунуться в жрецы,-
                раздвинуть магией пределы,
                не важно – черный или белый...

                Там в каждой мысли бродит тень...
                Ну, нет – и в этом нет свободы.
                О, как разнятся антиподы:
                как шабаш ведьм, да белый день.

                Нырять в безликость – страшновато.
                В известность – там покоя нет...
                Безвольный узник – облик ваты,
                ни в чем тебе устоя нет.

                Вдруг, дверь открылась под лампадой,-
                махнув остатками бравады,
                наш пленник втиснулся в проем:
                увидел вдруг, себя втроем...

                Стоят, глазеют друг на друга,
                не понимая, кто есть кто...
                Накинув таинства манто,
                чудит тюремная обслуга...

               
               
                3
       Различна, словно ночь и день,
                на них тюремная одежда:
                один весь в черном, как невежда,
                другой же серый, словно тень.

                А третий – белый, утонченный.
                Открылся им простор стозвонный
                и от порога к далям путь,
                чтоб можно было вжиться в суть...

                Пошли втроем дорогой лунной,
                тюрьма объятья развела.
                Прохладна ночь. Мерцают дюны.
                Аул безлюдный, в саклях мгла.

                Ущелье вздыбилось стеною.
                Костер горит у родника;
                былинку жиденькую моет
                вода на краешке песка.

                А за огнем сидит старуха,
                сучком поленья ворошит;
                с ухмылкой кашлянула сухо
                и интригующе глядит...

Старуха:                - Давно вас жду, уж заскучала.
                Ну, обогрейтесь для начала...
Серый:                - Спасибо, бабка, за приют.
Черный:                - Мы не знакомы, но нас ждут!?

Белый:                - Не ведом промысел от Бога:
                случайной встречи в мире нет...
Серый:                - Ты, Белый, лучше дай совет:
                чем нам насытиться с дороги?
4
Старуха:                - Садитесь, грейтесь... Что еда:
                когда вы глухи, немы, слепы?
                У вас с собою-то вражда
                и с вольным разумом проблемы...

Серый:                - Плевать на разум и на дух,-
                живот насытить бы за двух.
Черный:                - Ждала, а где гостеприимство?
                Не вынуждай на лихоимство!

Белый:                - Сорвались, братья, вы с цепи;
                огонь костра-то та же пища,
                но лишь тому, кто Бога ищет,
                а вас хоть медом облепи...

                Вы не насытитесь для духа –
                вот в сути вашей и разруха.
Черный:                - Не на троих ли делим путь?
                Тебе и нам – все та же муть...

Белый:                - Я радость вижу в испытаньях:
                ищу я в бочке дегтя мед,-
                и это силы придает.
Серый:                - Лукавишь, братец, в оправданьях.

Черный:                - Наденет святость, всех уча,
                нудит в плену чванливой плоти,
                но мыслью бренной все ж в заботе –
                кишки пустые-то урчат...

Старуха:                - Как не крути, а вы земные,
                а Бог, он где-то среди звезд...
                Вас ждут мытарства, да погост.
                У Бога же дела иные...

 
                5
          Заставить душу трепетать
                за непомерную кичливость...
                Ты, Белый, мыслил с ним летать,
                но налетел на сиротливость...

                Белишь себя, черня других,
                в пророки рвешься через разум,
                а сам не каялся ни разу.
                Твоя ли, правда, лучше их?

Автор:                - Старуха вздыбилась до тучи
                и очертила сверху круг,-
                костер, шипя змеей могучей,
                вокруг троих озлился вдруг.

                Пылает страх, сжимая кольца,
                на трепет, разлагая дух:
                у Серого уж взор потух
                и Белый корчит богомольца.

                Лишь Черный жмет к глазам ладонь,-
                рывок – и прыгнул сквозь огонь.
                Сомлел костер – дымком куриться,
                а за дымком старуха злится.

                А братья пятятся, крестясь...
                Нет в страхе веры и спасенья,-
                сплошное духопомраченье...
                Тюрьма стенами вознеслась.

                Нашли столовую за дверью,-
                насытив тело, впали в сон,-
                сознанье, изгнанное вон,
                скорей склоняется к лжеверью...


                6
         Ликует разум сам в себе:
                витает где-то дух... Свобода!
                И голосом в печной трубе,
                орган завыл до небосвода.

