Фотограф

    ФОТОГРАФ

   Сергей Брисюк, Николай Бондарев

  Я не знаю, может ли считать себя ясновидящим тот, у кого это происходит спонтанно, помимо воли и желания. Впрочем, одну закономерность я подметил: в голове для этого должна стоять полная мысленная тишина.
   Совершенно пусто было в ней и на этот раз. Казалось, лёгкий, солоноватый бриз свободно гуляет не только снаружи, но и внутри головы.
   Дома делать было особо нечего, тётя жалела переутомлённого занятиями студента на каникулах и заданиями почти не грузила. Поэтому я медленно и бесцельно брёл по берегу, наслаждаясь свежим ещё в начале июня дыханием моря.
   У местного фотографа появилась новая шикарная декорация: за настоящим столиком сидели и выпивали картонные "горячие кавказские парни", но в тоже настоящих бурках и папахах. Правда чуть карикатурно громадного размера. Всё это было гораздо интереснее головы в фанерной прорези, чем-то напоминало съёмки фильма, поэтому скопилась небольшая очередь из желающих сняться в компании джигитов.
    Когда я проходил мимо и притормозил, зачарованный действом, за стол к картонным мачо фотограф усаживал довольно красивую девушку. На ней итак был очень лёгкий и короткий бело-розовый сарафан, а фотограф ловко, но бесцеремонно придал ей позу девушки лёгкого поведения. Почему она безропотно позволила это, было загадкой, ибо ещё за минуту до манипуляций режиссёра этой бесстыдной сценки, девушка производила вполне пристойное впечатление.
   А в момент съёмки картина была недвусмысленной: трое жгучих красавцев подпоили девицу и откровенно едят уже глазами аппетитное бело-розовое тело под бело-розовым сарафаном. Померещилось, что даже двигают жгуче чёрными бровями и усами.
   Фотограф окончил съёмку и пригласил за столик следующую. Девушка поднялась и какой-то странной, деревянной походкой медленно, как сомнамбула, пошла с пляжа в сторону центра. Я вдруг увидел такое, что дыхание перехватило.
   Девушка и удалялась, и продолжала сидеть за столиком! Я протёр глаза, но невероятное видение стало только ещё отчётливее. Девушка раздвоилась!
   Фотограф подал кому-то быстрый, незаметный знак, и тут я увидел большой автофургон. Как я его не заметил до этого, необъяснимо. От фургона отделились двое в чёрном, забрали сидевшую за столом жертву зловещего фотографа и затолкали в фургон. Так как не встретили ни малейшего сопротивления, проделали всё это быстро и бесшумно. А за столик садилась следующая потенциальная жертва
странного манипулятора. И всё действо повторялось по точно тому же сценарию. Придание вызывающе развязной позы, щелчок фотоаппарата, раздвоение и неотличимую от оригинала копию в фургон...
    Я оглянулся на небольшую толпу таких же зевак. И пришёл к выводу, что кроме меня никто таинственных фокусов фотографа не видит.
   Сделав небольшой крюк, я подошёл к фургону с другой стороны. Потрогал нагревшееся на солнце железо. На галлюцинацию фургон явно не походил: металл был твёрдый и горячий.
   Интуитивно я почувствовал, что сейчас не только не смогу помочь тем, в кузове, но и сам могу запросто попасть в него с наверняка мало приятными последствиями. А навстречу уже шёл один из чёрных, и его ненавидящий взгляд не сулил ничего хорошего. Я повернулся и тоже пошёл к центру, чувствуя спиной этот давящий взгляд.
   Шёл и мучился сомнениями. Обратиться в полицию? Но ведь этого фокуса с раздвоением почему-то не видел никто, кроме меня. Значит, и таинственный фургон будет или пусть, или вообще невидим для нормальных людей. А где найти для разоблачения фотографа "ненормальных" полицейских?
   Промелькнула мысль о храме и помощи батюшек. В происходящем явно чувствовалась смесь магии, фокуса и бесовщины. Но здравый смысл остановил. Выезд "на дело" бригады священников ещё менее реален, чем наряда ДПС. Потом тот же здравый смысл внушил, что всё мною увиденное - плод ещё не прошедшего переутомления экзаменационной сессией. Элементарная галлюцинация впечатлительного юноши, пересидевшего немного за учебниками.
    Решил махнуть на всё рукой и забыть. Но тут вдруг догнал и обогнал медленно идущую девушку. Ту, красивую, которая стала первой жертвой фотографа на моих глазах.
