Ошибка

Молодой человек сидел на старом диване в маленькой комнате большой коммунальной квартиры и вспоминал, выстраивал цепочки, которые должны были привести его к тому, что он имел на сегодняшний день. Если честно, Александр не мог похвастаться выдающимися результатами. Разве об этом он мечтал? Два года назад сразу после окончания института он купил билет в один конец. Вышел на станции маленького сибирского городка, в котором у него не было  ни родных, ни близких, ни друзей, ни знакомых.
Его спонтанный поступок уехать подальше от дома был лишён романтической подоплёки. Похоже, он и сам не знал, зачем оставил родные края. Он не рвался к самостоятельности (потому что его никто не стеснял, не ограничивал его свободу) и дух исследователя в нём не проснулся внезапно. Оставалось предположить, что так сложились  звёзды. Значит, это зачем-то было нужно. Только вот зачем, с этим ещё предстояло разобраться. Александр мчался по воспоминаниям, как по железнодорожному полотну, по которому  прибыл в исходную точку. Он не давал оценку событиям, ему доставляло удовольствие смотреть «кино» по некогда написанному сценарию.
Вот он вышел из вагона, огляделся, купил в киоске на привокзальной площади местную газету, увидел на скамейке оставленный кем-то журнал «Наш край», снял с плеча спортивную сумку, поставил её на скамейку, сел рядом и стал изучать печатную продукцию. Оказалось, что редакция журнала и газеты находятся по одному адресу, выяснил у стража порядка, как лучше добраться до улицы Декабристов и уже через полчаса разговаривал с главным редактором журнала. Было ощущение, что его давно ждали здесь, сразу же зачислили в штат, выделили служебную комнату, которая находилась недалеко от редакции и даже «подъёмные» выдали, чтобы он ни в чём не нуждался. Красивое начало.
Он вспомнил, как смотрел на улыбающегося Петра Денисовича Рябкина и думал, а не спутали ли  его с кем-нибудь другим? Но решил не озвучивать свои сомнения (всё же приятней думать, что тебя здесь ждали, даже если это и не так). Александр улыбнулся в ответ, принял от главного редактора с благодарностью деньги и ключи от комнаты, хотел, было, поинтересоваться, где его рабочее место, но почему-то отложил все вопросы до  выхода на работу. Вот когда отдел кадров официально подтвердит, что он принят в штат, тогда можно будет и выяснять, что к чему да зачем, где, когда, куда и сколько, а так же почему. Но как-то так сложилось, что и спрашивать ничего не пришлось. И всё же ему было интересно, чем он так впечатлил главного редактора:
«Может, Рябкин прочитал мой первый рассказ, который его поразил до глубины души, запомнил фамилию  и вот вам – результат. Или мой красный диплом произвёл такой неожиданный эффект? А может, я оказался однофамильцем какого-то чиновника? А впрочем, какое это имеет значение. Я принят на работу, обеспечен жильём. Мне рады. И уже не важно, по какой причине. Потом разберусь. Осталось оправдать доверие. И всё же, где подвох? А он должен быть, чует моё сердце, не спроста всё это».
А Пётр Денисович пожал ему руку и отпустил устраиваться на новом месте, даже провожатого выделил, чтобы Александр не заблудился. Так он познакомился с сотрудником редакции Анатолием, который жил в том же доме, подъезде, только этажом выше. Весьма словоохотливый товарищ стал основным источником информации. Ещё до выхода на работу Александр оказался в курсе последних новостей, узнал обо всех сотрудниках. Анатолий был похож на ходячую энциклопедию. Казалось, он знал всё обо всех и обо всём. Это он рассказал Александру об истории городка, театре, музеях, исторических зданиях, памятниках, знаменитостях, которые когда-либо останавливались или жили здесь. 
Всё было хорошо на новой работе, но только писать то, что он хотел, почему-то не получалось. В основном приходилось корректировать то, что творили другие сотрудники, изредка из-под его пера появлялись статьи на злобу дня. А ещё его обязали разбираться с письмами читателей. Это было интересно, но совсем не то, к чему он стремился. Ему хотелось создать нечто значимое, что потрясло бы, если и не весь мир, то хотя бы его страну или район, чтобы его узнавали на улицах, приглашали выступать в школах. Это должна быть большая форма: роман или повесть. Можно и рассказы писать, опираясь на жизненный опыт. Только вот то ли этого самого опыта пока маловато было, то ли что-то  внутри не отзывалось.
Так что пока мечта оставалась мечтой. Неудовлетворённые амбиции толкали его на поиск новых направлений, где бы он мог прославиться. Ему казалось, что он должен открывать людям глаза, вести их за собой, как Данко. Он даже пробовал сочинять стихи, но быстро понял, что великий поэт из него вряд ли получится, а быть посредственностью он не мог себе  позволить. Александр прикладывал максимум усилий, чтобы стать  исключительным. Со временем, правда, понял, что слишком много сил тратит вхолостую, что надо поймать свою волну, ритм, найти свой источник вдохновения. Этот процесс оказался достаточно длительным.
Но он помнил высказывание Буаста, что «великие люди, подобно звёздам (на небосклоне), часто обращают на себя внимание только тогда, когда они исчезают». Всё верно, только он желал ещё при жизни вкусить от плода славы, которая, как утверждал Шекспир, «подобна кругу на воде, который не перестаёт расширяться, пока это самое расширение не обратит его в ничто». И только когда подумал, что прав был Ферран, который утверждал, что «в каких бы обстоятельствах мы ни находились, мы всегда полезны обществу, когда делаем хорошо то, что должны делать», окончательно успокоился. Итак, необходимо добросовестно работать, и всё со временем сложится.
