Келейные записки. Тетрадь четвертая 1

ПИСЬМО АЛИСЫ

Рыбинский поезд прибывал в Петербург рано утром. Мы с Николаем Александровичем ехали в одном купе, но почти не общались. Он был занят чтением каких-то бумаг, а я поглощён размышлениями об Алисе и нашей любви. Только когда за окном замелькали окраины Петербурга и пришла пора прощаться, Морозов отвлёкся от дел. Он убрал со столика бумаги, выразил мне признательность за тактичность и интересные мысли, высказанные в Борке.

– Мне доставило удовольствие знакомство с вами. Заезжайте к нам при случае,– пригласил он уже на выходе из вагона.

Я поблагодарил его за гостеприимство. Договорились, что когда-нибудь непременно встретимся, и с вокзальной площади разъехались на извозчиках в разные стороны.

Через четверть часа я подъехал к своему дому в Слободском переулке, взбежал по лестнице, поставил чемодан около перил и нажал кнопку звонка. Тишина. Позвонил ещё, потом нагнулся, пошарил рукой под ковриком, достал ключ, открыл дверь и не снимая обуви прошел через гостиную в спальню. На кровати поверх покрывала высилась горка взбитых подушек, из-под которой выглядывал уголок письма. Я поднял письмо, развернул, подошел к окну и стал читать.

«Любимый, родной Мишуля! Сегодня я должна уехать из Петербурга, попрощаться с Невой, нашим садом и с тобой. Если б ты знал, как нелегко мне далось такое решение и как легко теперь, когда оно принято, писать эти строки! Легко потому, что не надо больше ничего от тебя скрывать, не надо, проспав с тобой до обеда и опоздав на сходку, стыдливо прятать от товарищей глаза. Я ни в чём тебя не упрекаю – ты такой, какой есть: по-другому воспринимаешь мир, по-другому чувствуешь, думаешь, любишь… В том, что я ухожу, твоей вины нет. Но если бы я заставила себя идти твоим путём, отреклась от борьбы, отреклась от товарищей, то через некоторое время возненавидела бы и нашу любовь, и тебя, и себя. Я не хочу превращать любовь в ненависть, не хочу делать её пресной и скучной, как семейная жизнь бюргеров. Пусть воспоминания о ней и у меня, и у тебя будут окрашены светлыми, яркими красками.

Я знаю, как тебе больно сейчас читать это письмо, но боль не может длиться вечно – жизнь продолжается. В ней всегда есть и будет место радости. Постарайся понять меня, а значит, простить. Ты неоднократно предлагал узаконить наши отношения. Я уже измучилась объяснять причину своего несогласия, но, ради нашей любви, объясню ещё раз.

Что может быть унизительнее закона, отказывающего женщинам в избирательных правах*? Только закон, обязывающий жену повиноваться мужу**. Он оттесняет любовь на задний план, делает её чем-то второстепенным. Для меня это неприемлемо. Ты говоришь: «Связь вне брака – блуд», мучаешься что, живя со мной, нарушаешь нормы церковной морали, хочешь связать нас силой унижающего женщин закона. Я не хочу быть униженной. Да, я и сейчас люблю тебя так же горячо, как в первые дни наших встреч. Но не желаю повиноваться тебе по закону, быть скованной кандалами клятв, церковных обрядов. Союз двоих имеет право быть только тогда, когда в основе его свобода. Свобода уйти и свобода вернуться, свобода от требований друг к другу. Мне больно наблюдать за твоим нравственным самобичеванием. Ты весь во власти предрассудков. В будущем социалистическом обществе не будет регламентированных форм брачных отношений. Нормой станет эротическая дружба, не ограниченная никакими нормами***. Она может длиться вечно, а может остаться коротким эпизодом в жизни каждого из любовников. Если двое в водовороте перемен не сумеют сберечь любовь, если потребность во взаимном общении угаснет, ни церковь, ни государство не помогут им вернуть утраченных чувств. У будущего социалистического общества будет только одно требование к возлюбленным – подчинение половой жизни интересам пролетариата****. Количество детей в семье, уход за ними, воспитание станут общественным делом. Домашнее рабство женщин канет в Лету благодаря организации пролетарским государством общественных пунктов питания, общественных прачечных, домов престарелых, детских садов...

