Келейные записки. Тетрадь третья 2

ДЯДЯ И ПЛЕМЯННИК

Через час с небольшим мы были в Ефаново в доме Александра Егоровича Крилова. Встретили нас радушно. После завтрака Ермолай забрался на печь отдохнуть, хозяйка прибрала стол, оставив посередине кринку с молоком, и мы с хозяином здесь же, за обеденным столом, перешли к разговору о делах.

Разговор получился непростой. Александр Егорович первым делом поинтересовался, удалось ли наладить производство сенокосилок с бензиновым двигателем, и если да, то какова будет их цена. Я объяснил ему причины, по которым решил временно отказаться от их продаж. Он был искренне удивлен. Для него представлялось диким и несерьёзным соотносить механизацию деревенского труда с нравственностью, с бережным отношением к природе. И главное, он не видел ничего аморального в том, что в результате механизации труда богатые крестьяне приумножат свои капиталы, а бедные потеряют работу, станут ещё беднее.

– Чтобы Россия не плелась в хвосте разных Америк, – возражал он, – нужна современная техника, нужна здоровая конкуренция, нужны лидеры, побуждающие других лучше думать, живее работать. Если лентяи, вместо того чтобы с большим усердием работать, начнут бунтовать, на то в государстве есть полиция и жандармерия – усмирим с Божьей помощью. Другое дело, если кто по болезни или немощи своей обнищает. Поддержать таких – святое дело. У нас в уезде все друг у друга на виду, сосед соседу завсегда помогает, и не из корысти, а по любви. И культура, и больницы, и образование поддерживаются за счет благотворителей. Библиотеки бесплатные созданы. У нас в Веретее богатейшая библиотека, в Лацком, в Брейтово. А сколько храмов построили! Монастыри за счет дарителей землями прирастают и молитвами благодарственными защищают страну нашу от всяких напастей. У нас всё по-божески делается. Так что называй цену!

Я ответил, что увеличивать пропасть между бедными и богатыми не только безнравственно, но и опасно для страны. Государство наполнено смутьянами. Если в Мологском уезде их ещё нет, то это дело времени. Напомнил, как совсем недавно депутаты в Думе бомбометателей защищали*.

– Бомбометание уже не в чести, – покачивая головой, возразил Крилов. – Я могу тебя свести с главным бомбометателем России, полжизни по тюрьмам скитавшимся. О Николае Александровиче Морозове** слыхал?

– Откуда у тебя такие знакомства? – с удивлением поинтересовался я.

– Так он наш, мологский. Имение у него недалеко отсюда. Прошлый год привёз из Питера невесту, дочь генеральскую***, обвенчались. Большой учёности человек. Реформы столыпинские поддерживает. О бомбах больше не думает, смотрит в будущее с оптимизмом. А ты вдвое моложе его и всё чего-то боишься.

Я ответил, что мое решение твёрдое, предложил не тратить время попусту, а перейти к главному, ради чего мы сегодня встретились.

Александр Егорович вздохнул, но не стал перечить, достал документацию по участкам, рассказал о своих задумках, показал на плане место, где строится его новый дом, где будет конюшня, где двор.

Нашу беседу прервал приезд паренька из бригады, ведущей строительство дома. Крилов оставил меня одного изучать бумаги, а сам вышел во двор побеседовать с приехавшим и дать распоряжения по хозяйству. Только он закрыл дверь, как с печи свесилась голова Ермолая:

– Михаил Ефимович, – позвал он меня шепотом.

Я оторвался от бумаг и повернул к нему голову:

– Чего не спишь?

– Ко мне сейчас Богородица во сне приходила. Одной рукой Сына к груди прижимает, а в другой Глашину ладонь держит, и спускаются обе с небес. Волосы и одежды им ветер развевает. Я снизу вверх на них взираю. Подходят. Богородица ладонь Глаши вкладывает в мою. Сама как стояла, так, не поворачиваясь, и возносится с Сыном обратно на небо. Я на колени упал, слезами полный. Понял, что никакого Пашки у Глаши нет, а как очнулся от сна, сразу мысль – откуда же тогда у неё в один день появились и платье дорогое, и разукрашенные бисером сапожки?