                С высот пролился дерзкий свет,
                сознанье ловит в нем знаменье,-
                в мозгах абсурдное реченье
                на все дает шальной ответ...

                Проснись! - вопит душа в тревоге.
                - В умы кумир вошел, как тать!
                Проснулись – прошлое, как в смоге,
                а явь – в словах не передать...

Черный:                - Я вижу ауру – вот чудо!
                Ты, Белый брат – не так уж бел,
                но с серым сравнивать не буду...
                Ты, что, брат Серый, присмирел?

Серый:                - Боюсь сказать – прозрел руками:
                глаза закрою,- в пальцах рук
                напор крови и сердца стук,
                экран картинкой пред глазами...

                Вот вижу я твое нутро,
                все понимаю... Ну, мудро!
Черный:                - Я тоже мыслю непривычно:
                мои раздумья симметричны...

                Откуда опыт сей во мне?
Серый:                - Не все ль равно, откуда опыт,
                он нам валютой жизнь окропит.
                Теперь мы, братцы, на коне!

 
                7
Черный:                - Людишек до дури залечим!
Серый:                - Мне тоже это смысл дает!
Белый:                - Сомненье, что-то душу жжет:
                кто мзду берет – не будет вечен...

Черный:                - Обидно, что не дали дар?
Белый:                - Оно во мне, - то Божье слово.
Серый:                - Ну, эта новость нам знакома.
                Сгоришь ты в слове, как Икар.

Белый:                - Не страшно, если взлет осознан,
                осмыслен каждый взмах крыла.
                Упал – не важно: высь была!
                А вы очнетесь – будет поздно...

                Возьмем апостолов в пример:
                познанья дали им без мер,-
                они о том и не мечтали...
                Под смерть насильственно попали.

                Но дух остался их с Христом.
                А от кого вы дар приняли?
                На, что вы душу променяли,
                и разум сунули в Садом?

Черный:                - Не врешь ты – аура сияет.
Серый:                - И, что нам делать с тем, что есть?
Белый:                - Невежду чудо ослепляет;
                дай дару скромностью расцвесть.

                Я видел Свет – и-то плутаю,
                а вы лишь начали свой путь.
                Ищите в даре явь и суть;
                как свет и тьму то различаю.


                8
Черный:                - На то тюрьма – в себе плутать!
Белый:                - Нет, ты творец своей вселенной,
                и те миры, мой брат, не тленны,
                лишь это смерти не отнять.

                Она придет к нам в час бессилья –
                сожмется в точку внешний мир,
                но внутренний расправит крылья,
                и... смерть уже не конвоир.

Черный:                - А чем же жить, коль хлеб насущный
                нутро не в силах принимать?
                Откуда знать, что духа сущность.
                во мне спасеньем может стать?

Серый:                - Вот-вот, а вдруг там дело пусто...
                На миф работать не хочу.
                И так тут радостей не густо,
                а дар кричит: - Озолочу!

Белый:                - Его вживили в вас насильно;
                ваш ум беспомощен пред ним;
                умом заплатите своим,
                коль мозг под гнетом меркантильным.

Автор:                - Тюрьма исчезла...  Дивный храм:
                иконы, свечи, позолота,-
                приход догматного оплота
                явил распятие глазам.

                О, чудо – ожило распятье!
                Глаза блеснули, как кинжал,
                как будь-то, молча угрожал...
                Покрылось тело черным платьем...


                9
Кивнув на фреску, Судный день,
убрал под Белым твердь земную;
свалиться в бездну тот, рискуя,
стоял ни жив, ни мертв, как тень.

Внутри себя читал молитву;
не хуже тверди – Отче наш...
Распятье шло на абордаж,-
мелькали страхи, словно бритвы...

На плечи будь-то, космос лег...
В восторге диком Черный с Серым:
их восхищал привратник веры,-
лишь только он дары дать мог.

Кумир, вдруг поднял их на крылья,-
в иконах черные врата;
завыли братья от бессилья...
Мольба без веры – немота...

А Отче наш, о щит, о крепость!
Виденье сжалось в огнешар,
последний нанесло удар
и... вдруг исчезло, как нелепость.

