58. О Государственном Оптическом Институте-ГОИ

Муратов Витольд   Впервые опубликовано 30.09.2023  6.95

Государственный Оптический институт (ГОИ), в котором я проработал 35 лет, представлял собой совершенно уникальное среди других отраслевых институтов учреждение. Он был основан академиком  Дмитрием Сергеевичем  Рождественским на базе Физического института Университета и был его любимым детищем.

Сам Рождественский известен своими работами по организации производства отечественного оптического стекла и исследованиям в области спектроскопии.
 Здесь ему принадлежит идея скрестить спектрограф с интерферометром, что позволило создать ему оригинальный метод получения данных ( "метод крюков") о строении вещества.

Мне пришлось как-то прочесть его брошюру листов этак в 30, посвященную настройке своего интерферометра. Для него эта работа была подлинным священнодействием, занимающим многие часы.

 В мое же время  настройку такого интерферометра делают нынче всего за бдесять  минут. В этом я усматриваю великое свойство человеческого мозга компактно сворачивать получаемые знания и превращать их в рутину, без чего никакой научный прогресс при огромном количестве получаемой новой информации не был бы возможен.

Дмитрий Сергеевич был в душе романтиком и лично принимал участие в разработке проекта нового здания института. До этого он располагался в жилом доме известного петербургского кондитера Елисеева и  его производственных зданиях. И несколько лет наша лаборатория располагалась в бывших кондитерских цехах.

В качестве образца для главного здания Института Рождественский  выбрал дворец в Павловске. Стоя у Медного всадника, а еще лучше – на пандусе Сената, можно видеть за Невой характерную ротонду, венчающую главное здание института.
 
В те годы развернулся процесс тотальной милитаризации не только производства, но и науки. И потому ГОИ было решено передать в ведомство Наркомата оборонной промышленности. Не понимавший остроты момента и логики событий  Рождественский был категорически против и, скорее всего, на этой почве разыгралась трагедия.
Рассказывают, что в последний день своей жизни Дмитрий Сергеевич в состоянии крайнего возбуждения искал своего помощника – Колю Пенкина. Не найдя его, он  застрелился.

В дополнение к этой печальной истории не могу не отметить, тчто у профессора полгода тому назад умерла жена и он, безусловно, находился в подавленном состоянии.

Новым руководителем ГОИ был назначен Сергей Иванович Вавилов, младший брат великого ботаника и растениевода Николая Ивановича  Вавилова, собравшего уникальную коллекцию злаковых растений.

 В годы блокады города, когда люди массами умирали от голода, сотрудники института растениеводства не взяли для себя и для своих погибающих родственников ни единого зернышка.
Они предпочли смерть от голода.

 Николай Иванович Вавилов стал жертвой сталинского любимца, безграмотного Лысенко и кончил жизнь с отбитыми во время пыток почками в тюрьме города Саратова.
Сергей же Вавилов, оставаясь  руководителем ГОИ, был избран Президентом Академии наук. Как-то при встрече с ним, Сталин осведомился, нет ли у него брата по имени Николай Вавилов, сидящего в тюрьме...
 
К Сергею Ивановичу, именем которого, кстати, назван ГОИ, у меня двойственное отношение. С одной стороны все знавшие его относятся к нему исключительно хорошо.
 , что отохимические процессы завист от эрернии кантов, то есть от свойственной им частоте. А максимум интенсивности излучени солнца в  его зависимости от частоты  находится в другом месте.                я согласитьс с  поме
 

Особенностью ГОИ, как института, была свобода выбора своей направления деятельности каждым научным сотрудником. Руководству института, во всяком случае, во все годы, в какие я в нем работал, удавалось убедить руководителей министерства, что, при такой широте тематики работы институт является компетентным  в любой области оптики.
И это было выгодно и институту, и оптическим заводам. Любая неудача на производстве не вызывала немедленных административных выводов, как это было в других министерствах.
Обычно в таком случае нерешенная проблема превращалась в научно-исследовательскую работу, для выполнения которой в ГОИ всегда находился требуемый специалист и найденное решение рано или поздно доводилось до производства.

Тем более, что и сам наш министр был выходцем из штата московского оптического завода. И совсем не случайно, что перед окном его приёмной, как это я  хорошо  помню, висело зеркало, позволявшее ему, сидя в своём кабинете наблюдать улицу Горького и видеть, что ему подана машина.

Нелишне напомнить, что в мое время в институте работало три Академика: Линник, Теренин и Лебедев.

Многие ведущие сотрудники института быди во время воны вместе со всем институтом эвакуированы в  Йошкар-олу и потому их взаимоотношения нельзя было назвать формальными. Но правда и то, что каждый из них очень ревниво наблюдал за тем, чтобы никто не вторгался в свою тематику.


