Глава XII Продовольственный фонд

Постоянные избиения и ночные обыски вконец измотали Петра. Но лучше уж так, чем ощущать, что из тебя делают некоего стукача, заставляя доносить на других, ради лучших условий.
Новый барак, куда должны были переселить бывших командиров, был готов. Догадывался, обязаны перевести туда и его. Но, несмотря на то, что проживающим там сулило некое послабление не стремился к лёгкой жизни, уже хорошо запомнив чем обычно кончается таковая. Не видел никакого другого выхода, кроме, как в побеге из ссыльнокаторжной тюрьмы.
Жарким, летним днём, в середине июля, переселился в барак, вместе с Иваном.
Теперь было тяжело поддерживать контакты с бывшими красноармейцами и остальными заключёнными. Идея строительства барака не была понятна никому. Придя в голову ещё предыдущему руководству, воплощалась в жизнь нынешним, но не имела особого смысла, учитывая садистские наклонности Судакова. Но, что он, то и предшественники, интуитивно хотели отделить ведущих от ведомых.
- Нас держат для обмена, - высказал свою гипотезу Иван.
- Какого? – удивился такому выводу Пётр.
- Всё очень просто. У советов так же есть заключённые. Не здесь, в северной области, так в других местах. И они, как и мы, крепкая, не поддающаяся инфляции валюта для этих дел. Иными словами, если условно назвать нас долларами, а их рублями, то мы только растём в цене по отношению к рублю.
- А! Вот в каком смысле! И действительно, только таким образом и остаётся объяснить это перемещение в новый, с лучшими условиями, барак.
- Правда вот, каким образом попал сюда я? Решительно не понимаю. Возможно, они, в силу своей глупости, надеются обменять и меня на какого-либо белого офицера. Но, заверяю, этот обмен будет равносилен обмену шила на мыло.
- Может, будучи офицером ещё царского флота, ты дорог нынешнему командованию ссыльнокаторжной тюрьмы, действующим заодно с комендантом острова капитаном Прокофьевым?
- Не думаю, что у этого мордоворота есть дорогие его сердцу люди и даже вещи.
- Иван я невольно вспомнил об одном феномене касающемся законов лидерства.
- О чём это ты?
- О Ленине.
- Вот уж не подумал бы, придётся обсуждать эту сволочь в наших условиях!
-  Очень интересная тема.
- Что ж, делись своими соображениями, если они так уж требуют от тебя этого.
- Теоретик оратор кричит о ненужном. Практик молчит в сторонке о главном. Казалось бы, криками ничего не добиться. Но поразительная вещь – этому ниже среднего роста, не проработавшему и полугода в своей профессии юристу, как раз именно таким образом и удалось достичь многого. Вы только посмотрите, как вещает с трибуны этот сокол революции! Довелось услышать его в Питере. Настоящий актер. Но как никто иной попал в своё время и к нужному зрителю! Простыми фразами о второстепенном, подавая так, что за ним не проглядывает главное, сделал себе имя.
Очень страшный человек! Пойдёт на любые уловки словоблудия для того чтоб достичь цели, легко подчинив себе окружающих. Поверил было и я его словам. Но, как далёк он от слушающего его раскрыв рты быдла! Здесь задача творческая. Такие, как пресловутый Ильич не видят ничего кроме своего дела. Им свойственны черты присущие гению; высочайшее лицемерие и эгоизм ради достижения целей. Встречаются очень талантливые. Они опасны для таких, как мы, ибо уважаем себя, понимая их пустоту. Но утвердившись во власти, уничтожат первым делом подобных нам.
Не каждому гению, а только имеющему в себе чёрную силу дано быть таковым в глазах окружающих.. Но боготворят, не понимая скрывающейся в них опасности.
- Намекаешь на схожесть революционного вождя с нашим островным комендантом? Думаю, капитан Покофьев и не подозревает об этом.
- Пожалуй на таких, как он пала миссия по дополнению к слишком мягким прежде мерам царского правительства к избежавшим полноты наказания подпольщикам. Теперь с удесятерённой силой навёрстывает упущенное.
- Да уж. В этом ты прав Пётр.
- Знаешь Иван, мне ещё до знакомства с тобой заключённые рассказывали, в середине октября 18-го бывший начальник Соломбальской милиции Вельможный организовал групповой побег с острова. Он и двое матросов ночью преодолели проволочные заграждения и на карбасе переправились через пролив. Они были пойманы в Архангельске, отправлены обратно и расстреляны.
- Да. И я, что-то об этом слышал.
Заключённые продолжали готовиться к побегу. Но, при новом начальнике ссыльнокаторжной тюрьмы, стукачество разрослось до чрезвычайных пределов. Приходилось действовать осторожнее.
Петр и Иван, прожив две недели в более комфортабельном по местным меркам бараке приобрели ещё большее недоверие со стороны подпольщиков к себе. Вместе с ними не был переведён ни один из знакомых им организаторов побега. Если и имелись новые в свежеотстроенном бараке, то не были известны им. Та массовость побега о которой проговорился Федор, и не опроверг его Михалыч теперь не ощущалась ими.
Но, он всё же состоялся.
30 июля. бежали не знакомые, как Петру, так и Ивану Варфоломеев, Лупачев и Котлов. Тут же при задержании были убиты.
Это повлекло за собой целый ряд репрессий. Карцер опять был забит полностью. Возобновились расстрелы по наводке стукачей.
Подполье временно остановило подготовку к побегу. Это было очень рискованно. В любой момент могли арестовать кого угодно. Наступил страшный период в жизни ссыльнокаторжной тюрьмы.
Ожидание каждый день быть убитыми, или спрятанными на несколько дней в карцер, пусть и не такой холодный, как в зимнее время, но с меньшим питанием и каждодневными допросами, сопровождающимися пытками, заменяющими недостающий для летнего периода, способствующий скорому сведению в могилу температурный режим, сильно томило их души.
Ближе к середине августа, когда всё несколько улеглось, и волна репрессий прошла мимо Петра с Иваном, подполье продолжило подготовку к массовому побегу.