О, Белый воин – дух силен!
но не хвали себя на лаврах,-
гордыня превратится в мавра;
она уж льнет со всех сторон...

Вот Серый брат покрылся пеплом,
он будь-то третий день в гробу...
У Черного рога на лбу
и рот свиной покрылся пеной...


                10
          То не  Христос чудил, а тьма,
                прикинулся распятьем дьявол,
                он в шатком взоре ум лукавил,
                когда дал чудо без ума...
               
                Ковыльна степь. Луна огромна.
                На башне воин величав.
                Лежат в сознании безмолвном
                под башней братья в лоне трав.

                Очнувшись, робко огляделись:
                стена, как из земли растет,-
                величие луна дает.
                Цикады по степи распелись...

                Уж братья к Белому, а брат,-
                родня, но встретил их надменно:
                себя он представлял не тленным,
                а братья – свиньи средь палат.

                Озлился Черный, смерть замыслил,
                но часть себя легко ль убить;
                над Серым с выбором завис он:
                с кем быть тому, а с кем не быть.

Серый:                - Пустое, брат, он спас нас ныне,
                а впрочем, мне на все чихать,-
                ленив я к чувственной рутине...
                Сей час к камину бы, поспать.

Автор:                - Но преградила Тень дорогу,
                на яркий вышла свет луны,-
                прекрасен лик, глаза умны,
                а тело – не опишешь слогом...


                11
Черный:                - К нам гостья: аура чиста,
                свет тих и смирен. Что за диво!
                И, что-то смотрит сиротливо...
Серый:                - Руками вижу – пустота...

Черный:                - Твой дар тебя подводит, Серый.
Серый:                - Ну, что ж бери свой дар на веру,
                а мне позвольте отдохнуть...
Черный:                - При даме можно ли уснуть!

Дама:                - И где мужчин гостеприимство?
Черный:                - Очнись, браток, ведь это ж свинство!
                Вон, Белый рвется к облакам,
                а ты от равнодушья – хам!

Дама:                - Не ссорьтесь,- я вам не причина;
                покой мне нужен и ночлег.
Серый:                - Наш Белый брат кумира сверг...
                Весь замок – гордости личина.

                Хозяин он, а мы в гостях...
Дама:                - Пойду на этих новостях
                поклон отдам в залог приюта.
Серый:                - И я - крадком искать уюта.

Авто:                - Пробрался в башню Серый, там
                нашел тепло, покой глазам.
                Нашел очаг – поел не спешно
                и завалился спать безгрешно.

                А Черный ждет в тени двери,
                когда вернется сверху Дама...
                Часам далеко до зари;
                бездвижна степи панорама.

                12
Дама:                - Приветствую вас, Белый брат!
                Я в этой ночи заплутала,-
                случайно башню увидала...
                Найдется ль место средь палат?

Белый:                - Найдется, если тише мыши
                твоя персона в них войдет...
                Начнешь чудить – исчезнет крыша
                и мой противник вновь придет...

                Простор закрутит в непокое,
                прикрывшись обликом Христа...
Дама:                - Зачем и говорить такое,-
                умом и сердцем я чиста.

                Люблю я созерцать и слушать.
                Какая степь! Простор! Луна!
                Как птичку, выпустить бы душу –
                лети,- таинственна, вольна!

Белый:                - На это действо Божья воля,
                а мы вольны в мечтах, в делах...
Дама:                - И я на этих бы крылах
                взлетела бы над лунным полем!

                Я вижу: мир ваш одинок...
                В таких высотах ваши чувства!
Белый:                - Довольно! Понял ваш намек:
                с высот нырнуть к телесным буйствам.

                То – скотство, если нет любви.
                И не один я тут, а с Богом...
                Оставьте грех свой за порогом;
                вас там же ждет субъект любви...


                13
                И отвернулся гордо Белый.
Автор:                - Огнищем Дама заалела,
                блеснули адовы глаза,
                но удержала гнев гроза...

                Спустилась с башни Дама чутко,
                а Черный к ней, как на магнит:
                нутро огнем у них горит,
                и этот пыл, совсем не шутка...

                Глаза в глаза, рука в руке,
                без слов все поняли сквозь очи;
                гнездо интима ищут в ночи,
                таща слова на поводке...