Такое положение сохранялось несколько десятков лет, до тех пор, пока на заводах не появились свои кадры, способные решать проблемы самостоятельно. Тогда отраслевые институты стали не только анахронизмом, но и тормозом на пути научного прогресса. Но в это время рухнула и вся экономика…..

. Я на своем опыте однажды убедился в могуществе института. Начальник отдела Техническо информации как-то попросил меня помочь в рецензировании направляемых в институт Москвою заявок на предполагаемые изобретения  Как – то мне на рецензию поступило обоснование на постановку в московском Институте Стали работы для решения некоторой оптической проблемы.

Текст был написан в типичном для Москвы нахрапистом стиле и, на мой взгляд, недостаточно аргументирован. Поэтому я дал отрицательный отзыв и забыл об этом.
Через некоторое время, находясь в командировке в Москве, я случайно узнал, что из-за полученного отрицательного отзыва в этом институте ликвидирована целая лаборатория. После этого я старался быть предельно сдержанным в своих рецензиях.

Возвращаясь к особенностям работы в ГОИ, замечу, что это был весьма давно сложившийся коллектив, основной состав которого был знаком друг с другом не только по работе, но и по бытовым отношениям, оформившимся во время совместного проживания в эвакуации в городе Йошкар-Ола.
Каждый из них, в особенности в являющийся  ведущим специалистом в своей тематике  весьма четко определил для себя область компетенции  И, сидя в своей норке, вел себя вполне добродушно до тех пор, пока кто-нибудь не вторгался в его сферу деятельности.
Как – то мне на рецензию поступило обоснование на постановку в московском Институте Стали работы для решения некоторой оптической проблемы. Текст был написан в типичном для Москвы нахрапистом стиле и, на мой взгляд, недостаточно аргументирован. Поэтому я дал отрицательный отзыв и забыл об этом.
Через некоторое время, находясь в командировке в Москве, я случайно узнал, что из-за полученного отрицательного отзыва в этом институте ликвидирована целая лаборатория. После этого я старался быть предельно сдержанным в своих рецензиях.

Огромное, хотя и казавшеес совершенно естественно, была детельность научной библиотеки института.Котора по сути своей обеспечивала его научно-исследовательскую работу, задава её тематику. А основным и сточником инормации о состонии и тенденции работ в области оптики был журнал Оптического Общества Америки JOSA .

ну и ещ целый рд зарубежной периодики, достаточной дл получения научными сотрудниками не искажнной сиюминутными  целми и требованими  инормации о прогрессе в окружающем мире.

На моей памяти   пришлось пережить два БУМА:Волоконную оптику и и Лазеры.
Начальство моё тщетно пыталось соблазнить меня вполне реальными перспективами и увлекательной работо в любом из этих направлений.

Но у меня была семья и   я не  мог позволить себе удовлетворять своё дюбопытство за счт государства. Как это сделали некоторые мои коллеги, добившиеся в конце концов упоминаня о себе в Википедии.Мы с женой пошли  иным путём.

Во время моего появления группа Михаила Павловича Ванюкова, моего начальника, переживала кризис жанра. Идея ночного видения с импульсной подсветкой показала возможность своей реализации и не обещала ничего принципиально нового.
 И это весьма беспокоило как самого Ванюкова, так и начальника лаборатории Владимира Гавриловича Вафиади, да и самого начальника отдела Александра Алексеевича Лебедева.Каждый из них был весьма своеобразной личностью.
Ванюков был воспитан и скромен, но с принципами. Первым из них было никогда не наживать себе врагов. Вторым принципом было всегда думать о том, можно ли будет использовать выполняемую работу в своей будущей диссертации.
Но наиболее важным для меня была его заповедь всегда, создавая что-либо новое, четко определять его предельные возможности и границы, в которых твои выводы будут оставаться справедливыми.

 Наконец, излюбленным его приемом  было в конце любого семинара, независимо от степени абстрактности темы, задавать вопрос о том, как же можно применить полученные результаты на практике
.
С Вафиади я не контактировал лично. Помню лишь, что во время прослушивания прямой трансляции митинга, на котором выступал Хрущев, Владимир Гаврилович лежал во весь свой немалый рост на столе и, дрыгая ногами, дико хохотал после того, как Никита Сергеевич заявил, что с помощью обещанного им изобилия масла и продуктов мы так себя подмажем, что вмиг перегоним Америку.

Что касается академика Лебедева, то он был для всех загадкой. В свое время он был Председателем одной из палат Верховного Совета. Все знали, что он имел отношение к налаживанию производства оптического стекла, а затем посвятил себя работам по прожекторному освещению.
Но всех озадачивало, что никто не знал его работ. Но я, все-таки, откопал одну из них. В ней академик предлагал использовать палку с прикрепленной к ней термопарой для измерения температуры поверхности пржекторного зеркала.
зеркала прожектора. Воистину, решение достойное действительного члена Академии Наук.