Вновь посетил

                «Вновь я посетил
                Тот уголок земли, … »
               
                А.С.Пушкин



      
       Мощёный серой плиткой перрон в проёме окна замедлив и без того плавное скольжение, застыл. Кресло, казавшееся уютным в первые минуты поездки, немедленно стало неудобным, как будто осторожно выпроваживающим поднадоевшего за четыре часа "оккупанта-наездника"…

       Минималистски-бесстрастное чрево круглобокого плавноклювого и немного игрушечного поезда-лайнера, пришвартовавшегося в главной железнодорожной гавани Северной столицы, без малейшей задержки и сожаления выпустило засидевшихся пассажиров на волю.
       Несмотря на ранний час, августовский воздух успел прогреться. Интернет-оракулы, накануне наперебой пророчившие далёкую от радушной даже по местным синоптическим меркам атмосферу, не угадали с прогнозами. Город благосклонен к своим обитателям и гостям практически во всём. Он много лучше не слишком глубоких и, как правило, предвзятых представлений о его, якобы, серых тонах, граничащей со скупостью эстетической сдержанности, чрезмерной чопорности, преимущественно пасмурной погоде и тому подобном.
       Обещанной шаблонной сырости в этот раз не случилось. Приём оказался, хотя внешне и сдержанным (это же Питер!), но в действительности тёплым …
       С ощущением выветривающегося лёгкого недосыпа, заряженный на энергичные действия, привычно ныряю в людские потоки мегаполиса.

       Оседлавший исток Балтики Город, внешне индифферентный к своим обитателям, демонстрирует отсутствие опеки, убеждает человека в полной свободе. Но, в действительности, он всегда готов дать подсказку, оказать помощь, поддержать, направить.
       Надо заметить: Город мало соответствует поверхностным мнениям о себе. Нелепыми штампами грешат не только увязшие в информационных стандартах медийные попугаи, которые тужатся любой ценой, пусть и на пустом месте, пусть на бледной сплетне разыграть сенсацию. Вульгарная предвзятость свойственна либерализированным обывателям, привыкшим следовать нехитрой моде, взявшим за правило, а может и обязанным кем-то или чем-то мыслить продиктованными шаблонами. Удобство использования клише нередко берёт в плен и напыщенных всезнаек, по каким-то причинам оказывающихся в поле общественного внимания, но рано или поздно получающих свою достойную оценку: о них навсегда забывают. Что уж говорить о разного рода дилетантах, уловивших часть некоего реального смысла (в действительности многим давно и глубоко понятного), наивно принявших намёк на истину за собственную прозорливость и глубину.
       Город мудрее и основательнее всех их вместе взятых – наивно считающих себя и своё личное благополучие более важным, чем весь остальной мир, объективно развивающийся за пределами их ограниченного понимания жизни, реальности, ценностей. Питер взыскательнее и настойчивее прорвавшихся или просочившихся в верхние уровни «властных структур» хитроумных выскочек-временщиков. Он искуснее и трудолюбивее самого талантливого (талант – огромный труд) мастера, ремесленника, художника, спокойнее любого непробиваемого чиновника, рациональнее, в себе увереннее самого расчетливого предпринимателя, великодушнее искренних добросовестных меценатов, разномастных филантропов.
       Таковы, надо полагать, все города. А тем более народы.
       Ах, если бы не жадность, агрессивность, цинизм их так называемых элит, а в сущности вырождающихся недостаточно образованных, в значительной мере безнравственных снобов!? Если б не далёкие от совершенства государства, не узость горизонтов местной чиновничьей братии… И всё-таки, народы – несмотря ни на что – созидают, утверждают традиции, накапливают ценности, возводят дома, храмы, дороги, памятники. Так воспроизводится культура. И города: средоточие культуры – традиций, технологий, интересов, знаний, этических правил …

       Следование привычным или хорошо продуманным маршрутом способствует наблюдениям, побуждает к размышлениям. Город – это ещё и бесконечная сеть таких маршрутов.

