Глядясь в завечеревшее окно

     Помню, вижу: холодное, морозное, какое-то красное, третье апреля, мамин день рождения; в зелёных наледях тротуар перед универмагом. Я стою и размышляю, что бы такого подарить маме – хватает только на «сувенир» в виде деревянной подставочки, а на ней пластмассовый уродец, изображающий парусный кораблик и с надписью: «Анапа», или «Сочи», не помню.
     Так же сложно было обернуться и раньше, на 8 марта – Житний рынок, ещё старый, колхозный, без Торгового Центра, запружен толпой мужчин города Житомира, в собачьих шапках, в кроличьих шапках, в нутриевых, высоких как папская тиара.
     Грузины горды, немногословны и чуть-чуть брезгливы:
     - Сколько ветка мимозы?
     - Тры! Нэт, нэ эта, вот эта, помэньше. А эта пят!
     В конце-концов, за свои два рубля я покупаю маленькую веточку уже не жёлтой, как цыплячий пух, мимозы, а потемневший, как старые галуны, или, может, позумент, и с торжеством бегу домой, чтобы поставить её в банку с водой и спрятать до завтра, до утра восьмого марта.
     Раньше было легче. Я был в первом классе и там меня живо обучили вышивать на салфетке: «С 8 Марта», ими: «С Днём рождения, мама!»
     Мы тогда жили на китайской границе вместе с папой, он был ракетчиком, лейтенантом.
     Цветами же как ковром были покрыты степи и холмы.
     Сначала подснежники, потом шли тюльпаны. Тюльпаны для мам мы выбирали самых редких цветов: фиолетовые и уж не помню какие, лишь бы не красные и не желтые. Рвали букеты маков.
     Мы были дети и давали в клубе детские концерты, и пели для рядового и командного состава:

         Поедешь на север, поедешь на юг,
         Везде тебя встретит товарищ и друг!
         Моя Москва-а…

     Потом мы вернулись домой и жили очень хорошо.
     Особенно хорошо было на 1 Мая, или на 7 Ноября.
     Когда все собирались за столом – каждый со своей демонстрации, то есть, демонстрация была одна, просто все шли в разных колоннах – я со своей восьмой школой, а папа и мама со своим заводом «Химволокно» - и вот мы собирались за праздничным столом, и мама вносила блюдо с картошечкой-пюре и запечённой курицей, и кричала, свежая и молодая:
     - Место, место, мужчины, ну-ка освободите!
     А на столе негде было яблоку упасть – была и селёдочка с луком, и гренки со шпротами, и оливье, и холодец, и огурцы с дачи, и маринованные грибы, и жареная рыба, пойманная папой, и чего еще только не было, и мужчины с особенной, гусарской, ловкостью, двигали тарелки и освобождали плацдарм для картошки. Да и то сказать, главнее Седьмого ноября был только Новый год, и то я не уверен.
     Папа наливал в рюмочки водку, а мне лимонад «Дюшес», и лицо его просветлялось. Папа был начальник электроцеха и любил выпить.
     Мы весело кушали, пили лимонад и водку, и вот в десять часов по телевизору начинался военный парад на Красной площади.
     Мы смотрели на маршировку солдат и на ползущие гигантские ракеты со смутным чувством тревоги, но и гордости перед остальным, враждебным миром – враждебным, но бессильным сделать нам что-нибудь.
     Папа, коммунист-фанатик, к счастью для себя умерший в январе 91-го, и его друзья, начальники цехов, хорошо тяпнув, начинали свои спичи, похожие на диалоги из «Кин-дза-дза»:
     - Люблю Партию и всегда останусь ей верен!
     - А я… ещё больше люблю Партию и ещё сильнее в неё верю!..
     - Если мы с Партией, то кто против нас!?.
     А старые даже пели хором: «Артиллеристы, Сталин дал приказ!..», или: «Если завтра война, если завтра в поход, если чёрные тучи нагрянут…»
     Но это больше на 23 февраля. На демонстрации, пока стояли, пели:

          В коммунистической бригаде,
          С нами Ле-енин впереди!

     А издалека, где была трибуна с руководством, доносились славицы и здравицы, усиленные микрофоном:
     - Слава труженикам пищевого треста!
     - Ура-а-а! - слышалось оттуда.
     - Да здравствуют советские женщины, матери и специалистки!
     - Ур-ра-а-а!!
     И всегда за столом взрослые пели народные песни на разные, мужские и женские, голоса, очень классно, я потом уже такого никогда не слышал, во всяком случае, мы, тридцатилетние, уже не умели петь, разве что ревели «Стюардессу по имени Жанна», да и то без голоса и без слуха, по-пьяни.
     Хорошо жилось при Союзе! РСФСР не воевала с УССР; не было патриотов в масках с прорезями для глаз, а «борци за мову» были пока ещё комсомольцами, партийцами, а то и бери выше – инструкторами обкома по различным делам.