 А тут ещё всплыл в памяти совет школьного учителя словесности учиться наблюдать за всем, что происходит вокруг и записывать в особый блокнот свои наблюдения. Когда-нибудь эти записи обязательно пригодятся. Александр исписал не один блокнот, но отдельные наблюдения так и оставались отдельными наблюдениями. Из них ничего глобального не вырастало. Нужно было некое связующее звено, которое он собирался отыскать. Нужна была основа, фундамент. И лёгкость.
Его все эти годы терзал вопрос, почему он когда-то смог увидеть сюжет своего первого рассказа, а потом больше ничего подобного не происходило? Он хотел постичь природу чуда, случившегося ранней осенью в старинной усадьбе. Страстно желал повторения, ибо помнил восхищённые взгляды одноклассниц после издания его рассказа в журнале. Из серой мыши он сразу стал принцем. А ведь изначально он не думал о славе, он был поражён величием места, куда ноги, будто сами привели его. Он с замиранием сердца рассматривал всё вокруг и вдруг ощутил неимоверную тоску и боль (правда, источник их он не ведал, может, увядание природы было виновато?). А ещё откуда-то вылез страх забвения.
Старинное здание разрушалось, а ведь в нем кто-то жил когда-то, любил, страдал. Он вдруг увидел, что дорожки устелены листвой цвета бронзы, что и в увядании есть своя прелесть, что существует внешнее и внутреннее (которые не всегда совпадают). Объём и некая точка в этом объёме. Как отыскать самую важную точку среди других точек? И надо ли тратить время на подобные поиски? А потом откуда-то появились мысли о быстротечности времени, об  аналогии времён года с  жизнью человека. Он посмотрел на небо, увидел летящих журавлей, и такая тоска охватила его душу, что он готов был разрыдаться навзрыд. В полёте птиц он увидел нечто запредельное, мистическое. Голубое небо, белые облака, клин журавлиный, а на земле опавшие листья ветер кружит.
Сердце зазвучало набатом в замкнутом пространстве груди, забилось так, словно вырваться возжелало на простор и улететь вслед за журавлями. А в глазах – всё рябит, расплывается. Плакать хочется, а слёз нет. Вот что он знает о тайне усадьбы (а в том, что эта тайна существовала, он не сомневался)? Ничего. Со временем и то, что осталось от здания, обратится в прах, и никому не будет никакого дела ни до людей, что здесь жили когда-то, ни до тайны, ни до прошлого вообще. Несправедливость происходящего привела его в замешательство.
Заморосил дождь. Он вдруг осознал, что беззвучно рыдает, а перед глазами пелена какая-то. Именно поэтому не сразу понял, что что-то изменилось, что это уже не реальность, а некое видение. То ли что-то сложилось, проявилось в самом пространстве, то ли кто-то сжалился над ним и показал то, что он должен был описать, увековечить в рассказе. Он смотрел во все глаза, старался ничего не упустить, впитывал видение. Более того, уже дома смог всё записать. Его душа ликовала и пела, а слова, будто сами писались в тетрадь. В результате получился необыкновенный текст, пронизанный энергиями любви. Но тогда он не знал этого, это понимание пришло совсем недавно. И куда эти энергии ушли? Ведь без них не свершится никакое чудо. Но об этом он будет думать потом, а сейчас (он был уверен) важно плыть по реке воспоминаний, углубляясь в прошлое. И вдруг резкий скачок к истоку. 
«Кто владеет истинами и проповедует веру, тот и правит миром», - всплыла в  голове услышанная когда-то на лекции приезжего писателя (как гласила афиша) фраза. Он не помнил ни темы лекции, ни фамилии оратора, ни того, о чём вещал человек в очках в их сельском клубе, а фраза врезалась в память. Зачем он, семилетний мальчишка, пришёл тогда в клуб? Может, чтобы посмотреть на живого писателя? Или всё гораздо сложней. Судьба привела, сказал бы он сегодня, а тогда он смотрел широко раскрытыми глазами на афишу, а руки уже открывали дверь в старый клуб.
- Молодец, Санька, - одобрил его поступок дед Федот (сторож клуба). - Занимай место в первом ряду, чтоб слышно лучше было. Сейчас народ соберётся, не протолкнёшься. После лекции танцы обещали устроить.
Танцы Саньку не интересовали. Его и выступление приезжего писателя не особо интересовало. Но кому ж не хочется увидеть, а уж тем более послушать живого писателя? Слышно выступающего оратора Саньке было очень хорошо, да вот беда, он окончательно потерялся в дебрях слов, которые тот произносил. Разум Саньки отказывался воспринимать то, что он слышал. Было ощущение, что он заблудился где-то, бродит в темноте и никак не может выбраться на свет. Ему стало страшно, поэтому он решил, что нужно разобраться в смыслах непонятных слов. Санька не дослушал лекцию, потихоньку прокрался к выходу и со всех ног побежал домой.
- Как узнать значение странных слов? – закричал он с порога.
- Для этого существует толковый словарь, - произнёс отец.
- Купите мне его. Срочно, - потребовал он у родителей.
Он думал, что если поймёт, какой смысл скрывается за непонятными словами, то откроется нечто удивительное. Но не сложилось. Родители отправили его в читальный зал библиотеки, а пока он шёл записываться в библиотеку, из его головы вылетели все странные, непонятные слова. Так что открывать было нечего. Он замер на полпути, а потом решил вернуться в клуб и попросить у писателя, чтобы он подарил ему свою книгу.
Александр улыбнулся. Оказалось, что произошла ошибка. Это был философ, которому для отчётности надо было прочитать несколько лекций в глубинке. И свою самую главную книгу он ещё не написал. Возможно, что и не собирался писать. А вот Санька после той лекции решил стать писателем. Он записался в библиотеку, и раз в неделю приходил в читальный зал изучать толковый словарь.
Правда, со временем ему наскучило это занятие, да и чтобы писать книги, надо было не только много знать, но ещё уметь мечтать и переносить свои мечты на бумагу. Мечтать он любил, а вот записывать мечты никак не получалось, почему-то на бумаге они  становились корявыми и неинтересными. Он упрямо снова и снова пытался слепить из слов какую-нибудь необычную историю, но то ли слов не хватало, то ли не те слова были, потому что перед ним вдруг вырастала стена, которую он не мог ни пробить, ни взобраться на неё.