       Интересы, нормы, обязательства, долг (и главный Долг, и повседневные обязанности, и тривиальные долги; всё связано, всё имеет значение) определяют наши жизненные траектории, ограничивают желания, корректируют потребности, толкают на поступки или удерживают от безрассудства. Устремления отдельных людей, порой кардинально изменяемые обстоятельствами, сталкиваясь, сплетаются в судьбу города, страны, человечества. Соотносясь между собой, они приспосабливаются друг к другу и развитию ситуаций, обрастают действиями, поступками, преобразованиями, объединяются в единый процесс жизни сложного общественного организма. Необходимое и малозначимое, поверхностное и глубокое, драматичное и комичное чередуется, рядится одно в другое, образуя сплав желаний, успехов, разочарований, выливается на улицы городов, образуя течения, заводи, водовороты…  В большом городе нетрудно затеряться в людском потоке, а можно оседлать волну людского прибоя; значительна возможность не попасть в общий ритм, растратить попусту энергию, потерять силу и ориентиры, а можно поймать логистический ветер…

       Неизвестно откуда возникли и проникли в сознания отражения чьего-то снисходительного скепсиса, ироничных сомнений по поводу моих наблюдений и соображений. Как будто кто-то переспрашивал: «именно так?», «неужели?», «так уж и оседлать волну?» …
       Вслух ничего не было сказано. Да и кто бы из случайных попутчиков мог настолько по существу возражать, ставить под сомнение точность моих личных ощущений и размышлений?
       Вероятно, просто не заметил, как включился в диалог  …  с Городом.
       Его не интересует дикция и красота речи, он улавливает и не произнесённые суждения. И самому ему не обязательно выговаривать фразы, прибегать к письму. У него много средств передавать смыслы, отвечать на вопросы, убеждать, формулировать задачи. Он предлагает темы размышлений, исправляет неточности заключений, указывает на ошибки, взвешивает высказывания… И даже просто легким движением, едва различимой, неизвестно как выражаемой «мимикой» оценивает сказанное человеком. 
       Такую возможность – диалог с интересным, обладающим большим опытом собеседником, если он даже скуп на слова – нельзя не ценить; расточительно пренебрегать беседой с тем, чьи переживания глубже твоих, чей опыт больше и намного разнообразнее.
       С благодарностью, насколько только могу, стараюсь поддержать разговор…

       Дело, приведшее меня в родные места, важное, неотложное; в некоторых отношениях непростое. Впрочем, если его представить в виде процедуры, и разложить её – начиная с понимания цели и смыслов предстоящих действий с последующим принятием решения, организацией поездки, прибытием в некую точку, до возвращения – на последовательные элементы, на несложные действия, то и каждая деталь, и весь процесс окажутся выполнимыми без лишнего напряжения. Лишь бы не вмешался в череду прогнозируемых событий и намеченных операций случай.
       Сложности добавлял плотный график. Да и случай дал себя знать, и не раз. Но случайности не вредили, не задерживали, а упростили весь ход и порядок обязательных встреч и событий. Самым большим подарком стало выкроившееся дополнительное время, соткавшееся в часы неспешного созерцания, неторопливого общения с родиной. Ну как не быть благодарным пенатам, которые помнят и берегут, заботятся о тебе, даже если ты заскочил лишь на день!
       Так любят родители, предки – опекая нас бескорыстно, не думая о цене, о собственном благополучии, здоровье, продолжая хранить и без всякий нравоучений наставлять нас даже после собственного ухода …

       Уходит рано или поздно всё и вся. Или почти всё?
       Прекращают существование целые виды живых существ, империи, целые континенты и даже звёзды. Города, хотя и не все, могут оказаться более живучими, чем тысячелетние государства, цивилизации.
       С людьми происходит нечто подобное. Их личное бытие подобно вспышке жизни, врезавшейся «в плотные слои социальной атмосферы» и постэкзистенциальному свечению в менее плотном «культурном» эфире… Индивид, растворяясь в мироздании, может надеяться лишь на молитвы о себе близких, на качество и полноту людской памяти. Собственно, и сам этот «расчёт», а не только память, сострадание, боль утраты, уже не его, но именно в связи с ним, благодаря ему…
       Однако любому человеку, даже самому зависимому от внешних обстоятельств, от других людей, отводится время, которым он может распорядиться по собственному усмотрению.

