Келейные записки. Тетрадь четвертая 2

РЕВОЛЮЦИОНЕРКИ

Визит к тётушке Ксении Алексеевны занял добрых два часа, так как та отнеслась ко мне с подозрением. Даже мёд и письмо племянницы не смогли растопить её душу. Пришлось проявить максимум терпения и такта, чтобы заслужить доверие. Результатом были два адреса, по которым, по предположениям Марии Валентиновны, могла сейчас находиться Алиса. По одному из них проживала Зоя Шадурская – давняя подруга Коллонтай, по другому – Татьяна Львовна Щепкина-Куперник, поэтесса и переводчица.

Второй адрес был ближе, поэтому я решил вначале заглянуть к поэтессе.

Дверь квартиры, со словами: «Иду, Коленька, иду» и радостной улыбкой на лице, открыла молодая пышнотелая женщина. Увидев меня, подалась назад, улыбка исчезла, в глазах появилась настороженность:

– Ой, а вы, собственно, к кому?

Я представился. Узнав, что адрес мне дала Ватсон, немного оттаяла и пригласила пройти внутрь квартиры.

Мы прошли в гостиную, сели в кресла напротив друг друга.

Я рассказал о цели визита. Она ответила, что понятия не имеет, по каким адресам скрывается Коллонтай, а также предостерегла от визита к Зое Шадурской. «За её квартирой, вероятно, установлена слежка. Лучше там не появляться».

Я собрался было откланяться, но Татьяна Львовна меня остановила:

– Присядьте. Понятия не имею, где сейчас ваша Алиса, но знаю, где будет… – она на секунду замешкалась, бросила взгляд на висевшие над секретером часы, – через часик с небольшим. Сказать?

– Разумеется!

– При условии, что передадите ей небольшой саквояж.

– С пулями и наганами?

– Таблицы статистических данных, брошюры, вырезки из газет – материалы для книги, которую пишет Коллонтай.

Какой парадокс судьбы – чтобы встретиться с любимой женщиной, я должен помогать человеку, укравшему её у меня! Однако выбора не было, и я согласился.

Видя мое удручённое состояние, Татьяна Львовна предложила перейти в смежную комнату и, пока ещё есть свободное время, почаепитничать.

– Почему вы так плохо настроены в отношении Шурочки Коллонтай? – задала она неожиданный вопрос, передавая мне наполненную ароматным напитком чашку.

Я удивился её проницательности, принял чашку, поставил на блюдечко и пожал плечами.

– Знаю почему, – ответила она за меня. – Вокруг её имени ходит много сплетен. Но главное, – она перелила из своей чашки немного чая на блюдечко, подула на него, сделала глоток и продолжила свою мысль. – Вы, мужчины, привыкли видеть в женщинах существа зависимые. Шурочка ни от кого не зависит и других женщин учит ценить вкус свободы.

– Мы все в той или иной степени зависим друг от друга, – заметил я неопределённо, тоже приступая к чаепитию.

– В общем плане – да. Но кто сделал Шурочку Домонтович революционеркой? Вы думаете, Плеханов с Лениным?

Я, никогда не задумывавшийся над этим, пожал плечами.

А я вам скажу, что в первую очередь – деспотизм отца и беспочвенные претензии кавалеров! Встречи с Плехановым и Лениным помогли ей найти путь, но поиск начался с осознания личной несвободы. У нас есть немного времени. Если вы не возражаете, я употреблю его на то, чтобы помочь вам, через образ Шурочки, понять нас, современных женщин. Вы слышали нашумевшую историю с генералом Тутолминым?

– Не припомню.

Татьяна Львовна допила из блюдечка чай, поставила на него чашку и увлеченно принялась посвящать меня в перипетии любовных историй её подруги.

– В своё время Тутолмин был самый завидный жених Петербурга: адъютант императора, генерал, красавец. Они встретились с Шурочкой в Ялте, говорили о политике, литературе. Генерал декламировал стихи, цитировал классиков и однажды на балу сделал Шуре предложение. Шура была счастлива, но, вернувшись в Петербург, узнала, что её жених, задолго до того памятного бала, уже обговорил детали свадьбы с её отцом, генералом Домонтовичем. Разгневанная тем, что ей отвели роль пешки, она в резких тонах отказала Тутолмину. Об этой истории узнал весь Петербург. Шура сделалась знаменитой и даже удостоилась быть представленной императрице. Думаете, отец Шурочки извлёк из случившегося урок? Ничуть – этот деспот не хотел видеть в дочери независимую личность, упорно отказывая ей в праве самостоятельно решать с кем жить и кого любить. Уж вы извините, но таковы все мужчины.

