Прямая речь... Уистен Хью Оден

Если все звёзды вмиг погасит смерть,
В пустое небо научусь смотреть.
Тьмы всеохватной полюблю я торжество.
Надо привыкнуть — только и всего.

— Уистен Хью Оден, «Тот, кто любит больше»


******


Одна из самых известных фотографий в мире поэзии сделана в Нью-Йорке. Уистен Хью Оден готовится перейти улицу.

Это 1952 год. Оден – известный поэт, который не удивлён, что его фотографируют. Он лауреат Пулитцеровской премии (1948 год) и массы других наград в оставшийся на момент фото 21 год жизни. Он способен зарабатывать на жизнь литераторством вопреки тезису Чехова про «непрочный кусок хлеба».

Наконец, он не может не ощущать, что страшная война позади и уже проросли – пусть и на контрасте с недавним адом – подснежники куда более гуманных десятилетий. И вероятнее всего, он примет смерть в обеспеченной старости посреди родни (что и произошло в 1973 году).

Но взгляд поэта – тот, что не спутать ни с чьим иным.

В нём нет спасения от недавних страданий. Жажды казаться сильным и умным. Презрения к поймавшему его папарацци. Или пресыщенности добившегося признания литератора.

Как подмечает Бродский, «это лицо человека, готового ко всему». Насколько это возможно – но готового.

После этих слов понятней, отчего Бродский почитал Одена как автора, чьи стихи наиболее близки к объективизму. Жизнь по Одену – не набор постных поручительств, не жажда признания и достатка, не страдание, возведённое в добродетель, и не влюблённость.

Это неизвестность без гарантий, которую он принимает. Она оборачивается чем угодно – от сумы и тюрьмы до земного, но счастья.

Сдав этот экзамен в трёх разных эпохах, Оден своим уходом являет ещё одну истину: для того, кто понял об этом мире чуть больше, чем иные, страдания избыточны, потому что лишены смыслов.

Ниже – из любимого (перевод А. Сергеева).


******   


УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН «ЧИСТАЯ ПОЭЗИЯ — ГРЯЗНАЯ ПОЭЗИЯ»

Пой только о любви! А раз поёшь,
Не забывай спасительную ложь
И на вопросы о любви в ответ
Не бормочи, как поп, ни да ни нет:
Когда бы Данте был в стихах монах,
Что было б толку в Дантовых стихах?
Будь тонким, занимательным и пряным,
Не верь провинциальным шарлатанам,
Что горлопанят, требуя от книг
Простых сюжетов и идей простых,
Как будто музы склонны к идиотам.
(Хороший лирик — друг плохим остротам.)

Допустим, Беатриче каждый раз
Приходит, опоздав на целый час,
И в ожиданье, сам себя томя,
Ты волен этот час считать двумя.
Но ты пиши: «Я ждал, я тосковал,
И каждый миг без милой представал —
Так-так, смотри, чтоб не остыла прыть! —
Веками слёз, способных затопить
Пещеру, где почил Эндимион».
Поэт нехитрой выдумкой рождён.
Но если от тебя Она уйдёт,
В долги загонит или вдруг умрёт,
То помни: у людей метафор нет
Для передачи настоящих бед.
Твоя тоска должна ласкать других.
«О сладость слёз!» — гласит печальный стих.

Оставим мёртвых. Средь живых курьёз
Не раз бывал объектом страстных грёз.
Любимая годна тебе в мамаши,
Косит глазами и ушами машет,
Вульгарна, неопрятна и груба.
Для нас — случайность, для тебя — судьба.
Так пой о том, как снизошла Она,
В её ладонях — солнце и луна,
В её кудрях красуются планеты —
Царица ночи, королева света.
Её ладью семь лебедей влекли,
Чертили знаки в небе журавли,
И лёгкие стада морских коньков
За нею шли до самых берегов.
Она пришла благословить плоды,
Дать вечный мир и наградить труды.

А если песнопения прервёт
В стране очередной переворот,
И утром, как случается порой,
Поэтов заподозрит Новый Строй,
Превозмоги паническую дрожь —
Стихами шкуру ты себе спасёшь.
Везде «она» перемени на «он» —
И вот в помпезной оде восхвалён
(Твоей подделки цензор не узнал.)
Очередной пузатый генерал.
Эпитеты порядка «ангел милый»
Теперь звучат «орёл ширококрылый»,
И смещена «владычица щедрот»
«Великим осушителем болот».
И через час ты славен и богат.
Отныне ты — поэт-лауреат,
И ты умрёшь в постели мирно, чинно,
А генерала вздёрнут на осину.
Пусть честный Яго на тебя шипит:
«Лакей, халтурщик, подхалим, наймит», —
Читатели верны своей привычке,
Они возьмут историю в кавычки
И скажут о поэте: «Вот нахал,
Он имени любимой не назвал».

Такой поэт, презревший дарованье,
Есть Бог, забывший о своём призванье.
Он сам себя венчал и развенчал,
Поставив ложь началом всех начал.
В его писаньях правды ни на грош,
В его улыбке сладкой — та же ложь.
И что, как не пристрастье к играм слов,
Заставило его, в конце концов,
Сказать, что правда — таинству под стать
И что о ней прилично умолчать.