Словно в Париже рассказ

«Как же это часто случается со мной, прямо комично, что с годами, становишься тем, кого раньше сам презирал», – засыпая в жаркую сентябрьскую субботнюю ночь размышлял усталый Вовка.

Даже когда часы показывали время за полночь, температура не опускалась ниже душных 25 градусов. После довольно прохладного календарного лета в Лондоне, жители британской столицы неожиданно столкнулись с летом бабьим. И оно оказалось до такой степени жарким, что газоны города за неделю превратились в выжженный хворост, на который уже успели упасть первые пожелтевшие листья.

Вовчик был близок к тому, чтобы уже отрубиться. Pink Floyd’овский альбом The Dark Side of the Moon, обычно убаюкивающий его по ночам, вышел на середину – то есть на песенку “Money”, к проигрышу которой обычно он засыпал. Но тут к Вовке во сне случайно повернулась на кровати жена и прикосновением своего жаркого тела сбила сон. Вовка не отчаялся и сменил пластинку. Вместо легендарных британских шестидесятников, он поставил их американских коллег The Doors, отодвинулся от жены на их супружеской king size кровати на ‘безопасное расстояние’, и продолжил думать о своем под психоделические гитарные рифы из 1960-х.

«Не любил же я раньше эмигрантов за их сытую жизнь там, …а теперь и я тут», – продолжал беседовать сам с собой Вовка, лежа на спине с закрытыми глазами.

«А как же меня бесила раньше тёща со своей любовью к общению с незнакомцами. Спокойно вроде бы общаешься с ней где-нибудь на прогулке или сидишь в ресторане, и бац! Она уже болтает с кем-то, начинает им рассказывать про тебя, призывает тебя поздороваться, а если ты этого не делаешь, начинает закатывать сцену, словно я невоспитанный грубиян»…

Тёще было плевать, что некоторые люди не идут с ней на контакт (ведь не все в Англии такие же отпетые испанские экстраверты, как она?), и что ее попытки выглядят немножко awkward [англ. дискомфорт/неудобство]. Чувство стыда или неудобства ей были незнакомы. Ровно настолько же было плевать тёще на дискомфорт ее зятя и дочери за то, что она легко изливала каждому первому встречному всю подноготную про их – как их зовут, откуда они, где они учились, где сейчас работают, какое повышение получили недавно, и так далее. Англосаксонское понятие privacy за 40 лет ее жизни в Лондоне, ей совсем не привилось. Еще куда не шло до 24 февраля 2022 года рассказывать, что ее зять из России, но как только случился тот день, Вован первым делом попросил тещу поменьше о нем говорить и вообще не упоминать слово Russia при общении с незнакомцами. Думаете, сработало? Тю! Тёща попыжилась пару недель, а потом, разумеется, взялась за старое. Когда же Вовка напомнил ей о своей просьбе после очередной беседы с незнакомцами в ресторане, где теща начала рассказывать про своего русского зятя, она посмотрела на него искренне непонимающим взглядом после четырех бокалов беленького винца и заявила ему примерно следующее: – «Воува, чего ты придумываешь? Мы ни о чем с тобою не договаривались. И чего ты стесняешься своих корней? Россия – великая страна! Ленин, Достоевский, Горбачев, Пути… тьфу! Распутин»…

«Она, кхм-кхм, неизлечима», – сквозь зубы проговорил про себя Вовчик и махнул рукой.

Слава богу, по опыту Вовчика, оказалось, что и русские, и украинцы, и их война, и Крым c Донбассом настолько фиолетовы большинству населения Лондона, что даже за месяцы постоянной военной пропаганды из телевизора, газет, и просто из каждого утюга, он ни разу лично не столкнулся с какими-либо проявлениями русофобии, а посему так уж прятать свое происхождение под ковер не имело большого смысла. Максимум, что было интересно лондонцам узнать от него, это, что Вовчик сам думает про войну, что им недоговаривают официальные СМИ, все ли нормально у его семьи в России, и изредка – есть ли у него знакомые в ВС РФ на передовой.

Х

Так вот, по иронии судьбы, Вовка потихоньку за последний год стал перенимать эту ненавистную черту тёщи. То есть неожиданно для себя он сам начал искать общения с незнакомцами.

