Джотто

Джотто ди Бондоне сидел в тёмной пустой базилике Санта-Кроче, которую построили во Флоренции совсем недавно. Как одного из самых известных и знаменитых художников своего времени, его пригласили расписать здесь несколько капелл. И вот сейчас, когда все покинули базилику, Джотто остался один. Он сидел в тёмном помещении, едва освещённом зыбким пламенем свечей, и вспоминал свой путь в искусстве. Вспоминал, как когда-то, когда был ещё мальчиком, однажды рисовал на скале овцу, да так искусно, что один человек, проезжавший мимо, надолго остановился и всё рассматривал и рассматривал его наброски на скале.
- Ты хорошо рисуешь, - сказал человек, - кто тебя научил?
- Никто, - отвечал Джотто, - я просто рисую так, как вижу, как чувствую.
- Ты рисуешь удивительно для своего возраста! Я поражён. Ты знаешь, кто я? - спросил человек.
- Нет, синьор. Откуда же мне знать?
- Я художник. Меня зовут Чимабуэ. Хочешь пойти ко мне в ученики? Я научу тебя.
- Художник… Я тоже хочу быть художником! Расписывать стены в базиликах. Я бы пошёл, да пустит ли отец? Мне надо помогать ему по хозяйству.
- Кто твой отец? Где вы живёте?
- Здесь, в Веспиньяно.
- Я поговорю с ним. Ты должен учиться живописи. Ты будешь великим….

Джотто сидел на скамье в тёмной базилике и вспоминал, годы учения у великого Чимабуэ и момент, когда тот сказал ему:
- Джотто! Тебе больше нечему учиться у меня. Я счастлив! Счастлив тем, что ты превзошёл меня. Отныне ты вступишь в нашу гильдию как полноправный мастер. Я буду ходатайствовать за тебя. Мне дали заказ на роспись стен церкви в Ассизи. Но я стар и устал. И ты это сделаешь лучше меня. Я передам заказ тебе.

Джотто вспоминал, как с радостью приступил к работе. Он всё думал о том, как прославить своё имя. Там, в Ассизи, он одним из первых применил новый способ наложения красок на стены. Ещё в древности художники расписывали стены не так, как он придумал. Раньше стену штукатурили с добавлением мрамора, перетёртого в порошок. И когда штукатурка засыхала, стену полировали почти до зеркального блеска. Росписи получались превосходными, но недолговечными. Со временем краски тускнели, изображения осыпались. Позже написанное на стене изображение натирали воском и аккуратно всё разогревали. Воск покрывал картину защитной плёнкой. Но он пропитывал краски, проникал в изображение, искажая цвет. Иногда краски смешивали с клеем, чтобы они прочнее сцеплялись с поверхностью. Кто-то добавлял в краски молоко и яичный белок, кто-то вулканическую пемзу… А что если штукатурить стену маленькими кусочками и накладывать краску, пока стена сырая? Вот что пришло ему в голову. За день работы можно было расписать только небольшой участок… Да, работа замедлилась, но зато когда сырая штукатурка с наложенным изображением подсыхала, то краски прочно сцеплялись со штукатуркой, не теряя своего цвета и сочности. Джотто усмехнулся. Казалось, такое решение было очевидным. Теперь очевидным. Но он был, наверное, первым, кто так начал работать. И он назвал такой способ «фреско» (свежий – ит.)

Он рано почувствовал себя творцом, создателем и перестал бояться превратиться в  посредственного, заурядного художника. В какой-то момент он понял, что способен воплотить в картине свои мысли. Джотто много думал о том, как образы, которые почти физически ощущал, рождаются у него в голове. Он, как художник, как творец, должен был эти видения воплотить в реальности в виде прекрасных картин. Джотто настолько достоверно научился строить перспективу картины, что зрителю она казалась продолжением пространства. Его сознание постоянно впитывало весь тот многообразный окружающий художника мир. Он наблюдал за жизнью людей, за их позами, фигурами, движениями и исследовал природу. И всё это запоминал, наполняя свою память непрерывным потоком образов. А потом, глядя на голую стену, художник словно выпускал на свободу те сформировавшиеся видения, которые рождались и жили в его сознании. И даже вспоминал те случаи, когда решение мгновенно собиралось из кусочков воспоминаний, всплывало откуда-то, словно где-то зародилось ранее, развивалось там, не показываясь до поры, и, достигнув совершенства, вырвалось на свободу.

