Обречённый. Наг. Цель-3

Ну что, напряглись? Ничего, потерпите - вы не единственные. Там вон и Нуб весь в напряге, и Нар - его напарник. Про Золотокрылого и говорить нечего - натянут, как струна, тронь - зазвенит. Эй! Сплюньте, если вам показалось, что Лат злится на то, что монеты, какие в раба вложены, чуть не упорхнули. Или из-за того, что раб правила послушания нарушил. Сплюньте, говорю, через левое плечо, чтобы искуситель не смел ваши мысли не в ту степь направлять. Надеюсь, что ему - искусителю трёх раз хватит, чтобы утонуть нафиг.
Не один Наг чувствовал себя замкнутым в пустом круге. Лат тоже и так же. Странно подобное? Ну да, согласен - странное явление. Богатый, популярный, без пяти минут Хозяин Города, и такой казус. Только не надо удивляться. Если душа разборчива, то так часто бывает. Как? А вот так: когда окружение, как платяной шкаф, какой забит до предела, но то из моды вышло, то моль постаралась, то ещё чего похуже - сгорел шкаф. Вот у Лата как раз и сгорел, а всё остальное - то мода, то моль.
Нуб это не столько понимает, сколько чувствует, но взрывной норов Золотого бога ему хорошо известен, да и Наг в этом смысле не лучше, потому и напрягается охранник.
За последствия ослушания только Нар думает определённо: "Распишет вхлам." Почему он так думает? Потому что в Золотом боге только "бога" и видит. Потому что он неделю пас раба по приказу хозяина: "Глаз не спускать! И не спугнуть!"  Кстати, хорошо охранник работал, Наг ни сном ни духом слежки не прочухал. А Наг очень осторожный.
Да, всё так и есть: Наг - осторожный, а Лат - продуманный. Он сразу сообразил, куда пропал нож для разделки птицы. Зеда замучилась потерю оплакивать. Хороший нож, сбалансированный. Лат умеет кидать ножи, потому и догнал, кто его прихватизировал, и зачем он это сделал, и Зеду успокоил: "Найдётся."
Зеду-то он успокоил, а сам выбесился, только тихо. Не знаете, как это - выбеситься тихо? Поясняю: это оксюморон в действии, то есть выматерился про себя, а не по адресу, но фонтаном. Теперь понятно?
Вслух Лат оторвался, когда они с Нагом прикидывали, куда столовую перенести: в левое крыло особняка или в правое. Чего только Наг в свой адрес не услышал, начиная от "тупицы" и заканчивая... Хм... Оставлю-ка я эксклюзивный набор эпитетов в скобках под точками. (...). И ещё раз десять по столько же, и все забористые, то есть эксклюзивные.
Наг психанул нешутейно, вышел и дверью хлопнул, а вслед...
- Быстро вернулся! Быстро, сказал!
Вернулся, а куда деваться? Вошёл спокойно, ко всему готовый, а хозяин обнял его да вздохнул тяжко.
- Не обижайся, собственность. Нервы ни к чёрту, - и потащил спорщика к Зеде. - Пошли пирожки есть. Чуешь, как пахнет?
За столом под пирожки и определились они со столовой. Хм... Помнится, первый раз Золотокрылый  раба за стол чуть не пинками впихнул и посмеивался: "Скучно мне одному завтракать. Ешь нормально, не давись!"
Так. Хорош про пирожки, а то, чую, и вас на кухню унесёт.
Чего там у нас ловцы и беглец - оттаяли? Хм.. Нет, стоят молча все четверо, как Каракомские башни вместе с аркой. Лат с Нагом в гляделки играют: кто кого переглядит, а охранники  между собой переглядываются, да думают каждый о своём. Нуб нервно размышляет, не сильно ли он Нагу руку при захвате вывернул. А Нар о том, что хозяин сейчас прикажет с рабом сделать, и тоже нервничает. Почему? Потому что у хозяина трость-хлыст в руках. Нар знает, если кожа ремня в молоке вымочена, то это будет острее сабли. Это насмерть...
Лея посверкивает прохладно, щупальцами перебирает. Она не сомневается и сомневается, тревожится. А чего вы хотите? В большинстве своём люди непредсказуемы, и Лее это известно.
