Донской баталист Митрофан Греков

Биография Митрофана Борисовича Грекова была чрезвычайно легендирована в советские годы. Отчасти (вынужденно!) им самим. Но кроме политических соображений, в литературе о нём встречаются и явные абсурды. Так, во многих советских биографиях живописца сказано, что Греков — это его псевдоним, а настоящая фамилия: Мартыщенко.

Но ведь на самом деле Греков — именно Греков. Ибо его биологическим отцом был донской дворянин Борис Иванович Греков. Относящиеся его происхождению обстоятельства были частично разъяснены в монографии Н. Ф. Лапуновой, «Греков» (М., Изобразительное искусство, 1982 г.):

«Шарпаевка была одним из самых бедных хуторов в тех живописных краях. (…) Недалеко от хутора-горемыки располагалось небольшое имение небогатого дворянина, потомственного казака станицы Милютинской Бориса Ивановича Грекова. Необычайно отзывчивый и добрый, он умел в трудную минуту поддержать людей советом, помочь им последним, и они отвечали ему сердечностью и любовью. Борис Иванович быстро расстался с военной службой. Жена его рано умерла, оставив вдовцу малолетних детей — Ольгу и Вениамина. Б. Грекову — младшему казачьему офицеру в отставке — нелегко было одному вести хозяйство, растить и воспитывать детей. Требовались заботливые женские руки. Вот почему в доме вскоре появилась Ирина Алексеевна Мартыщенко из хутора Шарпаевка. Родители просватали ее почти девочкой за нелюбимого человека. Не сумев преодолеть неприязнь к нему, Ирина Алексеевна несмотря на угрозы покинула мужа и нанялась прислугой к Борису Ивановичу. Строгая гордая женщина, прекрасная хозяйка, она была очень внимательна к сиротам, старалась заменить им родную мать. Вскоре Борис Греков, чуждый дворянским предрассудкам, женился на Ирине Алексеевне. У них родилось шестеро детей: пять сыновей — Игнатий, Терентий, Митрофан, Николай, Александр и дочь Евдокия. Жизнь не текла гладко. Родственники бывшего мужа Ирины Алексеевны добились отлучения её от церкви. Дети Грековых были объявлены незаконнорожденными. Сын Митрофан — будущий художник — родился 3 июня 1882 г. В метрической книге местный священник записал младенца незаконнорожденным, а мать назвал солдатской женой Мартыщенковой. По имени крестного отца, Павла Ильича Скоробогатова, новорожденному присвоили отчество.»

«Солдатская жена Мартыщенкова» была не казачкой, но иного-родней крестьянкой, украинкой по крови. И после советской оккупации Дона, Митрофан Борисович решил обратить «пролетарское происхождение» матери — в свою пользу…

Во времена же дореволюционные Святейший Синод очень ревниво следил, чтобы биологические отцы не усыновляли внебрачных детей и не передавали им своих фамилий. То есть дело выглядело именно так: усыновить православного ребёнка мог кто угодно, только НЕ его родной отец, если он НЕ состоял в браке с его матерью! И вот здесь никонианский Синод, как говорится, много на себя взял. Ибо в канонах Вселенских Соборов нет такого понятия, как «фамилия», — нет, стало быть и запретов на передачу отцовских фамилий детям, «рожденным в грехе»…

Указание 2-го издания БСЭ на то, что Митрофан Борисович Греков был Митрофаном Павловичем Мартыщенко вплоть до 1911 года — не соответствует действительности. Вот что писала по этому поводу Лапунова:

«В жизни Грекова к этому времени произошло знаменательное событие. В 1909 году умер муж его матери, Ирины Алексеевны, и она получила возможность обвенчаться с Борисом Ивановичем Грековым. Новочеркасский окружной суд выдал Митрофану Борисовичу свидетельство об установлении ему настоящей отцовской фамилии — Греков.»

Митрофан рано начал рисовать. В 1899 году он окончил Каменское училище и поступил в Одесское художественное училище. Где одним из преподавателей был К. К. Констанди. Из Одессы Митрофан Борисович в 1903 году уезжает в Петербург с рекомендацией, позволившей ему поступить в Академию художеств без экзаменов. Своё художественное образование он завершает в мастерской Ильи Ефимовича Репина (слободского казака), а затем (после ухода Репина из Академии) — в батальной мастерской Франца Алексеевича Рубо (одесского француза). Художник так мотивировал свой переход к Рубо:

«Меня волновали его большие холсты, мастерство, движение, просторы, действие в его картинах. Особенно на меня произвела большое впечатление его панорама "Покорение Кавказа" ("Штурм аула Ахульго"). Я хотел изучить у Рубо приёмы овладения большими холстами.»