* * *

- Совсем забыл тебе сказать, Славик днём подходил. Сказал, вроде, как подпольщики опять собираются, - после работы вспомнил Пётр.
- Дело хорошее. Только вот рискованное. Думаю, боятся больше прежнего.
- Ещё бы! Ты офицерская кость. Я, неизвестно кто, если рядом с тобой держусь. Одним только этим фактом перечеркнул своё «славное» революционное прошлое.
- Так и нечего переживать. Начнётся бунт, подсуетимся.
- Возможно. Но, если серьёзно, то Славик сказал, миссия у него теперь такая, наладить потерянную из-за перевода в наш барак связь с красными командирами. Раз и мы попали сюда, как бы не косились на твоё белогвардейское прошлое, приравниваемы к таковым. Видимо на этот раз, когда требуется побольше людей и нас с тобой хотят привлечь к делу. Вроде, как поняли, не уйти малой группой.
- Большой риск.
- Но видимо от безысходности созрели для того.
- Созрели!?
- А то! Просил поработать над этим вопросом. Зайдёт сегодня. Нужно дать ответ.
- Что ж. Что касается меня, бежать всегда готов. А с кем именно не имеет значения, - задумался Иван.
Понимал, пытался Славик приблизиться к ним, чем-то привлекавшим его внимание. Они в свою очередь теперь сомневались, а не стукач ли он?
Продолжил;
- Провал предыдущего побега и отсутствие среди убитых знакомых нам имён хоть и говорит о том, что Славик непричастен, но всё же не хотелось бы найти свою смерть в карцере.
- Зная о массовом побеге кончившемся репрессиями, всё же не верится в реальность удачи следующего, - ответил Иван.
- Более того, подозреваю в предательстве и самого Михалыча.

Бывал в гостях у Петра и Ивана в новом, более тёплом, отстроенном бараке. Как бы не старался Славик заиметь расположение к себе, не мог заинтересовать их, не выгонявших его, принимающих, подобно продолжению интерьера, но, только не как личность.
Не обижался. Просто приходил и сидел вечерами, научившись, так же, как и они с ним молчать. Не прогоняли.   
После неудавшегося побега и последовавших за ним  репрессий тема опять была закрыта на неопределённый срок и говорить с ними было не о чем. По большей части, непрошенный гость заполнял пустоту молчания самостоятельно рассказывая о себе. Вот и сегодня, сразу перед ужином оказался в их углу, разбитого на некое подобие двухместных «кают», но только лишь с боковыми перегородками барака.
- Добрый вечер, - поздоровался, прежде чем зайти в их закуток.
- Проходи. Садись, - пригласил Пётр.
Присел к нему на нары.
- Многие ропщут, что вы тут оказались на лучшем положении. А что по мне, так лето на дворе. Разве имеет какое-то значение у кого стены толще? На улице тепло, да и ночи не холодные. Что же касается тесноты, так попросторнее у нас стало после того, как считай треть к вам отселили.
- Ты давай Слав о главном нам скажи, - выглянув в общий коридор и не увидев в соседних «каютах» людей всё же шёпотом сказал Иван.
- Тут дело такое, - перешёл на полголоса и Славик; - В первую очередь требуется согласие, - помня, недавно, в его присутствии спрашивал о таковом у них Михалыч теперь был уполномочен не без гордости сам проделать эту работу.
- Считай, у тебя в кармане, - за время заключения научился быть краток в отношении запретных тем Иван.
Но сейчас несмотря на страх стукачетва еле сдерживал радость от того, что, как понимал подпольный комитет не только возобновил свою жизнь, но и помнил о них.
- Хорошо. Идём дальше. Еда.
- В каком смысле? – удивился Пётр. Хоть питание и чуточку улучшилось, не понимал о чём именно идёт речь. Но так же, как и Иван радовался возможности вновь получить надежду на спасение.
- Вчера организация постановила начать сбор продуктов в фонд побега.
- Хорошо. Мы не против. Но надо решить каким образом и куда передавать вынесенное из столовой.
- Вопрос решается. Но думаю, основной тайник будет сооружён в нашем бараке.
В коридоре послышались голоса. Барак постепенно заполнялся уставшими, но поужинавшими заключёнными.
- А вот я давно хотел о себе рассказать, - перешёл с шёпота на обычный голос Славик.
- Небось семеро по лавкам? – откинувшись на спину полуприлёг Иван.
- Да нет. По-другому всё. Один я по жизни иду.
- Так уж и один!? Вон какой видный мужчина. Одна шапка чего стоит, - снимая сапоги, улыбался Иван. Теперь мог удобно устроиться в своём углу.
- Был женат. Но, не жил с женой. Ушёл к родителям. Слишком уж давила. Пыталась руководить. Не мог позволить этого себе дома. В магазине ещё да, готов был исполнять волю любую клиента. Но дома – извините.
- И как же тебе одному-то жилось? – сладко зевнул Иван.
- Если честно то и не успел ещё понять, как арестовали.
- За что? – без особого энтузиазма поинтересовался Пётр.
- Контрразведка. Подозрение в шпионаже, - словно ища поддержки взглянул на Петра, так же, как и Иван снявши сапоги, с ногами забравшемуся на свои нары.
- Проклятая война. Из-за неё так и не женился. А так бы, кто его знает, может, как и ты жил сейчас отдельно от жены. Всё, что ни делается к лучшему, - явно засыпал Иван.