– Дело не в мужчинах, – возразил я, тоже заканчивая чаепитие. – Таковы традиции. В основе их опыт поколений и желание родителей помочь своим чадам устроить судьбу. Разумеется, делать всё надо с любовью.

– Да уж такая любовь, что от объятий задыхаешься! – возвысила голос Татьяна Львовна. – А вы, мужчины, в ответ ещё туже затягиваете петлю. Разве не так?

Я пожал плечами.

– Так и только так! Но, слушайте дальше. Её отец решил отдохнуть с дочерью в Тифлисе. Там она познакомилась с Владимиром Коллонтаем. Юношу угораздило влюбиться в Шурочку, и после отъезда Домонтовичей из Тифлиса, он отправился следом за ними в Петербург. Молодые снова виделись каждый день. И как вы думаете, что сделал отец Шуры, узнав о романе дочери?

Я снова промолчал: светские сплетни меня никогда не интересовали.

– Он вызвал юношу к себе и без обиняков заявил: «Вы для неё не пара!» Владимиру отказали от дома. Шурочкину судьбу снова решали за её спиной! Особых нежных чувств к воздыхателю она не испытывала, но в знак протеста против деспотизма отца, вышла-таки замуж за Коллонтая! Чувствуете, какая сила, какая страсть к духовной свободе?

– Её никто насильно под венец не толкал, – попытался я вступиться за отца Шурочки, но этим лишь сильней распалил собеседницу.

– Дух крепостничества – вот чем пропитаны мужчины! И если этого не поймёте, вам никогда не удастся познать радость свободного союза со свободной женщиной!

Татьяну Львовну прорвало. Она одну за другой стала с увлечением рассказывать истории о многочисленных любовниках Коллонтай, о самоубийстве первого её воздыхателя, о романах одновременно с несколькими возлюбленными и прочих приключениях, иллюстрирующих борьбу этой современной Д’Арк с крепостниками-мужчинами.

– Зачем вы всё это рассказываете? – не выдержав потока никчемной для меня в данный момент информации, перебил я словохотливую защитницу эмансипации. – Судя по времени, нам остаётся не более сорока минут до встречи с Алисой. Мы успеем?

Татьяна Львовна подняла глаза к часам и возмущённо воскликнула:

– Что ж вы раньше меня не остановили? – Поднялась из кресла, засуетилась, стала что-то искать, потом махнула рукой, чтобы я бежал на улицу и ловил извозчика. Спустя пару минут сама выбежала из подъезда, держа в руках дорожную сумку, и мы поехали к Финляндскому вокзалу.

По пути она проинструктировала меня, как и где состоится встреча. Я должен подойти к третьему вагону поезда «Санкт Петербург – Гельсингфорс» ровно в 13.10 – ни раньше, ни позже. На шее у меня будет повязан голубой платок, сумку необходимо держать в левой руке.

– Если заметите, что за вами следят, переложите саквояж в правую руку, снимите с шеи платок и оглянитесь назад, как бы выискивая кого-то в толпе позади себя.

– А дальше что? – забеспокоился я.

– Возвращайтесь обратно. Если задержит полиция – вы ни меня, ни Алисы не знаете. Объясните, что по просьбе незнакомой пожилой женщины помогали ей нести дорожную сумку. Она шла немного сзади, а потом куда-то делась.

– А что за женщина?

– Вот дуралей! Никакой женщины нет – для конспирации!

