Из воспоминаний Анны Петровны Пархаль

ВЕЩИ СТАРОГО ДОМА.

Ящик для инструментов.

Мой папа, Пархаль Петр Михайлович, был очень аккуратным человеком. Всё любил раскладывать по полочкам, развешивать по гвоздикам, сортировать по коробочкам. Некоторые коробочки были с надписями, некоторые безымянные. Жили мы в собственном доме, доставшемся нам от наших ближайших предков – дедушки и бабушки. В нашем хозяйстве было много всяких разных ящиков и ящичков.
Свои большие строительные инструменты первой необходимости папа клал в особый ящик. Там лежали, фуганки, пилы, деревянные угольники. В нашем доме хранились ящики из-под почтовых посылок, а также, сделанные папой, специальные ящики для хранения яблок, помидоров. Всегда обращал на себя внимание небольшой ящик, плотно сбитый из досок, с крышкой на металлических петлях. Он сильно отличался от всех остальных, плотно закрывался на надежную защёлку, которая отпиралась с большим трудом, на крышке имелась брезентовая ручка. Ручка легко складывалась и позволяла сверху ставить другой ящик.
Я пыталась понять происхождение этого ящика: откуда и из-под чего он мог быть. Из своего детского опыта я представляла известные мне предметы и пыталась мысленно поместить их внутрь этого ящика. Но ни один из них не вмещался в его небольшой объём.
Меня донимало любопытство. Моих придуманных вариантов назначения этого ящика не хватало в моём воображении. Ни один из них меня не удовлетворял.  Однажды, наблюдая за папиной работой по столярному делу (я часто проводила время в папиной мастерской) спросила: что находилось в этом ящике когда-то, и откуда у нас эта вещь?
И папа поведал мне историю возникновения этого ящика и его целевого назначения. Он рассказал, что в таких ящиках в войну хранили патроны. Что этот предмет живёт в нашем доме давно, с военных лет. При освобождении Невеля шли очень ожесточённые бои. Невель освободили советские войска довольно быстро, а вот в лесах враг надежно окопался и выбить его оттуда было очень трудно. Жители из освобожденного города ещё долго видели зарницы взрывов и грохот канонад в лесах Невельщины. 
Может этот ящик патронов помог вырваться какому-то солдату из огненного кольца. А может быть именно он оказался пуст в самую трудную минуту боя…
Теперь же этот ящик хранил в себе папины инструменты: стамески, напильники, плоскогубцы, долото, клещи, шило, сапожный нож, молоток – то, без чего не может обойтись настоящий хозяин. Но судя по отделке и какому-то ненашенскому виду ящик тот был немецким.

Солдатский ремень

Сейчас нельзя наказывать детей физически, за это можно даже схлопотать статью за недолжное обращение с ребёнком. А на западе можно лишиться родительских прав. В семье моих родителей не было традицией наказывать своих детей, тем более ремнём. Однако папа иногда показывал мне свой небольшой ремешок и грозился наказать меня за моё упрямство и непослушание. Но не более того.
У папы был ещё один ремень широкий, кожаный, с потускневшей пряжкой, тёмный и гладкий с одной стороны, и чуть мохнатый с другой. Он всем видом своим говорил, что повидал жизнь и хлебнул немало траншейной грязи.  Это был папин солдатский ремень.
 Висел он на крючке для одежды и использовался для единственной цели – подготовки к бритью. Перед самым бритьём папа доставал свою опасную бритву, хитро вкладывал её в изгиб пальцев и привычным движением начинал водить лезвием по шершавой стороне своего солдатского ремня: то в одну, то в другую сторону. Таким образом он правил свою золингеновскую бритву, доводя лезвие до самого тончайшего состояния.
Когда я находилась рядом и наблюдала за его действиями, он начинал ещё и припевать: «Парень я молодой, но хожу я с бородой и ничуть не беспоко-ю-ся – пусть растет она до по-я-са. А когда прогоним фрицца, будем стричься будем бриться…»
При этом я всегда улыбалась…

Плюшевый мишка.