В какой-то момент он оставил пустое занятие и решил, что станет геологом, а когда прочитал книгу о лётчиках-испытателях, ему захотелось летать на истребителях, а потом желал быть то машинистом, то военным, то доктором. Время шло, а определённости в выборе какой-то одной профессии у него так и не наступало.
- Ну что ты мечешься, словно буревестник в тучах? – спросил его как-то школьный друг Федька.
Санька пожал плечами. Ну что он мог сказать? Что любит жизнь во всех её проявлениях, что ему всё интересно, что с любопытством взирает на всё, что происходит вокруг, и не перестаёт удивляться? Только вот как выбрать из огромного объёма что-то одно, не ведает, от того и мечется? Он посмотрел на друга и вздохнул:
- Прежде чем купить свитер, его надо примерить. А профессия – это не вещь, это навсегда. Я в поиске.
Санька часто уединялся, бродил по лесу, насыщался пением птиц, шелестом листвы, запахом сосен, светом солнца. А однажды осенью (когда учился в выпускном классе) оказался возле старой усадьбы, увидел дорожки, усыпанные оранжевой листвой, и случилось нечто невероятное. Он будто погрузился в прошлое. И всё, что от него требовалось, смотреть и запоминать. Ему вдруг показалось, что утро где-то заблудилось. Время от времени начинался дождь, и от этого появлялось ощущение некой беспросветности. Он не мог с определённостью сказать дождь шёл в его воображении или на самом деле. Во всяком случае, он не промок, зато ощутил некий прилив восторженности. Он не знал, что для определения этого состояния существует слово «вдохновение». И именно в этот момент он понял, что может описать то, что его впечатлило, что пригрезилось.
Так появился на свет небольшой рассказ о первой любви двух подростков, об их встрече почти через полвека в заброшенной старинной усадьбе, когда все дорожки были усыпаны листвой цвета бронзы. Дождь словно оплакивал их разлуку, то начинался, то тут же прекращался. А они смотрели друг на друга, как когда-то в юности. Они стали успешны, богаты, им завидовали, но они прожили все эти годы вдали друг от друга, испытывая боль разлуки. Она вышла замуж за богатого человека, он женился на первой красавице, но то, что они испытали когда-то, не повторилось уже никогда. Они взялись за руки, и вдруг случилось чудо: они вновь оказались в прошлом, в том осеннем дне. Им был дан шанс всё исправить. Но вместо этого они вновь расстались, чтобы потом всю жизнь вспоминать этот день.
Почему они повторили ту же самую ошибку? Хотя ошибка ли это была или неизбежность? Возможно, это то, через что им суждено было пройти, и что они не в силах были исправить. В его рассказе была некая проникновенность и притягательность в описании осенней природы, увядающей красоты. Ему удалось схватить ощущение тонкой грани между возможным и дозволенным. А увидеть эту грань в состоянии только любящие сердца. И именно они заставляют их вновь пойти по пути разлуки, чтобы сохранить искру любви, пронести её сквозь годы, находясь на расстоянии, чтобы не убить её мелочными претензиями, дрязгами и разборками. 
 Первым слушателем стал Федька. Это он настоял, чтобы Санька отнёс своё детище на суд учителя словесности. Пётр Андреевич, долго молчал, а потом посмотрел на стоявшего перед ним голубоглазого паренька и произнёс:
- Не плохо. Я бы даже сказал совсем не плохо. Оставь мне своё творение. Я покажу одному человеку. А ты наблюдай, Саня, наблюдай за людьми, природой. Ты можешь проникать за грань, ты чуешь сокровенное. Это дар и наказание одновременно. Ищи откровения в своих наблюдениях. Учись любить. Надо же. Порадовал ты меня, Чибисов. Глупые поступки, ошибки забываются, любовь – никогда. Это сводящая с ума искра отпечатывается навсегда. Если любовь коснулась сердца человека, то он видит мир иначе. Привязанность, радость взаимного тепла и духовной близости – это ещё не любовь. Очарование миром порой из детства протягивается во взрослую жизнь. Всё предопределено: боль, страдания, радость, - и каким бы трудным ни был путь, его надо пройти. Детские переживания сказываются на дальнейшей жизни: либо человек крепчает от них, либо ломается. Это уж как кому повезёт. Боль не вечна, а след оставляет.
Санька тогда не всё понял, о чём говорил Пётр Андреевич. Может, о чём-то своём? Но запомнил главное – он порадовал учителя тем, что написал. А потом и вовсе Санька ошалел от счастья, потому что его рассказ напечатали в одном из журналов. Он стал популярен среди одноклассников. Девочки вдруг увидели в нём нечто особое и потянулись к нему. Они признавались ему в любви, приглашали на свидания. А он наблюдал за ними, очень быстро понимал, что они заблуждаются, но разубеждать их было бесполезно. И тогда он стал говорить, что не может тратить время на пустые развлечения, ему надо написать для местной газеты несколько статей.
Это было отчасти ложью во спасение, отчасти правдой. А вскоре он уехал, поступил в институт на факультет журналистики. И бывшие поклонницы из его городка как-то быстро забыли о нём. А Санька лишний раз убедился в правоте своих наблюдений. Он вспомнил, как знакомый его учителя встретился с ним. Он тогда спросил, почему его герои не использовали данный им шанс всё исправить? Санька растерялся. А потом сказал:
- Нельзя ничего изменить. Можно только переосмыслить. Они расстались, но любовь не исчезла, она помогала им преодолевать все трудности, страдания, одиночество, боль. Невозможно отказаться от груза прожитых лет, открытий, переживаний, памяти. Случилось то, что должно было случиться. И они не могли допустить, чтобы из-за них страдали другие люди. А для настоящей любви ни время, ни расстояние не помеха. Я так думаю. А если честно, я ничего не мог поделать, они сами поступили так, как поступили. И не объяснили мне, почему. Я лишь описал то, что увидел. Извините, - произнёс он.