Черный:                - Ну, как, мой брат высокомерен?
Дама:                - Не сила это, а недуг.
                Вся спесь слетит, уж будь уверен:
                уже за ним разорван круг...

Черный:                - В твоих словах не мало силы,
                но в ауре и тени нет.
                Какой-то есть в тебе секрет...
Дама:                - Весь мир не прост, поклонник милый...

Черный:                - Вот тут и попируем, да?
                Ах, печь! На льва в зевке похожа.
Дама:                - Да, в ней кирпич не просто сложен...
Черный:                - А вот и стол: вино, еда!

                Ну, что: любовь в вине намочим?
Дама:                - Ты так во всем нетерпелив?
Черный:                - Я трезв – сердит, с вином – игрив...
Белый:                - Хозяин я здесь, между прочим...

                14               
Черный:                - Ужель на смертных кинул взор...
                Что, в суе с Богом одиноко?
                В мыслишках сузился простор:
                проснулась плоть, заснуло око...

Белый:                - Тут не вертеп, мой черный брат,-
                веди в гостях себя учтиво.
Черный:                - О, вижу ревности огниво!
Белый:                - Я в дамах не ищу услад.

                Самцом я не был и не буду,-
                предпочитаю волю блуду,
                и сердце я отдам лишь той,
                кто будет веровать со мной.

                Кто крылья даст мне в час унынья...
Черный:                - Да, да – ты свят, а мы тут свиньи.
                Он с Богом, видишь ли, в ладах;
                он светоч духа, а мы прах.

Автор:                - А Дама тихо ловит взгляды,
                кокетством жару придает,
                стоит негласною наградой,
                тому, кто в споре верх возьмет.

Черный:                - Ты зря себя считаешь Белым,
                ведь твой кумир хамелеон...
                Ты, как изба, белишься мелом,
                но отсвет черен у окон...

                А я нутром, каков с наружи.
                По сути, я пред Богом чист;
                я мимикрией не загружен
                и вижу сам, что не лучист.

                15
                И у меня есть путь для роста:
                я вижу сущностей кругом,
                а ты в предел уперся лбом,
                как в крышку гроба на погосте...

                Ты, поземному мертв, я жив;
                я этот мир не отвергаю,
                а ты живешь в нем, но спесив,-
                на мир презренья извергая.

                Но создал этот мир не ты,
                и не тебе его стреножить!
                Зачем спустился с высоты,-
                а не грешки ли приумножить?

                Что, гостья брешь в тебе нашла?
                Иди и возвышай кумиров.
                Тебе своим не править миром...
                Земля с орбиты не сошла...

                Такой, как я, впитав земное,
                покаясь, выйдет за предел...
Белый:                - Копил годами ты срамное,
                а разом сжечь все захотел...

Черный:                - Тебе ль судить, фальшивый светоч.
Белый:                - А ты гордишься силой зла.
                Завистник ты, а это – немочь...
Черный:                - Есть два начала у узла...

Дама:                - Нальет здесь кто нибуть бокалы?
                Пусть запылает светом алым,
                вином разбавленная мгла...
Белый:                - В тебе заноза, как игла...


                16
                Кто пьет за тьму, тот Бога предал,
                похмельем тленен этот тост:
                о теле вопиет погост...
                А кто там вечности отведал?

Серый:                - Какая вечность? Раз живем!
                Для мира живы, в нем умрем.
Дама:                - Сполна и надо мир изведать:
                дает судьба, так на, отведай.

Черный:                - Закис ты, Белый, в правоте...
Дама:                - А вечность только лишь у женщин:
                нам дар рождения завещан.
                Жизнь человечества в дите!

                И нет без женщины мужчины;
                весь мир без женщины пустой.
Серый:                - Не обвенчаться с высотой,
                коль не был ты на дне пучины.

Черный:                - Слезай с печи. Ну, выдал, брат!
                С тобой я выпить буду рад.
Дама:                - И я за этот тост до донца...
Серый:                - Не буду пить,- не встало солнце.

                И спать нет сил, так жарит печь.
Дама:                - А я хочу вас всех развлечь:
                зажечь сердца движеньем танца!
Серый:                - Разгул уму – плененье трансом...

                А это хаос, пустота...
Белый:                - Пред чем ты слаб – того боишься
                и в духоборцы лишь годишься.
Черный:                - Вот, черт,- уймите же уста!