Первые несколько месяцев после рождения сына Авочки или Огги (полное имя August Vladimirovich Lesnoy; первым сокращенным именем его называл чаще Вова, другим – его мама, то бишь супруга Вована – Долорес), Вовка горевал, что, вся социальная жизнь исчезла и вместо нее теперь есть только сын, детские игрушки, стишки, детские книги, сказки, повторения одних и тех же фраз и слов, (чтобы ребенок выучил и начал произносить хотя бы их!), памперсы с соплями, и рваный сон по ночам. Однако, как только Авочка научился ходить, социальная жизнь возвратилась в неожиданном месте – на детских площадках и в парках, которые Вовка стал посещать с сыном. Оказалось, что многие родители тоже скучают, гуляя с детьми, и рады потрепаться, покачивая своих малых на качельках или присматривая за ними на горке. Меньше всего на контакт шли аборигены, особенно аборигены-папаши. Лучше шли на контакт аборигенки, другие небританцы-родители или британцы с второй половиной-небританцем. Ну а лучше всего контакт выходил suprise, suprise … со своими.

Со временем Вовка так втянулся в прогулки с Авочкой по выходным, и особенно по утрам в субботу, что Долорес со временем начала аккуратно сливаться с них. Началось все с того, как однажды, попивая кофе на вынос и переходя от карусельки к карусельке на детской площадке Marble Hill Park в живописной части района Richmond под названием East Twickenham, Вовка разговорился о состоянии рынка труда в Сити с очень интеллигентным на вид папой-албанцем по имени Олтин. Около лет тридцати лет, с австралийским акцентом. Олтин, всегда (после знакомства они не раз будут пересекаться на улицах Ричмонда вместе с детьми) мило одетый в панамку, рубашку и сандалики на босу ногу, (под стать своему сыну Хенри, только-только научившемуся ходить – факт, с которого начался между отцами small talk) оказался партнером в нишевой рекрутерской фирме в Сити. Вовка же был HR compensation & benefits менеджером в крупном британском банке. Так, оба оказались коллегами по индустрии, и легко быстро нашли общий язык и темы для разговора. Долорес, будучи таким же столичным корпоративным офисным планктоном среднего звена, как и оба папаши, без особых проблем поддержала их small talk. В конце концов, поговорить о росте зарплат, узнать, какой сейчас рынок – кандидата или работодателя – это всем интересно. К интеллигентному Олтину с Хенри потом подошла миловидная Джессика со славянским (скорее, южнославянским!) лицом. Как и Олтин, она была обладательницей австралийского произношения. Долорес с ней почирикала чуток про материнство. Обсудили детские сады, отпустили парочку традиционных невинных шуточек про ‘бесполезных мужей’, и распрощались. В целом проболтали добрых сорок пять минут, если не час. Олтин, Хенри и Джессика потопали вдоль Темзы домой через мост на Richmond Hill, а Долорес, Огги, и Вовчик остались на площадке – они жили на этой (южной) стороне Темзы.

Родители думали еще потусоваться с Авочкой на площадке минут десять и потихоньку пойти домой. Вовчик следил за тем, как Авочка скатывается с высоченной горки, а затем бежит на нее забираться не по лесенке, а по самой горке, словно маленькая мартышка при помощи и ног и рук, и у сердце у него уходило в пятки от страха за сынишку. Но что поделаешь? Нельзя же его постоянно держать за ручку? Должен же он учиться самостоятельности? Короче, вечная дилемма родителя.

«Авочка, ну ты разбойник!» – причитал по-русски Вова.

Долорес сидела рядом на скамеечке с телефоном и либо отвечала на рабочие имейлы, либо переписывалась с подружками.

Внезапно к заборчику, который отгораживал детскую площадку от остальной территории парка, подошла девочка лет шести за ручку со своим длинноволосым папашей чуть старше среднего возраста, и прищурившись, бесцеремонно тыкнула пальчиком на Вована с Авочкой и громко выкрикнула по-русски:

«ПАПА, ПАПА! ВОТ ЭТИ РУССКИЕ!!!!»

Вовчик отчетливо услышал сию фразу, посмотрел на девочку с папой и подумал про себя: «…неужели это небратья?» Напрягся, настроился на конфликт, насупился. В голове даже мелькнула мысль - «а может совсем уйти в отказ и прикинуться местным, а Долорес попросить побалакать с Огги на эспаньол?»

