Келейные записки. Тетрадь первая 3

ВСТРЕЧИ НА ПАРОХОДЕ

Было начало мая 1908 года. Я стоял на верхней палубе «Крестьянки» наслаждаясь холодком утреннего ветра и разлитой вокруг тишиной. Её торжественность и обширность не могли нарушить ни монотонное шлёпанье плицев, ни приглушённые голоса прогуливавшихся по палубе пассажиров. Неожиданно отрадное для сердца одиночество нарушил женский голос:

– Ах, какая вокруг красота, не правда ли?

Я, не оборачиваясь, неопределённо пожал плечами.

Миловидная дама преклонных лет неслышно подошла ближе, облокотилась рядом со мной спиной о поручень и, запрокинув голову к небу, принялась рассматривать облака.

Я отступил от неё на полшага в сторону.

– Ой, смотрите, – воскликнула она, слегка тронув пальчиками в белой кружевной перчатке мой локоть. – Прямо над нами летит зайчик!

Я посмотрел вверх на бесчисленные барашки облачков. В очертаниях одного из них действительно можно было разглядеть нечто подобное заячьей морде с непропорционально длинными ушами.

– Да, похоже.

– А я вас узнала, – перешла она наконец к сути своих прелюдий, – вы Николай Васильевич Харитонов*, художник. Не так ли?

– Что вы, – изумился я. – Моя профессия никак не связана с живописью. Вы обознались.

– Да? – разочаровано протянула она, – вы так похожи на Николая Васильевича. Я слышала, он где-то здесь, на пароходе, и хотела попросить его написать мой портрет.

Мы помолчали.

– Ба! – вспомнил я. – Некоторое время назад на нижней палубе мужчина в полотняной косоворотке, примерно моего роста и комплекции, довольно профессионально и даже с каким-то азартом делал карандашные наброски пассажиров третьего класса. Спуститесь, взгляните.

– Нет, нет, я его видела, – возразила она. – Без бороды и ростом ниже. К тому же у Харитонова волосы светло-русые, как у вас, а у того – тёмные.

– Но по крайней мере тот господин похож на художника. Подойдите, поговорите с ним. Может, он товарищ Харитонова?

– Мне ужасно неудобно начинать разговоры с незнакомыми мужчинами. Я к вам полчаса присматривалась, прежде чем подойти. Не могли бы вы как-то помочь?

– Сделаю всё, что в моих силах, – неохотно согласился я.

Мы спустились вниз по трапу и прошли в кормовую часть судна. Мужчина, рисовавший портреты, был всё ещё там. Я подошёл к нему и без обиняков спросил:

– Извините, вы случайно не знаете художника Харитонова?

– Знаю, – ответил тот, не отрывая взгляда от незаконченного рисунка. Затем, сделав несколько размашистых штрихов, повернулся лицом ко мне. – А что вы, собственно, от него хотите? – и после небольшой паузы продолжил: – Николай Васильевич сейчас спит. Кроме того, мы с ним ещё не совсем художники, а только учимся.

Невольно разглядев вблизи лицо этого начинающего художника, я в изумлении отступил шаг назад:

– Вася Цыцын?

На долю секунды между нами повисла тишина, и затем воздух сотрясло его восторженное:

– Мишка!!!

Мы обнялись, похлопали друг друга по спине. Затем Вася торопливо вернулся к холсту, нанёс на нём несколько штрихов, положил незаконченную работу в картонную папку и стал складывать в пенал карандаши. Я, вспомнив о незнакомке, обернулся к ней, пообещал, что, как только Харитонов проснётся, мы сообщим ему о её просьбе.

– Я Елизавета Федоровна Бродова, поклонница его творчества, – представилась она мне и протянула руку.

– Очень приятно, – склонил я перед дамой голову, пожал её ладонь: – Михаил Ефимович Кондаков, инженер, изобретатель, коммерсант.

– Буду очень вам, Михаил Ефимович, обязана, если представите меня Харитонову. Моя каюта напротив капитанской.

Она разжала пальцы и осторожно высвободила ладонь.

Я ещё раз склонил голову.

Минут пять спустя мы с Васей прошли в мою каюту, по дороге заказав у буфетчика принести чаю, и потёк разговор.

Вася рассказал, что учится в Петербургской академии художеств, а его друг, тоже мологжанин, Николай Васильевич Харитонов, шестой год постигает мастерство живописи у самого Ильи Ефимовича Репина и успел приобрести известность своими работами. В Мологе они собираются пробыть до начала сентября, а затем – снова в Питер. После того памятного лета Вася приезжал к тётке всего лишь раз, лет пять назад, но ни меня, ни моего молочного брата Жени, ни Ильдуса в Диево-Городище уже не было.