А придумав и в совершенстве овладев новыми техническими приёмами, Джотто стал практически недостижим для других художников, его современников. Вдохновение и уверенность в работе, точность и определённость в законченных произведениях – вот что привело его к успеху.

После росписи монастыря в Ассизи его пригласили в Рим. Потом были Пиза и Падуя, Авиньон и Феррара. Он много где работал! С каждым годом, с каждым выполненным заказом его слава росла. Его картины, росписи соборов, монастырских помещений стали привлекать толпы людей. Его образы, фигуры, композиционные решения были не похожи на то, что и как писали до него. И вот он снова во Флоренции. Ему доверили росписи части новой церкви – Санта-Кроче. Получив этот почётный заказ, Джотто менее всего думал о деньгах. Нет, это было важно, но он был готов расписать Санта-Кроче и бесплатно. Ведь его слава и имя останутся в памяти людей навсегда. Джотто был богат. Очень богат! Он даже завёл несколько ткацких цехов во Флоренции и сдавал их в аренду ремесленникам. Деньги были для него не самое главное… Их ему хватало на всё. Он даже был готов потратить несколько лет жизни на росписи заказанных ему капелл в Санта-Кроче и не получить за это денег. Он задумал создать нечто великое, а это перевешивало желание получить жалование… Этим обстоятельством Джотто был счастлив.

Встретившись с настоятелем церкви падре Стефано, Джотто долго с ним обсуждал, что и как должно быть расписано. С тремя капеллами Санта-Кроче всё было более менее понятно и не вызывало жарких споров. В капелле, принадлежащей семейству Барди, старинному роду флорентийских банкиров, Джотто планировал запечатлеть сцены из жизни святого Франциска, храм ведь принадлежал фрацисканцам. В капелле Перуцци, богатейшей торговой семье, по договорённости с падре Стефано,  должны были появиться изображения Иоанна Крестителя, пир царя Ирода и танцы Иродиады. Капелла Джуньи должна была быть украшена сценами из деяний апостолов. У падре Стефано не было никаких возражений ни по поводу сюжетов, ни по поводу композиционного построения сцен. Они обсудили даже цвета одеяний святых и апостолов, их расположение и то, как они будут вписаны в уходящую  перспективу картин.
А вот с четвёртой капеллой Санта-Кроче, Тозинги и Спинелли, неожиданно начались сложности. Там было решено изобразить некоторые эпизоды жизни Богоматери: её Рождество, Обручение, Благовещение, Поклонение волхвов. В эпизоде, когда Богоматерь протягивает младенца святому Симеону, Джотто хотел изобразить испуг ребёнка, который в страхе отворачивается от святого и протягивает руки к матери.
- Нет, - жёстко заявил падре Стефано. – Как же это так? Это покажет слабость Симеона, раз младенец не хочет к нему идти. Послушай меня, Джотто, я тебе кое-что растолкую. Симеон был одним из семидесяти учёных, которых царь Египта, Птолемей II пригласил к себе, дабы перевести Священное Писание с древнееврейского языка на греческий. Они трудились несколько лет! И в какой-то момент Симеон в Книге Пророков узрел фразу, что Дева во чреве приимет и родит Сына. Симеон подумал, что не может такого быть! И в переводе он попытался заменить слово Дева на Жена. Но ангел явился ему и подсказал, что эти слова истинны и что не умрёт он, пока не удостоверится в правдивости пророчества! Но не уверовал тогда Симеон в истинность сказанного ангелом. И когда он возвращался в Иерусалим, снял с пальца свой драгоценный перстень, бросил его в быстрые воды реки и объявил всем, что уверует он в них, если перстень к нему вернётся. И что ты, Джотто, думаешь? На следующий день, когда он в селении сел обедать, принесли слуги ему рыбу. И обнаружил он свой перстень в рыбе. Симеон был так поражён этому событию, что поверил, что сможет увидеть Сына, которого родит Дева. И однажды это произошло. Было принято, что по случаю рождения первенца, семья должна была прийти в храм и принести жертву Богу по такому случаю. И вот они пришли, и Дева протянула Младенца Симеону. А ты, Джотто, хочешь, чтобы Дитя отвернулось от него? От Богоприимца Симеона? Не бывать этому! Это попахивает небрежением, а, может, и ересью! Младенец прежде всего Бог! А ты хочешь представить его только лишь человеком. Младенец должен протянуть ручки к Симеону! Тогда всё сольётся воедино. И то, о чём писали пророки, и то, что описано у евангелистов. И Ветхий Завет соединится с Новым Заветом, а Симеон станет звеном, скрепляющим их! И ты напишешь это так, чтобы все задумались, а кто же кого благословляет? Старец Младенца или Младенец старца?
- Но я хочу показать, что выше и сильнее любви матери к своему дитя нет ничего! И младенец это чувствует. Кто может любить его сильнее матери? Эта любовь божественна! Мой друг Данте, писал, что эта любовь движет не только людьми, но и светилами! Мать и Дитя будут составлять единое целое. Да так оно и есть в жизни. Их взгляды, их движения – всё должно быть пронизано этой любовью. Поэтому Младенец тянется к Матери. Так и только так следует изобразить и Мадонну, и Дитя. Все, кто будут смотреть эту фреску, почувствуют великую всепоглощающую любовь матери, её теплоту и ласку, с которой она относится к ребёнку, её готовность к жертвенности. А также трогательный испуг ребёнка и его безграничную веру в то, что мать всегда рядом и всегда спасёт и защитит его, чего бы ей это ни стоило! В этом смысл жизни в целом, это дороже всего на свете! А в перспективе будет изображено небо и изливающийся божественный всепроникающий свет.
Но падре Стефано был неумолим.
Пока Джотто расписывал три капеллы церкви, настоятель неожиданно умер. Работы были прерваны на целый месяц. Новый настоятель, падре Лодовико, был молод и с благоговением относился к художнику. Лодовико был готов принять любое решение Джотто – настолько новый настоятель доверял художнику. Джотто даже не потребовалось его уговаривать, как следует изобразить младенца. Он должен, повернувшись к матери, тянуть к ней свои ручки. Падре Лодовико не возражал и Джотто с упоением погрузился в работу…