Реальность же превзошла все его ожидания.

Женя (так звали папашу) первым делом протянул руку поздороваться. Он представился и представил свою говорливую дочь Полину. Вовка безошибочно определил их как недавно прибывших, ибо те, кто освоился за несколько лет жизни в Британии, обычно подражая аборигенам, не утруждают себя этими ритуалами вежливости с незнакомцами, просто общаясь без уточнения имен и прочих личных деталей. Уже через пять минут, довольный Вовка болтал с этим Женей, который оказался минчанином. Женя напоминал внешне стереотипного айтишника нулевых: чуть полноватый металлист-задрот, при этом с харизмой, и облагороженный получением очень солидной по размеру зарплаты (ну и, конечно же, бонусов с акциями).

В процессе общения Вова с улыбкой поглядывал за тем, как бодрая смугловатая белорусская девочка гоняет его застенчивого белёсенького русско-англо-испанского сынишку по детскому лабиринту на площадке, да еще и отчитывает его за то, что все слова, которые он говорит, почему-то нерусские. Он находил это забавным, и из-за немного безбашенных (ну ладно, скажем откровенно, как подумал сам Вова – немного напористых, агрессивных, и хамоватых) манер девочки, весьма иностранным. Ему казалось, что британские дети не такие наглые, как постсоветские, они более спокойные. Однако, девочка была из ‘своих’, поэтому Вова умилялся и радовался, что сын получает опыт встречи с его рiдной мовой, ведь каждый день на русском языке с малышом общался лишь только он сам.

Затем на площадке появилась и белорусская мамаша. Веселая рыжая пышка с носом картошкой по имени Янина. Тоже айтишница, и внешне той же породы – они с Женей очень органично смотрелись вместе. Было легко их было представить вместе в кожанках и банданах, подпевающих под гитару Цою или ДДТ в студенческой общаге или на скамеечке в парке какого-нибудь постсоветского мегаполиса середины нулевых годов. Янина с явным удовольствием присоединилась к разговору. Первые месяцы или год, все эмигранты обычно энергичны, говорливы и откровенны.

Долорес, по образованию русистка, (ни дня не проработавшая по специальности), нехотя, (что мог заметить только Вован), встала со скамеечки, убрала телефон в сумку, и присоединилась к беседе, тоже заговорив по-русски, приведя белорусов в восторг, а себя в тоску, ведь значит придётся им рассказывать, как учила язык….

Англичане, разница менталитетов, война, Москва, Лондон, мультики и детские книжки, детские сады и школы, личный опыт последних полутора лет, история переезда, и даже заезд Вагнеров в Беларусь. Вован увлеченно трепался с не менее болтливыми белорусами о том и о сём, а Долорес становилось все более и более скучно от этих тем. Ей со времен юности надоели разговоры космополитов – несмотря на свое космополитичное происхождение, ей это было неинтересно, и еще менее интересно ей было слушать про эту далекую войну, эти далекие края, и этот далекий нескончаемый поток событий оттуда, а также сам этот русский язык, (она и от испанского не была в восторге – мол, зачем это все, если есть английский?). Однако, будучи англичанкой по воспитанию и частично по крови (даже белесую кожу и зеленые глаза ей сумел передать отец-англичанин!), она вежливо улыбалась и задавала вопросы. Эту стратегию она уже давно отработала на славянах, раскусив, что те готовы рассказывать про себя вечно, и часто даже не замечают, что сама Долорес практически ничего не рассказала про себя, хлопая глазами и вставляя лишь междометия в болтовню славян.

Х

Но вот прошло уже полтора часа и после еще одной парочки  кофе и чая усталая семейка Лесных-Стоун&Перейро наконец распрощалась со славянами (после неоднократных тонких намёков Долорес Володе, что «им пора») и пошла с детской площадки домой.

– «Клёво пообщались»! – восторженно сообщил супруге Вован.

– «Да, клёво» – не грубо, но односложно ответила ему супруга.

