Мужик и поэт

Жили поэт и мужик. Ходили в одинаковых фуфаечках, так их и сфотографировали. И во взглядах запечатлелось у них, как видите, много общего. Оба как бы захвачены мрачной романтикой противоречия. Поэт в стихосложении. Мужик в земледелии.
И необычные, загадочные, берущие за душу стихи поэта тоже были похожими, по своему воздействию, на крамольные деяния мужика, ниспровергателя деревенской косности.
И обитали оба недалеко друг от друга в лесах Архангельской области, в каких-то ста километрах. Один будучи в ссылке под конвоем, другой на родной земле в тисках колхоза.
И оба глядели на сторону. Поэт в городские культурные веси с поэтическими вечерами и книжными издательствами. Мужик в свободное предпринимательство за околицей.
Поэт по северной земельке ходил посвистывая, бровями поигрывая, на бабьи укоры в нерадивости ухмыляясь таинственно. Ну, никак не вдохновляла его чистка отходов жизнедеятельности в жилищах крупного рогатого скота. Чуть не углядишь за ним, а он уже ближайшем лесочке, малину ест.
А мужицкие сапоги колотили по земельке часто, дроботно, - с утра до вечера скорым шагом. Едва успевал он отругиваться от ядовитых упрёков односельчан, мол зачем тебе, мужик, пятнадцать-то телят под рукой, хватило бы и трёх. Куда с деньгами-то?
А поэт в это время жерди заготовлял в лесу. Да без рукавиц, - до крови ладони сбил. Тоже, знать, усердно работал, коли до крови-то. Пусть и дело вышло бесполезное. Так и сгнили, говорят, его жерди, в том лесу. Не потребовались. Главное-то было для бригадира чем-нибудь занять «тунеядца».
А мужику проруха - смерть. Ему подавай прибыль от продажи. А коли получилось, так на выручку баржу прикупил, да на ней своих телят на необитаемый остров, нанесённый посреди реки, перевёз. Пастбище получилось идеальное и по травостою, и по защищённости, - волкам не по зубам.
Поэт же пятнадцать рублей в месяц получал и, уходя трудиться, на обед в карман фуфаечки опускал три пряника, всё, что оставалось от недельной закупки. Да ещё и опаздывал к разводу. Стих, видите ли, дописывал да на машинке перепечатывал. А когда начинали его укорять за нерадивость, говорил так: «Вы ещё узнаете обо мне».
«Ишь, какой не скромный, - доносилось из бабьего угла. (Придёт время, и та же самая баба, узнав по телевидению про Нобелевскую премию, удивится: «Ишь ты, ссыльный, а как выдвинулся»).
А мужик же, свой, местный, бойкий, пронырливый, телевидением мог даже и поруководить. Камеру французского оператора использовать как оружие налётчика на банк. Натурально, затащив французов в банк. потребовал тотчас выдать ему кредит на закупку трактора. Тогда банки плохо охранялись. И ведь испугались начальники международного скандала, выдали.
Поэт водки не пил. И мужик давно завязал. Были у него неприятности на этой почве, - едва концы не отдал. А поэт не только чтобы сам не пил, так даже и спас от смерти одного односельчанина. Забрался тот лиходей к нему в кабинет, выпил жидкость от комаров, и повалился на пол. Пена изо рта валом валит. Поэт из коровника приходит, видит такое безобразие, бежит на почту и вызывает скорую. Обошлось.
Ещё часто появлялся поэт в разных деревенских домах с фотоаппаратом на шее. Подработка у него такая была – фотографом в комбинате бытового обслуживания.
А у мужика техника была погрубее и потяжелее. На купленном тракторе он как-то приволок целую пилораму и стал брус пилить да в Москву возить, - там в ту пору дачное строительство разворачивалось. Тысячи привозил с такой подработки.
Два раза в неделю поэту приходилось ходить отмечаться в милицию за пять километров, хоть темно, хоть вьюжно. Из Питера ему велосипед послали в разобранном виде. Он его собрал и уже полегче стало на отметку попадать. А мужик УАЗ - буханку купил с кузовом, да ещё моторную лодку, - конторы-то у него тоже не близкий свет, все за рекой. Оба оказались на колёсах.
За отказ выворачивать камни на пашне (сердце больное) поэта осудили в милиции на пятнадцать суток.
Мужик за излишнюю резкость и невоздержанность в слове о руководящей роли партии в психдиспансер попал.
Поэт был Севером, по суду, наказан. Своё отбыл. И уехал в одно нечётное утро на поезде № 387 «Воркута - Ленинград».
Мужик, было, в китайское посольство грамотку отправил с просьбой дать ему возможность в свободной для крестьян стране развернуться во всю силу. За что его долго мутузили чекисты.
Поэту повезло с Америкой. Пожил, погулял, стихи пописал. И помер там совсем ещё молодой в один миг, от сердечного приступа, в своём доме.
Мужика импортом задушили. Он заболел, и нашёл свою смерть в петле. Но тоже в своём доме.
Вывод: отвага истинных гражданских бойцов и великих поэтов одинаково погибельна.
***
Сопоставляю снимки. Что-то монументальное есть в лицах и того, и другого.
Это люди одной скульптурной лепки, одного душевного склада.
Это даже не лица героев великих строек, а лица воинов.
Лица разных очертаний, но совершенно одинаковые по выражению. Будто они смотрят на одно и то же и думают об одном. И в том и другом - настороженность, готовность к сопротивлению и борьбе. Напряжённые лица людей нового нашего двадцать первого века, а никак не прошлого, застойного, в котором им довелось жить и умереть.
***
ИОСИФ БРОДСКИЙ
В деревне Бог живет не по углам,
как думают насмешники, а всюду.
Он освящает кровлю и посуду
и честно двери делит пополам.
В деревне он - в избытке. В чугуне
он варит по субботам чечевицу,
приплясывает сонно на огне,
подмигивает мне, как очевидцу.
Он изгороди ставит. Выдаёт
девицу за лесничего. И в шутку
устраивает вечный недолёт
объездчику, стреляющему в утку.
Возможность же все это наблюдать,
к осеннему прислушиваясь свисту,
единственная, в общем, благодать,
доступная в деревне атеисту.
(д.Норенская, 1964 г.)
 
НИКОЛАЙ СИВКОВ:
- ...Только погляди - посадил, и выросло,- распахнув после обеда окно и опершись локтями о подоконник, будто впервые любуясь землей, говорил он мне тем летом.- Подумать только, из крохотного зернышка. А если удобрение кинуть - ещё больше родит. А если вон те кусты срубить да чищенины вспахать - и там ведь расти будет. А полянок-то сколько! А островов-то нехоженых! Господи! Да сколько же тут на нашем «неперспективном» берегу скота можно пасти... А голов сто шестьдесят можно, если раскорчевать не полениться. Гляди, какое богатство вокруг дома! Да сколько можно глядеть-то! Вот и вспахал, и посеял, и раскорчевал, всё сам-один. Ведь ты только погляди, солнце-то какое! Только подумай, какое солнце-то!..
(Из книги «Неоткрытые острова», Александр Лысков, 1988г.)