Быть собой

Когда задержанного притащили в участок, у дежурного Попко;ва отвисла челюсть. Из отверстых уст на документацию, лежащую перед офицером полиции на столе, упали недожёванные кусочки новогоднего деликатеса — бутерброда из жареного в масле чёрного хлеба и толстой смачной шпротины через прокладку в виде маринованного огурчика.

— Чешуйкин, это что такое? — продолжая жевать, изумился старший лейтенант Попков.
— Преступник, — вытаращил глаза на дежурного Чешуйкин.
— Чего же он нарушил — подарков не принёс твоим ребятишкам?
— Всё шутите, товарищ дежурный? Чай не в игрушки играем, а за порядком следим.
— А что же он в бесчувственном состоянии? Сопротивление оказывал?

Чешуйкин подтянул сползающего злодея, крепче прихватив под мышкой левой руки:
— Никак нет, добровольно согласился проследовать в участок для выяснения обстоятельств. Да, видимо, выпимши был и до пункта назначения не дотерпел, обмяк.
— Как оформлять то теперь негодяя?
— Так при нём документы имеются.
— Давай за решётку его и будем составлять протокол задержания.

Чешуйкин и второй патрульный Радищев тут же определили постояльца в камеру временного содержания. Квартирант не сопротивлялся, а наоборот был очень счастлив, и с лица его не сходила улыбка. После того, как лязгнула стальная дверь камеры, Чешуйкин подсел за стол к старшему лейтенанту.

— Без меня справитесь? — обратился к напарнику долговязый Радищев.
— Конечно, Коля, покури пару минут.

Дежурный одним движением смахнул крошки со стола на пол, достал из чёрной кожаной папки свежий лист бумаги, вооружился шариковой ручкой, переписал данные с паспорта задержанного и стал ждать доклада от патрульного.

— Идём, значит, с Радищевым по Чайковского, — начал Чешуйкин. — Времени было двадцать один сорок три. Блюдим порядок.
— Блюдём, двоешник!
— Да я так и говорю — блюдём. Улицы полупустые, только машины снуют до гипермаркетов и обратно. Все впопыхах к новому году готовятся, закупают то, чего потом в таких количествах не съедят и выбросят. Подходим к перекрёстку с Ленина, а там целый митинг несанкционированный. Половину улицы перекрыли, мешают транспорту двигаться по проезжей части.

— Непорядок, — почесал ручкой за правым ухом дежурный. — Задержанный, стало быть, зачинщик? Как это? — Попков щёлкал средним пальцем об основание большого. — Организатор митинга?

Чешуйкин замер, будто не слышал вопроса. Его редкие усики покрылись капельками влаги — оттаяло замёрзшее прежде дыхание.

— Так точно, — вернулся откуда-то из тумана патрульный.
— Что же он там делал, подарки раздавал что ли из мешка?
— Да, подарки.
— Зачем же тогда задержание произвели, Чешуйкин? — ручка с грохотом выпала из рук дежурного на стол. — Где-нибудь в правовых актах прописано, что раздача подарков карается по закону?

Попков хотел смять бумагу и выбросить испорченный лист в урну, но патрульный вовремя его остановил.

— Так подарочки то своеобразные, товарищ старший лейтенант, — Чешуйкин улыбнулся, будто ему были известны ответы на все самые тёмные загадки человечества.
— Оружие, наркотики, рабы? — Попков снова вооружился шариковой ручкой и приготовился записывать.

— Нет, что Вы. Более хитрой масти подарочки. Одному кудрявому мужчине задержанный закрыл кредит на семь миллионов, другому вернул Майбах, судебными приставами прежде описанный. Полной даме в лисьей шапке оформил вклад в банке на пятнадцать миллионов под семьдесят четыре процента годовых.

— Так он просто меценат, получается. Решил людей порадовать перед праздником да нажитым добром поделиться, у богатеньких случаются такие заскоки. Редкость, конечно, но бывает.
— Какой он меценат? Пробили его личность по базам. Обычный безработный. Ранее, правда, не судим. Проживает с матерью в коммуналке на Шарико-Подшипниковой двадцать четыре.