- Да за что ты извиняешься? Ты хоть представляешь, что ты написал?
Санька пожал плечами.
- Этому тебя не научит ни один институт. Это дар. 
А потом мысли Александра заскользили в ином направлении. Он подумал, почему время в детстве тянулось (бежало, двигалось) иначе, чем в зрелом возрасте? Как объяснить, что чем старше он становился, тем быстрее оказывалось течение времени. И вот настал момент, когда оно стало мчаться с неимоверной скоростью. Один день детства в сегодняшней действительности был равен году.
Конечно, кто-то может сказать, что всё зависело от событийности. У времени свой отсчёт – события. Оно замедлялось, чтобы можно было насладиться в детстве созерцанием того, что случалось. А случалось многое: бабочка села на цветок и от наслаждения ароматом или нектаром её крылышки вдруг затрепетали, а потом она взлетела и стала выписывать замысловатые «па». И ты вместе с ней ликовал и кружился, выкрикивая невесть что.
Или таинственные наблюдения за длинной дорогой навозного жука или вечно спешащих муравьёв. Мир открывался с неожиданной стороны. Или когда ты замирал при виде колышущихся от ветра травинок, плывущих по небу изумительной красоты облаков, как ты ликовал, когда ветер слегка касался маленьких цветочков ландыша, напоминающих белые колокольчики, потому что тебе казалось, что сейчас услышишь их таинственный перезвон. Как от аромата цветущей черёмухи захватывало дух. Каждое мгновение открывалось что-то, от чего ты испытывал душевный восторг.
Он вдруг вспомнил, как каждой весной в детстве «шалел» от запахов пробуждающейся природы. Ему хотелось вдыхать ароматы, от которых кружилась голова, томительно сжималось что-то внутри. Он будто  наполнялся от пробуждающейся земли живительными соками и взрослел с каждым мигом новых открытий. Может, поэтому и день тянулся целую вечность.
Что изменилось? Нет новых волнующих впечатлений? Почему чудо превратилось в обыденность, а он не заметил даже, когда и как это произошло. Это неизбежный процесс взросления? Конечно же, возникают новые переживания при пробуждении чувств. Только его сердце молчало. Может, он не случайно решил уехать в таёжный городок? Может, где-то подспудно надеялся поймать удачу за хвост на новом месте? Хвостов было много, да всё не те.
Он ездил по деревням по заданию редакции, встречался с людьми, написавшими  им письма, общался с ними, разбирался в проблемах. Их гнев, боль утихали, когда удавалось разрешить тот или иной вопрос. Порой эти общения превращались в удивительные истории, живые, трагикомические. Он наблюдал за людьми, с которыми встречался, делал записи для будущего романа. Были мимолётные ни к чему не обязывающие встречи, расставания. Только пока единственной и неповторимой не было среди них. Боялся пройти мимо, ошибиться, а потом вспоминал про судьбу, и с надеждой смотрел в завтрашний день, не убегал от жизненных ударов, стойко переносил их и старался не забывать, что нельзя изменять себе. 
Александр открыл глаза. За окном шумели листвой старые клёны. Лето в самом разгаре, а он сидит на диване в своей десятиметровой келье в выходной день. Нет, он не просто сидит, он пытается приблизиться к тому, что само когда-то открылось. Это было особое пространство, которое впустило его в себя. А сейчас он всеми фибрами души рвётся в него, а оно не хочет его впускать. Почему?
- Дар открывается любящему сердцу, - произнёс он и попытался вспомнить, на кого же отозвалось в юности его сердце. – Это был аванс. Я любил мир, природу. А не конкретного человека, - он встал с дивана, переоделся и решил пройтись.   
- Александр Иванович, - услышал он звонкий голос у себя за спиной, едва отошёл от своего подъезда.  – Подождите.
Он обернулся и увидел Симу. Она недавно пришла работать к ним в редакцию. Весьма симпатичная молодая девушка. 
- Здравствуйте, - улыбнулся он. – Что-нибудь случилось, Серафима Ивановна?
- Нет. Вернее, да, - она смутилась. - Я хотела бы пригласить вас к одному очень интересному человеку, к художнику-самородку. Любопытно было бы пообщаться с ним, посмотреть его картины, а потом написать о нём. Только живёт он далековато. Туда не ходят автобусы. Дороги ужасные. А вот на вашей машине мы смогли бы преодолеть этот путь.
- Значит, вам не я нужен, а моё транспортное средство.
- Если честно, да. Вы откажетесь мне помочь?
- Когда-то в детстве мой отец прочитал мне лекцию о пользе правдивого признания. Правдивость, говорил он, твоя защита. Во лжи можно утонуть, она расщепляется, порождает всё новые и новые варианты. Если ты кого-то обманул, жди, что тебя тоже обманут, потому что лжецы, как правило, считают себя умнее и хитрее других и теряют ощущение реальности. Притворство недостойно честного человека. Величие и нечестность – вещи несовместимые. Говори правду. В ней – твоё спасение.   
- Это вы сейчас к чему? – спросила Сима, растерянно глядя на Александра.
- К тому, что у меня нет машины. Увы. Не накопил, да и не особо стремился. Вам поручили написать статью о Варенцове. Думаю, что вам интересно моё мнение, которое вы хотите использовать в своей статье. Предполагаю, но не утверждаю. Вариант о дорогах придумали, да вот незадача, с машиной просчитались. Скажите, а честно признаться, что мешает? Гордыня или страх отказа?
- Вам главный сообщил?
