Ишь, они, деревенские жители!

               
Вечер. Первые дни лета. Зеленушки распелись на большой берёзе, что растёт прямо за моим забором. Солнце повалилось к горизонту, принося приговор этому дню. Моя деревня. Жители моей улицы потянулись кто откуда к своим домам. А я, как обычно, у своей калитки встал – наблюдать жизнь деревни. Половину этих жителей я не знаю, хотя и живу здесь, с перерывами, лет двадцать. И они меня не знают. Наверное. Но мне достаточно тех, кого я знаю. Какие же это экземпляры сочные!
Да хоть вот эти три подружки. С вечернего богослужения возвращаются. Все три энергичные такие, крестьянки. А какие они ещё должны быть в деревне? Час на службу добраться, ещё час вернуться, да пару часов на службе. Задержаться в храме, помочь убраться. А сейчас по домам разбредутся – готовкой займутся. У средней, Инны, куры да гуси. Напоить, накормить. Гогочут да кудахтают весь день. Крикливые такие. Со мной граничит. Всю землю на её участке перепахали. Ко мне уже пытаются пролезть, и у них это получается. Инна – самая продвинутая из трёх подруг и самая контактная. Поэтому я всегда к ней первой и обращаюсь, стоя у калитки.

– Здрав-ствуй-те, де-вуш-ки! – растягивая слоги в словах, приветствовал я подруг, глядя на Инну.
– И вам не расклеиваться! – тут же отозвалась Инна. Другие женщины заулыбались. Этот ответ немного меня озадачил. Не ожидал. Но ненадолго. Быстро взял себя в руки.
– Буду стараться! А вы, как я вижу, из театра, наверное, двигаете? – начал я потихоньку нести лёгкий бред. – Что там сегодня дают? Премьера?
Женщины удивлённо переглянулись.
– Какой театр, Дима? Где он у нас? – ответила Инна. Она из этой троицы самая разговорчивая. – Как сгорел двадцать лет назад, так и новый построить не могут! Всё рынки, коммерческие медицинские центры да торговые маркеты лепят. Почти друг на дружку. Да и пенсии нашей на все эти развлечения не хватит.
Женщины посерьёзнели после этих слов Инны.
– Или ты в очередной раз шпильку подпускаешь? – Инна сделала такое кислое выражение лица, что я сразу как-то подумал: ведь она могла выступать в каком-нибудь уездном театре.
– Какие шпильки, дорогая Инесса!? Нам же обещали театры, путешествия по заграницам, экскурсии по различным красивым местам нашей страны, курорты и здравницы. Я бы, например, хотел побывать на Камчатке, полюбоваться вулканами и гейзерами. Или полечиться, по-скромному, где-нибудь на Алтае, скажем, в Белокурихе. Посетить бы хвойные ванны или пройти криотерапевтический курс. Или узнать хотя бы, что это такое?
Все три дамы смотрели на меня завораживающе. Видно, им нравилась тема, которую я  так живописно, как казалось мне, описывал.
– Дим, вот любишь ты побалагурить возле своей покосившейся калитки! Прям Манилов новой формации! – вдруг очнулась одна из дам. Скажи ещё, что тебе обещали на белом лайнере вокруг Африки прокатить!? И всё-таки найти эту загадочную гору – Фернандо-По.
 
Худенькую женщину звали Наталья Сергеевна. И была она когда-то библиотекарем. Но не простым, а со специальным высшим образованием. Всю жизнь несла людям лучи знаний. Образованная и начитанная. За время своего самоотверженного труда духовный подъём жителей нашего города поднялся на невероятный уровень. Полы в этом учреждении культуры, где работала Наталья Сергеевна, красили аж четыре раза в год – так много читателей по нему проходило. Да и сама Наталья Сергеевна была кладезем знаний, так как никогда не выпускала из рук книгу, журнал или газету. Она ещё долго могла бы нести знания в народ, но в одно прекрасное время с ней случилось пренеприятное событие – её «сожрали». А всё из-за того, что кто-то из активных читателей подбросил заведующей библиотекой, что Наталью Сергеевну прочат на её место. И она даже не против. Всё! Судьба её была предрешена, так как «жрать» в ответ она не умела и «нужных» людей в этой системе у неё не было. Она, конечно, потрепыхалась, как могла, но это продолжалось недолго и было заранее бесполезно. Так и закончилась её активная деятельность в этом очаге культуры. Её многие читатели разбрелись по другим библиотекам города, где ещё оставались такие же Натальи Сергеевны. Через несколько лет – высокопрофессиональный специалист – она переехала в нашу деревню, где ей пришлось осваивать жизнь крестьянки. Освоила, но только совсем небольшую часть.
А я, однажды познакомившись с этой троицей и узнав у соседей о каждой некоторые сведения, с осторожностью стал относиться к Наталье Сергеевне.