       Время… Как оно значимо и многолико. Что ещё так ценно, кроме самого факта жизни, любви, доброй памяти? В тысячный раз убеждаюсь в несоразмерности и провокационном характере сентенции «время – деньги». Деньгам не ведомо целеполагание. Им, если верить уважаемым специалистам в области экономики и финансов, присущи функции, числом от четырёх до семи, выдающие в них средство. Средство важное, остроумно сочинённое, удобное, умело многими используемое. Но лишь средство. Причём, средство, которое можно в каждой из его функций чем-нибудь заменить, пусть и не настолько универсальным, функциональным, привычным человеку третьего тысячелетия Новой Эры, но менее условным, более весомым – пищей, кровом, технической системой или техническим инструментом, орудием труда или оружием, произведением искусства, услугой.
       Если деньги становятся целью для человека, то человеческое в нём оказывается средством средства, топливом условности. Человеческие чувства, ценности в этом случае представляют собой, скорее, помеху, обузу. Процесс аккумулирования собственности, ресурсов, капитала, власти в качестве всепоглощающей цели превращает в ресурс и самого человека; причём, ресурс менее ценный, чем условные знаки в виде дорогой недвижимости, аксессуаров, драгоценностей, особо престижных технических средств, положения в системе отношений, широко оглашаемых и тайных рейтинговых мест, почетных званий и прочего, обозначающего на языке их обладателей определённый статус. Однако вне человеческих интересов всё перечисленное теряет смысл. Они имеют значение только когда способствуют решению задач, стоящих перед человеком, когда приближают его к счастью или создают такую иллюзию.
       Время тоже можно использовать, но оно не средство, каким может показаться в школьной задачке. Оно условие, а не условность; атрибут бытия, показатель существования, критерий жизни.
       Время – дар.
       Питер – по историческим меркам  достаточно юное образование – даёт понять, что время ценит, не теряя ни минуты самого драгоценного ресурса. В этом у него стоит учиться и многим вполне состоявшимся личностям.
       Городок, в котором я появился на свет, и куда лежал мой путь, старше Питера…


       Всё в этот день сложилось так, что позволило мне успешно выполнить намеченный план во всех его деталях. Родные края подарили бесценное дополнительное время.


       Свободно дышится воздухом родины.
       В этом целебном воздухе состоялась теплейшая, полная смыслов и символов встреча на улице Мира под дубами…
       Дуб в русской традиции символизирует силу, мудрость, крепость. У героя Толстого, Андрея Болконского, был «свой» дуб: старый, отвоевавший право остаться в числе активных значимых элементов действительности, продлить свой век. А у моего друга их целых два и оба полны сил, энергии, надежд, красоты. Они утверждают жизнь, являют образ стабильности, стоят на страже порядка, задают тон и ритм смыслам, процессам, отношениям.
       В сени этих благородных деревьев мы с их хозяином растворились в задушевном общении. Удалось многим поделиться, что-то новое узнать, понять, о чём-то договориться, в чём-то важном сойтись мнениями.
       Для мест, где я родился – в которых поиск смыслов бытия славяне вели до принятия христианства – характерно трепетное на грани сакральности отношение к лесу, как к неизбежному компоненту основы культуры и самой жизни. В судьбе местного жителя, осенённой поддержкой и защитой дубрав, больше основательности. Здесь есть даже населённый пункт с названьем Поддубье. Правда, сегодня там живут, если верить информации сети, всего семь человек, но дубы на участки моего давнего друга – верный знак надежды …

