Келейные записки. Тетрадь третья 4

ДВЕ ЛОГИКИ

Ксения Алексеевна пошла проводить Александра Егоровича и дать распоряжения насчёт ужина. Мы остались в комнате вдвоём с Николаем Александровичем. Я коротко рассказал о своей работе и причинах, побудивших меня пересмотреть планы относительно продажи сенокосилок. В его глазах чувствовались неподдельный интерес, желание понять собеседника, что располагало к откровенности.

– Мне нравится, что при принятии деловых решений вы учитываете возможные их последствия в социальных измерениях, – поддержал меня Морозов. Затем на миг в задумчивости прикрыл глаза.

«Сейчас скажет НО», – мелькнуло в голове.

– НО, – сказал он, – считаю ваши опасения по поводу угрозы новой революции преувеличенными. Россия уже не та, какой была до 1905 года. Страна разворачивается в сторону демократии. Да, первые шаги даются с трудом – много хаоса, говорильни. Отсюда и низкая результативность работы Думы*. Это неизбежные издержки зарождения нового. Столыпин своим законом о выборах ограничил права большей части населения**, но это временная остановка: к старому возврата нет. На самых верхах власти всё больше лиц, понимающих губительность авторитаризма для России, необходимость перехода к либерализму и демократии. Поэтому те, кто призывал и призывает к революции, больше не в чести – насильственную смену власти поддерживает лишь незначительная часть населения. Общество в целом жаждет мирных преобразований, но не революционного хаоса.

– Общество в целом становится всё более безбожным, – возразил я. – Оно нравственно больно. О каком авторитаризме вы говорите? Авторитаризме царя? Разве каждая партия на смену царскому не готовится тотчас насадить свой авторитаризм? Большевики жаждут заменить царя пролетариатом, эсеры – крестьянами. Каждая партия позиционирует себя как выразитель интересов отдельных слоев населения или классов, но не общества в целом. Внутри партий диктуют политику их лидеры. Получается, что на смену царю готовятся прийти разномастные партийные диктаторы, которые, сожрав самодержца, тотчас в борьбе за власть примутся перегрызать горло друг другу.

– Однако вы, молодой человек, не по годам пессимистичны. Откуда такие страхи? Америкой уже много лет управляют демократически избираемые органы власти. На сегодня это самая процветающая страна. Почему у них получается, а у нас не получится? Чем Россия хуже Америки?

– В Америке авторитаризм доллара. Авторитаризм прибавочной стоимости. Я бы не хотел такого для моей страны.

– Ну, батюшка, вы – наивный идеалист! Да, сейчас там правят бал рыночные отношения, но развитие капитализма неизбежно ведёт к его перерождению в следующую экономическую формацию – социализм. Ведёт без крови и жертв. Авторитаризм прибавочной стоимости – синоним авторитаризму прогресса, потому что социалистические коллективные хозяйства, как более эффективные, постепенно будут брать верх над частными.

– Я полагаю, что в этом мире уместен только один авторитаризм – Бога. Тогда есть шанс остаться людьми – Его подобиями на земле. Всё остальное: интересы отдельных государств, классов, групп и слоёв населения, семьи и каждой отдельной личности – должно идти по нисходящей. Вы сказали, вам понравилось, что я просчитываю последствия продажи сенокосилок в нравственных и социальных измерениях. А я считаю, что такие просчёты тем более необходимы в работе органов власти. И тот самый столыпинский закон о выборах, который вы назвали остановкой, был принят именно исходя из таких просчётов, исходя из нравственных критериев, с учётом социальных последствий, места и времени его действия, как наименее болезненный инструмент по отводу страны от воронки революционного коллапса. Да, это остановка. Стране, чтобы выжить, не развалиться, чтобы обеспечить верховенство законов над сиюминутными интересами, нужна сильная власть. Демократия хороша, но не в ущерб силе государства. Петру Аркадьевичу удалось остановить страну на краю пропасти, и сейчас он пытается отодвинуть её ещё дальше от этого края. Кроме того…

Я не успел рассказать Морозову о своей оценке столыпинских реформ, так как в комнату вошла горничная и сказала, что Ксения Алексеевна и Анна Васильевна ждут нас на ужин.

– Ваши рассуждения не лишены логики, – подвёл итог Николай Александрович. – У меня другая логика. Но коль дамы нас ждут, останемся каждый при своей. Пойдёмте, я вас познакомлю с моей мамой, и отужинаете в нашем пока ещё небольшом семейном кругу.

Мы спустились вниз и через тамбур вышли на широкую открытую террасу, примыкавшую к дому с противоположной стороны от парадного входа. Слева и справа по краям террасы горели небольшие факелы, от которых к столу шли приятные волны тепла. Посреди стола тихо гудел самовар с заварным чайником на конфорке, по бокам от самовара несколько кружков деревенского сыра, каравай усыпанного анисом хлеба, запечённые овощи, грибной пирог и колотый сахар в стеклянной сахарнице. Николай Александрович первым делом подвёл меня к своей матери. Анна Васильевна встала со стула. Несмотря на почтенный возраст, она сохранила изящную, стройную фигуру. Седина в её белокурых волосах была почти незаметной. Вот только синие глаза смотрели не на меня, когда я стоял напротив неё, а как бы поверх моей головы. Из чего я с грустью понял, что она почти слепа. Представляя меня матери, Морозов, несколько утрируя мои слова, сказал, что из любви к песням жаворонка я отказываюсь продавать Крилову самоходные косилки с трескучими двигателями.