Дни теперь, несмотря на ничуть не меньшее чем прежде количество работы летели быстро. Короткое северное лето, как бы ускоряло их. Тем самым намекая, следует спешить с побегом. Но никто не торопился.
Получая большую чем прежде пайку с великим трудом отнимали от неё по одной галете в день, незаметно по вечерам через Славика передавая в общий продовольственный фонд. Где-то в стене старого барака был сооружён тайник. Понимали, от них ждут большего. Но ничего не могли с собой поделать, надеясь, всё же важнее сами они, а не накопленные ими продукты. Да собственно так и было. Организаторы побега делали особый акцент на количество участников, стремясь к тому, чтобы их было как можно больше. Если и вся ссыльнокаторжная тюрьма решилась на это, только легче справились бы с охраной, взяв не оружием, которым предстояло овладеть в бою, а количеством народа.
Но практически невозможно провести отсев среди заключённых таким образом, чтобы не просочились в число знающих хотя бы крупицу информации о побеге провокаторы. Не то, чтобы многие в душе были таковыми, просто продолжал работать карцер, да и пытки не прекращались. А человек, как известно слаб и труслив.
Не знали Иван с Петром организаторов побега. Но не видя среди уничтоженных во время предыдущего, и попавших в карцер прежних, догадывались – удалось спастись Михалычу и двум красноармейцам. Являлись ли по-прежнему руководителями, как не расспрашивали теперь держалось в тайне Славиком. Но как-то тот сказал;
- После закончившегося полной неудачей предыдущего побега, руководство уже не боится открытого выступления, надеясь на его массовость, - тем самым невольно признавшись, как и прежде у руля оставался Михалыч.
Понимание этого поначалу насторожило. Но, вскоре убедившись в том, что репрессии не последовали, постепенно всё с большей силой поверили своему вынужденному товарищу.

* * *

- А я Иван Никифорыч помню, как 31-го июля 1894-го года заходил в город английский китобой «Виндворд» переделанный Джексоном под исследовательское судно, - как-то вечером, в гостях у Ивана с Петром признался Славик.
Всё больше доверия вызывал он у них. И зайдя сегодня в гости решил поделиться темой освоения севера чувствуя, заинтересует их её.
- Не может быть! Вы уже родились к тому моменту?! – искренне удивился Иван.
-  Я 89-го. Пять годиков мне тогда было.
- Выходит, всего на пять лет старше меня!?
- Пожалуй, если вы 84-го.
- Но, мне не довелось видеть это судно, так, как родом с Онеги, и мой отец не особо интересовался Арктикой, если вообще, что-то знал о ней.
- Ты знаешь Пётр, Вячеслав напомнил мне о прошлом, - взглянул на Славика, который со счастливой улыбкой на лице сидел тихо на краешке нар. Продолжил: - Я много раньше мечтал о севере. И, живя на границе полярного круга всегда хотел участвовать в Арктической, морской экспедиции. Но, жизнь вела меня другой дорогой. И, сейчас, встретив тебя, понял, мы вынужденные пленники своего времени. Ведь, представь себе, что было бы в том случае, если не случилась революция? Только Богу подвластно это знание. Ты бы занимался литературой, историей края. Я, пошёл в своё первое плавание, ну, скажем, как картограф, к этой точной науке всегда испытывал некую тягу. Именно поэтому найдя альтернативу в артиллерии.