       Города большие и маленькие остаются близкими, узнаваемыми, значимыми, хотя и меняют свой облик.
       Впрочем, главное не во внешнем виде, сообразном времени наслоении архитектуры, оформлении скверов, площадей, конфигурации сети улиц и переулков. Меняются люди, привычки, предпочтения. Это особенно заметно, если в город возвратиться после долгой разлуки. Станут заметны новые походки, выражения лиц, в глазах можно прочесть вопросы, которые не встречались раньше. Или мы просто со временем становимся более восприимчивыми?
       На смену прежним поколениям приходят новые. Они добавляют к накопленному предшественниками интеллектуальному и материальному достоянию собственный опыт, наполняют отношения новыми пристрастиями, целями, создают свою эстетику, этимологию, настроения. В своём городе я встречаю сегодня тысячи новых лиц, фигур, манер, предпочтений. Повседневность представляется более яркой, полиморфной. Однако вся так или иначе проявляющаяся новизна не отрицает прежнего, множит оттенки мироощущения, разнообразит отношения, усложняет интересы, добавляет привлекательности самой жизни.
       Но это тот же город – узнаваемый, благосклонный, самодостаточный, готовый поддержать беседу, разделить переживание, дать совет, возразить. Ведь город – это люди. И среди них родственники, друзья детства, товарищи по учебе в вузе, сослуживцы, одноклассники.

       Мои вечно юные одноклассники…
       Особая категория социально-мировоззренческой привязки, элемента идентичности. Люди, среди которых и вместе с которыми происходило преобразование человека-возможности в человека-действительность. Встроенная в школу среда сверстников, в которую попадает во многом уже сформировавшаяся в семье индивидуальность, соучаствует в социальной огранке личности. Методы, возможности, акценты, задачи, критерии, этика воздействия на взрослеющего человека у школы и среды одноклассников, друзей различны, но не противоположны по целям. Принципиальных противоречий не возникает. Во всяком случае так было с нашим поколением, в нашей школе…
       Нелепо пытаться рисовать портреты, характеры одноклассников условными объективно-реалистичными, прямолинейно-фотографическими красками. Причина тому не в личных симпатиях. Намеки на солидный, формально пенсионный, возраст, на небезупречное здоровье, на несоответствие миропонимания «высокотехнологичному» миру с его перенасыщенностью информацией, логинов-паролей, «личных кабинетов», кодов и прочих знаков цифровой эпохи блекнут, теряют практический смысл, растворяются в реальности, наполненной активностью энергичных, жизнелюбивых, умеющих достойно жить едва ли не в любых условиях людей. А те из моих сверстников, кого уже нет, ушли молодыми, до последнего дня деятельными оптимистами…
       Мне ли так повезло с близкими в разной степени людьми или счастье выпало всем нам, вместе учившимся, служившим, работающим и продолжающими служить и работать? Не хотелось бы выглядеть предвзято, но вероятно, что трудолюбие, социальная выносливость, оптимизм, добросердечность свойственны большинству «пятидесятников», «шестидесятников» прошлого века.
       Несовершенство – пусть и в разной мере и формах проявления, но свойственное абсолютно всем людям – остаётся «за кадром» биографий, образов, социальной значимости дорогих мне людей с их судьбами. С несовершенством, каким бы ни было, они научились жить и справляться. Об их проблемах знают только самые близкие люди. И то не обо всех. Самое сложное они оставляют себе, пережив или продолжая переживать понимание своих слабостей, непреодолимых ограничений, шрамы горчайших испытаний. А это равносильно тому, что они победили в себе нежелательное, преодолели качества, которые могли бы казаться недостатками и несут во вне, в мир только конструктивные смыслы, созидание, свершения…

       Время свидания с родиной истекает.
       Просторный, пронизанный августовским светом автобус несёт пассажиров вдоль полей, целое лето впитывавших тепло, по каньонам смолистых сосняков, мимо кружев придорожного кустарника. Нескончаемая смена пейзажа подобна модели жизни. В телефонном динамике звучат голоса юности, озаряющие нескончаемой свежестью мир сегодняшний, с радостным удивлением обнаруживающий себя в прошлом и будущем. Знакомые топонимы, с детства узнаваемые элементы естественного природного и искусственного городского ландшафта за окном отзываются теплом в сознании.
       Новые современные сооружения, удобные дорожные развязки, вновь разбитые парки и скверы добавляют ощущение беспредельной жизненной силы, верности бытия, доброй перспективы.
       Вот уже и Автово подмигивает на раннем закате стёклами зданий в стиле сталинского ампира. Эти дома, не теряющие презентабельности, важности, основательности, излучают надёжность и заботу, кажутся мудрыми, хранят историю Города и сами – часть этой истории…