— Как же он тогда чудес таких наворотил? — Попков нагнулся в сторону, чтобы взглянуть на задержанного в камере, которая находилась аккурат за спиной патрульного. Мужчина мирно сопел, иногда всхрапывая, но совсем не громко, по-детски.
— Вот и задержали злодея до выяснения обстоятельств, чтоб не порушил банковскую систему и иного вреда государству не нанёс.

Дежурный взял недописанный лист бумаги и сунул его обратно в папку.

— А это точная информация, Чешуйкин, про вклады, кредиты? Может в толпе у него сообщники были, подстрекатели. Разожгли у людей ажиотаж липовыми историями, а сами выпытывали сведения о благосостоянии граждан с целью дальнейшего грабежа?
— Точнее не бывает. Всё проверено. Был кредит, потом — бац и нету. Поступили средства с какого-то непонятного счёта, который никак не пробивается. И погасились разом вся задолженность и пени за просрочку набежавшие. Банки сами тревогу бьют. С кредитом то Бог с ним. А вот вклад под такие бешенные проценты — это же фантастика натуральнейшая. Откуда он взялся, никто объяснить не может. Закрыть тоже не могут, так как юридически оформлено всё комар носу не подточит. Все печати, подписи оригинальные. Выплачивать такие проценты — это банкротство.

Попков встал из-за стола, вытер испачканные масляным бутербродом руки о полы офицерского кителя и отодвинул папку с протоколом на левый край стола.

— Что ж, Чешуйкин, свободен. Протокол я допишу. Как очнётся злодей, допросим. Выведем на чистую воду.

Патрульный улыбнулся, осознав, вероятно, что обезвредил крупного преступника, а значит грядёт награда или повышение в звании. Махом вскочил и в два шага ретировался нести и дальше боевое дежурство на улицах города.

Попков долго кружил по небольшому пятачку возле камеры, после того, как остался с преступником один на один. Жидкие волосы вихрами вздымались на висках, на лбу проступили следы напряжённой мыслительной работы мозга, кисти то и дело взлетали к губам, за что были постоянно кусаемы. Дежурный то отходил в противоположный дальний угол и любовался заключённым оттуда, наклонив голову. То подходил вплотную к решёткам камеры, хватался за них руками, зажимая уши между прутьев.

Спустя три часа задержанный наконец очнулся. Мужчина сел на скамейку, осмотрелся по сторонам и опустил голову на грудь, качая ею из стороны в сторону. Правой пятернёй он обхватил красную мохнатую шапку, смял её и стащил с головы на лицо, спрятавшись от окружающей действенности.

— Дед, дед, — протиснул лицо в камеру Попков. — Посмотри сюда. Помнишь меня? Скажи, помнишь?

Из-под шапки показалось лицо окаймлённое белыми как снег волосами и бородой. Строгие карие глаза прищурились, буравя дежурного насквозь. Пухлые губы шевелились беззвучно.

— Боря, помнишь? Попков из третьего “Б”?

Старший лейтенант, казалось, вот-вот протиснется меж прутьев и окажется целиком посреди камеры. Задержанный молчал.

— Падают снежинки — рада ребятня, Дед Мороз по небу мчится на санях. Разве не помнишь?

В глазах дежурного накапливалась влага, руки заметно дрожали.

— Помню, как же, — по участку эхом прокатился раскатистый бас задержанного. — Всё повторяется, видишь? Я снова сижу, а ты мне стишки рассказываешь. Правда в тот раз стальных прутьев между нами не было.

Попков потянулся за связкой ключей на поясе. Метнулся к замку, отомкнул его и раскрыл дверь.

— Дедушка Мороз, прошу прощения, обознались. Вы свободны.

Задержанный поднялся со скамьи и подошёл к дежурному. Он оказался на целую голову выше Попкова. Боря вновь почувствовал себя маленьким мальчиком, учеником третьего класса. Дед положил увесистую кисть на плечо старшего лейтенанта.