х

Прошла еще одна неделя. Опять утро субботы. Все то же лето 2023 года. И опять тянет Вовка семью на ту же площадку в тот самый Marble Hill Park. По пути, как всегда, они втроем идут сначала за кофе в одно из многочисленных итальянских кафе, (которые держат итальянские албанцы, косящие под итальянцев, а не настоящие итальянцы), в East Twickenham. На площадке опять у Вовки случайно начинается беседа с незнакомцем, или вернее с незнакомкой. На этот раз это была полька с немного грубым лицом, мамаша полуторагодовалого сынишки Камиля – ровесника Огги.

«Ой, у нас вот три языка у ребенка: русский от меня, английский и испанский от мамы, интересно, что будет у него в голове?» – вел small talk Вовка.

Кажется, Долорес чуть дернулась, подумав про мужа – «Зачем он все это вываливает незнакомым людям?» Вовка, конечно же, этого не заметил.

«У нас тоже несколько языков. Я с сыном по-польски, а муж по-английски.
Как интересно! А сын какие слова произносит?» – с интересом спрашивал Вова.

«В основном английские, но иногда говорит и польское слово, например ‘еджемы’ (‘jedziemy’ – т.е. поехали!) или ‘кощярка’ – (‘kosiarka’ – т.е. косилка)» – отвечала полька.

Пока Вовчик болтал с полькой, Огги и ее сын Камильчик играли вместе на площадке в салки. Долорес же опять тупила в телефон, время от времени для приличия вставляя в разговор какую-то фразу.

Тут внезапно сзади послышалась русская речь, и уже через десять минут Вовчик увлеченно трепался со новыми знакомыми – земляками из Москвы. Парень был management consultant’ом из престижной фирмы, но не из big3, она – stay at home mum. Сверстники Вовы и Долорес – обоим было в районе тридцати пяти лет. Оба стройные. Он – чуть смуглый татарин-шатен, она – блондинка-балтид с узенькими глазами. Пока взрослые вместе общались, Авочка с полячишкой и присоединившимся к ним маленьким рыжеволосым Мирончиком играли в мячик в углу площадки.

Опять менталитеты, языки, акценты, англичане, работа, Москва, ‘новые времена’ – все это они обсудили. Опять проговорили около часа, периодически отвлекаясь на своих детей, подтереть носик или дать попить водички. Опять Долорес пришлось в какой-то момент присоединиться к беседе. Опять было заметно, (только Вовану), что делает она это без особого энтузиазма. Телефонами не обменялись и рук не жали. Эта пара в Британии жила не первый год.

Родители Лесные-Стоун&Перейро посадили уставшего Огги в коляску и потопали к себе домой. Тот вскоре быстро заснул.

– «Клево пообщались!» – сообщил супруге довольный Вован.

– «Да, клево» – как обычно, ответила супруга, однако, на этот раз Вовчик явно почуял неискренность в ее тоне.

х

Прошла очередная неделя. Опять наступило утро субботы. На часах было 7:30.

«За кофе и опять в Marble Hill Park на площадку?» – меняя подгузник Авочке вместе с Долорес, спросил Вовчик.

Он уже приготовился к очередному знакомству и интересной беседе за стаканчиком кофе на вынос, пока сынишка будет резвиться на детской площадке. Лучше даже встретить новых людей, а не старых. Вовка смаковал эффект новизны.

«Давай может куда-то поближе к дому?» – аккуратно начала сливаться Долорес.

«Ну это неинтересно! Я хочу с кем-нибудь пообщаться!» – разочарованно протянул Вован.

«Боже, теперь ты, как моя мама! Ты что забыл, что я вообще-то интроверт? Не хочу я твоих русских! Да и вообще не хочу ни с кем разговаривать! У меня и так есть работа и друзья! Хочу просто спокойно провести утро!» – воскликнула супруга, на несколько секунд чуть не потеряв самообладание.

«Тю! Какие проблемы! Давай я пойду с ним один? А ты иди на свои ногти, массаж, или куда ты там обычно ходишь без нас?» – нашел консенсус Вован.

«Ладно, хорошо, иди без меня. Я, пожалуй, действительно схожу на ногти и с кем-то из девчонок схожу кофе выпить» – без особого энтузиазма, как это бывает у англичан, сухо произнесла супруга.

И отправился Вовчик гулять утром один с Огги. Взял у албанцев в кафе себе кофе, а ребенку стаканчик с babyccino. На двоих в кафе вместе прикончили pain au chocolat. Можно порадовать ребенка иногда сладким, когда мама не видит. Опять приехали в Marble Hill Park. Припарковали коляску, и побежали вместе по ярко-зеленому газону поля, что простиралось посередине этого парка.