Свет Звезды сквозь деревья течёт, как песок сквозь пальцы. Непонятно, какие звёзды сейчас ярче: те, что на небе, или те, что на земле. Тень с глицинии слетела. Хотя это уже и не тень ни разу, пусть и невидимая никому. Высокий, широкоплечий, молодой... Волосы до плеч, вихрастые. Откинул волосы со лба. Взгляд живой, пронзительный. Фиолета в нём столько, что кажется, у Леи меньше. Смотрит на  Нага, на Лата смотрит.
Лат, того и гляди, трость-хлыст переломит.
Набалдашник трости - голова птицы. Глаза у птицы - странные камни: и свет в них есть, и жизнь, и смерть. Это камни Ву. Кто такие Ву? Позже обязательно расскажу, а сейчас... Узнали тень? Да, это Тан...
Смотрите... Брат Лата идёт по белым звёздам, а цветы не сминаются, только лишь тянутся, тянутся за ним вслед. Им бы тоже уйти, сбежать в дикие степи, а никак...
Наг на трость глянул, на хозяина. Уголок губ чуть дрогнул, голова качнулась. Ну что ж... Всё по закону, абсолютно всё.
Наг неглупый и чуткий безмерно, а сейчас... Сейчас, находясь на грани отношений и закона, раб не обольщается. Он понимает, что, по сути, сам отвернулся от хозяина, да и не только от него. Сожалеет? Да, более чем, но и о том, что не получилось вырваться, тоже сожалеет. О чём сожалеет больше?
Знаете чего... Поставьте себя на его место и определитесь, о чём больше сожалели бы вы сами. А вот тогда или понимайте, или осуждайте.
Наг вокруг осмотрелся, считай снова попрощался. Нубу подмигнул, типа всё понимаю - работа. Нуб зубы стиснул. Да, у него такая работа, даже больше - служба. Но могу сказать, что Нуб в этот момент про себя решил: "Если... Уйду."
Лат взгляд Нага проследил, хмыкнул и... спрятал трость за спину, типа да это так... Типа учился на облака опираться. Я, конечно, шучу, но зря Наг думает, что хозяин трость для него приготовил. Подарок это. Советник юстиции подарил наставнику раритетную вещицу за пять минут до того, как наставник услышал: "Уходит!" Будущая Светлость с места рванул, как на пожар, чуть Топа не снёс: "Всё потом!"
Только Наг коллекции старинного оружия не видел, её Лат ещё не перевёз. Он сейчас вообще не знает, что дальше будет, и не чувствует, как рука на плечо легла. Почти прозрачная рука, холодная...
Фиолетовый взгляд считывает мысли, считывает. Вихры вздрогнули - голова качнулась утвердительно: "Да, парень, да."
Чего "да"? Перевожу: " Я в тебе не ошибся". В чём? Поясняю: противостоять сильному может только сильный. В таком противостоянии чаще всего рождается добро. А добра всем не хватает. Так что, пусть рождается.
Лея притихла. Скромная такая, почти не вспыхивает и щупальцами не играет, но дотянулась-таки до тени, гладит вихры, гладит широкие плечи.
Тень... И всё же нет... Тан к Лату подошёл, в глаза заглянул, обнял крепко. С глициний цвет лавиной посыпался. Ветер вздохнул? Конечно, не ветер...
Лат объятий не чувствует, но чувствует, как холод по телу потёк. Пронзительный, будоражащий. Затрясло парня, да так сильно, что сердце сжалось, только не от холода, а от воспоминаний, какие вдруг хлынули, словно цвет глициний. Перехлестнулись параллельные миры. Ожили запахи, звуки из прошлого. Запах сырой земли. На свежем могильном холмике - ничего, только ветка можжевельника. Мама... На могиле отца тоже ветка можжевельника. Живая ещё...
Лат оглядывается: всё как тогда - небо, ветер, а их нет. Матери нет, отца. Нет! И не будет больше.
Холод по плечам. Тан его обнимает крепко-крепко. Голос... Стойкий, плотный, целенаправленный, как сбалансированный нож.  "Я рядом, братишка. Я всегда рядом."
- Рядом, рядом, рядом..., - шепчут глицинии.
- Ом-ммм..., - поёт Лея.
- Оу-оммм..., - вторят ей дикие цветы и звёзды.