В моём детстве игрушками нам не баловали. В некоторых семьях их не было вовсе. И тогда игрушками становились пустые спичечные коробки, из которых детскими руками мастерилась мебель для игрушечной комнаты, катушки из-под ниток, которые служили колёсами для самодельных автомобилей, гибкая цветная проволока, из которой получались забавные человечки. Во всё это мы играли с упоением, разжигая свои детские фантазии и выдумку.
 Но мне повезло, у меня были настоящие игрушки. Например, кукла с фарфоровой головой. Кукла была небольшая, плотно набитая ватой и по ощущению казалась почти живой.  Её вид говорил о том, что не одни маленькие ручки поигрались с нею. Для этой куклы папа из деревянных планочек смастерил кроватку. Кроватка была добротная, сделанная с любовью и прилежанием. На ночь кукла с фарфоровой головой укладывалась и накрывалась одеяльцем, очень похожим на настоящее, которое мне сшила мама.
 Я думаю, что кукла   перешла к нам от моих двоюродных родственников – брата Серёжи и сестры Веры, которые были старше меня и детские вещи и детские книжки плавно переходили от них в мои руки.
Но была ещё одна замечательная игрушка – плюшевый мишка со стеклянными глазками и маленькой чёрной заплаткой на боку. Он был большой относительно моего роста, приятный на ощупь и очень для меня тяжелый, т.к. набит был опилками.
В нём вроде бы не было ничего особенного. Но я любила мишку больше всех остальных игрушек, носила его по комнате, убаюкивала, как живого. А он в ответ тоже обнимал меня своими лапами…

История одной скрипки.