Рядом послышалась русская речь. Вовчик сразу навострил уши, приготовил улыбку и фразу ‘привет, как дела?’, повернул голову и увидел молодую пару лет двадцати пяти. Они были хорошо одеты и по погоде и по сезону.  На шатене были светлые шорты, голубая рубашка и мокасины, а на девчонке c недурными формами и натуральным загаром неплохо смотрелись и хорошо сочетались между собой дорогие черные балетки на крепких стройных ногах и легкое цветастое летнее платьице, подчеркивающее те самые формы. Оба были в солнцезащитных очках. Вовчик негромко, но так, чтобы было слышно проходящей рядом паре, запел: “Куда идем мы с пятачком большой-большой секрет, и не расскажем мы о нем, о нет, о нет, о нет”.

Заслышав русскую речь, пара неодобрительно покосилась и замолчала, как партизаны. Вовка пожал плечами – «таак, все ясно с вами, ну не очень-то и хотелось.

Вскоре парочка куда-то испарилась, а Вовка с Авочкой добрались до заветной детской площадки на набережной Темзы. Пробежались через полосу препятствий несколько раз, покатались на горке, пошли на качельки и услышали там знакомый язык. Авочка уже не стеснялся, а с интересом пялился на его источник. Это был молодой светленький папаша лет в кремовых шортах, майке с кислотным принтом и кепкой со сломанным козырьком. Короче, на вид хипстер, как бы сказали во времена юности Вовчика в Москве на стыке нулевых и десятых годов.

Вовчик был в восторге, что опять у него появился новый собеседник, с которым можно побалакать, и поздоровался с ним.

«Привет, как дела?»

«Это вы мне?» – вежливо уточнил хипстер, покачивая своего сынишку на качельках.
Ага – улыбнулся Вован.

«Нормально, нормально» – вежливо, но уклончиво отвечал хипстер.

«Авочка мой обожает эти качельки, уже почти год назад как научился ходить, и теперь может не только качаться на качельках на площадке, а все равно они у него самые любимые из всех снарядов. Пришлось вот ждать минут десять, чтобы наконец-то попасть на них! Площадка эта довольно… popular по утрам. Простите, забыл, как сказать это по-русски… Английское слово почему-то лезет на ум. Язык здесь мало-помалу забывается» – трепался Вован.

«Да, мы тут совсем недолго, всего четыре года, и я тоже за собой замечаю» – хипстер наконец проявил живой интерес к беседе.

Первый кусочек льда недоверия и подозрительности между собеседниками растаял.

«Да, я сам из Москвы, и тут не шибко долго, всего десять лет, а все равно вода камень точит»  – продолжал беседу Вован.

«Ой, и я из Москвы!» – добродушно ответил хипстер, продолжив: – «А ведь некоторые вещи просто непереводимы или не совпадают, ну там как измерение сотнями – не полторы тысячи, а fifteen hundred, или время встречи nineteen hundred».

Когда оказалось, что оба они земляки, беседа стала еще теплее, ибо Вован поначалу напрягся из-за прохладного начала беседы, и начал было думать, что, возможно, собеседник является русскоязычным украинцем, не желающим идти на контакт. Беседа про язык, менталитет и прочие мелочи жизни космополитов продолжилась, а малыши продолжали качаться из стороны в сторону, с интересом слушая своих папаш.

Окончательно лёд растаял при следующем обмене репликами:

«Да я вообще не планировал работать в Лондоне долго. Так, думал приеду на пару лет. Какая разница, где работать? Лондон, Калифорния, Дубай, Сидней Москва? Приехал сюда в 2019, потом Ковид, потом… другие события. Так с тех пор и не был в Москве» – рассказывал про себя хипстер.

Вовчик с пониманием кивал. Он тоже не был в родных пенатах уже четыре года. Он, также как и его собеседник, и как практически все его друзья и знакомые, не любил произносить слово ‘война’ или ‘the war’, предпочитая ему эвфемизмы типа ‘the thing’ и ‘the event’ по-английски, и ‘события’ по-русски, причем не из-за какого-то суеверия или нет-войн-изма, а просто словно сам рот не хотел, механически не хотел произносить это слово на обоих языках.