– Наталья Сергеевна! Вы же не хотите сказать, что я всё вот стою и выдумываю? – направив свои мысли в нужное русло, с подозрением ответил я бывшей библиотекарше. – Даже слово вы нашли старое – побалагурить. Я уже и забыл такое.
– Да, я много таких слов знаю. Ну, а как я могу объяснить ваши действия – стояния и цепляния к прохожим?
– Наталья Сергеевна, вы для меня не прохожие. Вы для меня соседи. А это те, кто живёт вблизи со мной или же занимает близкое место ко мне. Прохожие же – так это что-то временное. А соседи – единица постоянная. И к ним можно всегда обратиться! Ну, скажем, за солью… Или поговорить. Вот я и обращаюсь…
Я весь внутри засиял от такой эрудиции. Просто недавно я случайно прочитал заметку в местной газете про проходимцев, где упоминались соседи и мошенники-прохожие. Моё сияние, видно, не укрылось от интеллигентного взгляда всех трёх подруг.
Инна и Катерина, третья подруга из этой группы, уставились на Наталью Сергеевну, ожидая такого же глубокого ответа на мои слова. Катерина жила через несколько дворов от меня. Жила тихо. Только на выходные к ней прилетали её дети. А с ними родственники и друзья. И начиналась карусель. Собаки у соседей выли от такого веселья. В понедельник всё стихало. Два дня Катерина не выходила со своего двора. Мыла, стирала, убирала. Муж у неё маленький, худой такой. В общем – непросыхающий. Но тихий. Иногда, когда мимо пробегает, здоровается.

– Видите ли, Дмитрий! – по-интеллигентски Наталья Сергеевна не заставила себя долго ждать, – ваше ехидство видно невооружённым взглядом издалека. Сколько у меня таких читателей в былые времена было – и не сосчитать. Говорят одно, а думают совершенно другое. Поэтому бессмысленный разговор у косой калитки с изначально насмешливым собеседником, я считаю, нужно заканчивать. Девушки, как назвал нас Дмитрий, прощаемся с ним и его калиткой и движемся к нашим домам. Нас ещё ждут великие дела!
И женщины пошли своей свободной походкой. Только Инна обернулась ко мне с извиняюще-сожалеющим взглядом. Соседи всё-таки…

– Вот так-то! – подумал я, буравя глазами спины удаляющейся троицы. Начал про серьёзное, а оказалось – насмехаюсь над своими соседками. Теперь разнесётся по деревне про ехидную калитку и косого Дмитрия. Всё бы ничего, но калитку действительно надо чинить.
А вечер уже вступал в свои права. Вот две девчонки пробежали с автобуса. Школа в городе, шесть остановок. В штатах, наверное, школьный автобус пустили бы. А у нас –  добирайся как знаешь. Следом за девчонками протопал мальчишка лет девяти с рюкзаком и большим пирожком в руке. Его полные щёки ходили ходуном, когда он впивался своими зубами в этот пирожок. Соотечественники Хромого Тимура то ли купили, то ли сняли дом в конце нашего 3-го Юбилейного проезда. Пока не у кого точнее узнать. Вот их сынишка и пошёл учиться. Хотя их там с каждым днём, как мне кажется, всё прибывает. И детей там больше. Но в школу пока ходит один.
Что-то как-то скучно стало. Вечер явно не задался. Какой-то осадок остался после общения с тремя подругами. Хотя бы всё смотрящий сосед вышел что ли! Или Кавалерия пробежала бы. Или Андрей проехал. А лучше всего Михал Михалыч бы забрёл со 2-го Юбилейного проезда. Вот с кем побалагурить. У него такая компания друзей собирается, что хоть сейчас на решение острых вопросов нашей страны можно бросать. Это как совесть нашего времени. Хм, бросать. Что-то знакомое промелькнуло в этом сочетании слов. Ах, вот откуда. Штабы по ликвидации, бросить на восстановление, ударным прорывом…