— Спасибо тебе, Боря, ты настоящий полицейский! Такой, каким и мечтал стать.
— Простите, а могу я снова желание загадать или по возрасту уже не положено?

Попков задрал подбородок, чтобы видеть глаза седовласого дедушки.

— Знаю чего ты хочешь. Не стесняйся, Борис, промахнулся, с кем не бывает. Опостылела тебе жизнь полицейская, что ж, будь по твоему. Не каждому выпадает шанс желание перезагадать. Хочешь быть собой, так будь по твоему!

Дед начал водить руками вокруг головы дежурного, что-то нашёптывать, то закрывать надолго, то открывать на мгновение глаза. Борису даже почудилось, что от этих движений воздух в участке стал густой и разлетался округлыми волнами от рук задержанного.

Потом Попкову показалось, что правая сторона лица онемела, а под щекой мешается что-то влажное. Он открыл глаза и понял, что заснул за столом. Перед ним была раскрытая папка с недописанным протоколом, а на нём в масляных разводах красовался раздавленный его лицом бутерброд. Борис осмотрелся: дверь камеры распахнута, камера пуста. Он посмотрел на своё одеяние — всё тот же полицейский мундир.

— Обманул что ли Дед Мороз? Или это не тот был дед? Точно мошенник какой-то.

Дверь в участок открылась. Послышались медленные властные шаги. Тяжёлая поступь сигнализировала, что прибыл начальник — подполковник Стуков.

— Попков, — громом прогремело у двери. — Твою да раз-твою, где доклад? Спишь на службе, гад? Почему камера раскрыта? Это что такое?

Стуков подошёл вплотную к Попкову и упёрся в него пуговицами, из последних сил сдерживающими полы кителя на выпирающем животе. Начальник схватил со стола дежурного замасленный лист бумаги, изучил содержимое, ещё раз бросил взор на раскрытую дверь камеры.

— Попков, оружие табельное сдать, жетон сдать, рапорт об увольнении мне на стол и свободен, бездарь!

Стуков протаранил дежурного и как ледокол проследовал в свой кабинет.

Борис пришёл домой, опустив голову, как двоешник, родителей которого потребовали к директору. Разделся, прошёл на кухню, где жена Леночка готовила ленивые голубцы.

— Как дежурство, дорогой? — тонким голоском поинтересовалась супруга. — Без происшествий, надеюсь?
— С происшествиями. Уволили меня. В новый то год!

Попков положил руки на стол и утонул в них лицом. Леночка присела рядом, стала гладить его по широкой спине, крохотной ладошкой.

— Знаешь, может быть, не всё так плохо? Ты последнее время нервничаешь много из-за этой работы. Так, может, оно и к лучшему?

Попков молчал.

— Давай за новый год и новую жизнь по рюмочке? — пыталась вернуть его к жизни супруга. — А потом споём нашу любимую под баянчик.

Зазвенел хрусталь, на столе образовались новогодние закуски. Леночка села напротив. Спустя буквально десять минут по трёхкомнатной квартире растекался переливистый и немного строгий наигрыш баяна, а вместе с ним в унисон звучали два голоса. Мужской и женский.

— Слышал, Николай Петрович то, с тридцать седьмой квартиры, на пенсию вышел? — завела разговор на отстранённую тему жена Бориса. — На днях всем подъездом отмечали.
— Однако, кто же теперь ребятишек будет к правильной музыке приучать?
— Неведомо, нынче с этим делом туго, сам знаешь. Кругом одно похабство и матершина. Надёжи никакой. Катимся в пропасть.

— А, была не была, где наша не пропадала! — щёки Бориса раскраснелись под градусом. — Завтра же утром пойду на место Николая Петровича проситься. Пусть зарплата меньше, зато ответственность вона какая — фундамент культурный в молодёжь закладывать!

Звякнули рюмки, Попков взялся снова за баян, а Леночка тихо ему подпевала.

"Не такой уж звонкий мне достался голос,
Но хотелось очень мир мне посмотреть…"

Репертуар у Бориса был колоритный, из песен на все времена.