Прошло 500 лет. В тот год во Флоренции произошло наводнение, каких ещё не было в истори города. Река Арно затопила пол Флоренции. Вода проникла и в Санта-Кроче, повредив некоторые из работ Джотто, а более всего в капелле Тозинги и Спинелли. Было очевидно, что требовалась реставрация фрески Джотто. Настоятелем Санта-Кроче в этот момент по странному совпадению был тоже падре Стефано. Прежде чем передать фреску на реставрацию, он отправился во Флорентийские архивы, детально изучил все находящиеся там бумаги и обнаружил документы, касающиеся договорённости о привлечении к росписи Джотто. Сравнивая документы и фреску в капелле Тозинги и Спинелли, настоятель понял, что художник изобразил младенца по-своему, не так как хотел его далёкий предшественник. Падре Стефано долго думал, прежде чем принял решение. Он связался с известными реставраторами, которые славились своим мастерством. Ими оказались Лючано Бонсанти и Пьетро Альбериги. Священник рассказал им о том, что в момент написания фрески, желание первого настоятеля церкви не было учтено, Джотто проявил самовольство, граничащее со святотатством, и своей фреской исказил истинную историю встречи Симеона и младенца.
- Господа, - торжественно заявил падре Стефано, - пришло время исправить историческую несправедливость. При реставрации сцены встречи Симеона и младенца, вам надлежит изменить изображение так, чтобы дитя тянулось к святому человеку, а не отворачивалось от него!
- Хорошо, падре, - ответил один из реставраторов, - мы снимем часть фрески и аккуратно перепишем младенца.
Работы незамедлительно начались. Несколько дней реставраторы очень аккуратно, сантиметр за сантиметром снимали изображение младенца. Затем они долго и скрупулёзно расчищали от ненужных наслоений ту, часть фрески, которая должна была остаться без изменений. Несколько дней они смешивали разные пигменты, тщательно подбирая их цвета, чтобы отреставрированная часть не выделялась неестественностью. Сначала Лючано и Пьетро аккуратно подклеили те кусочки краски, которые отслаивались или отшелушились от стены, затем слегка обновили все фигуры и одеяния бледными красками, чтобы потом пройтись по всем изображениям более яркой краской для фиксации. Подождав несколько дней, пока слегка обновлённая часть фрески подсохнет, они нанесли тонкий слой штукатурки на подготовленную и расчищенную часть стены. На чуть подсохшей стене они сангиной нанесли контуры нового положения младенца, который в этот раз должен был тянуться к Симеону.
- Ну, так нормально? Так было задумано?  – спросили они падре Стефано.
- Да, замечательно. Полагаю, что именно так и хотел видеть сцену встречи первый настоятель нашей церкви!
Пока штукатурка не засохла, мастера нанесли краски ровно по тому контуру, о котором договорились с настоятелем, изобразив младенца не так, как было у Джотто. Был уже поздний час, да и подготовленный участок штукатурки был завершён.
- Ну, Пьетро, - обратился Лючано к коллеге, - на сегодня всё. Отлично получается. Пошли отдыхать!
На следующее утро, едва день уверенно вступил в свои права, они отправились в церковь. Каково же было их изумление, когда они вошли в капеллу и приблизились к фреске! Младенец, отвернувшись от Симеона, снова тянул свои ручки к Матери!