Я бы ещё мог порассуждать о бросках и прорывах, но в это время из-за угла главной дороги деревни на мой 3-ий Юбилейный проезд повернул белый фургончик. Не сбавляя скорости, как будто он ехал по городской асфальтированной улице, он пронёсся мимо моей покосившейся калитки и меня, обдав клубом деревенской пыли. Я несколько раз чихнул и взад удалявшейся машине послал несколько слов ненормативной лексики. Навряд ли меня услышали сидящие в машине, потому что они летают так уже три года и ни разу не остановились переспросить, что же я такого хорошего им пожелал. Молдаване. Люди занятые и деловые. По фамилии Попушой. Все ли там Попушои или есть, например, Попески, неизвестно. На контакт с деревенскими не идут. Живут своей общиной. Евроремонтом занимаются. Евростроители. Наверное, знают что-то такое, что нашим местным строителям и ремонтникам не доступно. Продолжают нести нам частички Европы, так как они к ней, к Румынии, ближе. Да и вообще, они всегда ощущали себя европейцами. Даже во времена Советского Союза. Хотя современное европейское стали нам внедрять, даже так – впихивать, задолго до того, как к нам приехали Попушои – ремонтники квартир. В общем, спасибо им. А то раньше у нас нормального цивилизованного ремонта не было…

Мои мысли прервал проезжавший «БМВ Кабрио» с откидным верхом. Музыка гремит на всю деревню, а может, и её окрестности. В салоне два молодых носатых человека, соотечественники Фрунзика Мкртчана. Хороший был актёр. Искренний. Что всегда простым народом на Руси ценилось. В наше время, когда за время ударной демократизации сломаны многие судьбы, поменяны правила на понятия, исковерканы сами души, это благополучно забыто.

– О чём хоть песни-то ихние? – раздался сзади знакомый голос. Я обернулся. Это подходил мой неугомонный всезнающий и всевидящий сосед. Паша Шалаш. Он был старше меня лет на десять, но я его звал Паша. Как и его собутыльники, как и дети, которые прибавляли – дядя Паша, как и другие жители деревни. Он для всех был Паша Шалаш. Откуда к нему привязалась эта кличка, я не знал. Он не рассказывал, а я не интересовался. Может быть оттого, что он ярко шепелявил. Его лицо всегда выражало добродушие и некоторое подобие улыбки. Когда-то он играл в фабричном оркестре на большом барабане и участвовал в хоре. Музыкальный экземпляр. И любитель прикладываться к беленькой.
– Да просто это, сосед. Скорее всего, о том, как хочется вернуться в те места, где самая прекрасная страна. Ну, и про горы и снега, как они их ждут…
– А чего ж так кричать на всю деревню? Взяли бы и вернулись к этим снегам и, чего там, горам. Но тихо и спокойно, не привлекая урбанизированное разношёрстное местное население, – Паша был начитанным старичком, потому что в своё время посещал библиотеку, в которой тогда трудилась Наталья Сергеевна.
– Не всё так просто, сосед. Они раздираемы «рогатым». Он рассказывает им о прелестях европейской свободы и удивительных ценностях, духовных и материальных, награбленными и накопленными этими цивилизованными странами за столетия. Но это счастье где-то далеко, и горы, и облака, и снега Арарата отодвигаются на неопределённое время и расстояние. Опять же, неизвестно, как встретят толпы обевропеенных соотечественников Фрунзика. Но «рогатый» – он хитрый учитель. Он предлагает и второй вариант. Пожалуйста вам на выбор. Вот вам страну, которая рядом. Опять же устоявшаяся большая диаспора со своей церковью, магазинами, ресторанчиками, тусовкой. А в выходные можно и Арарат потрогать, и маму старенькую навестить. Правда, Карабах всё время подаёт тревожные сигналы. И сигналы, надо упомянуть, хм, кровавые. А воевать не хочется. А может, и не можется. Вот если кто-нибудь бы взялся. За этот Карабах. Может, русские захотели бы ввязаться, в качестве интернациональной помощи. А они бы пока в кафе обсудили перспективы…
– Митя, а мы можем? – перебил меня сосед.
– Чего, Паш?
– Ну, захотеть. Помочь. Интернациональный долг! И всё такое. Помнишь, как раньше? Выполняя интернациональный долг и основываясь на принципах пролетарского интернационализма, мы приняли решение…