- Рядом..., - журчит вода в ручье.
Каракомская арка фиолетом заходится. Башни к Лее тянутся. Сыплется фиолетовый флёр. Небо Землю будоражит. Стряхнула Земля тяжелый сон, потянулась навстречу. "Здравствуй, Небо." Серебристо-фиолетовый путь Вечности кажется зыбким, но он есть. Не спеши пройти, но помни о нём.
Лея ярче всех звёзд. Двенадцать планет перед ней в карауле застыли. Знак Силы похож на крылья. Мощные, вечные крылья Вечности.
Лат на охранников глазами сверкает, словно они проштрафились в чём.
- Чего вцепились? Отпустите...
У Нара глаза с Лею, а у Нуба губы "пляшут". Улыбнуться ему нервы не дают. Сильно он за парня переживал. Помните? У Нуба сын возрастом как Наг, да и характером такой же. Да и вообще... Нуб - добряк, каких поискать.
Охранник Нага по плечу потрепал, отошёл в сторону, закурил. Первую затяжку не выдохнул - простонал, но кажется, что это сигаретный дым прошептал:
"Слава те..."
Синеве в омуте места мало.
Росой холодной пахнет. Магнолия чуть из земли не выпрыгивает - шлёт свой запах. Терпкий и свежий. Глицинии сладко пахнут, слаще спелых каро. Только Наг, кроме древесного, никакой другой запах не чувствует и чётко осознаёт, что родной он ему. Родной...
- Кто у тебя в шурфе?
- Друг.
Заметьте, что Лат не спросил "Зачем?". Он уже понимал, что в случае Нага за месть речи быть не может, не тот характер у его собственности, что тут скорее возмездие. И он не ошибался.
Трость уже сама сломаться готова. Сверкают камни Ву. Платина звенит.
- Он тебя специально над ним подвешивал?
- Да.
- Сколько висел?
- Сутки.
Нуб вторую сигарету закуривает, дымом давится. Он уже понял и что за шурф, и кто друг, и чего в том шурфе Наг делал. Нуб понял и готов с Нагом отправиться к Татагу.
- Мразь...
Если что, это Нуб выдохнул, а Лат кивнул, соглашаясь с охранником.
- Да, - а Нагу возразил, - но это не тот случай, когда жизнь за жизнь кладут. Слышишь? Не так его надо. Не так!
- А как иначе? - пожимает плечами Наг.
Лат тоже плечами передёрнул и Нагу подзатыльник - на.
- Язык в заднице или мозги? Так достань и у старшего спроси и как, и чем, бестолочь!
Наг глазами сверкнул, брови свёл, бухтит недовольно.
- Ага, спроси и по лбу схлопочешь.
Опа! Ещё подзатыльник проворонил.
- Марш в дом, беглец чёртов!
Нуб с Наром переглянулись, посмеиваются. 
Свет фосфорного ручья как знак Силы сияет. Листья каро шелестят тихонько. Дорожка из красного туфа звук шагов глотает, словно рыба-угорь наживку. Тени в саду остались ночь пестовать. Не все...
"Сын степей" вверх смотрит. Птица на его плече крылья расправила. Кто их зовёт? Конечно Небо...
Фарфоровый мальчик в гостиной-кабинете позднему визиту хозяина не удивляется - привык.
Сердцевидный, как только Нага увидел, так сразу и встрепенулся, потянулся к нему. Листья трепещут, а под листьями цветочные бутоны зреют.
Над статуэткой фарфорового мальчика крылатая тень кружит. Никто её не видит, разве только сам мальчик, цветок и стол ещё. Но мальчик весь в думах. Цветок гроздья осязает, весь в мечтах о буйном цветении. Стол весь в напряге, ему Наг уже два раза ноги лечил и, похоже, третий курс реабилитации намечается: хозяин чуть не от порога на него – бух! Крякнул стол, неодобрительно так, и затих. И правильно, хозяину без разницы его охи-кряки и переживания, он вон на Нага уставился в упор. Во взгляде... Чёрт... Это не взгляд, это Вселенная. Всё, что в нём есть - всё недосягаемо.
- Пора печать ставить, собственность.
- Да, я понял.