Тонкая деревянная шейка, охваченная простой веревочкой и зацепленная за гвоздик на стене... Она висела с краю всегда на одном месте, и, когда входили в комнату, она никогда не попадала в поле зрения, поэтому казалась незаметной, малозначимой для окружающих. Корпус изящный, темно-коричневого цвета с потухшим лаком, небольшими царапинами на деке и еле заметной трещиной от края деки до эфы …
Такой я впервые увидела «живущую» в нашем доме скрипку. Этот предмет в скромном убранстве провинциальной комнаты с простой типовой мебелью, казалось, диссонировал с окружающими предметами.  Но нет, была еще одна вещь в большой комнате, которая, я понимала, сочеталась в особом своем предназначении с этим изящным и, казалось, забытым инструментом. Это было большое чёрное пианино.
Учиться на нем стали я и моя старшая сестра.
А скрипка висела и ждала папиных рук...
На скрипке он научился играть на фронте. У сослуживца была скрипка, тот умел играть и научил папу.  Их рота противовоздушной обороны аэродрома не вела активных боёв. Из-за быстрого наступления врага, их часть то и дело перебрасывали в глубь страны. Чаще пешком по пыльному бездорожью, бывало и на машинах,  иногда перебрасывали в эшелонах... Сохранился  тетрадный листок желтый от времени и затертый от кармана гимнастерки, где  простым карандашом папиным почерком написаны пункты следования их части: Великие -Луки (22 июня 1941 года) — Торопец — Торжок — Андреаполь — Кашин — Москва — Рязань — Касимов — Смоленск — Рославль — Белосток — Allenstein             (9 февраля 1945 года) . Папа рассказывал, что в бой они вступили уже только после Москвы, когда Красная армия изменила ход военных событий и перешла в наступление. Между переправами, боями и обстрелами два солдата, два бойца занимались «обычным военным» делом — играли на скрипке... А действительно, если даже в блокадном Ленинграде голодные дети учились, концертные бригады в госпиталях раненым бойцам давали концерты, а в тылу работали ученые, если в осаждённом городе звучала музыка Шостаковича, почему бойцы красной армии в минуты передышки не могли играть на скрипке? Просто потому, чтобы сохранить в своих душах и мыслях что-то мирное, человеческое... Так как, то, что происходило вокруг, было очень далеко от этого...
Я не помню, какого цвета были у папы волосы, я его помню совсем седым... А еще, он то и дело глотал таблетки, когда астма перехватывала дыхание, и потирал ноющие суставы рук. Мне было очень жалко папу. Мама говорила, что все болезни у папы от сырости окопов и блиндажей...
Держал смычок папа, как я теперь понимаю, совсем не так, как учат в музыкальных школах, он держал его за самую середину, да и ноты знал едва ли, играл всё на слух.  Папа прижимал подбородком к плечу скрипку, наклонял голову, сдвигал густые брови и, как будто бы вспоминая, несмело начинал играть какой-то свой наигрыш:
Потом он переходил на русские народные мелодии и венгерские наигрыши... Очень нравился ему Венгерский танец № 5 Брамса. Страстная песенная мелодия вырывалась из-под его смычка, волновала, брала за душу... Вместе с музыкой накатывались военные воспоминания... Папины глаза увлажнялись, он чаще сбивался, а потом и вовсе переставал играть, ссылаясь на то, что плохо помнит мелодию... И скрипка отправлялась на свое место, на стену, перехваченная за тонкую шейку простой веревочкой.
Эту скрипку папа привез с войны. Желание играть навсегда оставил в нем боевой товарищ. Папа нашёл эту скрипку в одном из разрушенных домов города Алленштейна, что под Кенигсбергом, где для папы и закончилось наступление советских войск. Тогда, в феврале сорок пятого, их часть срочно перебрасывали на второй – восточный фронт.  Дорога была длинная, через всю страну, на Дальний Восток. Ехали в эшелонах... Пока ехали, война закончилась... Повезло, их часть расформировали…
Вернулся папа домой … Семьи нет... Зато сохранился дом..., и к нему, как приложение – скрипка... Можно строить новую жизнь...
Когда я стала взрослой, я решила в память о папе оживить голос нашей семейной реликвии. Я снесла скрипку мастеру... Он осмотрел её со всех сторон... заглянул внутрь... там, на нижней деке виднелась пожелтевшая бумажная бирка «1936, Deutschland». «Скрипка фабричная, но хорошая и звучать будет хорошо, потому что время хорошо высушило дерево», – сделал заключение мастер. Мы её чуть-чуть подклеили, подшлифовали, поменяли струны.
И вот раздались первые волшебные звуки папиной скрипки под маленькими пальчиками моей дочери. Труден путь музыканта, тут и смычок не слушается, и руку надо выворачивать как-то неестественно. 
Но вот уже первые шаги позади. И скрипка поет голосом Моцарта, Вивальди, Дворжака, Брамса... Льются волшебные звуки музыки из-под смычка.  Путешествует скрипка вместе со своей маленькой хозяйкой – моей дочерью, внучкой моего папы. На каникулы к бабушке – и скрипка вместе с нами. Побывала скрипка и в Греции — школьный ансамбль ездил туда на летний отдых. Тогда наша скрипка получила паспорт для пересечения границы, даже с цветными фотографиями в фас и профиль. Не Страдивари, конечно, но тоже раритет.
Время бежит, и вот уже позади выпускной экзамен в музыкальной школе. Музыка, увы, не стала профессией моей дочери. Но со скрипкой моя студентка расставаться не спешит. В промежутках между зубрежкой латыни, нет-нет, да и зазвучит в домашних стенах скрипичная мелодия. Незримо переняла манеру у своего дедушки, которого никогда не видела. Вот так передаётся родственная эстафета.
А тут ещё родилась мечта поучиться в Германии, в стране, откуда родом сама скрипка. Есть такое жизненное правило – если чего-то очень захотеть, и постараться, то, скорее всего, мечта сбудется. Три года ушли на овладение немецким языком, ещё год на подготовку к экзаменам и вот, снова первый курс, но теперь уже в Майнце, что на западе Германии.
В университете есть любительский симфонический оркестр.
– Меня берут в оркестр, я возьму с собой скрипку, мам? – с радостью возвестила дочь.
В аэропорту все вещи погрузили на тележку. Небольшую пирамиду из сумок венчал знакомый чёрный футляр... Всего два часа перелета и – Германия...
Willkommen in Deutschland!
Но скрипка всё равно вернулась в отчий дом. Она уже окончательно обрусела и стала русской скрипкой.