– Да помню! Было. Правда, сейчас пролетариев в стране днём с огнём не сыщешь, как и сами принципы. Но и времена, я очень на это надеюсь, изменились. Если ещё раз нас обманут, и мы поддадимся на западное лукавство или …обыденное враньё, то я разуверюсь в способности наших чиновников адекватно мыслить. Нужно заканчивать говорить о различных шагах доброй воли, потому что в том мире это воспринимают за слабость. И поэтому всё равно опять обманут. Нам нужно это зарубить на носу и не попадаться на такие приманки. Просто знать – обманут! И жирная точка! А у нас скажут, что нас опять обманули, и вот такие они плохие. Совсем немножко. Но в следующий раз мы не дадимся себя обмануть. И нас опять обманут! И ещё много раз!
Сосед слушал, и вид у него был, как будто это его прямо сейчас обманули. Обманули и ещё ухмыляются.
– Ну, а как же быть, Митя? Так обманут. И так обманут, – сосед Паша имел растерянный вид и ждал, что я сейчас выдам ему формулу способности договариваться. А у меня её нет. И не было. Но отвечать-то что-то надо.
– Обязательно, сосед, обманут. У них это в крови. Они воспитаны на этом. Потому что – привычные к разного рода вранью. Кстати, наши последователи их учения быстро учатся, – далее я задумался, что отвечать на главный вопрос, заданный Пашей. – Мне кажется, сначала нужно начать с себя.

Вдруг я почувствовал, что кто-то стоит у меня за спиной и дышит. Я резко обернулся и почти упёрся в… Михал Михалыча Кубырикова. Паша, увидев мой манёвр, рассмеялся своим сухим смехом. Видно, давно видел подходившего Михал Михалыча.
– Михал Михалыч! Дорогой, здравствуйте! Ну, нельзя же так пугать бывшего пролетария. Так же можно, и ничего не увидев, ласты склеить. А ведь хочется посмотреть, чем же эти смелые эксперименты закончатся. Ну, не может же это вечно продолжаться?
Конечно же, я был рад появлению Михал Михалыча. Последнее время мы редко видимся.
– Здравствуй, Митя! Ну, не обессудь! Как-то само получилось! Впредь буду осторожнее!
Кубыриков, поздоровавшись с Пашей, негромко его спросил:
– Ты, Паша, всё о пролетарских принципах рассказываешь? Ну, ну…
– Митя, совершенно с тобой согласен – с себя надо начинать, – уже обращаясь ко мне, сказал Кубыриков. – Вот вспомни, когда пенсионный срок увеличивали, сказали, что каждый год по тысяче рублей будут прибавлять. Заметь: не восемьсот семьдесят и не девятьсот тридцать, а именно тысячу. Мы же помним, как некоторые депутаты усиленно разъясняли, зачем эта реформа и почему тысяча. Но как только дошло время платить эту тысячу рублей, оказалось, что её, именно тысячи, в прибавке нет. Последовали вопросы в различные инстанции. И тут началось – все кому не лень начали разъяснять людям, смейтесь друзья, что то, что получили, это и есть деньга под названием – тысяча рублей. Но я в школе советской проходил, что 870 рублей это совсем не 1000 рублей вот на столько-то.