                17
                Танцуй же, гостья, сделай милость,
                а-то от бредней в сердце стылость.
Серый:                - Да ну вас... Утро – самый сон!
Черный:                - Да не нуди ты, балабон.

Автор:                - Улегся Серый в темный угол,
                укрылся дремой, словно сыч,
                румянясь с жару, как кулич,
                а печь гудит огнем упругим...

                Огонь Бликует по стенам,
                до потолка возносит тени.
                Игривый танец вьет мадам:
                мелькают руки, грудь, колени...

                Пантера черная внутри,
                снаружи – дева восхищений,
                и даже очи украшенье,
                с огнем двусмысленной зари...

                Сердца мужские сатанеют:
                умы и души взаперти...
                Легко сползает плоть с пути,
                когда штаны мыслишки греют...

                И каждый пылко возомнил,
                что для нее плоды творений:
                мечты, дела, пути прозрений...
                Один – уж к небу воспарил...

                За облака вознесся Белый:
                крылатый, к грезам держит путь;
                тщеславный, сильный, умный, смелый,-
                готов весь мир перевернуть!


        Встряхнуть безмолвье властелином,
                исправить все, что, где не так...
                И Черный взвился, как лешак,
                восстал под солнцем исполином.

                И власть и почести у ног,
                текут богатства всех дорог,
                и девы ластятся игриво,
                и он берет их горделиво...

                Но вдруг, опять возник костер,
                и Дамы нет,- одна старуха,
                хохочет сверху злобно, глухо...
                Огнем сжимается простор...

                Проснулся Серый – слепит очи;
                глаза прикрыл в ладонной ночи,
                округу пальцами прозрел:
                рождался день, зарей алел...

                Огонь исчез, лишь братья в шоке...
                Тюрьма сомкнула позитив.
                Блеснуло солнце на востоке,
                а мир все также сиротлив...

                В стенах тюрьмы исчезли двери,
                остался только люк в полу,
                да дверь, с лампадкою в углу,
                и в потолке пролом мистерий...

                Улегся Серый в тень свечей,
                собакой дремлет у порога:
                бурчит живот, душа убога,
                и пустота в глуби очей.


                19               
      Рассудок сном волны уносит,-
                из равнодушья шаткий плот.
                Напрасно лик иконный ждет,
                что, вдруг, он вечности попросит.

                Он вечен, но в небытие,
                на том, не вспаханном жнивье,
                где в пыль раздроблено зерно,
                где бессознательно оно...
               
                Вот, на одре бесстрастном Белый,
                глазами улетел в пролом,
                вонзает ум, как дворник лом,
                в твердыню истин скороспелых...

                О, он в труде нетерпелив:
                к ногам летят осколки сферы –
                осатанела дерзость веры,
                взлетела, гордость окрылив.

                Явились ангелы и духи,
                и каждый с тайною своей;
                и вот, уж Белый чародей,
                силен в отврате и присухе...

                Любовь девичью мнит себе,
                за одиночество у Бога
                и, что безвестная дорога -
                не справедливость по судьбе...

                Кому те знания отдать,
                что накопил в желанье верить?
                Зачем земному лицемерить –
                так хочется известным стать.


                20
      Но всуе жизнь сиюминутна,-
                у имени короток век.
                О, вспомнят ли тебя наутро,
                судьбы заложник – человек?

                Сознанье центра, не окраин,-
                когда мистерии в ходу;
                ум с истины взымает мзду
                и, тут уж сам себе хозяин.

                Ни смерть, ни жизнь тут не страшна:
                на камне философском отсвет,-
                беззвучный молодецкий посвист
                и мудрость старца у рожна...

                Тщеславие воздушным шаром
                возносит алчущую плоть,
                и духи нагнетают жару,
                чтоб на гордыню наколоть.

                И вот, он, этот меч двуручный,
                на жале таинств острие.
                Из ножен вон – грехов созвучье
                изрублено в небытие.

                Пал Белый в зыбь того же поля,
                где Серый в прахе изнывал:
                то, посвященных в нехристь доля,
                где мудрость Мира – идеал.

                И Белый стал белесо-серым:
                за трех спросили с одного...
                И Черного порошит мелом,
                но все же благость за него...