- Нет, это я предложил ему послать вас к Варенцову. Редакционный микроавтобус свободен. С художником ещё накануне договорились, он вас ждёт сегодня. Но я нарушу собственные принципы и поеду с вами, потому что мне тоже интересно его творчество, - сообщил Александр Иванович, увидел улыбку на лице Серафимы и добавил: - Мне почему-то кажется, что это будет удивительная встреча. Меня накануне наш Анатолий порадовал информацией о странном, в некоторой степени нелюдимом, но весьма необычном художнике. Правда, в чём заключается его необычность, сказать не мог. А ещё по каким-то причинам до сих пор у него как-то не складывалось с персональной выставкой. Он живёт на средства, которые унаследовал от дальнего родственника. От редакции собрали подарки для художника. Предлагаю пообедать в нашей столовой перед поездкой, ибо вернёмся только к ужину.
- А если бы я вас не остановила? – вдруг спросила Серафима.
- Я бы разыскал вас, чтобы сообщить, что собираюсь ехать вместе с вами.
- Значит, я поторопилась?
- Зачем ходить кружным путём, когда есть прямая дорога?
- А вы всегда говорите правду?
- Нет. Стремлюсь, но иногда приходится отмалчиваться. Или переводить разговор на другую тему. Это как вариант.
Хозяин дома, похожего на старинный корабль, открыл ворота и улыбнулся:   
- Здравствуйте-здравствуйте. Сегодня удивительный день. Проходите, я вас чаем угощу.
- Это вам, - произнёс Александр, достал несколько пакетов из машины и добавил: – От редакции.
Константин Петрович улыбнулся:
- Спасибо. Вы водитель или коллега Серафимы Ивановны?
- Один в двух лицах, - произнёс Александр.
- Надеюсь, вас не затруднит донести сии подарки до кухни? А я угощу вас фирменным пирогом. Мне его Аннушка печёт по особым дням. Аннушка – это моя помощница по хозяйству, ибо не умею его вести, зато с удовольствием выращиваю овощи и в саду люблю работать. Аннушка вернётся только к вечеру, так что нам придётся самим хозяйничать.
Он разлил чай по чашкам, положил каждому на тарелку по большому куску пирога и произнёс:
- Угощайтесь.
- Спасибо. Но мы приехали к вам…
- Картины. Конечно. Но должен предупредить вас, что я не модный живописец, угождающий избранной публике, мои полотна не столь совершенны, чтобы вознести меня до небес. Мои картины иные. Может, потому, что воспринимаю жизнь как чудо? Но вначале вы должны отведать этот чудесный пирог. Аннушка старалась.
- Вкусно. Очень, - произнесла Сима. – Пирог отведала, чай выпила, - она посмотрела на художника.
- Торопишься. А вдруг так получится, что и писать обо мне будет нечего. Может, то, что вы увидите, не для всеобщего обсуждения. И получится, что ошибка вышла. Вы ехали за одним, а получите совсем другое.  Ладно, пошли. Нам на второй этаж.
Константин Петрович открыл дверь в мастерскую и произнёс:
- Прошу.
Он поставил на мольберт полотно и отошёл чуть в сторону, чтобы видеть реакцию журналистов.
«Он что? Издевается? Мы должны рассматривать одну единственную картину и на её основании делать вывод о его творчестве? Или это такой приём? Постепенное вхождение в мир его иллюзий», - подумала Сима, пропустила Александра вперёд, чтобы по его реакции понять, кто перед ними: гений, забытый всеми самородок или художник одного полотна. 
Александру почему-то стало всё равно, наблюдает за ним художник или нет. Он ощущал необычность картины, но пока не мог понять, в чём она заключается. Александр разглядывал горы, небо, бурную реку и маленького мальчика на краю обрыва. Ему показалось, что это была не картина, а окно. Там, за ним, было всё живым. Как Варенцову удалось открыть пространство и показать, что там спрятано, объяснить он не мог. Может, это связано как-то с освещением? Он отошёл чуть в сторону, чтобы проверить собственную версию, изменился ракурс восприятия, и что-то произошло за «окном». Художник наблюдал за ним и улыбался.
- Ко мне не часто заходят люди, которые воспринимают мир так же, как я. Вы увидели.
Серафима не понимала, что имел в виду Варенцов. Она тоже во все глаза рассматривала его картину, но ничего необычного в ней не видела.
- У меня странное ощущение, что что-то меняется в мире, когда я рисую, - услышал Александр голос художника, а ему вдруг показалось, что вот-вот сейчас мальчик повернётся к нему, он увидит его лицо и узнает. – Каждый человек в той или иной степени творец, - между тем вещал художник, а Александр вдруг увидел, как растут крылья за спиной мальчика.
Пугающая изменчивость картины. И вдруг Александр ощутил незащищённость этого юного существа. Полотно дышало, переливалось. Ему пришла в голову удивительная мысль, что художник – Повелитель Времени. Он понимал, что любая талантливая картина – синтез духовных составляющих личности художника. Александра терзало узнавание-неузнавание. Ему казалось, что когда-то давно это он стоял там, на краю обрыва, и видел уже всё это. Он был уверен, что если сейчас мальчик повернётся, он узнает себя. Что это? Магия? Некий технический приём? Откуда это узнавание?
- Искусство – это память, обещание и надежда, - произнёс Варенцов. – Помните, что когда-то написал Николай Заболоцкий? «…Что такое красота, и почему её благословляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?»
Мальчик взлетел. Его полёт заставил сильнее биться сердце Александра. Мелькнула мысль, что этого не может быть. Произнесённая вслух эта фраза должна была спасти его, но почему-то она не произносилась, и, как следствие, не могла спасти. Он видел развитие событий, некий фильм, как видел когда-то на аллее старинной усадьбы двух стариков с сияющими глазами и их историю любви. Он видел! Ни горы, ни река, ни обрыв, ни мальчик сами по себе ничуть не фантастичны и не столь удивительны, как мир в целом, что видел он сквозь открытое окно на картине художника. Мир был реален в своей нереальности.