- Пьетро, я ничего не понимаю… Разве мы так вчера писали это изображение?
- Я тоже ничего не понимаю. Младенец точно повернулся! Что будем делать?
- Так. Никому ни слова. Если падре Стефано что-то будет спрашивать, отвечаем – пока не успели, не завершено. Хорошо?
- Да, договорились. А что делаем сейчас?
- Сейчас давай снова расчистим этот участок. Будем переписывать.   
Счистив не высохшую до конца штукатурку с изображением, они нанесли на участок стены новый свежий слой. Подождав пару часов, когда поверхность штукатурки чуть изменила цвет, став немного светлее,  Лючано и Пьетро наметили контуры младенца, протягивающего руки к Сименону. Мастера вновь нанесли первый слой краски и подготовили краски более густого цвета для завершения изображения, более чёткой прорисовки контуров  и придания им яркости и сочности утром. День завершился, и реставраторы покинули церковь. Рано утром они с замиранием сердца вошли в капеллу. Подойдя к стене, возле которой они работали вчера, они снова с изумлением увидели изменившееся изображение. Младенец сидел на коленях матери, повернувшись к ней, и ручки его снова тянулись к ней. Мастера были просто ошеломлены.
Начались непрерывные и ежедневные попытки реставраторов изобразить младенца так, как хотели два падре Стефано, тот, далёкий, который спорил с Джотто, и этот, пытающийся повторить и воплотить желание своего предшественника. Что только ни придумывали Лючано и Пьетро. И оставляли на ночь дежурных, и ярко освещали ночью капеллу, и погружали пространство в абсолютную темноту, и занавешивали стену тканью, и закрывали специально сбитыми деревянными щитами. Ничто не помогало сохранить созданное  вечером изображение. Утром младенец оказывался развернувшимся к маме и именно к ней тянул свои ручки.
Что происходило? Это была мистика? Или волшебство? Или неведомо как зафиксированное желание Джотто изобразить Мадонну с младенцем именно так? Или же та самая, божественная любовь поворачивала изображения, чтобы на ней царила всемирная гармония, и эмоциональный аккорд становился завершённым и интуитивно понятным!
После многократных попыток следовать желанию заказчика и абсолютной невозможностью выполнения этого желания, реставраторы и падре Стефано решили не испытывать судьбу и оставить изображение так, как оно само хотело, а именно – Младенец тянется к Маме!

К сожалению, превратности судьбы были немилосердны к этому удивительному и трогательному творению великого художника. Ещё через несколько десятков лет очередные особо усердные реставраторы немилосердно работали над всеми фресками Джотто в Санта-Кроче. Изображения в капелле Тозинги и Спинелли, посвященные Богородице, также были сильно искажены и практически безнадёжно испорчены. В самом конце этой неудачной реставрации было принято парадоксальное решение забелить все работы Джотто в этой капелле и на сегодняшний день они просто не существуют…         

------------
Иллюстрация
Портрет Джотто. Деталь картины Паоло Уччелло «Пять основателей флорентийского искусства»