Келейные записки. Тетрадь четвертая 4

НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

Выйдя из храма, я оказался в окружении многолюдной толпы. Из случайно подслушанных фраз, обрывков разговоров нетрудно было догадаться, что собравшиеся ожидают Матронушку-босоножку*, вернувшуюся на днях в Питер то ли с Валаама, то ли ещё откуда. На периферии сознания мелькнула мысль: «Может, и мне, как Матронушке, раздать всё нищим, жить свободно, не обременённым никакими заботами, уповая на волю Божью? Никого ни о чём не просить, ни перед кем не отчитываться. Жить, как птицы небесные. Не к этому ли нас призывает Евангелие? Господь наделит меня даром врачевания заблудших душ. Ко мне босоногому юродивому, в залатанных, но безупречно чистых одёжках, потянутся очереди страждущих …

В таких мечтаниях я медленно брёл вдоль берега Невы в сторону лавры, как вдруг услышал женский крик:

– А-а-а-а-а! Убива-а-ют!!!

Продравшись через кусты, увидел у кромки воды крепкого сложения молодого парня в лихо сдвинутом на чуб картузе и модной алого цвета рубахе-косоворотке, пинающим сапогами распростертую у его ног женщину. Раздумывать было некогда. Я налетел на него с разбегу всем телом и повалил в воду. Однако парень оказался сильнее и спустя несколько секунд не только вырвался из моих объятий, но и подмял под себя, норовя удержать мою голову под водой. Я начал захлёбываться, и, наверно, ему удалось бы меня утопить, если б неожиданно с берега на этого детину не навалился другой мужчина. Вдвоём, после непродолжительной возни, мы уложили парня лицом в землю, заломили руки за спину и стали их вязать рукавами сорванной с него рубахи.

Но тут на нас неожиданно обрушился град ударов. Недавняя жертва детины, придя в себя, нашла где-то палку и с криками: «А-а-а-а-а! Ироды! Не троньте его!!!» принялась мутузить нас.

Прикрывая головы руками, пригнувшись, мы отбежали в сторону. Женщина, бросив палку и причитая: «Мишенька, зазноба моя, что ж эти ироды с тобой сделали!», склонилась над своим поверженным хахалем, развязала ему руки и помогла сесть. Детина, весь ещё в пылу схватки, оттолкнул её от себя, бормоча что-то невразумительное, но потом обмяк, поднял валявшийся рядом в траве помятый картуз, натянул на чуб и… разревелся.

Женщина, одной рукой прижимая голову парня к своей груди, повернула к нам лицо, подняла другую руку вверх и, грозя кулаком, прокричала:

– У-у-у, хулиганье!

Переглянувшись, мы с моим спасителем, не сговариваясь, пожали друг другу руки и поднялись по склону к Шлиссельбургскому шоссе. Там при свете фонарей оглядели себя, познакомились. Я сказал, что живу в двух шагах отсюда и предложил пойти ко мне, обсохнуть после купания, залечить синяки и попить горячего чая. Он согласился.

Дома я нашел для Ильдуса, так представился мне мой спаситель, приличный, по размеру халат и оставил одного в гостиной, а сам прошел на кухню развесить над плитой мокрую одежду и приготовить что-нибудь к чаю. Вернувшись с чайником и сладостями в гостиную, застал его разглядывающим висевшие на глухой стене в рамочках фотографии моих родственников и друзей.

– Это кто? – спросил он, показав на одну, где священник в чёрном подряснике держал за руку босоного мальчугана.

– Это Пётр Кондратьевич Дьяконов, когда-то заменивший мне умершего отца, – ответил я, ставя поднос со сладостями и чайник на стол.

– А это я, – сказал Ильдус, ткнув пальцем в фигурку босоногого мальчугана.

Несколько секунд мы с удивлением смотрели друг на друга, затем крепко обнялись. Вот ведь как бывает: друзья детства целый час общались как чужие, и вдруг – будто шоры спали с глаз.

Посыпались взаимные вопросы: «А помнишь? А как ты?» Неожиданно Ильдус полуутвердительно спросил:

– Судя по порядку в гостиной, ты человек женатый. Не так ли?

Я задумался. Между мной и Алисой стена противоречий. И всё же... Она сейчас где-то на границе с Финляндией, но к её груди прилегает подаренный мной медальон. Женатый ли я человек, если наш союз не скреплен таинством венчания, но в моём сердце кроме неё никого нет?

– Давай наконец сядем за стол, – предложил я Ильдусу и разлил по чашкам чай. В детстве этот парень преподал мне урок мужества и веры. Может, и сейчас поможет как-то найти выход из тупика?

Мы сели за стол. Я пододвинул гостю розетки с мёдом и вареньем, вазочку с мятными пряниками. Некоторое время оба молча наслаждались чаепитием, а потом, когда чашки опустели в третий раз, я рассказал ему историю своей любви, поведал о письме Алисы, о короткой встрече с ней на перроне и недавних мыслях об юродстве. Он долго молчал, потом сказал:

– Вряд ли я смогу посоветовать тебе что-либо конкретное в разрешении этой патовой ситуации. Но что-то похожее было и у меня. Позволь рассказать?

– Не только позволяю, но и настаиваю, – с жаром воскликнул я.

Ильдус рассмеялся, но не стал охлаждать мой пыл.

– Помнишь Анюту Белобровцеву, внучку тёти Нюры? – спросил он, переворачивая стоявшую на блюдце чашку вверх дном.

– Рыжую задаваку, с длинной косой?

– Я бы не сказал, что она задавака. Впрочем… Она моя жена.

– Анютка Земскова?

– Ну, да. А что тут такого?

Внучку тёти Нюры, с её усеянным веснушками лицом и никогда не закрывавшимся ртом, вряд ли можно было причислить к числу деревенских красавиц, но я деликатно соврал:

– Ничего. Симпатичная была девчонка.

– На неё многие парни заглядывались, но она выбрала меня, – успокоившись, продолжил Ильдус. – Но давай договоримся так: впредь я буду говорить, а ты не перебивай, чтоб с мысли не сбить. Закончу – тогда, пожалуйста, и вопросы, и комментарии – всё, что душе угодно. Договорились?

Я согласился.

*Матрона Петровна Мыльникова известна была в Петербурге под именем "Матронушка-босоножка". Родом из крестьян. Во время Русско-турецкой войны её муж был призван в армию. Она отправилась следом за ним сестрой милосердия. Своё жалование раздавала солдатам. Муж погиб. Матронушка вернулась домой, продала имущество (домик и бакалейную лавку), деньги раздала нищим, а сама отправилась странствовать по святым местам. В Петербурге жила около тридцати лет, последние шестнадцать – возле часовни Скорбящей Божией Матери. Её «наряд» оставался неизменным зимой и летом – босые ноги и лёгкая белая одежда. Обладала даром прозорливости, предостерегала людей от надвигавшихся несчастий, избавляла от пагубного порока – пьянства. Блаженную чтила и царская семья. Получая в дар большие средства, она раздавала их беднякам, отсылала в бедные приходы. Почила в бозе 30 марта 1911 года. По отзывам некоторых столичных газет проводить Матронушку-босоножку в последний путь собралось около 25 тысяч человек.

Продолжение романа - http://proza.ru/2023/09/27/901

Содержание - http://proza.ru/2023/09/27/517