   Я оглянулся. И оторопел. Так как опять наткнулся на знакомый уже полный ненависти взгляд. Правда, не такой лютой, как у чёрного. Господи, что я такого плохого ей сделал? Оглянулся полюбоваться? Так мало бы кто из мужчин этого не сделал...
   Остановившись и отвернувшись к витрине, я увидел, как она вошла в здание оперного театра. Помедлив несколько минут, я тоже вошёл в приятную прохладу огромного здания.
   - Вы куда, молодой человек? - окликнула меня вахтёрша, - Кассы Вы прошли. Они там, направо от входа.
   Я, импровизируя, достал из кармана записную книжку:
   - Сейчас сюда девушка зашла. Я видел на улице, как она обронила её.
   - Это Ирочка Ситникова. Виолончелистка. Давайте, я ей передам.
   - Я хотел бы сам, если можно...
   - Хм, - понимающе хмыкнула женщина и доброжелательно посоветовала, - Тогда придётся здесь подождать, пока кончится репетиция. А это может часа на два затянуться...
    - Ничего, я никуда не спешу. Спасибо, - я послушно отошёл к громадному окну.
   Что же, всё таки, происходит? И происходит ли вообще, или только в моём воспалённом воображении? Нет, происходит-то что-то наверняка, вспомнил я ненавидящий взгляд Ирины. В голове был полный сумбур. Мысли были от научно-фантастических: придумана и проходит испытания аппаратура для мгновенного создания клонов человека, до религиозных: с помощью гипноза и магии происходит похищение душ сознательными слугами дьявола. А на фоне этих взаимоисключающих, но одинаково зловещих версий здравый смысл убедительно доказывал:
    - Зачем тебе всё это надо? Летят драгоценные дни каникул у моря, а ты лезешь не в своё и очень опасное дело! И что бы там, на пляже, ни происходило, чем ты можешь помочь пострадавшим? Тем, что сам попадёшь в этот фургон?
   - Ну, не знаю! А ты что предлагаешь? Плюнуть и всё забыть? Умыть руки? Нет! Пусть я всего лишь слабо верующий студент второго, нет, уже третьего курса... Но я не страус!
    "Вот, дожил!" - пришла ещё одна мысль. Мало было глюков, так ещё и сам с собой спорить начинаю.
   Возникло неприятное ощущение, что, несмотря на сияющее за окном во всю мощь южное солнце, стало вдруг как-то сумрачно. И начало знобить. Заболеваю? Этого не хватало. Я потрогал лоб. Нет, вроде, всё в порядке: прохладный.
   - Молодой человек. Я вижу: вам понравилась наша Ирочка. И это не удивительно. Это чудесная девушка! Только сегодня почему-то не в себе. Дайте слово, что  будете сидеть тише мыши, и я пропущу Вас в зал. Это интереснее, чем два часа стоять у окна!
   Мне вдруг стало неловко за обман с записной книжкой. Мы познакомились, и я рассказал Татьяне Вадимовне обо всём, что привело меня сюда.
   Свят, Свят, Свят, - сразу во всё поверила и начала креститься она, - Олег, это же явная бесовщина!
    Я догадываюсь, что это - не научный эксперимент. Иначе клонов видели бы все! Но что же мне делать? Надо бы Ирину как-нибудь в храм заманить, да освящённой водой напоить. Но как её туда заманить?
    Репетиции у них сейчас не очень длинные. Часть оркестра уже в отпуске и приходят по личной просьбе дирижёра. Ты посиди пока тихонько в зале, музыку послушай, а я позвоню нашему настоятелю. Как удачно, что он дал мне свой телефон!
    Я проскользнул в приоткрытую Татьяной Вадимовной дверь и присел в дальнем затемнённом уголке. Так как я оказался не единственным зрителем, то быстро осмелел и пересел поближе, но, всё же, за их спинами. И жадно впился глазами в происходящее на сцене. Не так часто доводилось бывать на репетициях симфонического оркестра.
   Высокий и худой мужчина лет пятидесяти не махал палочкой и не стучал ею строго по пюпитру, а ходил вдоль рампы и нервно покусывал согнутый указательный палец.
   Сразу же увидел я и Ирину. И стало очень неловко за её позу. Она являла собой яркий пример того, как этически несовместимы симфонический оркестр, виолончель и лёгкий летний сарафан.
   - Стоп! Ситникова! Какая муха Вас сегодня укусила? Соберитесь, Ирина Сергеевна. Нельзя так откровенно отбывать номер! И что за пляжный вид? Я не педант, понимаю, лето, жара, но есть же нормы приличия...
   - Я, Игорь Аркадьевич, вообще-то уже в отпуске! Саша передала Вашу просьбу и я пришла. И играю так, как здесь написано!