Эх... Ты в глаза хозяину загляни. Ничего-то ты не понял, парень. И цветок тоже не понял: вздрогнул, заплакал. С листьев капли потекли, а с исполосованных кнутом плеч синий шёлк. Паук-харагма захлебнулся тем шёлком, затих. Он смерть свою чувствует.
Лат морщится, плечами нервно поводит.
- Дурацкий закон... Прям звериный. Снимай рубашку, полностью снимай.
- Звериный?
Наг усмехнулся, в глазах зарница мигнула и потухла. Пальцы шнуровку на рубашке дальше развязывают: полностью так полностью. Ну а что? Вполне разумно. А вдруг рука дрогнет? Прожжёт печать рубашку.
- Нет, хозяин. Поверьте, что звери добрее. Они убивают сразу.
На высоком лбу, под пепельной чёлкой, между бровей морщинка обозначилась. Ровно посередине. В глубоком вздохе горечи немеряно. А в словах горечи нет, намёк  есть.
- Не хозяин, а Ваша Светлость. Это когда при чужих. Ясно тебе? Деревенщина...
Хозяин или Светлость - Нагу без разницы. Ему вполне уже достаточно привязанности к Золотокрылому. Ведь когда привязан, в безысходности появляется смысл. А из безысходности ему никогда не вырваться. Почему? Потому что замкнут круг. Замкнут и пуст...
- Как прикажете, Ваша Светлость.
Яркие у Лата губы, алые, кожа тонкая, потому чуть кровь не выступила, так он нижнюю губу прикусил. Снова почему? Отвечаю. Потому что его обречённая безысходность в серебряном голосе навылет пробила.
Золотокрылый Нагу в плечи вцепился, к себе лицом развернул. Горячие пальцы, горячие ладони... И огонь тот живой. Сдох паук, сгорел. Туда ему и дорога. Платина бьётся, ломится в наглухо заколоченную дверь. Кто её заколотил? Жизнь, законы, родные люди. Родные ли?...
- Я не приказываю. Слышишь? Я прошу! Прошу..., - встряхнул Нага легонько.
- Поднимайся, собственность. Поднимайся,...братишка...
Полыхнула синева, и только...
Лат свечу зажёг, печать из ящика достал.
На плашке печати – крылья. Трепещет пламя, плачет свеча, крылья алеют-алеют-алеют. Ну, вот… Алые крылья, как кровь, алые…
Лат Нагу в глаза смотрит. Над золотыми крыльями тень кружит. Одна тень - одна душа сквозь время.
В зелёном омуте Лея просыпается: фиолетовыми искрами омут пошёл. Платина в голосе не бархатом, а Вечностью обёрнута. Не звенит голос, не течёт - низвергается.
- У мамы с отцом детей долго не было. Смирились они, купили мальчика-раба...
Вьётся в тонких пальцах шнуровка шёлковой рубашки, вьётся-свивается. Замерла… Бархатная Вечность лавиной на Нага падает…
- А потом мама забеременела, - трескается бархат, словно рвёт его кто. - Всех троих холера унесла: маму, отца, Тана, а я вот…
У Лата в голосе - Вечность, в глазах - Вечность, и в улыбке тоже она.
- Ты на него совсем не похож. Рыжий он был, весёлый. Кажется, постоянно улыбался. Всему радовался: дню-ночи, дождю-солнцу, нас любил, а мы его. Меня всегда защищал, а драться не умел.
Фарфоровый мальчик тень крылатую взглядом провожает, и словно летит с ней, словно ожили крылья. Тень на плечи Нагу падает, обнимает.
- Говоришь, друг у тебя в шурфе? А мне вот кажется, что Тан там лежит. Присмотрюсь - нет, не он, а ты... И опять он... И опять ты...
В зелёном омуте – сплошной фиолет, в синем – слёзы, а бархатная Вечность льётся, льётся.
- Я, конечно, на отца тебе не тяну. Ну и что с того?
Ладонь на пустой круг легла. Горячая...
- Потерпи, братишка…
Как думаете, к коже прижались алые крылья или к сердцу? Я вот не думаю, я точно знаю, что к сердцу. Прижались всего на секунды, а остались навсегда. На всю жизнь, и после неё.
Дождь пошёл, шуршит по туфу, падает в ручей, а вот  Лея... Лея уснула - устала Звезда. А тень... Тень осталась в когда-то пустом кругу незаконнорождённого.