Мы с Пашей заворожённо слушали Михал Михалыча.
– Чего только не напридумывали, прости их, Господи! Оказывается, что фиксированную тысячу заменили на индексационную государственную доплату. По-моему, это так звучит. Далее начали рассказывать, что речь шла о средней прибавке в тысячу рублей. Потом начали рассказки о том, что люди неправильно толкуют лозунги чиновников о прибавке. А ещё стали формулировать различные формулы, которые доказывают, что вот никак не получается эта тысяча рублей. В народе об этом говорят одним словом – лукавят. Очень мягко сказано о вранье. Ну так, а чего вы хотели-то, господа?
– И как вы, Михал Михалыч, думаете, что делать-то? – не удержался я от провокационного вопроса, зная, что Кубыриков, сказав А, Б может и пропустить.
– А всё очень просто – не надо ничего просчитывать и выгадывать. Дайте пенсионерам, как и говорилось – по полной 1000 рублей. Главное слово здесь – полная. Или настоящая. Ещё можно сказать – целая тысяча. Но вот как ещё сформулировать, чтобы там поняли, что простые люди ждут обещанную железобетонную тысячу. Если уж больше добавить не могут. А то, что не доплатили – додайте. Этим самым хотя бы разговоры о лукавстве закончатся. На время. 
– А само лукавство продолжится? – вставил пару слов Паша, молчавший до этого. Что-то тебя, Михалыч, заклинило на этой тысяче!
– Первое замечание от Паши, – рассмеялся Михал Михалыч, – справедливое. Глас народа, которого никто не слушает. А вот второе… А скажи, Паша, мне и Мите или вон, в начале улице идущей старушке, как бы среагировал министр того ведомства, которое и днём, и ночью высчитывает эти ничтожные проценты к повышению нашей пенсии, если бы ему из зарплаты в миллион восемьсот тысяч рублей недодали бы, скажем пятьсот тысяч?
– Это что, за месяц? Миллион восемьсот? Рублей? – Паша морщил лоб, крутил глазами вокруг своих орбит, пытаясь осознать, как могут выглядеть эти деньги. Но у него ничегошеньки не получалось. Как он ни старался. Бедняга Паша.
Мы с Михалычем с интересом наблюдали за этими попытками. Наконец Паша сдался, выдохнул из себя воздух и произнёс устало:
 – Не, не получается представить! Вот. А что бы я сделал? Наверное, обратился в своём департаменте к вышестоящему начальству! Всё-таки деньги-то большие!
– Ну, правильно. Для рядового пенсионера 130-150 недоданных рублей тоже деньги большие. За год полторы тысячи. А это – праздничный новогодний ужин для пенсионера. Вот потому и зациклился на этой несчастной тысяче. Хотя не лишним бы было и по две прибавить.

– Вот сейчас, если бы нас слышали соседи с Главной улицы, сказали бы, что мы здесь каждый вечер чужие деньги считаем. А ещё к нам с других улиц приходят считать, –  нравоучительным тоном проговорил я.
– Да почему бы не посчитать? – молодцевато ответил на моё замечание Михал Михалыч. – Когда наша деревня ещё считалась СНТ, хотя уже на всех документах числилась деревней, эта когорта с Главной и Живописной улиц не в уме, а на самом настоящем деле считала наши денежки. И никак не хотела сознаваться в том, что мы уже деревня и живём совсем по другим законам. Во, как они прикипели к обслуживанию дорогого населения СНТ. Так что, нам нечего прятать.
Сказав последние слова, Кубыриков, приподняв немного кепку, распрощался с нами и заспешил вниз по улице к шоссе.

– А ведь прав Михалыч, – после некоторой паузы ожил Паша Шалаш. – Помнишь, как председатель со своим правлением всё деньги собирал на новые провода, когда в старых напряжения почти не было? А в деревне оказалось, что и не надо ничего собирать. Это питающая организация должна была сделать и сделала. И прямые договоры заключила. Без мутных посредников! Сколько за нос народ водили! И как они быстро на попятную подались?
– Было дело Паша, было, – задумчиво проговорил я. – Чего только не было. Я даже пострадал за правду. И генерал, который живёт в начале улицы. Кузьмич который. А как так называемое правление на него ополчилось? Из-за собаки! А как нам здесь врали? Красиво врали! Прикрываясь заботой о таких дорогих жителях некоммерческого товарищества.
– Вот бы этих, хм, специалистов да на переговоры с этими империалистическими акулами направить! Кто кого перехитрит и переврёт?
– Нет, Паша. Не пойдёт! Одно дело впаривать про летний водопровод, из которого какая-то неизвестная жижа льётся, что это нормальная вода, совсем безвредная для полива огурцов. Другое дело – виртуозно врать про дружбу между народами и демократическое счастье! Здесь многолетний опыт и соответствующее образование нужно. Может быть, мы когда-нибудь этому и научимся. Кто знает? И тогда держись все западные вруны! Останется им только вытираться!


Корректура М. Зуйкова
Русавкино, июль 2023 г.