– Ну и что тебе думается?

– Думается, что Богородице верить надо, а вместе с Ней – и Глаше.

– В чём тогда проблема?

– Глаша говорила, что платье и сапожки к ней в окно влетели, когда она молоко за столом пила. Думала, это я ей бросил, потому и надела всё на себя. А я не поверил про окно, решил, что это ей Пашка подарил, а она про окно нарочно придумала, чтобы посмеяться надо мной – я ведь окромя рябиновых бус ничем её не одаривал. А с каких доходов мне щедрым быть, коли дядюшка с меня за каждую копейку отчет спрашивает? Выходит, действительно, Богородица ей подарила.

– Выходит, так.

– Уж больно странно! Зачем Она через окно-то метнула, а не по-солидному как-нибудь преподнесла?

– Так бы хорошо было – и ревностью не мучился, и боли бы не было, – поддакнул я в тон ему и переспросил: – Так, что ли?

– Именно так.

– И продолжал бы, развлекаясь с Глашей, подумывать, не променять ли её на Марфу Игнатьевну.

– Ой, действительно…

Мы замолчали. Я вспомнил о размахивавшем сапожками Лёшиньке. А может, и с платьем он как-то связан? Но я не стал приподнимать покров тайны – в любом случае без покровительства Богородицы чудесного преображения этого парня не произошло бы.

– Ну а теперь, – обратился я к Ермолаю, – когда знаешь, сколько боли бывает в любви, выбирай – Глаша или деньги вдовушки.

– Будто не знаете? В Мологу! В Мологу надо возвращаться! Не даст дяденька брички – пешком пойду. Глаша в слезах – медлить невозможно.

– А что как денька осерчает и обратно не примет?

– Не боюсь. Вот только тетенька плакать будет – любит меня.

– Тогда не руби сгоряча, а держи-ка иконку, – я протянул ему лестовку, – помолись Богородице, чтобы всё с миром устроилось.

Он принял иконку, скрылся за занавесом на печи. Некоторое время молчал, потом слышно было, как спешно и истово зашептал молитвы.

В сенях раздался стук сапог. Двери распахнулись.

– Ермолай! – крикнул с порога Александр Егорович. – Хватит дрыхнуть, слезай с печи – в Мологу за гвоздями и паклей надо ехать!

Ермолай в ту же секунду скатился вниз и вытянулся перед дяденькой во фрунт:

– Здравия желаю, Ваше высокоблагородие!

– Вот шут гороховый! – довольно заулыбался Крилов и хлопнул племянника по плечу.

– Жалую тебя за оперативность из улана в ефрейторы! – протянул ему исписанный карандашом лист бумаги. – Накось, посмотри – всё ли понятно?

Ермолай взял лист, бегло пробежал глазами написанное, сложил вчетверо и положил в нагрудный карман косоворотки:

– Не первый раз – всё сделаю в лучшей форме.

– Возьми Гришкину телегу, поедешь на ней. Получишь краску – проверь, чтобы банки были плотно закрыты, а то расплещешь всю краску. Вези с Мологи сразу на дом. Мы с Михаилом Ефимовичем тоже сейчас туда едем. К вечеру все вместе на бричке вернемся.

День прошёл в осмотрах принадлежавшей Крилову земли. В северной части участка, ближе к Горелово, находилось месторождение глины, а на юго-западе участок граничил с торфяным болотом. Поскольку о месторождении, со слов владельца я уже знал, то привёз с собой документацию по технологическим схемам производства кирпича и прейскуранты от поставщиков на соответствующее оборудование. В течение дня сделал необходимые замеры и продумал в общих чертах варианты строительства завода и небольшой электростанции, в качестве топлива на которых можно было бы использовать торф. Для более детальной проработки мне необходим был дня на четыре рабочий кабинет. Поскольку в старом доме Александра Егоровича в Ефаново было тесновато, а новый ещё только строился, я предложил ему отвезти меня в Лацкое**** к Софье, с которой мы предварительно списались о моём приезде – и погощу у названной сестры, и дело сделаю. Крилов согласился, но с одним условием, что по пути заглянем в Барок и он познакомит меня со своим именитым соседом, Николаем Александровичем Морозовым.