«Ой, а я как вспомню, как звал друзей к себе в Лондон, предлагал им вписаться в свободной комнате, когда еще не завели ребенка, и слышал в ответ ото всех – Чувак, нам съездить на юга интересней! К тебе точно когда-нибудь приедем, НИЧЕГО ЖЕ НЕ МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ, ЧТОБЫ ГРАНИЦЫ ЗАКРЫЛИ, И МЫ НЕ СМОГЛИ БЫ К ТЕБЕ ПРИЕХАТЬ» – последняя фраза была произнесена Вовой с издевательским тоном.

И собеседники добродушно одновременно заржали.

Беседа продолжилась и у другого детского снаряда. Обсуждали уровень знания языков у сыновей, и Вован горевал, как бы так не получилось, что Авочка вырастет с плохеньким русским из-за того, что он единственный, кто говорит с ребенком на этом языке. Хипстер обмолвился, что им сильно помогли приезды дедушек и бабушек, которые сумели приехать из Москвы уже пару раз. Да, уже во время… событий. Потом беседа съехала на имена, когда оказалось, что сына хипстера Славку зовут на самом деле Мстислав. Вова отметил, что сейчас почти всех русских детей зовут интересно, а не Дашами-Машами-Сашами, как в случае поколения Вовы, на что хипстер трезво заметил, что русские имена 1980-х годов для своего времени тоже были по-своему интересными, и не казались пресными родителям того времени.

Парни продолжали беседу, и Вовану внезапно пришла в голову интересная мысль:

«Да ведь я словно в Париже сто лет назад. Вот так же русские случайно встречались друг с другом на детских площадках. Иногда они друг друга смущались и по-идиотски делали вид, что они не русские или старались друг друга не замечать. И, наверное, эмигранты, уехавшие просто в 1912-13 в Париж, тоже думали, что уезжают ‘так просто на пару лет, ВЕДЬ ЧТО МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ? НА ДВОРЕ ЖЕ ПРОГРЕССИВНЫЙ ДВАДЦАТЫЙ ВЕК!’ И так же политическая верхушка эмиграции наслаждалась своим золотым часом, постоянно выступая с пафосными речами, требуя и получая деньги у западных правительств на их постыдное и кровавое шарлатанство, зачастую просто разворовывая их. Как и сто лет назад, не все русские эмигранты поддерживали партию “воинов света” и союзников Запада. Их значительное меньшинство тихонько держало кулачки в этой войне за партию скифов, (то есть орков, говоря языком современным). Боже, как интересно стало жить… и как хорошо, что от последствий ты практически удален…ха! Вот за это-то в детстве я не любил эмигрантов – и завидовал им!»

С юности и особенно после собственного переезда в Лондон Вован зачитывался эмигрантской литературой. Вовке очень, ну очень хотелось почувствовать, а как же жилось тогда русским людям! Ведь как им было интересно тогда жить, – ему казалось. Одна война, революция, гражданская война, коммунисты, фашисты, эмигрантские склоки, шпионы… Он жалел, что русский эмигрантский быт 2010-х годов был скучен и сыт. У него не было ни перчинки, ни задоринки, ни зрелищности. Это просто было собрание разрозненных и практически ничем не связанных друг с другом людей, не считая того, что все они родились на землях бывшего СССР и говорили по-русски. Но вот свершилась мечта идиота, и возникли и ощущение большой драмы, и эпохальное, скрепляющее всех стержневое событие, (также как и сто лет назад им стал определенный месяц с определенным годом как идиома), и крупные потоки людей из большой России, и повороты большой политики, лихо влияющие на жизни простых людей, и война, трупы, пытки, убийства, теракты, и реальная перспектива не увидеть родину десятилетие, а может и десятилетиями.

Вовчик распрощался с хипстером. В конце они все-таки обменялись контактами, ибо хипстер оказался иммиграционном юристом, недавно открывшим свою фирму, а Вован как раз искал, с кем бы проконсультироваться по вопросу миграционного статуса родителей, которых он планировал в среднесрочной перспективе перевезти в Лондон из России.