       Дополнительно запланированная встреча, цель которой – помочь новому московскому другу, ставшему родственником, не состоялась. Появился ещё один бесценный промежуток времени, который дал возможность побыть наедине с Городом.
       Неспешная прогулка по нагретым за день камням питерского тротуара даёт ощущение растворенности в Городе. Становлюсь почти незаметным для окружающих, зато ничто не препятствует замечать и рассматривать все детали яркой архитектуры, оставленные временем штрихи, восклицания, вопросы. И интересы людей, отражённые в камне, в вывесках и рекламных панно, в газонах и скверах.
       Город интересен всеми своими проявлениями, особенностями, но людьми – в первую очередь. Вряд ли есть для человека что-то более важное, значимое, интересное, показательное, чем люди.
       На улицах Питера можно встретить людей, представляющих множество версий, вариантов, модусов культуры в самом широком смысле слова. Как и любой мегаполис, Город представляет собой панно, отражающее своеобразную «социальную таблицу Менделеева», нескончаемую палитру темпераментов, характеров, обликов. Все они, конечно, помещены в русла питерских пестрых магистралей и тихих улиц, площадей и набережных, мостов и парков, музеев и театров, в оправу местной географии и климата, в них отражается – где гармонично, в унисон, где контрастно, диссонансом – свет питерских традиций и правил. Но Город приветствует неповторимость, способствует проявлению индивидуальности, помогает выразить свою особенность, уникальность.
       Приходилось не раз слышать, что в Петербурге теперь мало коренных жителей…
       А раньше было много? В городе, которому всего-то триста лет.
       И что такое – «коренные жители Петербурга». Неужели знавшие друг друга наперечёт представители дворянских фамилий, живущие нередко на две столицы, да ещё и в своих имениях? Или художники всех творческих разновидностей, то есть люди искусства, не сидящие на месте, всегда готовые к «покорению» зрителей разных городов и стран? А может представители бюрократических «элит», пробившиеся правдами и неправдами на высокие посты в городской иерархии или владельцы рынков, магазинов, средств массовой информации, вкладывающие деньги, пришедшие к ним самыми разными путями и комбинациями, для получения ещё большего объёма капиталов и подконтрольных ресурсов?
       Вопрос остаётся открытым.
       А вот эти миллионы непохожих друг на друга людей, которые и представляют жизнь питерских проспектов, дворов, лавочек, театров, музеев, транспорта, разве они – не Питер в его очеловеченной проекции?
       Что может быть важнее?
       Как интересно наблюдать их. Не подсматривать за ними, а впитывать разноцветье их жизненных особенностей, индивидуальностей в данный момент. Как удивительно понимать, возможно, не всегда ощущаемую ими самими взаимосвязь тысяч не похожих друг на друга характеров, привычек вести себя, желаний как-то выглядеть или как я, не привлекать к себе внимания, сливающихся в неотвратимый поток жизни, одухотворяющий Город, придающий значение цивилизации, оправдывающий саму культуру. Все эти люди – и родившиеся в нём, и те питерцы, чьи прадеды и прабабушки появились на свет в семьях коренных петербуржцев, и люди, не так давно нашедшие применение своим талантам, профессиональному опыту, интеллектуальным возможностям, ремесленному мастерству на берегах Невы, и возвращающиеся сюда влюблёнными в красоты и характер Северной столицы, и впервые открывшие для себя уникальный мегаполис – все они и есть сложный, основательный, полный достоинства Город.
       Любой человек, осознавший щедрую готовность Питера принять в орбиты его отношений всякого неравнодушного к сложному порядку, особой эстетике и энергетике неординарного мегаполиса, непременно ощутит сопричастность к его смыслам, связям, правилам, процессам, воспримет ритмы, услышит музыку русской Северной столицы, почувствует принадлежность к сложной гармонии града Петрова.