Ближе к вечеру Ермолай привёз из Мологи материалы для строителей. Александр Егорович принял от него отчёт по затратам – остался доволен. Мы помогли разгрузить телегу, занести материалы в строящийся дом и тронулись в обратный путь. Ермолай правил лошадьми. Судя по его радостному лицу, он успел в Мологе свидеться с Глашей.

В Ефаново сделали остановку. Дядя поручил племяннику остаться дома и заменить прогнившие доски на крыльце новыми, а сам занял его место на козлах. Я, забрав из горницы свою поклажу, вольготно в одиночестве раскинулся на мягком сиденье брички.


*Основным предметом дебатов в Думе весной 1907 года был вопрос о принятии чрезвычайных мер против революционеров. Но вместо осуждения зачинщиков беспорядков Дума 17 мая 1907 года проголосовала против «незаконных действий» полиции. В ответ на такое решение аппаратом Министерства внутренних дел был подготовлен втайне от Думы проект нового избирательного закона. 1 июня 1907 года П. Столыпин потребовал отстранить от участия в заседаниях Думы 55 социал-демократов и лишить 16 из них депутатской неприкосновенности, обвинив их в подготовке к «ниспровержению государственного строя».

**Морозов Николай Александрович (1854-1946) – почётный член АН СССР. Награждён двумя орденами Ленина и орденом Красной Звезды. Был одним из руководителей организации «Земля и воля», участвовал в подготовке покушений на Александра II. Встречался в Лондоне с Карлом Марксом, который передал ему для перевода на русский язык несколько работ, в том числе «Манифест коммунистической партии». В 1881 году был арестован и осуждён на пожизненное заключение. За время заключения выучил одиннадцать языков, написал множество научных работ. Неоднократно встречался с В.И. Лениным, но не разделял его взглядов на социалистическую революцию, был активным членом партии кадетов. После революции отошёл от политической деятельности, посвятив себя науке.

***Ксения Алексеевна Морозова (урожденная Бориславская; 1880-1948) — российская журналистка, переводчица и мемуаристка. Перевела на русский язык произведения Кнута Гамсуна и Герберта Уэллса. В 1906 году познакомилась с Николаем Морозовым. 7 января 1907 г. они обвенчались. Брак оказался счастливым, но бездетным. Ксения Алексеевна занималась корреспонденцией мужа и помогала в опубликовании работ. В 1910 г. Морозов посвятил жене сборник стихов «Звёздные песни». Морозовой принадлежит ряд статей и мемуарных очерков о своем муже.

****Село Лацкое в начале ХХ века было крупным торговым центром, расположенным на полпути между Мологой и железнодорожной станцией Харино (Некоуз). До революции в Лацком было восемь двухэтажных чайных, трактир, пивная, «казенка», где торговали водкой, гостиница с заезжим двором. Имелись две бараночные пекарни, две кузницы, пять магазинов, механическая мельница. Село украшали две церкви: деревянная Казанской Божьей Матери на кладбище (в тридцатые годы ХХ века её разобрали) и каменная Вознесения Господня, расположенная на горе в центре села. Здесь пересекаются сельские улицы и здесь же была торговая площадь. В тридцатые годы ХХ века церковь использовали под склад, трепали лен под сводами храма, ремонтировали сельскохозяйственную технику. Сейчас церковь восстановлена.

Продолжение романа - http://proza.ru/2023/09/27/911

Содержание - http://proza.ru/2023/09/27/517