Вы думаете, это было последнее знакомство за день? Тю! На детской площадке уже рядом с домом, куда он заглянул на полчасика, Вовчик натолкнулся на сорокалетнюю украинку с маленьким сынишкой, который учился делать первые шаги. Ее национальность он определил сразу, даже до того, как она открыла рот. Помимо характерной внешности, на ней были характерные простецкие спортивные шмотки, словно из российских 1990-х годов.

Огги стал пялиться на украинку, балакающую с сыном, видимо из-за знакомого языка, (те говорили на суржике), и Вован легко начал беседу:

«Здрасте, похоже мой Авочка обратил внимание, что вы говорите на знакомом ему языке»

Украинка заулыбалась, и завязался разговор. Оказалась, она в стране с мужем уже лет пять, она сама украиноязычная из Тернопольщины, муж русскоязычный, (из Николаева), и ‘на русском она научилась говорить в бытовой жизни именно тут’.

Рядышком на полосе с препятствиями играли какие-то испаноязычные дети, за которыми бдили экспрессивно болтающие жгучие смуглые мамаши в летних платьях и с яркими ногтями. Чуть дальше, у простенькой карусельки какие-то усредненно европейского вида родители говорили на неясном славянском языке, следя за тем, как их дочь крутится на ней.

На площадку зашла коротко стриженная блондинка со своим сыном лет трех на вид. Кажется, они оказались тут единственными англичанами. Кажется, (а быть может и нет!) они чуть-чуть, вот самую малость, почувствовали себя немного неуютно на фоне этого замечательного разнообразия, даже несмотря на то, что можно быть уверенным, что эта мамаша, разумеется, считает себя либералом. И все же Вова был уверен, что в глубине души блондинке некомфортно. Но что делать с подобным чувством аборигенам? Ничего, терпеть. Да и страдания их все-таки мнимые. Ей всего лишь следует подойти поближе к любому из чужеземных родителей и сказать – Hello, how are you? и с ней заговорят на ее языке. А если она прислушается к звукам, которые издают сами малыши чужеземцев, окажется, что они все по умолчанию говорят на ее языке, даже если родители с ними говорят на своём…

«Интересно, а парижане тогда в 1920-х и 1930-х тоже про себя тихо бухтели, что Париж становится слишком нефранцузским из-за этих русских, поляков, румын, евреев и прочих чужеземцев?» - спрашивал иногда себя Вовка.

Х

И вот очередная беседа Вовки подошла к концу. Он прекрасно поговорил с украинкой, к его удивлению, не встретив никакого намека на тему войны и неприязни на национальной почве. «Странно, она реально не ненавидит меня?» – весь разговор думал про себя Вовка. «Хотя ведь не только среди русских есть вольнодумцы? Может быть, она вообще топит за Россию»

Распрощались они, пожелав друг другу хорошего дня, не обменявшись своими именами.

Довольный собой, Вовка покатил коляску со спящим Огги домой, и потом доложил жене о своих знакомствах и похождениях.

Долорес была, конечно, рада, что Вовка активно гуляет с сыном, но ей потихоньку становилось не по себе, что все чаще и чаще, когда она сама гуляла с Огги по улицам Ричмонда, с ней, или вернее с Огги, здоровались незнакомые люди с детьми, заводя с ней беседу, и ей приходилось тоже идти на контакт, думая про себя – «и что этот балбес Воува им про меня уже успел наболтать?»

«Господи, он же становится, как моя мать, а ведь когда я его встретила, такой был хорошенький застенчивый мальчик», – качала головой Долореc, вспоминая Вовку десятилетней давности.

Х Х Х

Вовка таки заснул в ту жаркую ночь под The Doors, прокручивая в голове сравнения и фантазии про русский Париж сотню лет назад, воспоминания эмигрантов и рассказы Шмелева и Газданова, и мечтая о том, как он завтра (воскресенье же!) опять пойдет на очередную площадку и познакомится с очередными людьми.

«А может, вообще съездить в Кенсингтон или Vauxhall или еще куда поцентрее? Там ведь тоже много живет русских нынче»…

И именно в этот момент он отрубился во сне.

Клемент Таралевич,

Сентябрь 2023, Лондон.

Телеграм-канал Chuzhbina: https://t.me/chuzhbina
Подкаст «Вехи» на Spreaker: https://www.spreaker.com/user/vehi
Литературный блог: https://taralevichslair.wordpress.com/