   Она изменила позу и чуть одёрнула полы сарафана.
   - Извините. Хорошо, продолжим. Да, что-то сегодня особенно душно... Серёжа, пожалей завхоза и литавры. Где ты тут нашёл фортиссимо? Играй приглушённое форте. И!...
   Он взмахнул рукой, и чудесная музыка неведомого мне композитора снова заполнила всё пространство. Я старательно прислушался именно к игре Ирины. И мне показалось, что, действительно, её виолончель, не нарушая ритма и не фальшивя, всё же выделяется на фоне остальных инструментов какой-то сухой резкостью звуков.
   Дирижёр снова отрицательно замотал головой и болезненно вскрикнул:
   - Стоп! Это невыносимо!
   - Опять я?
   - Ирина, что с Вами? Вы сегодня явно встали не с той ноги.
   - Вам мои ноги покоя не дают? Так в чём проблема? Ты же не маленький, знаешь, как это делается. Угости ужином и пригласи в номер!
   - Ирина! - потрясённо ахнула её соседка с альтом и, видимо, близкая подруга.
   - Вон, - тихо, надтреснутым голосом сказал дирижёр в напряжённо звенящей тишине. - Вам, Ситникова, действительно, пора отдохнуть. А возможно, и психиатру показаться.
   - Козёл, - как бы не вслух, но так, что отчётливо услышали все, заключила разговор Ирина, встала, резко сунула смычок под струны и со стуком прислонила виолончель к стулу. Бедный инструмент отозвался жалобным стоном.   
   А Игорь Аркадьевич взялся за сердце, опустил голову и вялой, больной походкой пошёл за сцену. Не оборачиваясь, махнул рукой другим музыкантам:
   - Перерыв десять минут...
   Ирина решительно растолкала пытавшихся образумить её товарищей и вышла из зала. Я выскользнул за ней. Следом двинулись возбуждённые её дикой выходкой музыканты.
   У входа в вестибюль с улицы стоял, загораживая его, священник с большим крестом на груди.
   - Ирина, познакомься. Это отец Борис, сказала подошедшей девушке стоявшая рядом Татьяна Вадимовна.
   - Зачем мне этот поп?! Некогда мне! Пропустите!!! - Ирина неожиданно суетливо и проворно попыталась обогнуть батюшку и выскочить из театра. Но тот без церемоний поймал её за локоть левой рукой и перекрестил правой. И тут же подхватил вскрикнувшую и потерявшую сознание девушку.
   Я тоже подскочил, и мы вдвоём донесли и положили её на широкую лавку возле зеркала. Отец Борис достал из под рясы бутылочку и влил пару глотков медленно приходящей в себя Ирине. И тут я увидел такое, что стало плохо мне самому.
   Из Ирины, как из скафандра, вдруг вышел один из тёмных подручных фотографа. И опять его видел, почему-то, один я. Он с лютой злобой погрозил мне кулаком и ушёл на улицу не через дверь, а прямо сквозь стену. По моему, видимо искажённому потрясением, лицу отец Борис догадался, что происходит:
   - Он ушёл?
   - Да. А Вы его разве не видите?
   - Господь милует пока! Согласись, приятного мало.
   - Да уж, - с жаром согласился я, пытаясь унять неприятную внутреннюю дрожь.
   - Причащаешься?
   - Редко, - честно признался я, - Стараюсь раз в месяц, но не всегда получается. А почему именно мне всё это показывают?
   - Неофитам для укрепления в вере Господь иногда даёт духовный аванс. Только не думай, что в этом есть какая-либо твоя особая заслуга перед Господом.
    - Я не думаю.
   - Ну и молодец. Вот, дорогие мои, какие ещё вам доказательства нужны? - громко обратился отец Борис к музыкантам, указывая на уже растерянно и как-то бессмысленно улыбающуюся Ирину. По вестибюлю побежал одобрительный гул голосов.
   К Ирине подошли и заставили всех посторониться врачи вызванной кем-то скорой помощи. Поставили укол. И тут я поразился, насколько слова: "человек приходит в себя" имеют прямой, буквальный смысл. Откуда-то незаметно появилась та, вторая, которую посадили в фургон. Впрочем, различить рядом их было невозможно. Но у появившейся было умное и сосредоточенно-радостное выражение лица. Она вдруг подмигнула мне и как-то ловко скользнула в нашу Ирину. У той сошла улыбка, но взгляд стал гораздо более осмысленным.
   - Что со мной? - спросила она.
   - Ничего страшного, - заверила женщина-врач. - Обычный тепловой обморок. В жару надо больше пить жидкости. Как себя чувствуете?