Сима же видела реакцию Александра, но не могла понять, что его так взволновало. Обычная, почти заурядная картина. Правда, она что-то излучает. А ещё возникает ощущение некого движения внутри полотна. Что-то меняется вопреки здравому смыслу. Она пригляделась и не увидела мальчика. Куда он делся? Она что-то проглядела. Да и краски изменились. Наверное, это связано с освещением. Ей была интересна реакция Александра, она отвлеклась, а когда вновь посмотрела на полотно, мальчик стоял, как прежде, а на глазах её спутника блестели слёзы. Ей захотелось спросить: «Что происходит?» Но она лишь только молча переводила взгляд с художника на картину.
 «Может, всё же он объяснит, что с его картиной не так», - подумала она.
А Александру казалось, что от всего происходящего исходит вполне осязаемый дух какой-то неотвратимости.
- Есть бессмертный язык чувств, который настоящие писатели и художники выражают по-разному. Одни через слово, другие через краски.  Но в их творениях живёт любовь к Богу, родине, человечеству, истине, к искусству, к себе. А некоторые способны проявить невидимое или увидеть его, - проговорил Варенцов. - Моя Аннушка тоже видит. Вам надо обязательно дождаться её. Вот, - он достал ещё одну картину. -  «Танец на берегу реки». В танце сокрыта поэзия, в нём есть ритм и размер. Движения танца – это движение крыльев, теней, ветра, веток – в них гармония. Танец преображает танцующих изнутри. Прислушайся.
«Почему Варенцов обращается исключительно к Александру Ивановичу? Я совершила ошибку, когда пригласила его с собой, - подумала Сима и вдруг поняла, что не сможет ничего написать о Варенцове. – Они говорят, будто меня нет здесь, я исчезла, испарилась, - и вдруг ощутила, как в ней постепенно закипает ревность, необоснованная злость. - Ну, что такое видит он, чего не могу увидеть я? Может, мужчинам легче понять друг друга? Я для художника – ребёнок, капризный, не очень умный, амбициозный, раздираемый противоречивыми чувствами. Я завистливая дура. И это похоже на правду».
 А потом ей стало грустно, слёзы навернулись у неё на глазах от обиды на себя, бездарную, пустую. Она готова была покаяться, только не знала, как это сделать. Она подошла к полотну, где двое влюблённых танцевали на берегу реки, и вдруг ей почудилось, что они вначале улыбнулись ей, а потом закружились в вальсе. Может, это искажение из-за слёз? Сима вновь пригляделась к танцующим. Нет, это какое-то воздействие, гипноз, решила она. Этот Варенцов загипнотизировал их. А иначе как объяснить, что она услышала музыку. Она закрыла лицо руками, потому что узнала в девушке себя, чего не могло быть на самом деле.
«Воздействие. Точно, гипноз, - пронеслось в голове Симы. - Мы никогда не встречались с этим художником раньше, он не мог меня видеть, и уж тем более я никогда не позировала ему. И что тогда всё это значит? А кто тот парень, что обнимает девушку? В моей жизни нечто подобное уже когда-то было. Но художник не мог знать об этом, это моя жизнь, откуда обо всём этом стало известно этому чародею? И ещё вопрос. Почему он показал нам только две картины? Ведь это странно, что все остальные полотна стоят, повёрнутые изображением к стене. Что на них изображено?».
 Варенцов коснулся её плеча, Сима вздрогнула и с вызовом посмотрела на него.
- Это просыпание. А остальные картины не для вас писались.
- А эти для нас? – она кивнула на картины.
- Да.
- Вы знаете, что случилось с молодым человеком на вашей картине? Вы знали, что это не просто танец, а танец расставания? – почти выкрикнула она.
- Детские переживания сказываются на дальнейшей жизни: либо человек крепчает от них, либо ломается. Это уж как кому повезёт. Боль не должна тянуться вечно. Многие её просто прячут, но след остаётся. Картина даёт возможность освободиться от груза запрятанных переживаний. Всё всплывёт позже. Придёт понимание и освобождение. Хочу рассказать одну потрясающую историю. Мне её поведал мой друг. В Канаде стаи перелётных птиц разбивались ночью о высоченную телебашню, которая была ослепительно освещена. Тогда погасили огни, чтобы они не манили, не убивали птиц. Вывод. Надо быть ярким, но не надо, чтобы о тебя разбивались.
- Гриша разбился об меня. Я приехала, чтобы взять у вас интервью. Я должна была написать о вас статью. А что я могу написать? О магии вашего творчества? О наших ошибках, которые на самом деле не являются таковыми? О чём?
- О любви, не о влюблённости, именно о любви, потому что влюблённость ослепляет, а любовь делает взгляд пронзительным.
- А картины? Вы продадите их нам?
- Нет, - услышала Сима и уплыла в свои воспоминания.
Она не слышала, почему художник отказал им, ей хотелось побыть одной, она вышла во двор, подошла к машине, потом обернулась, увидела, как Александр обнял художника, и произнесла:
- Спасибо. До свидания, - после чего села в машину.
Они молча ехали какое-то время.