– Господи, – просияла она лицом, – хоть кто-то из Петербурга думает не о политике, а о России!

– Ну, те, кто приезжают к нам о политике поговорить, тоже о России пекутся, – возразил ей сын.

– Нет, о себе! Всяк норовит существующей власти навредить, чтобы по своей корысти всё устроить.

– Но мама, если человек ради общего дела готов живот положить, по тюрьмам и каторгам скитаться, в чём тут его корысть?

– В том и корысть, чтобы всё по своему куцему разумению переменить. Разве не сказано, что всякая власть от Бога?

Морозов, повернув лицо ко мне, демонстративно развёл руками: мол, что тут скажешь – возраст, и неспешно прошёл к стоящему сбоку стола стулу, жестом показав мне, чтобы я сел за столом напротив него.

– Анна Васильевна права, – ответил я и, дождавшись, когда женщины сядут на свои места, тоже занял предложенное мне место.

– В чём? – Морозов, отодвинув в сторону тарелку с пирогом, поднял на меня глаза, выражая готовность биться до победного.

– В том, что всякая власть от Бога. Те, кто насильно желают её смены, идут против Бога.

– А это по-божески, когда в стране одни с утра до вечера гнут спины на фабриках и заводах, а другие с шампанским и цыганским хором катаются на пароходах по Волге? Это по-божески, когда половина населения страны лишена права выбирать Думу, когда тюрьмы переполнены заключёнными? Вы знаете, в каких бесчеловечных условиях содержатся люди в царских тюрьмах?

Вступать за столом в дебаты довольно глупо, но я здесь гость – не мне устанавливать правила. Надкусив кусочек пирога, собрался с мыслями и прожевав, ответил:

– Всё, что вы перечислили, безусловно, не по-божески. Но революциями это не искоренить. Насилие способно породить лишь новое насилие. Да вы и сами говорили давеча, что против революций.

– Революции я не поддерживаю, но смену власти – да. Существующая власть – антинародна!

– Перемена внешней власти не ведёт к переменам в сердцах. Россия экономически стремительно развивается и также стремительно скатывается в бездну безбожья. В безбожной стране не может быть власти, пекущейся об интересах народа. Все внешние перемены бесполезны, если нутро начало гнить. По-божески будет не тогда, когда сменится внешняя власть, а когда евангельские и библейские истины расцветут в сердцах. Тогда к власти придут те, кто наиболее исполнен этих истин. Тогда внешние перемены будут происходить не исходя из придуманных марксами теорий, а исходя из текущих потребностей общества, живущего истиной Евангелия.

– Ха! Вы думаете, что истина Евангелия тронет сердца мусульман, буддистов, иудеев? Христиане разных исповеданий – и те не находят между собой общего языка! Я уж не говорю про атеистов и великое множество сектантов всех мастей. Под каким флагом они все объединятся? Как вы собираетесь их примирять?

– Молиться.

– Браво! – захлопала в ладоши Анна Васильевна.

– Мальчики, – не выдержала Ксения Алексеевна. – Давайте поужинаем. Не надо портить пищеварение.

За столом установилась тишина. Лишь женщины обменивались иногда друг с другом ничего не значащими фразами.

После ужина Морозов предложил прогуляться к пруду, «пока не настала комариная пора». Анна Васильевна пожелала остаться в доме. Ксения Алексеевна сказала, что присоединится к нам чуть позже.

*О результативности работы Думы говорят такие факты:
Дума первого созыва проработала 72 дня. Результат: одобрено 2 законопроекта. Главный вопрос – земельный – потонул в разногласиях между фракциями.
Дума второго созыва проработала 102 дня. Результат: одобрено 20 законопроектов. Из них лишь три получили силу закона (об установлении контингента новобранцев и два проекта помощи пострадавшим от неурожая). Как и в Первой думе, во Второй большинство депутатов было настроено на резкую конфронтацию с правительством.
В. И. Ленин также баллотировался кандидатом во Вторую Государственную думу, но не набрал нужного числа голосов.
Третья дума просуществовала пять лет. Однако и она не могла преодолеть межпартийных разногласий. Думой принято 2346 законопроектов. Однако 95 % этих законов представляли собой «законодательную вермишель» – корректировка смет, должностных ставок…

**Предложенный П. Столыпиным и одобренный Николаем II новый закон о выборах ущемлял права большей части населения. В результате его применения в состав Государственной Думы Третьего созыва входили: потомственных дворян – 220, крестьян ; 94, духовенства – 46, купцов – 42, казаков – 15, мещан – 12, личных дворян – 9. 46 лиц не указали свою сословную принадлежность.

Продолжение романа - http://proza.ru/2023/09/27/921

Содержание - http://proza.ru/2023/09/27/517