Я, в свою очередь, рассказал о своих старших братьях и сестре, о том, что Женя теперь помощник инспектора Духовной семинарии в Одессе, а Соня вышла замуж за священника Николая Любомудрова и живёт недалеко от Мологи, в Лацком. Поведал о своей работе и целях поездки. И, наконец, о самом главном – самой прекрасной в мире женщине. О том, что дарованная мне Богом любовь полностью изменила и меня, и моё отношение ко всему происходящему вокруг. Мир как бы расширился, я ощущаю незримое единение со всеми людьми, со всем миром – люблю всех и вся.

– Это… Это… Не знаю даже как выразить! – воскликнул я, поднял руки, но через секунду опустил их на колени и с грустью произнёс: – Единственное, что смущает, Алиса не соглашается венчаться, считает, что венчание накладывает кандалы на любовь и тем самым убивает её.

– Отказ от таинства венчания – отказ от даруемой Богом благодати. Венчание не создает, а разрушает кандалы. Кандалы отчуждённости, слепоты, безверия, – прокомментировал Вася.

– Ты прав, но она не верит в Бога, оттого я иногда печалюсь.

Проговорив в каюте час или около того, мы решили снова заглянуть в буфет, но поражённые внезапно наступившей тишиной, остановились на полпути. Монотонное шлёпанье плиц прекратилось. Белоснежная «Крестьянка», слегка накренившись на левый борт, почти бесшумно скользила по поверхности вод, а ей навстречу со стороны Мологи плыл тихий, радостный колокольный перезвон. Мы поспешили подняться на вторую палубу и пройти в носовую часть судна. Там уже собрались почти все пассажиры парохода. Спустя какое-то время к нам присоединился и Коля Харитонов, с которым Вася не преминул меня познакомить. Мы с Николаем подошли к моей недавней собеседнице, которая стояла невдалеке от нас. Она представилась Николаю и сказала, что видела его около года назад в Академии художеств на вернисаже. Помимо работ маститых мастеров там были и работы учеников из мастерской Ильи Ефимовича Репина, среди которых ей особенно запомнились этюды Н. В. Харитонова.

Коля учтиво склонил голову.

Впереди по курсу река делала плавный поворот, леса на левом берегу сменились зеленью пашен и пойменных лугов. Колокольный перезвон становился громче и громче.

Елизавета Фёдоровна, повышая голос, чтобы быть услышанной, торопилась высказаться:

– В детстве, Николай, я была знакома с вашей мамой. Когда в разговоре с капитаном узнала, что вы тоже едете этим пароходом, решила непременно найти вас и, если не будете против, заказать свой портрет. Увидев этого молодого человека, – Елизавета Фёдоровна повела рукой в мою сторону, – подумала, что это вы. На нём точно такой темно-синий сюртук, какой был тогда на вас, и рост, и сложение у вас схожи. Но лица... Особенно глаза. В ваших чувствуется сила, непреклонность воли. В его – робость и мягкость.

Смущённая нашим молчанием, Елизавета Фёдоровна на миг остановилась:

– Это ничего, что я так много болтаю?

Мы с Васей неопределённо пожали плечами. Что здесь отвечать?

– Продолжайте, продолжайте, – ободрил её Николай.

Она стала рассказывать о своем сыне, воспитаннике Морского училища, о ждущей её в Мологе маленькой дочери, о болезни мужа и невозможности им быть вместе.

Впереди открылся обширный вид на раздольно раскинувшуюся на высоком волжском берегу Мологу. Сверкающий куполами церквей, окутанный нежной зеленью весенней листвы город притягивал наши взоры обещанием радости и покоя. Пространство реки вдоль берега было заполнено лодками. Колокола гудели во всю мощь. Как бы отвечая им, наш пароход басисто, но без дребезжания, протяжно прогудел и почти замер посередине фарватера, метров триста не доходя до пристани.

– Крестный ход! Крестный ход! – раздалось вокруг нас сразу несколько восторженных голосов.

Елизавета Фёдоровна тихо вздохнула и замолчала, так и не успев высказать всего самого сокровенного, о чём и можно сказать лишь незнакомым людям.

*Николай Васильевич Харитонов (1880-1944) – русский художник, живописец академической школы, родом из крестьян деревни Плишкино Мологского уезда. В 1901 году поступил вольнослушателем в Петербургскую академию художеств, учился в мастерской И. Е. Репина. Участвовал в весенних выставках в залах Академии художеств и выставке Товарищества передвижных художественных выставок. Обладатель множества премий. Был противником революции и советской власти, дружил со многими участниками белогвардейского движения. Эмигрировал из России, с 1923 года жил в Нью-Йорке. Работы Харитонова представлены в Государственном Русском музее, в театральном музее им. А. Бахрушина, в музеях Ярославля, Днепропетровска и др.

Продолжение романа - http://proza.ru/2023/09/28/402

Содержание - http://proza.ru/2023/09/27/517