- Я должна признаться, что вначале подумала, что это было ошибкой брать вас с собой, а теперь уверена, что я сама сплошная ошибка. Что вообще происходило у этого чародея? Вы что-нибудь поняли? Зачем ему понадобилось возвращать нас в прошлое? Чего он добился? Я не любила Гришу. Мне нравилось, что он бегает за мной, дарит цветы, провожает до дома. Мы учились в одном классе. Однажды он пригласил меня на реку. У него там было какое-то сакральное место. Он показал мне огромный камень, весь исписанный какими-то знаками. С другого берега зазвучала музыка. Там какая-то компания остановилась с палатками. Видно, они что-то отмечали. Может, окончание института? Гриша пригласил меня на танец. Глаза Гриши сияли, в них отражалось небо. А потом он подвёл меня к чудо-камню и признался в любви. Я растерялась, я была не готова к такому повороту событий. Он был для меня просто одноклассник, который ухаживал за мной. Я соврала ему. Я сказала, что у меня есть человек, которого я люблю. Он побледнел, а потом взял себя в руки и сказал, чтобы я не парилась, он рад за меня. Главное, чтобы я была счастлива. Через неделю я уехала в другой город, поступила в институт. А через год день в день он пришёл к своему камню. На другой стороне отдыхала семья – муж, жена и их двенадцатилетняя дочь. Я не знаю, что там у них произошло, но девочка зачем-то решила переплыть реку. Гриша, видно, почувствовал что-то неладное и поплыл ей навстречу. Короче, на середине реки она стала тонуть. Он подоспел вовремя. Спас её, доплыл до другого берега, привёл девочку в чувство, родители вызвали скорую, а когда она приехала, Гриша поплыл обратно. И точно на том же месте  попал  то ли в водоворот, то ли у него ноги свело. Короче, стал тонуть. Врач скорой и отец девочки поплыли к нему, но опоздали. Откачать Гришу не удалось. Я приходила к его камню. В самом низу он написал: «Как жить без неё? Всё бессмысленно». Я долго сидела там. Не было слёз. Было всепоглощающее чувство вины. Мне вдруг показалось, что это не роковое стечение обстоятельств, что он искал смерть и нашёл её. С этим мне предстояло жить. Я запрятала этот эпизод так глубоко, будто стёрла его из своей памяти. А оказалось, что он продолжал жить внутри меня. Я пришла к мысли, что должна остаться одна, чтобы никому больше не причинять боль. Я превратилась в монашку в миру. Я не знаю, что на самом деле сегодня произошло, но вдруг пришло понимание, что в его гибели я не виновата. Я освободилась. Понимаете? Освободилась от ложного чувства вины. А зачем он для вас написал картину? Постойте, значит, он заранее знал, что мы приедем к нему, что нам нужна помощь. Осознавал ли он, что Творил?  Или его картины оживают, когда соприкасаются с энергетикой тех, для кого он их писал?  Мне говорили, что он Блаженный. Может, и так. Вы знаете, что за мальчик был на той картине?
Александр остановил машину.
- Было ли это на самом деле? Я не могу однозначно ответить. Однажды, когда мне было шесть лет, я увидел во сне тот самый пейзаж, что был на картине Варенцова. А потом произошло чудо. Мы поехали к другу отца. И я увидел этот обрыв наяву. Это детское воспоминание стёрлось у меня со временем. Мать, когда узнала, куда я уехал, сказала, что это карма, милый. Судьба привела тебя туда. Зачем? Это тебе предстоит открыть. А сегодня я вспомнил, что стоял на краю обрыва и представлял, что у меня вырастут крылья, и я полечу к звёздам. Мне показалось, что у меня действительно растут крылья. Я закрыл глаза и «взлетел». Было ли это на самом деле, не знаю. Я летал среди звёзд, смотрел с высоты на тот самый обрыв, где я стоял, а потом вернулся. Когда я открыл глаза, то увидел испуганных родителей. Отец обнимал меня,  мать целовала  и всё время повторяла: «Ты что удумал?» А я прошептал, что просто полетал немножко. «Боже, никогда, пообещай мне, что ты никогда больше не будешь так делать». Я кивнул. Самое смешное, что на спине, там, где у меня прорезались крылья, была разорвана рубашка. Я больше никогда не летал и даже забыл о том эпизоде в моей жизни. Что произошло на самом деле? У каждого свидетеля того события своя правда. Возможно, родители испугались, что я прыгну с обрыва или… - он замолчал, и после небольшой паузы продолжил: - А сегодня я увидел на картине Варенцова, что тогда произошло. Я летал. И крылья у меня были.
- Это такой образ?
- Это было. Понимаешь?
- Нет. Это запредельность. Ты же не ангел, – она не обратила внимания на то, что перешла на «ты», посмотрела на него в упор и прошептала: - Или ты спящий ангел? Я читала твой самый первый рассказ. Ты всё это видел, ты был свидетелем тех событий, что в принципе тоже невозможно. Но я ощущала правду в каждом твоём слове. Ты либо гений, либо ты видел то, о чём писал.
- Ты посмотри на меня, - произнёс он (после столь доверительного и откровенного разговора он не мог уже обращаться к ней на «вы»). - Ну, какой я ангел? Мне просто кто-то помог. Это произошло случайно. И с полётом, и с тем, что мне показали в старой усадьбе. Я просто описал увиденное. Я даже понимаю, почему это чудо больше не повторилось. Меня занесло не в ту сторону. Гордыня, желание славы. Я отяжелел, запутался. Я даже в мыслях не мог взлететь, не потому, что пообещал родителям, а потому, что слишком привязался к земле. Жажда известности распирала меня, и всё крепче становились цепи. И вдруг сегодня я проснулся.
- А почему художник не захотел нам продать эти картины?
- Он же сказал, что надо идти дальше, что он допишет эти полотна, сделает их безличными, уберёт чудесность, и они займут когда-нибудь своё место на выставке. Правда, сказал он, это будет не скоро. К нему пока что привели чуть больше десятка тех, кому надо было помочь. Он написал для них картины. Думаю, для персональной выставки маловато будет. Хотя, мне показалось, что его это совсем не волнует.
- А разве нельзя написать нейтральные полотна? Природу нашего края запечатлеть, например?
- Я спросил его о том же. Его мой вопрос рассмешил. Он сказал, что вообще не умеет рисовать.
- Бред какой-то, - произнесла Сима, - а кто же тогда его картины пишет?
- Ангелы, - произнёс Александр.
Серафима с сомнением посмотрела на него и вздохнула:
- В мире много загадок. Этот чудак не сумасшедший, я уверена. Он особенный, не вписывающийся в рамки моего обыденного восприятия. Фантазёр. Есть в нём нечто магическое. Нет. Бред. Ну, какие ангелы водят его рукой? Ты можешь поверить в это?