В ноябре 1910 года Рубо счёл своего ассистента достаточно подготовленным для самостоятельной работы. По его совету Греков приступает к созданию дипломной картины «Лейб-гвардии Казачий полк в Бородинском сражении» (ныне она находится в доме-музее художника в Новочеркасске). Писалась картина в не самой благоприятной обстановке. Рубо подолгу отсутствовал, занятый работой над панорамой "Бородино". Вскоре он и вовсе покинул мастерскую. Оказавшись один на один со своей первой большой "баталией", молодой художник пришёл к выводу, что многофигурная композиция не удалась. И тогда Греков взялся за другую тему, с более простым сюжетом: по выжженному солнцем бугру, по прошлогодней стерне идут в плуге две пары волов, тяжёлое ярмо пригибает их головы к земле. Жарко. Душно. Но борозда ложится за бороздой. Картина получила название "Волы в плугу", за неё Грекову присвоили звание художника. Диплом об окончании Академии художеств ему вручили первого ноября 1911 года. А 9 ноября того же 1911 года Греков женился на своей соученице Антонине Леонидовне Малеевой.

В апреле 1912 года "Волов" воспроизвёл журнал "Нива". Имя Грекова становится известным в художественных кругах Петербурга.

«Первый год по окончанию Академии художеств мне приносит ряд успехов. Я получаю премии на Всемирной выставке. Советом Академии с выставки назначается на международную выставку в Мюнхен моя картина "На Выборгской стороне". Небольшая вещь также с выставки приобретается для Лондонского городского музея. Однако вскоре военная служба отняла у меня возможность заниматься живописью. С 1912 по 1913 год я отбываю воинскую повинность.» — писал Греков в советскую эпоху. Но это не совсем точно.

«К 1912 году художник должен был отбывать воинскую повинность. Правда, окончив высшее учебное заведение, он имел льготу: провести на службе всего год вольно-определяющимся. Поступив в лейб-гвардейский Атаманский полк, живописец познакомился с полковником Кирасирского полка Александром Николаевичем Коленкиным, большим любителем и знатоком живописи, старинного оружия, собравшим довольно большую коллекцию картин русских художников ХVII-XIX веков. Полковник стал часто заходить к Грековым, чтобы поговорить об искусстве. Их связало еще одно увлечение - страсть к охоте. Интересный рассказчик, Коленкин образно, с юмором описывал свои охотничьи эпизоды в великокняжеских угодьях, вспоминал охоту на Кавказе. С большим вниманием он отнесся к творчеству молодого художника, высоко ценя его талант. В свободное время новый знакомый усаживался возле мольберта живописца, наблюдая за его работой. Коленкин держал себя просто, без высокомерия. Образованный и добрый человек, он многое сделал для Грекова, в том числе помог получить хороший заказ — две картины для офицер-ского собрания Павловского и Гренадерского полков. Для выполнения заказа Коленкин предоставил Грекову редкую литературу, исторические альбомы из своей библиотеки, а также полное военное обмундирование кирасир в 1812 году. Как раз в эти дни Греков должен был выехать для прохождения воинской службы по направлению - в 44-й запасной Донской казачий армейский полк. Но и тут помог Коленкин. Он переговорил с командиром лейб-гвардии Атаманского полка генералом Сазоновым, и тот дал согласие на зачисление художника в свою часть. Так Греков остался в Петербурге и сохранил возможность творчески работать на дому, хотя на первое время ему пришлось поселиться в казарме полка на Обводном канале.» — слегка сбивчиво пишет Лапунова.

В казарменных условиях художник завершает заказанную ему "баталию" — "Атака на кирасир". Эта картина, экспонировавшаяся на Весенней выставке в Академии художеств, принесла Грекову заслуженный успех. Художник получает заказы на новые батальные полотна. В период 1913-1914 гг., работая крайне напряженно, он завершает пять заказанных "баталий": "Атака французской батареи гвардейской пехотой при Бородино. 26 августа 1812 года", "Лейб-гвардии Павловский полк в сражении под Фридляндом. 1807 год", "Атака лейб-гвардии Кирасирского Ея Величества полка на французскую батарею под Кульмом. 18 августа 1813 года", "Атака шведов ярославскими драгунами", "Атака лейб-гвардии Гренадерского полка на турецкие позиции под горным Дубняком".