                21
      Лишь потому, что покаянье
                в последний миг воздвигло Перст;
                не жаждал Черный оправданья,
                а принял гром за благовест...

                Из давних, давних, давних лет
                грехи безропотно всплывали;
                жгло покаянье по спирали;
                покорно ум давал ответ...

                Бросало душу с дикой кручи
                в недвижный тягостный провал,-
                шипел там мрак змеей гремучей
                и безвременьем отравлял.

                Дробило ясностью сознанье
                на много тысяч малых я,
                и к каждому свет острия
                тянулся правдой воздаянья.

                А вот втянуло, вдруг в ничто,
                где мысли сжало до металла...
                О, как душа там изнывала
                и вопрошала: - Кто я, кто?

                Вдруг, свет пронзил, испепеляя
                и негде спрятаться под тень,
                а ниже, добротой играя,
                тлел уголек – уюта сень...

                Душа туда, а там,- о, Боже:
                и вспоминать – себе дороже;
                тем паче, словом обсказать,
                что значит образ воссоздать...


                22
Он будет жить в душе невинной,
                и оживет себе на грех.
                О, тяжелее нет помех
                для жизни в образах змеиных...

                Но вот спираль у яви дня
                сиюминутного сознанья,
                душа чиста от назиданья,
                вину, любовь в себе храня.

                Теперь все братья в сером свете,-
                на жизнь сменился ада зев:
                на братьях пеплом Божий гнев,
                но единенья нет в приметах...

                Троичен пепел над судьбой:
                У Черного она с мольбой,
                у Белого с тупой гордыней,
                у Серого  - приют уныний.

                Что их в миру соединит?
                Что даст им вечность за чертою?
                Повествования магнит
                бликует призрачной луною...

                Тюрьма томиться на версте,
                дорогу, как спагетти тянет...
                О, бесполезно дали манят,
                коль дух раздроблен в суете.

                Сминает крылья равнодушье,
                инстинкт вжимает в кандалы,
                а душу в темные углы
                хоронит суя, тьме послушна.

                23
     А так быть хочется творцом,
                всего себя отдать порыву;
                быть до нутра своим лицом,
                а не бежать свиньей к обрыву...

                И не шакалить меж услад,
                не пресмыкаться, словно гад,
                не быть диктатором собрату
                и не нудить над ним Сократом.

                Мудро, но надо вызнать путь
                у бытовых противоречий:
                какая в них сокрыта суть,
                как ясный слог среди наречий...

                Созвучен ли открытый дар,
                талант иль мастерство познанья:
                любви, прощенью, покаянью.
                Они ли духу светозар.

                Иначе воли нет - темница,
                застенок тело для души;
                уму – тлетворная гробница,
                отрыжка суетной глуши.

Черный:                - А может, плюнуть: будь, что будет...
                Но, как же ненасытна плоть:
                желания в мыслишках зудят,
                добро готовых побороть.

                Я смертный, значит, грешен всюду.
                Очищусь я, но мир грешон,
                и как тогда я жить в нем буду,
                когда соблазн со всех сторон?

                24
   Не там, так тут грехом поймают:
                на женский взгляд, улыбку, грудь,
                а там еще на что нибуть...
                О, как желания плутают!

                Давя инстинктом на мозги,
                и кривда логикой послужит,
                и вот уж плоть над целью кружит
                и не видать сознанью зги...

                Вот черт, домудрствовал лукаво:
                пуста душа, нет мыслей,- тьма...
                Не видно братьев, лишь тюрьма
                стоит, как в судный день забава...

                Постой, - она ж сама в плену:
                фундамент ей – моя судьбина;
                куда я в плоти ни шагну,
                грехи повсюду, словно мины.

                И, что, просторы взаперти?
                Начало – есть конец пути?
                Вопросы вот, но где ответы?
                Мне чудится иль явно это...

Авто:                - Среди кромешной немоты,
                над тьмой воды явились блестки:
                мерцают таинством наброски,
                сливаясь в зыбкие мосты...

                Шагнуть бы к ним, все свет средь ночи,
                да бездна страхом ноги мочит...
                Искра приблизилась сама,-
                светлеет - сумрак не тюрьма.

                25
                Смятенье...  Давящий испуг...
Черный:                - Восстал я, что ли, против мира?!
Автор:                - И выскочил из шара вдруг,
                а мысль за ним,- дерзит задира...