       – Пушкинская? – вероятно переспрашивает кого-то пешеход из компании таких же, как он респектабельных, одетых почти стильно граждан, с любопытством оглядывающих фасады зданий главной магистрали Города и примыкающей к нему улицы, – а где же Литейный?
       Откликаюсь машинально, едва ли не вопреки собственной воле, подчинившись импульсу, поступившему, вероятно, непосредственно от Города.
       – Литейный там, позади. Вы его прошли, – обгоняя замешкавшихся «неместных» прохожих бросаю вполоборота и подкрепляю свою реплику взмахом руки на северо-запад, пытаясь угадать почти неразличимое от Пушкинской устье Литейного между домами Кекина и Тупикова.
       Молодой человек, вероятно, не увидевший моего жеста, тоже пытается подсказать и с теми же словами – «Литейный там» – указывает в иную сторону – куда-то сквозь дворы между Пушкинской и Марата в направлении Пяти Углов…
       – Литейный там, – повторяю твёрдо, остановившись на секунду, и теперь уже всем корпусом повернувшись к вопрошающим.
       Ещё раз указываю более верное направление: туда, где Литейный впадает в Невский.
       Туристы благодарно кивают, а молодой человек хмурится и, с негромким «ах» соглашается, не возражает…

       Город – это не только выдающееся собрание манер, предпочтений, образов мыслей, привычек. Он ещё и лаборатория характеров, мировоззрений, принципов. Каких эмоций, субкультур, фасонов, складов ума здесь не встретишь, чего только не откроешь в здешних смыслах, формах, интеллектуальных и этических установках, какими умонастроениями, обычаями, императивами не заразишься. Многоликий, мультикультурный, предельно своеобразный, Город, подобно некоторым великим древнейшим поселениям, имеет и много имён.
       Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград, Санкт-Петербург …
       Ярко, официально, с достоинством.
       Но город всегда был и остается ещё и Питером. Во всяком случае, где-то со второй половины XVIII века. То есть, не меньше двух с половиной веков подряд. Это имя продержалось дольше, чем любое другое. И, вероятно, останется самым стабильным и употребляемым. Среди «своих», во всяком случае. Это и понятно. «Питер» проще, чем даже Петроград, и, тем более, Санкт-Петербург. В кратком имени меньше претензий. Сравните прилагательные «питерский» и «петербургский», а тем более «санкт-петербургский». Впрочем, всё дело во вкусе, в привычке, в обстоятельствах.
        С названием «Ленинград» – отдельная история, особые, очень важные для идентичности любого человека смыслы, сильные эмоции. Но и тогда город оставался и Питером тоже. 
       И с ним можно беседовать по-свойски (в меру, конечно, без фамильярности), откровенно, серьёзно…

       Ловлю себя на мысли о том, что с Москвой, за последние четверть века ставшей домом, лучше которого нет на свете, давно не разговаривал. Пожалуй, с юности, когда старшеклассником приезжал и прилетал в столицу по нескольку раз за год. Тогда и полюбил её. А сегодня только приветствую Москву, когда возвращаюсь после относительно долгой разлуки. Однако теперь практически не покидаю дом больше, чем на неделю-полторы; чаще – на пару-тройку суток.
       И беседовать с Москвой теперь ещё более нелепо, чем говорить с самим собой. Может быть, потому, что теперь она сама звучит во мне – её неотъемлемой частичке?
       А Питер…  Он – как отчий дом, в котором человек впервые себя осознаёт, где проходит его детство и юность, открывается мир, как первая любовь – оставшаяся в прошлом – незабываемая, невероятно искренняя и чистая страница жизни, как друзья, рядом с которыми научился взаимопомощи, чести, верности слову, как учебное заведение, в котором формировалась личность, умения и свойства профессионала, гражданина...

       Объёмное светлое пространство центрального павильона Московского вокзала на несколько секунд наполнилось внятным выверенным, произнесённым хорошо поставленным красивым женским голосом объявлением о начале посадки пассажиров в поезд, который помчит меня домой.
       До свидания, Питер!
       Добра тебе, благополучия, процветания!


       2023 г.