В течение трех лет, с самого начала Первой Мировой войны, в составе 19-й казачьей сотни Греков пробыл на германском фронте. 19-я особая казачья сотня, в которую младший урядник Греков был зачислен писарем, дислоцировалась возле Могилёва. Несла она фельдъегерскую службу. Бывая на передовой, Греков торопливо заносил в походные альбомы (несколько их сохранилось в Москве в ЦГАЛИ) линии вражеских укреплений, ряды колючей проволоки, изломанные колена русских траншей, блиндажи, орудия, и солдат, товарищей по оружию. Когда же позволяла обстановка, он брался за акварель. Так появились на свет небольшие, но очень выразительные портреты "Фуражир нашей сотни", "Казак Утешев", "Казак Евсей Евсеевич", "Ветеринар Мельников", "Фельдшер Епифанов", "С разведки", "Тревога", "Через Пилицу", "Оставленная деревня", "Дозоры". Все они в 1916 году появились в Петербугре на выставке Общества русских акварелистов.

22 мая 1916 года Грекова прикомандировали к штабу походного атамана при ставке командующего Юго-западным фронтом генерала Брусилова. Во время знаменитого Брусиловского прорыва, оказавшись в самой гуще сражения, художник прямо с двуколки делал зарисовки, собирая материал для будущих батальных полотен. Позднее на основе этих боевых впечатлений он создает несколько глубоко реалистичных картин - "Ушли из боя", "Спешенные атаманцы", "Гвардейский Атаманский полк на русско-австрийском фронте"...

И вот какой абсурд написал о дальнейшем развороте грековской судьбы Борис Заболотских:

«В 1917 году по состоянию здоровья Греков был демобилизован. На время он поселился в хуторе Ивановка, где после смерти отца хозяйничал младший брат Николай. Здесь осенью 1917 года его застало известие об Октябрьской революции. На Дону устанавливается Советская власть, которую художник восторженно приветствовал. Однако в мае 1918 года на донскую землю пришла контрреволюция. Тяжелая болезнь помешала Грекову своевременно уехать в Петроград. Вынужденный остаться на Дону, он перебирается в Новочеркасск, надеясь на скорое восстановление советской власти.»

Лапунова пишет в несколько иной тональности:

«С самим Грековым зимой 1916 года произошёл несчастный случай. Его быстро мчавшийся Бурый споткнулся, и художник сильно ударился грудью о высокую луку седла. Тяжело заболев, он надолго попал в госпиталь. Недуг осложнился тем, что в желудке возобновились прежде досаждавшие ему боли. Болезнь затянулась, и в конечном итоге художника по состоянию здоровья демобилизовали из армии. 1917 год прошел для Грекова на больничной койке, в заботах, связанных с лечением. (…) Летом 1918 года, Греков, еще испытывая недомогание, выезжает в Ростов-на-Дону - крупный промышленный, торговый и культурный центр, где имелось художественное училище, работал довольно широкий круг живописцев и рисовальщиков, часто устраивались художественные выставки. Однако в этом городе Грековым не удалось устроиться, не оказалось ни заказов, ни условий для работы. Тогда муж и жена направились в Новочеркасск, занятый в те месяцы белогвардейцами. Но и в Новочеркасске Грекову не пришлось серьезно заняться живописью. Как вспоминал живописец, «за время существования белых на юге ни о каком подъеме художественной жизни и говорить не приходилось» (ЦГАЛИ, ф.1996, ед.хр. 46; л.5). (…) Тем временем в Новочеркасске обосновалась 3-я мужская гимназия Влацлавского, эвакуированная из Варшавы еще в пору империалистической войны. Художник начал там преподавать рисование и чистописание. Его супруга получила место учителя рисования, чистописания и ручного труда в частной классической гимназии Фирсова. (…) Она стала замещать мужа на его службе. Так он сумел вернуться к творчеству, иллюстрируя «Географию войска Донского», создавая небольшие по размерам, добротно написанные картины на темы истории Донского края, которые предназначались для мecтнoгo краеведческого музея: «Каменные бабы», «Курганы в донской степи», «Раскопки степных курганов». (…) Белогвардейское начальство попыталось как-то использовать дарование Грекова в своих интересах. Ему предложили написать помпезное полотно, прославляющее «Всевеликое Войско Донское». Героем этого произведения должен был стать атаман Каледин - ярый враг революции, пытавшийся потопить ее в крови. Но художник отказался от этого заказа. (…) В начале мая в гимназии начались каникулы. Грековы решили отправиться к  родным в Берёзовку. Хотелось писать этюды с натур погрузиться в степь, пропадать в ней целыми днями, оставаясь наедине со своими мыслями и чувствами. (…) Осенью Грековы вернулись в город…»

Но и у неё не всё в порядке даже с хронологией...