                И вновь тюрьма и суета
                сбивает с мысли днем минувшим,
                вживляя в душу равнодушье,
                мол, мысль сумбурна и пуста.

                Но вот, искра уже другая,
                отвергла сгустки суеты;
                шагнул в просвет и мысль иная
                беседует с нутром на ты...

                А утро, явственней и чище,
                и всюду искры, их уж тыщи;
                и в каждой истины чуток,-
                внимай, пока года не сжег...

                И он внимал сквозь грех рутинный;
                терзался, каялся и вновь,
                через тюрьму, как через ночь
                глазел на чудные картины...

                Где подсознание и мысль
                слагают робкий гимн ученья;
                рассудок пятится в прозреньях,
                а дух взлетал в живую высь...

                Но тут опять тюрьма на руки
                с высот в объятья приняла...
                О, тело, ты дано на муки,
                в душе не зришь ты два крыла.

                26
   Опасно тлену жить в высотах,
                глазеть в упор на Божью суть;
                туда не всякому взглянуть
                дано сквозь суетность заботы.

                Бывает: скромненькая явь,
                созвучна, вроде бы святыне...
                Желанье крикнуть: - Бога славь!
                Зевок, с оскоминой гордыни…

                Познал ли, что-то второпях,
                а дьявол уж влетел в сознанье,
                вгоняет в чудотворный страх,
                наставив идолов преданья...

                С того и алогична суть,
                что разум духу не подвластен;
                в такой судьбе одни ненастья,
                и в небо некогда взглянуть.

                И вновь удушливый застенок,
                но нынче только лишь внутри...
                Откроешь смысл, коль встал с коленок,
                как делится Один на Три...

Черный:                - Как не в себе я... Где же братья?
                Тюрьма снаружи... Нет дверей...
                О, мрак – безгласный лицедей,
                какое будет в нови платье?

                Какую выдавишь в лицо,
                для куража и смуты, маску?
                Во что коварство с хитрецой
                отождествишь ты: в боль иль в ласку?

                27
     Меж искр вызрел свет луны
                и сквозь решетку впился в камни;
                лучи раскрылись, словно ставни
                и... вышла дева – жар  весны!

                Тюрьма исчезла... День. Поляна.
                Сверкает озеро-алмаз.
                С улыбкой взор девичьих глаз,
                фигуры стройность без изъяна...

                Тянуло сердце, как к родной,-
                сияла в ней весна до боли,
                но, что-то все же в этой роли
                сквозило явью не земной...

                В ней сердце чуяло пророка;
                была не видна сзади, сбоку;
                стоит, как зеркало души
                и смотрит емко из тиши...

                И эта дева не будила
                желаний плотских для утех,
                хотя они в любви не грех...
                Но тут, Божественность светила...

                Стояла девушка тиха,
                и вдруг, в подобии стиха,
                возникло чувство, вжалось в слово,
                поплыли рифмы бестолково...

                И вот, как ниточка с клубка,
                пошли слова, свиваясь в строчку,
                и смысл выткался до точки,
                и пылко замерла рука...

                28
Черный:                - Теперь запечатлел я время:
                то взор в себя со стороны...
                Лови же дар, людское племя,
                внимая чувствам новизны!

                О, этим я себя прославлю,
                такие образы создам!
                Пером своим я мир поправлю!
                Не ошибусь я, как Адам.

                О, муза, муза, ты ли это?
                Ты, отвернувшись, так страшна!
                Постой, постой! Опять стена...
                Вернись же, муза! Где ты, где ты?

                Все понял... Каюсь: так взлетел...
                Удел творца мне не привычен;
                в порывах буду я тактичен,
                богемнось не пущу в предел.

                Но я творил в своем порыве,
                когда слагал свой первый стих!
                Но был руки чужою штрих,-
                соавтор есть на этой ниве...

Автор:                - Но тщетно: муза скрылась с глаз,
                оставив образ – маску скуки;
                и вновь тюрьма душевной муки
                грехи выносит на показ.

                Тщеславье, гордость, своеволье
                понять мешают суть небес;
                они, как плаха в изголовье,
                толкают под топорный стресс.