Александр промолчал, вышел из машины и вдруг замер.
- Я, кажется, знаю, зачем я приехал сюда.
Сима встала рядом с ним.
- Ну, и зачем же? – спросила она.
- Присмотрись, - попросил он, – тебе не кажется, что это место похоже на то, что мы видели на картине художника?
- Да. И всё же то, что с тобой произошло больше похоже на медитацию. Я понимаю, что нам порой так хочется верить в чудо. Может, тебе стоит позвонить родителям и спросить, что тогда произошло? Чего они испугались?
- Мне не надо об этом спрашивать. В прошлом году я провёл отпуск дома.  Мы как-то вечером рассматривали наш старенький альбом, и мать вспомнила, как мы все вместе ездили в гости к их друзьям в городок, в котором я теперь работаю и живу. И как я напугал их до смерти. Мать рассказала мне, что я побежал к обрыву, остановился на самом краю и стал осматривать окрестности. Их что-то отвлекло, а когда они вновь посмотрели туда, где я стоял, меня там не оказалось. Они решили, что я прыгнул с обрыва. Они побежали к тому месту, и вдруг увидели, что я стою, как стоял. Отец обнимал меня, а мать просила больше не прятаться и не пугать их.
- А знаешь, я ведь тоже на картине увидела, как ты исчез и почти сразу же появился вновь. Никаких полётов не было.
- Я смотрел на картину, будто сквозь окно…
- Может, ты летал в иной реальности? Думаю, что в нашей реальности тебе полёты не грозят. И меня почему-то это радует. Знаешь, мне Анатолий рассказывал, что где-то здесь есть обрыв, возле которого сбываются мечты. Может, ты попал как раз на такое место, и в другой реальности осуществилась твоя мечта.
  - Бессмысленно гадать. В наших жизнях постоянно происходят удивительные события, на которые мы порой не обращаем внимания. Может, ты права, это была всего лишь медитация, когда я поднялся к звёздам и увидел землю с высоты. Но ощущение полёта восхитило меня. Вопрос в другом, почему я забыл об этом? Даже когда мать мне рассказывала о странном случае, я не вспомнил его, я лишь поверил воспоминаниям родителей. А у художника, глядя на картину, я прозрел, ко мне вернулась память, и в добавление ко всему я увидел действие на самой картине.
  - Нет, мне всё же кажется, что художник обладает гипнозом, он ввёл нас в транс, и мы увидели на картинах то, чего там не было и не могло быть. По крайней мере, это хоть какое-то объяснение с точки зрения здравого смысла.
- Если тебе так хочется думать, пусть будет так. А я останусь при своём мнении. Действие на картине ожило. Это было похоже на то, как когда-то я увидел в старинной усадьбе то, чего не было, а оно было. Нам пора возвращаться, - произнёс он и направился к машине.
- Я слишком много говорю. Возможно, тебе хочется побыть в тишине. Извини, - произнесла Сима, села в машину и остальную часть дороги молча смотрела в окно.
О чём она думала, Александр не знал и был рад, что она не стала посвящать его в свои размышления. Девушка попросила высадить её возле редакции.
- Как скажешь. Тебя проводить? – всё же спросил он.
- Нет. Здесь недалеко. Всего доброго.
- До завтра. Шефу я пообещаю, что о художнике мы напишем позже совместную статью, если ты не против. Пока слишком мало материала. И я не совру. А уж когда этого самого материала будет достаточно, одному Богу известно, - произнёс Александр.
 Сима улыбнулась.
- Спасибо. Мне надо подумать. Возможно, я как-нибудь отважусь съездить к Варенцову одна. У меня появились вопросы. А ещё мне Анатолий дал адрес своей знакомой, которая тоже приезжала к художнику. Он её вылечил от заикания. Странно. На целителя он не похож. Может, тоже на картине что-то увидела. Не знаю, но пообщаться хочу. Не для статьи. Хочу разобраться в его художествах. Он не шарлатан, я это точно знаю. Он очень светлый и добрый. Но что с его картинами не так? – она помолчала, а потом прошептала: - Узнаю ли когда-нибудь? Как думаешь?
Он пожал плечами. Дома Александр принял душ, сел в кресло возле стола и уснул. Проснулся он того, что кто-то постучался в окно. Спросонья он не сразу сообразил, что живёт на третьем этаже, подбежал к окну и увидел, как под порывами ветра ветка дерева стучится к нему в окно. Он рассмеялся:
- Спасибо, что разбудила меня. Рука совсем затекла. В непогоду мне хорошо работается. Компьютер мне ни к чему, я привык писать ручкой в тетради. Так что даже если вырубят электричество, это мне не помешает. Свечи я купил на прошлой неделе, - пробормотал он, услышал первые раскаты грома и рассмеялся. – Одобряешь? Знаю-знаю, теперь всё сложится. Созрел, похоже.
   Он знал, что напишет удивительный рассказ о мальчишке, его мечтах, заблуждениях, откровениях, удивительных встречах, которые были всего лишь вехами на его пути к судьбоносной встрече. О взрослении, о поиске, о странном художнике, о полёте к звёздам, о памяти,  об ошибках и о великой силе любви. Он улыбнулся и написал:
«Серафиме Ивановне Изразцовой посвящается».
За окном лил дождь, за стеной ругался сосед, наверху кто-то вбивал гвоздь в стену среди ночи, возле подъезда кто-то тихонько пел под аккомпанемент дождя. Он увидел растерянное лицо Симы, её огромные глаза, словно сканирующие душу, вспомнил совет художника, что надо писать о Любви. И вдруг все звуки исчезли. И только поскрипывание ручки говорило о вдохновении, которое вознесло его к небесам, откуда он видел то, о чём писал. 
 

Июль 2023 год