Вышеупомянутые «Очерки географии Всевеликого Войска Донского» Владимир Владимирович Богачёв написал по заданию Донского Атамана П. Н. Краснова. Но книга была издана в 1919 году, уже после того, как Краснов сложил атаманский пернач. Часть иллюстраций выполнил Греков, часть — сам Богачёв.

В том же 1919 году Греков выступил с инициативой создания "Исторического музея 1918 года". Об этом свидетельствует обнаруженная в архиве Музея истории Донского Казачества докладная записка «Мнение Грекова». Вот этот ценнейший исторический документ:

«События борьбы с большевистскими массами за свою самостоятельность и свой уклад жизни могут быть запечатлены в живописи в форме картины и диорамы. В будущем эта борьба даст богатейший материал искусству живописи. Не одно поколение художников будет черпать вдохновение, читая о героических делах и самоотверженных восстаниях. Задача художников современников — дать документальные художественные формы настоящих событий. Трудно этого достигнуть произведение будущих, если теперь не будет собрано материала, в особенности за первый период Донского движения несвязных разрозненных станичных выступлений, кровавых шествий красногвардейских карательных эшелонов по казачьим хуторам и станицам, жестоких боёв на родных гумнах, хуторах с пришельцами. Мало кто из людей, кто может наблюдать был свидетелем происходящего. Уже теперь приходится слышать рассказы о первом периоде тенденциозные исторически неверные.»

Этот текст живой, нервный, глубоко искренний. В его подлинности не может быть сомнений!

В романе советского писателя Георгия Степанова «Закат в крови» (написанном в период 1965 — 1985 годов) заслуживают внимания слова, вложенные автором в уста знаменитого художника Ивана Яковлевича Билибина:

«Мы все спорим, переживаем события, оплакиваем друг друга и недавнее прошлое русской интеллигенции в целом. А ведь художники должны доставлять истории плодотворнейшие документы. Я недавно в Новочеркасске познакомился с донским  художником-баталистом Митрофаном Грековым. Он участвовал в качестве рядового в войне с Германией, на фронте делал массу зарисовок. Он молодчага! Несмотря ни  на что, работает во весь мах творческой души. Прошлое лето <то есть лето 1918 года – К.К.> Греков прошёл по местам первого похода корниловцев от Ростова до Екатеринодара, в результате из-под его энергичной кисти явилась значительная картина «Корниловцы». Он знает, что всякая правда в искусстве, если она выражена в глубоко продуманных, впечатляющих образах, прекрасна. Он понимает: верховные события истории должны находить свое полное, живое выражение в реалистических творениях. (…) Правдивые творения переживут век, в котором они родились. Это я думал, глядя на «Корниловцев» Грекова.»

По воспоминаниям старожилов Новочеркасска, в Донской столице демонстрировалась момументальная картина Грекова «Смерть Корнилова».

Но увы, следы её давно утеряны!

У Лапуновой же ничего не сказано ни про полотно, посвящённое Казаку-Главковерху, ни про грековскую экскурсию по маршруту Ледяного похода. А картину «Корниловцы на привале» эта дама рассматривала с позиций соцреализма:

«Картины «Бредут» (1919) и «Корниловцы на привале» (1919) также рассказывают о бесславных кубанских походах белогвардейцев, о полном духовном опустошении и нравственном вырождении тех, кто мнил себя цветом нации. Художник определил судьбу белой армии, отрицая за ней моральное право на победу. Привал спасающихся бегством белогвардейцев поистине знаменателен. Композиция удачно передает разброд, царивший в частях…»

«Закат в крови» был написан уже много лет спустя после смерти Грекова, и после 1952 года, когда вышел в свет 12-й том БСЭ-2 (Голубянки-Гродовка), в котором хронология цинично перетасовывалась следующим образом:

«Вступив добровольцем в Красную Армию, Г. стал свидетелем героической борьбы рабочих и крестьян с контрреволюцией и в своих ярких эскизах и картинах запечатлел легендарные боевые походы прославленной 1-й Конной армии. Из произведений этого периода необходимо отметить «Корниловцы» 1919, «Подвоз снарядов к Новочеркасску»…»

В действительности, «свидетелем» походов 1-й Конной Греков не был. И он «вступил добровольцем в Красную Армию» уже после написания «Корниловцев», после гибели Донской государственности в январе 1920 года.