***
Когда я выбежал на перрон, вокзальные часы показывали 13.05. Я отдышался и неторопливо пошёл к третьему вагону. Вокруг царила обычная перед отходом поезда суета. Никому до меня не было никакого дела. Чтобы не подойти к вагону раньше времени, пришлось сделать небольшую остановку, как бы для отдыха. Наконец вот он – третий вагон. Я остановился, поставил на перрон сумку и стал смотреть по окнам, в надежде увидеть Алису. Потом вспомнил, что саквояж надо всё время держать в левой руке. Быстро поднял, огляделся по сторонам, и тут в дверях вагона показалась она. Ни слова не говоря подбежала ко мне, обхватила за шею руками и, подогнув коленки, повисла, подставляя губы для поцелуя.

– Алиса, мы не одни, неудобно перед людьми, на нас могут смотреть, – прошептал я и согнул голову, освобождаясь от её рук.

Она встала на ноги, слегка отстранилась, потом поднялась на цыпочки, протянула ладонь и взъерошила на моей голове волосы:

– Глупенький, когда ты рядом, для меня больше никого не существует. Не ожидала увидеть тебя здесь!

Я достал из куртки медальон с образом Богоматери и протянул ей:

– Это тебе.

Алиса приняла подарок, повертела в руках, подняла на меня глаза:

– Спасибо.

Помолчав, добавила:

– Красивый. – Приложила медальон к груди, полюбовалась. Поколебавшись, попросила застегнуть сзади цепочку.

Я стал застегивать и неожиданно почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Обернувшись, встретился глазами с мужчиной средних лет в серой поношенной кепке, который уже давно крутился возле вагона, всматриваясь в лица пассажиров. Мужчина отвернулся, стряхнул с брюк невидимые соринки и побрёл вдоль поезда, выискивая кого-то за окнами.

Заправив медальон под ворот платья, Алиса перехватила из моих рук сумку – мне показалось, что в её глазах блеснули слёзы, – и медленно пошла к дверям. Поднявшись по ступенькам, оглянулась:

– Жаль, что ты не с нами, но я всё равно тебя очень и очень люблю.

– Я тоже тебя люблю, – крикнул я. – Прости меня непутевого! Пиши! Обязательно пиши!

Поезд тронулся, она ничего не ответила, печально улыбнулась, постояла позади проводника и скрылась в глубине вагона.
* * *

Проводив взглядом уносящий от меня Алису поезд, я вернулся к центральному входу в здание вокзала. Татьяны Львовны на площади не было, но я не опечалился – мне хотелось побыть наедине с собой. Надвигавшаяся гроза прошла стороной. Филер, который крутился около вагона, увязался за пышнотелой женщиной средних лет, вероятно, только что проводившей кого-то на отошедший поезд. Я пошёл в другую сторону. Некоторое время бродил без цели по улицам, потом вышел к Александровскому мосту. Ветер гнал по Неве барашки волн. Я спустился к воде. Постоял на берегу реки и невольно стал сравнивать себя с ней. Сколько в моей жизни было мыслей, чувств, желаний. Они вздымались, как эти гонимые ветром волны, потом наступал кратковременный штиль. Всё, что было значимым в детские годы: истрёпанный собаками плюшевый медвежонок, обида на школьного друга, – кануло в Лету. Потом были волнения перед экзаменами, суета с переездом. Всё казалось таким огромным. Ничего этого больше нет.

Кто я? Мысли, чувства, желания? Нет! Нет, нет! Всё временное, что будоражит, кажется значимым – рябь на поверхности воды. «Я» человека нечто другое, неизменное, не подвластное времени, но отражающееся в каждом миге бытия. Вода у моих ног тоже ежесекундно новая, но это всё та же Нева. Так полноценно живёт малый ребёнок, не терзающий себя прошлыми обидами (это всё прошло!), целиком пребывающий в настоящем моменте, в «здесь и сейчас». Боже мой, как об этом просто и до предела ясно сказано в Евангелии – будьте как дети!
Но «будьте как», не означает «быть детьми». Настоящий момент взрослого человека наполнен глубиной прошлого опыта, знаниями. В нём есть динамика, движение, безграничность…

Я просил у неё прощения, но мне не в чем себя винить. Не в чем винить и Алису – она чище, искреннее меня.

Молиться надо не за неё и не за себя, а за всю Россию, за весь мир. Чтобы люди не почитали зло добром, чтобы благими целями не оправдывали ложь, революции, войны…

Продолжение романа - http://proza.ru/2023/09/27/895

Содержание - http://proza.ru/2023/09/27/517