   - Хорошо. Голова немного кружится, - Ирина попробовала встать, но снова опустилась на лавку.- И ноги что-то плохо держат.
   - Тогда придётся Вас забрать с собой. Дима, помоги девушке дойти до машины, - приказала врач медбрату.
   - Я помогу! - я подошёл и помог Ирине подняться. Она благодарно улыбнулась и вдруг пристально посмотрела мне в глаза, будто пытаясь вспомнить, кто я такой. Но не вспомнила, естественно, вежливо отстранилась и от меня, и от Димы и сама вышла за врачом из театра.
   Мы с отцом Борисом и Татьяной Вадимовной отошли чуть в сторонку.
   - Вот видите, дорогие мои, какую они власть имеют над некрещёными. Крестика-то на Ирине нет. Навести её, познакомься, всё объясни и уговори креститься, - дал мне задание священник.
   - Храни вас Господь! - отец Борис перекрестил и нас. Татьяна Вадимовна благословилась у него и поцеловала руку.
   Я, чуть смутившись артистов, тоже подошёл под благословение. Отец Борис понимающе улыбнулся и благословил. С удивлением я увидел, что за мной на благословение выстроилась небольшая очередь из музыкантов. С волной тепла в сердце я простился со всеми и вышел на улицу.
   Как славно всё получилось! И Ирина спасена, и есть повод для знакомства. Настроение было великолепное. Чувство голода направило домой.
   - Молодой человек, можно Вас на минутку задержать? - услышал я вдруг за спиной, обернулся и похолодел: фотограф!
   А в нескольких метрах позади него стоял у бордюра и знакомый зловещий фургон.
Воодушевлённый примером экзорцизма отца Бориса я тоже собрался с духом и широко перекрестил фотографа. Но тот лишь насмешливо улыбнулся и покачал головой:
   - Заклинание забыл сказать: "Именем Господа изыди, Сатана!"
   Потом фотограф стал серьёзным и заговорил ледяным, угрожающим тоном:
   - Ты не представляешь, с кем связался. С Борисом и старой дурой говорить бесполезно, фанатики. А ведь у тебя могла быть хорошая и долгая жизнь впереди! Но ты, вижу, тоже уже сделал выбор. И предпочтёшь умереть во имя Христа. Так? Ну так и умри. Прислушайся: чувствуешь, сердце остановилось?
   Я прижал палец к запястью и с ужасом не нащупал пульса. Его не было! А в глазах начинало темнеть. Увидел, как фотограф сделал водителю фургона знак рукой подъехать ближе и сполз по стене на тротуар. Сидя, правда, стало вдруг чуть полегче. Хватило сил перекреститься и начать читать "Отче наш".
   Вдруг из-за поворота выехала машина ДПС, проехала прямо сквозь фургон и остановилась возле нас. Подошли два сержанта.
   - Что с ним, пьяный? - спросил один из полицейских у фотографа.
   - Задержите его! Это гипнотизёр. Хочет убить меня!!!
   - Врёт, - смущённо улыбнулся фотограф, - я просто шёл мимо, а ему вдруг стало плохо. Жара...
   - Давайте-ка оба в машину. В отделении разберёмся.
   - Некогда мне с вами кататься, - зло бросил фотограф и сделал какой-то сложный пассаж в воздухе рукой. И спокойно прошёл мимо застывших, как в детской игре, сержантов к фургону. Садясь в кабину, обернулся ко мне и угрюмо процедил:
   - Сегодня повезло тебе, щенок. Я тебя чуть недооценил. Но имей ввиду, ты дорогу перешёл не мне, а самой хозяйке Луны, чьё имя назвать я не смею! У неё были на Ирину особые виды. А ты всё испортил! Честно скажу, что со мной редко бывает: не хотел бы я оказаться на твоём месте. Прощай, двоечник!
   - Я не двоечник! - успел выкрикнуть в ответ на самое обидное, и фургон укатил.
   Сержанты медленно приходили в себя и смущённо переглядывались.
   - Ты чего замер, как чурбан?
   - А ты? Зря парня не послушали. И правда гипнотизёр. В цирк не ходи!
   - Да уж. Но я его знаю. Калымит фотографом на Городском пляже. И, по слухам, завязан с Фомой Сивым. Дурочек на фотосессиях вербует и Фоме поставляет.
   - А чё его не "закроют"?
   - Да фиг его знает. Прямых улик, наверное, нет. Но теперь будут! Нападение на патруль! И свидетель есть!
   - Пострадавший! Заявление напишешь?
   - С удовольствием! - улыбнулся я ребятам и с удовольствием пожал им руки.