В коротком письме невозможно описать всех достоинств свободного от любых дискриминаций общества будущего. Тебя, помимо всех твоих религиозных предрассудков связанных с внебрачными отношениями, пугает угроза насильственных актов при смене власти. Но революции можно избежать, если правящие классы, осознав мощь и нравственную правоту противостоящих им вооруженных масс, сами передадут власть народу. Я делала и буду делать всё от меня зависящее, чтобы именно так и произошло. Но даже если этого не случится, если существующая власть посмеет противиться воле пролетариата, революционное насилие – лишь капля крови в океане крови народа, столетиями заливающей троны.

Суждено ли нам встретиться вновь? Не знаю. Но если б ты перестал навязывать мне свою веру, перестал называть флаги революции красными тряпками... Ну вот – теперь я предъявляю тебе требования. Прости, у меня расшатались нервы.

Оставляю тебе книги и брошюры Маркса, Плеханова, Ленина и вырезки газетных статей различных авторов. Есть много нового. Пожалуйста, прочти.
Любящая тебя Лисочка».

Перечитав письмо дважды, я оставил его на подоконнике, вернулся вглубь комнаты, присел на кровать и закрыл глаза. В душе не было обиды на Алису. Мне не в чем было и себя упрекать. Я многократно пытался объяснить ей, что свобода только там, где Бог, что мир без Бога – бессмысленное чередование причин и следствий, гигантская машина, в которой всё предопределено, а значит нет места и для любви. Почему это так трудно понять? Любовь и Бог неразделимы, об этом в своём Послании говорил ещё Иоанн Богослов. Так просто: слушай сердце, верь ему, а не крикунам на площадях.

Потом на меня навалилось щемящее чувство грусти, постепенно перерастающее в сострадание к Алисе. Сострадание сменилось тревогой. Тревогой за весь наш мир, всё быстрее и быстрее скатывающийся в бездну безверия и насилия. Где-то там, на краю пропасти стоит моя маленькая Алиса.

Я открыл глаза. Надо незамедлительно что-то предпринимать! Прежде всего найти её и с Божьей помощью уберечь от падения. Но где искать? У матери в Устюжне? Категорически, нет! Ксения Алексеевна говорила о Коллонтай. Коллонтай для Алисы – идол, достойный поклонения. Вот с кем она сейчас!

Я поднялся с кровати, подошёл к божнице, опустился на колени, помолился чтобы Спаситель помог рабе Божьей Александре (имя, данное Алисе при крещении) обрести веру и защитил от козней лукавого. Постоял некоторое время в молчании, вышел на лестничную клетку за оставленным там чемоданом. Занёс его в квартиру, раскрыл, достал лежавшие сверху баночку мёда и письмо от Ксении Алексеевны Морозовой к Марии Валентиновне Ватсон, переложил в холщовую сумку. Поколебавшись, просунул ладонь в боковой кармашек чемодана, достал из него миниатюрный медальон с образом Богоматери, поцеловал и спрятал во внутреннем кармане куртки. Поднял сумку, распрямился и отправился в гости к Ватсон.

*Женщины на протяжении веков не имели избирательных прав. Впервые в Европе они их получили в России в княжестве Финляндском (1906 год), а с 1917 года во всей стране. В США в 1920-м, в Великобритании в 1928-м, во Франции лишь в 1944-м.

**В дореволюционной России брачное законодательство опиралось на Библию, жена обязана была повиноваться мужу, и власть последнего ставилась выше родительской. "Да убоится жена мужа своего" (Еф.5:33)

***«Общество должно научиться признавать все формы брачного общения, какие бы непривычные контуры они не имели. --- Последовательная моногамия – такова основная форма брака. Но рядом – целая гамма различных видов любовного общения полов в пределах “эротической дружбы”» (А. Коллонтай, «Любовь и новая мораль»).

****Класс, в интересах революционной целесообразности, имеет право вмешаться в половую жизнь своих сочленов. (Арон Залкинд, «Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата»).

Продолжение романа - http://proza.ru/2023/09/27/892

Содержание - http://proza.ru/2023/09/27/517