В мемуарах Антонины Леонидовны Грековой-Малеевой (214 страниц машинописного текста, хранятся в Доме-музее Грекова в Новочеркасске) есть примечательный отрывок. Действие его происходит за несколько дней до падения Новочеркасска:

«Когда Митрофан Борисович пришел в музей, чтобы получить гонорар за написанное, уже давно сданные Африкану Богаевскому в музей заказы, то он указал Митрофану Борисовичу на заколоченное ящики с картинами, сказав при этом:

— Хотите ехать с нами? Поедемте! За границей я Вам оплачу за Ваши картины.

Митрофан Борисович ответил:

— Эмигрантом быть не хочу и родину свою не покину!»

Всё ли здесь правда?

Прощальный разговор с Донским Атаманом А. П. Богаевским несомненно был. Грекова не стала б выдумывать то, что могло бы повредить её мужу. Личное знакомство художника с Атаманом было слишком хорошо известно в Новочеркасске, и теперь, под властью большевиков, это был уже не плюс, а минус. В связи с чем, Антонина Леонидовна явно попыталась создать впечатление, что расстались они не друзьями.

Я полагаю, что Греков никак не мог презрительно относиться к эмигрантам.
Ведь в космополитической Одессе он был учеником грека Костанди.
В Петербурге — учеником одесского француза Рубо,
с 1912 года постоянно проживавшего в Германии
(в 1914 военном году Францу Рубо пришлось
отказаться от французского гражданства).
А другой его питерский учитель — слободской казак Репин —
был к тому моменту эмигрантом в Финляндии.
И скорей всего, сам Греков отказался от эмиграции чисто по состоянию здоровья.

* * *

Брат Митрофана Грекова — Александр — служил в Добровольческой армии, потом ушёл в Турцию, а затем в Канаду. А другой брат — Николай Греков — был по ряду свидетельств, расстрелян большевиками на пороге своего дома.

* * *

Вступление Митрофана Грекова в Красную армию, на кавалерийские Пензенские курсы, относится к ноябрю 1920 года. И в период своей красноармейской службы он не участвовал в боевых действиях.

* * *

«В 1920 году он ушёл добровольцем в Красную армию, что обусловило основную тему его творчества: «Подвиг Первой конной армии», в 1920-е годы он рисовал батальные сцены боёв будённовцев с белогвардейцами. Был членом Ассоциации художников революционной России (с 1930 года).» — читаем в одной из новейших биографий Грекова (сайт «Военная платформа», 2021 год).

В 1926 году Греков написал картину «Вступление красных в Баклановскую станицу». Главным лицом этой картины является... бюст Атамана Бакланова, о подвигах которого ходили легенды. Пожалуй, здесь стоит процитировать антикоммунистическую газету «Донская волна» 1919 года:

«На родине кавказского героя Я. П. Бакланова — в станице Баклановской — стоит памятник Я. П. Бакланову. Сдвинуты брови, глубоки морщины на глубоком челе, глаза — в них ум, могучий порыв. Думы, страшные думы, казалось, запали в его душу...»

Так вот. На грековской картине мы видим, как красный кавалерист с явно дефективным лицом занёс шашку, чтоб рубануть... да, как раз по бронзовому бюсту генерала Якова Петровича Бакланова, Походного Атамана Донских казачьих полков на Кавказе.

В 1927 году Греков написал пронизанную трагизмом картину «Замерзшие казаки генерала Павлова». Красные победители — на сей раз у него на заднем плане. А почти в центре композиции — раненный казак рядом с павшим конём. Его взор устремлён не к вражеским полчищам, а к небесам, в нём читаются боль и страдание. Но ни животного страха, ни животной злобы (как у красноармейца на предыдущей картине) в нём нет.

Если есть необходимость в широких обобщениях, то войну большевиков против Казачьего народа можно назвать типично-колониальной войной. И как раз жестокие реалии ТАКОЙ войны правдиво отразил Греков в своём творчестве.


* * *

Когда 9 мая 1945 года советские войска вступили в потрясённую недавними боями Прагу, Митрофана Борисовича давно уже не было в живых. В чешской столице победители обнаружили и вывезли в СССР часть экспозиции эмигрантского Музея истории Донского казачества. В состав этой коллекции входил и портрет Атамана А. М. Каледина, кисти М. Б. Грекова. Впервые о нём написал в 1996 году «Донской временник».