                29
    Струит энергия распада,
                опустошая кругозор;
                под сердцем спряталась бравада,-
                для меланхолии – простор.

                В часах последние песчинки...
                Нет сил часы перевернуть,
                но покаянные слезинки
                переворачивают суть...

Черный:                - Тюрьма исчезла... Боже правый!
                Я вижу музы силуэт,
                и духом снова я поэт,
                но очень скромный, а не бравый...

                Но, как лицом знакома муза,
                да это же мой Белый брат!
                А вот и Серый,- как я рад!
                Трехликий Янус – суть союза.

Автор:                - Спит Серый брат, а Белый нет,
                и не земной очей тех свет,
                в глубинах ярче, чем снаружи,
                и свет тот внутрь тянет, кружит...

                Вдруг, превратилась муза в шар
                и молнией вошла в собрата...
                О, благодать, как ты крылата!
                За покаяньем – Божий дар!

                Поэта дар для всех пригоден,
                не только для одних столпов;
                но благодать не для рабов,
                а тем, кто истиной свободен...

                30
Черный:                - Но странно,- изменился дар:
                над музой ауры не видел...
                И, слава Богу, нет тех чар;
                теперь свободен я... Изыди!

                Простор единый, нет оков
                и в подсознании свет кельи;
                там тишина, нет лицемерья
                и образы со смыслом слов...

                И в этой келье назиданье -
                дух в человеческой судьбе...
                Ни что тому не оправданье,
                кто этот мир сокрыл в себе!

                О, этот космос человечий,
                не тот, не звездный, а земной,
                как сон, загадками помечен,
                везде: во мне и надо мной!

                А это что? А... образ смерти:
                в тоске великой пустота...
                Как впились в грудь ее уста...
                Когтями тянут душу черти...

                Беззвучен, тихий сей фантом,
                но тут он, тут, в хаосе страха...
                Я только встал на путь! Потом,-
                ведь смерть познанию не сваха!

                Она лишь может подхлестнуть,
                встряхнуть присутствием сознанье
                над болью властна, над страданьем,
                о время ей не зачеркнуть!

                31
          Я есть, я вот он! Дай-то Боже
                еще мне тысячу тревог,
                и испытаний, и дорог,
                и то, что нехристям не гоже...

                Беда, коль всуе нет следа,
                позывов к христианской вере:
                вот тут и смерть по полной мере...
                Безгрешных нет, не в том беда...

                Но нет же веры без таланта:
                талант – фиксация времен,
                чтоб на себя со всех сторон
                взглянуть под уханье курантов!

                Где стрелка, словно Божий перст,
                грозит, чтоб не судил предвзято,
                но, чтоб не быть ошибкам братом,
                суди себя, как благовест...

                Тогда тропиночка к Завету
                в душе, меж дел, покажет явь...
                Внутри сей путь тихонько славь –
                не будет к истине запретов...

                Живи, мой тройственный союз:
                духовный свет, инстинкт и разум!
                Пусть, различил я вас не сразу,
                в плену невежественных муз...

                Грехи, грехи терзают тело,
                живому их не избежать;
                они из прошлого предела
                пытаются в могилу вжать.

                32
                Эх, прошлое не будь лукаво,
                я помню, каясь, о тебе;
                на будущее я имею право,
                свободу, вымолив себе.

                И вот она, моя свобода:
                слова на кончике пера!
                Сей дар, Божественного рода,
                мне светит отблеском утра...

                За этим светом столько боли,
                падений, взлетов, горьких слез...
                Я не предам щемящей доли...
                К ногам моим не надо роз...

                А день сегодняшний извечен,
                сегодня, стало быть – сейчас;
                вчера и завтром он помечен,
                я это вижу без прикрас.

                Себе, да лгать – вражда бред Богом,
                Он скроет истину к утру...
                Желаю вечно быть за слогом;
                чего кривить: без истины умру.

Но разве смерть тому причина?
Конечно жизнь – материй суть;
их степень тут не величина,
а важен созиданья путь.

Любые тернии в дороге
оправданы, коль дух прозрел;
и не томи себя тревогой,
чего успел иль не успел.

                33
   Успел ли сжечь барьер терновый,
                ты покаяньем в суете?
                Успел? Иди дорогой новой,
                как грифель чуткий на листе...





                14.01.04
                В. Иволин